Герой трилогии — олигарх VIII в., совладелец крупнейшего торгового дома Согдианы. Дом Маниахов ведёт торговлю по Великому шёлковому пути и в обеспечение этого проводит собственную политику. В нашей системе координат ему соответствует, вероятно, крупная международная нефтяная корпорация. Нанидак, человек в меру симпатичный, в интересах своей компании и своего города путешествует по разным странам, занимается торговлей, разведкой, войной, политическими комбинациями, убивает и лечит, спасает людей, и его спасают, подставляет, и его подставляют.

Написан цикл достаточно ровно. В «Любимой мартышке дома Тан» уже содержатся все основные идеи цикла. «Любимый жеребёнок дома Маниахов» получился какой-то очень чистой книгой. «Любимый ястреб дома Аббаса», на мой взгляд, самая увлекательная и эмоционально сильная часть трилогии. Интересно, что сначала вышел хронологически завершающий роман, «Мартышка», а затем две другие книги. Кажется, предполагался или предполагается ещё один роман, где события развиваются в промежутке между «Жеребёнком» и «Мартышкой».

Сильная сторона трилогии — яркая и достоверная картина мира VIII в. Мир динамичный, вопреки расхожему представлению о застойном характере «тёмных веков». Мир, где народы почти не знают друг о друге, но, тем не менее, потрясения на одном конце Евразии через год-полтора аукаются на другом её конце. Модернизации ровно столько, чтобы книги стали увлекательными и понятными, не теряя исторической достоверности. Есть отдельные нестыковки и анахронизмы, но их мало. В целом автор работал очень много и обеспечил достоверность даже третьестепенных деталей. Слабые стороны — периодическое зависание сюжета и недостаточная убедительность героев. Для восьмого века многие из них, включая Нанидака, получились слишком независимыми и рационалистичными. Всему своё время. Но в «Жеребёнке» герои уже меньше похожи на наших современников, чем в двух других романах.

Ну, а сам Нанидак сумел выжить во всех передрягах и помочь другим, сумел защитить интересы своей фирмы, своего города и своего народа. Большего от человека требовать невозможно. Правда, при этом пострадали посторонние, в том числе ни в чём не виновные. А интересы будущих поколений не сможет отстоять даже самый сильный человек и самый могущественный торговый дом. Уже лет через 20, ещё при жизни многих героев цикла, Согдиана окажется в центре очередного конфликта. Погибнет большая часть её населения, страну наводнят иноземцы, уцелевшие жители потеряют прежний социальный статус и через пару поколений забудут свой язык и само имя согдийцев. А ирано-арабо-согдийская колония в Гуанчжоу, где под конец осел Маниах, просуществует ещё столетие, пока город не захватят отряды Хуан Чао и не отправят на казнь всех, кто не совсем похож на китайца.

Первый литературный опыт Александра Беляева оказался очень удачным. Повесть в духе позднего Жюля Верна и его последователей. Точные привязки по месту и времени, экскурсии в область океанологии и истории кораблестроения, детективная составляющая, много экзотики и очень много приключений. Пожалуй, даже многовато для такой небольшой книги. Приключения часто заслоняют собой героев, которые соответствуют штампам приключенческой литературы. Некоторое исключение составляет только Флорес. Но это всё-таки первая полноценная книга Беляева. Его мастерство росло очень быстро. Уже через год начали выходить романы, ставшие классикой научной фантастики.

Главная находка автора — сама идея Острова погибших кораблей. По-моему, такого нет больше ни у кого. Правда, в предисловии к первому изданию говорилось, что повесть основана на сюжете американского фильма, но фильма этого, кажется, никто никогда не видел. Во всяком случае, создание такого Острова было тогда за пределами технических возможностей кинематографа. Видимо, это был рекламный ход редакции — дать никому ещё не известному автору соавтора в лице Голливуда и заодно свалить на тот же Голливуд обвинения в буржуазной безыдейности. Следующим книгам Беляева соавтор уже не требовался.

Русской интеллигенции всех поколений режим урезанных свобод казался страшнее и невыносимее, чем режим террора. Так было и при Александре I, и при Николае II, когда Мережковский работал над своим романом. Все ждут перемен. Одни их боятся, другие желают, третьи стараются ускорить. И буквально все знают о существовании тайного общества, о его целях и участниках. И власть знает, но бездействует. Ну, Александр не способен действовать жёстко. Для политика он слишком порядочный человек, для государственного деятеля — слишком безвольный. К тому же его преследуют личные несчастья, постоянно мучает совесть. Но и приближённые императора, люди без комплексов, тоже всё знают и молча наблюдают. С одной стороны — не боятся таких заговорщиков, с другой — надеются использовать заведомо неудачный путч в своих интересах. Государственных или личных.

Самое интересное в романе, согласен, коллективный портрет декабристов. Люди очень разные. Альтруисты и карьеристы, человеконенавистники и почти святые, политики и авантюристы, поэты и лихие рубаки, миллионеры и однодворцы. Потенциальные Лафайеты, или Робеспьеры, или Бонапарты. У каждого пятого есть свой проект конституции, у остальных — особое мнение. Одни примкнули к заговору по убеждениям, другие ради карьеры или мести, третьи просто за компанию. В большинстве своём это люди благородные, честные, бескорыстные. Однако свой шанс они не использовали Ладно, готовить переворот их никто не учил. Но когда войска вышли из казарм, началась работа офицеров, работа по специальности. Эту работу они с треском провалили, все до единого.

А вдруг бы получилось? Тогда, вероятно, на другой же день начались бы дискуссии, а затем и стычки между победителями. Сцепились бы республиканцы и умеренные монархисты, федералисты и унитарии, сторонники диктатуры и парламентской демократии, социальных реформ и социального неравенства. Даже по вопросу об отмене крепостного права, где не было принципиальных разногласий, порой выдвигались такие проекты, которые могли бы вызвать крестьянскую войну против освободителей. В любом случае, к весне можно ожидать контрпереворот со стороны консерваторов и расправу с декабристами. Но людей жалко. Люди, действительно, были хорошие.

Сильное разочарование. На протяжении шестисот страниц три десятка бандитов (а бандиты здесь все, независимо от положения) убивают друг друга всеми возможными способами. К началу первой главы уже ясно, кого убьют обязательно и в какой примерно последовательности, а кто имеет небольшой шанс выжить. Временами это дело перерастает в бойню с истреблением сотен случайных людей. Автор так любит смешивать кишки с мозгами, что становится ясно — сам он никогда под огнём не был и не собирается туда лезть. Герои не безлики, но неинтересны. Некоторый интерес, но не симпатию, вызывают Монца, Коска и, как ни странно, Морвир. Мир создан на основе Италии века так пятнадцатого с устранением церкви и других неполиткорректных явлений. Словарный запас на уровне, доступном тем же бандитам. Диалоги представляют собой обмен короткими репликами. Реплики подаются строго по очереди, не перебивая.

Всё это не смертельно по меркам фэнтези. Тем более, книга не совсем пустая. Иногда мелькает мысль, иногда становится интересно. Хуже всего то, что ясно видна главная задача — сделать круче, чем у предшественников. Круче здесь означает — больше крови, грязи, бестолкового насилия и чёрного юмора. Задача выполнена. Крутизна становится самоцелью. Следующее поколение сочинителей постарается написать круче, чем Аберкромби. Собственно, уже старается. Рано или поздно тёмное фэнтези опустится до такого уровня, что перестанет вызывать интерес даже у самых преданных фанатов. Тогда маятник пойдёт обратно. Начнут писать о благородных, вежливых и чувствительных бандитах.

Возвращаясь к роману. Для кого, на мой взгляд, он предназначен? Для тех, у кого жизнь слишком обеспечена и благоустроена, и от этого тянет вываляться в грязи. И для тех, кто давно хочет дать в морду недругу, но в жизни это не получается. Читатели этих двух категорий — добро пожаловать в Талин. Остальным, наверное, лучше остаться дома.

Мир «Ястреба халифа» — мир арабо-мусульманской цивилизации времён её расцвета. География его совершенно фантастична, но при этом здесь находишь хорошо известные города, которые стоят на тех же самых реках. Населяют этот мир известные в нашем мире народы, а правят ими реально существовавшие династии. Даже ход событий напоминает ход земной истории. Хронологически происходящее соответствует нашему десятому веку, политическая ситуация напоминает девятый, отдельные исторические эпизоды имеют аналоги в разных веках, с восьмого по тринадцатый. Если не смотреть на карту, можно представить, что читаешь фантазию на темы земной истории с добавлением небольшого элемента мистики. Ближневосточная мистика слабо раскручена и может показаться интересной.

В основе сюжета — история нерегиля, существа из сумеречного мира, вынужденного против своей воли служить халифу. Своим поведением нерегиль напоминает плохо воспитанного или, скажем так, альтернативно воспитанного человека. На первых страницах это напрягает, затем воспринимается как часть образа. Нерегиля хочется пожалеть, но не получается. Слишком он сам безжалостен. Он не способен забывать, не способен прощать, не способен нарушить взятые на себя обязательства. Людей готов убивать без счёта, целыми городами и племенами. Постоянно пытается навязать жителям халифата свои представления о Порядке и Справедливости. У его оппонентов своя Справедливость и свой Порядок, и они тоже умеют убивать, а ещё пытать и предавать. Правда, они ещё способны простить человека без всякой пользы для себя, а нерегиль воздержится от убийства, только если оно бесполезно. Со временем он освоит некоторые правила поведения, изучит человеческие представления о порядке, научится любить, уступать и обманывать. Не научится только прощать. Видимо, это чисто человеческое свойство.

Восточный колорит присутствует в романе строго в меру и не мешает восприятию. Хуже то, что сюжет выглядит несколько рыхлым и не всегда удерживает внимание. Это компенсируется неоднозначными героями и интересными историческими аналогиями. Картина мира мрачная. Конечно, в реальной истории эпоха мусульманского ренессанса тоже изобилует жестокостями и предательствами. Но здесь мрак почти беспросветный.

Итог — книга по-настоящему сильная. Она заслуживает того, чтобы прочесть её от начала до конца. Один раз.

Эта повесть переполнена штампами, как и положено книгам о Конане. В центре главный герой, способный победить любого врага в любом количестве. Со всех сторон на него вешаются дамы, числом не менее трех. Чуть подальше широкий круг соперников и противников. Плохие люди — восточные горцы, колдуны и религиозные фанатики в одном флаконе. Самый главный немного похож на одного из главных врагов Америки на тот момент. Похож, разумеется, в представлении американца. Хорошие люди — само собой, доблестные бритунийцы. Как и положено бритунийцам, встречаются по всему миру и везде чувствуют себя как дома. Описание восточного города, где использованы все штампы массовой литературы и Голливуда. И, наконец, огненный зверь, который должен вызывать смешанное чувство страха, интереса и отвращения, но не вызывает никаких эмоций.

Спасает, отчасти спасает повесть то, что автор оказался выше темы. К своему сочинению он относится с откровенной издевкой. Хуже, когда о Конанах пишут всерьез. Это уже предпоследняя стадия. Последняя — когда им еще пытаются придать идеологическую нагрузку. Такого не выдержит ни один варвар.

«Немного жертвенности» стало переломной повестью в цикле о ведьмаке. В последний раз она строится по принципу отдельного рассказа, типа записок о Шерлоке Холмсе. Следующие два рассказа из «Меча предназначения» уже связаны сюжетно с последующими книгами. В последний раз автор пытается пересказывать старые сказки на новый лад. Пересказ получился не слишком удачный, но на это почти не обращаешь внимания. Рассказы о морских бойцах и состязании бардов, сюжетная линия Эсси полностью заслоняют линию принца и русалки.

Повесть отмечена необычайным для Сапковского эмоциональным напряжением. Пожалуй, это самый сильный в эмоциональном плане эпизод во всём цикле о Геральте. Но ещё больше меня зацепила другая её особенность. Здесь впервые обнаруживается ограниченность и обречённость мира ведьмаков. Граница между сушей и морем стала для чародеев непреодолимой. Позже обнаружатся и другие подобные границы. За их пределами начинается область неизвестной магии, и туда ведьмаки и чародеи никогда не сунутся. Не из трусости, а из принципа. Будущее за другими людьми, такими, как князь (правильнее, видимо, принц) Агловаль. Рано или поздно они перебьют морскую нечисть, спустятся по гигантским ступеням в глубины океана, заберут спрятанные там сокровища, доберутся до заокеанских земель, если они существуют, ограбят их и превратят в подобие своих земель. Остановить их вряд ли возможно. Да, наверное, и не нужно. Конечно, Агловаль опасен для себя и окружающих, но и Человек Неподвижный — тоже дорога в никуда.

Это самая страшная книга во всей русской литературе. В художественном отношении она совершенна. Написана с нечеловеческим блеском. На её страницах можно найти всё, что угодно, на любой вкус. Здесь видят повесть о великой любви, трагедию гения, псевдоевангельскую историю, картины Апокалипсиса, сатиру на личных врагов писателя и на систему в целом, апологию Сталина и карикатуру на Сталина... Всё есть, и всё правда, и мы готовы согласиться с любым толкованием, чтобы не сознавать того, что лежит прямо на поверхности. Того, что эта книга есть блестящая апология Зла.

В первый раз я читал эту книгу почти 40 лет назад. Тогда я был человеком абсолютно неверующим, и всё равно не мог отделаться от ощущения зла, исходившего от книги. И не мог от неё оторваться.

Исходным толчком к созданию первой версии романа стало, судя по всему, желание автора хоть как-то наказать душившее его мелкое зло. Пусть виртуально, пусть с помощью зла большого. И как это выглядит? Воланд и его свита действительно наказывают людей, совершивших некрасивые поступки. При этом, как правило, сами их и провоцируют. То есть, чтобы наказать зло, надо его сначала организовать. Всё правильно. Большое зло должно порождать малое и подпитываться им. Иначе оно зачахнет.

Полагаю, Михаил Афанасьевич сам страшился того, что написал. Он сжигал рукопись и восстанавливал её, убирал некоторые эпизоды, смягчал другие, вводил новые сюжетные линии. В первой версии не было ни Мастера, ни Маргариты, ни Ершалаима. Всё напрасно. Книга становилась всё ярче, сильнее, глубже, приобретала нечеловеческий блеск и оставалась гимном Сатане. Даже через псевдоевангельскую историю проходит злая усмешка. Зло здесь на редкость обаятельно. Зло на любой вкус. Те, кто не способны подняться (или опуститься?), чтобы насладиться обаянием Воланда, могут общаться с обаяшками Бегемотом и Коровьевым. Хотя их трудно назвать гениями зла. Скорее уж, гении пошлости.

Но в литературном отношении роман великолепен. Он стал культовой книгой для целого поколения. Те, кто вырос после 1990, вряд ли могут представить масштабы этого культа. «Мастера» читали все, хотя в продаже его, разумеется, не было. Мы сидели над ним в читальных залах, годами ждали очереди в библиотеках, брали у друг у друга на неделю или на три дня, через третьи-четвёртые руки. Многие могли цитировать целые страницы. А со временем это же поколение, воспитанное на Воланде, наше поколение, с радостными воплями разрушило свою родную страну.

«Бесы», безусловно, были задуманы как памфлет против людей, которые несколько позже стали называть себя демократической интеллигенцией. Хотя мало кто из них понимает, что такое демократия, и не каждого можно назвать интеллигентом. Но роман почти сразу же сломал рамки памфлета. Одни герои отказались исполнять свои роли, другие остались в их рамках, но постарались показать себя с разных сторон. Даже самый поганенький из персонажей, Верховенский-младший, и тот оказался явно сложнее, чем было задумано изначально. О Ставрогине я уже не говорю. Он не только сразу же вырвался из основной сюжетной линии, но и постоянно отодвигает её на второй план. Да и вся толпа разрушителей оставляет впечатление мелких бесов, только пока остаётся толпой. Как только толпа делится на лица, впечатление существенно меняется.

А вообще, люди, подобные Петру Степановичу, были скорее исключением, чем правилом. В большинстве своём оппозиция тех лет состояло из людей порядочных или, по крайней мере, честных. К активности их толкало, с одной стороны, стремление отмежеваться от занудной и консервативной системы, с другой, понятное и при этом бестолковое желание изменить всё и сразу. Кто-то опускался до террора, то есть до убийства безоружных людей. Для большинства же общественная деятельность превращалась в умеренно опасную игру длиною в жизнь. С реальными проблемами России эта деятельность соотносилась очень приблизительно.

«Говорили об уничтожении цензуры и буквы ять, о заменении русских букв латинскими, о вчерашней ссылке такого-то, о каком-то скандале в Пассаже, о полезности раздробления России по народностям с вольною федеративною связью, об уничтожении армии и флота, о восстановлении Польши по Днепр, о крестьянской реформе и прокламациях, об уничтожении наследства, семейства, детей и священников, о правах женщины, о доме Краевского, которого никто и никогда не мог простить господину Краевскому, и пр., и пр.»

Знакомо? В худшем случае за это можно было попасть в ссылку, то есть пожить какое-то время в провинции. И они всю жизнь продолжали игру. И дети их играли, и внуки. Пока не доигрались.

Роман Алексея Толстого оказался своевременной книгой. Несвоевременных книг Толстой, кажется, не писал. В начале XVIII века, как и в последние десятилетия жизни автора, как и в наше время, в России рушился весь старый уклад жизни. Новый порядок спешил разрушить до основания всё, что было создано раньше. Во всех случаях ломка была во многом неизбежной, во многом деструктивной. Во всех случаях общество заплатило за успех реформ запредельную цену. Впрочем, вопрос о цене реформ Толстой не то чтобы замалчивал, но старался сгладить. Это понятно. А попробуй кто-нибудь при жизни Петра поговорить о цене реформ. Голову отрубят — считай, что повезло.

Независимо от поставленных и решённых задач, «Пётр Первый» заслуженно считается лучшим историческим романом в русской литературе. Мало того, это самая читаемая книга Толстого, после «Буратино», разумеется. Язык классика, всегда точный, ясный и фантастически богатый, здесь отшлифован до блеска. Доведено до совершенства искусство складывать роман из множества ярких деталей. Каждая из этих деталей запоминается надолго. Книга написана с любовью к героям. Что всегда немаловажно, заслуживают они этого или нет.

Наконец, в романе строго выдержана необходимая доза модернизации истории. Есть много книг, где прошлое стараются воссоздать с максимальной точностью, вплоть до особенностей произношения. Как правило, такие книги дочитывают до конца только специалисты, и только для того, чтобы их изругать. Ещё чаще попадаются исторические сочинения, где герои изъясняются на современном жаргоне, исповедуют современную систему ценностей, а ход событий выстроен в соответствии с концепцией автора. Читать такие книги легко, но обычно их хочется отбросить, не добираясь до второй главы. Толстой же модернизировал историю ровно настолько, чтобы сделать ситуацию более или менее понятной читателю, не подстраиваясь под его уровень. В итоге получилась книга, доступная каждому, и при этом шедевр. Шедевр с любой точки зрения, как бы ни относиться к Петру и Петровской революции.

С первого взгляда «Сентябрьские огни» оставляют впечатление голливудского сценария. Сюжет развивается по законам кино, практически нет необязательных героев и второстепенных сюжетных линий. В то же время, этот псевдосценарий выполнен на хорошем литературном уровне. Восторгов разделить не могу, но качество выше среднего. Предметы и люди все время оборачиваются не тем, чем кажутся на первый взгляд. Сюжет держит до самого конца, и сохраняется атмосфера страха, что в данном случае и требовалось. Это ощущение взрослого человека, который относится к подобным произведениям с большим скепсисом.

В целом, конечно, книга рассчитана на подростков. Однако автор решил не ограничиваться возрастной аудиторией и захотел сделать свой роман сложнее и глубже обычного ужастика. Это, скорее, пошло в минус. Автор пересказывает старые сказки на новый лад и, насколько я понял (не уверен, не специалист), добавляет в них ожившие конструкции психоаналитиков. Не знаю, возможно, поклонникам психоанализа это будет интересно. Мне в этих местах становилось смешно.

Возможно, эта дилогия — лучшие сатирические романы в истории русской литературы. Вторая книга получилась даже сильнее первой. А ведь их едва не запретили, и логику запретителей можно понять. К счастью, разум взял верх.

Воспринимать содержание этих книг можно по-разному. Можно наслаждаться тем, как обаятельный проходимец виртуозно морочит бюрократов, спекулянтов, мелких и крупных жуликов, бездельников, проходимцев и подобную публику. Обычно воспринимаешь именно так. А можно увидеть всю абсурдность утвердившихся в государстве порядков. Правда, для этого надо почувствовать себя самого на какой-то момент сторонним наблюдателем, стоящим вне системы. Думаю, сами авторы всё-таки ощущали себя частью системы, и именно поэтому на каждой странице выходили за рамки дозволенного.

Что касается самого Бендера, он поразительно умный человек. Точно знает, когда пустить в ход своё обаяние, когда наглость, а когда лучше сделать большой крюк в сторону. Трясти он предпочитает тех, кто занимает не своё место. Ну, какой из Ипполита Матвеевича искатель сокровищ? Он и предводителем дворянства стал в своё время по явному недоразумению. А какой священник из отца Фёдора? Он мог оставаться при церкви только в межвоенное время, когда большинство настоящих священников погибло, а новых больше не готовили. О сотрудниках «Геркулеса» или заговорщиках из «Меча и орала» я уже не говорю.

Единственный настоящий противник Бендера — Корейко. Личность сильная, жутковатая, почти инфернальная. Собственно, Остап берёт над ним верх только благодаря случайности. Пройдёт время, и наследники Корейко подомнут под себя всю страну и возьмут измельчавших наследников Бендера к себе на службу.

Но главный секрет успеха книг в их исключительных литературных достоинствах. Их не смогла и не сможет передать ни одна экранизация. Лёгкий свободный стиль, ехидный и беззлобный одновременно. Неожиданные отсылки и сравнения. Потрясающая точность наблюдений. Целые страницы запоминаются сами собой, почти наизусть. Чуть ли не каждая вторая фраза стала литературной находкой, разошлась на цитаты. Мне даже кажется, что спасли книги не соображения целесообразности, а то, что большие начальники сами умирали от смеха, читая о приключениях Остапа.

«Тоно Бенге» относится к числу социальных романов Уэллса. На мой взгляд, они в литературном отношении выше его фантастики. Вряд ли кто-то вспомнит, как зовут героя «Войны миров» или «Машины времени». (Да и есть ли у них имена? Не помню.) Просто средний англичанин, почти не меняясь, кочует из романа в роман. А в «Тоно Бенге» этот средний англичанин обретает свою жизненную историю, уникальную, как у каждого человека. Временами он симпатичен, временами неприятен, иногда его становится жалко. У него появляется собственное лицо, проявляется характер, обнаруживается ум. Он высказывает нетривиальные идеи, не всегда следуя авторской подсказке. Вместо приключенческо-философского трактата — литература как таковая.

Сюжет «Тоно Бенге» строится на раскрутке очередного универсального оздоровляющего эликсира, созданного на основе воды и кое-какой химии. Вред от эликсира умеренный, бывает хуже. Вроде бы история о проходимцах, но называть их проходимцами не хочется. Всё сложнее, как и в жизни. Можно оставаться инженером или аптекарем и всю жизнь биться, чтобы прокормить семью, а можно решить эту проблему с некоторым ущербом для окружающих и заодно способствовать оживлению экономики. Каждый выбирает за себя. Субъективно герои книги считают свой бизнес вполне достойным, хотя совесть их и тревожит.

Собственно, Тоно Бенге -типичная псевдопотребность. В наше время это вообще основной бизнес — создание и удовлетворение новых псевдопотребностей. В конце XIX века эта индустрия набирала мощь, к XXI приобрела масштабы планетарной катастрофы. Бизнес как бизнес, пусть не самый необходимый. Тоно Бенге — это всё-таки не самая страшная из псевдопотребностей.

«Камень и боль» — незаконченный роман о жизни Микеланджело. Но сам скульптор иногда теряется в потоке событий. Главный герой книги — эпоха Ренессанса. Время, когда создавались величайшие шедевры, закладывались первые основы современной науки, отвергались старые догмы и рушились все моральные ограничения. Время, когда от жизни брали всё. Брали, конечно, знатные, богатые, образованные и раскованные.

Лучше всего определяет эпоху одна из первых сцен книги. Архиепископ предлагает главарю наёмных убийц совершить своё дело в церкви, во время богослужения. Человек, совершивший десятки убийств, в ужасе — такой грех не простится. Прелат настаивает и обещает отпущение всех грехов. Убийца хлопает дверью.

Мир Ренессанса идёт вперёд. Италия становится тесной для десятков великих мастеров. Печатают свои труды полузабытые теперь гениальные учёные, возвращается из плавания Колумб, приступает к своим первым расчётам Коперник. Сидят над книгами гуманисты, не желающие знать, как интерпретируются их идеи. Мимо церквей проходят шествия в честь древних богов. Кардиналы, отслужив мессу, спешат переодеться для участия в вакханалиях. Комментаторы Платона, оставив на время книги, идут к гадалкам, чтобы узнать судьбу, и к колдунам, чтобы купить неуязвимость. Гремят с кафедры проповедники, обличая власть имущих. Великие художники сами бросают в костёр свои картины. Толпа забрасывает камнями забывшего обеты епископа. Бродят по Италии армии французов, испанцев, немцев и своих родных кондотьеров, истребляя на пути всё живое. Личных и политических соперников убивают при любой возможности — убивают в бою, убивают в спину, отправляют на плаху, жгут на кострах, травят собаками. И чем выше забрался человек, тем легче он идёт на преступление. Через несколько лет всё это вызовет реакцию в форме Реформации, затем Контрреформации, и вместе они похоронят яркую, свободную и бессовестную эпоху.

А Микеланджело, как все, принимает своё время, и, как многие, пытается ему по-своему противостоять. Противостоит своим уникальным искусством, полным боли, борьбы и торжества веры. Со временем из этого искусства родится мир барокко.

Об этом времени и этих же людях писали Мережковский, Томас Манн, Роллан. Интересные, сильные, умные книги, особенно пьеса Манна. Но уступающий им во многом роман Шульца произвёл на меня большее впечатление. Здесь удалось создать ощущение присутствия. События показаны не совсем так, как они происходили на самом деле, а так, как они виделись современникам. Отсюда отдельные анахронизмы, отсюда гиперболы, нагромождение ужасов и чудес. Даже язык книги с гиперболами, повторами и особым ритмом напоминает о барокко. Читать её сложно и не всегда приятно. Но она завораживает.

Сагу о Гарри надо оценивать с точки зрения тех, для кого она создавалась. С этой стороны она заслуживает очень высокой оценки. Каждая книга предназначена как раз для ровесников главных героев. Мне в этом плане повезло. Дочка взрослела вместе с Гарри, я читал следом за ней и мог воспринимать текст адекватно.

Ну, а с точки зрения взрослого человека самое удивительное то, что последние книги сильнее первых. Как правило, бывает наоборот. В первых томах мир Хогвартса более или менее благостен, герои однозначны, мир строится по правилам игры. С третьей книги волшебный мир раскрывает свою подлинную сущность. Начиная с четвёртой книги, исчезают хэппи-энды. У юных героев, как и положено в этом возрасте, портится характер, и появляется много новых проблем. С пятой книги у взрослых персонажей обнаруживается множество скелетов в шкафах. По мере приближения решающей битвы зла с добром положительные персонажи иногда начинают раздражать, а отрицательные в некоторых случаях вызывают симпатию (кроме Амбридж, разумеется). Больше места занимает главная философская тема книги, тема преодоления смерти. Цикл постепенно теряет характер книги-игры и превращается в настоящую литературу.

И ещё один аспект, который подростки видят, но обычно не формулируют. Как устроен мир магов на грани XXI века? Так, что оба непримиримых антагониста, Волан-де-Морт и Дамблдор, оба не принимают существующих порядков. Министерство магии — классическая олигархия. Никем не избирается, само себя пополняет, принимает законы в своих интересах. Силовая структура Министерства, дементоры — существа хуже всякого Воланда. Хуже не придумаешь. Азкабан явно организовал человек с больной психикой. Само существование волшебного сообщества лишено смысла. Все силы брошены на то, чтобы спрятаться, оставаться незамеченными для маглов и самим ни на что не реагировать. Не удивительно, что Волан-де-Морт смог так легко осуществить переворот. Удивительно скорее то, что это вызвало сопротивление, хотя бы среди молодых.

Книга распадается на две неравные части. Первая, меньшая, включает вступительную и заключительную главы, а также несколько вставных эпизодов. Эта часть принадлежит к малоудачному по меркам Кира Булычёва циклу «ИнтерГпол». На мой взгляд, эти страницы не очень интересны и нужны только для запуска сюжетной линии. Собственно, при чтении можно вообще ограничиться исторической частью, а эпизоды из будущего пролистывать по диагонали.

Вторую, основную часть (85-90% всего текста) автор явно писал с большим вдохновением. Она резко контрастирует с первой и по духу, и по сюжету. Качественный историко-приключенческий роман. Действие происходит в 1799 в Англии, Южной Африке, Индийском океане, Бирме и горном княжестве Лигон. Прообразом Лигона стали племенные государства каренов и шанов в горах Бирмы. На мой взгляд, эпизоды в Лондоне, Лигоне и Бирме получились лучше путешествия. Книга слегка ироничная, умеренно позитивная, с увлекательным сюжетом и симпатичными героями, интересными картинами эпохи. История здесь немного модернизирована, но ровно настолько, чтобы сделать книгу легко читаемой. В целом вещь, за исключением отдельных эпизодов, получилась на уровне не самых лучших книг мастера, но вполне достойных. Среди поздних вещей Булычёва (после 1990) «Зеркало Зла», пожалуй, одна из лучших.

«Эмигранты» — яркая книга, как все романы Алексей Толстого. Плохо писать он не умел. Но на фоне других его романов вещь менее удачная. Прежде всего из-за стремления автора доказать свою преданность новому порядку. В результате — перебор с обличениями своих бывших друзей и недостаточно убедительные образы героев. Сюжет в основе своей представляет собой великолепный политический триллер, но на него нанизано несколько десятков посторонних эпизодов. Каждый из них мог бы стать основой хорошего рассказа, но в контексте романа они приобретают характер идеологических вставок. Даже язык Толстого, всегда точный и емкий, в «Эмигрантах» местами становится слишком пафосным.

Что касается самого сюжета, то может показаться, что это обычная клевета на политического противника. Не совсем. Почти каждый эпизод романа имеет соответствие в реальной истории. Так что это скорее однобокая правда об эмиграции. Да, русские эмигранты первой волны и их дети дали миру огромное число крупных ученых, инженеров, писателей, художников, музыкантов, философов, социологов, экономистов. Да, они в массе своей отвергли фашизм и в той или иной форме поддержали Россию в Отечественной войне. Но были и другие. Те, что били смертным боем больного Родзянко, терроризировали Софию и Белград, устроили крупнейшую финансовую аферу в истории Франции, организовали в Берлине фабрику по изготовлению фальшивых марок, служили в войсках всех известных авантюристов своего времени, а некоторые пошли и на службу Гитлеру. Разные они были эмигранты.

«Волкодав» — это сказка для умеренно взрослых дам. Всё здесь вертится вокруг фигуры доброго непритязательного богатыря. Он легко побеждает врагов, защищает слабых, устраняет несправедливость, никого не калечит без крайней необходимости. Уважает тех, кто заслуживает хоть какого-то уважения. С женщинами заставляет себя обращаться по-братски. Хороший, симпатичный человек. Но поверить в него не получается. Сказка.

Остальные персонажи — бледные тени. Сюжет развивается неторопливо и вполне предсказуемо. Автор временами пытается его драматизировать, но, в большинстве случаев, безуспешно. Некоторые повороты сюжета не лезут ни в какие ворота и призваны только растрогать читателя. К тому же в сюжете, как и в биографии героя, и в картине мира, много заимствований. Но всё-таки над картиной мира автор работала особенно тщательно и в целом добилась результатов.

Тем не менее, успех «Волкодава» у читателей и, особенно, у читательниц не вызывает сомнений. Причина этого — тоска по настоящему герою. Ещё в большей мере — усталость от штампов. В начале девяностых мы накинулись на фэнтези западного образца и вскоре убедились, что сильные книги тонут здесь в море халтуры. Мария Васильевна предложила альтернативу в духе редкого тогда славянского фэнтези, и она, естественно, привлекла внимание. Ну, и в литературном отношении «Волкодав» при всех его слабостях всё-таки поднимается над средним уровнем фэнтези.

Это книга о жизни несчастного человека. Дэниэл, в общем-то, хороший человек. Умный, порядочный, спокойный, толерантный без толерантного ханжества. Но он никого и ничего не любит. Это не вина, а несчастье. Не любит свою работу, свой образ жизни, темы своих сценариев. Не любит актёров, которые будут играть в его фильмах, и зрителей, которые будут их смотреть. Не любит отца. Недолюбливает старых друзей. Сильно не любит бывшую жену. Не любит свою единственную дочку — этого я совершенно не могу себе представить. Как бы любимая девушка — вещь хорошая, но её всегда можно заменить. Вот с Джейн у него определённое сродство душ, и её он добивается, как умеет. Спокойно, упорно, неспешно.

Эмоциональную бедность Дэниэл компенсирует богатством интеллектуальной жизни. Он способен философствовать при любых обстоятельствах — в постели, при прощании, при разборках с близкими. Мысли иногда тривиальны, иногда очень интересны, но, в общем, не слишком отклоняются от точки зрения типичного умного интеллигента своей эпохи. Меняется эпоха, меняется точка зрения. Неизменной остаётся приверженность материалистической версии детерминизма. Детерминизм в любой версии — штука удобная, годная для обоснования любой пакости. Хорошо, что Дэниэл — человек порядочный и готов обосновать только инертность. Зато его система взглядов, вероятно, во многом и определила эмоциональную бедность. Трудно любить мир, когда не видишь в нём ни свободы, ни смысла, ни радости, ни красоты.

Только в одном эпизоде затянувшейся истории виден другой Дэн, неспособный убивать эмоции анализом. Наивная полудетская влюблённость. То, что обречено закончиться ничем. И в самом конце появляется слабая надежда на выздоровление. Всё-таки Джейн заметно сильнее и лучше Дэна.

В 1808-1868 Испания пережила пять полномасштабных многолетних революций. События «Учителя фехтования» разворачиваются в самый канун Пятой революции и в её первые дни. Молодая королева Изабелла с удовольствием царствует в духе легендарных принцесс, её министры, советники и генералы с удовольствием воруют, а представители оппозиции составляют заговоры и с удовольствием печатают статьи о беспределе в верхах, дополняя правду собственными догадками. Теперь уже трудно отделить в этих делах домыслы от фактов. Так или иначе, воровали тогда много и многие.

Собственно детективная интрига «Учителя фехтования» строится вокруг пачки документов. В документах речь идёт и о политических интригах, и о сплетённой с ними банальной коррупции. В наше время такой компромат, скорее всего, проигнорируют. В 1868 к этому относились крайне серьёзно. Воровство ещё могут простить, двойную игру — никогда. А раз так, все, кто коснулся этих бумаг, должны умереть. Как раз в том же 1868 у генерала Нарваэса вырвались слова: «У меня нет врагов, я их всех расстрелял». Но и все, кто вник в содержание документов, спешат использовать их в своих личных интересах. Все, кроме одного.

Дон Хайме — «человек не от мира сего и не от мира иного». Он живёт в собственном мире, который вряд ли существовал когда-нибудь в реальности. Единственная ценность этого мира — честь. Дон Хайме старается, как может, обойтись в своём мире без любви, без Бога, без большинства земных радостей, без реалий современности. Он превосходно умеет убивать и учит этому других, но сам убивает редко. К окружающим, независимо от их положения, относится с уважением и пониманием, но никого не подпускает слишком близко. Жизнь, прожитая благородно и бесплодно. Но именно этот человек имеет шанс уцелеть в ситуации, в которой более прагматичные товарищи поддаются соблазну и погибают.

«Плахе» не слишком повезло. Сильный, сложный, трагический роман написан на самом переломе эпох. Это обеспечило ему шумный короткий успех и долгое полузабвение. Когда книга создавалась, многие её страницы едва-едва могли бы протиснуться через цензуру, да и то благодаря имени автора. Спустя 7-8 лет проблемы минувшей эпохи перестали вызывать интерес. Дискуссии о способах хозрасчёта утратили смысл, наркоторговцы перешли к промышленным методам работы, организация барских охот перестала быть делом кустарей.

Остаётся философия. Здесь её больше, чем в любой книге Айтматова, больше, чем в «Буранном полустанке» и не слишком удачном романе «Тавро Кассандры». Но и философия, выстраданная автором, теперь выглядит устаревшей, что ли. Другая эпоха. И чем выше установлена планка, тем менее убедительными кажутся рассуждения. Самым неудачным мне представляется эпизод с Пилатом. Точно так же в «Буранном полустанке», исключительно сильной книге, сцены совместной космической экспедиции получились на удивление слабыми и беспомощными.

Но всё это придирки к действительно великому писателю. С точки зрения психологии, языка, эмоционального воздействия «Плаха» великолепна, как почти все книги Айтматова. Потрясают трагедии Авдия Каллистратова, Бостона и его семьи, волчицы Акбары. Особенно, как ни странно в этом признаваться, надрывает душу история Акбары. Кажется, вольные или невольные издевательства людей над могучим зверем — издевательства над всем живым миром Земли, к которому и мы сами, вообще-то, принадлежим.

Сильная сторона книги — ориентация автора на классические образцы. Он до них не дотягивает, но очень старается. Герои бледноваты, но неодинаковы и не вполне однозначны. К ним даже испытываешь определённую симпатию. Героические поступки совершаются в меру необходимости и в пределах физических возможностей среднего человека. Подвиги ради подвигов здесь не практикуются. Жестокие сцены имеют место, но не смакуются. Темпы освоения нового мира вполне реалистичны. У Жюля Верна четверо взрослых американцев из того же 1865 сумели голыми руками освоить крупный океанский остров. У Форстена действует целый полк, сотни людей, хорошо вооружённых и снаряжённых, с разнообразным довоенным жизненным опытом. Всё вполне реально.

Другая сильная сторона романа определяется подлинно демократическими убеждениями автора. Он демонстрирует уважение к людям всех наций и существам всех рас. Даже людоеды-тугары, для которых люди — домашний скот, предназначенный на убой, в отдельных случаях заслуживают уважения.

Слабости книги определяются, помимо прочего, теми же демократическими убеждениями. Многие повороты сюжета выглядят неубедительно. Попытки установить в Древней Руси демократию американского образца привели бы, скорее всего, к развалу, но не к победе над могучим врагом. Вообще, русские в романе выглядят, по меньшей мере, забавно. Но автор не виноват. Он как мог, в меру своего умения и понимания, старался изобразить русских очень достойными людьми. Их только надо научить правильно жить. Учить, разумеется, должны американцы.

Хочется предложить сценарий заключительной серии цикла. На планету тугар попадают люди из разных эпох и стран. Китайцев ещё не было, значит, очередь за китайцами. И вот китайцы из XXII века, попав в мир тугар, начинают учить правильно жить американцев из XIX века. Вот на это было бы интересно посмотреть. Жаль, не напишет.

«Перелётный кабак» представляет собой цепочку более или менее остроумных сцен, связанных общей идеей, общими героями и общим сюжетом. В художественном отношении роман получился, на мой взгляд, слабее, чем многие рассказы Честертона. Всё-таки любимый автором парадокс больше подходит для короткого рассказа, чем для романа. Зато как памфлет книга удалась в полной мере. По форме, это памфлет в защиту традиций старой доброй Англии. В том числе, неотъемлемого права каждого англичанина ходить по пивным. По сути, это протест против саморазрушения Англии. Поражает, как автор сумел предугадать процессы, которые развернулись в полной мере уже на наших глазах. Книга ведь написана ровно сто лет назад, в 1914.

Главный враг в глазах Честертона не турки, захватившие по сюжету контроль над Англией. Турки, попавшие в кадр, выглядят как раз очень достойно. Настоящий враг, по мнению автора, это представители квазилиберальной элиты Британии, лорд Айвивуд и его сподвижники. Субъективно они не предатели, они хотят добра. Но воспитание в релятивистском духе переворачивает вверх дном все ценности. Любовь к свободе означает ограничение свободы сограждан, чтобы спокойно навязывать им правильные ценности. Уважение к культуре других народов перерождается в стремление уничтожить культуру своего народа. И так во всём. Люди, монополизировавшие власть в государстве, ведут дело к разрушению основ общества, основ государства и, в конечном счёте, к собственной гибели.

Все надежды автора на пробуждение английского народа. На самом деле, бунт в защиту старого так же разрушителен, как и бунт в поддержку нового. Но чем ещё можно было закончить эту книгу? Полномасштабной войной, которая и так стояла на пороге? Парламентскими дебатами с принятием очередного неработающего закона? Или признанием того факта, что ничего уже изменить нельзя?

Мир дилогии — это мир океанских островов и материковых королевств. Материковый мир, в отличие от островного, просматривается не очень хорошо. Постсредневековое общество, способное к изменениям, но в целом основанное на традиции и жёсткой стратификации. Архипелаг — мир, балансирующий на грани выживания, очень скудный, жестокий, подверженный регулярным катастрофам, способным уничтожить всё живое, и при этом ещё почти изолированный от более продвинутых королевств материка.

В целом мир не слишком приятный, но книга, тем не менее, получилась исключительно доброй. Причём доброта её не принудительная, когда автор насильно заставляет своих героев поступать хорошо. Доброта естественная, определяемая, видимо, характером автора. Стоит ей пообщаться с кем-нибудь из персонажей на протяжении двух-трёх страниц, как она проникается к нему симпатией. Человек начинает раскрывать лучшую сторону своей души и впредь не совершает совсем уж некрасивых поступков. В перспективе ясно виден хэппи-энд.

Оборотная сторона такого отношения к героям — их неубедительность. В первой книге герои ещё сохраняют индивидуальность, но к началу второй как бы сливаются в единый образ. Часть поворотов сюжета, особенно во второй книге, кажется искусственной. И, вдобавок, простая и слегка ироничная манера общения, принятая персонажами дилогии, просто немыслима в стратифицированном обществе. При такой простоте отношений социальная пирамида давно бы опрокинулась. Но книга настолько добрая, что ей можно многое за это простить.

Чехов из числа тех гениев, которых тянет перечитывать многократно. Герои «Дуэли» далеко не типичные, они живые. Они живут, обращая мало внимания и на писателя, и на читателя. При этом, оставаясь вполне искренними перед собой, пытаются сыграть перед окружающими определённую роль. И, играя, вольно или невольно, скрывают как раз лучшие стороны своей души. Как мы обычно и поступаем. Надежда принимает роль Самой Прекрасной Дамы со всеми вытекающими последствиями. Кирилин считает себя Порядочным Человеком, не имея ни малейшего представления о порядочности. Но ведь играют и самые лучшие. Самойленко — идеально добрый человек, но стесняется своей доброты и пытается притвориться хамом. Другое дело, что это у него не получается. Дьякон умнее очень многих своих собеседников, но ум ему не положен, и он с удовольствием ограничивается ролью весёлого шалопая.

Фон Корен — особый случай. Единственный настоящий интеллектуал в городе, где интеллектуалам делать нечего. По сути, он хочет только хорошего — чтобы все трудились, не устраивали друг другу пакостей, не врали на каждом шагу. Сам он, несмотря на грозные речи, не способен не только убить, но и незаслуженно оскорбить. Но общество ждёт от него крутизны — больше не от кого — и приходится соответствовать. Ждёте лекций по социал-дарвинизму — пожалуйста, Спенсера мы читали. Нужен вам злой и жестокий рационалист, чтобы лучше почувствовать свой гуманизм — получайте. И вызов принимает, только чтобы не выйти из роли. И его слова о случайном промахе — полагаю, часть всё той же игры. Роль становится частью натуры, остановиться трудно.

Лаевский, вроде бы, совершенно никчёмный человек. Безответственный, безвольный, равнодушный, требовательный к другим и снисходительный к себе. Бездельник, всегда готовый подвести под своё безделье идейную базу. Чехову, не мыслившему жизни без труда, такие люди были особенно неприятны. Кажется, не может такой человек измениться быстро и основательно. Но ведь не от рождения он был безответственным лоботрясом. Просто всё ему прощалось за мягкость характера и наличие высоких идей, вот он и распустился. Дуэль и потрясения предшествующего дня заставили сбросить удобную оболочку и жить по-человечески.

Показать глубину падения человека умеют многие писатели, далеко не гениальные. Гений Чехова ещё и в том, что он видел, как в каждом человеке, самом мелком, самом неприятном, самом опустившемся, сохраняется искра Божья. Человек старается её пригасить, чтобы не мешала обделывать дела, или скрыть её от окружающих. А она живёт.

В этой альтернативе нет Америки, и никогда не было. Физически нет, ни Северной, ни Южной. Первое кругосветное путешествие совершилось с опозданием на столетие. Ровно на сто лет запоздал научно-технический прогресс. Политическая история развивается в соответствии с реальной с опозданием на те же сто лет. Даже известные и малоизвестные личности под несколько изменёнными именами рождаются опять же спустя сто лет относительно нашего мира. На выходе имеем в канун XXI века мир, соответствующий концу XIX в. Мир, честно говоря, не очень интересный. Реальная история была интересней.

Понятно, что альтернативы пишутся не для анализа возможностей истории, а для создания приятного автору мира. Но всё-таки, что бы изменилось без Америки? Во-первых, нет картофеля, кукурузы, томатов, фасоли, каучука, табака и пр. Во-вторых, нет революции цен XVI в. На научный и технический прогресс её отсутствие не должно повлиять, но в чисто экономическом плане формирование капитализма пойдёт несколько медленнее. В-третьих, нет потока дешёвого сырья и продовольствия из обеих Америк. Промышленность Европы столкнётся с определёнными трудностями (или, наоборот, это стимулирует разработку ресурсосберегающих технологий), а вот аграрный сектор Европы и России будет существовать в благоприятных условиях. В-четвёртых, начиная с середины XIX в. в США несколько быстрее внедрялись в производство технические новинки. К концу XX в. накопившееся отставание может составить 20-25 лет. В-пятых и в-главных, Европе некуда сбрасывать избыточное население. Причём в Америку ехали ведь самые активные, энергичные, беспокойные, недовольные своей участью. Дома они стали бы бороться за место под Солнцем, и Европа получила бы больше революций, более масштабных, более успешных. В итоге к XXI в. может получиться что угодно, но только не Прекрасная Эпоха кануна первой мировой войны.

В целом книга несколько выше среднего уровня. Герои больше напоминают условные фигуры, чем живых людей. Литературные аналогии бывают к месту, бывают не к месту. Но книга спокойная, грамотная, умеренно интересная. Без глупостей, без пошлостей, без ненависти. Худшие страницы – те, где автор пытается иронизировать, перекурочивать фамилии, описывать похождения цесаревича-алкоголика. Не смешно и не серьёзно.

Книгу эту читал с удовольствием, неожиданно для себя. Обычный молодой человек восьмидесятых годов получает возможность при определённых условиях оживлять свои рисунки. Дальше они живут своей жизнью, то ли создавая новую реальность, то ли меняя отчасти наш мир. Механизм этого неясен и неважен. По сути, это не фантастика, а сказка для взрослых. Привлекает прежде всего сочетание сказочного сюжета и предельного реализма в изображении людей и ситуаций. За это семёрка.

Дальше в этой истории можно увидеть разное. Можно увидеть не совсем тривиальную историю о параллельной реальности. Можно увидеть детектив — детективная линия присутствует, правда, не слишком интересная. Можно увидеть слегка ироничные зарисовки из недавнего прошлого. Можно увидеть мечту о простом счастье, которое заслужил каждый человек. Мне интереснее всего показался вопрос об ответственности чудотворца за чудеса.

Итак, в центре повествования обычный человек лет 25. В меру симпатичный, в меру честный, в меру инфантильный, неглупый, доброжелательный. Ходит на работу, ездит с друзьями на рыбалку, рассуждает с ними о жизни под пиво или водку, неудачно влюбляется. Всё, как у людей. И вот он начинает творить чудеса с непредсказуемыми последствиями. Что он пожелает? Пиво, девушки, помочь друзьям, набить морду недругам. Можно чужими руками. Всё-таки лучше, чем создавать для своего удовольствия целые миры и потом их бросать. И даже при таком подходе — кто-то умирает, кто-то попадает в больницу, у кого-то испорчена жизнь. И ещё раз убеждаешься — для чудес нужны люди с запредельным чувством ответственности. А таких просто не бывает.

«Восстание на Боспоре» считается вторым томом исторической трилогии («Великая Скифия», «Восстание на Боспоре», «Митридат»). По сути, события здесь развиваются параллельно с «Великой Скифией», местами пересекаясь. В первой и третьей книгах мир эллинизма показан, в основном, глазами людей среднего класса. Во второй книге преобладает взгляд снизу. В таком ракурсе цивилизация Эллады со всей её эстетикой, философией, демократией, соразмерностью человеку выглядит жутковато. Хотя любая другая цивилизация с этой точки зрения будет выглядеть ненамного лучше.

Автору романа удалось почти невозможное — сделать историю интересной для читателя и при этом обойтись без всякой модернизации. Очень хорошо передана атмосфера позднеэллинистического мира. Вот ход событий, в основном, фантазия автора в рамках принятой на тот момент концепции. Переворот Савмака — классическое восстание рабов, и сам Савмак — раб. Ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию на данный момент невозможно. Всё, что нам достоверно известно о крушении царства Спартокидов, можно уместить на половине страницы. Автор, разумеется, пишет в рамках принятой идеологии, но старается быть при этом как можно менее ортодоксальным и как можно более объективным. И угнетатели, люди нехорошие, по-своему правы, и угнетённые, уж точно никакие не ангелы, тоже правы.

С художественной точки зрения — добротный роман без литературных изысков. Очень много приключений и очень много информации. Язык грамотный без блеска. Часть персонажей выглядит условными фигурами. Описания и пояснения преобладают над воплощением. Но при этом эмоциональное воздействие книги просто поразительно. Я, наверное, не вспомню исторического романа, который заставлял бы так сопереживать героям. Даже при повторном прочтении, хотя в молодости воспринималось, конечно, ярче. Что касается сцен революции рабов, то ничего сильнее на эту тему я точно не читал.

На редкость светлая книга, даже для ранней прозы Житинского. У него есть книги сильнее, умнее, глубже, выше в литературном отношении, но такой доброй и жизнерадостной, пожалуй, не найти. Обычная история, рассказанная простым языком, об обычной поездке студентов в совхоз в семидесятые годы. Перечитываю её каждые несколько лет, просто, чтобы вспомнить собственную юность. И каждый раз, вспоминая свои студенческие и постстуденческие совхозы, поражаюсь, как много эпизодов совпадают с картинками из «Сена-соломы». Совпадают даже в деталях.

При этом в книге нет особой идеализации прежнего времени. Хотя на момент написания повести это была, самая что ни на есть, современность. Вот такими мы примерно и были, вот так вот и жили. И вспоминается с улыбкой.

Один только раз Дюма взялся по-настоящему за своих современников, и картина получилась запредельно мрачной. На протяжении двух объёмистых томов один нехороший человек долго, нудно и подло мстит другим нехорошим людям. Хорошие люди присутствуют, но они крайне неубедительны. Борьба за справедливость? Вот уж ничего подобного. Несправедливости кругом море, но граф её игнорирует, а при случае приумножает. Только желание отомстить своим личным врагам, самое мелкое из всех доступных человеку желаний. На это ухлопаны чужие миллионы и вся своя жизнь. Самый последний алкаш истратит свою жизнь не так бездарно.

Вообще-то, у миллионов аббата Фариа были и другие наследники, пожалуй, более достойные. «Молодая Италия», карбонарии — словом, единомышленники аббата, борцы за единство Италии. В тридцатые годы они как раз на пике активности и не очень стесняются в выборе средств. Вполне могли вычислить графа и попросить его поделиться. Тем более что он не скрывается, живёт так, как должен жить нувориш, играющий в иноземного аристократа. И всё сходит. Июльская монархия, королевство либеральных проходимцев. Почти все знакомые графа по светским тусовкам тоже купили себе титул, во многих случаях на ворованные деньги. Поэтому все принимают игру, и никто никогда не заведёт разговор о происхождении денег или титула. Себе дороже.

Самого Дантеса ещё можно понять. Труднее понять его поклонников. Я с ними лично не знаком, но, судя по литературе, их много. Во всех странах, во все времена, во всех слоях общества. Неужели это так привлекательно — получить шальные деньги, с ними шальное всемогущество, и истратить то и другое на мелкие пакости?

Особых литературных достоинств у этой книги нет. Они тут и не требуются. «Спартак» Валентинова — историческое исследование, и речь здесь пойдёт только об истории.

Римские историки очень подробно и достоверно, чуть ли не по дням, изложили ход событий в последнее столетие Республики. Но как только речь заходит о войне Спартака, начинаются сплошные нестыковки. Чего стоит одна только Линия Красса, ров через Бруттий, который вошёл во все учебники. Бруттий — обширная горная страна размером с Черногорию и с перепадом высот до двух километров. Перекопать его рвом от моря до моря невозможно даже с помощью современной техники. Римляне это прекрасно знали, но предпочитали фантастику той страшной и позорной правде, которую мы вряд ли до конца узнаем.

При всём уважении к автору я бы не согласился, что римляне считали наибольшим позором именно войну с гладиаторами. Гладиаторы были всё-таки рабской элитой, чем-то вроде звёзд футбола. В качестве гладиаторов--добровольцев на арену иногда выходили патриции, сенаторы, консулы, императоры и даже знатные дамы. Но гладиаторы составляли у Спартака офицерский корпус, а всё остальное — обычные рабы, и вот терпеть от них поражения было настоящим позором.

Итак, Андрей Валентинов изложил тысяча первую версию восстания Спартака. Книга яркая, очень грамотная, без глупых сенсаций, с подлинным знанием темы и любовью к ней. Портреты римских политиков просто блестящие. Исключение — Цезарь, который здесь совсем не похож на себя. Результат исследования менее убедителен, чем в классических версиях. Начинается с анализа имён, притянутого за уши. Был у фракийцев Спарток, а не Спартак (а диалектов во фракийском языке, выходит, не было), и, значит, Спартак, возможно, не фракиец, а то ли римлянин, то ли вообще персонаж не от мира сего. В итоге восстание рабов превращается в войну разбойников и уцелевших италийских повстанцев. В италиков верю, в разбойников верю, но в любом случае массу солдат Спартака составляли рабы. Только этим можно объяснить хотя бы часть загадок восстания. У Валентинова все главные загадки остаются без удовлетворительного объяснения, зато появляется куча новых.

Настоящее удовольствие доставляют экскурсии в область альтернативной истории. Почти все альтернативы изложены убедительно, грамотно, реалистично, увлекательно. Именно так и могли бы развиваться события. И опять, за весьма вероятную альтернативу выдаётся самая немыслимая, с десантом Сертория в Италии и взятием Рима. Серторий к моменту предполагаемого десанта уже не первый год отходил вглубь Испании и сдавал там позицию за позицией. А если бы каким-то чудом доставил свою армию к Риму, Город никогда бы не открыл ему свои ворота. Только не ему. Одно дело вести переписку с другом детства (да и были ли письма, которые никто не захотел прочесть?), и совсем другое — открыть ворота орде испанских горцев, которые знают по латыни десяток воинских команд. В общем, неубедительно. А жаль. Другое дело — отзыв армии Лукулла и, соответственно, отказ от завоевания Понта и Сирии. Здесь история действительно могла пойти другим путём.

Страшно перечитывать «Поединок», особенно после «Юнкеров» и «Кадетов». Капитаны и поручики из «Поединка» — это практически одногодки Александрова-Куприна. Учились вместе с ним или в таком же училище и так же думали, что их ждёт мир чести, славы, большой чистой любви. А вместо этого служебная рутина, которая пожирает почти всё время и почти все силы. Надо отключиться хоть ненадолго, а как? Маленький пограничный городок, где никогда ничего не меняется, и почти не бывает новых людей. Ни театров, ни библиотек. Ни Интернета, ни телевизора. Хотя с телевидением они опустились бы ещё быстрее. Единственный доступный и надёжный способ отключиться от рутины — водка. Многие пробуют и другие варианты, но они ещё хуже. И люди опускаются. Симпатию вызывает только Ромашов — он добрый, в нём очень много детского, он ещё не успел опуститься, и, главное, мы смотрим на мир его глазами. Если посмотреть на мир лазами другого офицера, вероятно, возникнут симпатии и к нему. А через 9 лет рутине придёт конец, и полк почти в полном составе погибнет под Танненбергом или под Лодзью.

Это лучшая книга Фазиля Искандера. Она лучше, чем знаменитый «Сандро из Чегема», великолепное «Созвездие козлотура», мягко-ехидные «Кролики и удавы». Я только предлагаю всем, кто её читал или ещё прочтёт, забыть на время о своём отношении к Сталину или там к либеральной интеллигенции. Книга всё-таки не об этом. Книга о Человеке. Ведь вроде неудачно сложилась жизнь. Потерял первую любовь, убивал и сам проходил на волосок от смерти, сидел ни за что, ничего не добился, расстался с женой, остался без детей, последним в роду. И махолёт, дело всей жизни, так и не полетел. Но не озлобился, не опустился, прожил жизнь так, как подобает человеку. Пронёс через всю жизнь доброту, мужество, благородство, умение понимать людей, способность совершать поступки, тонкий ум, чувство юмора. Сохранил неистребимый интерес к жизни и любовь к ней. И при этом не идеальный герой, не памятник самому себе. Я не знаю, был ли у Фазиля Искандера подобный знакомый (автор любит смешивать вымыслы с реальными историями), но Виктор Максимович оставляет впечатление абсолютно живого человека.

Повесть, как обычно, состоит из рассказов. Есть посильнее, есть послабее, но неудачных нет. Сильнее всего рассказ о юности героя. Удивительное сочетание нежности, мягкого юмора, парадоксальных высказываний, добродушного, ироничного и тревожного отношения к героям. Мальчики и девочки считают себя самыми умными, самыми храбрыми, самыми неуязвимыми, вовсю делают глупости, губят себя и других. И душа переворачивается от симпатий к ним и боязни за них. Что характерно, никто, даже из третьестепенных персонажей, не живёт в атмосфере страха и ненависти, как часто изображают это время. Хотя время действительно страшное.

А чего стоят афоризмы, рассыпанные на каждой странице книги! Не со всеми соглашаешься, но удовольствие от знакомства гарантировано. Вот несколько взятых наугад, не самых сильных:

«Культура — это не количество прочитанных книг, а количество понятых».

«Миф о стукачах создан людьми, испытывающими острую нехватку в стукачах».

«Бывшие кухарки, потеряв барынь, стали кухарками своих детей. А бывшие барыни, потеряв кухарок, сделали кухарками своих дочек».

«Человек устаёт бороться и делает вид, что помудрел».

Первая книга трилогии вышла в 1983, под конец эпохи. Налицо многие приметы советской фантастики — победа коммунизма во всём мире, быстрый научно-технический прогресс, звёздные корабли. По сути же, книга ближе к постсоветской литературе. Антиутопия, причём в параллельном мире, который в советской фантастике никак не мог прижиться.

На Планете, поразительно похожей на Землю, негласно правят не люди. Цели их, вроде бы, разумные — создание правильно мыслящей Галактики. Глобализация в космическом масштабе. Люди с их многообразием в эту схему плохо укладываются, и на них обрушиваются эпидемии, междоусобицы, нашествия живых палящих туч. Сопротивляться или хотя бы как-то организоваться взрослые люди не способны и молча следят за постепенным разрушением их мира. Послушно выполняют нелепые правила, придуманные неизвестно кем и для чего, в противовес традиционной этике. И победили не люди, по версии автора, не потому что люди оказались слабыми, а потому что оказались ленивыми, равнодушными и слегка перекормленными.

А что на правильной Земле? В XXII веке главные приметы нового в крупных городах — стереовизоры и монорельсовые дороги. В малых городах нет и этого. Почти все ресурсы Земли уходят на осуществление нескольких амбициозных проектов. Ожидаемых результатов эти проекты не приносят. Так что и здесь не всё в порядке. Оно и к лучшему. Когда все уверены, что всё в порядке, значит, впереди тупик.

В основном-то, книга о другом. Это даже не столько фантастика, сколько сказка для подростков. Серьёзная, грустная, честная и пронзительная сказка.

Источником вдохновения для этого романа Акунина послужил, мне кажется, не столько общеизвестный роман Толстого, сколько «Пётр и Алексей» Мережковского. Параллели заметны, хотя Мережковский, конечно, намного глубже, жёстче и тяжелее. У Акунина получилась добрая и грустная сказка. Сказка о прекрасной царевне и трёх богатырях. Или о трёх мушкетёрах. Жизнь их пришлась на две эпохи.

Самое удивительное, что стопроцентный западник и либерал Акунин выступает в этой книге как патриот и консерватор. В его «Алтын-толобасе» допетровская Русь выглядит заповедником всевозможных безобразий. «Девятный Спас» — гимн во славу допетровской Руси и реформ Софьи. Петровская же революция — образец того, как нельзя поступать со своей страной и своим народом. Видимо, неприязнь к революциям всякого рода оказалась у автора сильнее, чем симпатии к Европе.

Как бы ни относиться к Петру, быстрая карьера для энергичных людей в его время была обеспечена. В этой книге настоящую карьеру не сделал ни один из героев, хотя все они — люди незаурядные. Не подходит им новое время. Вписался в него только Алёша Попович, и то с большими оговорками. Положительные персонажи нашли себе каждый дело по душе, и это уже много. Злодеи немного позлодействовали и задолго до середины книги успокоились, погрузились в служебную рутину почти до последних страниц.

Бледнее всех выглядит прекрасная принцесса — уж очень она правильная. Три мушкетёра, наоборот, при всей условности их образов сделаны с любовью и получились на редкость обаятельными. И с интересом следил за главным героем Зеркаловым. А неприятнее всех Петруша, светоч нового искусства. То ли душа уже умерла, то ли ещё не проснулась.

В целом «Девятный Спас» мне представляется одной из лучших вещей Акунина. Книга светлая, добрая, умная. Отсутствие детективной интриги пошло ей только на пользу. Небольшие натяжки сюжета и столь же небольшие искажения истории ничего не портят. Модернизации столько, сколько нужно, чтобы сделать книгу интересной и понятной современнику. А открытый финал без всяких шансов на продолжение подтверждает мастерство автора.

В «Трактире «Ямайка»», кажется, нет дат, но определить время действия несложно. Начало девятнадцатого столетия. Отмороженный восемнадцатый век уже позади, замороженная викторианская эпоха ещё впереди. Самый популярный жанр литературы в Англии — готические романы. Они выходят десятками, на них уже пишут пародии. Мода на готику продержится ещё долго, до появления настоящего детектива.

Спустя сто с небольшим лет Дафна Дю Морье сочинила свой готический роман об этом времени. Но её роман, вопреки требованиям жанра, подчёркнуто демократичен. Вместо старого замка или заброшенного монастыря — придорожный трактир. Вместо графов, лордов и призрачных аббатов — трактирщики, извозчики, прачки, крестьяне, мелкие торговцы, сельский викарий. Вместо инфернального злодея с титулом — по большей части пьяные бандиты. Вместо юного джентльмена или, на худой конец, благородного разбойника — легкомысленный конокрад. Вместо анемичной барышни — крестьянская девчонка, наивная, но далеко не беспомощная. Ей, собственно, и защитники не так уж необходимы, как полагалось бы благопристойной деве в беде. При этом атмосфера романа вполне готическая, в некоторых эпизодах действительно страшная. И сделано всё это на хорошем литературном уровне.

Смешная до жути сатира, которая представляется жутковатым предвидением в век глобализации и постиндустриализации. Власть захватили марсиане. Перебили бандитов, разогнали коррупционеров, покончили с наркотиками, покончили с гонкой вооружений, занялись вопросами ЖКХ и сельского хозяйства, внедрили кое-какие технологии. И предложили всем желающим регулярно сдавать желудочный сок. Добровольно, за очень хорошие деньги. Неизвестно, зачем им сок, но теперь они непобедимы. Любая оппозиция развалится раньше, чем успеет оформиться.

Так то марсиане — прогрессоры или паразиты? Для проверки поставим эксперимент. Допустим, дон Румата сверг дона Рэбу и стал править Арканаром. Править будет как прогрессор-реалист. Распустит серую гвардию, прижмёт непокорных баронов, отменит пытки, заведёт библиотеки, ослабит сословные барьеры (хотя бы в столице), внедрит кое-какие технологии, пригодные в этом мире, попробует переловить разбойников (это вряд ли получится), объявит о снижении феодальных податей (бароны станут насмерть, но указ нужен). Издаст указ об обязательном ежедневном умывании. Чтобы подданные выполняли это малопонятное требование, им придётся платить. Выходит, марсиане — прогрессоры.

Как жить тем, кто попался под руку прогрессорам? Есть два мнения. Аполлон, конечно, человек здравомыслящий, занудный, адекватный до безобразия, но очень неглупый. Его позиция неуязвима. Если мы сами не можем решить свои проблемы, пусть этим займутся марсиане. Всё равно их не одолеть. Да может, и нет никаких марсиан. Никто их не видел, действуют через посредников. Синий хлеб — это не обязательно с Марса. Синий самогон — ну, этим нас точно не удивишь.

Есть только одно НО. Марсиане как прилетели, так и улетят. Либо наступит момент, когда они уже ничего не смогут дать землянам. И останутся люди, способные только сдавать сок и получать деньги. Разучились работать, разучились создавать, разучились соображать, разучились наводить у себя хоть какой-то порядок. Всё придётся начинать с нуля.

Получается, прав Харон. Интеллигент-шестидесятник, редактор маленькой газеты. Дело журналистов — убеждать людей в своей правоте. Собственно, их дело — доносить до людей неискажённую информацию, но этим давно никто не занимается. И тут выясняется, что журналист умеет убеждать только своих единомышленников. Остальных он не знает, и знать не хочет, и они его, разумеется, тоже не слышат. Когда аргументы кончаются, интеллектуал берёт автомат и начинает стрелять. Но стрелять он тоже не умеет.

Что же делать? У каждого своё решение. Каждый по-своему прав. Моё — прожить жизнь до конца, по возможности не теряя человеческого облика, и постараться сохранить, что возможно, из домарсианской эпохи. Когда-нибудь это пригодится.

«На краю Ойкумены», обе книги — единственная вещь Ефремова, которую тянет перечитывать регулярно. Конечно, Иван Антонович — колоссальная фигура, но поздние его книги непомерно категоричны. Автор знает всё, что было, и всё, что неизбежно случится. Владеет монополией на истину по любому вопросу, от эволюции Вселенной до правильной на все времена женской моды. А ранняя дилогия написана как будто другим человеком. Книга, полная восторга перед лицом огромного мира, бесконечно многообразного, величественного, кошмарного и сказочно прекрасного.

К самому небу уходят стволы лесных гигантов. Трава саванн укрывает с головой и человека, и льва. Стонут от жары чёрные скалы Ливийской пустыни. Нагорья Африки покрыты ковром голубых трав и рощами серебристых игольчатых деревьев. Расцветают всеми мыслимыми красками подводные сады Красного моря. Океан встречает волнами высотой в двадцать локтей. В степи носятся стада полосатых лошадей, скачут на задних ногах антилопы, раскачивают двухметровыми шеями жирафы. Летит, как снаряд, чудовищный носорог, соскочивший с рисунка Дюрера. Из лесов выходят свиньи ростом с быка и кошки ростом с осла. Селения окружены стенами из слоновой кости. Пастухи гонят домой стада антилоп, гиен и журавлей. Юные девушки пляшут на спине разъяренного быка. Выходит на охоту таинственный зверь гишу. Мир, способный постоянно удивлять. А если мир способен удивлять, он не поддаётся однозначным оценкам, и нет в нём места предопределению.

Первая книга выглядела лучше и в плане новизны восприятия, и в плане приключений. Но и вторая получилась неплохо. Вообще-то, почти все произведения юмористической фантастики, которые мне случилось прочесть или пролистать, вызывали тоску, сопоставимую только с тоской от просмотра ситкома. Сборники с трудом выдавленных из себя анекдотов, часто туповатых, очень часто пошловатых. Под пошлостью я понимаю стремление свести любые человеческие поступки и побуждения к набору простейших инстинктов. Здесь пошлости нет. Книга светлая, жизнерадостная, добродушная, пригодная и для подростков, и для людей постарше. Автор легко скачет с темы на тему, касается разных литературных и политических аналогий и тут же уходит от них, беззлобно покусывает тех, кто попадётся на пути. Мир недостаточно разработан, так ведь это всё игра. В герое мало героического, так ведь это самый обычный подросток, несмотря на магические способности и будущий титул со-герцога. Мне он симпатичнее обычных лукьяненковских подростков, загадочных, всегда на что-то обиженных и, в общем, одинаковых. И, наконец, книга просто добрая без слащавости. Это уже большой плюс.

Итог — книга, конечно, не бессмертная, не очень глубокая, для разового прочтения. Но выше этого уровня юмористическая фантастика вряд ли прыгнет. Хотя здесь я не эксперт. За обе книги разом — семёрка.

Роман о революции V века в Иране и о революции как таковой.

О Сасанидском Иране известно мало. Арабы, захватившие Иран, старались стереть память о Сасанидах, так же, как Сасаниды уничтожали память о своих предшественниках-парфянах. Тем не менее, автору удалось, практически не отступая от фактов, создать точный образ исчезнувшей цивилизации. Цивилизации более поразительной, чем многие из миров фэнтези. Чётко, как на экране, видятся Зеркальный дворец шахиншахов, укреплённые поместья аристократов и пыльные улицы Ктесифона, храмы огня и христианские школы, кочевники бескрайней степи и германцы, только что захватившие Рим, интеллигентные ромейские дипломаты и бушующая толпа на ипподроме Константинополя. Невозмутимый кесарь Анастасий, который точно знает, когда нажать на подданных, когда немного уступить, когда отвлечь народ очередным зрелищем. И его антипод шахиншах Кавад, прямой и жёсткий, который довёл дело до революции и сам же попытался эту революцию возглавить.

Книга складывается из коротких картин. Люди, умирая от голода, не трогают ягод из чужого сада — воровство совершенно немыслимый грех в Иране. Дискуссии иранских интеллигентов — жрецов, рыцарей, чиновников, врачей, поэтов. Ночь революции — жрец в красном с факелом в руке выходит на главную площадь Ктесифона, шеренги гвардейской кавалерии и боевых слонов расступаются перед одиноким всадником. Несутся по Ирану посланцы Маздака в красных плащах. Горят поместья знати, голодающие разбирают зерно из хранилищ, рабы выходят на волю, неженатые делят гаремы. Горят храмы, горят селения и города, не принявшие новый порядок, их жителей бросают под ноги слонам. И снова дискуссии — как толковать смутные места из речей вождя и как казнить тех, кто их толкует неправильно. Убивают слишком активных участников революции, убивают зороастрийцев и христиан, героев войны и неудачливых дипломатов. И последние маздакиты, растерявшие сторонников, идеи, силу воли, и сохранившие только стремление ещё немного продержаться у власти.

Книга написана около 1970. В застойные времена она поражала прежде всего аналогиями с нашей собственной историей. В начале девяностых, на пике антикоммунизма, автор доказывал — он не был диссидентом, он писал только о Древнем Иране. Ну, это не совсем так, аналогии слишком очевидны. Просто человек не захотел примыкать к победителям. А, с другой стороны, подобная схема характерна для большинства революций, что в пятом веке, что в двадцатом, что в любом другом.

Если бы роман принял форму хроники событий, он бы не произвёл такого впечатления. Но революция показана снизу, глазами молодого писца-христианина Авраама. Он наблюдает события и участвует в них, влюбляется, воюет, спасает, расстаётся, пытается выжить во взбаламученном мире, и выжить достойно, и собирает предания старого Ирана. Через 500 лет эти предания, пересказанные гениальным поэтом, станут частью книги «Шах-намэ».

Детектив из времен гражданской войны в Сибири. Хотя в районе золотых приисков войны между красными и белыми еще нет. Скорее сосуществование. С чисто детективной стороны получилось слабовато. Периодически попадаются штампы, характерные для старых приключенческих романов. Но написано очень легко, интересно, грамотным языком. Герои довольно-таки живые и неоднозначные. В целом не шедевр, но читается с удовольствием. К сожалению, теперь достать эту книгу практически невозможно.

Вызывают интерес две необычные для соцреализма особенности. Нет демонизации белых и нет особой идеализации красных. Собственно, те и другие — люди довольно заурядные, и позиция их, и хороших людей и не очень, определяется не столько убеждениями или складом характера, сколько условиями жизни. А самая незаурядная личность — хозяин приисков. Уж он-то выглядит не так, как полагалось изображать капиталиста, тем более сибирского. Умный, сильный, дальновидный, по-своему порядочный, с жесткой хваткой и европейским воспитанием, со своими представлениями о чести. Хотя эти представления не мешают ему крупно нагреть партнеров, обмануть казну, устроить небольшой голод, при необходимости убить человека. Но это при крайней, в его понимании, необходимости.

«Янки», предок всех историй о попаданцах — все же конъюнктурная вещь, в отличие от Тома и Гека, которые останутся с людьми навсегда. Великолепно написанная агитка, призыв покончить со всем, что особенно ненавистно автору — привилегиями, предрассудками, пассивностью Отсюда условность обстановки и персонажей. Страна короля Артура — это не реальное средневековье, это средневековье в представлении американцев XIX века. С реальным феодализмом у нее столько же общего, сколько, скажем, у королевств Толкиена.

Условному миру соответствует условный янки. Расчетливый и легкомысленный, всезнающий, самоуверенный, подвижный, сверхэнергичный, жестокий, с привычкой мыслить штампами и слегка черноватым чувством юмора. Даже не янки, а, скорее, карикатура на янки. Видимо, только такой человек и смог бы сдвинуть королевство с мертвой точки.

Хэнк Морган мечтает разрушить королевство и построить на его месте идеальное общество в американском представлении. Технический прогресс, индустриализация, свобода торговли, относительно равные возможности для всех подданных, замена единой церкви на маленькие секты. За 10 лет он в одиночку сделал то, на что в реальном мире уходят столетия. В 12 лет эта картина покоряет, в 18 уже задумаешься. Непонятно, где Хэнк нашел преподавателей для многочисленных школ и академий, инженеров на заводы, морских офицеров на пароходы и фрегаты, толковых чиновников для новых учреждений. Зато легко догадаться, откуда берутся колоссальные суммы, необходимые для модернизации. Только за счет новых податей с тех самых свободных и полусвободных людей, которым Хэнк мечтает подарить новый мир. Им же приходится строить дороги, заводы, верфи, каналы и все прочее. В доиндустриальную эпоху на крупных стройках такого рода погибало обычно от 30 до 50 % рабочих. Все это знают, но говорить об этом нигде не любят, в том числе в утопии Хэнка Моргана.

По логике книга должна бы завершиться торжеством реформ и какой-нибудь природной катастрофой, чтобы стереть их следы. Вероятно, так и планировалось. Но Марк Твен имел одну интересную особенность. Он всегда говорил правду, даже когда ему этого очень не хотелось. Новый мир обречен. Он никому не нужен — ни рыцарям, которых превратили в биржевиков и рекламных агентов, ни крестьянам, которых загнали на стройки и заводы. На защиту его выступают только несколько подростков, которых воспитали в закрытых школах, в отрыве от реального мира. И самому Хэнку уже кажется, что его родная индустриальная Америка — только сон, а единственная реальность — мир Круглого Стола. И грустно, и жутко, и жалко людей, и самого Хэнка, и всех, кто попал в его мясорубку. И не проходит ощущение затянувшегося сна.

На удивление пустая книга. Хотя автор умеет писать и умеет создавать интересные вещи. Здесь же сказка про белого бычка, бесконечная и откровенно бессмысленная. Тайный город, естественно, та же бизнес-криминальная Москва, только показанная на уровне лубка. Исторические отступления — тоже лубок. Древние расы слишком похожи на людей, чтобы заинтересовать своей необычностью, и слишком нечеловечны, чтобы заинтересовать своими проблемами.

Бесспорный плюс книги — законченный сюжет. На этот раз выбрана тема игорного бизнеса. Выбор понятен, если вспомнить год издания. Это, кажется, первый год, когда, наконец, решились заметить существование игорного бизнеса, но еще не решились поставить его на место. Тут и книга вышла, очень вовремя.

Городское фэнтези, вероятно, самый неубедительный жанр фантастики. 500 лет назад народ ловил вампиров и прочих ведьм с верой в то, что истребляет подлинную нечисть, а ведьмы верили, что их гоняют по заслугам. За 500 лет, к счастью, серьезная работа превратилась в развлечение. Желающих развлекать очень много. Как автору не утонуть в этом море? Или оживить героев, или создать атмосферу романтической тайны, или балансировать на грани глубокомыслия и иронии. Легко сказать, попробуй сделать. Автор выбрал, кажется, третий путь, но получилось несколько иное. Балаган, потом псевдофилософия, снова балаган и так далее. В этом томе балаган явно преобладает. Красные Шапки — это даже не лубок, а просто издевательство над читателем. А может, так нам, читателям, и надо.

Одна из самых сильных и самых реалистичных антиутопий, какие попадались мне в руки. Спустя 50 лет она выглядит ещё актуальнее, чем в год создания.

В центре интриги слег, мощный квазинаркотик, способный безвозвратно погрузить человека в виртуальный мир. Но слег – всё-таки не самая страшная угроза. Он считается запредельным извращением даже в городе, где привыкли к извращениям разного рода. За одно упоминание о слеге здесь могут сразу же набить морду. Это вселяет надежду. Намного страшнее общая картина потребительского мира.

Внешне всё выглядит как утопия. В некотором государстве при поддержке извне была свергнута диктатура, утвердилась демократия, и за 10-15 лет достигнуто полное изобилие. Заводы-автоматы производят всё необходимое для жизни и многое сверх того. Большая часть населения занята в сфере услуг. Гражданам положено ходить на работу, но как они там работают, и кому их работа нужна, вопрос второстепенный. Наличие денег желательно, но не обязательно. Всё необходимое, а это понятие толкуется очень широко, можно получить бесплатно. В нерабочее время свободный гражданин может развлекаться, как ему угодно. Можно пить водку, можно смотреть бесконечные сериалы, можно гонять на автомобилях, можно пробовать действие наркотиков, можно бегать на дрожку, можно записаться к экстремалам, можно уничтожать картины из музеев, можно бить других свободных людей. Лучше все-таки не до смерти. В принципе, можно читать и даже заниматься самообразованием, но какой дурак станет этим заниматься?

Ну, и что происходит с людьми в этом мире изобилия, бесконечных развлечений и безграничной, вроде бы, свободы? Правильно. Неплохие, доброжелательные, неглупые от природы люди дуреют, опускаются, превращаются в серую массу, туповатую, агрессивную, пошловатую. Выйти из этого процесса очень трудно. Те, кто, опускаясь, считают себя выше прочих – они-то, пожалуй, хуже всех.

Разумеется, в стране победившего соцреализма такой процесс нельзя было показать как глобальный. Несколько раз упоминается, что отупение коснулось только одного города. Ох, не похоже. Город, где нет ничего интересного, превратился в крупнейший международный курорт. И приезжие со всех концов света ничем не отличаются от местных жителей. А если отличаются, то в худшую сторону. Видимо, дебилизация – не случайное отклонение, а закономерность в мире, где всё есть и всё можно. За всё приходится платить.

Но не всё так уж мрачно в «Хищных вещах». У Стругацких представлен стихийный, мягкий, гуманистический вариант массовой дебилизации в обществе потребления. У Брэдбери есть жёсткий, целенаправленный, неокапиталистический вариант того же процесса. Боюсь, в сегодняшнем мире он ещё реалистичнее.

Брал книгу с опаской, боялся испортить свои детские впечатления. Нет, все не так плохо. Сюжет на уровне лучших боевиков первой половины XX века. Получилось неровно, но есть очень удачные сцены. Штампы автор постарался преобразить до неузнаваемости. Написано с любовью к людям. Свои фантастические идеи автор пытался хорошенько обосновать. По нынешним меркам это для фантастики почти роскошь.

Теперь о минусах. Во-первых, оживить героев не удалось, они остались условными фигурами. Во-вторых, злую шутку сыграли многочисленные переработки романа. В первой редакции события, надо полагать, укладывались в 10-20 лет, не больше, в последней растянулись на 60 с чем-то. Главным героям задолго до середины романа перевалило за 80. В результате пришлось вводить новые сюжетные линии, новых героев, а старым придавать немыслимую в их возрасте активность. В-третьих, слишком много идеологии. Правда, здесь и видна относительная гуманность позднекоммунистической идеологии на фоне ее оппонентов. Либеральный герой Джеймс Бонд и его подражатели мочат врагов, почти не глядя. Это понятно, враги их выглядят хуже животных. В «Пылающем острове» враги выглядят по-человечески, и мочить их в мирное время не следует. Главный злодей сам себя накажет, остальные перевоспитаются. Такой подход вызывает законную ухмылку, но он все-таки порождал меньше маньяков.

Одна из неожиданностей — выбор кандидата на роль суперубийцы. Конец света, как ни странно, учинил не мистер Вельт, хозяин военных заводов и десяти тысяч боевых самолетов и вообще нехороший человек, а тихий, добрый и совестливый профессор. Он более 50 лет работал над одной и той же проблемой, а когда решил действовать, не смог просчитать элементарнейшие последствия своего поступка. Люди, знакомые с проблемой в общих чертах, просчитали эти последствия за секунду. Поистине, самый опасный дурак — это дурак-интеллектуал.

Конечно, наука как угроза человечеству — это у них, у империалистов. А что у нас?

«На многие аэродромы приземляются наши замечательные паролеты, в которых паровой котел совмещен с атомным реактором».

Представили картину? Хорошо, что такой паролет вряд ли сумеет подняться в воздух. А вдруг сумеет? Вот тогда нам точно конец, без всяких империалистов.

Читая «Террор», вспоминал почти забытого с детских времен «Капитана Гаттераса». Жюль Верн тоже держал перед глазами только что вышедшие отчеты о поисках экспедиции Франклина. Он постарался сделать «Гаттераса» настолько жестким, насколько мог принять читатель XIX века. Симмонс сделал «Террор» настолько жестким, насколько смог принять читатель XXI века. То есть, почти беспредельно жестким.

Вещь, конечно, очень сильная. Почти 900 страниц держат в напряжении несколько вечеров. Это при частых повторах, при изобилии всевозможных подробностей, медицинских, технических, бытовых, при большом числе черных описаний. Например, как надо правильно распилить человека, чтобы потом его съесть. Но, при всей моей неприязни к черноте, ни разу не появилась мысль отложить «Террор» или перелистать его поскорее. Это книга о настоящих людях, сильных и мужественных, несмотря на все их слабости. О людях, которые смогли остаться людьми в нечеловеческих условиях. Хотя нелюди тоже обнаружились.

Если Франклин и делал ошибки, что есть личное мнение автора, то это не повлияло на результат. Выполнить свою задачу его экспедиция не смогла бы ни при каких условиях. Первое судно прошло по Северо-Западному пути в 1906, уже после начала глобального потепления. По сегодняшним меркам, все участники экспедиции изначально шли на подвиг. Тогда не было служб спасения, готовых вытащить путешественника-экстремала из любой ситуации. В экспедициях каждые пять лет погибало больше людей, чем во всех экспедициях за последние 80 лет. А для тех, кто отправлялся в Канадский архипелаг, вероятность погибнуть приближалась к половине.

Все бы ничего, если бы к реальным кошмарам не добавились ужасы в духе Голливуда. Спору нет, Туунбак получился по-настоящему кошмарным созданием, без халтуры. Если бы он охотился на вымышленных персонажей, это еще можно было бы стерпеть. Но автор натравил его на живых людей, которые прожили реальную жизнь и умерли страшной смертью. Честное слово, им хватило ужасов без всякого Туунбака.

И второе — абсолютно безнадежная атмосфера романа. Человек может остаться человеком, но он, по мнению Симмонса, не может победить Зло. Природное, человеческое, мистическое. Все обречены, даже если не знать об исходе экспедиции. И самых лучших ожидает самая страшная смерть. Судьба уцелевшего — тоже не выход.

Но книга очень сильная.

Отзыв удалён сочинителем. Весьма сожалею, что касался творчества этого человека.

Плохие отзывы на «Заповедник» я списывал на эффект завышенных ожиданий. Каждый раз ждёшь как минимум «Летающие острова», а их все нет. Но в данном случае я просто не могу себе представить, что в этом безобразии участвовал Бушков. Скорее, действительно, подражание Головачеву. Помимо совершенно другой манеры письма, Бушков легче, умнее, увлекательнее, остроумнее, тоньше. Тоньше при всем своем радикализме, стремлении к эпатажу, необычайной легкости пера, которая заставляет договариваться до несуразностей. Если не брать исторических трактатов, он старается избегать давления на читателя, оставляет поле для альтернативных решений, умеет посмеяться над собой. Любит балансировать на той грани, за которой начинается издевательство над слишком уж ненасытным читателем. Здесь ничего этого нет. Все разжевано, и в рот отправлено, и жвачка получилась невкусная. Словом, в духе Головачева.

Видимо, «Заповедник» надо рассматривать как работу малоизвестного писателя. Я исходил из этого и честно искал в книге какие-нибудь достоинства. Не нашел. В основе лежит некая глобальная концепция в полумистическом духе. Концепция неубедительная, неинтересная и непривлекательная. Сюжет вялый, скучный, очень плохо прошитый. Герои не просто безликие, они почти неразличимы. Литературные достоинства на нуле. Ничего не цепляет. Ни малейшего эффекта присутствия. Общее впечатление — человек нашел давно забытую тетрадку школьных времен, переделал кое-что и пустил в продажу.

«Вечный человек» — трактат, написанный Честертоном в защиту христианской церкви. В 1925 она уже нуждалась в защите. Рациональных доказательств в нем нет. Это понятно. Рациональные аргументы в данном вопросе не имеют силы по определению ни для одной из сторон. В лучшем случае с их помощью можно заставить о чем-то задуматься, но не убедить окончательно. Книга Честертона состоит по большей части из общефилософских рассуждений. Они изложены прекрасным языком, остроумны, парадоксальны, местами увлекательны, но убедить могут все-таки только того, кто и так убежден.

Настоящих высот автор достигает тогда, когда переходит от рассуждений к эмоциям. Для Честертона христианство — религия любви и добра, религия свободы и радости, религия жизни. Вера, отвергающая пессимизм. Вера, которая находится в согласии с разумом, хотя и смотрит на мир другими глазами.

Еще одна привлекательная сторона книги — отсутствие религиозной нетерпимости. Честертон — ревностный католик, и католическая церковь для него самая лучшая, но это не значит, что другие плохи. Он с пониманием относится к адептам других христианских церквей, других религий, даже к атеистам. Все это люди, достойные уважения, достойные спасения. Раздражение автора вызывают две категории оппонентов — прагматики и пуритане. Подход прагматиков, по мнению Честертона, отвергает разум, подход пуритан — красоту, и оба они отвергают любовь. Очевидно, что водоразделом для автора служат не столько идейные разногласия, сколько различия в системе духовных ценностей.

На первой странице «Азазель» обозначен как конспирологический детектив. Похоже, Б.Акунин действительно имеет склонность к конспирологии. После «Азазеля» отголоски эстернатской линии слышатся в «Турецком гамбите» и в «Смерти Ахиллеса». Есть еще «Квест», где тема доведена до абсурда, и всемогущие масоны из «Внеклассного чтения». Но все-таки с конспирологией у Акунина не получается. И заговор нереальный, и заговорщики ненастоящие. О таком заговоре мировая общественность узнала бы во всех подробностях через год и забыла через месяц.

Самое интересное в «Азазеле» — Фандорин. Это единственная книга, где он предстает в своем естественном виде. Нет еще заикания, седых висков, холодного взгляда, нет восточных гимнастик и философий, безапелляционных суждений, нет загадочности, от которой будет млеть половина знакомых и незнакомых дам. Фандорин здесь очень молодой человек и очень наивный, при этом неглупый, энергичный и храбрый. О громких преступлениях судит по приключенческим романам и полицейским мемуарам. Пособий по криминалистике еще не существует.

В детективах принято раскрывать преступление после третьего убийства. Фандорин разобрался во всем за минуту до пятого. На фоне многих других его дел результат вполне приличный, тем более для первого раза. И ведь почти сразу начал догадываться, но, как положено, отверг правильную версию и перебрал все неверные. Самое непонятное, как его самого не арестовали. Начиная со второго убийства, тем более с третьего он просился на роль главного подозреваемого.

Вообще-то, «Азазель» — книга совсем не веселая и не слишком глубокая, интрига просчитывается, герои тускловаты (кроме Фандорина и Зурова). Но язык хороший, аналогии интересные, читается, как обычно, с удовольствием. А кровь здесь, к счастью, ненастоящая.