Круглый стол «Может ли автор сделать себе имя на публикации рассказов?» // секция самиздата и самопродвижения авторов
Очевидно, что фантастический рассказ — не тот жанр, который может принести автору всемирную славу. Даже на Западе, где существуют давние традиции издания «малой формы» и многочисленные специализированные площадки, признанных рассказчиков раз-два и обчелся. Тем не менее фантастические рассказы пишутся (и издаются) в России бесперебойно. Зачастую это действительно яркие, талантливые произведения. Некоторые из них шумно обсуждаются, собирают урожай премий, похвалы критиков… и бесследно исчезают за горизонтом событий, никак не повлияв на репутацию авторов. На Петербургской фантастической ассамблее мы не только поговорим о том, что мешает современному литератору сделать имя на фантастических рассказах, но и попробуем найти способ обойти эти препятствия, разработать своего рода карту минных заграждений. Среди участников круглого стола — Леонид Каганов, едва ли не единственный автор, сумевший на рубеже веков добиться широкого признания именно благодаря «малой форме», Лев Лобарёв, на протяжении нескольких лет возглавлявший журнал «Мир фантастики», а также другие писатели и издатели, чья деятельность непосредственно связана с этим сложным и безумно интересным жанром.
Круглый стол «Сатира в фантастике» // общелитературный и фантастический блок
Сатира и фантастика идут рука об руку как минимум со времен Аристофана (V век до н.э.). Разные источники относят к числу крупных сатириков ХХ столетия Джорджа Оруэлла и Олдоса Хаксли, Карела Чапека и Терри Пратчетта. А вот отечественные литераторы в последние десятилетия этого жанра отчего-то чураются. Из ныне живущих российских фантастов «жечь глаголом» на всю катушку продолжает один лишь волгоградец Евгений Лукин — за что честь ему и хвала. Но что же другие, почему иссяк этот источник, казавшийся бездонным? Попробуем разобраться вместе! На Петербургской фантастической ассамблее писатель и литературовед Алан Кубатиев расскажет о предыстории сатирической фантастики, о том, какие приемы и повествовательные стратегии используются в жанре, — ну а редактор и библиограф Андрей Ермолаев проиллюстрирует теорию живыми примерами из прозы Евгения Лукина, а заодно и из его песен, собранных в альбоме «Погляжу я на жизнь с горькою усмешкою…». Ведет круглый стол Лев Лобарёв, в 2012 году опубликовавший книгу Е. Лукина «Бал был бел», которая до сих пор остается самым полным собранием поэзии волгоградского «живого классика».
Сейчас, когда к выходу готовится антология-трибьют "Голос Лема", ящитаю, самое время вспомнить о последней книге самого пана Станислова, изданной у нас в 2015 году запредельным тиражом 2000 экземпляров (это был горький сарказм). Рецензия опубликована в журнале "Мир фантастики" — эта версия авторская, несколько расширенная.
С бора по сосенке
Станислав Лем. Черное и белое: Публицистика. / Пер. с польского. — М.: АСТ, 2015. — 640 с. — (Станислав Лем). 2000 экз. — ISBN 978-5-17-084929-1.
Новая книга Станислава Лема составлена по принципу «с бора по сосенке»: под одной обложкой собраны интервью, предисловия и послесловия, рецензии и разрозненные статьи польского классика на разные темы. Однако нашлось на этих страницах место и для рассказов — в том числе до сих пор не знакомых русскоязычному читателю.
Собственно, рассказов в новом сборнике Станислава Лема совсем немного: всего четыре штуки. Ни один из них не претендует на статус безусловного шедевра — даже философская притча «Черное и белое», удостоившаяся отдельного разбора в статье философа Павла Околовского «Теология дьявола Станислава Лема» (обратите внимание на двусмысленность названия). Тем не менее, это важная составляющая книги. Рассказы подтверждают, что даже в весьма почтенном возрасте Лем сохранил способность писать остроумно, живо и увлекательно — что, безусловно, внушает уважения. Как известно, в определенный момент автор «Соляриса» и «Футурологического конгресса» разочаровался в художественной литературе и переключился на публицистику, футурологию, философию, литературоведение — в общем, на то, что мы собирательно называем «нон-фикшн». Печально для любителей фантастики, но вполне предсказуемо. Тем более что на самом деле читатели немногое потеряли. Рискну показаться банальным, но сочинения Станислава Лема, в том числе публицистические, переполнены смыслами, нашпигованы концепциями, идеями и парадоксами как рождественский гусь яблоками. По большому счету любой его текст заслуживает развернутой аналитической статьи — не только рассказы, но и каждое интервью, каждая юмореска, каждое предисловие или рецензия.
Существует ироническое определение: «критик — тот, кто рассказывает автору, как написал бы его роман... если бы умел писать». Думаю, даже самый прожженный скептик не усомнится, что уж что-что, а писать-то Лем умел. Однако все его рецензии, вошедшие в эту книгу, строятся по именно принципу «как бы я написал этот роман» (если исходная посылка захватила рецензента, как в случае с «Левой рукой тьмы» Ле Гуин) или «почему я ни за что не стал бы этого делать» (рецензия на «Время перемен» Роберта Сильверберга). Порой эрудиция подводит автора: «Первые детективные романы появились в девяностые годы девятнадцатого века», — пишет он в эссе «О детективном романе». Неверно: «Женщина в белом» Уилки Коллинза написана в 1860-м, «Лунный камень» — в 1868-м, а «Тайна Эдвина Друда» Диккенса начала публиковаться в 1870 году. Но даже исходя из заведомо ложных предпосылок Лем делает крайне любопытные, точные и парадоксальные выводы. По большому счету, чужой текст важен для него лишь постольку, поскольку дает повод для собственного высказывания — даже если речь идет о послесловии к таким важным произведениям, как «Убик» Филипа Дика или «Пикник на обочине» братьев Стругацких.
Особые отношения сложились у классика с футурологией. С одной стороны, он страшно гордится своими многочисленными сбывшимися прогнозами и ни на секунду не дает забыть читателям, что именно он, Лем, придумал фантоматику («виртуальную реальность»), предсказал ряд социальных конфликтов, связанных с внедрением нанотехнологий, биотехнологий, IT-технологий и т.д. С другой стороны, его дико бесит ненадежность прогностических инструментов — и самодовольство профессиональных футурологов вроде Фрэнсиса Фукуямы, систематически попадающих пальцем в небо, но не спешащих признать свои ошибки. Станислав Лем, впрочем, тоже не без греха. Порой его прогнозы сбываются с пугающей точностью вплоть до мелочей: к примеру, еще в 1981 году в эссе «Тобина» он с высокой точностью предсказал неизбежность появления таких средств релаксации, как кровавый автомобильный симулятор «Carmageddon» — а заодно описал весь клубок этических и юридических проблем, связанных с этим жанром компьютерных игр. В то же время в рассказе «Последнее путешествие Ийона Тихого» (написан в 1996-м — через 12 лет после «Нейроманта» Гибсона и за три года до «Матрицы» Вачовски) классик рассуждает о будущем интернет-преступности с трогательной наивностью, заставляющей вспомнить советскую фантастику «ближнего прицела», все эти «самонадевающиеся ботинки», высмеянные еще Стругацкими в повести «Понедельник начинается в субботу». Не будем забывать однако, что Станислав Лем не претендует на роль библейского пророка: его работа задавать вопросы и предлагать версии, а не давать универсальные ответы. Ну а то, что угадывает он чаще иных профессионалов, сделавших прогностику делом всей своей жизни... Железная логика и развитая интуиция, помноженные на чудовищную эрудицию — страшная сила, ребята.
Лоскутность, неоднородность материала мешает сравнить «Черное и белое» с главными книгами Лема, изданными на русском — «Солярисом», «Непобедимым», «Философией случая» и т.д. И все же сборник заслуживает самого пристального внимания — хотя бы потому, что дает обильную пищу для ума и до некоторой степени обнажает творческий метод и интеллектуальную стратегию великого мыслителя. Нашим научным фантастам, молодым и не очень, есть чему поучиться.
Календарь напоминает, что сегодня не только вручение "АБС-премии", но и день рождения Анджея Сапковского. Встречались мы неоднократно, в Киеве на "Портале" как-то даже посидели вдвоем в моем номере (когда в других номерах все уже было выпито). Но интервью я у него ни разу не брал — как-то не сложилось. Зато в 1990-х я опубликовал одно из первых в наше стране интервью с Сапковским — точнее, расшифровал материалы со встречи пана Анджея с российскими фэнами в знаменитом некогда магазине Александра Каширина "Стожары". Текст появился в фэнзине "Анизотропное шоссе" в 1998 году. Привожу полностью. Да, фотография сделана примерно десятилетием позже, на том самом "Портале" в 2007 году.
Анджей Сапковский: «Я стараюсь писать хорошую фэнтези...»
ОТ РЕДАКЦИИ: Как вам уже известно, в этом году лауреатом приза имени И.А.Ефремова, традиционно вручаемого на фестивале "Аэлита" за пропаганду фантастики, стал Александр Каширин, хозяин книжного магазина "Стожары". Но магазин Каширина знаменит не только тем, что, как утверждают московские библиофилы, в течение месяца через него проходит практически любая фантастическая книга, издававшаяся в нашей стране в последние тридцать лет. Дело еще и в том, что в "Стожарах" дважды в месяц собираются заседания своеобразного клуба любителей фантастики — встречи читателей с писателями, издателями, журналистами, просто тематические заседания. В основе этого, естественно, лежит огромная организационная работа, которую умудряется проделывать Александр Каширин работая на чистом энтузиазме. Можно сказать смело: эта премия заслужена и отработана стопроцентно. Ниже мы представляем вашему вниманию стенограмму, выполненную нашим корреспондентом по видеозаписи одного из наиболее интересных и значимых заседаний клуба в "Стожарах", прошедших в минувшем году.
Встреча с польским писателем Анджеем Сапковским, автором нашумевшего "Ведьмака" и цикла прилегающих романов, была записана на видео Алексеем Свиридовым и безвозмездно предоставлена в наше распоряжение. Спасибо, Алексей!
* * *
Сапковский: Во-первых, простите, что я задержался, но у меня были обязательства — книжная ярмарка, посол, атташе, черт знает кто... Но наконец я здесь. Очень рад. Задавайте мне вопросы — я буду отвечать. Думаю, если все присутствующие зададут по вопросу, расстанемся мы под утро. Меня это вполне устраивает, не знаю, как вас. У меня времени много, я никуда не спешу.
Вопрос: Какие книги вы написали?
Ответ: Два хоррорных романа — вы их не знаете, потом один "романс", тоже фантастический, фэнтези про Тристана и Изольду под заглавием "Маляди", вещь, которую можно назвать "твердой" полит-фантастикой, под названием "Воронка" и один отдельно стоящий рассказ-фэнтези "Дорога, с которой не возвращаются". Кто видел книгу "Истребитель ведьм", должен этот рассказ помнить. Это все. Остальное — главным образом "Ведьмак" — началось с рассказов. Изначально их было десять. Потом пошла сага. Но не бойтесь, романов будет только пять штук. Желязны написал десять, Эддингс написал десять, я — только пять.
В.: Желязны тоже начинал с пяти...
О.: Да, он начал с пяти, потом написал еще пять. Я потверже. Пять — значит пять.
В.: Пан Анджей, скажите, как у вас родился образ Ведьмака?
О.: Когда я начал работать в области фантастики, я абсолютно не верил в успех. Абсолютно. Просто была какая-то тяга писать. Я посылал рукописи в разные журналы, даже в рыболовные, и когда "Фантастика" объявила конкурс на лучший рассказ, я сказал себе: почему бы нет, напишу рассказ. Отчего именно фэнтези? Ну, я тогда подумал, что поляки не умеют писать фэнтези, и, кроме меня, к этому жанру никто не обратится. Ладно, я решил, что напишу фэнтези. Но какую? Толкиеновскую? Нельзя — слишком ограничен объем. Боевую фантастику, как Конан? Но это дурно пахнет. Что остается? Остается переделать сказку или легенду. И мне вспомнилась польская сказка про молодого сапожника, который явился в некий город, освободил его от чудовища, убивавшего людей, и взял в жены королевну. Я сказал себе: это идиотизм! Такие дела не делают сапожники, сапожники шьют сапоги, а такими вещами занимаются профессионалы. И я придумал профессионала.
В.: Отсюда строчки: "...почему все сапожники такие идиоты"?
О.: Это момент, типичный для польских сказок. Там вместо Ивана-дурака всегда действует сапожник. Почему — я не знаю. Традиция...
В.: А как вообще в Польше обстоит дело с фантастикой? У нас из польских авторов известен только Лем, да теперь вот вы...
О.: О, знаете, у нас все совсем наоборот. Лем продается очень плохо. Лема люди просто не хотят читать. Я не знаю, почему. Но есть огромное количество молодых авторов, которые пользуются популярностью.
В.: В статье "Пируг, или Нет золота в серых горах" вы очень плохо отозвались о своих польских собратьях.
О.: Да. И они больше не пишут. Были — и сгинули. Но! Те, кто пишет хорошо — они остались. Остался Феликс Кресс, осталась Эвка Беоленска, пишущая хорошую фэнтези, есть Гено Демски, автор фэнтези и фантастики, есть Земкевич, выдающий очень хорошую фантастику, Орамус... Я думаю, они пробьются. Мало быть хорошим писателем, надо еще разбираться в коммерции. Это не так уж просто, как и все, что связано с деньгами.
В.: У нас в России как-то сложилась практика, что лучше всего продаются книги, которые хуже всего написаны.
О.: Нет, я думаю, это должно быть совсем не так... Мой переводчик, с которым мы обменялись письмами, когда он работал над моими книгами, создал у меня впечатление, что россиянам канон фэнтези совсем не знаком. Никто-де не читал даже Толкиена, даже Говарда, короче, никто ничего не знает про фэнтези. Он у меня спрашивал, что такое эльф, что такое Пак... Я говорю — прочти Шекспира, там у него все написано. Но сегодня я посмотрел на книжной ярмарке — все ведь есть! Абсолютно все, даже больше, чем в Польше. Я критиковал в "Пируге" "Гора" Джона Нормана, и "Гора" в Польше нет, а у вас есть! (Реплика: Это скорее плюс Польше, а не нам.)
В.: А кого-нибудь из русских авторов вы будете критиковать?
О.: Нет, русских я критиковать не буду, я ведь их не знаю. Но если я задам себе труд — а вполне возможно, что и задам... Я видел русских авторов фэнтези. Например, есть такой Бушков. Пока я его, конечно, критиковать не буду, сперва прочитаю...
В.: Но Бушков был одним из первых переводчиков ваших произведений.
О.: О да, конечно. И ни копейки не заплатил. Теперь — реванш!
В.: Как вы считаете, какая разница существует между научной фантастикой и фэнтези?
О.: На мой взгляд, между ними нет никакой разницы — все зависит от того, какой ассоциативный ряд сложился у писателя. Но в фэнтези есть очень опасный момент. Это литература, в которой так и напрашивается визуализация — дракон, кровь, голая баба... Так и хочется описать то, что видишь. Голая баба — это красиво. Неправда! Так писать нельзя, это грубейшая ошибка. Литература не видео, ее нельзя воспринимать глазами. Нельзя писать о том, что видишь. Надо писать о том, что чувствуешь.
В.: Как бы вы могли оценить качество перевода ваших книг на русский язык?
О.: Я его очень тщательно проверяю — конечно, постфактум. Я вижу книгу только тогда, когда она уже вышла. Переводчик пишет мне письма, письма, письма, где задает вопросы, много вопросов, и это хорошо. Потом я получаю книгу и нахожу массу ошибок, но в целом — это хорошо. Он неплохо понимает мой язык. Там — и это очень опасный момент — где я хочу, чтобы было смешно, где у меня шутка, все нормально. Ошибки, конечно, бывают, но я думаю, против этого средств нет. Этого не избежать.
В.: Какой перевод вам больше нравиться — тот, который был в "Истребителе ведьм" или нынешний?
О.: Новый перевод, по-моему, получше. Этот переводчик меня лучше понимает.
В.: В каком направлении быстрее распространяются ваши произведения на восток или на запад?
О.: На юг, в Чехию. Там происходит что-то вроде того, что сейчас в России. В Чехии вышло больше книг, чем я написал. Они просто иначе поделили тома. Но все, что я написал, в Чехии опубликовано и пользуется спросом. В рейтинге ежемесячника "Икария" мои новые книги всегда занимают первое место. Так что на юг. Вторыми были немцы, но там очень тяжело: перевод есть, а книги нет. Хотя, по большому счету, первыми были русские, но они никогда не платили. Бушков... да, я его запомнил.
В.: Пан Анджей, почему вы решили перейти от малой формы к большой?
О.: Знаете, я на это так отвечу: я подумал, что польской фэнтези следует иметь хотя бы одну сагу. Я знаю, я их больше писать не буду. Короткая форма очень сложна. На восьмидесяти страницах надо сделать абсолютно все. Сага — это просто. К малой форме я еще вернусь. У меня дома лежит вот такая стопка заготовок. Но сперва я должен закончить эту, черт возьми, сагу. У меня нет времени ни на что, кроме этой самой саги. Когда я еще работал во внешней торговле и увлекался фантастикой, я каждый год ездил в Монреаль, в Канаду, на международную пушную ярмарку. Я заходил в книжный магазин и покупал новый "Эмбер" от Желязны. Каждый год был новый "Эмбер". И однажды я приезжаю, бегу в магазин: "Эмбер" есть?" — "Нет." Э-э-э! Черт его побери, он что там, только водку хлещет? Лентяй! Почему не пишет? Я вот из Польши — а "Эмбера" нет! Когда я начал писать свою сагу, я решил: обо мне этого никогда не скажут. Каждый год — будет. Хоть бы я треснул, но новый том будет. В этом году я попал в госпиталь, последний автограф дал на операционном столе. Январь выпал. Начал в феврале. Далее. Польские фэны сказали: что ты такие тонкие книги пишешь? Семь-восемь глав... Ну, хорошо, пусть будет так, хотя... Одиннадцать написал! Успел!
В.: Пан Анджей, вы сказали, что хорошо знаете канон фэнтези. Что вы подразумеваете под этим понятием? Какие вещи вы можете назвать каноническими?
О.: Знаете, сейчас я фэнтези почти не читаю. Думаю, то, что там наиболее интересно, я уже прочитал. Конечно, есть какие-то новые люди, но у меня почти не остается времени на чтение. Кроме того, я думаю, очень редко кто-то из новых авторов становиться явлением. Я начал читать фэнтези давно и некоторый опыт у меня есть. Толкиен был издан в Польше в шестидесятых годах, трилогия Урсулы Ле Гуин в семидесятых, а в девяностых годах было издано практически все из хорошей фэнтези. Я на это даже повлиял. Кто читал "Пируга", знает, что я имею в виду. Я там рассматривал канон фэнтези, перечисляя веши, которые надо непременно показывать читателю, а над некоторыми я издевался. Хорошие произведения изданы, а плохих не издают — и это хорошо. Ну, остались вещи, которые я тогда советовал издать и которые не изданы — в России я их тоже не видел. На ярмарке я очень внимательно следил за ассортиментом. Видел даже Мелани Роун, даже Джона Нормана, даже Говарда, даже Брукса, Претчета, Джека Вэнса — правда, не знаю, что именно...
В.: А что вы думаете о ролевых играх, РПГ?
О.: Это проблема. Когда мы приезжаем на конвенты, и из двухсот собравшихся сто пятьдесят человек играет в ролевые игры, а пятьдесят хочет послушать писателя, многие писатели начинают плакаться — Земкевич, Орамус и другие. Но это такой плач знаете ли, фальшивый. Раньше, когда писатели входили на конвенцию — все вставали, как те биндюжники в песне про Одессу. А теперь не встают — играют! Даже не видят, что я вхожу. Пусть будет! Я думаю, некоторые играют в персонажей, которых я придумал, другие играют, сами не зная во что — но потом прочитают книгу. Дай им бог! Что лучше: хлестать водку или играть в ролевые игры?.. (Реплики: Конечно, водку хлестать!.. Одно другому не мешает!)
В.: Пан Анджей, а можно не совсем корректный вопрос?
О.: 0-у, пожалуйста! Наконец-то!
В.: Извините, а вы своего Ведьмака, часом, не ненавидите после трех томов?
О.: Нет, еще нет. Эддингс написал их десять. Почему мне должен надоесть мой Ведьмак? Нет. У меня план очень точный. Не опасайтесь, я уже сказал: я не собираюсь впадать в эту бесконечность. Я решил это три года назад: будет пять томов. И то только потому, что мне хочется, чтобы польская фэнтези имела хотя бы одну сагу.
В.: В пятом томе его убьют?
О.: А вот на этот вопрос я не отвечу.
В.: В "Пируге" вы вспоминаете историю с батистовыми трусиками...
О.: О, да-да... Началась большая афера, и ко мне стали применять такие термины, как "постмодернизм", я и сам не знаю что. Начали кричать: "Какие там трусы! Во-первых, трусов вообще не может быть..." Ну да, как же — в фэнтези трусов вообще не бывает...
В.: У вас очень реалистично описаны отношения между Геральтом и Йеннифер...
О.: Это не имеет ничего общего с реализмом, вообще ни с чем, кроме употребления слов. Слова должны звучать. Это как фортепиано. Игра. А уж какие слова... Нельзя употреблять слово "секунда", например. Нельзя! Но это слово звучит...
В.: Я хотел спросить: у Геральта и Йеннифер были реальные прототипы?
О.: Нет. Я никогда не использую никаких прототипов, никогда не пытаюсь делать карикатуру.
В.: В третьем томе многие разглядели аналогию с 1939 годом, с пактом Молотов-Риббентроп.
О.: Да, но чехи сказали, что это про то, как поляки отобрали часть чешских территорий. Это история. Пакт Риббентроп-Молотов для вас, а для чехов — пакт Польша-Гитлер. Мы отобрали у них Тешинскую Силезию, вторглись и отняли. Чехи так это поняли. А я, конечно, писал про 17 сентября 1939 года, дату, которую все поляки помнят наизусть. Это дата, когда Красная Армия вторглась в Польшу, нанеся ей удар в спину, и разделила нашу страну в четвертый раз. Я просто использовал это в фэнтези.
В.: Каждый народ в ваших книгах имеет реальный прототип?
О.: Конечно, но я не очень этим увлекаюсь. Такого, чтоб каждая вторая строчка была завязана на реальность, у меня нет.
В.: Пан Анджей, а вы не думали писать что-нибудь помимо фантастики? Скажем, исторический роман?
О.: Когда я начинал "Ведьмака", первую новеллу, я ничего не загадывал наперед. Мне казалось, что на ней-то все и кончится. Сегодня я думаю о будущем, и даже скажу, что думаю. В истории Польши и Чехии есть очень сложный эпизод: Гуситские войны. Я думаю заняться этим — но с оттенком фэнтези. Я знаю, это конъюнктура. Но исторический роман никто не возьмет. Фэнтези возьмут все. А если на обложке еще будет написано "Сапковский"...
В.: Продолжая тему реальных прототипов: язык эльфов — это что?
О.: Язык эльфов — это смесь, "коктейль Молотова" из уэльского, ирландского, итальянского и — там, где я хочу, чтобы меня понимали — английского и немецкого. Для читателя это должен быть чужой язык. Он не должен знать, что там написано, он должен это чувствовать.
В.: Пан Анджей, в Польше существуют комиксы, экранизации, инсценировки по вашему "Ведьмаку"?
О.: С комиксом дело обстояло так. Я никогда никому не давал согласия, сколько ко мне ни обращались. Я всегда говорил, что это не визуальное искусство. Но наконец ко мне пришли во-от с таким мешком денег. Пришел Паровский, которому тоже пятьдесят лет и с которым мы прекрасно понимали друг друга, пришел график Богуш Поль... Мы все вместе очень хорошо поговорили, и я решил: может, что и получится. Потом пришел издатель, Прушинский, с мешком денег. Поверьте, это был такой мешок... Я сказал: хорошо, о'кей. Начали мы работать. Паровский, редактор "Фантастики", писал сценарий, Поль рисовал. Потом мне показали результаты. Когда я попробовал потихоньку возразить, мне сказали: "Молчи, сукин сын! Ты свое уже написал, теперь наша работа..." И я больше ничего не говорил.
В.: А экранизации?
О.: Да. Но тут я был помудрее. Я просто сказал: "Хорошо, но положите деньги вот здесь". Сейчас этим занимается польская кинофабрика, которая принимала участие в съемках "Списка Шиндлера".
В.: Пан Анджей, вы знакомы с русской фантастикой и фэнтези?
О.: С фэнтези — нет. Я не знаю ни одного произведения русской фэнтези. Конечно, были попытки, но и только. Зато западную фантастику я начал читать по-русски. У нас в Польше просто было достать русские книги. Я тогда еще не работал во внешней торговле и многое покупал на русском. Ле Гуин, Говард, Спрэг де Камп, Джек Вэнс, Сильверберг — всех их я читал в советской серии "Зарубежная фантастика".
В.: Пан Анджей, говорят, вы занимались артуровскими легендами и даже написали книгу, которую представители издательства "ACT" обещали издать на русском языке.
О.: Да. Эта книга будет издана. Когда? Я думаю, в следующем году. Это эссе, где я рассматриваю один вопрос: как легенда о короле Артуре повлияла на западную фэнтези. Там очень много примеров, как легенда повлияла на литературу.
В.: Пан Анджей, что заставило вас покалечить в третьем томе саги своего героя?
О.: Знаете, Стивен Кинг сказал: "Хорошая фэнтези — это история про героя, который либо потерял свою силу и хочет ее вернуть, либо не имел силы и пытается ее обрести. А плохая фэнтези — это про героя, у которого сила есть, и который ее вымахивает". Я стараюсь писать хорошую фэнтези.
В.: Как вы относитесь к Кингу?
О.: Я очень хорошо знаю произведения Кинга. Когда-то я думал, что Кинг — это тоже коньюктура. Он еще не был переведен на польский, когда я попробовал писать хоррор в его стиле. Написал два романа, которые пользовались спросом. Но потом я понял, что хоррор — как судно, его очень легко посадить на мель. Там надо или очень хорошо писать, или вообще не писать. Хоррор опасная вещь. Если он смешон — это не хоррор. Если он не страшен, это тоже не хоррор. Но как этого избежать? Я когда-то прочитал "Кладбище домашних животных", так после этого, поверите ли, боялся выключить свет! Вот это — хоррор.
В.: А вам не кажется, что Кинг иронизирует над жанром?
О.: Да, он может. Потом мне сказали, что Кинг — вообще не автор хоррора. Кинг автор американской культуры. Я теперь не знаю. Для меня Кинг — это "Оно", "Кладбище домашних животных". Но Кинг сам когда-то сказал, что он продаст издателям что угодно, даже квитанцию из прачечной. В этом много правды.
В.: Пан Анджей, вы упомянули, что в Польше не читают Лема. В России же он пользуется значительным успехом, как и на Западе. Чем вы можете это объяснить?
О.: Ничем. Я абсолютно не в состоянии это объяснить. У всех, кто хочет, Лем стоит на полках, а кто не хочет — тот его не покупает. Говорят, что Лем эклектичен. Его очень тяжело понимать даже мне, эрудиту. Порой я попросту не понимаю Лема. Но "Непобедимый", "Солярис" — на мой взгляд, эти вещи должны быть у каждого.
В.: Может, просто наелись?
О.: Скорее недоели. Булгаков, "Мастер и Маргарита" — его много издали, и он весь продался. А Лем не продается!
В.: Пан Анджей, а вы не считаете, что повесть "Маска" — это тоже некоторый вклад в фэнтези?
О.: Абсолютно верно! Хотя Лем неоднократно и говорил, что он с фэнтези не имеет ничего общего. Но я подозреваю, что он знал, какой заряд содержит фэнтези, и сознательно это использовал. "Маска" — это типичная фэнтези. Конечно, не фэнтези типа Конана, не фэнтези типа "Гор", не фэнтези типа Толкиена — это фэнтези типа Лема. Ни на кого не похожая. Вот так нам всем и надо писать!
Не верьте, когда говорят, что никто в России всерьез не занимается исследованием феноменов поп-культуры. Это большое преувеличение. Есть даже люди, серьезно исследующие комиксы. На следующих выходных, 25-26 июня, в нашем городе пройдет первая конференция "Наука о комиксах" под эгидой замечательной Библиотеки комиксов в Санкт-Петербурге. Если вход открытый — обязательно туда загляну. Ибо программа радует разнообразием:
Первый день (25 июня 2016)
13:00 – 13:30 – Приветственное слово от организаторов:
Тарасюк Ю.Б. (куратор Библиотеки комиксов в Санкт-Петербурге). Как работает Библиотека комиксов.
Павловский А.Ф. (ComixStudies: Наука о комиксах). О развитии Comics Studies в России.
Секция 1. Комиксы в России, Россия в комиксах (13:30 – 15.30, секретарь – Шашкова А.Ю)
Веретнова Ю.В. (Музей русского лубка и наивного искусства). «Лубок в тему»: русская народная картинка и искусство комикса.
Тарасюк Ю.Б. (Библиотека комиксов в СПб). «Совершеннолетие» русской манги.
Павловский А.Ф. (СПбГУ). Русский комикс и русская классика: от «Хармсиады» до наших дней.
Асонова А.А. (СПбГУ). Взгляд со стороны: «Тинтин в Стране Советов».
Секция 2. Культурология комикса (16:00-18:30, секретарь – Павловский А.Ф.)
Гущина А.С. (СПбГУ). Рассказы в картинках: комикс как актуальный способ репрезентации исторических событий.
Плешак Д.Г. (СПбГУ). Организованные группы выживших: власть и общество в постапокалиптических комиксах.
Третьяков Д.В. (ВЕИП). Супергеройский комикс как возвращение архаики.
Киселева Т.В. (независимый исследователь). “Eau Sauvage” от Dior и «дикие» персонажи bande dessinée.
Мушта А. А. (СПбГУ). От мистера Хайда до Халка: историко-культурные основы мотива двойничества в комиксе.
Второй день (26 июня 2016)
Секция 3. Comics Studies: теория и практика (13:00 – 15:00, секретарь – Тарасюк Ю.Б.)
Павловский А.Ф. (СПбГУ) Практики визуального историописания: комикс как научный текст.
Шашкова А.Ю. (СПбГУ) Семиотический поворот в польской комиксологии: 1970-1980-е гг.
По печальным объективным причинам две недели не вывешивал рецензий, буду наверстывать.
Сегодня — об одной из книг, которую стоило бы поставить на полку каждому, кто интересуется историей американской (а значит, и мировой) фантастики. На русском языке существует, к сожалению, только в виде "малотиражки". Рад, что эта малотиражка до меня добралась. Ну или я до нее добрался.
«Золотой век» без ретуши
Фредерик Пол. Ретроспектива будущего: Мемуары. / Frederik Pohl. The Way the Future Was: A Memoir, 1978. Пер. с англ. А.Петрушиной. — Тверь: Крот, 2015. — 552 с. — (Шедевры фантастики. Продолжатели). Тир. 42.
«Ретроспектива будущего» одна из тех книг, которые вряд ли будут выпущены в нашей стране солидным, массовым тиражом — по крайней мере, в обозримой перспективе. Мемуарная проза, да к тому же мемуарная проза писателя-фантаста с не самым громким именем, опубликованная на языке оригинала в далеком 1978 году, — сложно представить издателей-профессионалов, готовых взяться за такой проект. Нерентабельно, увы. Если уж в России до сих пор не изданы мемуары Айзека Азимова и Джеймса Балларда, биографии Роберта Говарда и Роберта Хайнлайна, что говорить о Фредерике Поле! Придется довольствоваться некоммерческим малотиражным изданием, подготовленным энтузиастами.
Парадокс в том, что для историков и литературоведов, исследователей массовой литературы и поклонников классической научной фантастики это «маст рид», обязательное чтение. Фредерик Пол далеко не самая яркая звезда англо-американской SF «золотого века», но среди активистов фэндома равных ему найдется немного — а уж полноценные мемуары оставили считанные единицы. Со второй половины 1930-х Пол выпускал фэнзины, создавал клубы любителей фантастики (в том числе знаменитое сообщество Футурианцев), как литературный агент представлял будущих живых классиков (Айзека Азимова, например), редактировал профессиональные фантастические журналы. А кроме того служил во вспомогательных войсках во время Второй мировой, крутил романы, а во второй половине 1930-х стал натуральным комсомольцем — то есть вступил в американскую Лигу Молодых Коммунистов. Такой вот штрих к портрету...
Ранний американский фэндом (каким он запомнился Фредерику Полу) мало отличался от фэндома российского. Гулянки от заката до рассвета, сложные любовно-эротические многоугольники, подковерные интриги, борьба не на жизнь а на смерть за право провести конвент на сто-двести человек, взаимные публичные выпады... И тонны макулатуры, написанной в промежутках — с редкими, но от того еще более ценными жемчужными зернами. Впрочем, издателям и «казуальным» читателям фантастики Пол спуска тоже не дает. «Качество роли не играло, — пишет он о палп-журналах 1930-1940-х. — Читатели не брезговали ничем, а старание не поощрялось ни публикой — ее вообще не брали в расчет, — ни редакторами. На переднем плане стояли благонадежность, личный контакт и верность принципам; качество даже не входило в тройку лидеров. Насколько мне известно — а известно мне не много, — читатели жаждали приключений, не вставая с дивана. Дай им получасовую отдушину, и вопрос стиля отпадет сам собой. О нет, я совершенно уверен, что одни рассказы им нравились больше других. Я даже уверен — есть еще во мне крупица надежды, что они видели разницу между качеством и халтурой. Вот только на кассе эта разница никак не сказывалась».
«Ретроспективу будущего» отличает отменное авторское ехидство и редкая самоирония. Однако в том, что касается творчества фантастов-современников, писатель удивительно дипломатичен. Он рассказывает о гонорарной политике, о «вечеринках» и семинарах, щедро делится забавными историями из жизни классиков и секретами журнальной кухни... Но о литературе — молчок. Как редактор журналов «Galaxy» и «If» Фредерик Пол был одним из основных издателей Харлана Эллисона, печатал Филипа Дика, приятельствовал с Брайаном Олдиссом и Джеймсом Баллардом, участвовал в этапной антологии «Опасные видения», — но о «новой волне» в мемуарах упоминает один раз, мельком. Такое ощущение, что системный кризис старой школы НФ, попытки вывести фантастику из гетто, литературные прорывы (а заодно и все революции шестидесятых, от сексуальной до психоделической) каким-то чудом прошли мимо него. Если верить этим воспоминаниям, Харлан Эллисон отличался от «Дока» Смита только тем, что мог на банкете запустить черствым кексом в стену.
Из «Ретроспективы будущего» можно узнать уйму непарадных подробностей о заметных персонажах из «фантастической тусовки», от мастодонтов «золотого века» Азимова и Хайнлайна до советского литературоведа Юрия Кагарлицкого. Что ели и пили, на каких конвентах бывали, как переезжали с квартиры на квартиру, чудили, уводили друг у друга жен и подруг, слушали классическую музыку, получали премии и не получали гонорары... Зато почти ничего о том, что писали и какие художественные задачи перед собой ставили. Справедливости ради, о собственных книгах автор тоже упоминает между делом, на бегу. Если вдуматься, вполне логично: проработав без малого тридцать лет редактором и литературным агентом, Пол написал о литературе тысячи статей и колонок, десятки тысяч приватных писем — возвращаться к этому еще и на страницах мемуаров чистой воды трата времени. Как в известном анекдоте: «Станки, станки, станки...». В идеале «Ретроспективу...» стоило бы выпустить в рамках трех-, а лучше пятитомника избранной публицистики Пола... Но от добра добра не ищут. Спасибо энтузиастам за то, что издали по крайней мере этот том. А то не видать бы нам «Ретроспективы...» как своих ушей без зеркала.
облако тэгов
Рад, что эта малотиражка до меня добралась. Ну или я до нее добрался. 