«Дар Алексея Хрусталёва» — продолжение романа «Грамотные поступки Фёдора Посельского». Обе книги прочёл ещё до их публикации. (Поэтому и без оценок). Надеюсь, что книги найдут дорогу к своему читателю. Они того заслуживают.

Жанр романов Евгения Константинова я бы определил как сказку для взрослых. Обычные люди в обычной обстановке приобретают фантастические способности. Природа этих способностей остаётся неясной, да это и не имеет значения. Действует закон сказки — феномен существует, и всё. Это, на мой взгляд, правильнее, чем придумывать околонаучные теории магии. Те же законы сказки могут оправдать некоторые не очень убедительные повороты сюжета. Больше всего мне не понравились периодические нашествия зомби. Зомби — это Голливуд. Правда, во второй книге зомби появляются нечасто, а могли бы и совсем не показываться.

Самое интересное в обоих романах — сочетание элементов сказки с полным реализмом в изображении людей и обстановки. Действие развивается на пограничной заставе в Южной Карелии и в маленьком подмосковном городе Истре. Герои — обычные парни и девчонки. Обычные, но не типичные, что является признаком настоящего реализма. Решают свои жизненные проблемы и проблемы друзей. Общаются на разговорном языке, грамотном, но не литературном и не матерном. Некоторые, как мне показалось, даже способны меняться. Во всяком случае, в конце книги я воспринимал Алексея несколько иначе, чем в начале. Отдельные детали просто привели в восторг — они настолько своеобразны, что кажутся взятыми из жизни. У меня другой жизненный опыт, и всё я чувствовал себя в этих книгах, как дома. Ситуации понятны, хотя не всегда приятны. Героев понимаешь, хотя и не всегда с ними соглашаешься.

В целом обе книги читал с удовольствием, хотя основные мои литературные интересы лежат в другой области. Возможно, эти вещи понравятся не всем. Для поклонников классического фэнтези и классической НФ здесь мало интересного. Манера изложения может показаться простоватой. Но своих читателей эти романы найдут, и, думаю, их будет немало. Книги могут увлечь, могут поднять настроение, могут вызвать в памяти собственное прошлое или своих приятелей. Могут напомнить, что каждый человек — это и есть самое интересное в нашем мире.

«Мушкетеры» издавались как роман-фельетон, то есть сериал. Казалось бы, их ожидает судьба сериалов — шумный коммерческий успех и последующее забвение. Однако их и теперь читают, пожалуй, больше, чем любой роман тех лет. Интересно, что трилогия в целом получилась сильнее, сложнее и интереснее, чем каждая часть в отдельности. Для сериалов это опять же нехарактерно. Собственно, это повесть об умирании дворянства шпаги. Вообще-то, французское дворянство шпаги начало умирать за полтора столетия до мушкетеров и умирало ещё полтора столетия после них, но Дюма сумел втиснуть весь процесс в рамки одного поколения.

Первая книга — эталон авантюрного романа. Скачки, дуэли, остроумные диалоги, стиль, напоминающий бокал шампанского, и, конечно, четверка бессмертных героев. Они побеждают почти всегда, не выходя за рамки возможного. У каждого куча недостатков и море обаяния. Но и противники четверки, Ришелье, миледи, Рошфор, тоже люди сильные, умные, неоднозначные. Неоднозначна даже демоническая миледи — ведь только благодаря графу де Ла Фер она превратилась в то, во что превратилась.

Прошел год в жизни автора и двадцать лет в жизни героев. Они прибавили в силе, в ловкости, в боевом опыте, вообще изменились к лучшему. Атос избавился от презрения к людям, сохранив свой аристократизм; Арамис все так же скрытен, но куда менее лицемерен, чем в мушкетерские времена; д'Артаньян начал задумываться над последствиями своих подвигов; и только Портос как был, так и остался почти безгрешен. А вот победы приходят теперь нечасто. И дело не только в том, что гражданская война разделила четверку надвое. Даже после воссоединения они одержали единственную победу — вчетвером утопили одного Мордаунта. Уступки, вырванные у Мазарини, он и сам собирался сделать, а что не хотел выполнять, то и не выполнил. То есть, как авантюрный роман «Двадцать лет спустя» всё же не дотягивает до «Трех мушкетеров». Зато какой каскад великолепных исторических сцен! Побег Бофора, визиты к Бруселю, сборище у Скаррона, дорога на Ланс, День баррикад, бегство двора, процесс короля, бой у Шарантона, возвращение Мазарини. За любую из этих глав можно отдать исторический роман среднего качества.

«Виконт де Бражелон» — самая сложная, психологически наиболее достоверная, самая громоздкая и наименее увлекательная часть трилогии. Мушкетеры достигли всего, о чём могли мечтать в молодости, и даже с избытком. (Если честно, какой из д'Артаньяна маршал Франции? Капитан мушкетеров — это в самый раз.) Но места для них во Франции не остаётся. Дело не в возрасте — Портос поднимает и швыряет целые скалы, Арамис способен проскакать за сутки через всю Францию, д'Артаньян готов выйти один против целой роты. Но время для прежних подвигов прошло. Луи Четырнадцатый считает дворянство шпаги своей главной опорой, старается его усилить и при этом давит всех, кто способен хотя бы потенциально проявить независимость. А что это за опора, если она не оказывает сопротивления? И мушкетеры уходят, один за другим. Но вот что интересно — во Франции XVII век считается веком Луи Четырнадцатого, а во всем мире — веком мушкетеров.

Сильная вещь, но далеко не на уровне лучших книг автора. Речь здесь о трагедии целого поколения. Тех, кто прошёл Афган, вернулся домой и угодил как раз в перестройку. И всё-таки обобщать историю «Коминтерна», наверное, не стоит. Сам я не воевал, но из моих знакомых, которые попали в Афган, ни один не примкнул к бандитам. Но спорить на эту тему не буду. Не имею права. И не та это тема, на которую можно спорить.

Девяностые годы и их текущее продолжение поломали жизнь почти всем героям «Ненастья». Почти всех жалко, даже откровенных бандитов. А вот Герману не очень сочувствуешь. Человек очень хороший, добрый, но какой-то прилагательный. Все им распоряжаются, все его используют, кроме несчастной Татьяны, обещают и не исполняют, отбирают и ничего не дают взамен. А он всех слушается. Сказали воевать — воюет, сказали работать — работает, сказали пить — пьёт, сказали бандитствовать — бандитствует, сказали работать — снова работает. Хотят с ним переспать — спит, хотят женить — женится, хотят развести — разводится. Слушается, в том числе и тех, с кем и разговаривать не стоит. Идеальный добровольный раб. И взбунтовался он как раб.

На мой взгляд, лучший из романов Солженицына. Достойный считаться классикой русской литературы. Несмотря на длинноты, тяжеловатый язык, заданность характеристик книга держит, тревожит, заставляет думать, заставляет верить в происходящее. И как ни удивительно, она во многом напоминает советские производственные романы тех лет. Там и здесь ударный труд, только не добровольный, а принудительный. Там и здесь бесконечные дискуссии на отвлечённые темы. Только не о путях победы коммунизма, а о том, был ли ленинизм изначально порочным учением, или это Сталин так его извратил. То есть, социалистический реализм, вывернутый наизнанку. Это ни в коем случае не издёвка ни над Солженицыным, ни над соцреалистами. Их книги смешивали правду с идеологией, как и книги Солженицына, но они и обладали несомненным обаянием. Что касается художественных достоинств, то новой литературе до этого уровня ещё расти и расти.

Всё было бы хорошо, если бы не Володин. Чего он хотел добиться своим звонком? Советская ядерная программа к 1949 уже давно не зависела от шпионских игр. Остановить её американцы могли только ядерным ударом. Но к нему они были ещё не готовы. При сохранении ядерной монополии США ядерный удар по СССР мог бы состояться году в 1951, когда в Штатах был накоплен достаточный запас атомных бомб, и модернизирована стратегическая авиация. В 1951 это означало уничтожение всех главных городов СССР, гибель 30-40 миллионов человек и вполне вероятное уничтожение России как государства. А если бы Трумэн не решился нанести удар, через 10 лет его обязательно нанёс бы Кеннеди. В 1961 это означало полное физическое уничтожение русского народа. Сам же Володин к началу войны в любом случае рассчитывал оказаться за границей. Человек, который хочет физически уничтожить свой народ чужими руками — это даже не предатель, для него и названия не придумано.

Александр Исаевич не разделяет идей Володина. Он только сочувствует его горькой судьбе, не задумываясь над сутью поступка. Ненависть к системе, отобравшей лучшие годы жизни, лишает способности рассуждать. Увы.

Вот вроде нет особых ляпов. Герои-попаданцы не обладают энциклопедическими знаниями, не пытаются наладить новейшие производства, получают от авторов задания по силам. Сценарий выглядит более или менее правдоподобно. Трудно поверить только в скифский флот. Но читать эту вещь скучно. Герои, как обычно, безлики. События развиваются вяло. Масса роялей в кустах. Такое впечатление, что читаешь слегка раскрашенный отчёт о прохождении компьютерной стратегии.

Ну а сама идея победы Ганнибала над Римом? Были у Ганнибала шансы сокрушить Рим или загнать его в границы Лация? Пожалуй, были в первые три года войны. Потом сошли на нет. Мир мог бы стать совсем другим. Палестина в конечном счёте досталась бы Ирану, и христианство, вероятно, двинулось бы не на запад, а на восток — в Сирию, Иран, Аравию, Великую Степь, может быть, в Китай, Японию, Индию. Но там слишком много дешёвой рабочей силы, чтобы история стала искать принципиально новые пути. А на Западе Карфаген так бы и не смог создать империю ни под властью династии Баркидов, ни, тем более, под властью традиционной олигархии. Европа и Средиземноморье превратились бы в конгломерат враждующих племён, народов и цивилизаций. А потом пришли бы германцы, чуть раньше, чем в реальности. В нашей истории они попали под обаяние позднего Рима с его высокой культурой, массовой грамотностью, относительной справедливостью, торжеством закона и, самое главное, с христианской верой. Не будь этого, варвары смели бы античный мир начисто, как это и произошло в ряде регионов. В итоге нет нигде знакомого нам средневековья, и нет тех уникальных условий, которые позволили постсредневековой Европе совершить рывок в будущее. Наука застыла на уровне, достигнутом в Византии, Халифате и империи Сун. Технический прогресс достигнет, может быть, стадии паровых машин, игрушек-автоматов и лейденских банок и без научной основы застрянет там намертво. В этом мире не будет не только компьютеров, но и телескопа с хронометром. За это, вероятно, и боролись.

Сначала о минусах. Словарный запас романа составляет, наверное, около тысячи слов. Посмотрел, подошёл, сказал, ударил. И дело явно не в переводе, а в исходном тексте. Набор квестов стандартен и даже, пожалуй, несколько архаичен для тридцатых годов. Спасти принцессу (обязательно принцессу), наказать узурпатора, разогнать чернокнижников. Герой... таких героев массовая литература штамповала сотнями и во времена Говарда, и позже. Правда, наследники Конана немного прибавили в интеллекте и сильно потеряли в благородстве, но это детали. Кого жалко, так это киммерийцев. После Говарда о них написали больше ерунды, чем о любом народе древнего мира, за исключением египтян и ариев.

Основной плюс — созданный автором мир. В тридцатые годы было принято отправлять мускулистых героев в дебри Африки (Амазонии, Тибета), или на Марс, или в прошлое. Здесь тоже как бы прошлое, но настолько далёкое, что можно дать полную свободу фантазии. По сути, другой мир со своей историей и географией. В этом, кажется, Говард стал пионером. Здешние королевства напоминают реальные страны, но не позволяют провести полную аналогию. То есть, достигнут тот синтез узнаваемого и неизвестного, который лучше всего подогревает интерес читателя.

А социальную задачу «Час дракона» и смежные с ним книги выполнили полностью. Это тоже в плюс. Во времена Говарда люди всех классов и любого возраста читали намного больше, чем теперь. А что мог читать человек, вернувшись домой после тяжёлого, нервного или занудного рабочего дня или прибежав из школы? Что мы сами предпочитаем брать в руки в подобных случаях? Вот нечто подобное.

Как детектив «Чёрный город» получился на обычном для Б.Акунина уровне. Вспомним, Фандорину никогда не удаётся найти преступника с первого захода. Выпадают из этого правила только несколько небольших рассказов из «Нефритовых чёток». Во всех остальных случаях сюжет развивается примерно по одной схеме — куча ложных следов, погоня за непричастными, и озарение в самом конце. Эта схема наполнена приключениями, рассуждениями и подражаниями, ради которых и стоит читать книгу. Точно так же и на этот раз. Только в «Чёрном городе» не сыщик поймал злодея, а злодей поймал сыщика. Всё-таки разнообразие.

Интереснее всего получился образ самого Чёрного города. Если кто был в Баку, наверное, запомнил дворцы нефтепромышленников эпохи первого нефтяного бума. Те, что выстроились вдоль будущей, а ныне, полагаю, бывшей Коммунистической улицы и соседних улиц. Смотришь на эти здания и понимаешь — их обитатели не боялись никакой полиции. Они сами строили полицию, как хотели.

Что касается главного вопроса — убил или промахнулся — ответ, мне кажется, очевиден. Конечно, промахнулся. В упор, но промахнулся. Эрасту Петровичу ещё предстоит породить сына, причём под своей фамилией, чтобы тот породил внука, бестолкового Николаса. Ждём-с.

Дверка в чужой мир открывается не каждому и не всегда. В данном случае этот мир похож на наше будущее, то, что может сложиться в благоприятном варианте. Мир просторный, благополучный, продвинутый, свободный. Как и положено в очень цивилизованном обществе, люди здесь живут для себя. Общаются мало, всё больше виртуально. Соответственно, их и осталось немного. Артём полагает, что миллиарда полтора, но, судя по всему, на порядок меньше. Роскошная золотая осень умирающей цивилизации. А наш мир им кажется опасным, неприятным и невероятно тесным. И всё-таки...

Всё вышесказанное — только реконструкция, только общий фон. На самом деле «Дверка» — добрый, мягкий, немного грустный рассказ об одиночестве и любви.

Сразу хочу сказать — не надо читать эту книгу. Не надо портить впечатление от лучшей книге о детстве. В «Пересмешнике» мир глухой южной провинции показан глазами ребёнка. Мир этот может быть жестоким, несправедливым, неправильным, и дети понимают это лучше взрослых, но всё равно — читаешь и окунаешься в море чистого света. В «Стороже» тот же мир показан глазами взрослой тётки (ей не 26, как она говорит, её хорошо за 30, судя по датам), пожившей в суетном Нью-Йорке, побитой и задёрганной жизнью, да ещё склонной к истерикам. Приятного мало. Героев узнать невозможно, ни одного. Книга получилась нелогичной, нервной, крикливой, полной резких, но не слишком удачных выпадов на все стороны света. И, тем не менее, сама по себе читаема. Вот на фоне главной книги — по-настоящему плохо.

Считается, что «Пойди, поставь сторожа» — первый литературный опыт автора, отвергнутый издательствами. Сомневаюсь. Во-первых, трудно представить эволюцию автора от «Сторожа» к «Пересмешнику». Такое просветление невероятно. Во-вторых, книга, повторяю, читаема. Рукопись могли не принять у молодого автора, но после заслуженного триумфа «Пересмешника» нашли бы и оторвали с руками, за любые деньги. Не стали бы ждать 50 лет. Тут что-то другое. Предлагаю более вероятную, как представляется, версию событий.

Итак, первый роман Харпер Ли был безвозвратно уничтожен или оказался абсолютно нечитаем. Бывает. После триумфа второго романа Ли засела за работу над третьим, возможно, используя черновики первого. Работа шла тяжело. Тоже бывает. Между тем общественное мнение Америки менялось, становилось более жёстким, и не только по отношению к автору. Журналюги изощрялись, выдумывали разные глупости, приписывали авторство «Убить пересмешника» Трумену Капоте. Хотя достаточно почитать Капоте, чтобы понять — нет, точно не он. Харпер расстраивалась, нервничала, работа шла всё хуже. Наконец, перечитав промежуточный результат, поняла, что лучше остаться автором одной книги. А через полвека литературные агенты или, может быть, родственники умирающей Харпер добыли рукопись и решили срубить бабла. Слегка доработали и опубликовали без ведома автора, возможно, с помощью формальной доверенности. Репутация тут не важна.

«Железная пята» — публицистика в чистом виде. Герои практически бесплотны. Сюжет вызывает интерес, когда касается глобальных событий. Диалоги — диалоги похожи на передовицы старых газет. А чем может быть интересна публицистика столетней давности? Прежде всего, политическим и социальным прогнозом.

«Железная пята» вышла в 1908. Её прогноз на ближайшие 15-20 лет — глубокий кризис, рабочие революции во Франции и Германии, жестокое подавление фермерских и рабочих выступлений в США, утверждение олигархического режима, попытка революции при поддержке извне, уничтожение рабочих республик в Европе, окончательная победа международной олигархии, обнищание и деградация 90% населения. Реальные тенденции истории XX века — укрепление, хотя бы формальное, демократии (по сути, и коммунизм, и даже фашизм — тоже дети демократии), снижение социальных барьеров, достаточно устойчивый экономический рост, повышение социального статуса и уровня жизни 90% населения. Всё строго наоборот. А в итоге — в итоге та же международная олигархия. Только олигархи Джека Лондона — люди жестокие, умные и циничные, способные обеспечить трёхсотлетнее господство своей касты. Нынешние олигархи гораздо мягче, гуманнее, и, нет, не глупее, но ограниченнее. Жить при их господстве намного легче, чем под властью Железной Пяты, но цивилизацию они могут развалить на порядок быстрее.

Олигархам противостоят социалисты, борцы за дело народа. Кто для них народ? Фермеры и прочие мелкие собственники — шлак, обречённый на уничтожение ещё до победы олигархии. Люди умственного и организационного труда — прислужники олигархов, с ними всё ясно. Неквалифицированные рабочие — пьяный сброд. Их можно сотнями тысяч гнать на смерть, чтобы отвлечь внимание солдат от настоящих революционеров. Квалифицированные рабочие опять же продались хозяевам. В будущем их придётся взрывать целыми городами, чтобы лишить олигархию массовой базы. Получается, рабочий класс — это профессиональные революционеры. После победы из них получится новая олигархия, сформированная на основе не богатства, а идейной чистоты.

На самом деле социалисты подобного типа редко встречались уже во времена Джека Лондона. Даже большевики — совершенно другая история. Больше всего эти люди напоминают наших эсэров столетней давности. И методы те же, и оргструктура, и та же способность загубить любое дело, за какое ни возьмутся. Интересно и замечание самой Эвис о том, что Ницше узнал бы в Эвергарде свою белокурую бестию. С тех пор успели забыть и бестию, и эсэров. Но через сто лет подобные борцы с системой стали плодиться по всему миру с угрожающей быстротой. Правда, теперь эти бестии не белокурые, и взор их обращён в прошлое, а не в будущее, но кому от этого легче.

Добрались попаданцы и до Софьи. Что тут скажешь? В плюс — основательное знакомство с эпохой. Всё остальное — в минус. И хуже всего получилась сама псевдоцаревна. Мало того, что она ведёт себя подло по меркам любой эпохи, так ещё и неадекватно. Собственно, неадекватны здесь все, кроме, может быть, Алексея Михайловича, но неадекватность Софьи зашкаливает. Если бы царевна хоть изредка говорила и поступала так, как заставляет её автор, ею бы давно заинтересовались ближние люди царя. В Кремле дураков никогда не было, их затаптывали на подходах. Пригляделись бы и убедились, что на месте ребёнка взрослая расчётливая стерва, к тому же не из этого мира. А из какого мира? Это как раз понятно. Бесы девкой овладели. Надо срочно лечить. Отправили бы на лечение в хороший монастырь и оставили уж там насовсем, а сподвижников — кого казнили, кого прогнали, кого поставили на место.

Самое непонятное во всей этой истории — зачем вообще понадобилось подменять царевну. Настоящая Софья была интереснее, умнее и сильнее любой попаданки. Она действовала именно так, как следовало действовать в данной ситуации для получения оптимального результата. Без большой крови, без особых разрушений. И у неё почти получилось.

А начиналось всё неплохо. Интересен был мир. Много обещали герои, особенно известные хотя бы по именам. Потоком шли разумные и безумные гипотезы. Четвёртая книга разочаровала окончательно.

Первое. Если игра началась, надо соблюдать правила. Изначально Мир Реки — мир без минералов и без животных, мир разрозненных, нередко враждующих общин, мир, где нет места регулярному труду и серьёзной интеллектуальной жизни. Собственно, он таким и остаётся. Однако во второй книге здесь строят пароходы, в третьей — дирижабли. В четвёртой книге корабли принца Джона и Сэма Клеменса несут на себе не только артиллерию и авиацию, но и лазеры, и всевозможную электронику. Откуда взялись необходимые материалы, инструменты, приборы? Корабли эти развивают скорость в 50 узлов. Кто-нибудь может вообразить громадный колёсный пароход, бороздящий воды реки (реки!) со скоростью 26 метров в секунду? Автор явно спутал его с автомобилем.

Второе. Идея была интересная — дать старикам их собственные молодые тела, причём вечно молодые, и оставить груз прожитых лет. Как они поведут себя? А никак. Идея не получила развития. К тому же, как тут было замечено, автор не любит своих героев. Симпатичны ему, кажется, только Геринг и титантроп. В результате интерес к персонажам потихоньку угасает.

Третье. Каких только соображений по поводу происходящего не высказывалось в первой книге. Тут и загробный мир, и эксперименты неведомых историков или лингвистов, и Второй Шанс, и много, много всего. Оправдалась самая примитивная из всех возможных гипотез. Её обосновывают, долго, нудно и подробно,но от этого она не становится ни интересной, ни убедительной.

И последнее. Надо уметь остановиться. На первой странице четвёртого романа автор торжественно клянётся, что это последняя книга о Мире Реки. Ближе к концу становится ясно — нет, не последняя. Ещё помучаются.

Почти в каждой книге Астрид Линдгрен звучит тоска по Швеции времён её детства. В середине XX века эта Швеция уже таяла, уходила в глухие углы королевства, исчезала и там. К 1964 её, вероятно, можно было отыскать только на малонаселённых островках. Вот о таком острове Линдрен и написала свою книгу. Есть у неё книги ещё добрее, есть книги сложнее, есть веселее, есть увлекательнее. Но такую очаровательную трудно найти. Может быть, только «Бюллербю». Но Бюллербю — мир незамутнённой детской радости, там и проблем как-то не возникает. На Сальткроке всё несколько сложнее. И выйти из реального затруднения в последней главе удаётся чисто сказочным образом. Этот финал даже менее реален, чем визит Карлсона на день рождения к Вашему ребёнку. Но без него обойтись было невозможно.

Кажется, один из секретов обаяния «Сальткроки» в разном возрасте её героев. Дети здесь разные, и каждый понятен автору, и каждый интересен читателю. Маленькие Пелле, Чёрвен и Стина. Подростки Никлас, Юхан, Тедди и Фредди. Почти взрослая Малин. И самый большой и самый бестолковый ребёнок, отец семейства Мелкер. Каждый из них добавляет частицу радости в атмосферу книги.

Перед нами памфлет на 800 страниц. Памфлет, изумительный по форме и абсолютно лживый по содержанию. Конечно, это фантастика, но речь ведь идёт о реальных людях. Я лично не люблю ни Диккенса, ни Коллинза, но поток ложных обвинений, выдвинутых Симмонсом, заставил проникнуться к ним симпатией.

Как здесь создаются факты? Автор берёт намёки и полунамёки и выдаёт их за достоверные свидетельства. Если и намёков не найти, значит, успели их уничтожить, лицемеры. Значит, свидетельства надо придумать самому и смешать их с общеизвестными фактами, чтобы придать им достоверность. Метод хорошо известный и от этого не менее действенный.

Самое обидное, что написан роман великолепно. Стилизация под викторианскую литературу почти идеальная. Именно такую книгу мог бы написать (не для публикации, конечно) англичанин позапрошлого столетия, сумевший избавиться от всех моральных сдержек своего века, но сохранивший псевдонаучные заблуждения того времени. Нестыковки сюжета, и сознательные, и допущенные ненароком, легко списать на сумеречное состояние сознания псевдоавтора. Коллинз, разумеется, такого написать не мог бы. Не говоря уж о том, что не стал бы так поступать. «Друда» мог бы сочинить сам Друд, воплощение мифов XIX века. А, скорее, мог бы написать её для собственного удовольствия стивенсоновский мистер Хайд, если бы обнаружил у себя литературный талант. Окружающий мир и населяющие его люди — точное отражение того, что царит в душе автора. Море грязи, злобы, насилия, обид и ненависти. А Коллинз — всё-таки не Хайд. Хайды не то, чтобы появились, но вошли в силу уже в нашем веке, ну, в конце прошлого. Они, в частности, и пишут подобные книги, которые расходятся огромными тиражами. Ведь так легко поверить любому вранью, если оно соответствует твоим взглядам на жизнь.

Здесь отмечали слабые стороны первого романа Конан Дойла. Назидательность, банальность, чёткое деление героев на хороших и плохих. В общем, так и есть. Но вспомним общепризнанного классика викторианской литературы, которому во многом подражал совсем молодой ещё доктор Дойл. Не хочу обидеть поклонников Диккенса, но у меня каждый раз сводило челюсти от его романов. От их назидательности, однозначности и банальности. А «Торговый дом» при всех его недостатках читается хорошо. Сюжетные ходы естественны и при этом не всегда предсказуемы. Лёгкий свободный слог. Мягкий юмор, в большинстве случаев удачный. Попытки, пусть не всегда успешные, сделать своих героев неоднозначными. И очень живая, неподдельная неприязнь к законченным праведникам.

Только через пять лет после завершения работы над рукописью автору удалось её напечатать. Он и сам невысоко оценивал свой первый литературный опыт. Тем не менее, отзвуки «Торгового дома» слышны во многих книгах Дойла, от «Бригадира Жерара» до «Одинокой велосипедистки». Конечно, далеко не шедевр. Но для дебюта — очень хорошо.

Бразилия конца XIX века. Восемь лет со дня отмены рабства, семь лет, как свергли императора, два года с окончания последней кровавой междоусобицы между республиканскими группировками. В северных штатах сосуществуют три мира. Мир больших городов, железных дорог, международных торговых компаний, парламентских дебатов, продажных газет, политических и финансовых махинаций. Мир феодальных баронов, просвещённых и гуманных хозяев бескрайних земель и людей, эти земли населяющих. Мир нищих крестьян, живущих представлениями раннего средневековья. Им Республика кажется победой Антихриста — гонения на церковь, новые налоги и новые непонятные законы, нищета, насилия пришлых солдат, чудовищные машины, явно созданные Сатаной. Требуется совсем немного, чтобы этот гетерогенный мир погрузился в кровавый хаос.

Нобелевский лауреат Марио Варгас Льоса назвал этот роман своей главной книгой. Реальная, почти документальная история выглядит фантастикой. Читать её не очень легко. Множество жутких сцен, сложный разорванный сюжет, неоформленный финал. И при этом книгу в 600 страниц невозможно не дочитать до конца, а потом тянет перечитывать. Из сотни-другой персонажей западает в память десяток — Журема, Галль, безымянный репортёр, барон Каньябрава, полковник Морейра Сезар, Леон, Карлик, Меченый, Руфино, Эпаминондас Гонсалвес — но безликих здесь нет вообще. У каждого своё представление о справедливости, и каждый по-своему безумен. И симпатии автора на стороне самых безумных. И каждый видит только то, что хочет видеть, как часто и бывает. Настоящая живая классика нашего времени.

Левые всех направлений увидели в этой книге проповедь мракобесия и враждебность идеалам прогресса. Правые, как обычно, увидели покушение на основы. Варгас Льоса отнёсся к критике спокойно, но больше уже не смог создать ничего подобного. Каждая его новая книга по-прежнему становится событием, но ни один последующий роман не стал в ряд с такими шедеврами, как «Война конца света», «Тётушка Хулия и писака», «Город и псы» и даже провокационно-легковесная «Рота добрых услуг».

Слабая сторона этой книги — сюжет, традиционно сильная сторона фэнтези. Он складывается из серии полунезависимых эпизодов, объединённых личностью героини. Сами по себе эпизоды не слишком захватывают, и меньше всех те, где саспенса должно быть больше. Влюблённости юной героини проходят как-то краем. Это, наверное, и к лучшему, с мужской точки зрения. Мечта о превращении человека в дракона тоже выглядит не слишком привлекательной, несмотря на хорошую репутацию драконов в этом мире. Но девочку понять можно. Это как мечта о полёте.

Тем не менее, книга в целом удалась. Её главная удача, на мой взгляд, в постепенной эволюции деревенской девчонки. Показать процесс незаметного взросления удаётся не всем. Здесь он получился. Без натяжек, без крутизны, без ложного пафоса, без пошлостей. Образ героини и атмосфера умеренного позитива вытягивают роман в разряд удавшихся.

В принципе обычная новелла О. Генри. Чуть-чуть посмеяться над образом жизни богатых. Чуть-чуть над теми, кто им подражает. Мягкий добродушный финал. И ситуации хорошо знакомые. Неделя качественного отпуска, на которую надо работать весь год. Выходное платье в кредит. Примерка несбывшейся судьбы — теперь это проще делать в Сети. Но на этот раз ироничная сентиментальность У. С. Портера не срабатывает. Есть у него очень удачные новеллы, но эта ничего не затрагивает. Может быть потому, что слишком всё знакомо.

Игорь Всеволодович Можейко был, как известно, серьезным историком. В частности, ему принадлежит 90 процентов текста «Истории Бирмы». Многие главы этого солидного труда читаются как хороший приключенческий роман. «Западный ветер» хронологически уже и при этом шире по территориальному охвату. Речь здесь идет о событиях Второй мировой войны в Юго-Восточной Азии. На периферии повествования — бои на Хасане, Перл-Харбор и битва в Маньчжурии.

Сильные стороны исследования — хороший язык, умение сделать любой эпизод истории увлекательным и, прежде всего, объективность. Здесь, пожалуй, достигнута, максимально возможная для историка степень объективности. Причем и в советском издании 1984, и в постсоветском переиздании почти нет идеологических отступлений и оценок, что опять же необычно и для старого, и для нового времени. Автор излагает факты, удобные и неудобные для его концепции. Рассказывает о поражениях и победах англичан и американцев, о триумфах, провалах и преступлениях японской армии, о поведении национальных лидеров Бирмы, Филиппин, Индонезии, Малайи, Вьетнама. С европейской точки зрения почти все эти деятели — коллаборационисты, сначала ставшие на сторону агрессора, затем предавшие его. В Азии все сложнее. Эти люди прежде всего боролись за освобождение своих народов, попавших под власть колонизаторов, использовали в этих целях японцев, а японцы активно использовали их. Все они говорили о демократии и все без исключения стремились к личной диктатуре.

Основная часть книги посвящена малоизвестным в России событиям войны. Самая известная тема — Перл-Харбор. Странное поведение американской администрации в последние дни и часы перед японской атакой становится немного более понятным. Труднее понять загадку карьеры генерала Макартура. Генерал, командовавший американской армией на Филиппинах, за 10 дней сдал архипелаг вдвое меньшей американской армии, загубил при этом без всякой пользы всю свою авиацию и систему береговой обороны, загнал 110 тысяч своих солдат на небольшой полуостров Батаан, где им пришлось сдаться, а сам сбежал в Австралию. В любой армии, в том числе в американской, такого полководца ожидает трибунал, в лучшем случае тихая отставка. Макартура сделали национальным героем. Единственное разумное объяснение этого — умение генерала произносить исторические слова. Говорить их громко, с пафосом, в присутствии большого количества журналистов. Этого достаточно.

Самое лучшее в романе Пастернака — стихи, но они существуют самостоятельно, вне романа. Рассуждения автора, интересные даже сегодня, тоже, как правило, чисто формально вписываются в конкретный эпизод. Яркий пример — речь доктора перед умирающей Анной Ивановной. По-моему, такая речь может только окончательно загнать человека в гроб, но не заставить его жить. И таких не совсем уместных в данной ситуации рассуждений очень много. Тем не менее, сама попытка Бориса Леонидовича пойти против течения, сохраняя спокойное достоинство, заслуживает безусловного уважения.

Если говорить о романе как таковом, то главное в нём — образ самого Живаго. Доктор Живаго — это воплощённая идея интеллигента, доведённая до своего логического завершения. Логическое завершение может загубить любую идею. Юрий Андреевич — человек доброжелательный, мягкий, деликатный, всепонимающий, оригинально мыслящий, тонко чувствующий. Инфантильный, вялый, холодный, безразличный. Безразличный ко всем и ко всему, кроме своих идей. Он не просто держит нейтралитет — это было бы нормально — он не замечает и не хочет замечать ничего, что происходит с Россией. Находясь в осаждённом городе, он даже не интересуется, кто этот город осаждает. Ему это неинтересно, как неинтересно и многое другое. Ни принять решение, ни совершить поступок, ни стать опорой для близких, ни почувствовать раскаяние. Только рассуждения.

Вот два героя-современника двух Нобелевских лауреатов. Григорий Мелехов и Юрий Живаго. Мелехов — человек грубый, необразованный, малоприятный в общении, наделавший немало глупостей, но к нему чувствуешь глубокое искреннее уважение. Живаго — милый добрый интеллигентный человек, исключительно интересный и приятный в общении. Уважать его невозможно.

О возвращении на другую Землю писали почти все крупные фантасты. Но только в Польше, если говорить о странах социализма, могла появиться такая вот неправильная картина будущего. Поляки так и не научились ходить строем, и местные идеологи, побарахтавшись первые несколько лет, решили ничего не замечать.

По манере изложения и уровню психологического анализа «Возвращение со звёзд» — не фантастика и даже не фантастическая литература, а литература как таковая. Но разговор здесь будет только о социальном прогнозе Лема. Прогноз этот не обязан сбываться, но шансы на его исполнение не так уж малы. Бетризация человечества — это именно то, что хотели бы увидеть современные глобализаторы. Идейная часть глобализаторов. Да, нынешняя попытка создать человека беззубого не удалась. Она, может быть, загубит несколько наций, но в глобальном масштабе провалится. Но ведь это не последняя попытка. Рано или поздно возникнет реальная проблема ядерного терроризма. Решать её придётся любыми средствами. Средств к тому времени прибавится. Затем захочется радикально решить проблемы терроризма обычного, экстремизма, преступности, наркомании, неадекватного поведения, неправильных взглядов на мир, тунеядства, непослушания и так далее. Начать трудно, остановиться ещё труднее. В итоге предсказанное Лемом сообщество травоядных, которым, может быть, позволят что-нибудь для разрядки, а, может, и ничего не позволят. Проблему перенаселения тоже надо решать.

А теперь попробуем оглянуться. Мир «Возвращения со звёзд» при всём своём комфорте страшноват, уродлив, обречён на вымирание. С нашей точки зрения. А если посмотреть на наш сегодняшний мир глазами человека девятнадцатого века? Человека тринадцатого века? Четвёртого века? Впечатления будут примерно одинаковыми — мир 2016 комфортабелен, но для жизни совершенно непригоден. Мы, однако, живём.

Похоже, Проспер Мериме всю жизнь собирался обратиться к фантастике. Не к экзотике, а именно к фантастике. И только дважды, с перерывом в 32 года, решился рискнуть своей репутацией великого скептика. Получилось два маленьких шедевра, «Венера Илльская» и «Локис».

Кажется, автор так и не решил, чего ему больше хочется — самому поверить в собственную историю о человеке-локисе или посмеяться над этой верой. Первая тенденция всё-таки преобладает. Только великий реалист мог создать физически ощутимую атмосферу тайны, которая то подступает, то отступает, и всё это при ярком свете солнца. И атмосфера эта обволакивает людей очень современных (современных по меркам XIX века, конечно), свободомыслящих, хорошо образованных, ироничных. Автор слегка посмеивается над квазимистическими историями и в то же время оставляет пространство для чисто фантастического их истолкования. Край света, таинственная Литва. Тут всё возможно.

Вообще-то, Мериме хорошо порезвился на поле представлений о Восточной Европе, бытующих у обитателей Европы Западной. Умный, честный, серьёзный интеллектуал без малейших сомнений принимает рассказы про обитающих в литовских дебрях мамонтов, но не может поверить сообщению о живом зубре. Такие же мимолётные подколы касаются истории, этнографии, культуры, бытовых особенностей, психологических характеристик. Боюсь, однако, что соотечественники Мериме так и не смогли оценить эту сторону его иронии.

Давным-давно, в начале шестидесятых, плыли на теплоходе по Карибскому морю Смит, Джонс и Браун. Бестолковый ультралиберал, неудачливый авантюрист и уставший от проблем циник. Направлялись они в Порт-о-Пренс, столицу диктаторского режима чёрных расистов. В изображении Грэма Грина чёрный расизм ещё хуже белого — он ещё молод, не научился респектабельности, желает получить всё и сразу. Тогда казалось, что достаточно свергнуть Папу Дока и перестрелять тонтон-макутов, как наступит... ну, хотя бы нормальная жизнь. Когда тридцать лет диктатуры сменятся на Гаити тридцатью годами анархии, обнаружится, что всё не так просто. Но это случится ещё не скоро. Героям «Комедиантов» до этого не дожить.

Больше всех раздражает мистер Смит. Человек усвоил несколько догм, самостоятельно довёл их до логического конца и пытается навязать всем окружающим. С реальностью эти догмы, как и положено, никак не соотносятся. Тем хуже для реальности. Тип, хорошо знакомый ныне живущим поколениям. Но при этом чета Смитов — самые симпатичные персонажи романа. Добрые, честные, храбрые, бескорыстные. Догма как таковая для них неприкосновенна, но с конкретным грабителем и убийцей они готовы побороться, когда все остальные шарахнутся в сторону.

Браун, наоборот, всё понимает и ни во что не лезет. Ему надо выжить, не вляпаться ни во что серьёзное и попытаться спасти свой бизнес. Хотя бизнес этот спасти уже невозможно. Но и Браун готов прогибаться только до определённого предела. Есть черта, за которую он отступить не может.

А Джонсу всё равно, кто прав, кто виноват. Здесь много мутной воды. В ней можно наловить рыбки, даже если никогда не держал в руках удочку. А с какого берега ловить, с левого или правого, это неважно. Но и Джонсу приходится выбирать. И именно Джонс окажется человеком, которого в финале вспомнят добрым словом.

Теперь, когда цикл о Свароге закончен (кажется, всё-таки, закончен), можно вернуться к началу. «Рыцарь из ниоткуда» стал образцом приключенческого фэнтези. Как хочется и читателю, и самому майору ВДВ, он покидает привычный мир, надоевший ему своей рутиной и безысходностью. В новом мире герой, а ним и читатель, получает все возможные бонусы — высокое положение, долголетие, частичную неуязвимость, небольшие способности к магии. Дальше начинаются странствия героя по Талару и сопутствующие опасности. В «Рыцаре» Сварог ещё не ставит перед собой глобальных задач и выбирает подвиги по силам. Одних врагов он победит, других обманет, от третьих убежит.

Что касается несообразностей — да, они присутствуют почти на каждой странице. На планете, расположенной за Марсом, цари тёплый ровный климат; могучие реки вытекают из океана, пересекают континент, разделяются на рукава и снова впадают в океан; летучие поместья, перемещаясь со скоростью лёгкого самолёта, не ощущают ни дуновения; и прочее, и прочее. Ну и что? Это же игра. Если можно перемещаться из мира в мир, с тем же успехом и реки могут течь в гору.

И всё же. Авторов фэнтези несметное множество, и число их растёт с каждым днём, но Бушков не покидает первой десятки. Здесь действует ряд факторов. Во-первых, сюжет разработан так, что не позволяет оторваться. Лихо сделано, другого слова не подберёшь. Для большинства читателей мужского пола, в том числе для меня, это достоинство. Во-вторых, неповторимая лёгкость пера Бушкова, которая заставляет прощать очень многое. В-третьих, прекрасно разработанный мир, гибрид средневековья и XIX века. Мир разработан даже лучше, чем это требуется для сюжета. В-четвёртых, автор умело провоцирует читателя, не переходя определённой черты. В-пятых и, возможно, в-главных, щедро разбросанные загадки, которые так и остаются без разгадок. Это оставляет пространство для собственных домыслов и альтернативных решений. Примерно до середины цикла на каждую разгадку приходится несколько новых загадок. Ближе к концу начинается поспешный поиск решений, и интерес теряется. Вообще, там и Сварог уже не тот, и Талар стал неузнаваем, и правила игры поменялись. Лучше вернуться к первым двум книгам.

1816. Женщина, ставшая когда-то прообразом Лотты из «Вертера», спустя 43 года приезжает в Веймар. Она встречается с людьми, близкими Гёте, с ним самим. По сути, роман состоит из диалогов, часто переходящих в монологи. Из этих диалогов и монологов вырастает образ последнего гиганта Просвещения. Человека, который любил людей и подавлял собой окружающих. Человека гениального и эгоцентричного, остроумного и настырного, сокрушающего старые догмы и порождающего новые, слегка уставшего от прожитых лет и переполненного новыми планами. А впереди ещё 16 лет плодотворных занятий.

Критики разных направлений по привычке пытались рассказать, что автор обличал. Кого или что обличал, тут разночтения. Не согласен. Томас Манн был интеллигентом в хорошем смысле слова, то есть знал, что оппонент тоже может быть прав и в любом случае заслуживает уважения. Конечно, люди, окружающие Гёте, мельче его по масштабу. Но это не маленькие люди. Каждый из них прожил жизнь, полную трудов, радостей, несчастий и компромиссов, научился понимать и прощать. Некоторые ситуации они могут понимать даже лучше своего гениального друга, хотя горизонты их уже. Каждый здесь по-своему прав и неправ.

Основная трудность для восприятия — в форме романа, построенного в традициях изображённой эпохи. Диалоги-монологи были естественны для читателей эпохи Просвещения. Для современного читателя это может быть тяжеловато. При этом автор, как обычно, излагает сложные вопросы в лёгкой форме, может посмотреть на них с разных сторон и слегка сыронизировать над каждой позицией. Чтобы понять суть дискуссий, не обязательно иметь специальную подготовку, литературную, философскую, историческую. Достаточно иметь желание и время, чтобы вдуматься в текст. И ещё нужен минимальный интерес к эпохе. Если интереса совсем нет — ну что ж, значит, эта книга не Ваша.

Разумеется, оценивать «Незнайку» должны те, для кого он был написан. С их точки зрения это одна из лучших тем в нашей детской литературе. Люди четырёх-восьми лет отдают предпочтение первой книге, те, кто немного постарше — третьей. Но написан цикл всё-таки взрослым человеком. Если посмотреть на него глазами взрослого? Тогда здесь можно увидеть три модели развития общества.

Первая книга — вариант устойчивого развития. Небольшие городки, жители которых обеспечивают себя всем необходимым и не замахиваются на излишнее. Нужно собрать хороший урожай. Построить мост через реку. Можно слетать на воздушном шаре, хотя это уже баловство. Добрый мир, уютный, приятный. Но очень уж узкие здесь горизонты. По-настоящему хорошо тут чувствуют себя дети и старики.

Вторая книга — воплощение коммунистической мечты. Если кто-то боится ещё слова «коммунистической», может прочесть «прогрессистской». Мир свободы и равенства, всеобщего благоденствия, стремительного прогресса, высокоразвитой науки и техники, культурных новаций. Фантастически привлекательный мир и фантастически хрупкий. И куда смотрели идеологи? Всего-то три осла развалили город будущего почти до основания, нашли массу подражателей, практически не встретили противодействия, и одолеть их удалось только с помощью волшебной палочки. А сколько ещё ослов ждут своего часа. И дождутся.

Третья книга детально описывает тот мир, который мы построили в реальности. Безусловно, автор считал такую вероятность исчезающе малой. Но мы постарались и свершили невероятное. Такое впечатление, что реформаторы начинали каждый день с изучения очередной главы «Незнайки на Луне», чтобы воплотить её в жизнь. Лунный мир тоже неустойчив по причине беспредельной жадности его хозяев. Но, тем не менее, в финале не ощущается особого оптимизма. Всё-таки жадность и недальновидность — болезнь большинства лунных граждан, а не только Спрутсов и Скуперфильдов. Да и быстрые перемены редко бывают устойчивыми. По крайней мере, перемены к лучшему. Улетят домой Знайка с Незнайкой, иссякнет рано или поздно энергия лунитов, места в новом Большом Бредламе поделят жулики новой формации. Вряд ли они будут лучше.

Начну с тривиального замечания — это не белая и не гвардия. Белогвардейцем можно назвать только Най-Турса. Все остальные люди очень хорошие, благородные, храбрые, порядочные. Они готовы, если надо, отдать жизнь за своих родных, друзей, товарищей по оружию. Но воевать за белое дело они не хотят и не будут. Если и вступят в офицерскую дружину, то для того, чтобы поскорее её покинуть. Нет веры в успех, нет веры в идею, да и вообще навоевались досыта. Теперь их долг — защищать близких. Эта позиция очень понятна. Но это не белая и не гвардия. Название — попытка бросить мягкий вызов власти. Что удивительно, книгу с таким названием и содержанием напечатали, пусть не целиком.

В декабре 1918 в Киеве проживало, по самым минимальным подсчётам, двадцать тысяч кадровых офицеров, и город сдался невеликой петлюровской армии почти без боя. Собственно, кто хотел воевать за белых, тот ещё летом сел на поезд до Ростова или до Симферополя (поезда тогда ходили, иногда даже по расписанию) и оттуда перебрался к Деникину. Многие так и поступили. А когда деникинские полки добрались, наконец, до Приднепровья, они били петлюровцев всегда и везде, при любом соотношении сил. Это и была белая гвардия. Кто устал воевать, тот ругал генералов и ждал вмешательства иностранцев. Каких угодно — немцев, французов, американцев, сенегальцев. Хотя, полагаю, визит на дом тех же сенегальских стрелков, да и любых других освободителей, избавил бы от всех иллюзий.

Но тут опять проблема. И немцы, и французы тоже навоевались досыта, и не хотят умирать в чужой стране, за чужих им людей. Разбирайтесь сами. Придут красные и расстреляют всех, до кого успеют добраться. Придут белые и отправят уцелевших на фронт, откуда домой никто не вернётся. Между делом набегут зелёные, и после них любая власть покажется дарованной свыше. Мир и покой никогда не вернутся в дом на Андреевском спуске.

Поставленная задача очевидна. Написать увлекательный по возможности авантюрный роман, предназначенный в первую очередь для подростков, и с его помощью донести до читателя консервативную идею. Основной посыл — всё зло на Земле от просветителей, их предшественников и идейных наследников, которые вольно или невольно служат Злу. С этим трудно согласиться даже консерватору. Главное зло нашей истории, крепостное рабство, завели уж точно не вольтерьянцы, а люди весьма консервативные, благонамеренные и не шибко просвещённые. Несогласие, впрочем, не есть повод для критики. Если начнём ставить в литературе идеологические фильтры, она превратится в литературу для одноклеточных.

Что касается литературных достоинств романа, то они довольно средние. Для подростков здесь, мне кажется, маловато экшна и многовато пространных рассуждений. Взрослому бросятся в глаза несерьёзные повороты сюжета, чёрно-белый взгляд на мир и недостаточная убедительность персонажей. Главной фишкой должна была стать стилизация под XVIII век. Стилизация получилась и, что ещё важнее, осталась в границах разумного. Подлинные сочинения галантного века в наше время читать, как правило, трудно и тоскливо. Исключений очень мало. Здесь архаизмы, языковые и сюжетные, почти не мешают чтению. В то же время такая вот частичная стилизация оставляет впечатление некоторой искусственности.

Итог сформулировал бы так — книга написана от души, но без блеска.

Сначала о том, что не понравилось. Часто возникает ощущение хаотичной беготни. Причём хаотичность эта возрастает от начала первой книги к концу второй. Не всегда было смешно при проявлениях юмора, хотя это, конечно, дело субъективное. И особенно доставал крыс-аристократ. Хамство его переходит все границы. И охамел он, безусловно, задолго до того, как превратился в крысу. То, что у хама есть замок и титул, его ни в коем случае не оправдывает.

А в целом вещь понравилась. Книга получилась довольно жёсткой и при этом лёгкой и светлой. Штампы практически отсутствуют. Мир нестандартен. Чего стоят одни только скаковые коровы, бойцовые зайцы или сосуществование жён и жёнок. При этом создаётся впечатление, что автор знает о своём мире больше, чем говорит. Ну и самое лучшее впечатление от Рыски. Тут говорили — глупая, глупая... Да нет, не глупая, а очень добрая. Настолько добрая, что возникает ложное ощущение глупости. Настолько, что её доброта способна немного исправить окружающий мир. Жаль, что такая девушка досталась бывшей крысе. Этого она не заслужила.

Спустя полвека после знаменитого романа Жюля Верна и за пару недель до Первой мировой войны появилась небольшая повесть Конан Дойла о подводной лодке. Это далеко не «Наутилус». Это обычная для тех времён небольшая субмарина с малочисленным экипажем, тесными помещениями, ограниченными возможностями автономного плавания. Такие подводные корабли имелись тогда у всех великих держав, но в бою их пока не опробовали. В основе сюжета лежит нападение Англии на Норландию — то ли Норвегию, то ли Голландию. Скорее, Норвегию. И вот несколько норландских субмарин побеждают сильнейшую военно-морскую державу мира. Главная проблема для них — базирование, но и эту задачу удаётся решить. Интересно, что сам автор, безусловный патриот Великой Британии, в данном случае на стороне норландцев.

До выхода повести Дойл разослал её экземпляры британским адмиралам с просьбой указать на ошибки. Особых ошибок не нашли, но реакция была единодушной. Такое невозможно! Никогда никакие субмарины не смогут помешать британской торговле, оберегаемой всей мощью Гранд Флита! В Берлине, наоборот, заволновались, даже заподозрили автора в знакомстве с германским планом подводной войны (правда, вокруг него ещё велись споры). Однако, увидев спокойную реакцию Лондона, успокоились сами. А через три месяца, в октябре 1914, развернулась уже настоящая подводная война, очень похожая на ту, что описана в повести. Только без рыцарских поступков, без спасения экипажей потопленных судов и без торжественного примирения противников.

Никаких кварков тут нет. Гипотеза о кварках родилась накануне выхода рассказа, и авторы поспешили использовать новую, пока ещё плохо понятую идею. Зря. Рассказ и без того удался. Рассказ на редкость насыщенный без торопливости. На 10-12 страницах поместились и фантастический ужастик, действительно жутковатый, и гипотеза о множественности форм жизни на Земле. Гипотеза тогда ещё несколько подозрительная по нормам советской фантастики. А вообще-то неизвестно, что может обнаружиться на дне океанских впадин. Мы до сих пор знаем об этом немногим больше, чем в 1967 или даже в 1914, меньше, чем знаем о Венере и намного меньше, чем о Марсе. Всякое возможно.

Здесь налицо две главных особенности историко-попаданческих эпопей. Во-первых, главный герой знает и умеет абсолютно всё. Держит в голове даже не Википедию, а, как минимум, библиотеку МГУ. Может наладить на пустом месте любое производство без единого специалиста, без книг, чертежей и документов. Во-вторых, ему невероятно везёт. Люди и природа играют с ним в поддавки. В слепых котят превращаются и внешние враги, и короли с министрами, и не совсем довольные подданные, и несметные толпы пострадавших конкурентов. Нет на него ни ураганов, ни эпидемий, ни засух, ни случайных осечек, ни банального удара в спину. Только так и создаются виртуальные империи.

Собственно, эти замечания относятся к основной массе попаданцев в прошлое, начиная с твеновского янки. Но «Славия», в противоположность «Янки», не обладает литературными достоинствами. Даже сюжет, обычно самая выигрышная сторона подобных книг, сводится к перечислению организационных мероприятий.

Конечно, критика попаданческой литературы схоластична по определению. Автора можно понять. Посмотришь, к чему пришли, и хочется хотя бы нафантазировать какую-то альтернативу. Но Славия – неудачная альтернатива. Сколько лет, от силы десятилетий, смогла бы продержаться империя без метрополии, сложенная из разбросанных по всем материкам малонаселённых колоний? И что стало бы с коренной Россией, если вывезти из неё за моря сотни тысяч самых энергичных, умных и боеспособных граждан? Этот вопрос уже не совсем схоластичен.

Есть древняя китайская легенда. Давным-давно, в эпоху Чжоу, в одном уезде завелось страшное речное чудовище, пожиравшее людей. Как и положено, каждую неделю ему на берегу оставляли в связанном виде самую красивую из уцелевших ещё девушек. Но вот однажды в уезд приехал ревизор из столицы и обратил внимание на дефицит красивых девушек. Ему объяснили. Ревизор выразил недовольство и пошёл разбираться. Вышел на берег, вызвал чудовище и приказал: 1) девушек не есть, 2) людей вообще не есть, не положено, 3) и вообще убираться из ревизуемого уезда. Чудище разинуло пасть, чтобы ответить, но ревизор выхватил свою должностную печать и показал зверюге. Смотри и содрогайся! Чудовище глянуло, устрашилось, скрылось в глубине вод и больше его никто никогда не видел. По крайней мере, в этом уезде.

Конечно, за три тысячелетия чудища всех рангов накопили огромный опыт в деле контактов с проверяющими персонами. Но страх всё равно остался. Страх, способный превратить старых умных хищников в стадо овец, а безмозглого ягнёнка в суперхищника. И вот на эту всем понятную тему совсем молодой ещё, двадцатишестилетний Николай Васильевич создал потрясающую комедию. Лёгкую и едкую, безумно смешную, стремительную, с почти невероятным сюжетом и полнейшим реализмом во всём, что касается ситуаций и персонажей. Может быть, лучшую комедию в истории русской литературы. После первых же постановок она целиком разошлась на цитаты. Не сомневаюсь, в запрещающих ведомствах стоял дружный хохот во время знакомства с «Ревизором». И никто не решался ни разрешить, ни запретить. Дело решил хохот самого императора. Николай отсмеялся, произнёс хрестоматийную фразу «Всем досталось, а мне в особенности» и запретил запрещать. С тех пор уже сто восемьдесят лет «Ревизор» порождает нескончаемый смех зрителей и читателей. Над кем смеёмся?

Для меня остаётся загадкой раскрученность прозы Андрея Геласимова. Безусловно, он хороший писатель, но не более того. Видимо, дело в том, что Геласимов, сам того не желая, нацеливается на ту часть аудитории, которая и обеспечивает писателям известность. Во-первых, это западные интеллектуалы, готовые удивляться ужасам русской жизни и загадочной русской душе. Во-вторых, те наши соотечественники, которые живут в основном за границей, при наездах на родину чувствуют себя неуютно, но всё-таки помнят, что это Родина.

«Холод» получился немного хуже «Степных богов» и «Дома на Озёрной». В основе сюжета лежит рукотворная катастрофа в духе Голливуда. В северном городе (несомненно, Якутск) в разгар холодов из-за аварии отключаются тепло и свет. Общество, которое уже находится на грани распада, переступает эту грань. Каждый спасается как может, начинаются погромы, грабежи и убийства. Но настоящей катастрофы не получилось. Автору помешали избыток совести, недостаток фантазии и, главное, приверженность реализму. В то же время и реализма не хватило. Общество наше пока что ещё слишком гомогенно, чтобы окончательно развалиться, даже в критической ситуации. Да и вообще, что нам, свет с теплом никогда не отключали, в том числе и в самые морозы? Если кому-то не отключали, поднимите руку.

Главный герой, скандально известный московский режиссёр Филиппов, заезжает в родной город как раз к катастрофе. Идея романа явно в том, чтобы пробудить совесть у очень паршивого человечка. Гнусный персонаж получился. О нём даже говорить не хочется. Но вот переродить его не удаётся. Андрей Геласимов человек добрый, ему очень хочется пробудить у Фили совесть. А у Фили не получается. В результате самая эмоциональная сцена — попытка спасти бездомную собаку. Конечно, вас тут слишком много, всем всё равно не помочь, поможем хотя бы собаке. Европейский читатель вряд ли согласится, но хотя бы поймёт логику. Мне не понять.

Первое впечатление — бред выходца из начала девяностых, который слегка отклонился на почве мифов о сверхсовременной Японии и на первых компьютерных стрелялках, затем возненавидел эту тему, но оторваться от неё уже не может. Вряд ли это соответствует действительности, но впечатление именно такое. Можно ли под этой маской создать что-нибудь интересное? Теоретически возможно и такое, но в данном случае ничего не получилось. Поток сознания превращается в поток слов. Текст извергает ненависть. Ненависть к окружающему миру. Ненависть к персонажам. Ненависть ко всему, что имеет хоть какой-то смысл. Имеет ли такая книга право на существование? Возможно, имеет, но брать её в руки не хочется.

В наше время просто нет житья от оживших мумий, но и в позапрошлом столетии они тоже попадались. В те годы доктор Дойл не верил ещё ни в какие привидения, заклинания, столоверчения и прочее в том же роде. Наверное, именно поэтому рассказы на эту тему ему всегда удавались. Дело происходит не в глухой провинции, где может случиться всякое, и не в Лондоне, где тем более никого ничем не удивишь, а в самой цитадели позитивного знания. Оксфордский университет. С одной стороны, присутствует доля иронии. Совсем небольшая, едва заметная. С другой стороны, рассказ получился действительно жутковатым. Он производит впечатление даже сегодня, а у викторианцев, наверное, волосы на голове пошевеливались. А вокруг продолжается обычная для того времени жизнь студенческого городка. Можно зажечь свет, оглядеться, успокоиться и готовиться к настоящему кошмару. К экзаменам.

Очерк «Пешком по Старому Петербургу», опубликованный в 1987 в журнале «Нева» — переработанный журнальный вариант совместной книги воспоминаний Владимира Иосифовича Пызина и Дмитрия Андреевича Засосова. В полном объёме книга выходила, если не ошибаюсь, дважды, под названием «Из жизни Петербурга 1890-1910х годов». Оба автора родились ещё в XIX веке, начали самостоятельную жизнь до Первой мировой войны, к воспоминаниям обратились уже в очень пожилом возрасте и до их первой публикации не дожили. Книга эта получилась очень живой, хотя её авторы никогда не занимались литературой — один инженер, другой юрист.

Поражает огромное количество мелких бытовых деталей, которые приводятся в книге. Многие из невозможно найти в доступных источниках даже сегодня, а тем более в 60е-70е годах, когда шла работа над воспоминаниями. Что представляли собой мостовые на Невском, или на Петроградской стороне, или в Кронштадте (насчёт Кронштадта — угадать невозможно). Как часто ходили конки и трамваи, и чем отличались друг от друга многочисленные категории извозчиков, и как часто попадались на улицах автомобили, и на каких улицах. Как проходили экзамены (много неожиданного). Как часто удавалось гимназистам выбраться в кинематограф, а студентам в театр. Сколько стоил обед или ужин в дешёвой забегаловке, в кафе, в трактире, в хорошем ресторане. Сколько стоило всё это и многое другое в магазинах, в лавках, на рынках, в первых универмагах. Когда начинался рабочий день у представителей разных профессий, когда был у них обеденный перерыв, и как они его проводили. И так далее. Весь этот поток информации, в общем, довольно приземлённой, не утомляет ни в одном своём фрагменте, хотя обычно такие тексты читать довольно скучно. Книга получилась лёгкой, свободной, даже увлекательной и абсолютно доброжелательной к людям всех профессий, состояний и взглядов. Вот это в ней особенно привлекает. Люди прошли через все войны, революцию, через свои собственные трудности, и до глубокой старости сохранили ясный ум, чувство юмора, объективность, независимость и спокойную, непобедимую доброту.

Много политики (интересной), немного секса (малоинтересного), хороший литературный уровень и умение говорить то, что говорить не положено. «Покорность» вышла за год до последнего нашествия мигрантов на Европу. Рассказ о том, как эти самые мигранты берут власть во Франции в 2022. На самом деле, речь здесь о распаде общества. Это касается не только французов. С одной стороны, беспредельный эгоизм каждого, убогость интересов, стремление получить всё желаемое, и обязательно сегодня. С другой стороны, спущенная сверху идеология, утратившая все связи с реальностью, но навязываемая более жёстко, чем при любом тоталитарном режиме. Результат виден каждому. Показано всё это глазами профессора-филолога. Он прожил свои 45 лет исключительно для себя, любимого, издал за это время несколько работ, хорошо известных в узких кругах, и, по сути, тоже зашёл в свой индивидуальный тупик.

Что характерно, сами мигранты не вызывают негатива ни у автора, ни у героя, ни у читателя. Франция сама отдаётся им, так что же им делать? Новый халиф избран президентом Франции голосами коренных французов, для которых политкорректность оказалась важнее самосохранения. Социалисты помогают президенту уничтожать остатки социального государства. В католических кругах с одобрением смотрят на победу ислама. Идеологи Великой Франции ставят нового халифа выше Наполеона. А главный герой, классический интеллектуал, атеист и либерал, принимает ислам и занимает кафедру Сорбонны, превращённой в исламский университет. Никакого давления, ни в коем случае. Просто здесь хорошо платят, легче решать личные проблемы, ну и возникает ощущение выхода из кризиса, что тоже немаловажно.

Конечно, предсказания никогда не сбываются. Всё будет происходить по другому, а как, мы не знаем. Но диагноз поставлен, а исход, увы, не только возможен, но даже вероятен.

«Гамлет» — гениальнейшая из пьес Шекспира. Сильнее «Макбета», хотя сильнее, кажется, некуда. Но речь здесь пойдёт только о самом Гамлете. Человеке эпохи Возрождения. Настоящий принц Гамлет, если он существовал, жил в VIII или IX веке, но для Шекспира все его герои были его же современниками.

Гамлет никогда не казался мне меланхоликом-интровертом. Он живёт полной жизнью, как большинство его современников. Получает удовольствие от наук, девушек, философии, вина, театра, от ощущения шпаги в руке. Человек умный и уже не слишком юный, он знает цену своим родственникам и придворным, но старается не лезть в их затеи, пока дело не коснулось его лично. Когда же принимает решение мстить, мстит всем подряд. Виновным, невиновным и слегка виноватым. И как мстит! Средневековый человек считал своим долгом хотя бы формально облегчить своей жертве дорогу в рай. Иначе возникает угроза собственной душе. Гамлет как человек Возрождения старается довести дело до конца и отправить чужую душу обязательно в ад, а своя душа его мало заботит. Полония убивает случайно, допустим, но труп выбрасывает уже из чистой вредности. Любимую девушку доводит до безумия и самоубийства и как-то не слишком печалится по этому поводу. Отправляет на верную смерть старых друзей. Размышляет о море зла, но не о своём праве творить ещё большее зло. С Клавдием всё понятно, это просто скотина. Но Гамлет – человек образованный, умный, тонкий, единственно способный озвучить мысли автора, и спрос с него соответствующий.

Средневековый детектив в моде. Следствие ведут рыцари, монахи, нотариусы... Очередь дошла до палачей. В данном случае на дворе давно уже постсредневековье, но маленькие баварские городки, разорённые Тридцатилетней войной, живут ещё традициями двухвековой давности. Да тут ещё общество видится под самым нижним ракурсом, что, естественно, добавляет черноты. С другой стороны, именно палач у Пётча оказывается самым просвещённым человеком в городе, самым трезвомыслящим, в каком-то смысле даже самым гуманным. Опередившим время лет на 100-150.

Оценка за весь цикл несколько меньше, чем за отдельные романы. Дело в том, что они довольно однотипны. Достаточно прочесть один, чтобы получить представление о цикле в целом. Будет элемент псевдомистики, который вызовет вспышку массовых суеверий и получит довольно рациональное объяснение. Наверняка появится маньяк, а, может, и не один. Кто-нибудь из героев попадёт к нему в плен, а потом спасётся. Где-нибудь случится пожар, где-нибудь обнаружится подземный ход. При этом более поздние книги получились не хуже первых. Расширяется география, расширяется круг персонажей, они становятся более живыми. В общем, вполне читаемые книги, но не самые лучшие в своём жанре.

Вроде бы типичная твёрдая НФ советского образца, и при этом весьма необычная. Нестандартна тема (Плутон), нестандартен объект исследования (технологическая и при этом застойная стратифицированная цивилизация, живущая за счёт потребления космической энергии), необычно обращение к сомнительной теме биополя, да и многие детали, включая снежного человека. Самое удивительное то, что почти все загадки так и остались загадками. Тем не менее, космическая основа сюжета так и не смогла захватить по-настоящему. Такое впечатление, что авторы сначала загорелись новой идеей, а потом понемногу остыли к ней.

Земная тема оказалась интереснее космической. Здесь я согласен с предыдущим оратором. Общество конца XXI века, безусловно, коммунистическое. Об этом ни разу не упоминается (что тоже необычно), но явно подразумевается. Но при этом «Незаконная планета» не имеет ничего общего с коммунистическими и вообще прогрессистскими утопиями. Нет стремительного рывка в науке и технике. Да, летаем по Солнечной системе, но других чудес не видно. Нет разрыва культурной и бытовой традиции. Нет советов самых мудрых товарищей, которые руководят обществом, как нет и предустановленной ими гармонии. Нет атмосферы всеобщего энтузиазма и устремлённости к единственно правильной цели. Нет той массы счастливых лиц, которая почти всегда кажется принудительно осчастливленной. Герои здесь счастливы не больше и не меньше, чем в любую другую эпоху. Они проживают жизнь, полную радостей и неприятностей, успехов и проблем (проблем обычно больше, чем успехов). Далеко не все мечты сбываются, а то, что сбывается, выглядит совсем иначе. От этого победы и поражения героев кажутся достовернее, а общественный порядок представляется естественным для человека.

Не лучшая книга Клиффорда Саймака, но увлекательная, приятная, как всегда добрая, несмотря на наличие нескольких жёстких сцен. Впрочем, как раз жёсткие сцены у Саймака получаются не слишком удачно. С одной стороны, в основе сюжета лежит любимая концепция автора об обмене идеями, рождёнными в разных цивилизациях. С другой стороны, это, кажется, первый его опыт в духе чистого фэнтези. Империя, где живут люди и живут плохо, и смежные с ней земли, куда людей совсем не пускают, появятся ещё раз в «Логове Нечисти». Там это будет пережившая своё время Римская империя, а здесь пока некая абстракция. Собственно, и в империи обитают представители нечеловеческих рас, и люди проникают на пустынные земли. Тот, кто собирается убивать, погибнет там сразу. Кто вооружён, но убивать не собирается, имеет шанс пройти довольно далеко и даже, может быть, вернуться. А тех, кто вообще не имеет понятия об оружии, здесь не тронут.

В перспективе положительные герои примут участие в синтезе культур трёх миров. Мир магии, мир технологии и мир какой-то гуманистической концепции. Мир магии, в котором и происходит действие, весьма жесток, но обитатели его, люди и не люди, вызывают в большинстве случаев симпатию. Иначе Саймак не умел. Представитель мира технологии, то есть нашего мира, выглядит немного малахольным, но тоже не вызывает отторжения. А вот пара из гуманистического мира не слишком симпатична.

Завораживающая повесть о гибели человеческой цивилизации. Она действует и при повторном прочтении, а в подростковом возрасте произвела шоковое впечатление. Даже в наше время, когда жанр апокалипсисов переживает свой расцвет, «Алая чума» явно выделяется на общем фоне. Джек Лондон сумел правильно выбрать настрой, стиль повествования и, самое главное, ракурс, под которым видна катастрофа. Рассказ ведёт один человек, говорит только о том, что видел сам, а он находился не в центре событий. Это действует сильнее, чем развёрнутые полотна.

Самого же автора явно интересовал больше всего не сценарий эпидемии, хотя он отработан на совесть, а социальный аспект происходящего. Корень зла, по его мнению, в господстве капиталистов-олигархов. Именно это ускорило, если не предопределило гибель цивилизации. Система власти, созданная олигархами, мгновенно рухнула, начиная с верхних этажей. Та же олигархия разрушила в своё время основы гражданского общества, и оно не смогло заменить власть в момент катастрофы. А миллионы людей, опущенные ниже уровня нормального человеческого существования, немедленно принялись грабить, жечь и убивать. Кровавая анархия идёт даже не следом за чумой, а впереди неё и уничтожает последние шансы остановить эпидемию. А потом умирают все — честные и бесчестные, сильные и слабые, разбойники и жертвы. Немногие уцелевшие возвращаются к первобытному существованию. Можно оспорить и социальный прогноз, и сценарий катастрофы, и, особенно, картину мира после апокалипсиса. Можно, но не хочется. Слишком сильное впечатление оставляет эта небольшая повесть.

«Солярис», безусловно, одна из вершин мировой фантастики. Прежде всего, сама идея необычна для своего времени. В золотой век фантастики преобладали представления о принципиальной схожести путей развития в разных мирах. Ну, в крайнем случае, зелёные человечки, динозавры, разумные спруты и ракообразные. За год до «Соляриса» вышло «Сердце Змеи», программное произведение Ефремова, одного из гигантов золотого века. Там идея единства принципов доведена до логического конца. «Солярис» — своего рода ответ «Сердцу Змеи». Речь здесь даже не о разумной планете. В ходе дискуссий на станции проскальзывает фраза: как слон не может считаться гигантской клеткой, так и Солярис не может считаться гигантским мозгом. Это нечто такое, чему нет названия в человеческих языках.

После встречи с Солярисом начинается его исследование и попытка контакта. Для исследования избран, разумеется, чисто научный метод, то есть регулярные наблюдения, эксперименты и математическая обработка результатов. Проделана колоссальная работа, загублены десятки жизней, а результат близок к нулю. Что вполне естественно. Здесь достигнута та самая граница применения, которая существует у любого метода. Попытки разобраться строго научным методом в механизмах работы нашего собственного, человеческого сознания тоже не слишком успешны. Чем хуже сознание Соляриса, или что там у него вместо сознания? То есть, соляристика изначально направилась в тупик и вряд ли оттуда выберется.

Уже сама идея Соляриса даёт основание включить роман в золотой фонд фантастики. Но это не всё и даже не главное. Фантастика вообще и фантастика золотого века в особенности предпочитает иметь дело с человеком абстрактным, человеком-функцией. В «Эдеме» сам же Лем демонстративно превратил своих героев в символы определённых профессий. А «Солярис» — прежде всего исследование человеческого подсознания, выполненное на уровне настоящей большой литературы. Есть ли в научной фантастике история, подобная истории Кельвина и Хари? Мне не попадалась.

Замысел был неплохой. Переделать учебник по истории в приключенческую повесть. В прежние времена книги такого типа предназначались обычно для подростков. Эта повесть написана примерно в таком же духе, но адресована, скорее всего, читателям немного постарше. Видимо, пришло время, когда просвещать надо более или менее взрослых людей.

К фактам придраться можно, но делать этого не стоит. При желании можно придраться к самому серьёзному исследованию. Вот литературных достоинств, к сожалению, не обнаружил. Герои только обозначены. Сюжет сводится к пересказу исторических фактов. Его не удалось оживить ни приключениями, ни романтикой, ни психологией. Герои оказываются в нужное время в нужном месте и пытаются словом и делом повлиять на развитие событий в нужном для наших направлении. Влиять-то они влияют, но результат получается именно такой, как в реальной истории. Отклонения за счёт деталей, которые не смогут попасть ни в одну летопись. Вообще-то, так и должно быть. В плюс можно поставить то, что ни одна сцена не вызывает раздражения. Это уже немало. Словом, прочесть книгу можно, если знать заранее, что это есть беллетризованная хроника и ничего более.

Чему нас учит Винни-Пух? А ничему он нас не учит. И правильно делает. Он просто наполняет каждую душу добром. Уже трёхлетнему человеку Пух, Пятачок, Тигра совершенно понятны и приятны. И ребёнок просит читать эту книгу снова и снова, хотя знает её уже почти наизусть. А взрослый, читая её, погружается в мир незамутнённой радости и доброты и сам делается немного чище. Чуть позже ребёнок сам научится читать и прочтёт «Винни-Пуха» хотя бы пару раз. А лет через двадцать или побольше будет читать его уже своим детям и вспоминать собственное детство. И это повторяется уже пятое поколение подряд и, вероятно, будет продолжаться, пока люди умеют читать.

Ричард Хьюз теперь, кажется, хорошо забыт. И идеи не совсем созвучны господствующим ныне, и ритм повествования неподходящий. Но перечитывал его книгу с удовольствием. «Деревянная пастушка» — второй роман из незаконченного цикла, посвящённого межвоенному времени. В первой книге события разворачиваются на протяжении нескольких недель и заканчиваются «пивным путчем» 1923, во второй растягиваются на 10 лет и завершаются «ночью длинных ножей» 1934. Автор старался создать максимально полную картину мира, объективную в его понимании и при этом донести до читателя свои идеи, выдержанные в леволиберальном духе. В результате сюжет получился рваным, объективности не хватило, а идея сформулирована не вполне убедительно. Но сами эпизоды, из которых складывается повествование, получились очень яркими и создают, пусть неполную, картину межвоенного двадцатилетия. Времени, когда стремительно менялись все привычные нормы в области человеческих и социальных отношений, быта, культуры, когда люди всех классов жили хуже, чем их родители, и хуже, чем будут жить их дети, когда все говорили о мире, а мир неудержимо катился к новой страшной войне.

Героев, как и сюжетных линий, слишком много, и они часто теряются или отходят на второй план. Главный герой — Огастин, новый тип джентльмена-бездельника. Не все джентльмены бездельники, но это как раз тот случай. Предок Огастина в шестом поколении разгонял скуку озорством, переходящим в уголовщину, и точно знал, что ничего ему за это не будет. Прадед вёл жизнь добропорядочного человека, лечил скуку путешествиями и охотой, слегка оригинальничал, слегка интересовался наукой, политикой, искусством. Огастин полон новых идей, желает скорой смерти всем традициям и привилегиям, читает фабианцев, Фрейда, Маркса, теоретиков нового искусства и при этом сам ничего не делает и делать не хочет. Из всех вариантов это, кажется, наихудший. Самое обидное, что человек хороший, очень добрый, порядочный, но никому не нужный и даже самому себе.

Этот роман получился у Доде несколько прямолинейным и дидактичным, особенно на фоне третьей книги о Тартарене. Тем не менее, вещь великолепная, как почти все книги Доде. История миллионера Жансуле, который нажил в Тунисе колоссальное состояние и теперь приехал добиться признания в Париж. Особенно хочется получить орден, не тунисский, а французский.

Жансуле, несомненно, хищник. Иначе не наживёшь миллионы, тем более в девятнадцатом веке, тем более в Африке. Но в среде парижской элиты этот хищник оказывается беззащитным ягнёнком. Похоже, для автора именно Париж, по крайней мере, «весь Париж» и является воплощением мирового зла. Финансисты, правдой, а чаще неправдой гребущие под себя львиную долю национального богатства. Политики, скупающие голоса избирателей, а потом продающие собственный голос. Благотворители, превратившие детские приюты в лагеря смерти. Модные врачи, патентующие смертельно опасные лекарства. Журналисты, готовые публиковать любое враньё, лишь бы его проплатили. Государственные деятели, уделяющие государственным делам по полчаса в день или в неделю. И огромная толпа бездельников, которые не работали ни одного дня в жизни и относятся к тем, кто работает, хуже, чем к рабам. Все они тихо ненавидят друг друга, всегда готовы друг друга подставить, а уж чужака затравят без размышлений. И сочувствуешь неуклюжему добродушному гиганту, которого пинают все, а больнее всех те, кому он особенно доверял.

В жизни «Набоб» получил неожиданное продолжение. В романе дело происходит во времена Второй империи. При империи Жансуле бьётся, как лев, но никак не может добиться ордена. А при республике орден Почётного легиона оказался доступен не только миллионерам, но и дельцам среднего ранга. Семья президента занялась продажей орденов по приемлемой цене. Торговля развернулась уже после выхода «Набоба», а полномасштабный скандал разразился через 9 лет. Президент подал в отставку, семья не пострадала. Жизнь ещё раз показала, что она интереснее любого вымысла.

До недавнего времени только один раз казалось мне при чтении, что не читаю, а жую бумагу. Это случилось, когда взял в руки детективы Дарьи Донцовой. Теперь ощущение повторилось, при чтении «Архимага».

Книга абсолютно пустая. То, что Шумер Рудазова никакой не Шумер, это не страшно. Вряд ли кому-то придет в голову знакомиться с шумерской цивилизацией по «Архимагу». Хуже то, что герои романа, все эти маги, джинны, демоны, полицейские и бандиты ведут себя совершенно неадекватно. Такие поступки и изречения допустимы только для персонажей ситкома. Сюжета, по сути дела, нет. Вместо него длинная вереница шуток. Шутки эти какие-то несмешные, примитивные и вполне предсказуемые. В подстрочнике ясно виден смех за кадром, как и полагается в ситкоме. Здесь должно быть смешно, если вы не поняли. И, самое главное, никак не могу понять, кому и зачем может понадобиться такая книга. Все уже сказано тысячи раз, причем сказано лучше. Почти 200 лет назад Эдгар Алан По написал коротенький рассказ о разговоре с мумией. Там на нескольких страницах намного больше мыслей, таланта и остроумия, чем в раздутом «Архимаге».

Единственное, что отчасти оправдывает существование книги, это ее безобидность. За исключением нескольких эпизодов, такое мог бы сочинить человек 13-14 лет. Начитался третьесортного фэнтези и сказал: ну чем я хуже? Я тоже могу так писать. И написал. В четырнадцать лет это не грех. К тридцати годам это уже несколько неудобно.

Как уже отмечалось, «Легенды Арбата» представляют собой сборник анекдотов. Если точнее, сборник рассказов, созданных на основе анекдотов. Авторство анекдотов, судя по всему, принадлежит самому Михаилу Иосифовичу. и он сумел создать впечатление, что в основе каждой лежит реальный случай. Персонажи историй, в большинстве случаев, известные политики или, по крайней мере, сюжет основан на их деятельности. Некоторые истории очень смешные, некоторые так себе. Настоящий шедевр — переписка по поводу побега свиней. Рассказы перемежаются сборниками избранных изречений наших вождей. На этих страницах хохочешь без остановки. Цитаты явно подлинные, даже те, которые раньше никогда не попадались. Чтобы высказать такое, необходим государственный ум.

Снижает впечатление то, что речь идёт почти исключительно о товарищах, которые наворовали уже всласть и решили отдохнуть. Или, по крайней мере, перестали светиться. Такой подход можно понять. К тому же люди девяностых наломали столько дров, что повторить их подвиг не смогут никакие последователи. Просто нечего уже ломать в таких объёмах. Тем не менее, остаётся ощущение конъюнктурности. Сегодня «Легенды Арбата» уже не производят такого впечатления, как пять лет назад. Ещё лет через пять или десять они будут восприниматься с некоторым недоумением, как сегодня вызывают недоумение нашумевшие в своё время приключения майора Звягина.