Замечательное юмористическое эссе (и сатирическое тоже). Связь художественного дара с пищей, употребляемой писателями. Заметки о том, что ели писатели-современники Уэллса – вернее, предположения о том, что ели писатели-современники Уэллса. И непосредственно советы по диете для начинающих писателей, собирающихся стать доками в том или ином жанре. Но, конечно же, пищеварение сначала нужно должным образом испортить…

Всё очень остроумно и смешно. И возникла мысль, что сейчас это эссе может быть даже смешнее чем раньше. В современном мире, полном всяких коучей и британских (заметьте!) учёных, я полностью уверен, что где-то есть подобные же наблюдения и рекомендации, только написанные каким-нибудь «специалистом» на полном серьезе для потребителей данного информационного продукта.

Жалко, конечно, что не все из упомянутых автором писателей сейчас на слуху, да и просто известны – это бы сильнее обостряло данную сатиру.

Очень забавный рассказик. Пока читал, улыбка с лица не сходила. Тут, конечно, ирония и некая пародия на романы, что пишут девушки в шестнадцать лет – и сейчас ведь пишут! – нелепые, пафосные. Но это всё простительно, да и ирония тут беззлобная, что особенно радует. А вслёд за этим где-то в глубине есть почти серьезная, почти грустная мысль – так вот, о чём мечтают юные девушки, о каких героях, а что получают, в конце концов?

Из минусов немного сбил меня переход от третьего лица к первому – в таком маленьком произведении он весьма смущает.

Замечательная история (эссе, рассказ?). Ироничный и мягкий, он, конечно, не только о разности поколений, но и – очень тонко – о разности эпох в принципе. Разности между миром, в котором любая вещь была дорога (и не только в денежном плане), и миром, в котором вещи штампуются, теряют свою ценность не только денежную, но и художественную и эмоциональную, вещи без истории. Читаешь, и невольно вспоминаются те сервизы, что стояли под стеклом у бабушек, чтобы просто стоять там для красоты – даже спохватился с тревогой и лёгкой грустью: а где-то они сейчас? А ведь раньше они казались вечными…

Что радует в этом рассказе – что под легкой иронией и подтруниванием над тетушкой Шарлоттой, этой «рабой монументальных вещей», есть и легкая невысказанная грусть. Да и само подтрунивание – подтрунивание с любовью.

Забавный рассказ.

Написано все с иронией. За происходящим чувствуется фирменная сатира автора как на социальные реалии своего времени, так и на семейный быт в условиях этих самых социальных реалий. Пить, есть галлюциногены, и устраивать погром (пусть веселый), это явно не выход; хотя рассказ может натолкнуть на эту мысль. Да и мысль, что не уважающих твой «домострой» жен стоит хорошенько поколотить, а не «прогибаться» под них – тоже возникает. Есть, по-моему, в этом легкая спорность, даже какая-то «нехорошесть».

На мой взгляд, какой-то деревянный рассказ получился. Кажется даже, что в нём автору приходилось сдерживать свою фирменную блестящую иронию, переходящую в социальную сатиру. Лишь пару раз она мелькнула (особенно хорошо было про атеистов:

), в остальном же она бурлила где-то в глубине, не имея выхода на поверхность.

Поначалу казалось, что рассказ о студенческой жизни будущих учёных, о любовном треугольнике, и битве за лидерство в учении, сопряжённой с битвой за внимание юной особы; что препарат (тот самый, из названия) это, в переносном смысле, сам главный герой истории – Хилл, что это мы его видим под социальным микроскопом авторского взгляда; а там действительно было на что поглядеть.

Но, нет. Всё свелось к моральному выбору главного героя. В иных случаях мне бы это понравилось, но тут нет – рассказ этим моральным выбором будто оборвался, таким искусственно прилепленным он выглядит. Будто дань какой-то моде или обязательное требование издателя. Да ещё было в нём что-то до жути искусственное

. В итоге, меня концовка только утвердила в общем деревянном ощущении от рассказа.

Литературное хулиганство бывает очень полезным – весёлым, занятным, иногда даже поучительным. Тут всё так. Кроме последнего – поучительность здесь в исключительно ироническом смысле. А так – искромётно, водевильно. Большую часть этого рассказа с элементами стихов (всё – ирония и пародия) улыбка с лица не сходит.

На самом деле в примечании можно даже не писать, какие из глав создал Достоевский. Достоевский тут выделяется, но, увы, не с лучшей стороны. Видно, как сильно он тянет одеяло на себя. И это бы неплохо. Но – то ли написание «Двойника» так сильно на него повлияло, то ли обе истории писались одновременно (они датированы одним годом), и они в определённый момент перепутались у него в голове – но герой этого рассказа в главах, написанных Достоевским, превращается в господина Голядкина. Тут же появляется многословия, появляются повторения; герой начинает думать мыслями Голядкина («это ведь ничего…») и поступать как господин Голядкин (начинает метаться, подумав об одном, делает совершенно иное и т.д.). Да, в итоге нарождается какая-то проблематика (тоже вышедшая из «Двойника») – страх мелкого забитого чиновника, зависимость его поста от слухов и толков «насмешников». Да, ирония никуда не пропадает, но начисто исчезает легкость, летучесть истории – а именно этим она мне и нравится.

В итоге Григоровичу и Некрасову тут я поставил бы высокую оценку, а Достоевскому оценку поменьше. Но так сделать нельзя, так что попробую найти середину.

Вот по идее, да и по сюжету мне рассказ понравился. Знавал я таких прохарчиных, и каждый таких, наверное, знавал – стариков, живущих в нищете, считающих каждый грош, а в тюфяке, носке, подушке такие деньги, что можно жить безбедно. Прохарчин – это, можно сказать, явление не частое, но вечное. И приятно, что автор не просто его показывал (как очередного Плюшкина), а пытался заглянуть внутрь его. И это было сделано здорово. Герой ломался через пожар. В бреду его подсознательно вспыхивали истинные его страхи – и то, что деньги могут отнять, что сам источник дохода может исчезнуть, и главное, что жизнь сама может случайно, как в огне, на том пожаре, оборваться. И это его ломает, доводит до смерти (спойлеры не ставлю принципиально, так как аннотация тут, на ФантЛабе, всё и так раскрыла). Современные прохарчены, конечно, немного иные – на них больше повлияли потрясения конца 80-х — начала 90-х – недоверие и к людям и к власти, которая сама простого человека и обманет и оберёт. Но, так или иначе, вечное ухвачено. И в этом всё отлично. Но…

В ранних рассказах Достоевского есть общее пространство. Второстепенные персонажи мелькают и здесь, и в «Хозяйке», и в «Двойнике». Но тут, кроме общего мира из «Двойника» была будто бы захвачена и его многословность. Ужасная, я бы сказал, многословность: вечные повторения одних и тех же фраз, превращающие огромные абзацы в эдакие кирпичи, что проглотить за раз очень трудно. Благо, что, в отличие от «Двойника», эта история куда как короче – не успеваешь намучаться; а в конце стиль и вовсе становиться «нормальным», без повторений, словно на контрасте показывая «как всё могло бы быть». И еще, кстати, попытки угомонить нездорового Прохарчина его товарищами по «общежитию», казались мне какими-то странными – его смысл, смысл сбивчивого диалога, от меня ускользал, а он, видимо, имел определённое значение для истории. Хотя, манера разговаривать Прохарчина была при этом передана прекрасно.

Стивен Кинг в реалиях Ростова начала 90-х… Было бы интересно, если бы это было действительно так. А судя по послесловию, так и задумывалось (ну, не совсем Кинг, а ужасы в маленьком городке, и что-то там а-ля «Тру детектив»… что в связи с получившимся звучит как-то даже кощунственно). Но это не Кинг (и не Ширли Джексон и тому подобие), не ужасы. Это что-то для любителей бандитской крутости, бандитских муток, разборок, «понятий», мата и прочего грязного криминального болота начала 90-х (то, что надо российскому зрителю, видимо, думал автор, сидя у себя в Америке). И не ужасы. Так как не страшно. Так как страх перед темной сущностью, спящей под курганами, быстро сдувается. Вот, понимаешь, спало оно под землёй и даже во сне, аки Ктулху, творила на поверхности дичь – дети рождались седыми, старики вырезали себе языки, лилась кровь и разрушались города – а тут проснулось, и…

Да, и еще постоянно проговаривает свои действия, наверное, чтобы потенциальному не шибко умному читателю/зрителю (а, видимо, таковыми представлял себе автор публику, которых привлекают криминальные «мутки», из которых на 70 процентов и состоит роман) было понятно, чего он там думает и делает. В конце концов «демон» и вовсе превращается в некий жестокий аналог «Чокки» Уиндема – Даже видимый издали капкан в виде трудного выбора для юных героев, только намечается и… Страшно ли это? Ну, было бы страшно, если бы зловещее нечто из романа Кинга «Оно» (есть тут некоторые параллели) стал бы защищать компанию героев, а потом просить: «Ну, может, кто из вас себя в жертву мне принесёт? Ну чего вы, а?» Не демон, а посмешище какое-то (он, ирония).

Второе. Отсутствие логики, сюжетные дыры и прочее. Вот этого добра навалом. Я сбился уже в том моменте, когда Пух (интеллигентный задираемый гопниками мальчик – тоже ведь ходячее клише) полетел с кулаками на громил, защищая мало знакомого ему парня (зная, что с ним будет; тут можно вспомнить эпизод, когда он же бежит с «поля боя» намочив штаны) – это чего? Позже я начал понимать, что роман во многом и состоит из нелогичности и сюжетных дыр (вспомнился анекдот про «шубу из норки» – кто слышал, поймет, о чём я). В основном из малых. Но есть и огромные, как, например,

– что, зачем, почему?

Причина наплевательства на логику тоже проста. Ведь намечался-то сериал. А что там нужно зрителю – крутость героев, пальцы веером, дружба, бандитские мутки, кровь на два бассейна, герои вот чтоб хорошие, а злодей чтоб рожа кирпича просила, ну и российская безысходность типа «Груз 200» (то, что надо российскому зрителю, видимо, думал автор, сидя у себя в Америке, и ориентируясь, как ни странно, на «Тру детектив»). Видимо, по его логике, такая крутость должна затмить собой и нелогичность и сюжетные дыры и, что уж греха таить, общую литературную слабость романа. От этого и герои-клише (кстати, у клише-Пуха, такая же интеллигентная клише-семья, но особенно «хорош» школьная гнида Питон, постоянно следящая за всеми из-за кустов). От этого и полно мата. Как приправы в неликвидном продукте. Я вообще не сноб, я не против мата, особенно, когда он по делу. Но тут он безудержно прорывается из устной речи (как же братки и подростки без мата?) непосредственно в текст, и его становится слишком много даже там, где без этого можно обойтись. Благо, что автор в этом виртуозен. Чего не скажешь про литературную речь как таковую.

В итоге, мне лично быстро стало неинтересно. К читательской группе, упивающейся крутостью криминальных замесов (и такой же лексики) я не отношусь (будь предполагаемая аудитория не такой, роман не состоял бы из кожанов на добрые две трети). А интерес, связанный с мистической стороной истории, в конце концов, сдулся вместе с демоном, превратившимся в

А жаль. Были неплохие моменты. Тема дружбы, хоть и опошленная клишированностью того же Пуха или, например, хорошего физкультурника Шамана. Вот Крюгер вышел отлично. Лучшее, что получилось в этом романе. Очень яркий и живой персонаж. И драма в его семье тоже яркая – она единственная заставила меня по-настоящему переживать. Но этого мало. Чертовки (прямо-таки по-демонски) мало для такого большого романа.

Забавная история, которая (для меня лично) поначалу, кажется одним, а финал переворачивает всё с ног на голову. Изначально казалось, что эта история о том, как по недоразумению (два героя никак не могут встретиться лично, а переписка со временем превращает всё в перепалку) ссорятся два друга. Концовка неожиданная. Но, удивительное дело, для меня это тот случай, когда неожиданная концовка скорее сбивает, чем удивляет. Видимо, потому что, переворачивая историю, она даёт слишком мало информации.

Но забавный рассказ, да. Почти анекдот.

На мой взгляд, этот сборник неровный, как русские дороги. У него прекрасное начало в образе повести «Мгла», а дальше лишь эпизоды, вспышки хороших историй (в основном, кстати, историй из цикла о Касл-Роке – такая вот закономерность), разделенные темнотой работ ИМХО слабых, не запоминающихся, или запоминающихся, но со знаком минус. Читая романы Кинга по порядку их выхода в свет, я уже ловил его на прагматизме (это не негативная характеристика – многие отличные авторы очень прагматичны) – и тут я тоже вижу отголоски этого самого прагматизма.

В предисловие Кинг назвал «Всемогущий текст-процессор» не лучшей своей работой. Так какой смысл было включать его в сборник? А очень простой. Плохое (стоит заметить, «Всемогущий текст-процессор» не самая слабая работа в сборнике) можно продать, пропихнуть, называйте как хотите, вместе с хорошим – проскочит. Можно продать откровенно ученические работы («Здесь тоже водятся тигры», «Отражение», «Возвратившийся Кайн»); можно продать явные эксперименты, на мой взгляд, не совсем удачные, («Свадебный джаз», «Пляж», «Человек, который не пожимал рук», микроцикл маргинальных ужасов про деревенщин-убийц «Молочник» и т.д.); здесь даже можно продать стихи, по крайней мере, в этом переводе выглядящие ужасно («Заклятие параноика», «Оуэну»). Но беда в том, что для меня лично именно эти слабые вещи в какой-то момент начали делать «погоду» в сборнике. И лишь в конце всё как-то выпрямилось жуткой «Бабулей» и второй крупной вещью, «Балладой о гибкой пуле» от которой веяло большой американской (классической) литературой. Единственный плюс такого дела – некоторые проходные для Кинга вещи, типа «Плота» или «Обезьяны» смотрелись после слабых рассказов вполне себе неплохо. Но это, на мой взгляд, весьма относительный плюс.

Вот люблю я авторские предисловия и послесловия в сборниках Кинга. Они одновременно личные (благодарности, воспоминания о написании своих историй), но, между тем, это о литературе и писательстве в целом – очень тонко, иронично, но при этом умно, справедливо. Я бы советовал, кстати, начинающим авторам вслед за «Как писать книги» Кинга (впрочем, насчет этого пока не уверен – сам ещё не читал), прочитать и его предисловия и послесловия к сборникам рассказов. В них есть хорошая пища для размышлений. В этом вот точно есть.

Небольшое авторское послесловие к сборнику «Команда скелетов». Особенность его в том, что тут автор рассказывает не только (и не столько) о создании или мотивах написания отдельных рассказов (не всех из сборника), а о жизненных обстоятельствах, о воспоминаниях, с этими рассказами связанных (а заодно и «из какого сора…»). Получается где-то забавно, где-то трогательно, но в любом случае мило и интересно. По-моему, это очень приятный формат послесловия.

По-моему, у этого рассказа вполне очевидный символизм. Реки (как и дороги) и другие водные преграды в фольклоре часто были границей миров, границей между жизнью и смертью. Близкие главной героини не просто умирали – они отправлялись за протоку, исчезали из её мира. Понятна и эмоциональная окраска – мир Козьего острова, это некое прошлое, милое провинциальное прошлое, в котором каждый помогает друг другу, в котором каждый друг друга знает; и героиня рассказа – последняя часть этого прошлого, живущая в этом прошлом, любящая его (вот почему ей материк и не нужен). Это очень теплое, сентиментальное ощущение… Должно было быть. Но я его, всё это понимая, не чувствовал. На мой взгляд – это автору не удалось. И оно особенно почувствовалось в сборнике «Команда скелетов», после очень приятной повести «Баллада о гибкой пуле» (кстати, «Протоку» я тоже отнёс бы к магическому реализму, а не к мистике или, тем более, ужасам). Для меня вся эта часть, основанная на ощущениях, словно бы растряслась. Во-первых, из-за большого количества упомянутых людей – да, они все важны для героини, но их так много и они так плотно столпились на пяточке пространства рассказа, что мельтешили, были безликими, и, в итоге, только отвлекали и путали меня. Во-вторых, это рассказ с постоянным возвращением к прошлому, что неплохо и понятно (сильнее передаёт мысленный процесс старой, очень старой женщины), но, помноженное на «во-первых», оно только усиливает для меня негативный эффект этого «во-первых». Да ещё, кстати, один раз повествование коротко перекинулось на другого персонажа – зачем-то… – а это для короткой истории уже перебор. В итоге всё это дробило и рассыпало мои ощущения. Не то чтобы этот рассказ был плох, но, по-моему, он не из тех, что у Кинга получились в полной мере.

Эту не такую уж большую повесть (она может и сойти за объёмистый рассказ) я читал довольно долго – так получалось, меня постоянно прерывали какие-то дела. Но возвращаясь, каждый раз я в ней будто тонул. Да, на самом деле, «Баллада о гибкой пуле» располагает к длительному, неспешному чтению. На мой взгляд, тут Кингу удалось то, что совершенно не получилось в «Человеке, который не пожимал рук» – написать притягательную, уютную повесть. И, в первую очередь, естественную, так как выплеск души редактора в кругу друзей выглядит гораздо естественней, чем клуб американских джентльменов, травящих байки.

Главный герой повести заметил, что бывают очаровательные и даже смешные истории о сумасшествии, заканчивающимся убийством. Так вот, «Баллада о гибкой пуле» и есть такая вещь.

Уютные ужасы – впрочем, ужасы ли, по мне, так магический реализм сюда подходит куда как лучше – заставляющие вспомнить Эдгара По, с его тягой к проникновению в закоулки человеческой психики. Всё очень убедительно, всё очень обстоятельно, всё очень привлекательно (да, именно так). Впрочем, есть и некоторая скрытая ирония – в этой закольцованность: И даже если вся эта история – параноидальный бред, то это такой бред, что способен захватить и здоровые умы.

Отдельно хотелось бы сказать о стиле. На мой взгляд, именно стиль делает эту историю большой (впрочем, и сюжет её на уровне). Он тут такой, что в очередной раз убеждаешься: Кинг вполне себе автор с большей буквы, автор из высшей лиги, стоящий (по крайней мере, по художественному мастерству, проявленному в этой повести) на одной ступени с тем же, например, упомянутым здесь Апдайком. В этой повести чувствуется большая американская литература – ни много ни мало.

Сложно. Мне вот сложно определиться с окончательной оценкой данного романа. В чём-то он был неожиданным, в чем-то прекрасным… а в чём-то несобранным, распадающимся на куски.

Если в двух словах, то он, конечно, о том, как автор в 1908 году представлял себе мировую войну. И уже само это кажется невероятным прозрением. Но. Мне тут же вспомнился роман Алданова «Самоубийство», в котором черным по белому говорилось о стойком предчувствии глобальной войны, возникшем гораздо раньше, чем эта война случилась. Сам факт Мировой войны, «предсказанной» Уэллс после этого шокирует не так сильно. Но смотреть на роман с точки зрения научно-технических прозрений любопытно. Авиация (только зарождающаяся на тот момент) как одна из важных сил войны, пожалуй, имеет место быть (но не в таких масштабах), но детали смотрятся сейчас как некая научно-фантастическая альтернатива: летательные аппараты всевозможных конструкций (есть даже предшественники орнитоптеров «Дюны»), электрические пушки, ружья с кислородными патронами, надутые газом воздушные чудовища, разрушающие города и т.д. и т.п. Но, конечно же, суть не в этом. Как и не в попытке автора угадать ход и события такой возможной войны – впрочем, и тут пару раз у меня мурашки по спине пробегали: Германия как зачинщица и движущая сила войн, эдакий немецкий Наполеон, «война как кровопускание» из уст немецкого офицера – жутковато…

В романе продолжается авторская тенденция – его пессимизм по отношению к науке. Тут сами достижения науки подталкивают страны к войне; они будто просятся для военной службы, просятся пустить их в ход, для уничтожения людей. Как и в более известных романах Уэллса («Человек-невидимка», «Остров доктора Моро», «Пища богов» и т.д.) за изобретениями стоят люди, а люди бывают эгоистичны, за изобретениями стоят высшие сферы власти, а они бывают циничны и не гуманны. А тут и вовсе автор открытым текстом выводит беду всего из научно-технического прогресса, происходящего без роста духовности всего человечества, да ещё и помноженного на циничную «цивилизованность» общества.

Тут продолжение и второй тенденции автора – социальной сатиры. Роман начинается как социальная сатира, а главный герой предстаёт как типичный представитель цивилизованной молодёжи – не чистый на руку предприимчивый молодой человек, способный на обман и тёмные махинации, при этом больной тем типом «патриотизма» который радеет за войну за величие своей нации… лишь бы самому в этой войне не участвовать. Приключения героя в начале романа комичны (и частично будто бы выпали из другого романа автора – «Колёса фортуны»), но ирония со временем становится более горькой. И даже, позже, во время военных действий, на мой взгляд, слегка неуместной.

Я считаю это бедой романа – у него разные эмоции, и эти эмоции временами друг другу противоречат. У романа неплохой сюжет – герой оказывается втянут непосредственным зрителем первых, самых главных боёв войны в воздухе. Но автор при этом очень часто отвлекается на общую картину, подолгу рассказывая о расстановке сил, о социальной и технической стороне вопроса. И, в конце концов, понимаешь, что это-то важнее для автора, чем сам сюжет. Потом всё перерастает в понятный антивоенный пафос – в предчувствие мировой войны как в предчувствие гибели мировой цивилизации (этого, слава Богу, не случилось и после двух мировых войны, но такое нагнетание всё равно остаётся не лишним). Книга превращается в роман-предупреждение (и сейчас не менее актуальное, чем раньше), а концовка её даже в некое подобие постапокалипсиса. Злоключения героя тут – лишь наглядная иллюстрация. И хотя приключения его небезынтересны, роль его важна, да и сам герой меняется по ходу истории

но эта придаточность его истории по отношению к описаниям глобальной войны и блокам философских и социальных размышлений чувствуется. И поэтому следить за ними чуть менее интересно, чем за событиями более известных книг Уэллса. Такие вот мои мысли и ощущения.

Тут, кстати, упоминается ещё и Гейтс–Фоллз – так, для справки…

Страшный рассказ. Действительно страшный – неуютный, слегка тяжеловатый своим объёмом – но очень жуткий. Как в лучших своих вещах Кинг использует узнаваемый подсознательный страх – страх ребенка перед больным стариком, с которым приходиться быть наедине; а больные старые люди вполне могут походить для ребёнка на каких-то чудовищ. Всё это усиливается страхом перед смертью, перед мертвым телом, усиливается понятными навязчивыми мыслями, воспоминаниями и намёками. И пусть именно это, на мой взгляд, слегка затянуто и тяжело, хоть и психологически достоверно – все эти повторения мыслей, кажущиеся откровенным нагнетанием – концовка вдруг крепко хватает за горло.

Да, кинематограф приучил к подобным вещам – вспомнилась, например, «Реинкарнация» Ари Астера, и Ари Астеру, видимо, стоит поставить Кингу бутылку хорошего шампанского – да и сам рассказ выглядит очень кинематографично с ветками, разбивающими окна и прочими бу-эффектами. Но осознание этого приходит позже, уже после прочтения, а во время прочтения сам текст захватывает и пугает.

Цикл, состоящий из двух рассказов, написанных, судя по датам, указанным здесь, в обратном порядке – сначала второй «Молочник», потом первый. События в рассказах происходят, видимо, параллельно. Выходит, что «Утренняя доставка» скорее дополняет «Большие колёса», его финал с появлением фургона Спайка. И, наоборот, в плане того, что именно имел в виду Спайк под словами «встретить старого друга Роки после работы». Мне кажется, мог быть и третий рассказ, поясняющий, что это за «меркурий» 1951 года, сыгравший свою роль в «Больших колёсах». Но его нет.

И хорошо, что цикл не пошёл дальше, так как, по-моему, цикл ужасен. И не в хорошем смысле этого слова.

Рассказы не вызывают страха. Они вызывают отторжение. Они пугают только тем,

Мир, полный деревенщин-ублюдков – американская маргинальная классика, совершенно не идущая Кингу. Прочий же смысл ускользает.

Примечательно, кстати, что Кинг поместил подобное действие в Пенсильвании, а не в любимом своём штате Мэн – зуб у него, что ли, на Пенсильванию?

Веселого я тут тоже, кстати, ничего не увидел (некоторые комментаторы отмечали в рассказах «юмор» Стивена Кинга) – ну, не могу я, например, считать весёлым

Мой субъективный итог – даже для раннего Кинга (образного Кинга «Восставшего Кайна») уже было бы слабо, а для Кинга в расцвете творческих сил даже как-то позорно, что ли…

Поначалу показалось, что этот рассказ не просто больше первой части «саги» «Молочник», но и объёмнее – на первых страницах было даже некое подобие погружения в психику героев, в их прошлое. Но ощущение оказалось коротким, эпизодическим. В конце концов, всё вновь скатилось в маргинальность. Ни в страх, ни в тревогу, а в какое-то отторжение, лёгкое омерзение; в мысль, что вокруг может быть полно таких вот глупых деревенщин – пьяных, наглых, вполне себе способных на «веселье» и убийство; что там твориться в их головах? Наблюдать, как эта троица надирается и вспоминает старые деньки – скучно. А концовка, на мой взгляд, и вовсе сумбурная, нелогичная.

– я не понял ни во время первого прочтения, ни сейчас, а читать третий раз я не собираюсь.

Мой дедушка любил эту книгу, мой отец любил эту книгу – теперь и я эту книгу просто обожаю. Великолепный роман. Читается быстро, проглатывается. Но в отличие от других историй, который проглатываются и ничего от себя не оставляют, этот рельефен, хлёсток и запоминается вплоть до тонких мимолётных деталей.

Кстати, о деталях. Тут подумалось: ветеранов осталось – по пальцам пересчитать; и так как написать что-то художественное они уже вряд ли смогут, этот роман из-за иссякшего военного поколения становится, возможно, и уникальным. При всём желании невозможно его повторить, так как нужно быть «в теме», как был в теме Богомолов, нужно знать эти детали – от тонкостей передачи информации, от специфики полевой (не киношной) работы военной контрразведки времён ВОВ, до банального жаргона. И использовать это вот так, не выпячивая, а естественно, доступно и живо – а это достигается лишь тем, что ты живешь (или жил) этим в реальной жизни.

В романе есть мощное напряжение. Объёмное напряжение – напряжение детектива, в котором есть охота на преступников (шпионов), обостренное военным положением и постоянно растущими ставками; розыск, отяжеленный полевыми условиями, крупицами информации и иными сложностями от которых, как говорил Таманцев, любой городской Шерлок повесился бы на первом суку от безысходности (к тому же, против тебя не урки, а целое государство и его институты; а розыск нужно проводить скрытно, чтобы не спугнуть). Напряжение цейтнота, когда чем дальше, тем меньше времени – счет идёт не только на дни, но уже и на часы, а в конце и вовсе на минуты, да ещё есть постоянное давление сверху. Напряжение масштаба, когда от одного действия может завесить судьба огромной военной операции; а масса оперативных документов создаёт свой масштаб – масштаб приложенных сил, масштаб задействованных людей, масштаб нюансов и оперативных нитей. Напряжение возможных ошибок, когда до последнего решающего момента не ясно, а правильно ли выбрана цель…

Объём – это, пожалуй, главная характеристика романа. При всей его динамичности, увлекательности. И то, как автор переключается с персонажа на персонаж, от третьего лица до первого, тоже создает объём, полифонию, когда на один объект возникает сразу несколько взглядов, когда ситуация рассматривается под разными углами. И создаётся полотно, то самое, выходящее далеко за рамки задач героев и сюжетной канвы – создаётся плотно войны, масштабное и глубокое, отражающее и всю армию и отдельного солдата, всю обстановку местности и судьбы людей, которые на ней живут.

И герои (все персонажи, даже третьестепенные) получились яркие, выпуклые, со своими запоминающимися чертами и характерами – тот случай, когда тройка главных героев (Алехин, Таманцев, Блинов) и вовсе стали родными.

Язык у романа прост, лаконичен, зацементирован текстами оперативных документов. Но – и в этом поразительное умение владеть таим стилем – создаётся и эмоциональное напряжение, и даже моменты, которые выбивают слезу, моменты истинного драматизма (например, однорукий мальчик, виденный Алёхиным, или то, как Блинов встречает в городе своих бывших сослуживцев, но не может пойти попрощаться с ними; Блинов, на самом деле очень драматичный персонаж, с этим его чувством, что он младший, стажёр, практически пятое колесо). Да и вообще, роман – это тот редчайший случай, когда сухой стиль создаёт кристально чистую картинку, когда неподдельное знание деталей и показанный с разных углов объём сами создают художественность. Причём, высокую художественность.

И, что самое главное, это просто невероятно увлекательнейшее, поразительно интересное чтение.

Такие вещи просто обречены на вечность.

А мне роман показался слабым – почти как фильмы ужасов категории Б.

Единственное светлое пятно – Джереми Уэйн. Единственный персонаж, за которым интересно наблюдать, внутри которого есть какое-то движение – мучительный выбор между двумя девушками (по сути, выбор между добром и злом) отяжелённый пубертатными мечтами, вполне понятными для его возраста. Кстати, этого пубертатного тут выше крыше, и не только у юных героев – ну, это тоже выглядит как обилие обнажённых сисек в фильмах категории Б, и со временем порядком надоедает (тем паче, что однообразно). Остальные же герои статичны (внутренне), разбиты по ролям, и уже где-то спустя четверть объёма текста видно, что это за роли – кто съехал с катушек, кто негодяй, а кто хороший парень, у кого роль будущей жертвы, а у кого – будущего спасителя, и т.д. И всё это придаёт роману привкус схематичности, предсказуемости – ну, ясно же, например, что

Так и происходит. И нигде автор не отходит от издалека видимой колеи, от схемы, не делает неожиданных ходов, и тем самым не создаёт никакого напряжения (исключения, как я говорил, – Джереми Уэйн, да тайна личности Светлячка, что к середине книги рассасывается сама собой, но этого мало).

Ещё один неубедительный момент – тролли. Они нелепы. Все мы, конечно, испытываем смешенные чувства по отношению к бомжам. Но автор в этом романе изобразил не бомжей, а каких-то чучел на электрическом ходу – такое ощущение, что они сошли с аттракциона, на котором могли произносить одни и те же фразы («Дай четвертак!») и производить одни и те же действия. И все поголовно – маньяки, будто семейка из «Дома тысячи трупов».

Очередное достояние фильмов категории Б – бомжи-маньяки, заменяющие безликую толпу зомби.

На самом деле, у автора был шанс усложнить ситуацию (чего он, видимо, в принципе не собирался делать). Всего-то стоило показать, что тролли тоже люди, хотя бы некоторые из них. Но он этого не сделал. А в таком разрезе, с бомжами-маньяками (поголовно), казалось, что юные садисты даже делают благое дело… Даже Попенсак, единственный бомж, обладающий своим лицом, и тот был тем ещё похотливым уродом.

Кстати, в этой связи – а можно ли было принять Робин за тролля, или автор чего-то не договорил, и от девушки, в которую влюбился богатенький малый, воняло, как от бомжа? А если её можно было сравнить с зомби-бомжами только из-за образа опрятной, но бродяжки – то троллерам нужно хватать каждого второго, гуляющего днём по променаду (судя по описанию променада), или даже того же Ковбоя… А на этом натягивании совы на глобус держится вся «душещипательность» романа. И если приглядеться, это не единственное такое натягивание. Тоже привилегия фильмов ужасов категории Б.

В этой повести я внезапно увидел то, что ожидал увидеть в «Двойнике» (но не увидел) – фантастически гофмановскую (иногда гоголевскую) историю полную тревог и намеков. Как и у Гофмана, она романтична и страшна. Как и у Гофмана, в неё есть какая-то двойственность – реальность и нереальность, смешенные так, что их трудно отелить, и, в конце концов, придти к одному выводу – было ли рассказанное Любой правда, или же тут и вправду замешана душевная болезнь. Как и у Гофмана, тут проскальзывает какая-то иллюзорность, особенно в тех призрачных сказках о колдунах и разбойниках, что герой слышит в болезненном полусне. Как и у Гофмана, есть страшная, таинственная предыстория. Как и у Гофмана (особенно в его «Ночных этюдах»), здесь преступное значит сатанинское; преступления духа превосходят преступления физические (собственно, это и есть «романтизм»); а преступник обладает какой-то гипнотической сверхъестественной властью…

Что же от самого Достоевского? А от Достоевского попытка проникнут в противоречивость человеческих желаний, стремлений, в противоречивость человеческой психики – особенно ярко, почти патологической, женской. Это близко к тем детективным историям, которые ведутся от лица жертвы. Да, впрочем, и сам герой тут, в конце концов, тоже является жертвой. И всё это создаёт очень напряжённые сцены (как, например, не доведённый до конца рассказ про Алёшу и лодку в буре на реке – не законченный, но оттого более пугающий), и от этого тревожно за героя, будто оказавшегося в ловушке, но ещё не видящего этого.

Всё бы хорошо, если бы автор кое-где не ударялся в многословие, да ещё в многословие пафосное, с былинной слащавостью (такой даже в сказках Пушкина нет), уходя в былинную напевность. И это для меня иногда разжижало напряжение и уж как минимум загубило, по-моему, одну из самых напряжённых сцен –

На мой взгляд, лишним, очень лишним был этот пафос.

Тут такое дело. Есть книги, которые вырастают из других книг, а те в свою очередь дают толчок в создании следующих. Так «Пища богов», несомненно, выросла из известнейшего произведения Свифта, перенеся на Туманный Альбион великанов и лилипутов. И это видно уже по первым главам, когда героям, как Гулливеру в Бробдингнеге (в стране великанов), пришлось столкнуться с представителями гигантской фауны – осами (именно осами!), крысами, и так далее.

А уже из этих глав, кажется, вышли «Роковые яйца» Булгакова (и там и там, кстати, сыграли свою роль цыплята!). Конечно же, целью Булгакова были иные материи. Но сейчас, когда я вспоминаю повесть Михаила Афанасиевича, то кажется, что в связке с «Пищей богов» она приобретает больший сардонический окрас. Идея нового человека, человека гигантских свершений (вполне себе коммунистическая), идея величия нового мира там превращается во что-то уродливое, похеренное пролетарскими дельцами.

Но – к «Пище богов». Между ней и творением Свифта много общего. В них обоих рост это лишь гипербола, символ – тут не про рост тела, а про рост духа. А противостоит ему лилипутская пигмейская сила обыденность. Пигмейское правительство с его пигмейскими лидерами, только и думающими что о своем пигмейском благополучии. Пигмейские ученые, типа Уинклса, узколобые, реализующие свои честолюбивые планы. Пигмейские обыватели, не видящие ничего дальше собственного носа. Пигмейская знать, этот самый свой нос задирающая выше и выше. И т.д. и т.п. И все планомерно катится к столкновению, так как пигмейская посредственность не может мириться ни с чем великим.

Однако, роман он на то и роман, чтобы быть шире, чем одна его центральная колея. А Уэллс он на то и Уэллс (и за это его и люблю), чтобы находить иногда внезапные и оригинальные преломления и ответвления — иногда динамичные и страшные, как кровопролитные столкновения с гигантскими животными, или, что чаще всего, курьезные с ироничным тонким английским юмором. И все это делает чтение очень увлекательным и очень принятым.

Мне всегда казалось, что этот рассказ из ранних у Кинга – одна из его ученических работ, такая же лаконичная и простая до примитивности. Но нет, если верить хронологии тут, на ФантЛабе – период вполне себе авторской зрелости. Тем хуже моё восприятие данного произведения.

По-сути рассказ это версия того же «Возвратившегося Каина» (нахождение их в одном сборнике тоже не делает «Утреннюю доставку» сильнее), только вместо свихнувшегося студент, несущего смерть – свихнувшийся молочник, несущий смерть. Мысль, возникающая при чтении – как страшно, что любой человек находящийся рядом может так же поехать крышей. Но подобную мысль автора продвигает не редко и буквально в череде похожих по форме историй, а от повторения она немного блекнет. Да и работа молочника для нашей страны вещь чуждая, не позволяющая глубоко проникнуться моментом. Вот будь на его месте почтальон… но из вышесказанного не факт, что и тогда бы меня это произведение впечатлило.

На мой взгляд, в рассказе есть что-то классическое, предсказуемое, и, в то же время, оригинальное. От начала, в котором герой находится на грани помешательства (но как водится, есть предмет, который доказывает, что случившееся – правда) и решает облегчить душу перед читателями, до финала,

– всё это подходит к временам Лавкрафта больше чем для современных ужасов. Да и манера, в которой рассказчик сначала открывает какие-то секреты, а уже следом описывает происшедшее в деталях – тоже. Классической можно назвать и форму зла – это всё в духе домов и предметов, накопивших в себе атмосферу преступлений, и ставших почти живыми проводниками зла, в том числе и изощренной мести. Но при этом в деталях рассказ кажется оригинальным – та же форма, которую приобрела, например, месть в рассказе. Огромный грузовик действительно пугает, а ведь у него даже нет колёс как у той же Кристины в одноимённом романе автора! Ни у и видения героев вызывали тревогу. В любом случае рассказ запомнился.

Моё первое знакомство с Трифоновым. И знакомство, оставившее сильное впечатление. Закончив читать повесть, я будто бы закончил читать даже не роман, а целую эпопею – «Детей Арбата» каких-нибудь. Сравнение из-за того, что фильм есть по повести, и уж его-то точно делали похожим на «Детей Арбата» – репрессии, кровавый Сталин и всё такое… Всё, чего в повести нет, да и не нужно. Она не о власти и не о времени, а о людях. Об определённых типажах людей. И нет что ли таких Батонов сейчас? Есть, и немало!

Тут, кстати, вспомнилась ещё одна вещь – «Ярмарка тщеславия» Теккерея. По временам казалось, что это она же, только перенесённая в советские времена –

Даже смесь драмы с тонким напылением юмора. Сплошная «Ярмарка тщеславия». Хотя и тут всё гораздо сложнее, насыщеннее – есть и детство с его бравадой, детской наивностью и детской хитростью, профессорская возня с пожиранием оппонентов и недругов, вечная как закаты и восходы, есть любовь или не любовь, а так, отношения, есть Москва, контрастная и рельефная с бандами шалопаев в переулках, общими кухнями на шесть столов или квартирами, в которых можно кататься на велосипедах, а в лифтах работают живые важные лифтёры; есть, собственно, жизнь, да не одна, уместившаяся в одно ночное воспоминание, хаотичное, иногда сбивчивое, содержащее так мало и так много. Это-то и делает повесть фантастически объёмной – с виду некрупная повесть, а внутри роман-эпопея. И людей в ней много – от важных, до совсем сторонних, – и событий, но, в то же время, она, кончено, об одном человеке. И, в то же время, о целой компании некогда друзей.

При этом я не скажу, что повесть казалась мне идеальной. Есть в нём какая-то легкая не идеальность, но будто бы только подчёркивающая её, делающая рельеф.

Странная, необычная, густая, прекрасно написанная сильная вещь получилась.

Дневник хирурга, выброшенного на пустынный необитаемый островок. Такая вот урезанная (простите за иронию) робинзонада. Тема заявлена сразу же – на что пойдет человек, чтобы выжить?

Честно сказать, меня как-то не впечатлило. Во-первых, герой изначально отталкивает, сразу показано, что он негодяй, да ещё какой (наверное, это должно бы говорить в его оправдание – дескать, такие парни и вправду идут на всё…), но сопереживать ему довольно трудно. Кстати, он получился ещё и стереотипным – нечистый на руку итальяшка, связанный с криминалом; «Клан Сопрано» плавает где-то рядом. Во-вторых, сильно раздражало это постоянное «ха-ха», которое он не произносил – писал в своём дневнике еще до того как съехал с катушек; что-то в этом есть картинное до пошлости. И, в-третьих (впрочем, это не минус рассказа, а скорее минус сборника), в «Команде скелетов» много историй про людей, так или иначе сходящих с ума. И вот именно здесь, к концу сборника, на этом самом рассказе, этот факт начинает напрягать – от них утомляешься.

А этого в контексте сборника уже кажется мало. Слишком всё прямолинейно.

Ещё одно стихотворение в сборнике «Команда скелетов». Оно чуть лучше чем «Заклятие параноика» — тем, что короче… А в остальном, всё тот же поток сознания, который трудно читать из-за отсутствия внятной рифмовки. Кажется, что стих про то как отец и сын (Стивен и Оуэн Кинг) по пути в школу сравнивают детей с фруктами – ну, это хоть и наивно, но понятно; однако все эти «помнишь, я украл твоё лицо», «знаешь, а умирать – непростое искусство» ближе к концу отбросили восприятие в разряд какого-то бреда… Увы, иначе я оценить это не могу.

Может быть, виноват перевод, который не смог передать и грамма достоинств стихотворения? Может. Тем более, действительно, всё это напоминает подстрочник – текст, брошенный в гугл-переводчик и сразу поставленный в сборник. Но странно – Кинг хлебный автор, уж для него могли бы постараться и найти переводчика, специализирующегося на стихотворных текстах.

Прочитав четверть рассказа (а он довольно объёмен) я подумал, что это история из тех, что оставляют неприятное послевкусие – маргинальное, грязное – полное бессмысленной жестокости кровавое путешествие свихнувшегося героя, да ещё и с холодной детализацией этой крови и жестокости. Но нет, мысленные возвращения героя в прошлое начали оттенять для меня поток бессмысленных убийств – странно, но именно, там, в прошлом были вещи, на мой взгляд, смутные, но вызывающие большую, какую-то подсознательную тревогу, чем моменты откровенного ужаса и насилия.

Здесь, в сборнике «Команда скелетов» целая череда историй про людей, слетающих с катушек. Но они в большинстве своём какие-то плоские, однообразные – вот, кукуха полетела, и давай убивать всех подряд, или паранойя прёт как из пушки. Нет какой-то начинки, что ли… А здесь она есть – через прошлое героя, через его внутренний мир, отношение к сверстникам, девушкам, и так далее – не навязчивое, типа, вот, это случилось, и потому парень взял и тронулся (и уж точно без подспудного оправдания, как в «Ярости», дескать, не мы такие – жизнь такая); тут сам думай, что к чему, да и есть ли это «что». По-моему, это несомненный плюс. Да ещё концовка, которая добавила жару своей неопределённостью.

Кстати, рассказ перекликается с повестью «Тело» (написанной, как я понимаю, позже) – и тут и там мелькают одинаковые персонажи типа Аса (Туза) Меррила (кстати, для тех, кто отнес «Нону» в раздел «Касл-Рок – упоминается в других произведениях»: Касл-Рок тут не просто упоминается, больше половины действий происходит именно там). Но есть нюанс – некоторые персонажи (далеко не первостепенные) будто слегка поменялись. К тому же тут фигурирует город Грента, который в «Теле» придуман Горди Лашансом. В интернете я видел теорию, что «Нона» это один из рассказов Горди Лашанса, в котором «реальный» Касл-Рок слегка изменён фантазией Горди. И это тоже по-своему интересно.

Ещё один из очень ранних, можно даже сказать, ученических работ Стивена Кинга. Сюжет прост, и потому рассказ запоминается смутно, но всё-таки запоминается. Из ранних рассказов его выделяет то, как он написан. Здесь есть точность и художественность в описаниях, хотя диалоги

ещё немного наигранны. Не очень сильная (ниже среднего) вещь для зрелого Кинга, но для начинающего Кинга уже несомненный шаг вперёд в плане стиля.

Конечно, песок, обладающий злой волей, песок, поглощающий города и планеты, проникающий всюду, сводящий людей с ума – это тревожно и страшно. Но рассказ, на мой взгляд, получился невразумительный.

Начать с того, что у меня было стойкое ощущение, будто автор сознательно пытался оттенить понятия «пустыня» и «дюна». Иначе появилась бы тень «Дюны» Герберта, и уж в этой-то тени данный рассказ точно бы не выжил. Так возник «пляж». Что уже невразумительно (хотя, наверное, проникающий всюду пляжный песок и побудил Кинга написать этот рассказ), ибо окажись вы на месте героев, мысль о пляже была бы последней из тех, что закралась бы вам в голову. Думать о бесконечной пустыне, как о пляже…

Потом рассказ как-то немного выровнялся – мысль о пожирающем города песке пугала, а безумие персонажей и вправду тревожило. И раз уж придираться: в романе Герберта было объяснение, почему на песчаной планете есть кислород, а здесь и такое объяснение не прошло бы – если вдруг кто-то захочет отнести данный рассказ к научной фантастике.

И концовка.

В ней было напряжение цейтнота. Но только тем она и хороша. Остальное было в высшей степени нелепо

Последнее я и вовсе не понял, зачем тут. Похоже на какой-то авторский бзик.

Не смотря на то, что автор частенько напоминает, что место действия США, и герои рассказа американцы, присутствует чёткое ощущение, что это Англия, и герои – англичане. Джентльмены, солоны, в которых они коротают время за игрой в карты, или же, как слушатели данной истории, за всевозможными рассказами, манерность в общении, лакеи… «Тогдашний Бауэри» больше напоминает лондонское дно с его опиумными притонами, известное нам по рассказам о Холмсе, да и Индия как одно из мест действия для англичан кажется более уместным.

Впрочем, даже без этого легко угадать, что рассказ – стилизация под английские истории о странном (о приведениях и прочей чертовщине). Стилизация, как по манере изложения, так и по сюжету, который в таких «старых, классических вещах» не очень витиеват, а иногда и довольно предсказуем. Такие вещи и берут другим – уютной, немного мрачной атмосферой; они и рассказаны зимой у камина, и, читая их, приятно представить себя зимой у камина.

Немного меня смутила концовка,

Любопытный рассказ Кинга – трагичный и трогательный. Кинг всё-таки умеет писать трагедии, даже реалистичные трагедии, типа «Последней перекладины». И здесь по чувствам было что-то похожее.

Да, может быть в художественном плане это не самая лучшая его вещь. И она довольно предсказуема –

Но ощущение – это вот трогательное и драматическое – есть, и этим рассказ запоминается.

Я тут подумал, что этот рассказ не столько Кинг, сколько Брэдбери – у него такие истории. И пусть Брэдбери наверняка соорудил бы из этого сюжета очередное своё стихотворение в прозе, у Кинга тоже получилось совсем неплохо.

«Команда скелетов» – очень неровный сборник. Есть великолепное начало в образе повети «Туман», а дальше, что-то похожее на падение с лестницы – всё ниже и ниже. И вот этот рассказ, как площадка между этажами, на которой можно отдохнуть от бьющих по рёбрам ступенек – ну наконец-то, ТОТ САМЫЙ Стивен Кинг!

Да, может не самый разрывной его рассказ, но уж точно по-кинговски крепкий и читающийся на одном дыхании. Четыре героя – два парня и две девушки, и между ними тоже есть напряжение, которое, не будь тут страшного и фантастического, само по себе могло чем-то выстрелить – на плоту посередине холодного осеннего озера. И смерть в виде черного пятна.

Рассказ обладает жестокостью эпизода – нет объяснений, что это за штука и откуда она. Да и нужно ли это объяснение героям, которые стараются выжить? Смерти нарисованы подробно и пугающе (вспомнилось «Мёртвое море» Тима Каррэна, и это иронично: «Мёртвое море» напомнило «Мглу», «Плот» напомнил «Мёртвое море»). Напряжение стоит крепко от чётко передающегося ощущения шока

и от положения героев, которое только усугубляется.

Очень крепкая, запоминающаяся вещь Кинга – именно то, что от него и ждёшь.

Итак, поэтическая пытка – поток сознания, записанный в столбик, с лёгким, далеко не периодическим намёком на рифмовку. Видимо, предполагалось передать ощущение параноидального безумия. Но, на мой взгляд, получилось что-то среднее – поэтического таланта (говорю про данный конкретный случай, возможно, в иных случаях Кинг поэт сравнимый с Шекспиром) не хватило, чтобы сделать литературно; а для передачи безумия не слишком убедительно, так как сделано с претензией на поэтичность.

Кстати, вспомнился «Чёрный человек» Есенина. Но по сравнению с ним этот поэтический опыт Кинга выглядит совсем блекло.

После первого, давнего, прочтения рассказ не запомнился вовсе. Что странно, потому что истории Кинга всегда чем-то да запоминаются, и потому что рассказ уж мог бы запомниться хотя бы тем, что он для автора не совсем типичен.

Я мог бы сказать: «рассказ о гангстерах просто не мой жанр». Но дело явно не в этом, так как хорошо написанная история всё равно запоминается, даже если жанр откровенно не мой.

Сейчас, прочитав рассказ во второй раз, я удивился насколько рассказ бледный и плоский. Нет фирменного удовольствия от стиля Кинга, когда он нет-нет да вставит меткое но точное сравнение. Да и смысл от меня как-то ускользал.

Я не могу судить о штампах историй про гангстеров, так как я их раньше не читал, но есть ощущение будто рассказ сознательно держится этих штампов – от манеры повествования, до того как, например, насмешливо (читай «круто») главный герой (провинциальный музыкантишка) общается с известным гангстером.

Пишу отзыв сразу после второго прочтения и не удивлюсь, если через пару дней я опять забуду, о чем же был рассказ Стивена Кинга «Свадебный джаз».

Ирония в том, что прямо перед этим я прочитал «Мглу» Стивена Книга. И первая мысль, которая меня посетила – эти два произведения вполне могут быть частью одной вселенной. Прореха между мерами, открывшаяся в произведении Кинга, вполне могла вести в то же пространство Икс, только в сухопутную его часть; ведь где-то кончается это страшно море, и некоторые мелькающие крылатые твари на это намекают... Тут же начинаешь думать, что Кинг, конечно же, тоньше и глубже, его страх держится на внутренних реакциях героев (вспомнилось, каким ужасом пахнуло от тревожной реакции толпы, качнувшийся к стёклам при виде наступающего тумана); он просвечивает человека до его психологической и социальной стороны. И сначала это обернулось некоторым препятствием для восприятия «Мёртвого моря». Но потом пришло понимание, что «Мёртвое море» это просто другое, оно строится на других вещах и других акцентах.

«Мёртвое море» – это в большей степени Лавкрафт. Это страх извне, постоянное густое нагнетание атмосферы. Даже патетика это нагнетания – это патетика Лавкрафта: космический ужас, атомное разрушение, пугающая древность, искажённость, сводящие с ума бездны, богохульные и враждебные – это практически полностью лексикон Лавкрафта. И многие монстры отдают монстрами Лавкрафта (чудовищные формы, щупальца, чуждый человеку разум), а Туманный дьявол и вовсе напоминает какое-то лавкрафтовские божество. По правде сказать, такое исступлённое слегка гипертрофированное нагнетание атмосферы (автор иногда даже отвлекается от героев, показывая нам глубины, которые они точно не могут знать) я всегда считал чем-то устаревшим, но в какой-то момент это начало на меня действовать – увлекать и завораживать.

Герои Кинга чаще всего обычные понятные люди, парни «как ты и я» – им легко сопереживать, а ассоциировать себя с ними. Здесь же герои иного рода – крепкие мужики (недаром автор часто использует это слово – «мужчины»), играющие мускулами (не все, конечно), видавшие всякое – бульдозеристы и моряки; грубые шутки и никакого стеснения в выражениях. Да, сопереживать им не так легко, как героям Кинга – хотя, некоторым самым главным героям, типа Джорджа или Кука постепенно начинаешь сопереживать – но на это есть свой резон. Герои (в особенности Сакс) оказываются в ситуации, когда их сила и опыт не значат ровным счётом ничего. И это даже большее испытание, чем для более слабых, окажись они в подобной ситуации. Когда нет возможности решить всё грубой силой, а эта грубая сила – единственное знакомое средство; это уже становится пороховой бочкой, постоянным внутренним напряжением в группе. Нет, здесь нет персонажа похожего на миссис Кармоди, но есть и свои внутренние чудовища; и вместо фанатизма тут свои виды безумия и лидерство, ради которого одни готовы идти по черепам, а для других оно – свалившаяся обуза. И это тоже интересное наполнение.

В какой-то момент я понял, что роман кинематографичен. Я вполне мог представить его как небольшой сериал, серий на четыре. Да, он жёсткий и жестокий. Но его трешь, на мой взгляд, не столько трешь в натуралистических описаниях разнообразных страшных смертей (бывают и более натуралистические, смакующие – здесь это скорее часть нагнетаемой атмосферы) – а трешь в шквальном сюжете, кода на героев наваливается всё новое и новое, всё более страшное; градус постоянно растёт. Я считаю, это одно из лучших в романе – изначально казалось, что автор ограничится тварями морскими, чем-то похожими на доисторических животных (при этом он постоянно упоминал, что они похожи на чудовищ из старых фильмов ужасов, немного нелепых, хоть и смертельно опасных), да «боссом» – Туманным дьяволом. Но нет, автор постоянно закидывал всё новыми и новыми монстрами – всё более странными и всё более страшными

В какой-то момент стало любопытно, а есть ли у фантазии автор какая-то граница? Только покажется, что он уже выдохся, как на тебе –Да, чем-то это похоже на свалку всех возможных жанров хоррора но свалка оказывается упорядоченной, в которой все монстры стоят на своих чётко установленных местах, чтобы выпрыгнуть максимально эффектно. А как только спадает напряжение внешнее, начинается напряжение внутреннее – отчаяние и страхи героев, противостояния внутри коллектива готовые вот-вот взорваться (там ведь не шутки ниже пояса, а откровенные провокации). Идеальный рецепт для фильма. Увы, и с некоторыми кинематографическими минусами – роялями в кустах, моментами нарочитыми и уж очень часто и удобно нарастающие внутренние конфликты разряжались криками «смотрите, что это!». Я чувствовал все эти штампы, но тут же проглатывал, увлеченный общим потоком истории, с жадностью ожидая развития событий, и новых сюрпризов от автора.

Да, есть минусы, но я так увлёкся романом, что было даже жалко, что он – этот шквальный, постмодернистский, боди -, лавкрафтовский, жесткий, в чём-то кинемотаграфически-предсказуемый хоррор – закончился. А такое со мной бывает нечасто.

P.S. Ради Бога, кто-нибудь! Замените, пожалуйста, аннотация, которая тут выложена – она же стопроцентный спойлер!

Я не разделяю не только страсти, но даже интереса к небольшой власти, которая даётся при сокращении пути и экономии времени (так это называет Кинг). И мне было странно, что этот интерес (вернее, это чувство) разделяют все три главных персонажа рассказа – миссис Тодд (главный герой), Бакланд (основной рассказчик) и рассказчик номер два, который и передаёт всё читателю. На мой взгляд, система получается довольно длинная и это немного гасит эмоциональный накал истории – достаточно было бы и одного рассказчика – но рассказчик номер два, конечно же, нужен для концовки…

У рассказа несколько пластов, но по первому прочтению запомнился только первый – фантастический, чем-то перекликающийся с «Мглой»:

А вот романтическое наполнение – сразу забылось, хотя, кажется, именно она была для автора главной. Может виной тому эта цепочка с двумя рассказчиками, а может и некоторая нарочитость отношений и показанных эмоций, но, так или иначе, этот явный пласт и сейчас кажется мне немного не тем, что ждешь от хорошего (столь хорошего как Кинг) автора.

В очередной раз поражаюсь, как здорово Кинг умеет передать время года, не только природу, но какое-то еле уловимое, но при этом осязаемое ощущение…

Кстати, по этому рассказу, наверное, можно прочертить карту той самой «страны Стивена Кинга» с Кастл-Роком, Дерри и другими легендарными местами и их расположением в действительной Америке по расстоянию между ними и упомянутыми дорогами. Тоже любопытно.

Ещё один очень ранний рассказ Кинга. Но уже лучше чем «Здесь тоже водятся тигры» – по крайней мере, проблематика с годами не становится менее актуальной. Рассказ лаконичный –

Кстати, все ранние рассказы Кинга, которые я читал, такие – лаконичные и чем-то похожие скорее на зарисовки, чем на полноценные произведения. Но этот рассказ, конечно, тревожит ощущением, что кто-то рядом с тобой может так вот слететь с катушек (ещё несколько историй на ту же тему есть здесь, в сборнике «Команда скелетов»). Но я сразу же представил, как более зрелый Кинг внедрился бы в эту историю глубже, и с его тонким умением проникнуть в психологию героя, показал бы механизмы этого безумия и его побудительные мотивы, а там, глядишь, и социальная сторона бы выползла, как в «Ярости» – столь же раннем и похожем на данный рассказ романе. Но имеем, что имеем. А для меня лишний повод сказать, что ранний Кинг времен этого рассказа ещё сыроват. Но, тем не менее, рассказ запоминается. И это уже хорошо.

Маленькая маразматическая теория. Кинг написал сценарий к «Секретным материалам» – «Чинга». Там речь о зловещей кукле, выловленной в каком-то водоёме (озеро, море?). И когда я читал этот рассказ, мне отчётливо казалось, что та серия «Секретных материалов» это непосредственное продолжение «Обезьяны». Это уже потом я вспомнил, что кукла была совсем другая… Но ощущение никуда не делось.

Так вот, гляжу я на дату написания сценария «Чинга», указанную здесь, и думаю: может быть тут какая-то ошибка? 1988? Тогда «Секретных материалов» и в помине не было. А может быть, это был всё-таки сценарий к «Обезьяне», который автор потом переделал под эпизод «Секретных материалов»? Или всё-таки 1998 год?

Но – к самому рассказу. Начало показалось мне сумбурным. Это чуть позже флешбэки героя показали, чем именно была страшна механическая обезьяна, бьющая в стальные тарелки, и стиль выровнялся, передавая ужас, почти гипнотический страх героя – взрослого и ребёнка. Герой понятен и близок – как многие из героев Кинга – простой парень, как ты и я, со своими понятными жизненными проблемами, вынужденный переход на менее оплачиваемую работу, имеющий конфликт со старшим сыном-подростком, по факту, теряющий его, и так далее; легко ассоциировать себя с таким.

Тревога героя и стиль рассказа удерживали внимание, даже не позволяя задаться естественным вопросом: а почему же герой так спокойно (относительно) хранил сатанинскую куклу, приносящую смерть, зная, что кто-то из детей может спокойно до неё добраться и завести, вместо того, чтобы пусть не так эффектно, но более верно и быстро избавиться от игрушки – сломать, сжечь, растворить в кислоте и т.д. и т.п. Но финал (невозможный в таком случае) был действительно эффектен и читался на одном дыхании.

Из относительных минусов (как и все другие, заметных не сразу) отметил бы как плавает возраст младшего сына. Изначально он представляется, как и должен быть – совсем уж ребёнком, но в конце ведёт себя и воспринимает, а, следовательно, и представляется в мысленном кино как подросток, даже взрослее чем старший непутёвый ребёнок героя.

Ну, вот этот роман точно вышел из гоголевской «Шинели» (изданной за четыре года до этого, первого романа Достоевского). Не зря же гоголевская «Шинель» тут упоминается, и не зря один из двух главных героев на гоголевскую повесть возмущается, узнавая в её герое себя. Да, герой всё тот же меленький тихенький (его умилительность, «маточка моя» – подчеркивает это «маленький, тихенький») Акакий Акакиевич, только поставленный в немного иные условия. Вместо шинели у него ни много ни мало – дальняя родственница, в которую он, уже немолодой, тихо влюблён. Но и фон немного иной, на мой взгляд – более психологический, чем социальный.

Другая аналогия, и наверняка случайная – «Ярмарка тщеславия» Теккерея (вышедшая спустя два года после «Бедных людей»). Девушкин и Добросёлова – майор Доббин и Эмилия Седли. Френдзона (пошлым современным языком) и тщеславие – да, иначе как о тщеславии я теперь не могу об этом думать. Тщеславие Девушкина – не выходить из зоны комфорта, когда не близко и не далеко, когда можно отдавать последнее (да, в этом его благородство), но только не делать решительных действий из страха «слухов» и прочее (хотя упиваться у всех на виду – это пожалуйста). Бедность, как известно, не порок, но никуда не деться герою от легкой вины, что он, дескать, бедный. И может быть не совсем умный.

Это вот тщеславие Девушкина. Но и Добросёловой своя колея. Она, конечно, тоже и добра, и отзывчива, и несчастна. это ведь вполне себе жестокость и себялюбие. Нет, бедность не порок, да и герои не негодяи – но всё же бедны и, возможно, кое-чем другим, кроме денег, в отсутствии которых они и видят все свои проблемы.

Кстати, я читал этот роман после «Двойника» («Двойник» мне откровенно не понравился), и мне казалось, что Девушкин довольно близок к Голядкину (герою «Двойника»). Ещё немного, и противоречивость Девушкина (а ведь он часто меняет своё мнение о людях, иногда привирает), его раболепие маленького человека (такое, что глаз не поднимает от своей работы на службе, а на начальство готов молиться –

), мелькающие мысли о каких-то врагах, насмешниках и недругах – перерастет в безумие Голядкина… Такая вот мысль.

Но написан авторский дебют в разы лучше, тоньше. Тоньше наблюдательность, стиль, и нюансы человеческих нравов. Герои раскрываются интереснее и более мастерски, со всё большими оттенками. А вместе с ними и мир маленьких людей показан, придавленных большим миром. Но разве только в этом их беда? Вопрос, на мой взгляд, не имеющий четкого ответа. И в этом, как в разрезе, видна определённая глубина романа.

После «Тумана» в сборнике «Команда скелетов» рассказ кажется слабым. Это беда сборника – очень ранние рассказы Кинга в нём выделяются и не в лучшую сторону. И видно их сразу, можно даже на дату написания не смотреть – её выдаёт какая-то неубедительность текстов. Не смысл – неубедительность. К хорошо написанному рассказу и смысл может придуматься сам собой. Например, что тигр – это и есть мисс Берд; страх отпроситься в туалет (знакомое для всех воспоминание из детства, если так подумать) превращается в иррациональный страх войти в этот самый туалет… Но это всё догадки, висящие в воздухе, так как рассказ неубедительный. Взрослые мысли ребёнка

наталкиваются на комичность – и всё ломается, делается неубедительным и даже бессмысленным. Таково моё ощущение.

Я большой любитель фильма Дарабонта. Его «Мгла» один из немногих фильмов ужасов, которые я периодически пересматриваю. Я не брался за повесть долго именно по этой причине – боялся, что он окажется хуже (так было для меня, например, с «Серебряной пулей» и «Циклом оборотня»). Но нет, повесть оказалась не просто на уровне – она для меня один из лучших образчиков прозы Стивена Кинга. Возможно даже, есть плюс и в том, что «Мгла» повесть, а не роман. В нём нет места лишнему; текст – сплошная концентрация тревоги и страха, тонкое почти звенящее ощущение не просто напряжения, а подсознательного ожидания чего-то все более худшего, всё более страшного, там, во мгле неизвестности. Её восприятию не мешало воспоминание о фильме, хотя там во многом и сюжет и образы переданы довольно точно. Повесть увлекает, хватает за горло сразу же – с тревожных образов бури – и ведёт так крепко, что ты просто не отвлекаешься ни на что другое. Прекрасный язык с четкими, яркими образами. Напряжение, о котором я уже говорил – постоянное, внешнее и внутреннее. До жути реалистичные реакции героев на ситуацию – как же здорово, например, ощущается первая волна паники, захлестнувшей людей, в очереди у касс; их разные реакции на страх разрушения реальности –

Миссис Кармоди, возможно, слишком гротескна, но она же – продолжение тем Кинга о религиозном фанатизме, начатых ещё в «Керри»; Кстати, есть тут и легкий намек на продолжения темы «жестокого Бога» – он, шагающий, по городу во сне главного героя, чем-то напоминает Бога «Детей кукурузы», он так же безжалостен к своей пастве как Бог, опустошивший мир в «Противостоянии», или Бог, использовавший героя в романе «Мёртвая зона». Да и причины катастрофы чем-то отсылают к «Противостоянию». Что-то есть лавкрафтовские в чудовищных щупальцах, и гигантских шагающих тварях – не в этот ли мир попали герои повести «Крауч-Энд»? И раз уж на то пошло, может быть, миссис Кармоди не просто сумасшедшая, а в каком-то смысле «сияющая», с её жуткими предсказаниями? Ведь в мирах Кинга есть и злые, ненормальные «сияющие»…

Есть – и в огромном количестве – то, что я особенно ценю у Кинга: химия, симпатии и антипатии, людей внезапно оказавшихся связанными друг с другом, при том, что все они по-своему индивидуальны, выпуклы настолько, что представляются чётко, как живые.

Скажу и о концовке. Да, возможно в фильме она просто бомбическая. Но та, что здесь, более подходит к Стивену Кингу –

Я помню, что в книжной серии, в которой я впервые начал читать произведения Кинга, на обложке всегда значилось: «Читайте…(название любого романа автора) – шедевра короля ужасов Стивена Кинга!». Нет, не всё, вышедшее из-под пера Кинга, я считаю шедеврами, но эта повесть на мой вкус вполне заслуживает такого названия. Да в чём-то она именно типична для Кинга, но типична со знаком очень высокого качества и мастерства, как некий эталон.

А я вот согласен с оценкой повести со стороны современных автору критиков и публики: «Голядкин скучен и вял, до того затянут, что читать нет возможности». Да ведь и сам автор считал повесть (как я узнал уже после – из комментариев) своей неудачей в плане формы. Тяжко читать. Тяжко читать от множества повторений и топтаний на месте – не только героя, но и всего текста; в конце концов, хочется повесть отложить, а если и дочитать, то с чувством «да поскорее бы она кончилась!» Чем она кончится, в какой-то момент становится ясно, остаётся выяснить только, как именно всё вскроется. С другой стороны, всё это топтание, весь поток сознания, противоречивость мыслей и действий героя очень ясно передают его болезненность, ненормальность

– тут же становится понятно какого вида этот «двойник», и для чего он тут нужен. Мистики нет – хотя я-то купился на уверения в фантастичности данного произведения – психология. Возможно, для своего времени это очень даже ново (и почему я вдруг вспомнил «Секретное окно, секретный сад» Кинга, хотя правильнее было бы вспомнить Стивенсона с его мистером Хайдом?). Но читать-то, опять тяжело, и ощущение от этого идёт прахом (при этом постоянно нудит в голове голосок: «ну это ведь ничего, ну это ведь как-нибудь…» – до такой тошности он въелся). Временами чувствуется, что в тексте есть некоторая ироничность – гоголевская или гофмановская; но всё это, опять же, погребено под глыбой языковой избыточности потока сознания главного героя неизбежного, видимо, исходя из авторских целей. В итоге самым ярким и самым приятным местом (тут вот я задумался: может и единственным таким местом?) в повести для меня стало осязаемое описание слякотного и вьюжного ноябрьского петербуржского вечера, в котором господин Голядкин впервые встретил своего альтер-эго. А в остальном, прости, о, классик, всё мне давалось с трудом и мучениями.

Коротенькая штука – чуть больше странички. По сути, тот же глоссарий, но касающийся исключительно географии планеты Арракис – Дюны. Для меня – лишнее доказательство продуманности мира, четкости географического конструирования его особенностей.

Планы внутри планов, колёса внутри колёс. Для меня сам цикл это колёса внутри колёс. Каждый предыдущий роман оказывается, встроен в последующий, придавая всему больший и больший масштаб.

Получаются некие фракции. «Дюна» – «Мессия Дюны» и «Дети Дюны» – «Бог-Император Дюны» – «Еретики Дюны» и «Капитул Дюны»… За последним чувствуется ещё что-то, нереализованное автором (продолжение наследников я сюда не включаю), и, возможно, бесконечное.

«Дюна». Первый роман для меня самый лучший, самый цельный. Он вполне возможно и не нуждается ни в каких продолжениях – настолько он завершён. Он разительно отличается от своих продолжений. Он динамичный. Да, сюжет его во многом архитипичный – избранный, идущий к величию и расправе над врагами-злодеями. Но сюжет этот оплетается смыслами, символами, противоречиями, глубиной взглядов. Именно этот роман западает в душу своим миром, он – локомотив цикла, всё остальное иногда держится на его символике и на воспоминании об удовольствии от этого, первого романа. Честно говоря, его значимость и его успехи росли в моих глазах на фоне продолжений с их недостатками (на мой взгляд). Например, я сильнее стал ценить его динамику – герой действовал как лидер, вел активную борьбу с врагами, действием выбирал путь между своей возможной гибелью, и кровавым будущим человечества… Все герои действуют, постоянно есть какое-то напряжение – внутренне и внешнее. И на этом напряжении философия воспринимается ярче. А вот в продолжениях герои чаще рассуждают, занимаются рефлексией и философствованиями, действия вспыхивают лишь временами, и чаще ближе к концу. И вся философия романов скорее походит от этого мимо, пережёвывается до безвкусия…

А сейчас я начал ощущать ещё и то, что символика «Дюны» частично подсознательна. Как сказки, которые мы слышали с детства, несут в себе древнюю символику, так и «Дюна» скрывает в себе это, гипнотизирует подсознательным узнаванием – инициации героев, тонкая нить ощущение, что же такое человек, «свои» и «чужие»; магия задетых подсознательных струн.

А вот с продолжений (я, кстати, удивился, узнав, что автор уже по ходу работы над «Дюной» придумал некоторые сцены «Миссии…» и «Дюны…») я начал улавливать не то чтобы штамп, а ту похожесть эмоций, которые вызывают романы. Некий одинаковый оттиск. Начало всегда интересно в плане ощущения изменений. Мир иногда меняется очень сильно. Мир сам по себе интригует, и изменения в нём интригуют тоже. Здесь же происходит и знакомство с новыми героями и их целями, с новыми действующими силами. А потом происходит спад. Иногда очень долгий (тот же «Капитул Дюны» уже начинаются со спада). Герои не действуют – сюжет повисает на месте – всё становится скучным и, кажется, очень предсказуемым (иногда, как в «Мессии Дюны» автор сразу открывает исход – например, все закончится удачным покушением на героя…). И только к концу что-то вновь начинает шевелиться, раскручиваться, вспыхивать действием, зачастую неожиданным. И взрывается финалом. Неожиданно непредсказуемым — с двойным кульбитом, колёса внутри колёс, когда в конце только и остается что удивляться: так вот какой был истинный план, какая тонкая, неожиданная игра! Концовки всегда восхищают.

Продолжения меняют фокус, иногда практически стирая заслуги предыдущих героев, толкая мир на некий новый уровень.

В середине цикла – «Бог-Император Дюны» – некий волнолом, обособленный тысячелетиями относительно остальных романов. В продолжениях всегда есть его тень, всегда кажется, что Лето Второй, все предусмотрел, расставил для человечества и ловушки и спасительные дары. После «Бога-Императора…» сам Арракис уходи куда-то вдаль (а позже и вовсе исчезает). Новый масштаб требует большего пространства, Вселенная не замыкается на одной планете, и – даже! – на одной Вселенной, история не замыкается на одном Атрейдисе, ибо Атрейдесы и становятся новым человечеством, постепенно даруя ему свои гены. Логично, что основными действующими силами становятся Бене Гессерит, Орден Сестер, хранящих память человечества и «отвечающих» за развитие человечества в будущем. В конце концов, даже конфликты в романе, это чаще всего конфликты Атрейдисов с Атрейдисами – тенденция, начатая ещё в «Детях Дюны».

Кстати сказать, меня приятно удивило, что единственным сквозным персонажем, прошедшим через все тысячелетия, оказался Дункан Айдахо. Не всегда он был главным героем, и не всегда доживал до финала книг, но всегда в нём чувствовалась истинная драма – быть субъектом, иногда игрушкой в чужих руках, приманкой, часто обречённый терять свою любовь – он вечно чужой, сосредоточение одиночества человека в этой огромной Вселенной. На мой взгляд, очень приятная деталь.

В «Еретиках Дюны» было ощущение, что этим романом можно поставить большую логическую точку –

Но в «Капитуле…» автор, кажется, заложил семена не просто продолжения, а превращения истории в бесконечный сериал. Так много линий, не использованных до конца, только намеченных, будто специально, чтобы использовать их в дальнейшем. Практически классический намек на новую франшизу. И эта мысль меня немного огорчила. В основном, потому что представилась бесконечная череда таких вот «кирпичей» как сам «Капитул Дюны», с отсутствием действий и рефлексирующими героями… Последний роман (продолжения я читать пока не собираюсь, так как даже если они окажутся лучше оригинальных, я всё же буду чувствовать, что это «не то»), во многом разочаровал, но всё равно оставил некую ностальгическую грусть. Всё. Это для меня прощание с миром, не во всём любимым, но, тем не менее, запавшим в душу. Прощание с героями. Прощание с колоссальными авторскими масштабами. Грустно расставаться со всем этим.

Мысль: точнее было бы «Капитул – Дюна», так как Дюны уже не существует, зато в неё медленно превращается Капитул. И в этом видно какое-то отдалённое будущее – множество Дюн, множество Квисац Хадерахов (или что-то похожее, новая ступень человеческой эволюции, новые возможности тела и практически бессмертие, достигаемое разными путями). Вся вселенная становится Дюной. И в этой связи противостояние Матерей и Матрон отдаёт чем-то знакомым; Матери как сочетание генов Атрейдисов и чего-то фрименского, и Матроны с их сардаукарской жестокостью…

«Капитул…» показался мне самым тягучим (читай: «скучным») из всех романов цикла. Даже в «Боге-Императоре…» текст время от времени взрывался действием. К тому же «Бог-Император…» был окружён тысячелетиями, и ловить изменения в мире было тоже интересно. Здесь же промежутка между романами практически не было, и изменений в мире было мало

И сюжет сосредоточился на одном – противостоянии Матерей и Матрон. Выкристаллизовался и главный герой – Одраде; львиная доля текста отдана ей, а остальные то появляются, то исчезают, иногда даже кажется, что присутствие их, скорее некая инерция, чем необходимость.

Роман скучный (ИМХО) так как сразу переходит в стадию «стоячей воды», которая есть во всех романах, кроме первого. После него, к концу, обычно начинается действие, финальная вспышка. Она тут тоже есть, и как всегда прекрасная, с двойным кульбитом, (колёса внутри колёс) когда в конце только удивляться остаётся: так вот какой был истинный план, какая тонкая и неожиданная игра! Автору это всегда удаётся на ура. Но это – активное действие – занимает от силы страниц 80. Из четырехсот. В какой-то момент задаешься вопросом, а стоят ли терпеть 320 страниц ради финальных 80-и?

Да, роман проливает свет на такие понятия как «вещающий истину», более чётко описывает действия ментата и его образ мысли, она зациклен на природе Бене Гессерит, и их отличие от Досточтимых Матрон. Но всё это – в отсутствие действий, в «стоячей воде» внутренних диалогов, философских споров (препирательства Одраде со своими товарками, в конце концов, утомляют больше всего) и т.д. Всё это должно укрепляться ощущением смертельной опасности от непримиримого и таинственного врага… Но опасности не чувствуется. Так как герои не действуют, физически не ищут способа с ним справиться. Они просто думают, рассуждают, пытаются умозаключениями найти способ, оружие… И это скучно. Невольно, контрастом, вспоминается Пол (Пауль) Атрейдес, который шёл к своей цели, а не рассуждал о ней – укреплялся как лидер, вел активную борьбу с врагами, действием выбирал путь между своей возможной гибелью, и кровавым будущим человечества…

В конце концов, начинает сверлить ощущение, что вся эта сверхразумная система человечества будущего весьма сомнительна. И это на контрасте с «чудесами» ума ментатов. Есть враг. Но Бене Гессерит даже не собирают о них сведения – кто они на самом деле, что за враг заставил их вернуться в известную вселенную (а ведь это важно – потенциальный враг, более сильный, чем Матроны!), как с ними связаны футары… Всё на умозаключениях, с постоянным упоминанием, что данных не хватает… Ну, ладно, Дункан и его друзья по несчастью, запертые на корабле-невидимке. Но ведь Матери могут путешествовать, могут вступать в контакты с футарами (кстати, показательная реакция на них, вот на гхолу они готовы плеваться, а помеси человека и животного не вызывают у них такого отторжения), или как-то по-иному собирать информацию. Но ничего этого не делают. Просто копаются в себе, занимаются рефлексией по поводу изменения планеты и т.д. В общем, ведут себя в высшей степени беспечно.

А если бы не прошло? И разве не нужен какой-либо план «Б»? В общем, какая-то невероятная беспечность.

И ещё. В «Еретиках…» было ощущение, что этим романом можно поставить большую логическую точку – все линии завершены до конца, даже линия развития вселенной, невозможность новой тирании. Здесь же – обратное. Ощущение, что автор заложил семена не просто продолжения, а превращения истории в бесконечный сериал. Так много линий, не использованных до конца, только намеченных, будто специально, чтобы использовать их в дальнейшем.

Практически классический намек на новую франшизу. И эта мысль меня почему-то огорчает. В основном, потому что представляется бесконечная череда таких вот «кирпичей», с отсутствием действий и рефлексирующими героями…

Логически (суммируя всё вышесказанное) хочется поставить роману более низкую оценку. Но тут вмешиваются эмоции. Всё-таки знание, что роман оказался последним (продолжения я читать пока не собираюсь, так как даже если они окажутся лучше оригинальных, я всё же буду чувствовать, что это «не то»), накладывает на него некую ностальгическую грусть. Всё. Это для меня прощание с миром, не во всём любимым, но, тем не менее, запавшим в душу. Прощание с героями. Прощание с колоссальными авторскими масштабами. Всё же – грустно расставаться со всем этим.

К тому же финал как всегда порадовал – такие кульбиты помнятся дорого. А ещё всегда запоминается последняя фраза. А тут кроме финального кульбита было ещё невероятно трогательное посвящение, которое пусть не сгладило некоторое разочарование от романа, но дала всему роману довольно густой эмоциональный оттенок.

Ленин – гриб?..

Ничего не могу с собой поделать – роман по большей части вызывал у меня ощущение какой-то гадливости.

Так или иначе, каждый автор старается «купить» своего читателя, своего потребителя. Но когда начинаешь понимать, что тебя покупают, становится как-то неприятно. Особенно, если делают это довольно цинично. За текстом чувствуется эго автора (ничего кроме этого романа у Пелевина я пока не читал, говорю исключительно про ощущение от данного романа). Например, можно взять и походя свести личные счеты с критиком, утопив его в говне – а чего нет, классику всё дозволено. Но даже не в этом суть. Роман о рекламе. О рекламе как божественной, сакральной силе. Но есть ощущение, что роман высмеивает не столько это явление, расцветшее гротескным цветом в девяностые, сколько его потребителя, «ротожопа» (за пояснениями термина – в наркотический трип героя). Но, читая, поневоле вспоминается, на чём, собственно, поднялся сам автор – все эти телерекламы его книг в прайм-тайм; явление столь гротескное, что сейчас уже кажущееся невозможным (были попытки что-то повторить – но даже имя этого автора не удалось запомнить, ибо такой подход уже себя изжил). Впрочем, и без этого есть какое-то внутренне ощущение (через нарочито лишённый духовности мир, полный одних ротожопов и их хозяев), что автор, продавая тебе свою книгу, рекомендует её: «Ну, тут про то, что вокруг одно быдло…». И цинично улыбнувшись, добавляет: «И ты, кстати, тоже – быдло».

На форзаце книги, в качестве рекламы автора (о, да!) написано, что автор, кумир поколения (поколения «П»?), славится сочетанием несоединимых качеств «массовости и элитарности, острой современности и погруженности в реалии прошлого, всегда увиденного под весьма эксцентрическим углом зрения, а также никем уже не оспариваемой способности заглядывать в будущее».

Хотелось бы разобрать это на примере данной книги.

Массовость и элитарность. Всё это возникает от сочетания пошлости (та же реклама, создаваемая героями не просто нелепа, какой она и была в действительности, а гипертрофированна, пошла как шутки про жопу) и лёгкой присыпки псевдоэлитарности в виде цитат из классиков (у меня это вызывало ощущение легкого кощунства – хотя, возможно, автор на это и рассчитывал) и толстого-толстого слоя «как бы эзотерики».

С последним обстоятельством даже немного интересно.

Знаете, как управлять дураками? Нужно понижать их интеллектуальный уровень, но при этом подкидывать им абсурдную неправдоподобную «истину» (Земля – плоская!); приобщать их к неким скрытым тайнам мироздания, одним словом дать дураку почувствовать, что он умнее всех остальных. Причём «истина» должна быть очень близка к страхам, создавая ощущение «а я ведь всегда догадывался!»

Автор этим и пользуется и в довольно широком спектре. Показателен символ России, лежащий на большом камне. И использует его (её) то негр (видимо, американец), то военный (видимо, наша военщина), а визуально-смысловой ряд катится дальше –

Причем «истинна» должна быть как можно более грандиозной и невероятной (Ленин – гриб!), в такую верится больше.

Есть ли в этом что-то радикально новое? Ну, «Ленин – гриб», «Хвост виляет собакой», литературные певцы наркотического трипа западного образца, «Видеодром» в конце-то концов… Только перенесённое в атмосферу чисто российских реалий, российской паранойи, российской шизы. Талантливо перенесенное – с этим я даже при ощущении гадливости от книги не могу не согласиться.

Можно поставить на книгу вполне значок «постмодернизм» и отмести мой вышеизложенные претензии. Но ведь в самом романе чувствуется не только игра с читателем (показательна фраза про поп-музыку и «альтернативу» – будто признание автора о сути своей книги: «антикоммерческая, но коммерческая»; сродни – «Ну, тут про то, что вокруг одно быдло. И ты, кстати, тоже – быдло…»), но и нешуточная претензия самого автора. Она (возвращаясь к рекламному тексту на форзаце) сводится к сочетанию: «современность и погруженность в реалии прошлого, а также никем уже не оспариваемая способность заглядывать в будущее».

Прошлое – настоящее – будущее. Проще говоря, заявка на вечное!

А с этим, по-моему, облом…

Начну с прошлого. На самом деле взгляд в прошлое (на 90-е, а книга вышла в 99-м, то есть да, прошлое) у автора довольно узкий. Герой, как и всё его изначальное окружение – мифический средний класс. Мне лично герой не близок, хотя, наверное, кому-то приятно себя с ним отождествлять; не власть, но и не колхоз («Чемпионом не становился, но и говном никогда не был, как «Тоттенхэм»). Не богатый (вон в ларьке работал, в литинститут поступал), но при этом знающий вкус «пепси» с советского детства, и с работы в ларьке пьющий дорогую водку, а потом всё такой же бедный, но снюхивающий кокаин с помощью стодолларовой бумажки… Бедняжечка. Кстати, ещё плюсик к понятию «элитарный» для тех, у кого значение «элитарность» срослось с социальным статусом. Таков вот наш обычный парень – герой. (Кстати, сюжет обсуждать не имеет смысла, вся его движущая сила – постепенное узнавание героем всё новых и более грандиозных тайн; такой и закончиться может только одним – посвящением в самое святое или смертью, как одним из видов этого посвящения). Только вот, положа руку на сердце, так жила лишь очень небольшая прослойка нашего населения. И чем дальше от столиц, тем тоньше эта прослойка становилась… Всё это «погруженность в реалии прошлого» по факту держится на рекламе (условно, так как реклама была нелепой, но всё же не настолько гротескной, как её деформировал автор), частом использовании знакомых имён (Ельцин, Лебедь, Березовский и прочее) и абсолютно декоративных вещах типа ларьков, братков, стрелок и т.д. Последнее, кстати, с тем же эффектом используют при описании 90-х и юные авторы, рождённые в 2000-х. Тоже, видимо, погружены…

Современность и будущее. И тут всё ещё хуже. Да, схватил автор тот тонкий и непродолжительный момент гротескной рекламы и гротескного пиара, в том числе политического. Запечатлел. И – всё. Нет в нём будущего. Даже нет настоящего на момент написания (я не указываю на последствия игры в «тайну», с её близостью к страхам – военщина, американцы, масоны и т.д. – автор тут стрелял веером, в определённые страхи кого-либо точно попал, но это не настоящее и будущее, а слепая игра). Ну не играет сейчас такую роль телевидение в нашей жизни, и всё тут. И, что удивительно, даже в начале нулевых уже не играло. Влияние телевидения упало. И влияние рекламы на общество потребления упало, отошло на более глубокие пласты, свыклось, переработалось психикой современного человека, как шум города, который уже не замечаешь и на который уже не реагируешь. Всё. Да и телевидение? При всей игре автора в виртуальность, он будто в упор не видел компьютеров и интернета. Даже удивительно. И поэтому в итоге все это кажется уже отжившим, отстранённым – коротенькое явление, которому автор хотел придать космическую важность. Но прогадал.

Вот тебе «современность и будущее».

Конечно, это моё стопроцентно субъективное мнение (за которое я наверняка получу кучу минусов от поклонников Пелевина, ведь это очень демократично и правильно осуждать кого-то с отличным от твоего мнением). И эмоциональное. Но вот рационально я понимаю, что некоторые вещи у автора всё же получились на уровне. Я говорил, что Америку он не открыл, но при этом не новые вещи – чисто русские теории заговора, так бы я их назвал – он использовал отлично, это вполне может зацепить. Он прекрасно разбросал по тексту романа символы, которые пусть и предсказуемо, но не без приятного ведут, как дорожка из хлебных крошек. Есть находки – тот самый «весьма эксцентрический угол зрения», с которым я не могу поспорить – от Че Гевары-буддиста, до интригующей виртуальности, что появляется, слегка будоража. Вызывает уважение некоторая смелость, особенно сейчас, когда в сторону власти даже косо смотреть опасно, не то что говорить… В конце концов, даже авторская претенциозность временами вызывает ощущение смешенного восторга – отрыжка тех лет и того менталитета, о котором и писал автор: путать наглость с предприимчивостью. Это всё равно, что восхищаться вором, которые вынул у тебя из кармана деньги, глядя тебе прямо в глаза и едва не говоря: «а я ведь тебя обворовываю!». Да и подумать над некоторыми вещами во время чтения всё-таки можно. Стоит отдать должное. Это при том чётком ощущении, что данный роман – это целиком и полностью не моё. Как говориться, долг велит сказать. Наверное, этим всё и сказано.

Один из моих любимых романов Конан Дойла – «Родни Стоун», роман о боксе. И данный рассказ (даже «боксёрская легенда») для меня как в шлейфе находится в ореоле обожания этого романа. Похожее очарование простых героев и характерных реалий (а бокс в те времена не совсем походил на современный), определённый кодекс чести и самодурство аристократии (тоже одна из тем «Родни Стоуна» – чудаковатость английской аристократии периода регентства). Блестящий тонкий стиль. Таинственность предприятия несёт с собой легкую детективную интригу. Правда суть её довольно прозрачна (особенно после сцены с дамой и неким джентльменом, плюс название кое-что выдаёт) – и эта прозрачность единственное, но, увы, весомое, что мешает сказать: «великолепный рассказ».

Честно говоря, закончив «Бога – императора Дюны» я ожидал, что действие «Еретиков…» будет развиваться непосредственно после финала предыдущего романа. Но нет, автор решил шагнуть ещё на полторы тысячелетия вперёд (и того пять тысячелетий от событий первого романа). Что ж, может оно и к лучшему. Удивительно только, что наследники-правообладатели предпочитают штамповать исключительно приквелы «Дюны», а не заполонять эти огромные пробелы, вероятно содержащие немало интересного и увлекательного.

С этим романом я ощутил, что все части-продолжения «Дюны» имеют для меня один эмоциональный слепок, вызывают одинаковое течение чувств.

Начало всегда интересно изменениями, которые произошли с момента предыдущих книг. Учитывая временные отрезки, изменения бывают очень значительными, а мир «Дюны» настолько характерен, что уже одно постижение этих изменений способно увлечь. Вот и тут – смерть Лето повлекло за собой странные деформации мира:

Параллельно проходит знакомство с новыми (даже Дункан Айдахо, по факту тоже новый) героями. Герои по-прежнему Атрейдесы. Вот только они уже другие – не Великий дом (ибо Великих домов теперь практически нет), не единая сила, а целый рассеянный по миру народ. Атрейдесы влили свои гены в общее человечество. И вот герои – новые Атрейдесы на службе Бене Гессерит – Преподобные Матери и их войны. Вопрос, почему Бене Гессерит, для меня решился чуть позже – ведь все началось с Бене Гессерит, с их генетического плана создавшего МуадДиба, в чём-то они и правда похожи на Лето Второго, хотя во многом они и были его врагами, и врагами всех Атрейдисов прошлого. Шиана с Дюны, я так понимаю, тоже Атрейдес; ну и Дункан, по факту хоть и не Атрейдес, но всегда был носителем их идеалов. Кроме Атрейдисов здесь есть, например, и Вафф из Бене Тлейлаксу и это что-то новенькое – впервые мы проникаем полностью в мир Тлейлаксу, в их мировоззрение, религию, в их планы… Героев вообще довольно много. В конце концов, я даже обманулся, представив, что главными из них будут Дункан и Шиана, которым предстоит проделать путь прародителей – Дункана и Сионы, создавших новых Атрейдисов. Но нет – они объекты приложения сил, пешки в планах. Дункана от этого даже слегка жалко – вечно он игрушка в чужих руках, жертва обстоятельств, да или просто жертва.

У романа удачное название. Еретики. Мир не просто меняется, он меняется по ходу истории. И многие изменения кажутся в чём-то даже кощунственными.

Но при этом чувствуется движение в будущее – вероятно, то самое, что и хотел Лето Второй – новые возможности сменяются все новыми.

Но я отвлекся…

В общем – начало всегда неплохое. А потом – вдруг – идёт какой-то спад. Повествование становится тягучим, медленным, скучным. И все это доходит до ощущения – ну вот, кажется этот роман самый скучный из всех. И в каждом романе (кроме первого) это ощущение есть.

Чисто технически романы состоят из довольно насыщенных, иногда довольно объёмных эпизодов. Часто автор показывает этот эпизод глазами нескольких персонажей. Иногда все это усиливается и флешбеками или отстранёнными мыслями. Всё это действует, когда есть какое-то напряжение – внутренне или внешнее. Но в середине романов это напряжение будто бы иссякает. Они сосредотачиваются на философии, на каких-то высших материях, иногда поданных довольно туманно, иносказательно. Вот так, без напряжения, меня лично эта глубина совершенно не трогает, кажется нудной и скучной. Появляются повторения. Кажется, что всё уже ясно, все ловушки уже видны. Наступает какой-то провал. А здесь я ещё поймал себя на мысли, что героям я не сопереживаю – просто не могу, даже книгу закрыть хочется. Как, например, переживать надменной и не очень умной Шиане?

Но потом – как-то потихоньку что-то вновь начинает двигаться. Будто второе дыхание открывается.

Здесь в «Еретиках Дюны» движение и вовсе становится самым интенсивным во всех продолжениях «Дюны» (но, надо сказать, что и спад в середине, на мой взгляд, здесь самый глубокий) – будто заводится мощный мотор. Вновь напряжение. Напряжение всех против всех, в каждом эпизоде. Натягивается нерв – вот-вот и порвется кровавой бойней, или непоправимой ошибкой. Да и боевых сцен становится много – и прописаны они отлично, напряжённо, с размахом. Вот тут и вся эта философия, все планы и намёки начинают восприниматься – на пике напряжения. И за героев переживается. Вот так же вот было и в первой оригинальной «Дюне», но на протяжении всего романа.

Ну и прекрасные концовки. Ударные, подхлёстывающие интерес читать дальше. Автор всегда удивляет в конце, хотя кажется, что к концу уже все известно. Но – планы внутри планов, колёса внутри колёс – и подноготная этих планов удивляет всегда. И всегда создаёт ощущение масштабов и виртуозной тонкости игры. И это просто прекрасно.

И последняя мысль, последнее ощущение. Я не знаю, что будет в «Капитуле Дюны». Кто будут её герои? Начнётся ли она сразу после событий «Еретиков…» или между ними вновь будут тысячелетия? Но впервые во всех продолжениях я ощутил в «Еретиках Дюны» завершённость. Такое ощущение, что здесь всё и можно закончить, будто все линии пришли к своему конечному значению –

Но посмотрим, что будет дальше…

Коротенькая статья-предисловие к «Еретикам Дюны», в которой автор высказал, пожалуй, главную вещь: написать что-то стоящее можно только, не думая об её успехе или неуспехе – главное сосредоточится на самом процессе, и делать своё дело честно. Не открытие Америки, конечно, но от автора действительно популярного произведения такое услышать нужно. К тому же он тем самым вызывает к себе большее уважение.

Из мельком упомянутых вещей (например, о количестве отказов и практически нулевой рекламе первого романа – «Дюны») меня удивило заявление автора, что некоторые части «Мессии Дюны» и «Детей Дюны» писались параллельно самой «Дюне». Я-то всегда думал что продолжения и замыслились уже после успеха первого романа – настолько он выглядит цельным и обособленным.

Интересно, были ли у автора уже тогда намётки и на дальнейшие продолжения?