Мацей Паровский: Отсюда и взялся твой портрет в облике Снеера в романе «Limes inferior» Януша Зайделя? Снеер, как и Снерг, занимается «лифтингом», то есть повышает класс особам, теоретически стоящим выше его. «Лифтинг» как метафора репетиторства! Януш, ясное дело, знал, что ты учишь физике и на каких условиях это делаешь.
Адам Висьневский-Снерг: Само собой знал. И даже пообещал, что отразит это в образе героя своего романа. Но, как ни стыдно мне в этом признаться, я не знаю этой книги. И лишь недавно я прочитал другой его роман – «Цилиндр Ван Троффа».
Мацей Паровский: «Limes inferior» полемизирует с «Роботом» и в то же время его продолжает. И в том, и в другом романе показано покорение человечества другой, более развитой цивилизацией, осуществляемое ненасильственными методами. У Зайделя это покорение обретает форму политического давления – пришельцы навязывают людям ненавистную им систему. В «Роботе» сверхсущества похищают нас и разводят, чтобы втихомолку питаться нашими душами.
Адам Висьневский-Снерг: Ну, это не совсем так. В моем романе лишь промелькнуло некое предположение, относящееся к решению главного вопроса: зачем они, cверхсущества, похитили нас, почему весь город летит к звездам? Не известно, будут ли они питаться нашими душами, но ведь наверняка похитили они нас ради какой-то своей выгоды, а вовсе не за тем, например, чтобы хвастаться перед нами своими бесконечными возможностями. Если мы что-то делаем, то тоже делаем это совсем не для того, чтобы угодить кому-то иному, а не себе. Почему Бог сотворил мир? Я опять же полагаю, что Он испытывал в этом некую нужду, мир для чего-то был Ему нужен. Возьмем «От разбойника». Зачем режиссер ставит фильм? Чтобы показать его зрителям. Чтобы выжить в художественном отношении. Чтобы что-то после себя оставить. Так и в том, что касается cверхсуществ. Действительно, где-то в конце «Робота» я подсунул в шутку домысел – хотят кормиться, дескать, нашими душами. Прозвучало жутко, согласен, и возможность такая действительно существует, но это к Теории Сверхсуществ уже не относится.
Мацей Паровский: А что в таком случае к ней относится? И что она собой представляет -- эта самая Теория Сверхсуществ: литературную игру или глубочайшее вероисповедание Адама Висьневского-Снерга?
Адам Висьневский-Снерг: Слово вера здесь не уместно, ведь речь идет не о гипотезе, не о предположении, но о теории. Что такое теория? Это попытка упорядочивания фактов в какой-то области. И чем шире эта область, чем ближе к совершенству эта попытка упорядочивания, тем более теория заслуживает того, чтобы называться теорией, тем более она всеобъемлюща. В Теории Сверхсуществ я попытался упорядочить бытие, жизнь, существование в космосе. Вглядевшись в мир, я прежде всего обнаружил огромную бытийную разнородность, затем принял как факт то, что о равенстве не может быть и речи, напротив – имеет место величайшее неравенство в степенях бытия. То есть интенсивность существования очень разная. Затем я упорядочил эти степени бытия и сделал некие выводы. Основной вывод – ни одно существо не способно постичь свое сверхсущество, оно видит лишь существа, стоящие ниже его. В таком случае нет ничего удивительного в том, что мы не постигаем своих сверхсуществ, как животные не постигают людей, а растения – животных.
Мацей Паровский: Таким образом сформулированная теория игнорирует сконцентрированный во многих Священных Писаниях разных религий мистический опыт, из которого следует, что сверхсущество может дать открыть себя существу. Ты опускаешь также свидетельство Евангелий. В то же время история распятия на Кресте весьма пластично использована в романе «От разбойника». Если принять всерьез твое утверждение, согласно которому оба романа входят в логически увязанную пенталогию, вырисовывается противоречие.
Адам Висьневский-Снерг: Нет тут никакого противоречия. Я не использую в Теории Сверхсуществ слова Бог, потому что попросту снимаю его с пьедестала. Наши сверхсущества – не наш Бог, они стоят лишь на одну ступеньку выше нас. Они тоже смертные, тоже не совершенные, над ними тоже некто стоит – уже их сверхсущества. Мы тоже стоим выше животных, но ведь мы не всемогущи, как не всемогущи и животные по отношению к нижестоящим растениям, хотя они могут их съесть. Поэтому в «Роботе» и в Теории Сверхсуществ слову Бог, слову Всемогущий вообще нет места, они там не нужны. А в романе «От разбойника» речь идет о совершенно другом, не связанном с Теорией Сверхсуществ. В «Обнаженной цели» мы, в свою очередь, имеем дело с как бы cверхсуществами, потому что если существует возможность постановки фильма, в который можно войти, принять участие в действии, поговорить с его героями, то для того, кто стоит ступенькой ниже, такая ситуация граничит с чудом. Палевый Джек/Plowy Jack из романа «От разбойника» -- создатель, режиссер такого фильма. Я тут не вижу противоречий.
Мацей Паровский: Допустим, только какое-то суховатое это все и холодное. Надо сказать, что несколько молодых авторов воодушевились сенсационной сюжетной канвой «Робота». А вот если говорить о Теории Сверхсуществ и ее подтексте, хотя она имеет много сторонников, этой дорогой никто не пошел.
Адам Висьневский-Снерг: Я тоже это заметил. У меня нет ни продолжателей, ни наследников. Я, правда, мало читаю, но у меня сложилось впечатление, что у нас реализуется скорее течение Зайделя, то есть рассматриваются разные версии общественных формаций и прослеживаются судьбы отдельных людей в этих формациях. То есть у нас выходит много политических романов, описывающих разные общества.
Мацей Паровский: Может быть, это сейчас самое важное для польского писателя научной фантастики?
Адам Висьневский-Снерг: Мне это не интересно. Боюсь, что обо всем этом уже много раз говорилось. Писатель научной фантастики… Вот, кстати, хочу коснуться очень важной темы – что такое, на мой взгляд, научная фантастика и, прежде всего, чем она отличается от обычной беллетристики? Ответа на этот вопрос я напрасно жду уже много лет. Трудность состоит в том, что очень трудно дать определение самой фантастике, ведь вообще-то каждую выдающуюся книжку можно к ней отнести. Например, в конвенции XIX века авторы играли роль рассказчика-Бога, знающего все о том, что человек думает, как он поступит – это было насквозь фантастическим и с реализмом не имело ничего общего. Но если есть нечто, что фантастику и беллетристику отчетливо разделяет, то это – их отношение к человечеству и человеку. Ибо между человечеством и человеком нет согласия в основополагающем деле. Человечество разрастается в пространстве и времени, и оно вечное. Человек ограничен. Угроза для человека не равносильна угрозе для человечества, потому что даже если погибнет 90% людей, человечество может возродиться. Для человечества опасность гибели – не абсолютна. Человек, напротив, уверен в своей ограниченности во времени. Поэтому он имеет право на боязнь, на поиски утешения и поддержки в этой области, которые дают ему беллетристика, философия или религия. Взглянув с этой точки зрения, можно увидеть, что человечество ни в какой такой поддержке не нуждается. И фантастика, настоящая фантастика, занимается, по моему мнению, именно человечеством. Даже если авторы научно-фантастических произведений дают своим героям имена и фамилии, эти герои решают проблемы человечества, а не человека. У человечества нет проблем с существованием.
Мацей Паровский: Я прекрасно могу представить себе фантастику, говорящую о человеке.
Адам Висьневский-Снерг: В литературных дискуссиях вообще не следует использовать слова «фантастика», поскольку он слишком многозначное. Я предлагаю классифицировать литературу следующим образом. Каждая литература что-то защищает: научная фантастика – человечество, политическая литература – народ или группу людей, художественная литература – человека.
Мацей Паровский: И литературой какого типа в таком случае занимается Адам Висьневский-Снерг?
Адам Висьневский Снерг: Третьего типа конечно. Обогащенного элементами научной фантастики. Хотя я не уверен в том, что слово «обогащенный» здесь уместно.
Мацей Паровский: Мы уже согласились с тем, что у Снерга нет последователей. А сам Снерг кому-нибудь наследует? В изданной в 1960 году повести Адама Холлянека «Преступление великого человека/Zbrodnia wielkiego człowieka» есть эпизоды, в которых описывается изменение темпа времени.
Адам Висьневский-Снерг: Я не читал этой книжки и никогда о ней не слышал. На описание окаменевшего города в «Роботе» меня вдохновила теория относительности Эйнштейна.
Мацей Паровский: Назови своих любимых писателей, если таковые у тебя есть.
Адам Висьневский-Снерг: Есть, но не из числа фантастов. В жанре я высоко ценил Лема, да я, собственно, как и все, воспитывался на этом писателе. Интересовался я и другими фантастами, мне нравится Воннегут и его «Завтрак мастеров», но в общем итоге к научной фантастике я равнодушен. Книжки этого жанра, как правило, кажутся мне ужасно скучными, я дохожу в их чтении не далее чем до седьмой страницы. Наиболее высоко из писателей я ценю Франца Кафку – не потому, что он очень популярен, попросту он мне особенно соответствует, причем с моего 20-летнего возраста. У меня мания чтения его книг. Недавно я перечитал «Замок» в пятый раз. Затем Бруно Шульц, Витольд Гомбрович, Федор Достоевский… Я не оригинален в своих пристрастиях, все эти писатели широко известны и в мире, и у нас, но, например, Пруст -- тоже в моде, а я его «В поисках утраченного времени» не прочитал. Я предпочитаю читать известную мне книжку в пятый раз, чтобы открыть в ней что-то новое, а не листать дальше седьмой страницы книжку, от которой ничего толкового не жду. Если я с таким трудом пишу, то и дело правлю («Робота», например, три раза перелопачивал, попросту теряю деньги, книжка на глазах худеет), не жалею сил и времени, что-то улучшаю, -- почему другие <писатели> позволяют мне отбрасывать <их сочинения> ? Пусть сами прочитают пару раз то, что они написали, и найдут то, что нужно исправить.
О Висьневском-Снерге (Вишневском-Снерге) можно почитать у нас на сайте вот здесь Вообще-то Снерг, его личная судьба и судьба его книг – это тема отдельного разговора. Пока же отметим лишь то, что книгу «Каждому – небо» он, видимо, так и не написал. Те две книги, которые вышли уже после его трагической смерти (“Oro/Оро” и “Trzecia cywilizacja/Третья цивилизация”), не укладываются в озвученную концепцию и выглядят скорее как черновики реализации какого-то одного (и иного) замысла, чем как независимые законченные и полностью отредактированные произведения.
Пропущенный материал – это интервью, которое Мацей Паровский/Macej Parowski взял у польского писателя НФ Адама Висьневского-Снерга/Adam Wiśniewski-Snerg.
Мацей Паровский: Как и у нескольких других польских авторов фантастики, у тебя, насколько я знаю, негативный опыт работы с кинематографистами. В 70-х годах поговаривали о съемке сериала по мотивам романа «Робот/Robot», два года назад в кинематографической прессе писали о неких маневрах вокруг «От разбойника/Wedlug lotra». И что – снова все сошло на нет?
Адам Висьневский-Снерг: Меня это вовсе не огорчает. Я противник экранизации моих книг. Причем моя убежденность в этом лишь крепнет по мере того, как я набираюсь опыта в этой области. На экранизацию обеих книг были заключены договоры, я получил гонорар за сценарии и мне оплатили мои авторские права на книги. Однако по тем или иным причинам киноленты так и не были сняты. Возникли некоторые технические сложности; в случае с «Роботом», например, выяснилось, что не все удастся показать с помощью кинематографических трюков и операций на монтажном столе. Да, в общем-то, и хорошо, что так случилось. В ходе работы над сценарием я обнаружил, что меня жутко раздражает необходимость перевода прозы на язык кино. Я брезгую этим хотя бы потому, что все те мысли и ценности, которые я старался выразить, используя язык литературы, которые обрели в книгах некую определенную форму, при переводе на язык кино измельчали бы, а то и вовсе исчезли.
Мацей Паровский: Вот такая вот невозможность перевода с языка на язык характерна, пожалуй, скорее для Лема. А «Робот», «От разбойника» (это же в каком-то смысле вообще роман о киносъемке), «Обнаженная цель/Naga cel» выглядят как готовые киносценарии.
Адам Висьневский-Снерг: Об этом мне часто говорили, но таковыми они выглядят лишь на первый взгляд. В кино надо заранее твердо решить, с какой мерой условности будет показано зрителю то, что ему собираются показать. В романе «От разбойника» намеренно нет такой однозначности. Там мы имеем дело с разными степенями человечности, разными степенями действительности и участия в этой действительности. В этой книге каждый – манекен, статист второго плана, статист первого плана, актер, режиссер – «видит» вокруг себя что-то свое. То есть видит лишь то, что в состоянии осознать. Манекен, глядя на манекены, видит людей и принимает их всерьез, как и себя самого. Нужно подняться на ступень выше, чтобы оценить убогость расположенного ниже мира. Манекен не видит в декорации декорацию, статист не замечает в своих действиях искусственности и запрограммированности. Читатель отдает себе отчет в этом, зрителю такое не по зубам. Впрочем, роман можно прочитать и иначе – герой романа «От разбойника» видит вокруг себя людей, но он психически болен и проектирует увиденное на окружение своего покалеченного разума. Как передать эту многозначность на языке фильма? Этот язык слишком конкретен и уступает в этом отношении языку литературы.
Мацей Паровский: Язык уступает или он – попросту другой? Розмари из фильма Полянского точно такой же неопределенный персонаж – она или сумасшедшая, или действительно понесла от дьявольского семени. Полянский прекрасно это разыграл. Режиссер формата Полянского, или Вейра, или Ридли Скотта, а может, и нашего Копровича (автора «Медиума»), работающий к тому же для богатой кинематографии, смог бы, наверное, сделать то же самое с прозой Снерга. Тем более, что уже в «Роботе» можно сконцентрироваться на привлекательных для зрителя моментах: ускорить темп показа сцены или, напротив – замедлить, чтобы они увидели застывших, подобно статуям, людей или пулю, летящую с ошеломляющей скоростью перемещения c места на место сонной черепахи.
Адам Висьневский-Снерг: Согласен, но только ведь там есть еще и очень важная Теория Сверхсуществ, которую нельзя показать на экране, потому что никто этих самых сверхсуществ никогда не видел. Можно проследить вот эту вот генерационную цепочку: начиная с растений, затем идут животные, и так вплоть до разума – человеческого и сверхчеловеческого, но что дальше?.. Кроме того сама неподвижность или само движение на экране не несет в себе привкуса ужаса, необычности, фантастичности. В книге можно написать, что человек-статуя, согласно уравнению Эйнштейна, обладает массой локомотива или корабля-десятитонника, но как перевести это на язык фильма? Неподвижная пуля, мчащаяся в ином времени, на экране будет выглядеть всего лишь кусочком металла, подвешенным на леске. Или и того хуже: зрители вообще не поймут, о чем тут идет речь. Я никогда уже не возьмусь за написание сценария по своему роману, в этом есть нечто омерзительное.
Мацей Паровский: Больше времени останется на написание книжек. Мы вот уже больше года ждем новый роман под названием «Ковчег/Arka», который готовится к печати в издательстве KAW. Какое отношение эта книга имеет к трем предыдущим романам? И, может, расскажешь о своих новейших планах?
Адам Висневский-Снерг: Расскажу. Признаюсь в кое-чем существенном для всего моего творчества. Пора открыть авторский замысел, скрываемый вот уже два десятка лет. Я сейчас пишу пятый роман, замыкающий весь романный цикл. Все мои романы составляют единое целое, это не отдельные независимые книги. Поэтому я и писал их все от первого лица, что в них идет речь об одном и том же герое, лишь меняющем маски. Название последнего, пятого, романа – «Каждому – небо/Każdemu niebo». Вся пенталогия выйдет, вероятно, под названием «Karcer i niebo wcelenia»: «Робот» и «От разбойника» -- в первом томе, «Обнаженная цель», «Ковчег/Arka» и «Каждому – небо» -- во втором. В сумме около тысячи страниц печатного текста. В каждом романе мой герой имеет другое имя, другое тело, носит другую маску. Но для меня приемлемы все эти образы, я воспринимаю их как бы на двух уровнях.
Мацей Паровский: Похоже на вариант индийской веры в реинкарнацию. Как это связано с личностью автора, его концепцией действительности и писательской философией? Я кое-что слышал о том, что Снерг – писатель-фантаст и физик-любитель, которому судьба не позволила заняться изучением любимой науки.
Адам Висьневский-Снерг: Правда заключается в следующем. Я родился 1 января 1937 года. Формально имею только начальное (семилетнее) образование, то есть я не учился в средней школе и у меня нет соответствующего удостоверения. Но, наверное, у меня врожденная страсть к учительству, потому что я 12 лет готовил абитуриентов к конкурсным экзаменам по физике и математике в высших учебных заведениях. То есть учил тех людей, которые неплохо знали указанные предметы, но хотели подтянуться в этих знаниях на более высокий уровень. Я и сам, в далеком уже прошлом, в 1963 году, решил тоже учиться физике. Для этого мне надо было сдать экстерном ряд экзаменов для получения аттестата зрелости, а затем, уже на следующем этапе – попытаться поступить в высшее учебное заведение. И вот я сдаю экзамены экстерном – математику на пять, физику на пять, польский письменный – единственный в группе – проваливаю.
Мацей Паровский: У Эйнштейна были похожие проблемы с математикой.
Адам Висьневский-Снерг: Никаких таких проблем у меня не было. То, что тогда случилось, было и остается для меня большой загадкой. Я пошел в инспекцию, чтобы что-то там выяснить, чтобы заглянуть в свое сочинение, но инспектор попросту вышвырнул меня вон. Он целиком и полностью доверял учительнице польского языка, которая к тому же была директором школы. По существовавшим тогда правилам экзамен экстерном я мог сдавать лишь по месту жительства, то есть только ей. И я понял, что мне в жизни не получить у нее положительной оценки на экзамене и что дорога в университет мне закрыта. Я не мог учиться физике, поэтому стал физике учить. Все, что ни делается, делается к лучшему. Ну и что бы я приобрел, если бы пять лет ходил – именно ходил!! – на физику. Ведь я мог эту самую физику изучать дома. И я ее и в самом деле изучал и весьма интенсивно занимаюсь этим и по сей день.
5. В рубрике «Из польской фантастики» единственная публикация – рассказ Гжегожа Стефаньского/Grzegorz Stefański «Spleen nad miastem/Сплин над городом». Цветная иллюстрация БОЛЕСЛАВА ПРУСА/Bolesław Prus и АНДЖЕЯ БЖЕЗИЦКОГО/Andrzej Brzezicki. Читатели журнала уже знакомы с автором. Его рассказ о конце света в одной отдельно взятой деревне участвовал в первом конкурсе «Фантастыки», удостоился поощрительной премии и позже вошел в состав сборника «Trzecia brama/Третьи врата» (1987). Рассказ «Сплин над городом» использует те же реалии и сходную стилистику; это, по определению автора, «психоделическая фантастика». Об авторе известно, к сожалению, мало. Гжегож Стефаньский/Grzegorz Stefański родился в 1964 году в городе Катовице. К моменту публикации рассказа был студентом 5 курса SGGW-AR (факультет ветеринарии). Еще один его рассказ будет напечатан в «Фантастыке» в 1989 году.
6. Замечательный «Словарь польских авторов фантастики» стараниями Анджея Невядовского пополняется персоналиями Юлитты Микульской/Julitta Mikulska (род. 1928) – прозаика, драматурга, публициста, а также Януша Миля/Janusz Mil (1951 – 1985) – научного работника, прозаика и Славомира Миля/Sławomir Mil (род. 1946) – научного работника, прозаика. В рубрике «Пожелтевшие страницы/Pożołkłe kartki», публикуется небольшой рассказ братьев Милей «Хроника потерь» (J. Mil i S. Mil “Kronika strat”, (w:) “Mlody Technik”, 8/1982). Цветная иллюстрация АНДЖЕЯ БЖЕЗИЦКОГО/Andrzej Brzezicki.
7. В рубрике рецензий Вавжинец Савицкий/Wawrzyniec Sawicki советует читателям журнала прочитать новый роман Юлитты Микульской «Инанна» (Julitta Mikulska “Inanna”. KAW, Kraków, 1986); «это трудный и сложный роман, который внимательный читатель сможет воспринять лишь в том случае, если использует фильтр своей фантазии и подсознания. Однако стоит этим заняться»;
Мацей Паровский/Maciej Parowski продолжает внимательно изучать польский перевод многотомной антологии «Дорога к научной фантастике – от Уэллса до Хайнлайна» Джеймса Ганна (“Droga do science fiction – od Wellsa do Heinleina”. T. 2. Wybór, przedmowa i tło historyczne James Gunn. Wydawnictwa “Alfa”, Warszawa, 1986;
а Александр Свитальский/Aleksander Świtalski весьма хвалит новый сборник стихотворений Адама Холлянека «Покаяния» (Adam Hollanek “Pokuty”. “Ludowa Spóldzielnia Wydawnicza”, Warszawa, 1987).
8. В рубрике «Критики о фантастике» печатается эссе Гжегожа Пхилипа/Grzegorz Philip «Świat plastyki fantastycznej/Мир фантастики в изобразительном искусстве», в котором анализируется иллюстративный материал журнала «Fantastyka».
9. Польский знаток, библиограф и писатель фантастики Яцек Изворский/Jacek Izworski публикует следующую часть своей великолепной библиографии «Фантастические произведения, изданные в Польше после 1945 года/Utwory fantastyczne wydane w Polsce po 1945 r.» -- только книжные издания. В этой части библиографии приводится продолжение описания достижений 1976 года. Отметим, что библиография насчитывает уже 1160 наименований.
10. В той же рубрике «Наука и фантастика» размещена очередная статья Мацея Иловецкого«Co nam chce powiedzieć Księżyc?/Что хочет сказать нам Луна?» о влиянии лунных циклов на физиологические циклы людей, животных и растений, а также на неживую природу. Цветная иллюстрация МАРЕКА ЗАЛЕЙСКОГО/Marek Zalejski.
11. В рубрике «Фильм и фантастика» под названием «Bajki nie tylko dla dzieci /Сказки не только для детей» напечатана рецензия Дороты Малиновской/Dorota Malinowska на фильмы «Горец» (“Highlander”, 1986) режиссера Рассела Мулкахи/Rassell Mulkahy и «Легенда» (“Legend”, 1986) режиссера Ридли Скотта/Ridley Scott.
12. Ну и, понятно, публикуется очередной (и последний -- одиннадцатый) фрагмент комикса Росиньского -- Дюшато «Yeans – więzień wieczności».
1. В рубрикe «Читатели и “Фантастыка”» -- 52-я «посадка» (Lądowanie LII). Читатели обращают внимание редакции на то, что в стране уже не менее полумиллиона видеомагнитофонов, но смотреть на них приходится лишь те ленты, что правдами и неправдами просочились через таможню. Где отечественная видеопродукция? Неужели никто этим не занимается? Часть рубрики отведена под письма с предложениями об обмене книгами и журналами.
2. Рассказ немецкого писателя Курда Ласвица/Kurd Lasswitz, который называется в оригинале «Аladins Wunderlampe» (1888) перевела на польский язык под адекватным названием «Cudowna lampa Aladyna/Чудесная лампа Аладина» ГРАЖИНА ВЕРНЕР/Grażyna Werner.
Это «изящная сатира на постулат Иммануила Канта о том, что естественные законы становятся реальностью только по мере открытия их человеком». Читатели журнала уже встречались с одним из рассказов писателя (см., № 11/1985). К сожалению, на ФАНТЛАБе нет биобиблиографии классика немецкой научной фантастики Курда Ласвица, лежат лишь несколько разрозненных карточек на отдельные его произведения (на "Лампу" -- нет). Тем не менее, с более или менее подробной биобиблиографией, подготовленной для русскоязычного читателя, можно познакомиться в «Архиве фантастики» по адресу указанному здесь
Биобиблиографическую справку о Ласвице можно найти и в “Энциклопедии НФ” Вл. Гакова, электронный вариант которой располагается тут Небольшой очерк о писателе можно найти также среди материалов обсуждения указанного номера журнала в настоящем блоге.
3. Рассказ американского писателя Пола Андерсона/Poul Anderson, который в оригинале называется «Sam Hall» (1953, «Astounding Science Fiction», August), перевел на польский язык под адекватным названием «Sam Hall/Сэм Холл» РАФАЛ БЖЕСКИЙ/Rafał Brzeski.
Читателям журнала уже приходилось встречаться с одним из рассказов писателя (см. № 2/1984). В рассказе «Sam Hall» весьма интересно описано использования прототипа нынешних компьютеров для не совсем обычной цели, на русский язык он не переводился. О писателе можно почитать здесь. Карточку непереведенного рассказа можно посмотреть тут
4. Повесть Аркадия и Бориса Стругацких, которая в оригинале называется «Волны гасят ветер» (1985, ж-л «Знание -- сила», 6 -- 12; 1986, ж-л «Знание -- сила», 1 – 3; 1988, «Сборник научной фантастики», 32), перевела на польский язык под адекватным названием «Fale tłumią wiatr» ИРЕНА ЛЕВАНДОВСКАЯ/Irena Lewandowska. В номере публикуется вторая часть повести. Две черно-белые иллюстрации ЕУГЕНИУША ЮЗЕФОВСКОГО/Eugeniusz Józefowski.
О писателях можно почитать здесь Карточка повести тут
Пользуясь случаем, размещу-ка я здесь несколько обложек книжных изданий повести – польскую, чешскую и немецкую.
Шестой номер журнала «Fantastyka» за 1987 год делает та же команда, которая делала предыдущий номер. Адрес тот же, те же два телефонных номера. Объем журнала, бумага, типография – те же. Tираж журнала не изменился -- 150 тысяч экземпляров. В «Галерее» в этом номере публикуются репродукции некоторых из работ, присланных на объявленные ранее конкурсы:
1. Фотоконкурс «Alicja w krainie czarów/Алиса в стране чудес» (внутренняя сторона передней обложки, стр. 10, 20, 44, 52);
2. Конкурс изобразительных работ по теме «Figury niemożliwe/Невозможные фигуры» (внутренняя сторона передней обложки, стр.1, 7, 15, 18, 50). И, кстати, внимательнее приглядитесь к репродукции на стр. 15 – забавный эффект…
На передней обложке – коллаж ЗБИГНЕВА ЛЯТАЛЫ/Zbigniew Latała, на задней – плакат к фильму Ридли Скотта «Легенда».
облако тэгов
