Игра престолов (Game of Thrones), 8 сезонов, США, Великобритания, 2011 — 2019
*** Сбирая «кучку могучих»
«Когда боги хотят наказать нас, они исполняют наши мольбы», – писал Оскар Уайльд в «Идеальном муже», комедийной пьесе о честности и любви, шантаже и коррупции. Мне бы очень хотелось сделать это изящное и глубокое высказывание ключом к дешифровке судьбы «Игры престолов» в целом и пониманию его незабываемого восьмого сезона в частности, но, увы, оно несовременно и потому кажется наивным и неподходящим. Проще сейчас надо быть и понятнее, ближе к людям и их естеству. Примерно как в анекдоте: «… Ну исполнила Золотая Рыбка его желание, целых три раза. Так себе исполнила – рыба всё-таки». Уже лучше, но всё-таки плохо, потому как мелко и пошло. Выход из этой ситуации может быть только один – использовать обоих «скакунов» сразу. Назову первого Пегасом, второго Ослом, что приходится товарищем Шреку. Запрягу их в свой шарабан парой, а на козлы посажу сильно отяжелевшего перед завтрашним похмельем и потому поминутно засыпающего поручика Ржевского. Поехали!
*** Милый разговор с лошадиными задницами
«Игра престолов» деградировала постепенно, неуклонно и неостановимо, от сезона к сезону. Чтобы заметить и полностью осознать этот печальный процесс, достаточно начать смотреть сериал повторно, с начала – и совсем не обязательно до самого конца. Кому насколько терпения хватит. Обратите внимание: при этом напрочь исчезает эффект того, что подменяет здесь интригу, «кто-кого-куда-как» в ослином эквиваленте, получаемое удовольствие перестаёт быть оргазмическим и больше напоминает судорожный результат ритуального супружеского секса при работе сутки через сутки одного из – а то и обоих – супругов. Все допущенные бригадой сценаристов и прочих феноменально узких специалистов промахи и ляпы без клубов пыли от галопа в погоне за «а что же дальше будет?» обретают поистине пугающую чёткость.
Сюжет литературной серии Джорджа Мартина был без малого великолепен, хотя и рассчитан на любителя подобного жанра. Вещи такого уровня невозможно перенести в кинематограф без адаптации, и неизбежные изменения воспринимались зрителями пусть с некоторым раздражением, но в целом достаточно благосклонно, что подтверждается изначально высоким и постоянно растущим до восьмого сезона рейтингом сериала. Это Питера Джексона с его трилогией по книгам Дж. Р. Р. Толкина здесь можно назвать первопроходцем, ведь именно он собрал на свою голову лавину «подарков» от тогда ещё диких белок, чаек и бандерлогов. «Игра престолов» пошла по уже проторённому пути, но так разогналась в пьяном угаре, что обогнала и насмерть затоптала неспешно продвигающуюся в поисках ей самой ещё неизвестной цели «Песнь Льда и Пламени». «Мартин обалдел прямо в кинотеатре!» – оборачивается ко мне ослиная морда. Какой там «кризис творчества», когда Осёл целиком и полностью прав, и автору остаётся только выразить соболезнование. Будь я Джорджем Мартином, так тоже потерял бы всякое желание продолжать писать цикл после произошедшей трагедии.
Отказавшись от следования букве и духу «возмутительно медленно» пишущегося литературного источника, что смог предложить кинематограф взамен? «Псевдонатуралистическую лоскутную и лубочную картину территориально разделённых на периоды Средних веков, многочисленные исторические аллюзии, сцены физического, психического и сексуального насилия, вульгарное обнажение, шаблоны профанного фэнтези, примитивнейшие детективные комбинации, модные образы современной поп-культуры и неприкрытые до смешного заигрывания с воинствующей толерантностью…» Но тут чуть не опрокинувшая шарабан попытка взлёта Пегаса в поднебесье, к валькириям, музам и Рихарду Вагнеру, счастливо прерывается и приземляется озорной песенкой Сыендука, исполненной Ослом под фонограмму:
Почему, как могло случиться такое с изначально выигрышным по всем статьям и денежно обеспеченным на зависть многим и многим проектом? Осёл начал было о том, что создатели сериала «зазвездились», но его оттёр в сторону воодушевившийся Пегас: «Возгордилась команда сценаристов, режиссёров и продюсеров, и восстала в душе своей на первенство автора-творца, и отвергла его, и сама оказалась низвергнутой и отторгнутой от благодати…» Тут Осёл сбивает любимцу муз дыхание метким тычком головы, и, поправив хвостом неизвестно откуда взявшиеся на его морде очки, заканчивает: «Произошло головокружение от успехов при коллективизации творческого процесса. Излишне ретивые исполнители в своей самодеятельности потеряли генеральную линию произведения». Гм. А что, ведь оба скота дело говорят!
*** Когда взялись за вожжи пьяные гусары…
Вызывает тоску и недоумение потеря внимания к актёрам из массовки. Вспомните свадьбу кхала Дрого: ах, какие тела, какая пластика, сколько энергии, агрессии, страсти и вожделения! А дальше что? Почти пузатые сутулые и одетые дотракийцы с тонкими руками сидят мешком на колбасном материале. Тут поручик Ржевский ненадолго просыпается и презрительно кривится, явно собираясь что-то добавить, но его голова снова бессильно падает на грудь. Пожалуй, оно и к лучшему. Ну его, обратите лучше внимание на разницу подаваемых образов в начале и после хотя бы по этим нескольким вехам: восточный базар, любой крупный город, Безупречные, кхаласар на кочевье и марше, армии Вестероса, толпы зомби, постельные сцены. Была плотность и насыщенность каждого кадра, было буйство колоритных деталей, отдельные запоминающиеся персонажи почти в каждой сцене – и вдруг их сменили показываемые мельком усреднённые бесцельные юниты без изюминки и соответствия окружающей среде, а также без требуемого по смыслу свойства и качества. Увы, но те же самые изменения видны в подаче пейзажа и прочих декораций. «Детали – это вам не корявый горбыль ларька, что уйдёт под сайдинг», – начинает Осёл. «Детали – это душа и глубина любого произведения!» – в тон ему заканчивает Пегас. «Си-и-иськи! И драгу-у-уны! Завсегда-а-а!» – вдруг неожиданно для всех взрёвывает Ржевский, вздымая неведомо когда обнажённую саблю к небу и дико поводя кругом выкаченными и налитыми дурной кровью глазами…
Нарушение соотношения времени и пространства – это уже серьёзно. Звучит заумно и странно, но с этим моим утверждением согласны всё ещё вздрагивающие и прижимающие уши после недавней выходки до того смирного кучера тягловые Осёл и Пегас. Окончательно проснувшийся поручик даже не интересуется: он, вполголоса напевая так полюбившуюся ему строчку, взялся нахлёстывать пару. Саблю спрятал – уже хорошо. Пешие, конные, парусные и драконные перемещения по карте мира должны отнимать разное количество времени? Разница в пройденном за день расстоянии для армии и небольшого мобильного отряда или ничем не обеспеченного одиночки есть? А как вам сверхсветовые или даже червоточные драконы, успевающие всегда и всюду? Всё это мелочи, не стоящие внимания? Никак нет. По-моему, одним только этим рушится физика пусть вымышленного, но всё-таки реалистически поданного мира, действие сбоит от эпопеи к сценической постановке, теряется масштаб происходящих событий.
Разрушение причинно-следственных связей или, если хотите, убийство внутренней логики повествования, случившееся по прямой вине и злонамерению коммерциализации сериала – это уже признак не деградации, а гангрены. Да, мир «Игры престолов» фэнтезиен, но, несмотря на некоторые фантастические допущения, он обещал быть упорядоченным и основываться на общих с миром реальным незыблемых законах бытия. Кроме того, единый стиль – в нашем случае законы художественного мира произведения – должен был сохраняться от первой и до последней серии в заявленных и обозначенных реалистично-натуралистических границах. Пусть некоторые Таргариены здесь не горят, Бородатый Дурашка снова встал и пошёл, а местного Робина Гуда оживляют по десять раз кряду – здесь это нормально. Но никаким героям никак нельзя изображать Астерикса и Обеликса против римлян или налёт Иккинга верхом на Беззубике, поскольку это уже совсем другие жанр, стиль и мир.
Направленность сериала на получение наибольшей прибыли поставила его в унизительную и прямую зависимость от рейтингов зрительской аудитории. Всё до обидного просто: чем больше затраты, тем быстрее они должны окупаться. Пускай Джордж Мартин вынашивает каждый последующий роман хоть по двадцать два месяца – зачем нам слоны? Поставим клонирование того, что уже есть, на поточное производство. Что нравится большинству, если не всем? Правильно: секс, насилие, измены, зомби, драконы и скорость. Именно коммерческий подход породил алогичный постулат «Джон Сноу не может умереть». Так, что там ещё может значительно повлиять на рейтинг?.. И сюжет окончательно потерял всякий смысл от множества абсолютно внешних для него, разнонаправленных и часто противоречащих друг другу вводных. «Си-и-иськи! И драгу-у-уны! Завсегда-а-а!» – не устаёт уже горланить Ржевский, нещадно хлеща Осла с Пегасом… Гм. Что там писал Оскар Уайльд?
*** «Приплыли», хоть это и не Репин
Угодить всем и сразу невозможно, результаты попыток сделать приятно хоть понемногу, но всем – и никого не обидеть при этом – смешны и жалки, а Джордж Мартин в нокауте и уже ничем не сможет помочь. Что же делать? Зима близко, и наступают голодные времена, и Санса Старк сетует, чем же ей кормить такую прорву народу и взрослых драконов… Выход очевиден: забой основного поголовья персонажного скота, мясоед и карнавал! Резать и рыдать, рыдать и резать – и тут же, никого не стесняясь, смеяться и безумствовать!
Восьмой сезон стал рекордсменом по жанрово-стилистической неразберихе, а также по неизменному алогизму и красочности сцен (взять хотя бы оборону Винтерфелла с её искрами света, гаснущими во тьме). Крепко взятая за жабры Золотая Рыбка старается, как может, но она по определению рыба… «Махровая ванговщина» диалогов кажется здесь лишней, но, если убрать её отсюда, останется один лишь бредовый поток бессознательного, или сна по зрительским подавленным желаниям наяву. Кто воссядет на Железный Трон? Арья Старк – девочка или мальчик? Найдёт ли своего идеального мужчину Серсея Ланнистер? Какой герой уложит на лопатки Бриенну Тартскую? Когда же появится Владыка Света? Кто сильнее, Пёс или Гора? Кто хитрее, Тирион или Варис? Титул Рыцарь-на-века достанется Джораху Мормонту или Джейми Ланнистеру? Кому в действительности нужна Милопопа Драконишна? И тому подобное. Все шесть серий – будто один специальный выпуск, посвящённый ответам на письма телезрителей.
И наконец, меня до чёртиков пугает троящийся (-четверящийся-пятерящийся-…) эпилог в последней серии восьмого сезона. Не все курицы, несущие золотые яйца, были зарезаны и съедены в мясоед. Видимо, так, на всякий случай… Прямо вижу золотой век царствования королевы-девственницы Елизаветы 1, открытие, завоевание и разграбление Америки и, спасибо группе «Мельница» за образ и настроение, бегство «На север»:
На чужих берегах — переплетение стали и неба,
В чьих-то глазах — переплетение боли и гнева;
Эй-ох! — взрезаны вихри узорами крылий;
В вое ветров мы слышали песни последних валькирий.
Вспорото небо и взрезаны волны драконьею пастью;
Светом и ветром ныне пронзает звенящие снасти,
И Луна — я ее ждал и любил как невесту;
Нам не до сна, мы дети богов — наша участь известна.
Строгой, пожилой и одинокой учительнице начальной школы вдруг начинает казаться, что учеников её класса стали подменять злобные чудовища, преследующие свои загадочные цели…
***
Музыка и шум. Они первыми встречают зрителя, и они же участвуют в действии на правах полноправных актёров. Громкая, плотная, величавая и возвышающая мелодия властно ведёт за собой в сюжетном танце – но её перебивают, сквозь неё постоянно прорываются многочисленные раздражающие звуки. Электрический гул настенных часов. Морзянка мелких резких клевков и слишком долгих скоблений мелом по гладкой поверхности школьной доски. Толкающиеся в уши, как при надетом стетоскопе, бухающие и одновременно шаркающие шаги. Оскорбительные смешки. Неумолчный птичий гомон. Чей-то невнятный шёпот. Шелест страниц. Какие-то шорохи… Какое множество звуков, оказывается, издевается над здравым смыслом на самой границе восприятия! Шумы то нарастают, то почти пропадают. Дышат, оживают, прорываются сквозь гармонию музыки, нарушают её – и перегружают, утомляют сознание, сливаются в неясный разнородный гул. Да, именно в гул, или «The Hum», он же «Стон Земли» – тот самый низкочастотный пульсирующий шум, который способно слышать лишь около двух процентов людей, причём чаще всего старше пятидесяти пяти лет.
Старая бездетная женщина, закованная в латы старомодного приталенного костюма, вооружённая смертоносным копьём указки, с туго скрученными на затылке рыжими волосами и сурово сжатыми губами полководца. Она – лицо этой картины. Её снимают со стороны, но именно она создаёт всю окружающую атмосферу. Здесь именно она становится призмой нашего восприятия. Это её шум в ушах мы слышим. Это её головную боль мы видим. Это её страхи оживают перед нашими глазами. Это её лицо сминается в уродливой гримасе животного ужаса, пугая нас больше всей мистики и жути фильма… Дети – который уже по счёту класс я веду? Они смеются надо мной. Они меня даже не боятся… Дорогая, на кого ты стала похожа! Среди мальчиков всегда были упрямцы и буяны, но девочки-то, девочки! Какой цинизм! Куда катится мир?.. Меня – на улицу? На пенсию? В могилу? Как Ваше здоровье, Любовь Аркадьевна? Не дождётесь!
Давящая, отупляющая усталость. Боль. Слишком много боли по всему телу. Она, подобно шуму, концентрируется в голове, плещет в черепе, давит на глаза изнутри, покрывает их липкой едкой слизью, вгрызается в затылок, стучит в висках, сбивает с ритма сердце и незаметно для тебя запирает дыхание. Приходится прилагать усилие для того, чтобы снова начать дышать... Завтра случится что-то страшное – завтра случится – случится – завтра – страшное… Боль, как шум, без умолку жужжит в голове, заглушает и путает мысли. Плывёт на волнах боли и неясного гула сознание, сужается угол зрения, темнеет и размывается реальность, плывут и растекаются детские лица… Она знает – я знаю – они знают, что я знаю… Боль и страх варятся в голове, доведённой до кипения неумолчным гулом, как яйца в кастрюле.
Театр практически одного актёра. В кадре нет того, чего не видит скрученный в тугую пружину и утративший смысл жизни преподаватель. Расфокусированный взгляд, периферическое зрение, тоннельное мышление. Есть она, её класс и её страхи. Другие люди должны быть в школе повсюду – но их нет, потому что она их не замечает. Полутьма, отсутствие людей вокруг и давняя потеря одного действительно нужного человека. Мужа? Классная комната, коридор, туалет, кабинка в нём и квартира, кухня и опустевшая спальня с двумя кроватями и фотографией на тумбочке. Толстые кривые стёкла очков, забрала арочных окон, мутные зеркала в недостаточно освещённых комнатах и искажённые тени на стенах. Мир одиночества, пульсирующей боли, невыносимого непрекращающегося шума, постоянной усталости и страха. Недоброе зазеркалье, в котором привычное и ясное стало незнакомым и пугающим. Мир, в котором вместо вселенской гармонии музыки сфер избранник слышит непрекращающийся скрежет великого множества маленьких когтистых лапок по хрусталю сферы мира снаружи. Не лопнула бы тонкая скорлупа…
***
Короткий метр для экранизации небольшого рассказа стал почти идеальным решением. Менее четырёх тысяч слов в тексте Стивена Кинга, чуть более тридцати минут в формате аудиокниги – и полчаса видео здесь. Несмотря на заметную «русификацию» художественной действительности, история значительно не изменилась и даже не потеряла всей прелести переводной литературы, заключающейся в отстранённости от житейского опыта читателей, который способен иногда самопроизвольно вмешиваться и вносить неожиданные коррективы, мешая цельному восприятию картины. Мало кто из нас, зрителей, учился в старинном особняке частной школы с персональными партами!
В отличие от первоисточника, экранизация получилась завязанной и зацикленной на психике главного героя, стала восприниматься более личной и менее объективной, но одновременно значительно увеличила этим силу своего воздействия. Татьяна Кузнецова, опытная актриса театра и кино, прекрасно справилась с поставленной задачей. Участвуй дети и остальные персонажи в действии хоть немного активнее, стань они более чем расставляемыми фигурами декорации – весь эффект мог бы исчезнуть из-за разницы в актёрском мастерстве и появления дополнительных субъектов повествования.
Цитата-эпиграф из высказывания Стивена Кинга о том, что монстры реальны, находятся внутри нас и иногда берут верх, усиливает впечатление «монотеатральности» происходящего, но подталкивает понимание смысла произведения к однозначно психиатрической интерпретации. Возможно, это сознательный ход Александра Домогарова младшего. Сохранение оригинальной концовки голосует за это предположение, частично выправляя получившийся перекос неожиданно возникшим сомнением в правильности использования только рационального подхода. Краткое напоминание о стихе четырнадцатом девятнадцатой главы Евангелия от Матфея сразу после эпиграфа дополнительно добавляет вариативности, поскольку толкование его самого далеко не однозначно, особенно в контексте полного высказывания Иисуса о семье той же главы. Ну что же, не всё в мире этом поддаётся измерению, исчислению и обоснованию!
***
«И приступили к Нему фарисеи и, искушая Его, говорили Ему: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею? Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Они говорят Ему: как же Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться с нею? Он говорит им: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с жёнами вашими, а сначала не было так; но Я говорю вам: кто разведётся с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведённой прелюбодействует. Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано, ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит. Тогда приведены были к Нему дети, чтобы Он возложил на них руки и помолился; ученики же возбраняли им. Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное. И, возложив на них руки, пошёл оттуда». // Библия, Евангелие от Матфея, 19: 3-15.
«Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жёны, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их. Ной же обрел благодать пред очами Господа».//Библия, Книга Бытие, 6:1-8.
***
Библейские сюжеты давно и прочно вошли в нашу жизнь. Вряд ли есть человек, не слышавший о «запретном плоде» или «первородном грехе». Одним из наиболее известных мотивов, имеющих аналоги практически в любой религии и в мифологии разных народов, является история о Великом потопе — глобальном бедствии, которым Бог наказал человечество за его многочисленные грехи.
Единственным праведником накануне библейского Потопа был Ной — набожный отец семейства, которого начали посещать ужасные видения. Поняв, что всех ждет неминуемая гибель, Ной принялся за строительство ковчега — гигантского судна, которое должно было спасти его и близких от бушующих волн. Однако Ною пришлось бороться не только со стихией и собственными страхами, но и с вполне осязаемым злом: остальные люди, осознав истинность угрозы своей жизни, тоже захотели спастись. Только вот для них места в ковчеге не было…
***
Версия Всемирного потопа от Даррена Аронофски напомнила мне своей смелостью и размахом древнегреческие постановки. Чем? Использованием того же метода переосмысления широко известных публике мифологических сюжетов, в переигрывании которых уже тогда, в античности, каждый раз старались заострить внимание на чём-то новом, осветить всё те же факты с неожиданной стороны. Конкретно в этом фильме получилась довольно сильная по воздействию современная сценическая драма, использующая приёмы и декорации уровня и стиля кинематографической вселенной Marvel, но вместе с тем задающая целый ряд неудобных – как ни поверни – вопросов.
Отчего запил Ной, ведь он праведник? Чего лично ему, Ною, стоило отделение «чистых» людей от «нечистых», видение множества трупов на поверхности воды и внимание воплям и стукам гибнущих снаружи? Какова личная мера ответственности Ноя, насколько тяжело его бремя, как могла отреагировать на случившееся его, праведника, совесть?
Из-за чего вдруг Хам стал так недобр к своему отцу? Неужели только из-за того, что «в любой семье не без урода»? Как он смог стать самостоятельным? Почему, для чего и куда ушёл он в новом мире? Всё ли в мире допотопном заслуживало безоговорочной гибели без надежды на возрождение и преемственность?
Наконец, каково это – продолжать род людской, чувствуя себя грешным не менее всех тех, кто остался вне ковчега и утонул?
***
Фильм Аронофски я не могу назвать антирелигиозным или оскорбляющим чувства верующих. Почему? Для него эта картина отнюдь не глумление над христианством, а чистая работа с общекультурным мифом, мотивом, образом. В библейском мифе человек – объект действия и пешка в руке всемогущего Бога. Здесь, в кинематографической драме, тот же человек в том же сюжете становится уже субъектом действия, личностью, способной хотя бы внутри себя оспорить божественную волю и роковую предопределённость всего. В этом ключе можно сравнить «Ноя» Аронофски только с трагедией «Прометей прикованный» Эсхила – почти те же глубина и накал чувств при внешнем фактическом послушании.
Что хотел сказать Даррен Аронофски зрителю, что он показал в своём фильме? Всмотритесь, вдумайтесь: конец света уже был, и Надежда на спасение действительно оказалась Истиной. В этом, возможно, и заключена суть картины. Режиссёр нисколько не погрешил ни против самой ветхозаветной истории, ни против её религиозных смыслов.
Всегда, слышите, всегда есть надежда на спасение. Не только данью современной мифологии комиксов явлены в фильме несуразные каменные монстры, а ещё и как символ освобождения, прощения любой души, как бы низко она ни пала и как бы глубоко она ни оказалась заключённой в материальное. Даже на выжженной — так и просится сказать «радиоактивной» — пустоши из ничего благою вестью падают цветы, взрывается из одного-единственного сохранённого зерна необходимый для строительства лес, пробивается из сухой скалы источник, не оставивший поиски слепой старик находит ягоду за мгновение до конца света, и рожает двойню искалеченная, ставшая бесплодной женщина.
Отец Джеймс — католический священник в небольшом провинциальном городке Ирландии — слушает покаяние, на котором невидимый в кабинке исповедальни прихожанин сообщает ему, что в течение многих лет подвергался сексуальному насилию со стороны ныне покойного священнослужителя. Прихожанин делится с Джеймсом своими размышлениями о том, что на гибель плохого священника никто не обратит внимания, тогда как убийство хорошего может заставить общество задуматься. С этими словами он даёт святому отцу неделю на то, чтобы привести в порядок дела, после чего Джеймс будет убит. Однако вместо того, чтобы начинать готовиться к смерти или обратиться в полицию, в отпущенный ему срок священник занимается обычными повседневными делами, стараясь изменить жизнь своих прихожан к лучшему…
***
Очень жестокая и страшная, одновременно с этим смешная и, к сожалению, нужная драма, смотреть которую так же тяжело, больно и неприятно, как разрабатывать конечность после перелома или восстанавливаться и набирать былую спортивную форму после затяжной тяжёлой болезни. Пока находишься в стенах больницы или у себя дома, ещё терпимо – ведь ты среди таких же, как ты, в окружении врачей и родственников, пусть даже остаёшься ночами один на один с собой или вообще одинок – но стоит выйти к людям на улицу, в магазин, на спортивную площадку к подъезду, в тренажёрный зал или на стадион со своей хворобой… Только чувство юмора поможет пережить это и не озлобиться.
"Чёрная трагикомедия" на общечеловеческие вечные темы в декорациях религиозности максимально доходчива именно сейчас, когда интеллигентные люди знают христианство преимущественно по Википедии или другим опосредованным источникам и не читают собственно библейские книги даже как часть общей культурологии, когда большинство забыло не только догматы и положения, но и явное значение основных символов, образов и ритуалов этого вероучения. Именно сейчас, когда при всём внешне соблюдённом гуманизме и толерантности только ленивый не плюнет походя в сторону христианства при малейшем упоминании о нём, неосознанно следуя правилам «хорошего тона», этот фильм особенно актуален.
Что мы чаще всего видим, слышим и читаем в интернете, мессенджерах и средствах массовой информации в связи с христианством? В основном там идёт примитивный и откровенный репост нелицеприятных сообщений, задавливающий одним своим количеством любое инакомыслие: педофилия и гомосексуализм, коммерциализация ритуалов и крохоборство, стяжательство и гедонизм, заигрывания с политикой и фарисейство в среде церковно- и священнослужителей… На тематических церковных теле- и радиоканалах всё остаётся гладко, сладко, специализированно, зачастую оторвано от мирской (так и тянет сказать «реальной») действительности и тоже далеко не так хорошо, как могло бы быть. «Голгофа» ирландского режиссёра Джона Майкла Макдонаха оказалась способной учить смеясь, раздавая тумаки направо и налево, но не обличать и не поучать при этом.
Что мы видим в фильме? Насквозь порочное, привычное и устоявшееся общество в миниатюре, противное не столько верующему, сколько просто нормальному – да и любому другому – человеку со стороны. Общество, прекрасно знающее о своих недостатках и бравирующее ими. Безлично-агрессивную толпу, вседозволенностью и безнаказанностью приученную свободно проявлять эту агрессию любой из своих ложноножек против каждого, кто сделал попытку приподняться над уровнем её среднего представителя или кому не повезло выделяться от природы, кто не желает «мазаться общей грязью» или всего лишь не хочет выпивать вместе со всеми по пятницам. Общество нетерпимой до экстремизма извращённой навязанной толерантности – и христианского священнослужителя в нём.
Священника не образцового, но пришедшего к принятию священного сана по доброй воле, полностью осознанно и в зрелом возрасте. Редкого в наше время специалиста, пытающегося добросовестно исполнять свои обязанности в заведомо невыполнимых и невыгодных для него лично условиях. Человека далеко не идеального, но пытающегося стать лучше и одновременно стремящегося помочь другим. Человека, остающегося человеком в любых условиях и при любых обстоятельствах.
«Вы хороший священник, и я Вас убью, но не сейчас, а через неделю, в воскресенье", – так обыкновенное ирландское захолустье становится Голгофой для одного хорошего и действительно толерантного человека…
Я не вижу в этой истории любви. Более того, мне смешон и откровенно жалок мужчина, попавший в настолько полную зависимость от дрянной девчонки, а её мотивацию я даже представить себе не могу. Хорошо вижу одно: оба героя одержимы, и лишь объект приложения страсти у них разный, явный у него и скрытый у неё. Безмерный эгоизм и желание абсолютного, «вещного» обладания у Гумберта. Первобытное, времён до возникновения понятия «проституция», обезьянье бесстыдство Ло.
Любовь, первая и чистая, была раньше, в далёком прошлом. У мальчика, которого больше нет, и у девочки, которая давно умерла. И тут не имеет никакого значения то, что воспоминания представляют всё в идеальном виде, а судьба, смеясь, подбрасывает второй шанс. Истинная трагедия в том, что первая любовь оборвалась на взлёте, вырвав из детских рук только что подаренную игрушку. Шарик лопнул, конфета упала в грязь, а боль утраты, любовно хранимая и лелеемая все годы взрослой жизни, протухла и отравила душу.
Плачущий маленький мальчик перепрел за годы в компостной куче обид, переродился в маниакально-сентиментальное чудовище и одержал верх над рассудком взрослого мужчины. Почему роскошнейшая и умная Шарлотта не смогла выдержать конкуренцию со своей едва начавшей жить и оформляться дочерью? Потому, что испорченному мальчишке ни к чему женщина, он хочет куклу.
Чего хочет кукла Ло? Неизвестно – нет, это мне этого не понять. Я не верю, что её признание в конце соответствует истине. Девчонка на протяжении всего фильма откровенно издевалась над Гумбертом, с чего бы ей сказать правду и тогда? Могло ли это стать местью за мать? Я не уверен и в этом.
Лолита в фильме полностью проявила набоковскую, «истинную свою сущность — сущность не человеческую, а нимфическую (т. е. демонскую)".* Редкая зрелая и опытная женщина сможет так чувствовать, зеркалить и удовлетворять все желания мужчины, как это получилось у двенадцатилетнего бесёнка со скобками на зубах. Нет, она не стала мифическим суккубом или вдруг, экстерном, взрослой и властной женщиной, Ло осталась девочкой. Ребёнком, самозабвенно танцующим взрослые танцы. Ребёнком, наивно играющим роль во фривольном спектакле. Ребёнком, увлечённым чужой игрой. Ребёнком, насильно и с корнем вырванным из детства: «Мелодия, которую я слышал, составлялась из звуков играющих детей, только из них. (…) И тогда-то мне стало ясно, что пронзительно-безнадёжный ужас состоит не в том, что Лолиты нет рядом со мной, а в том, что голоса её нет в этом хоре».*