Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Внимание! Статья, как и "Книга крови", содержит элементы 18+.
***
Что надо знать читателю о Клайве Баркере до того, как открыть первый том «Книги крови»? Он чудаковат, талантлив, гомосексуален и честен. Именно в таком порядке. Сначала вас очарует стиль. После вы обнаружите, что нетрадиционно ориентированные помыслы и действия персонажей относятся и к сексуальной сфере тоже. Наконец, вы поймёте, что для автора это норма, и он вовсе не собирался никого эпатировать. Наоборот, он искренен во всём. Именно это его качество позволяет описывать странные, похабные, безумные и даже жуткие вещи естественно, противореча, пожалуй, лишь наиболее строгим нормам общественного этикета и персонального воспитания. К. Баркера можно упрекнуть в отказе от вежливости по отношению к ортодоксам, но отказать ему в таланте никак нельзя.
***Книга крови
Открывающий сборник рассказ больше похож на чрезвычайно образную, эмоциональную и чувственную зарисовку, чем на полноценное и самостоятельное произведение. Это пролог или, если хотите, эпиграф, написанный самим К. Баркером не только к первому тому, но и ко всем «Книгам крови». Это пробник, проверка совместимости: созвучны ли вы автору, пойдёте ли за ним следом? Прочтите и определитесь самостоятельно. Здесь представлены почти все его особенности, причём в дозе и концентрации, приемлемой большинству.
История очень проста. Женщина-парапсихолог исследует юного симпатичного медиума и его откровения, даже не подозревая о том, что тот её хочет и дурачит. Но однажды им попадается действительно особое место, изъян в мироздании. Трещинка меж двух миров, оставленная жестокостью, насилием и пороком. Духи мёртвых замечают странную пару, вмешиваются и меняют жизнь их обоих. Активного действия нет, сюжет движется лишь описаниями ситуации и переживаниями этих двух персонажей.
Тягучий, обволакивающий стиль подобен медленно ускоряющемуся к финалу водовороту и страшному сну, ставшему явью. «Низвержение в Мальстрём» Э. А. По, только вне законов и убеждений материализма. Автор не делает тайны из того, что медиум не настоящий. Ему важна не интрига, а противопоставление живых и мёртвых. Два мира с разными законами бытия существуют параллельно – и вдруг мимолётное соприкосновение, локальный перпендикуляр, пробой изоляции. Мгновения безумия, в которые уместилось множество жизней.
Анормальность здесь ещё предлагает полюбоваться собой со стороны, а читателю позволено остаться вне налетевшего с ясного неба торнадо, сторонним наблюдателем. Автор предупреждает: ещё не поздно закрыть книгу и уйти, оставив её на полке. Ведь в ней так много крови и боли. И тайного знания, и запретного наслаждения, что несут раны. Ты не узнаешь ничего, оставшись нормальным – и не останешься прежним, узнав. Дальше будет больше, ведь смерть – это ещё одна стихия мира.
Женщина полжизни ищет в других то, что на самом деле сокрыто в ней самой. Юноша использует её, не подозревая, что им самим в любой момент могут грубо воспользоваться. Натянуть, как малую перчатку, а после в бешенстве сорвать, скомкать и бросить. Две личности и два мира, отделённые друг от друга призрачной гранью. Мечта и расчёт, похоть и любовь, жизнь и смерть. Разновозрастные мужчина и женщина, живые и мёртвые – разделённые моралью и законами бытия, но изо всех сил тянущиеся друг к другу. Наконец, момент истины: ты мой. Неужели навсегда?
***Полночный поезд с мясом
Первый шок-контент сборника. Неуловимый маньяк в ночном метро Нью-Йорка, бессильные полицейские, возбуждённые СМИ и людские кривотолки. И разочаровавшийся в американской мечте еврей Кауфман, ещё недавно бывший восторженным романтиком. Удивительно ли, что сюжетные линии молодой жертвы и старого хищника ведутся параллельно, а после неожиданно встретятся? Нисколько. Но, если вас пугают прямыми слева и справа в лицо, не пропустите третий – настоящий – удар в печень, а следом и добивающий по затылку.
Ужасное рассказа базируется на непредставимом для горожанина в энном поколении подобии мертвеца забитому животному. Да, когда не принимаешь роды у скотины, не выхаживаешь слабого и больного детёныша, не заботишься о нём, не кормишь, не растишь, не убиваешь, не разделываешь, не хранишь, не готовишь и не ешь, это кажется диким. Если ещё дошколёнком с восхищением следил за процессом слива крови (для колбасы) и раскладывания органов по тазам, одновременно жуя срезанные кончики ушей свежеопаленного Борьки, которого утром за ухом чесал, то фокус не удастся. Страшно? Вы ещё медведицу ободранную не видели.
Подробностей описания «мяса» нет. Дано фрагментарное и повышенно эмоциональное восприятие трусящего и тошнящегося персонажа на грани обморока. Движущийся вагон, скудное освещение, тяжёлый нутряной запах, раскачивающиеся подвешенные трупы. Тёмная кровь, белая кость, бледная, чуть желтоватая кожа. Ну да, как свиные туши после опаливания и скобления. После ошпарки в кипятке шкурка была бы беленькой, зато не ужуёшь. Маньяк в теме: знает, как вкуснее. И разрез вдоль позвоночника – английский бекон, однако, будет. Мясник или деревенщина сразу бы заподозрил неладное и насторожился, а вот для Кауфмана пункт назначения оказался полной неожиданностью.
К. Баркер довольно ловко путает оторванного от жизни читателя, петляя по известным из газет и книг маньякам, жрецам и культам. Финал произведения для многих и вовсе оказывается полной неожиданностью, жутким откровением и очередным потрясением. На тот момент тридцатидвухлетний писатель может напугать развязкой подростков – но даже клерки, отдавшие госслужбе первую пятилетку, не удивятся ничему, включая увечье Кауфмана. Всё предсказуемо и снова естественно, и ничего лавкрафтианского здесь, к сожалению, нет.
***Йеттеринг и Джек
Нарочито тривиальное, философское, смешное и грустное произведение. Еврейский подтип чёрного юмора: бытовая мистика, серые будни, странные и страшные в своей жестокости действия и бездействие персонажей, глубоко скрытый подтекст. Не верите? Пересмотрите внимательно и проанализируйте хотя бы пролог фильма «Серьёзный человек» братьев Коэнов. Вспомните рассказ «Демоны» Р. Шекли. Испорченный фэн-шуй, гороскопы из газет и низовая каббала в рамках сознания современного человека и городского фэнтези.
Показан затянувшийся клинч демона и мужчины, главы семейства. Демону необходимо заполучить душу, а смертный будто не замечает его усилий. Тяжело демону, скучно читателю. Кто, наконец, главный герой – Джек или Йеттеринг? Симпатии явно на стороне волшебного существа. Оно живое, эмоциональное и хоть к чему-то стремится. Но так ли прост человек? Автор не слишком долго тянет резину и не боится раскрыть карты задолго до развязки. Ритуал, оказывается, имеет жёсткие правила, и настоящая борьба противников происходит на психическом и волевом планах.
Рассказ чётко делится на два компонента: «грязное бельё» семьи придурковатого обывателя и причудливый, яркий гротеск в исполнении взятой за живое нечисти. Пожалуй, второе не выглядело бы столь комичным без первого. К примеру, возьмись ниоткуда и без длительной подготовки ожившая рождественская индейка, она была бы ничем, смотрелась глупым пшиком. Именно потому и возникла необходимость в фоне и подтанцовке – рутине, жене, кошаках и дочерях Джека. Так используют закадровый смех в телевизионных шоу.
Похоже на то, что имена героев выбраны не случайно. Джек – английский аналог «парня», иванов и фрицев. Йеттеринг мог появиться путём объединения yatter и ring, а также самому yattering. Болтовня, ерунда, банальность. В случае соединения двух понятий ещё и закольцованная. Интересная получается ассоциация относительно смысла финала, не находите? Эпическая битва мужика и банальщины, бабьего мозгоклюйства, рутины. И жертвы, и потери, потери, потери. Смешно и, приняв во внимание гомосексуальность автора, даже грустно. Третье место среди рассказов сборника.
***Свиной кровавый блюз
Название великолепно, причём только в таком переводе: «Свиной кровавый блюз». Просто песня! Ржал до слёз и икоты, представляя концерт этапированной на бойню хрюшки. Но это одна из двух сильных вещей рассказа. Начнём с того, что фактически он является близнецом «Полночного поезда с мясом». Разница лишь в том, что общая и общественная картина сократилась до частной и личной. По сути, опять горожанина пугают свининой. Снова тайный культ, основанный на подмене жестокой реальности причудливым мировидением автора. Считаю, что для сборника из шести коротких произведений существование дубля уже само по себе прокол.
Бывший полицейский устраивается трудовиком в исправительное учреждение для несовершеннолетних мужского пола. Порядки там странные, и новичков явно не любят и не ждут. Хотя стоп, должность-то была, и казённая. Освободилась, что ли? Почему? Автор на этом не заморачивается. Есть на территории свинарник – и заключённым занятие, и мясо своё. Вот про собачек и вышки по периметру почему-то ничего не сказано. Как и про многое другое. Хотя удержать толпу уголовных подростков – вплоть до указанных девятнадцати лет – взаперти не так просто, как кажется. Прямо говоря, автор очень слабо представляет себе устройство и организацию подобных заведений.
Центр мини-вселенной – свиноматка. Ну да, взрослая поросая свинья гораздо крупнее и умнее своих не доживающих до года отпрысков. И взгляд у неё такой бабий и серьёзный. Но автор, видимо, не видел матёрого хряка, бушующего от неудовлетворённого желания. Еды ли, самки – ему всё равно. Он орёт и бросается на решётку, и пытается перегрызть металлические прутья. Ну да, свинья – крупное, опасное и всеядное животное. Но автор, видимо, не разгонял голодных боровков пинками и матом, неся им пожрать в возрасте, когда сам вдвое меньше каждого из них. Не катался на них верхом в ещё более лёгком весе. Ну да, в свиной загородке грязно и пахнет. Но автор точно не кидал говно лопатой, стоя в нём по щиколотку. Опустим подробности, раз автор их вообще не представляет.
Сюжет основан на взаимном притяжении трудовика и мальчика-изгоя. На первом месте стремление защитить слабого, это понятно и внушает уважение. На втором – смутное желание оттрахать… Самого слабого и беззащитного или всё-таки симпатичного? Ну, пускай это станет инвариантом любовной линии. Не в этом дело. Автору не удалось правдоподобно изобразить бывалого мужика сорока с лишним лет. Полицейского, отслужившего «на земле» двадцать четыре года и считающего недостойным перевестись в канцелярию. Комиссованного, вероятнее всего, по состоянию здоровья после ранения. Что же мы видим по тексту? Детскую наивность и грубейшие ошибки поведения с юными уголовниками, женщиной-замом, отсутствующим директором и вышестоящим руководством местного аналога Федеральной службы исполнения наказаний вне стен конкретного заведения. Будь Рэдмен двадцатилетним выпускником-педагогом и восторженным волонтёром, в него можно было бы поверить. Так – нет.
Вторая и последняя сильная вещь рассказа – записка, адресованная забитым мальчиком своей матери. Коротко, живо и страшно. Увы, ни она, ни название, ни мистический выверт концовки не способны вытянуть произведение. Оно растянуто, и все длинноты почти целиком состоят из грубейших ошибок фактологии. Прямо говоря, К. Баркер ничего не знает ни о месте действия, ни о том, как оно функционирует, ни даже о личности, опыте и профессиональных навыках главного героя. Ни рождение культа в замкнутом сообществе, ни сравнение людей со свиньями (вплоть до неспособности поднять голову, чтобы увидеть пропавшего паренька) не в состоянии хоть что-то исправить при настолько инфантильном исполнении. Тот же «Плетёный человек» в обоих вариантах взрослее, интереснее и правдоподобней. И жути в нём больше.
***Секс, смерть и сияние звёзд
Вам когда-нибудь предлагали сделать минет в театре? Мне – нет. А хотелось бы? Гм. Честно… трудно ответить. Не получить бы вместе с согласием то, чего совсем не ждёшь. Вопросы с подвохом, и потому ответ неоднозначный. Как-то всё это подозрительно: полумрак, роли, вуали, маски. Всё не то, чем кажется. Да и в театр обычно за другим ходят. И вообще, что за пошлятина?! Простите, но только она полностью отражает содержание и воздействие данного рассказа. Как ни странно, именно его я считаю лучшим и коронным произведением сборника. Почему? Сейчас попробую объяснить.
Художественная реальность полностью отвлечена от реальной действительности: гримёрка, сцена, репетиции и, наконец, представление для зрителей. В уже почти закрытом и проданном театре «Элизиум» ставят «Двенадцатую ночь» У. Шекспира. Закулисная возня и шашни актёров, режиссёра и продюсера. Игра с читателем и сплошные намёки. Загробный мир на вывеске, последний – Крещенский – вечер Двенадцати дней Рождества (Святки) и названная в его честь комедия. Выстроенная, между прочим, на сходстве разнополых близнецов и путанице, которую они вызывают, переодевшись. Авторский акцент на игру, без всякой попытки жизнеподобия.
Персонажи ставят романтическую комедию, а К. Баркер превращает её в безумный фарс. Всего-то и понадобилось, что спарить Святки и День мёртвых. Никакого прорыва духов из первого рассказа. Никаких убийств и насилия над личностью из второго. Нет борьбы за душу, как в третьем. Нет заговора и культа из четвёртого. Забегая вперёд – нет и тотального безумия ирреальности шестого. Нет, на самом деле всё перечисленное здесь есть – но в формате карнавала. Вроде и палками по голове бьют, и насмерть затоптали в толпе кого-то, и ведьму живьём сожгли, и присунули кому-то без спроса – и всё равно ощущение народного праздника. Эх, пить будем, и гулять будем! А смерть придёт – помирать будем!
Рассказ будто пляшет от шекспировского «весь мир – театр». Только у К. Баркера актёрами становятся ещё и мертвецы. Само понятие жизни истончается и утрачивает смысл: если жизнь играют, то кто тогда по-настоящему жив? Посредственные живые или талантливые мёртвые? Так в чём разница, если мёртвая любовница сосёт лучше живой? Светильники-звёзды на небесах-софитах освещают бродячую труппу, решившуюся покинуть кладбище – уж не в поисках ли Мидина? Ведь он появится у К. Баркера позже, в «Племени тьмы». Кто знает.
***В холмах, городах
Это второй заметный шок-контент первого тома «Книги крови». Второй рассказ после «Секса, смерти и сияния звёзд», метод реализма к которому неприменим принципиально, априори, аксиоматически. И также второй по значимости в сборнике по моему мнению. Чёрный сюр, атеистический И. Босх, стремящийся к смерти Ф. Рабле. Да, была взбесившаяся человеческая протоплазма у Э. Р. Берроуза в марсианском цикле, был некроголем-гигант в «Колоссе из Илурни» К. Э. Смита. Но это всё не то. Никакой героики и никакого реализма, и только эпическое безумие человечества в мифологических масштабах.
Завязку поначалу можно принять за эпатаж: два гомосексуалиста в медовый месяц устроили себе автомобильное турне по Европе. Высококультурный учитель танцев и обеспокоенный советской экспансией журналист регулярно трахаются, но в кадре К. Баркер демонстрирует только обнажённые торсы и вкус спермы в поцелуе. Автоирония персонажа и автора тут же пытается сгладить потрясение читателя-гетеросексуала. Любовники страдают тем же комплексным набором скандалов и противоречий, что и сошедшиеся лишь на основе красивых тел и секса мужчина и женщина. Сразу понятно, что длительного союза меж ними не будет. Более чем забавна внутренняя градация гомосексуалистов на геев, голубых и педиков – в переводе М. Массура.
Сюжет застал парочку в Югославии. В праздник, проводимый раз в десять лет. Фестивали с использованием кукол-гигантов проводятся по всему миру, включая и Европу. Здесь участвуют всего два никому не известных городка – но как! Люди не только слипаются в одно существо, но действительно теряют личность и самосознание, действительно становясь Городом. Для двух чужаков отголосок пропущенного праздника произвёл впечатление толчка земли под ногами и ядерного гриба, вырастающего за рядом соседних холмов. Что это? Поле битвы? Последствия эпидемии? Катастрофа? Кругом, насколько хватает глаз, только кровь, трупы, куски трупов и содрогающиеся, потерявшие от боли разум изувеченные тела.
Снова чувственная, образная и эмоциональная картинка, как в первом рассказе. Но разница, как между пощёчиной и ударом лопатой плашмя. Нет ни вопросов, ни ответов, одно только бредовое видение. Но на этот раз оно погружено в социум, политику, мировую культуру и мифологию. Пара очень разных, но одинаково ненавидящих друг друга любовников, не способная дать потомство по определению. Ужасы Первой мировой войны, породившие сюрреализм. Двое братьев-великанов, основателей городов из народных преданий. Пытающееся родиться вновь колоссальное существо, из расчленённого трупа которого был создан весь мир. Наконец, извечно человеческое желание быть частью чего-то большего и коммунизм.
***
В первом томе «Книги крови» творчество Клайва Баркера ближе к weird fiction, чем к хоррору, и чем-то напоминает Нила Геймана. Оно больше поражает, чем пугает. Жизненный опыт и талант автора таковы, что чем больше вещь отвлечена от реальной действительности, тем лучше удаётся ему. Он оторван от земли, как и большинство горожан. Фактологию произведений, сюжет которых требует обращения к реализму и конкретных знаний, К. Баркер проваливает напрочь. Прикрыть сей недостаток фиговым листом «мальчишеских ужасов» не позволяет сама специфика его произведения.
Фабула всех шести историй проста. Сюжет изобилует подробными описаниями ненормальности происходящего, ощущениями, эмоциями и мыслями персонажей по этому поводу. Художественная реальность воспринимается безумной, от лёгкой повёрнутости до прорыва хаоса. Время в критические моменты способно безразмерно растягиваться. Стиль объединяет высокие чувства, странные мысли, непристойные устремления и неприкрытую чувственность. Гомосексуальные эпизоды автор использует наравне с гетеросексуальными, без выпячивания. Герои не обязательно девиантные, но всегда чудаковатые изгои.
Смерть присутствует постоянно, во всех рассказах сборника, но самоцелью не является. Её появление лишь знаменует начало истинной истории. Расчленёнку и жестокость автор применяет без смакования и даже с некоторым изяществом. Заостряет внимание на отдельных деталях так, что общая картина остаётся на откуп читателю. Во многом приём срабатывает благодаря подаче этих деталей посредством потрясённого сознания персонажа: красная-красная кровь, белая-белая кость, болючая-болючая рана. К сожалению, кинематограф передать эту особенность К. Баркера в экранизациях не способен.
Из-за большого объёма статья порезана на тематические части, которые опубликованы под каждым рассказом соответственно:
Представляю рецензию коллеги по Клубу Крик — Алексея Петрова. Акцентированно простой, подкупающий массового читателя стиль. Легкое изложение, которое проглатывается за раз благодаря ясным формулировкам. И, главное — точное объяснение, каким читателям понравятся конкретные рассказы из книги. Все это вы найдете здесь и сейчас! Приятного чтения!
Издательство: М.: АСТ, 2021 год, 2500 экз. Формат: 84x108/32, твёрдая обложка, 448 стр. ISBN: 978-5-17-137053-4 Серия: Самая страшная книга
Аннотация: Любите ли вы страшные истории? Ворон — просто обожает! Перед вами — уникальная антология, созданная истовыми фанатами жанра ужасов. Авторы знаменитой серии "Самая страшная книга". Известный популяризатор хоррора, составитель многих знаковых сборников Парфенов М. С… и — Руслан "Ворон" Покровский, культовый "рассказчик" жутких историй с YouTube-канала "Истории от Ворона". Эту книгу можно прочитать в печатном виде — и послушать в аудиоверсии. Ворон знает толк в страшном. Ворон умеет рассказывать страшное... Не верите? Тогда просто послушайте их — ИСТОРИИ ВОРОНА.
Комментарий: Антология рассказов жанра хоррор. Иллюстрация на обложке В. Петелина.
Так уж повелось, что когда подавляющее большинство говорит о «русском хорроре», то в первую очередь имеет в виду кино. Оно и понятно, в наше время фильмы куда более востребованы, чем книги. Потреблять (смотреть) их существенно быстрее, чем перелистывать прочитанные страницы, и кинокартина предлагает набор конкретных внятных образов, в то время как в книге нужно напрягать воображение и извилины, чтобы рисовать «визуал» самому. Чтение (особенно вдумчивое) действительно отнимает значительное количество времени, поэтому многие либо не берут в руки книги вообще, либо делают это довольно редко. Кинематограф бесспорно доминирует над беллетристикой, и многие наши соотечественники, если их спросить – «Любите ли вы российские ужасы?», начнут отвечать что-то типа – «Не, у нас ужастики снимать не умеют, лучше посмотреть американские/европейские/азиатские…» и т.п. А ведь в вопросе про хоррор в массовом искусстве могут и должны подразумеваться литературные произведения. И вот здесь утверждение, что «там куда лучше, чем у нас» уже не так однозначно. Ведь если спросить того же среднестатистического обывателя – «Каких иностранных писателей ужасов вы знаете?», то наиболее частым ответом станет «Стивен Кинг», а далее, уже не большинство, но всё же значительное количество назовет Говарда Лавкрафта, Эдгара По, Дина Кунца, Энн Райс, Брэма Стокера и… здесь варианты иссякнут у очень многих, а те, кто продолжит называть имена – скорее всего настоящие ценители и знатоки хоррор-литературы.
С русскими авторами дела будут обстоять еще хуже. Говоря о глобальном опросе россиян, конечно прозвучит немало упоминаний Гоголя… и всё! Опять же, уже знатоки книжного хоррора вспомнят Леонида Андреева, Алексея Толстого, Владимира Одоевского, но с оговоркой, что у этих классиков есть отдельные произведения в жанре мрачной мистики и ужасов, но всё их творчество отнести к хоррору конечно же нельзя. А ещё большую сложность вызовет вопрос о современных «страшных» писателях отечественного разлива, и вполне ожидаем будет ответ – «А что, такие вообще есть?». Но благо, ещё как есть, и потребляющую местную «культурную жуть» российские читатели их знают. Авторы разной плодовитости, разного художественного уровня и разной степени популярности у целевой аудитории, как, собственно говоря, и должно быть. И вот здесь важно не скатиться в слепое восхваление, что «круто, так как они вообще есть, и как бы что у них не получалось – уже спасибо за попытку!». На самом деле и эти времена уже прошли, когда жанровые зачатки нужно было обильно поливать лестью и авансами, дабы они хоть как-то взошли, а не намертво почахли. Сейчас как раз тот период, когда русскоязычных хоррор-писателей немало, и стоит анализировать их творчества без скидок на «пробу пера». Конечно любая критика субъективна, но что точно с её помощью можно достичь, так как это определение «портрета читателя» у конкретного автора или конкретного рассказа/повести/романа. Тем более подобное нужно делать, осмысливая литературные сборники, понимая, что вряд ли всё его наполнение в одинаковой степени зайдет или не зайдет отдельно взятому чтецу. И лично для меня, Алексея Петрова, «любителя жутиков» в часы досуга, и маркетолога в рабочих буднях, анализ антологии «Истории Ворона» станет творческим экспериментом, цель которого – четко понять, для кого написан каждый рассказ, и обосновать это, используя собственные багаж знаний о хорроре в искусстве. Посмотрим, что получится. Может быть, общей реакцией авторов и их фанатов станет «Господи, Леха, пиши дальше про кино и Стивена Кинга (ибо про него не пишет только совсем ленивый), ты сунулся туда, где ты ни хрена не понимаешь!». А может мои мысли и домыслы хоть немного помогут писателям и читателям. Первым – еще лучше понять «свою» аудиторию, ее предпочтения и запросы, а последним – чаще попадать в цель, выбирая «что почитать?».
О предисловии
Здесь слово берет Михаил Парфенов, «отец русского хоррора», как, бывает, называют его коллеги, и с точки зрения популяризации такового, они безусловно правы. В «Историях Ворона» Михаил – один из составителей сей антологии, рассказывающий о втором – Руслане Покровском, том самом «Вороне». Данная книга – не просто сборник хоррор-рассказов, а связующее звено между печатным словом и аудиоформатом — озвучиванием литературных произведений, получающим всё большее распространение в последние годы. Фактически Парфенов – писатель, а Покровский – рассказчик, дающий возможность слушать, а не читать. Но если кто-то сейчас подумал, что вот она, ещё одна возможность. значительно сократить время на «потребление» литературы, то загляните в группу ВК СТРАШНЫЕ ИСТОРИИ ОТ ВОРОНА и зацените продолжительность записей. Книги, это вам не просто так, их надо декламировать с чувством, с толком, с расстановкой, как, впрочем, и слушать. И вспоминая о маркетинге (это слово временами будет встречаться в дальнейшем), подобное издание – наглядный пример сегментации рынка, когда почитатели литературного хоррора делятся на две группы – вербалы и аудиалы. Первые купят бумажную или электронную книгу, как ваш покорный слуга, а вторые насладятся голосом Ворона, воспринимая истории на слух.
Евгений Шиков «Цап-цап»
Если сразу же в первом предложении написать, что это «образцово-показательный рассказ ужасов», то найдутся те, кто тут же скажет – «а, ну понятно, в чем маркетинг этой статьи, она и есть реклама сборника, естественно необъективная, с одной задачей – лишь бы продать!». Посему придется быть умеренным в высказываниях и сформулировать мысль иначе. «Цап-цап» — это чистокровный литературный хоррор, в котором исключаются обманутые ожидания типа «опять под видом ужастика подсунули психоделическую муть!» или «грёбаная мелодрама вместо шокера!». Здесь всё дьявольски по-честному, когда разве что может не понравится само чудище или малый размах действия, но это уже вкусовщина, когда на всех не угодишь. Что же до структуры и стилистики рассказа, то всё по страшной классике, в самом хорошем смысле. Есть мрачная деревня с дремучим лесом, в которую приезжает по грибы незадачливый горожанин, и встречает там… впрочем без жутких спойлеров, и так уже рассказал, что будет монстр. Сравнивая с большой современной и распиаренной прозой, можно провести некоторые параллели с «Псоглавцами» Алексея Иванова, но и то в силу схожего «сельского» антуража и некой страшной тайной, довлеющей над местностью. Но Евгений Шиков не будет грузить вас мифотворческой культурологией, а просто познакомит с чем-то чертовски агрессивным и прям-таки удивительным. Размеренное вступление в итоге сорвется в залихватский хоррор-экшен с костедробительной кульминацией и брутально-красивой концовкой. И когда вы в следующий раз пойдете собирать грибы, то будете куда чаще озираться по сторонам.
Целевая аудитория «Цап-цап» — любители затяжного и динамичного противостояния Человека Отважного и Чуда-Юда Болотного, где первый отличается дюжей силой тела и духа, а последнее – мразь голодная, причем такая, какую вы еще не встречали. Рассказ, при простоте фабулы, радует буйной авторской фантазией, когда нас не ждет какой-нибудь банальный оборотень или упырь, а встречает реальный эксклюзив, гарантированно остающийся в памяти. Если за что и критиковать «Цап-цап», так это за отсутствие смысловой нагрузки, но рассказ на это и не претендовал. Это просто увлекательная и ядреная страшилка, которая хорошо ложится как на глаз, так и на слух, причем с настоящим русским колоритом, когда в процессе чтения/слушания не всплывают в мыслях иностранные хорроры. Чисто с точки зрения сборника для фанатов ужасов, это крайне эффектный вступительный рассказ, после которого большинство подумает, что точно не зря потратили деньги, или время, если «Цап-цап» попался в открытом доступе в Сети. Если же абстрагироваться от антологии, то сей опус Евгения Шикова стоит заценить всем, кто любит жестко, ситуационно, без побочных сюжетных линий и с долей черного юмора, в котором автор так же силен.
Дмитрий Тихонов «Варина вера»
Дочитав сию вторую «историю Ворона», невольно начинаешь думать, что у антологии есть и некая центральная тема, объединяющая все произведения. Конечно это более чем опрометчивое предположение (на втором рассказе-то!), но как бы там ни было, у «Вариной веры» и «Цап-цап» действительно есть общая черта. Какая – не скажу и под страхом смерти, ибо сотням (тысячам? миллионам?) еще только предстоит добраться до книги, и пусть они сами получат удовольствие от определенных открытий. Ну а сегодняшний рецензент забудет о том, что только что сказал, и со всей ответственностью заявит, что Дмитрий Тихонов жестко запудрит вам мозги. И это не ругань, а комплимент «Вариной вере», где как бы вы не представляли развитие сюжета в начале, в финале всё будет совсем не так. Причем речь не идет о внезапном финте ушами в развязке, а об оригинальной концепции в целом. Но в отличии от «Цап-цап» здесь нет удобного для разума восприятия истории, и ужас как раз в безнадежности ситуации, в которой любой «энд» отнюдь не «хэппи».
Рассказ Тихонова – для любителей жесткого «сумрака разума», когда герои погружаются в алогичный кошмар на физическом и психическом уровне, и тянут за собой читателей. Изначально кажущаяся страшилкой про «поездку не туда», по факту «Варина вера» — сумасводящий сюрреализм, в котором уйма вопросов и капля ответов. Тут не будет раскладки по полочкам, а напротив – все ваши мысли смешают в адский коктейль и как следуют его взболтнут. Ну а маркетинг… маркетинг здесь просто идёт лесом.
Оксана Ветловская «Дела семейные»
Третий рассказ антологии – пугающее ностальжи по Советскому Союзу, пусть и основное действие происходит в наши дни. Есть же в российских городах множество домов СССР-ской постройки со старыми квартирами, но отнюдь не только в прошлом коммунальными. И в давно ушедшей социалистической эпохе жили богатые люди, включая приближенных к «верхушке», у которых практически не было материальных проблем. У таких и квартиры были, условно как готические замки с приведениями, большие и зловещие. Подобная обитель достается по наследству главному герою Николаю, и конечно она хранит в себе зловещую тайну…
Подобные рассказы, даже при небольшом объеме, зачастую воспринимаются как миниатюрные романы, так как фабула растянута на многолетний период, с акцентом на важные исторические особенности, и в целом производя впечатление семейной саги. И у Ветловской события охватывают более чем полувековой период, напоминая о печальном «красном терроре» и его отголосках в наши дни. Впрочем рассказ нисколько не политический, когда корни зла ищутся в большевистских деяниях, а скорее фэнтезийный, подчеркивающий, что магия могла быть у любого народа и при любом государственном строе. Посему «Дела семейные» — это чисто жанровая жуть, культурологически достаточно универсальная, могшая иметь истоки и при «царе горохе», которые мистически докатились до настоящего времени.
Рассказ Ветловской потенциально способен украсить и другие хоррор-сборники, особенно в обозначенной теме «домов с призраками», а также «детских бугименов». Неспешное повествование четко по нарастающей аккумулирует напряжение, с вкусными антуражными деталями зловещей квартиры, и заставляет задуматься о том, сколько секретов хранят в себе раритетные вещи, и не до всех из них стоит дотошно докапываться. Субъективно и с поправкой на размер произведений, «Дела семейные» производят не меньшее впечатление, чем многостраничный ретро-хоррор Алексея Иванова «Пищеблок», также рассказывающий о годах советских, пусть и более позднего периода. Посему «Дела семейные» так или иначе просятся в антологию «совковых страшилок», но в рамках художественного произведения, а не пропагандистского опуса.
Максим Кабир «Море, полное звезд»
«Лето, ах, лето, Лето звёздное, будь со мной». Почему-то именно эти строки из старой песни Аллы Борисовны всплыли в памяти в процессе поглощения четвертой истории. Хотя правильнее будет сказать, что рассказ Кабира не столько про лето, сколько про юг. Читаешь, и сразу хочется купать, загорать и, простите, осуществить половой акт. Потому что «Море, полное звезд» вполне себе такой эротический хоррор, где есть намеренно соблазнительная героиня Снежана, и подросток Юра, у которого «топорщится». Да, автор не стесняется в выражениях, создавая реалистичную картину томления и потаенного желания, в то время как ближе к финалу секс-атмосфера уйдет на второй план и начнутся конкретные ужасы.
«Море…» вообще обманчиво, когда поначалу кажется полудетской историей о том, «как я отдыхал вместе с бабушкой и грезил о взрослой жизни», а потом переходящей в мистический триллер с натуралистичными подробностями и безжалостным насилием. Фактически Кабир пишет легко и завораживающе, однозначно для аудитории «18+», пусть его главный герой и ребенок. Сила авторского слога в том, что ужасы в контексте «курортно-подростковой» зарисовки воспринимаются как само собой разумеющееся, как будто повествование в принципе не могло развиваться как-то по-другому. Вот так придешь на пляж, заполненный обычными людьми, заприметишь сногсшибательную красотку, познакомишься, а потом… нет, не триппер и не сифилис, «Море…» не об этом, а о вполне художественном, леденящем кровь кошмаре, который стоит заценить самим, без спойлерных подсказок.
При всём вышесказанном, рассказ Кабира к разнузданно-сексуальным хоррорам на грани фола все же не относится. Как раз напротив, в рамках жанра это произведение с изящной словесностью, написанное смелым слогом, и однозначно подходящее в качестве примера написания «ужастика», без оглядки как на внешнюю цензуру, так и на самоцензуру. По «Морю…» стоит учиться писАть как думаешь и как чувствуешь, при это не забывая о стиле и об искусстве, к чему так или иначе относится любая профессиональная литература, у которой, при заданной цели, нет понятия «недопустимого».
Дмитрий Костюкевич «Снегири»
«У вас несчастные случаи на стройке были? Нет? Будут!». Именно эта цитата из «Операции Ы» вспоминается во время чтения пятого рассказа, а совсем не какие-нибудь «Снегири-негири улетят, и не поймаешь» Иванушек International. В истории Костюкевича вообще нет ничего веселого, за исключением, разве что, сравнения прожорливых чудищ с красногрудыми птичками. А так ужасов здесь будет по полной программе, как, впрочем, и грустной лирики, связанной с брачной и послебрачной жизнью, интересно вплетённой в повествование фантастического хоррора.
Злоключения главного героя Артема начинаются внезапно и шокирующе. А виной всему таинственное строительство за окном, где возводят странное здание непонятного назначения. Помимо жутких звуков, доносящихся из-за забора, на строительных лесах время от времени можно увидеть сверхъестественных существ отвратной наружности. Ну а Артема, по закону жанра, прям-таки тянет узнать – а что же там происходит, несмотря на явную угрозу…
«Снегири» — жутик для любителей густого мессива из различных идей, когда тут вам и секретные эксперименты, и полицейские будни, и раскол семьи, и уголовщина, и зубастые монстры. При этом лейтмотив – терзания разведенного мужчины, в силу расставания с сыном и угасшей любви к его матери. Откровенно говоря, сложно утверждать, что драма получилась по-настоящему сильной, но тем не менее серьезная линия удачно гармонирует с кромешным ужасом, в свою очередь компенсируя его общую сумбурность. Рассказ интересен яркими деталями и отдельными неожиданными фрагментами, когда сам процесс чтения круче итогового результата. Хотя, по сути, финальная точка также достаточно неожиданная в контексте рассказа ужасов, когда жанровые атрибуты отступают на второй план, вновь ради лирики. В целом это незаурядное и эффектное произведение, которое несомненно «зайдет» многим любителям экстравагантных ужастиков.
Дмитрий Лазарев, Кирилл Малеев «Сверлящие»
Ха, а не привет ли это «Двигающемуся пальцу» Стивена Кинга? Причем такой, когда авторы не испытывают прямого влияния, под действием которого и пишут рассказ, а оно им передается из глубин подсознания. Ведь фактически «Сверлящие» совсем про другое, но на уровне необъяснимого квартирного ужаса — ситуации условно схожи. И если у Короля Хоррора обычного мужика донимал палец, вылезающий из слива раковины, то героя истории от Лазарева и Малеева кошмарит работающий у соседей перфоратор. Сначала фрилансер Денис всеми силами старается не обращать на это внимание, погрузившись в работу на компе, но в итоге сдается и идет на словесные разборки.
Как говорил упомянутый Кинг про тот же «Двигающийся палец» — «это мой любимый тип рассказа, где ничего не нужно объяснять. Всё происходит, потому что происходит». И стоит сказать наперед, что в «Сверлящем» вы не получите исчерпывающих ответов на конкретные вопросы. Хотя опять же, смотря что считать трактовкой творящегося трындеца. Формальное объяснение лежит на поверхности, но одним оно покажется слишком банальным, а другим – наглой обманкой, уводящей от истинного положения дел. Впрочем авторы писали свою страшилку явно не ради глубокого смысла, подвластного лишь избранным, а откровенно развлекались, ввергая главного героя в пучину паранойи и небывальщины. Чем дальше хронометраж, тем шизоиднее воспринимается происходящее, когда Денис не то, что на грани безумия, а уже просто в другой реальности, лишь маскирующейся под заурядную бытовуху.
«Сверлящие» — подарок для хоррорманов, любящих ситуационные рассказы линейного действия, когда «крышеснос» возникает из неоткуда, терроризирует несчастную жертву и идет гулять дальше. Всё держится на мастерстве авторов, которые виртуозно визуализируют трэшевую идею, заставляя читать не отрываясь, и не претендуя со своим рассказом на почетное место в мировой литературе. Чисто развлекательные адреналиновые страшилки нужны многим почитателям «темного чтива», и с этой позиции «Сверлящие» однозначно круты.
Вадим Громов «Шестиэтажка»
Это было жёстко. Ну когда под раздачу попадает ни какие-то там один-два героя, а целый дом. И еще как попадают… Впрочем не буду лишать удовольствия от чтения, раскрывая подробности сюжета, так как если вы подумали, что я уже наспойлерил выше, то поверьте – этого и близко нет. Ведь Громов – тот ещё выдумщик по части болепричинения вымышленным российским гражданам, когда читаешь и думаешь – «а было ли ещё где-то такое?». Хотя вступление не предвещает адского побоища, ибо в поле зрения всего лишь соседская бытовуха, когда одни жильцы слегка взъелись на другого жильца. Кажется, что уж такой-то «ужас» мы видим за год раз так тридцать-сорок, в разной степени экспрессии, но в общем-то дело житейское — побыковали и разошлись. Но на то они и рассказы в жанре хоррор, где местная заварушка может завариться в такой расчленительный трындец, что начнешь шарахаться от собственных однодомушников. Ведь как знать – что у каждого за душой, и есть ли вообще душа…
Легкий слог способствует быстрому прочтению «Шестиэтажки», но при этом отдельные моменты хочется пропускать сквозь себя не торопясь, по-хорошему смакуя оригинальный боди-хоррор, когда Зло в рассказе проявляет себя во всей красе, на беду отдельным жителям адского домишки. Тот случай, когда красота формы превосходит содержание, в силу камерности последнего. Но не думайте, что влёгкую разгадаете финал, ибо автор приготовил большую приколюху, и оказался не только знатным пугальщиком, но и жанровым пересмешником. Вообще в процессе чтения и жутко, и весело, ибо колоритные персонажи даже на грани паники и гибели выдают разнообразные перлы, а главный герой вообще предстает на удивление смекалистым малым, хотя поначалу производит впечатление мнительного неврастеника. В общем «Шестиэтажка» за малый хронометраж преподнесёт достаточно сюрпризов, и молодым авторам хорроров определенно есть что почерпнуть для себя, как с точки зрения описания зверских ужасов, так и с точки зрения ударного финала, делающего рассказ еще лучше.
В целом произведение Громова для любителей жестоких и динамичных мистических хорроров, когда действующие лица выписаны ровно настолько, чтобы ярко проявить себя в основных сюжетных поворотах, без предысторий и лирических ответвлений. «Шестиэтажка» увлекательна и стремительна, сугубо развлекательна, но вместе с тем и красива в своей честной брутальности и ироничной беспощадности.
Иван Белов «Голос мертвого леса»
А ведь лес может быть не только обителью зла в плане жилища маньяка, берлоги медведя-людоеда или сборищем болотных кикимор. Лес сам может быть Злом в чистом виде, когда жестокая непостижимая сила терроризирует и убивает случайного путника, без разницы – хорошего или плохого. Лес хочет есть, и он жрёт со смаком сырую человечину, уже думая об очередном обеде. А кто станет следующим – на всё воля божья.
Иван Белов сразу погружает читателей в гнетущую атмосферу бесконечного кошмара, когда одной деревне страшно не повезло оказаться рядом с кровожадным массивом, испокон веков забиравшим людские души. Главная героиня по воле сердца отправляется на выручку пропавших туристов, которые мало того, что настоящий лес до этого видели только в кино, так еще и поперлись в самую опасную его разновидность, обладающей сверхъестественной губительной мощью. Шанс их спасти невелик, но Екатерина не может поступить иначе. Женщина мужественно идет в дремучую чащу, навстречу сильнейшему ужасу…
«Голос мертвого леса», под стать своему названию, для любителей внегородских хорроров, в которых всемогущие флора и фауна лишний раз напоминают человеку – насколько он мелок и слаб перед силами природы. Впрочем рассказ не экологический, а глубоко мистический, в котором для одних мертвецы и монстры – сводящее с ума чудо, а для других, местных – само собой разумеющееся. Фантазия у Белова – будьте-нате, рождающая занятных в своей кошмарности чудищ, которые достойны куда более объемного произведения. Вообще из подобной миниатюры могла бы появиться целая лесная хоррор-серия, так как придуманный земной ад завораживает, и о нем хочется узнать ещё больше. Но и в своем единичном воплощении «Голос…» по-хорошему вставляет за счет кромешной жести, воздействующей на читателя как на психологическом, так и визуальном уровне. Фанатам «не ходи, олухи, в темный лес гулять!» — в самый раз.
Дмитрий Тихонов, Богдан Гонтарь «Гнилые»
Побратим «Дел семейных» Оксаны Ветловской, отсылающий нас в советскую эпоху. Но здесь не городская номенклатурная квартира, хранящая страшную тайну, а под стать предыдущим «Голосам мертвого леса» жуткая провинция, включающая и беспощадную чащу с «хищными» деревьями, и зловещую деревню, в которой случилось невесть что. Главные герои – два экс-зека, промышляющие темными делишками с иконами. Так они забредают во вроде бы обычное селение, чтобы прихватизировать образы христовы, и сталкиваются с… адовой фантазией Дмитрия Тихонова и Богдана Гонтаря, с гарантированными мурашками по коже.
«Гнилые» — первостатейная жуть, написанная по всем правилам захватывающей истории, когда поначалу рассказ кажется чернушной криминальщиной, но постепенно и безвозвратно превращается в то ли в мистический, то ли в фантастический хоррор (ибо природа условно персонифицированного Зла остается за страницами). В целом это рассказ для любителей динамичного кошмара, так как когда «мирное» вступление остается позади, действие убыстряется и сохраняет прыть до самого финала, когда даже в разговорных эпизодах ощущается хоррор-экшен.
С одной стороны, фабула «Гнилых» достаточно универсальна, в том смысле, что действие рассказа могло происходить и в наши дни. Но совковая атмосфера и всякие вкусные фишки, типа неоднократного упоминания Гагарина, как живого современника, придает «Гнилым» уникальное историческое очарование. Впрочем здесь нужно быть готовым не к культурологическим экскурсам, а к брутальному натурализму, ибо в сценах насилия авторы бесцензурно-конкретны. Фактически большинству любителей «жестяных страшилок» должно понравиться.
Герман Шендеров «Симфония Шоа»
Рассказ искренне удивил, в первую очередь тем, что стоит особняком от ранее прочитанных в сборнике. Дело не в том, что он как-то ощутимо лучше по стилистике, а просто потому, что кардинально другой по сюжету и настроению. Если бы не обязательная для антологии хоррор-составляющая, в виде привычных жанровых атрибутов (сверхъестественный сюжетный поворот и натуралистичное насилие «здесь и сейчас»), то в своей сути «Симфония Шоа» — антинацистская шокирующая трагедия о Холокосте, напоминающая, ни много ни мало, «Искру жизни» Ремарка и «Мальчика в полосатой пижаме» Бойна. Причем со стороны Шендерова это, по читательским ощущениям, не целенаправленно-техничное подражание, а как будто собственный крик души. Понятно, что подобное впечатление – лишь иллюзия, но создана она чертовски мастерски, как будто бездна геноцида посмотрела на тебя, простите за излишнюю пафосность.
Таким образом «Симфония Шоа», построенная в виде неравноценного диалога молодого блогера и старого композитора – бывшего узника концлагеря, мало того, что не для излишне впечатлительных, так и для поклонников констатации исторических ужасов в рамках художественного произведения. Несмотря на то, что в рассказе есть явный жанровый элемент, к которому фактически и сведется повествование, лучше всего запоминаются именно кошмары лагерного бытия, как будто прочитал документальную хронику военных времен. Такие «тяжелые» произведения, несомненно, нужны, так как, увы, не теряют своей актуальности и по прошествии многих лет со времен Второй Мировой. И «Симфония Шоа» вполне достойна войти в состав не только хоррор-сборника, но и серьезных рассказов о зверствах гитлеровцев.
Олег Кожин «Среди дождя»
Он поехал не по той дороге…, хотя, дорога ли виновата? Пожалуй так можно охарактеризовать атмосферный рассказ Олега Кожина, где весь хронометраж будет лить как из ведра и звучать песни про непогоду, а шоу-бизнесмен – пытаться добраться до пункта назначения. «Среди дождя» — стопроцентное литературное роуд-муви, в котором ведущий на корпоративах Артур мчится на арендованном «Опеле» к провинциальному клиенту, а дорога всё не кончается. Но это рассказ не о бесконечном пути, хотя так кажется на протяжении двух третей повествования, а о внезапных обстоятельствах, врывающихся в нашу жизнь, и переверчивающих ее вверх тормашками.
«Среди дождя» — своего рода жутик-предупреждение о том, что всегда нужно быть начеку, тем более за рулем. В ненастье может привидится какая угодно чертовщина, и благо, если только привидится. Ведь демоны всегда рядом и стремительно атакуют, стоит нашему разуму или душе дать слабину. И сию истину в полной мере на себе ощутит Артур, для которого командировка обернется диким злоключением.
«Среди дождя» в первую очередь для любителей автодорожных ужасов, но не в визуальном, а в психологическом воплощении. Здесь нет ярких сцен насилия, но много саспенса и зловещей мистики, которая, при пристальном рассмотрение, не такая уж и потусторонняя. Жизнь коротка и трагична в своей хрупкости, а смерть окончательна и неотвратима. Вроде бы банальные истины, но рассказ Кожина лишний раз заставляет их ощутить в полной мере.
Дмитрий Витер «Банкомат»
А что произойдет, если…? Именно так Стивен Кинг рекомендует коллегам придумывать сюжеты для своих хоррор-нетленок, ибо такой простой вопрос – обширное поле для креативных идей. Главное здесь – побыстрее уйти от затертой банальщины, типа «…мертвецы восстанут из могил…», и изобрести незаурядную жуткую ситуацию, которая при этом гипотетически близка практически любому человеку. Так Дмитрий Витер вычленил ядреный кошмар из такой бытовушной реальности, как очередь в банкомат. Фактически мы вообще не запоминаем подобные моменты, так как время ожидания, как правило, не такое уж и долгое, и мы просто погружаемся в смартфон или в собственные мысли, пока стоим. Но если посмотреть на ситуацию глазами автора страшилок, то сколько же таинственного и жуткого можно выжать из общения с шайтан-машиной, пожирающей и выплевывающей банкноты!
Игорю, главгерою рассказа, мало не покажется по всем статьям. Помимо того, что он сам по себе печальный персонаж, в духе многих жителей Российской Федерации (это вы поймете еще до начала настоящего трындеца, ознакомившись с предысторией мужика), так и еще конкретно сегодня ему везет, как утопленнику. Думаете, вас может засосать только болотная трясина? О, финансовые инструменты куда опаснее, во всех смыслах! Так «Банкомат» можно воспринимать и как зверскую фантастическую страшилку, а-ля «прикольно, но такого не бывает!», и как злободневный сарказм, напоминающий многим, что они, увы, кредитно-ипотечные «рабы». Поэтому порекомендовать рассказ стоит не слишком впечатлительным на почве нехватки денег, или наоборот, относящимся к этому с черной иронией.
Оксана Ветловская «Третья смена»
Причудливо-пугающий рассказ, как по форме, так и по содержанию. Оксана Ветловская рисует локальный апокалипсис, много лет по нарастающей накрывающий мрачный промышленный город. Жуткий металлургический завод с незапамятных времен масштабно травит местных жителей, которые тяжело болеют и умирают, но в большинстве своем всё равно остаются на насиженном месте. Однажды сюда приезжает государственный инспектор, жаждущий разобраться в катастрофической обстановке и призвать к ответу руководство предприятия. Но когда честный чиновник доберется до правды, его шоку не будет предела!
Даже без оригинальной фабулы рассказ очень хорош адской атмосферой, когда кожей чувствуешь мучительную погибель, рано или поздно неизбежно настигающую каждого «аборигена». Здесь угасаешь просто потому, что дышишь ядовитым воздухом. И главный герой – инспектор Елагин, кажется настоящим «дураком» из одноименного фильма Юрия Быкова, сражающийся даже не с местной властью, а с несокрушим и необъяснимым Злом, воплощенном в заводе-убийце. Малюсенький храбрый Человек против исполинского Дракона.
Что же до непосредственной хоррор-составляющей, то лично мне до сей поры и в ночном кошмаре не могло такое приснится. Идея поистине отличная, которой не позволил раскрыться в максимальном великолепии хронометраж малой прозы. Впрочем в своей сути «Третья смена» не о сражении с нечистью, а о выборе без выбора, когда в поисках справедливости ты оказываешься практически в патовой ситуации. И это не спойлер трагического финала. Как раз наоборот, конечную точку можно трактовать по-разному. Ведь смерть – это не всегда самое страшное, что с тобой может случится.
Дмитрий Костюкевич, Евгений Абрамович «Замок в лесу»
После «Третьей смены» рассказ Костюкевича и Абрамовича кажется её кровным родственником. Вновь вредное и пугающее округу промышленное производство, опять «черная» местность (у Ветловской был Черноголовск, а здесь – Черная страна) и странные исчезновения (смерти?) людей. Более того, у рассказов будет ещё одна яркая параллель, в виде… (не спойлерю, сами прочтете), но в целом, как оказывается далее, это существенно отличающиеся произведения, впрочем несомненно намеренно идущие один за одним, дабы создать от чтения объединяющий мощный эффект. Если у Оксаны всё же условно «социальный» хоррор, то у Дмитрия и Евгения – невообразимый, буквально лавкрафтовский ужас, когда человек сталкивается с нечто таким, чего его мозг не способен осознать.
«Замок в лесу» — ядреная атмосферщина, когда даже с учетом, что повествование ведется от третьего лица, возникает мощный эффект присутствия, сродни тому, который хорошо удавался упомянутому Говарду Филлипсу. Когда интеллигентный человек сталкивается с чем-то ужасающе удивительном, в его душе равноценно борются страх и любознательность. Первый буквально орет в ухо – «Скорее спасайся, пока еще можешь!!!», а вторая требует оставаться на месте и во всём разобраться. Здесь сильно и поклонение фатуму: если суждено сейчас умереть, то ничто меня не спасет. А вдруг это кошмарное откровение явилось ко мне не просто так, и я должен что-то понять и впоследствии сделать?
Вполне можно сказать, что в «Замке в лесу» Костюкевич и Абрамович размышляют о смысле жизни и предназначении конкретной личности, подавая это через вопиющий визуальный кошмар. Мы боимся того, чего не понимает, что абсолютно не означает, что ЭТО – Зло, несущее гибель человечеству. Ведь кто вообще знает, как на самом деле выглядит Бог? А может нами правят пришельцы с других планет, или всемогущие существа из недр Земли или со дна океана? При всей своей жанровости, «Замок в лесу» действительно заставляет задуматься о высших силах, которые направляют нас по жизни, параллельно потешаясь над нашей мнимой важностью.
Евгений Шиков «Родительстан»
Сложно сказать всеобъемлюще – какие ассоциации вызывает подобное название рассказа у большинства из целевой аудитории, но по факту это перевернутая хоррор-версия классической детской повести Сергея Михалкова «Праздник непослушания». Кто читал, тот помнит, что на самом деле это поучительное и доброе произведение, к хоррору не имеющее отношения. Но естественно на его основе можно создать и настоящий ужастик, пересобрав и представив фабулу в «злобном» ключе, когда некоторые дети действительно плохие, а их родители – еще хуже. При этом каждый из них считает, что не делает ничего ужасного, а просто слегка «перевоспитывает» членов семьи, изолируя их от себя и помещая в некий «образовательный дом». Так действует один из главных юных героев «Родительстана», сбагрив «предков» в место не столь отдаленное, у которого даже есть сайт и рекламные буклеты. Ну а что в итоге из этого выйдет… ух!
«Родительстан» можно воспринимать по-разному. И как подростковый хоррор с простой, но важной мыслью, что «бумеранг всегда возвращается». И как аллюзию на американскую классику «Вторжение похитителей тел», когда некая сволота из глубокого космоса (или еще откуда-то) пытается поработить нас жестокой хитростью. А еще рассказ Шикова интерпретируется как параноидальная фантазия несносного старшеклассника, хотящего от жизни всё и сразу, но не желающего прикладывать к этому каких-либо усилий. В наше время, когда, увы, многие представители молодежи не хотят учиться и работать, а жаждут легких денег, идея «продать маму и папу» не кажется столь уж безумной. Пусть это абстрактный вымысел, но говорящий о явном падении нравов и разрастающуюся вседозволенность, с точки зрения легкого переступания через моральные принципы. Посему рассказ стоит прочитать как любителям фантастико-социальной жести, так и крепко задумывающимся о проблемах подрастающего поколения.
Богдан Гонтарь «Пробуждение»
Завершает антологию вновь лавкрафтианский хоррор о столкновении «твари дрожащей» с Непостижимым, но сюжетно и финально не похожий на «Замок в лесу». Рассказ Богдана Гонтаря начинается как охотничий триллер, в котором трое суровых мужиков идут в горы, дабы выследить особого барана по требованию богатого заказчика. Путь тяжел, зверя и след простыл, а время идет, и силы потихоньку заканчиваются. Но вскоре одному из охотников, сделавшему разведывательную вылазку, улыбается удача. Он рассказывает компаньонам, что баран рядом и нужно лишь настигнуть его. Но товарищи тут же замечают странные и зловещие изменения в поведении старшего группы.
Здесь в процессе чтения тебя пронизывает холод дикой природы, безжалостной к людям, вступающим на сугубо звериные тропы и блуждающим по свободной от цивилизации земле. Фактически, если глубоко погрузиться в суть «Пробуждения», то это рассказ о закрытых для хомо сапиенса территориях, зайдя на которые, ты получаешь неоднократные предупреждения, но если все же упорно продолжаешь идти, то… пеняй на себя! Нечто подобное и происходит с главными героями рассказа, причем с каждым в своей степени. Между сумасшествием и физической смертью проводится своеобразная параллель и ставится вопрос; нужно ли пытаться спасти тех, кто уже оказался за гранью здравого смысла? А ответ для большинства может оказаться весьма неутешительным.
«Пробуждение» определенно для ценителей ужаса запредельных миров, которые если и открываются избранным, то непременно забирают их с собой. В рассказе немало своеобразного и жесткого натурализма, который сосредоточен преимущественно в третьем акте, но подготовительная атмосфера не менее крута и завораживающа. Ну а финал как будто насмехается над понятием «хэппи-энда», ибо последний аккорд прям позитивно-катастрофический, иначе не скажешь.
***
В первую очередь хочется похвалить составителей за разнообразные истории, когда по совокупности получаешь широкий спектр впечатлений, с какими только тварями и ужасами не встретившись за хронометраж антологии! Книга первостепенна для любителей хоррор-миксов, не настроенных на какую-то одну сюжетную или стилистическую волну, а желающих попасть под ковровую бомбардировку разносортных кошмаров. И к тому же «Истории Ворона» — реально показательный пример, что «современные русскопишущие» что-то да смыслят в качественных кошмарах, когда «страшные рассказы» — отнюдь не школьные или графоманские сочинения. По этой антологии можно судить о состоянии современной жанровой литературы в целом, когда у издаваемых писателей есть и ум, и фантазия.
Второй немаловажный момент, говоря о связи литературы с «важнейшим из искусств» (по мнению В.И. Ленина), большинство рассказов сборника кинематографичны, в том смысле, что поддаются экранизации, как минимум в виде короткометражек и отдельных серий телепроектов, а как максимум – для превращения в полнометражные фильмы. У нас часто говорят, что одна из главных проблем отечественного жанрового кино – это отсутствие оригинальных идей и стабильная кривая перепевка американских фильмов. В «Историях Ворона» таких идей – воз и маленькая тележка. Вот серьезно, чем пытаться адаптировать западные киноужасы под российского зрителя, стоит просто читать сегодняшнюю отечественную хоррор-литературу и находить в ней истории на разный бюджет и художественную концепцию.
Третий момент – возможность расширения мирков рассказов до вселенных романов. Когда монстры и/или страшные ситуации получаются по-настоящему оригинальными, они так и требуют продолжений или предысторий. Причем любителям литературы очевидна прелесть качественных хоррор-миниатюр, когда при минимуме лишнего ты получаешь максимум удовольствия от точного раскрытия сущности главного персонажа, и его действий в рамках экстремальной сверхъестественной ситуации, глобально непонятной ему самому. Недосказанность отлично работает на атмосферу и шоковую сущность маленького произведения, но лично у вашего покорного слуги слюнки текут узнать больше, и подозреваю, не только у меня одного.
И в заключении, если еще попытаться ужать целевую аудиторию «Историй Ворона», отвечая на вопрос прожжённого и требовательного хоррор-фаната – «Ну а всё-таки, про что в сущности рассказы? Если половина про приведения / зомби / вампиров (каждый вычеркнет свое), то лично я такое не люблю и покупать не буду!» В данном случае справедливо сказать, что в большинстве рассказов Зло лишь условно персонализировано. Даже когда пред героем предстает конкретный монстр, его природа оставляет столько вопросов и возможных трактовок, что Истинный Ужас остается за пределами понимания человека. Поэтому то, что я отмечал в некоторых мини-отзывах в рамках материала, корректно применить и ко всей антологии в целом; «Истории Ворона» — это Лавкрафтианские ужасы.
В порядке сотрудничества с клубом "Крик" рецензирую рассказ Евгении Кинер "Сиринкс", занявший 2 место в конкурсе "Бумажный слон" № 13.
***
Когда-то, давным-давно, отец говорил, что чайки – это моряки, не сумевшие вернуться домой. Мальчик верил ему и сам летал во сне, хотя очень боялся упасть вниз, в холодный туман, на груду острых костей. С годами всё забылось. Сны пропали, а внутри поселилась мертвящая пустота. Случайная вспышка обиды и ярости доказала повзрослевшему Андрею, что между людьми и птицами действительно существует таинственная связь. Птица – воплощение души человека, а суть птицы заключена в её голосе. Чтобы хоть чем-то заполнить свою опустевшую жизнь, Андрей решил собирать их песни. Последние песни.
***
У рассказа Евгении Кинер (Петрущенко) необычное, будоражащее воображение название – «Сиринкс». Что это? Какая-то звукоподражательная трель, нечто научное, космическое или, наоборот, мифическое, родственное сладкозвучной Сирин? Выяснилось, что это название органа, которым не имеющие голосовых связок птицы издают звуки. Живой духовой инструмент из меняющих диаметр трубок и мембран, развившийся из трахеи в месте её разделения на бронхи. «Свирель» с древнегреческого и по сути. Маленький, почти не кровоточащий кусочек плоти, с некоторых пор получивший сакральное значение для главного героя.
Произведение по учебнику начинается с места в карьер: читатель застаёт персонажа режущим живую иволгу и представляющим её душой незнакомой ему девушки. Очередной психопат с навязчивой сверхценной идеей. Следом два проясняющих происходящее флешбека: в давнопрошедшее светлое детство и недавнее беспросветное настоящее. Суть вводных сцен проста. Андрейка слышал от папы, что птицы – это души живых и мёртвых людей, а выросший Андрей убедился в этом на собственном опыте, практическим путём. Казалось бы, дальнейшее развитие сюжета предсказуемо полностью. Лови птиц, подчиняй людей, пользуйся властью. Но вместо злобного и мелочного колдуна автор подсовывает увечную и почему-то страдающую личность.
Примерно наши дни. Окраины захолустного городишки из частных «деревяшек» и переживших свой век двух-трёхэтажных многоквартирников. Герой по возрасту должен был уже закончить ВУЗ или отслужить в армии, до тошноты напиться алкоголя и наобщаться с девушками до мозолей. В обоих случаях определиться с самим собой и устроиться на постоянную работу. Но Андрей не такой, как все. В молодом и полном сил возрасте он уже опустошён, потерял уважение к себе и опустился на социальное дно, к алкашам и мигрантам. Не раз и не два упомянутая пустота указывает на некую трагедию. Возможно, погиб кто-то из родных или близких. Быть может, отец. Что именно произошло, остаётся только гадать.
Рассказ отвлечён от объективной действительности, художественная реальность неуловимо изменена. Происходящее даётся и толкуется сквозь мироощущение не вполне адекватного героя. Повествование в третьем лице, но фиксировано внутри Андрея и отражает только его точку зрения. Нет ни стоящего над всем автора, ни других персонажей-рассказчиков. Читатель будто погружается вслед за героем в туман, из которого лишь изредка проявляются объекты и люди. Появляются, чтобы тут же исчезнуть в нём снова, чаще всего навсегда. Само течение времени передаётся субъективно. Часы, годы, мгновения и недели длятся ровно столько, насколько они важны для Андрея. Идёт ли реальное время вообще?
Внешне примитивный сюжет внутренне сложен, слажен и символичен. Разрушенный, выгоревший человек получил цель и смысл жизни – Охоту. Будто потеряв собственную душу, Андрей начал коллекционировать чужие. В окружающем тумане, наконец, появилось что-то определённое: не отражающее небо озеро, дерево как центр мироздания и девушка, как обещание чего-то несбыточного. Но на этой яблоне нет ни цветов, ни плодов, и рай потерян навсегда. Сирин нескончаемо поёт печальную песнь с каждой убиваемой ради сиринкса птицей. Мёртвой воды вдоволь, и пойманные души заспиртованы в алхимических склянках. Алконоста всё нет и нет, и некому принести живую воду. Лишь девушка-художник зачем-то оставляет под деревом странные свитки. Не апостол Андрей ловит вместо пескарей птиц и мечтает не ходить по воде, а летать и петь по-соловьиному.
Для понимания смысла кажущегося бессмысленным произведения крайне важны два сна героя, три рисунка, подаренных ему девушкой, и его финальное видение. Все вместе они составляют аллегорический сюжет, параллельный событийному. Полная острых костей яма в начале и в конце. Страх и радость. Падение и полёт. Камышевка в корнях, под деревом, и соловей на ветке, поросшей глазами вместо листьев. Перечёркнутый тянущимися к нему тенями и ветками одинокий флейтист. Чудовище с металлическими когтями-лезвиями и древочеловек, хранитель душ. Предостерегающий птичий крик и скоро двухсотлетний романс. Гигантский, ведающий все языки скворец в серебряной короне и понимание того, что сам выбираешь свою судьбу. Круговорот жизни-смерти-жизни от кроны Древа Мира до корней и обратно.
Концовка внешнего сюжета предельно ясна. Если не принимать во внимание сюжет аллегорический, то всё произошедшее даже мерзко: пропал человек, и девушку за собой утащил. Просто маньяк, один из многих, ещё одна эстетизация садизма и прочих девиаций. Искренне хочется верить, что истинен другой конец. Вариант с возрождением души и воспалённой богатой фантазией наиболее привлекателен и правдоподобен, учитывая общую романтическо-поэтическую тональность произведения. Творческая личность в затянувшемся пике чёрной меланхолии и появление музы, не обязательно реальной. Однако главная слабость всех иносказаний в том, что они ничего не говорят прямо сразу и никогда не поясняют после. К сожалению, те же претензии возникают и к рассказу «Сиринкс». Он печалит, тревожит и пугает, как птичий крик в ночи, но остаётся недоступным для головного восприятия и рационального толкования.
Клуб «Крик» заинтересован в развитии русского хоррора.
Авторы Крика уверены, что мощные факторы роста мрачного жанра в любой культурной среде – это время, помогающее сформироваться мрачной традиции, опыт отдельных мастеров и огонь в глазах новичков, только пришедших в жанр. Поэтому, изучая темные направления русской литературы и кино, Крик анализирует как классические мрачные произведения, так и следит за развивающимися авторами, недавно вступившими на стезю русского мрака. Соответственно, задачи Крика понять и рассказать вам, как зародился Русский Ужас и чем он живет сегодня. Также, отыскав новые имена среди русскоязычных авторов, дать им зеленый свет посредством критики, рецензий и публикаций на различных интернет-площадках.
В связи с этим Крик поддерживает жанровые конкурсы нескольких сетевых площадок, выступает на этапах жюри в выборе финалистов. Рецензирует прошедшие в финал истории, а также публикует победителей на своих ресурсах. Поддержав, например, конкурс «Бумажного Слона», мы публикуем ряд рецензий на рассказы, набравшие максимум голосов в финале.
Ради справедливости честно отметим: нашими авторами было принято решение отрецензировать два рассказа-финалиста вместо трех. Потому что третью работу («На орбите Юпитера…») к хоррору можно отнести с большим трудом. Это, конечно, фантастика, но таких жанровых штампов, как оторванная рука, по нашему мнению, не достаточно, чтобы назвать произведение причастным к ужасу или триллеру. Для этого история должна пугать или, как минимум, держать в напряжении как тщательно соблюденным саспенсом, так и усиливающими его жанровыми приемами.
На высоком уровне жанровые приемы раскрываются и дополняют друг друга в «Болезни куклы». Такие распространенные в западном хоррор-кинематографе штампы как проникновение героев в мрачный дом, встреча с ожившей куклой, маниакальная одержимость этой игрушкой и зловещая тайна вокруг нее могут, на первый взгляд, показаться избитыми клише, на которых трудно построить оригинальное произведение.
Но «Болезнь куклы» органично совмещает перечисленные жанровые элементы, превращаясь в цельный, проработанный рассказ с многоуровневой фабулой. Отдельные сцены и детали здесь отражают атмосферу и, в ряде неожиданных моментов, оказываются сюжетообразующими. Примечательно, что благодаря такому универсализму в рассказе нет фрагментов, лишних для действия. Благодаря чему оно не стопориться и, выдерживая темп, накаляет конфликт серией взвинчивающих настроение сцен. Так, если представить действие в виде голографической модели, то оно развивается не столько в ширину (из точки А в точку В), сколько в глубь, высекая каждой деталью скрытое дно из, как могло показаться изначально, простой, исчерпавшей себя сцены.
Возможно, успех такого эффекта кроется в том, что внимание читателя не успевает рассмотреть сложных деталей и, не задерживаясь на конкретном эпизоде, перемещается к другому. Это происходит из-за живости образов, что предстают перед нами с первых строк, и действию, в которое герои вовлекают читателя при первом своем появлении. К ярким образам относится престарелая кукольница, чахнущая над пыльными игрушками в нищенской конуре. Если судить поверхностно, то фигура отшельницы-старухи из-за своей распространенности может быть отнесена к числу штампов в мрачных сюжетах. Но, так как пугающих образов в принципе немного, и все упираются в небольшое кол-во общих архетипов, то называть старуху-отшельницу штампованной трудно. Как минимум потому, что специфика ее странности — помешанность на куклах – здесь оригинальна.
Обратная ситуация с отношением к куклам у главного героя. Страх Михаила перед ожившими игрушками описывается внятно, но почувствовать его трудновато. Ситуация, обрушившаяся на парня — триггер и возврат к психической травме из прошлого, которая в реальном времени обнажает брешь в психике и травмирует ее еще сильнее – имеет сильный драматический заряд. Он мог сработать, если бы читатель осознавал все с героем, а не наблюдал происходящее со стороны.
Конкретно в этой точке нарушено правило «показывай, а не рассказывай», успешно применяемое автором с самого начала истории. То же касается и спектра других ощущений, могущих глубже погрузить читателя в произведение, которые не исчерпываются зрительными образами, хотя акцент здесь поставлен на последних. В результате связь с описываемой реальностью не так прочна, как могла бы быть, потому что при контакте героя с потусторонним не хватает сенсуализма.
Тем не менее, связь присутствует и, как плотная ниточка, ведет нас от одного события к другому, периодически закручиваясь в спираль, которая углубляется, обнажая скрытое дно у знакомых сцен. Брешь этой продуманной конструкции спрятана в маленькой логической детали. Несмотря на то, что легкость, с которой девушка доверилась герою, передана внятно, нет объяснения появившейся у нее мании к куклам. Как в случае с образом старухи, это оправдывает частный случай рассказа — но лишь впоследствии, когда события сворачиваются в единую, замыкающуюся в себе спираль. Тогда четкость мотивов конкретного героя уступает заданости, к которой должны прийти все герои. Только такой сюжет, превративший действующих лиц в статистов, что подчиняются высшей неумолимой воле, оправдывает отсутствие мотивов у большинства из них.
Как было отмечено выше, частный случай рассказа внес корректировку в то, что можно было посчитать его слабостью. Грамотно проработанное кольцо времени с завязанными в цикл событиями и оригинальное использование знакомых всем жанровых образов типа куклы и старухи органично встроились в другие жанровые «клише», благодаря чему превратились в качественный триллер. В котором есть игра со смыслами, когда одни и те же словосочетания приобретают иное значение в зависимости от контекста. Что, безусловно, придется по вкусу ценителям сложной литературы.
Более грамотно мотивы и внутренний мир героя проработаны в рассказе «Сиринкс». Так как эта история тяготеет к лирическим легендам, объясняющим происхождение и поведение животных, которые, по поверьям, ранее были людьми, акцент на внутренней трансформации здесь просто обязан быть. И выделять его как нечто особое в данном произведении не хочется. Но, тем не менее, он есть. Что, безусловно, делает конфликт более объемным в сравнении с предыдущей работой.
Тем более интересно наблюдать, как лирическая история о человеке, чьи чувства обрекли его на внутреннюю метаморфозу и заставили принять внешность зверя, раскрывается в жанровой форме. Несмотря на зависимость большинства триллеров от внешней жанровой атрибутики, акцент «Сиринкс» поставлен на психологизме. Парадоксально, но уход рассказа от одной жанровой формы привязывает его к другой. Потому как сюжет, отдаляясь от старинных сказок о человеке, ставшем зверем из-за неразделенной любви, больше привязывается к историям о маньяках.
Маньяк здесь более чем живой. Процесс его метаморфозы в животное раскрыт исчерпывающе. Емко выдержано возрастание отчаяния, которое привело героя к тупому желанию причинять страдания другим. В этом смысле превращение трудяги-парня в убийцу имеет мотив. Но, к сожалению, логики нет в событиях, последующих за превращением: осознав связь между жизнью человека и птицы, парень с головой погружается в охоту – но читателю какое-то время сложно понять, чем охотник живет и обеспечивает себя. Этот вопрос стоит ребром и бросается в глаза из-за акцента на том, что ранее герой с трудом выживал из-за безденежья.
Да, тяжелые жизненные обстоятельства выступили мотивом превращения в убийцу, но сама метаморфоза их не отменила. Вопрос, как герой, оказавшись в изменившихся условиях, справляется с тем, что ранее его тяготило, кажется нелогичным пятном долго, пока автор не объясняет, что охотник устроился на новую работу. Хотя связи между новыми обстоятельствами внешней среды и тем, что происходит внутри героя, нет. Или она попросту не показана. Такая деталь бросится в глаза критику. Читатель же, скорее всего, будет поглощен лирическим сюжетом, который грамотно выстроен вокруг душевного конфликта охотника.
Лирики здесь, несомненно, больше, чем жанра. Упомянутая же привязанность истории к сюжетам про маньяков не делает ее одной из них. Принадлежность к жанру здесь по-прежнему условна и держится только на связи героя с фигурой садиста, которая был выдержана не до конца. Вероятно потому, что во второй половине повествования не завинчиваются гайки жестокости или безумия, хотя это необходимо в жанровой литературе о маргиналах. Она предполагает контраст чувств и ощущений у героя, который возможен благодаря черно-белой передаче его мировосприятия. Последнее же здесь неоднозначно, сложно и, несомненно, более изящное, чем требует жанр. Поэтому «Сиринкс» трудно оценивать в системе координат хоррора или триллера. Он, скорее, напоминает сложную, изящную сказку с элементами притчи.
Резюмируя, хотелось бы отметить исключительность «Сиринкс». Безусловно, эта работа заслуживает высокой оценки за свою поэтичность и изящно переданный душевный конфликт. Но она не соответствует жанровым рамкам так же, как и рассказ, занявший третье место, который мы не отрецензировали. Если бы литературный уровень «Сиринкса» был таким же, как у упомянутой работы, она бы также не прошла сквозь сито Крика, и рецензия была бы дана только на рассказ-победитель. Но качественный слог и достойное исполнение лирического сюжета оставило «Сиринкс» в числе отрецензированных работ.
Возможно, в списке других рассказов, не дошедших до тройки, есть достойные представители жанра. Не исключено, что они могли занять второе место по версии Крика, если бы наши авторы могли ознакомиться с этими текстами. Но мы судим только тройку победителей! А значит, говорим о произведениях, попавших в финал – при условии, что жанровые элементы в них работают, как часы.
«Дом с прислугой» на этапе выбора, чтения аннотации и предварительной оценки вызывает немалые сомнения в том, стоит ли тратить на него время. Снова чуть тронутая пара за сорок трагически теряет младенца и опять заменяет его куклой и дорогим алкоголем. Уровень жизни позволяет не только избежать принудительного лечения в психиатрической клинике, но и нанять игрушечному ребёнку настоящую няню. У нянечки, как водится, свои тараканы в голове, своя жизнь и свои родственнички. Старо настолько, что даже не пошло. Классика жанра, только время её давно прошло. Тем неожиданнее во время просмотра приходит понимание того, что сериал относится к современному и действительно качественному продукту на стыке мистики и реализма.
Название сериала следовало бы перевести как «прислужница» или даже «прислужники». По сюжету – тайное мистическое общество или секта, творящая чудеса или обман во имя Бога, дьявола или выгоды. Зрителя постоянно ставят между иррационалистическим и рационалистическим взглядами на мир. Каждый раз любая ситуация параллельно освещается с позиций этих двух мировоззрений. Один персонаж тянет в одну сторону, второй в другую, а третий сам не определился. До конца второго сезона однозначного ответа не даётся ни по одному из вопросов, зато каждый факт проверяется на прочность. Даже, казалось бы, безусловное существование ныне покойного реального ребёнка Дороти. «Всеведение» в сериале не даётся никому: ни персонажам, ни зрителям.
Отмечу сразу: ничего по-настоящему оригинального в сериале нет. По крайней мере, в двух первых сезонах. Использование и реклама цифровой техники фирмы Apple успели надоесть ещё в прошлом веке, а темы и того старше. Простейшая аналогия – ресторанные блюда по-деревенски. Мясо, картошечка, зелень. Но подают их нарядные и вышколенные официанты, стол сервирован, играет живая музыка. А «Дом с прислугой» держится не на интриге даже – на постоянно ведущейся игре со зрителем. Вот, вот уже ясно, каким будет следующий поворот сюжета. Ведь в других фильмах уже было так. А здесь ещё и символов, и намёков тьма. И вдруг все подсказки развеиваются туманом, а опыт недоуменно пожимает плечами. Акела промахнулся по оленю – но в падении придавил туриста с фотоаппаратом, и стая голодной не осталась. Каждый раз наиболее очевидные выходы из коллизий и конфликтов срабатывают не совсем так, как ожидалось.
Следующий после игры со зрителем важный момент – великолепно изображённая Дороти. Лорен Эмброуз перевоплощается мгновенно и резко. Молча страдающая над опустевшей колыбелью мать поднимается с колен и без видимой причины жестоко треплет мужа за холку, как гиена-матриарх. Телеведущая – краса экрана и любимица зрителей – чуть наклоняет голову и становится похожа на невесту для монстра доктора Франкенштейна. Красивая, сильная, властная, вся такая милая и домашняя, но полностью слетевшая с катушек женщина. Её жалеешь, ею любуешься, испытываешь к ней омерзение и, наконец, после очередного её закидона ей просто хочется сломать шею. К сожалению, остальные персонажи теряются на её фоне.
Шон – очередной поджарый и умильно бородатый котик с застывшим непонимающим взглядом наподобие Джона Сноу («Игра престолов») и Джима Холдена («Пространство»). Муж, инфантил и удобный предмет женского обихода. Джулиан – брат, холостяк, наркоман и тоже вечный мальчик, только золотой. Судя по их поведению, на двоих имеют одно яичко, но хранят его в холодильнике. Оба вызывают только брезгливость. Нянечка Лиэнн – девочка, девушка и загадка. Помимо сюжетной значимости и молодости ничем выдающимся не обладает, даже талией. Её дядюшка Джордж в исполнении Бориса Макгивера врывается было слоном в посудную лавку, но его незаслуженно быстро выдворяют. Тоби – по меткому выражению Джулиана – «человек-пельмень», которого гоняют все. Просто бессменный заменитель всех отсутствующих эпизодических персонажей.
Третий момент – выдержанный на протяжении уже двух вышедших сезонов стиль, который с известной натяжкой можно назвать британским. Чувство меры и такта во всём, и существование границ, которые нельзя переходить в любом случае. Нет ни ванильно-маргинальной пошлятины «Американской истории ужасов», ни смакования запретных тем крупным планом, как в «Мастерах ужасов». Акцента на спецэффектах тоже нет, и это приятное разнообразие. Есть жёсткая композиция, детально продуманные декорации, игра актёров вплоть до мимики, художественное освещение и чёткость кадра в любой сцене. Есть богато обставленная квартира в таунхаусе, в которой тихо сходит с ума маленькая и не всегда дружная компания единомышленников.
Неизвестно, смогут ли создатели «Дома с прислугой» выдерживать взятый уровень все заявленные Найтом Шьямаланом шесть сезонов. На Дороти в исполнении Лорен Эмброуз всё не вывезти, это ясно уже сейчас. Будут ли раскрыты образы остальных персонажей в процессе дальнейшего развития и – главное – завершения сюжета? Это представляется единственным верным решением. Но справятся ли актёры? Большой вопрос. Играть со зрителем в угадайку и в последний момент менять традиционное на современное можно долго, но наличие своего режиссёра и сценариста чуть ли не у каждой получасовой серии настораживает. Наконец, отсутствие не то что порнографии – эротики – и расчленёнки вкупе со спецэффектами может обойтись сериалу дороже их наличия. Есть также немалая вероятность того, что при падении рейтингов создатели прибегнут к гиперкомпенсации, и персонажи пустятся во все тяжкие. Доживём – увидим.