С почты сообщают: дошла посылочка с первым томом автобиографии Айзека Азимова. Сразу вспомнил о малотиражной биографии другого великого англоязычного писателя-фантаста, которую довелось недавно читать — Джеймса Грэма Балларда. Ну а заодно и о его "крайнем" романе, вышедшем на русском более-менее приличным тиражом...
Дом в сорок этажей
Джеймс Баллард. Высотка: Роман. / James Graham Ballard. High-Rise, 1975. Пер. с англ. Алексея Андреева. — М.: АСТ, 2016. — 224 с. — (Сны разума). Тир. 2000. — ISBN 978-5-17-090979-7.
Тяжело жить в бараке: краны текут, в щели задувает, соседи за занавеской врубают блатняк на всю катушку... Но и в элитном сорокаэтажном доме, где все продумано, выверено и подчинено правилам хорошего вкуса, не больно-то комфортно. Высотка давит, создает среду для развития неврозов и психозов, и вот в престижной новостройке, населенной представителями «среднего класса», вспыхивает жестокий бунт сродни тюремному — только спецотряды полиции на подавление этих беспорядков не спешат.
По нынешним временам сорокаэтажный жилой дом — не бог весть какое чудо: в мегаполисах строят человеческие муравейники и покрупнее. Но в середине семидесятых, когда был издан этот роман, высотка на тысячу квартир со своим универсамом, начальной школой, банком, салоном красоты, тренажерным залом, садом и двумя бассейнами, воплощенная урбанистическая утопия, служила символом нового жизненного уклада. Целый город, вытянутый по вертикали, обособленный от всего остального мира, заселенный представителями одного класса — торжество рациональности, шедевр продуманности. И речь не только о хитрых машинах и механизмах, которые обеспечивают функционирование здания. «По обычным финансовым и образовательным меркам они, вероятно, были ближе друг другу, чем члены любого мыслимого сообщества — по единству вкусов и взглядов, прихотей и стилей, — пишет Баллард о героях своего романа. — Это единство отражалось в автомобилях на стоянках, окружающих высотку, по элегантному, но достаточно единообразному выбору мебели для квартир и деликатесов в секциях супермаркета, по тембру уверенных голосов. Коротко говоря, жители комплекса представляли собой идеальное общество, в которое мог бы незаметно влиться Лэйнг». Но на самом деле это сходство чисто внешнее. Продюсер-документалист Уайлдер, врач-психиатр Лэйнг и архитектор Ройал, символизирующие нижние, средние и верхние этажи, одержимы совершенно разными комплексами и маниями. Когда обитатели новостройки начинают стремительно деградировать и менеджеры среднего звена без всякой магии обращаются в косматых дикарей, под тонким слоем глянца у разных персонажей обнаруживаются разные демоны...
В баллардовской высотке легко увидеть модель «среднего класса»: разобщенного, неоднородного, тщательно скрывающего многочисленные психические оклонения. Только человеку с крайне ограниченным воображением это сообщество может казаться единым и монолитным. Однако роман не о политике и не об экономике: вероятно, в этой области у Балларда были свои симпатии и антипатии, но ему хватило такта не делать из них фетиш. Взрыв происходит не потому, что жителям высотки чего-то не хватает, не из-за имущественного неравенства, не как реакция на угнетение. Все герои книги вполне обеспечены, хорошо образованы, недурно воспитаны. Сбои в обслуживании дома случаются — но форс-мажоры так легко устраняются в рабочем порядке, что при другом раскладе не привлекли бы внимания. Катастрофа, о которой пишет автор — чистый бунт дионисийского начала, восстание коллективного бессознательного против упорядоченности, продуманности и рациональности, против хорошего вкуса, интеллектуальных бесед, изысканной музыки и утонченной кухни. Задавленные комплексы, фобии и мании, вырвавшись наружу, превращают шедевр индустриального дизайна в свалку, населенную дикарями-каннибалами, серийными маньяками и безумными вакханками. Коллективное бессознательное выворачивается на изнанку, раскрепощенное подсознание пожирает высотку от цокольного этажа до пентхауса.
В автобиографии «Чудеса жизни», изданной незадолго до смерти писателя, Джеймс Грэм Баллард признается, что всю жизнь сохранял интерес к двум явлениям: психоанализу и сюрреализму. И это не только определяет круг тем, которые волновали автора, но в определенной степени характеризует его манеру письма. Баллард не столько показывает, сколько рассказывает, называет эмоции («он испытал страх-ненависть-похоть»), каталогизирует факты и ставит диагнозы. Большая часть эпизодов «Высотки» слабо окрашена эмоционально — как во сне, где ты можешь только отстраненно наблюдать за развитием событий, но изменить что-то не в силах. Почти беспристрастный репортаж из ада — или из глубин того самого «внутреннего космоса», о так любили котором порассуждать авторы англо-американской «новой волны». Хотя велика ли на самом деле разница?..
Как и другие крупные вещи британского классика, «Высотка» написана четко, прозрачно — и с высочайшей концентрацией смыслов на единицу текста. По объему это скорее крупная повесть, чем полноценный роман, но каждый абзац можно разбирать и интерпретировать с чисто литературоведческой позиции, с точки зрения теории психоанализа, через призму самых разных социальных, политологических, экономических, философских учений. В общем, маст рид, читать обязательно.
Человек из города контрастов
Джеймс Баллард. Чудеса жизни. От Шанхая до Шеппертона: Автобиография. / James Graham Ballard. Miracles of Life. Shanghai to Shepperton, an Autobiography, 2008. Пер. с англ. Галины Соловьевой. — Лемберг.: Жемчужина, 2015. — 272 с. — (Зарубежная фантастика «Мир». Продолжатели). Тир. не указан.
От автобиографии человека искусства, вовлеченного некогда в бурные исторические процессы, невольно ждешь репортаж из гущи событий, отчет от первого лица. Увы, такие книги редко оправдывают ожидания: то, что считают важным исследователи, обычно не слишком интересует самих писателей, художников, композиторов и режиссеров. Джеймс Грэм Баллард, один из топовых авторов британской «новой волны» 1960-х, изменившей облик научной фантастики, нонконформист и революционер, создатель «Затонувшего мира», «Автокатастрофы», «Высотки», «Империи солнца» и десятка других романов, ни разу не упоминает о «New Wave» на страницах своей автобиографии. Его интересуют явления другого масштаба: более частные, локальные, и наоборот — глобальные, всеобъемлющие. То есть прежде всего дела семейные — и природа человеческая вообще, во всем ее многообразии.
Писатель появился на свет в 1930 году, в Китае, в семье британского инженера-химика, управляющего одной из крупнейших азиатских ткацких фабрик. Шанхай, где Джеймс Грэм Баллард провел первые пятнадцать лет жизни, в его описании выглядит настолько типичным «городом контрастов», что хоть сейчас на передовицу советской «Правды». Город, где европейские и американские джентльмены делают карьеры и сколачивают состояния, за десятилетия не выучив ни одного китайского слова. Атмосфера непрекращающегося праздника, гольф, коктейльные вечеринки, роскошные кинотеатры и казино, отели и бассейны, просторные дома, мощные американские машины — и китайцы, в буквальном смысле умирающие на улице от голода и холода. Жестокий и чарующий Восток первой половины двадцатого века. «Шанхай представлялся мне волшебным местом, самородной фантазией, оставившей далеко позади фантазии моего маленького ума, — признается Баллард. — Здесь повсюду открывались странные и несовместимые зрелища... Все было возможно, все покупалось и продавалось. Это во многом напоминало театральные декорации, но в то же время это было реальностью, и, думается, большая часть написанного мной — это попытка воскресить тот город не только в воспоминаниях».
Судя по автобиографии, судьба Балларда вообще соткана из противоречий, построена на контрастах. Его отец, зажиточный англичанин, во время японской оккупации оказался вместе с семьей в лагере для перемещенных лиц и стал истопником — при этом именно годы войны, а не время, проведенное в большом доме со множеством безымянных слуг, писатель вспоминает как самый счастливый отрезок детства. Послевоенная Англия, страна-победительница с ее нищетой, талонами и очередями приводит его в депрессию и не лучшим образом сказывается на характере. «Я был склонен подкреплять кулаками аргументы в спорах о сюрреализме» — ай-яй-яй, а казалось бы, такой достойный юноша из приличной семьи, не какой-нибудь уличный хулиган вроде Харлана Эллисона. Баллард то изучает анатомию, то учится на искусствоведа, то вербуется в армию и отправляется в Канаду, чтобы стать военным пилотом. Он увлекается то психоанализом, то сюрреализмом, пишет первые рассказы, которые честно признает неудачными, и наконец — в уже вполне зрелом возрасте за двадцать — открывает для себя научную фантастику.
Разумеется, речь здесь не идет о восторге неофита и однозначном приятии нового опыта. Вот что говорит автор об американских журналах фантастики начала 1950-х: «Одни — такие как «Astounding Science Fiction», лидер продаж и читаемости, были посвящены в основном космическим полетам и историям из высокотехнологичного будущего. Действие рассказов почти всегда разворачивалось на космических кораблях или на чужих планетах в очень далеком будущем. Я скоро заскучал над байками о далеких планетах, где почти все персонажи носили военную форму. Эти предтечи «Звездного пути» описывали Американскую империю, колонизировавшую целую вселенную, и превратившую ее в веселый, оптимистичный ад — американскую окраину времен пятидесятых, вымощенную благими намерениями и населенную новыми амазонками в скафандрах. Увы, это пророчество вполне может сбыться». Тем не менее именно в научной фантастике Баллард увидел альтернативу литературе «старой доброй Англии» с ее чудовищным консерватизмом. После Второй мировой традиционная европейская проза, по его наблюдениям, окончательно утратила способность отвечать на вызовы времени — в то время как НФ стала инструментом для изучения психических патологий современного общества, способом освоения внутреннего космоса, чего не позволяла архаичная романная форма. «Роман растет в статичном обществе, которое романист волен исследовать как энтомолог, прикрепляющий ярлычки к коллекции бабочек. Но за годы войны со мной и с мальчиками с соседних парт случилось слишком многое... Случилось так много всего, что этого было не переварить целой нации романистов».
Впрочем, размышления о литературе занимают в этой автобиографии далеко не главное место. Жизнь сводила Балларда со множеством выдающихся личностей — художниками, писателями, режиссерами, политическими деятелями, критиками, модными галеристами, музыкантами, от Майкла Муркока и Кингсли Эмиса до Стивена Спилберга, Квентина Тарантино и Ее Величества королевы Елизаветы II. Каждому из них тут посвящено несколько фраз, а то и пара страниц. Можно было, наверное, и больше: книга, мягко говоря, не поражает эпическим объемом, всего 272 страницы вместе с комментариями переводчика Галины Соловьевой. Но чаще писатель возвращается мыслями в детство и отрочество, в солнечный Шанхай тридцатых-сороковых, в лагерь Лунхуа. Именно там, в далеком прошлом, остались главные чудеса жизни, их исток и фундамент — вот к какой мысли подводит читателя последняя книга Джеймса Грэма Балларда, завершенная писателем незадолго до его кончины в 2009 году.
Мимо Алана нашего Мура пройти не смог, извините. Хотя на "ФантЛабе его биография почему-то до сих пор не открыта. Что странно...
Бэтмен, Джокер и экзистенциальный кризис
Алан Мур. Бэтмен: Убийственная шутка. / Alan Moore. Batman: The Killing Joke, 1988. Пер. с англ. Александра Жикаренцева. — СПб.: Азбука, М.: Азбука-Аттикус, 2016. — 72 с. — (Графические романы). Тир. 15000. — ISBN 978-5-389-10977-3.
У этой книги удивительно счастливая судьба. Редкий случай: культовым комиксом стала не длинная история из десяти, двадцати и более выпусков, а одна-единственная новелла, напечатанная на пятидесяти с небольшим страничках. Правда, произошло это в конце 1980-х, когда англо-американские издатели были буквально одержимы идеей поиска нового изобразительного языка, а в роли сценариста выступил ни кто иной, как Алан Мур, уже успевший прославиться в США своими крышесносными «Хранителями»...
Фабула комикса предельно проста и в целом не противоречит общепринятому «супергеройскому» канону. Джокер, величайший злодей Готтэма, в очередной раз сбегает из печально известной лечебницы «Аркхэм» и снова бросает вызов своему главному врагу — Бэтмену. Человек-Летучая-Мышь пускается в погоню, получает обязательную порцию люлей, но ближе к финалу предсказуемо одерживает победу, физическую и моральную. Разумеется, Алан Мур позволил себе кое-какие отклонения от сюжетной прямой — иначе он не был бы Аланом Муром. Во-первых, писатель рассказал предысторию Джокера, продемонстрировал во вставных флешбеках, как тот дошел до жизни такой — хотя не исключено, что перед нами галлюцинация, сгенерированная больным мозгом преступника, и на самом деле все было совсем иначе. Во-вторых, в заключительной микроновелле Мур намекнул, что если Бэтмену и суждено пасть от чьей-то пули, то сразит его не Двуликий, не Человек-Пингвин, а какой-нибудь абсолютно никчемный персонаж, готтэмский Родион Раскольников — ибо в реальном мире, как учит Михаил Афанасиевич, «люди не просто смертны, а внезапно смертны».
Но главное, на сей раз Джокер вырывается на свободу не для того, чтобы отомстить давнему обидчику или с шутками и прибаутками пустить в распыл население Готтэма до последнего человека. Ничего столь амбициозного: единственное, чего он по-настоящему хочет — объясниться, показать, в каком мире живет и почему безумие на самом деле единственный выход из этого тупика.
Если бы кому-нибудь пришло в голову составить «топ-10 лучших комиксов об экзистенциальном кризисе», «Убийственная шутка» заняла бы в этом списке заслуженное первое место. Тут все как по лекалу, строго по «Википедии». Следите за руками: «чувство изолированности и одиночества; осознание собственной смертности, или уверенность в отсутствии загробной жизни; осознание, что собственная жизнь не имеет цели или смысла, ни сверхъестественного, ни простого, кроме как жизнь ради жизни; разрушение чувства реальности или взглядов на мир; осознание собственной свободы и последствий от её принятия или отклонения; крайняя степень переживания наслаждения или боли, побуждающая к поиску смысла»... Джокер демонстрирует все эти клинические симптомы кризиса — и предлагает свой вариант его преодоления. Если мир непредсказуем — стань еще более непредсказуемым. Если глух к твоей боли — перещеголяй в жестокости. Если лишен рационального начала — веди себя как сумасшедший. Только так можно избежать новых ран, побороть всепоглощающий ужас перед холодной пустотой...
Но у миллионера Брюса Уэйна, анонимного борца с преступностью в костюме летучей мыши, есть свой ответ. Игнорировать и загонять в «слепое пятно» очевидные свидетельства великого безразличия Вселенной, жить по собственному кодексу, который не имеет ничего общего с реальностью — тоже форма одержимости, но принципиально иная. «Столкнувшись с тем непреложным фактом, что человеческое бытие — это сплошь хаос, безумие и бесцельность, одна из восьми особей сразу ломается и слетает с катушек, превращаясь в пускающего слюни идиотика... В мире, настолько больном, как наш с вами, отреагировать как-то иначе может только полный псих!» — замечает Джокер, и попадает в яблочко.
«Убийственная шутка», разумеется, вторична по отношению к «Хранителям». Все супергерои не в себе, все они жертвы застарелых психических и эмоциональных травм — абсолютно вменяемому человеку просто не придет в голову надеть гротесковую маску и выйти на улицы, чтобы наносить пользу и причинять добро всем без разбора. Это одна из ключевых идей Алана Мура «образца 1980-х» — ну а Бэтмен с его непростой семейной историей так и просится на кушетку психоаналитика. Выражаясь высоким штилем, историческая встреча была предрешена самой судьбой. Что ж, результат предсказуем, слава заслужена. Несмотря на очевидные самоповторы Мура, «Убийственная шутка» многое объясняет в психологии Брюса Уэйна... И очеловечивает Бэтмена, делает его ближе к читателям, которых экзистенциальный кризис поджидает на каждом углу.
Вот такое интервью мы с Леной (ula_allen на ФЛ) взяли у Марии Галиной, автора замечательных "Автохтонов" и других не менее любопытных книжек. Часть вопросов задана на Петербургской фантастической ассамблее 2016 года.
И да, пользуясь случаем напоминаю, что "Автохтоны" вошли в шорт-лист литературной премии "Новые горизонты-2016". Полный список финалистов — в авторской колонке Сергея Шикарева.
— В этом году ваш роман «Автохтоны» вошел в шорт-листы нескольких очень разных премий — имени Аркадия и Бориса Стругацких, «Большой книги», «Национального бестселлера», «Новых горизонтов»... Как вам кажется, в чем универсальность этого романа, почему его высоко оценили такие разные эксперты?
— Не думаю, что роман универсален. Он довольно сложный для интерпретации, а в отзывах на Фантлабе проскакивало, что и скучноватый: мол, нет там головоломного экшна. Но да, мне кажется, те, кто старается угодить какому-то среднему потребителю, который существует только в воображении автора — и, к сожалению, издателя, — в конце концов скатываются до максимы «пипл хавает». Читатель достоин того, чтобы с ним говорили о сложном — а автор должен, обращаясь к читателю, выкладываться в полную силу. Что касается мейнстрима и мейстримовских критиков, то тут скорее обратный эффект: на мой взгляд, эксперты соскучились по такому, открытому к интерпретациям тексту, без претензии на «большой русский роман». Не то чтобы «большой русский роман» был вообще плох, но эта претензия практически неосуществима, получаются этакие макеты в натуральную величину.
— Фантастика — литература преимущественно формульная. Пишут ее в основном по шаблону, который в общих чертах представляет большинство авторов. Понятно, почему этому принципу следовали тогда, когда фантастическая литература была действительно массовой: «бабло побеждало зло». Но сейчас тиражи упали, гонорары обнулились, однако отечественные фантасты продолжают держаться за «формулу» как утопающий за соломинку. С чем это связано?
— Ну, во-первых, с инерцией мышления: наши фантасты считают, что «формульная литература» хорошо продается и пользуется спросом, потому что так было в девяностых и нулевых годах. Во-вторых, издатели глубоко развратили авторов, настойчиво вдалбливая, что надо писать просто и доступно потому что «пипл хавает», в результате у нас возник совершенно чудовищный массив штампованной вторичной литературы. Долгое время ее сочинители прибывали в убеждении, что они действительно писатели: их книги успешно публиковались, за это платили гонорары, часто вполне приличные. Но в последнее время многое изменилось. Одна из положительных сторон кризиса в том, что сейчас этот рынок заметно съежился — отчасти потому, что функция такой литературы перешла к телесериалам. Если раньше определенный контингент покупал одноразовые книжки в мягкой обложке, чтобы убить время в маршрутке, то теперь он смотрит сериалы. С другой стороны, если разобраться, что остаётся в истории, то это, конечно, вовсе не «формульные» книги: «Мастер и Маргарита», повести Стругацких, утопии и антиутопии Ефремова, философские тексты Лема... Мне кажется, сегодня очевидно: путь наименьшего сопротивления — порочный путь, ведущий в никуда и не сулящий писателям ничего хорошего. Ну и конечно, лонгселлеры – это лучшие бестселлеры, и наши издатели, надеюсь, когда-нибудь это поймут.
— А есть ли другой возможный вариант развития? В каком направлении могла бы двинуться наша фантастика, если бы авторы отказались от штампов?
— Есть такая премия, «Новые горизонты», организованная энтузиастами отечественной фантастики, которая ставит задачей поощрение нешаблонных вещей, неформата. В принципе те произведения, которые мы видим в номинационном списке «Новых горизонтов» и есть наша предполагаемая «неформульная» литература. Что интересно, там мало «твердой» научной фантастики. То, что за нее приняли роман Роберта Ибатуллина «Роза и червь», больше говорит о наших ожиданиях: мы так хотим прочитать эту самую «хард НФ», что готовы увидеть ее даже в космоопере. В последнем лонг-листе «Новых горизонтов» есть несколько романов, действие которых перенесено в будущее — но это очень чуднОе гибридное будущее, где много архаических черт, а новые технологии сочетаются с устаревшим социальным устройством.
Писательница Кэтрин Валенте — персонаж крайне важный для понимания сути драматического действа, которое разворачивается сейчас в стенах англо-американского «фантгетто». Напомню вкратце: многочисленные номинации и премии, доставшиеся в последние годы Валенте и ее товаркам, породили слухи о зловещем «феминистическом лобби» в фантастике — в 2015 году это привело к скандальному срыву церемонии вручения «Хьюго», старейшей и самой престижной жанровой награды в мире. Валенте в долгу не осталась и немедленно ввязалась в холивар, затяжную перепалку, развернувшуюся на страницах интернет-форумов и писательских блогов. Чем закончится эпическое противостояние «диванных конспирологов» пока непонятно, но ясно, что автор «Сказок сироты» играет в этой истории одну из ключевых ролей.
Что же касается творчества Валенте, то до последнего времени отечественные читатели могли составить мнение о нем только по отдельным рассказам и подростковому циклу «Волшебная страна», частично изданному в России. Первым крупным «взрослым» произведением писательницы в нашей стране стали «Сказки сироты» в переводе Натальи Осояну: если начинать знакомство, то именно с этого романа — потому что выбирать особенно не приходится.
Собственно, название книги дает исчерпывающий ответ на сакраментальный вопрос «об чем кино». В огромном саду, окружающем дворец безымянного Султана, живет девочка-сирота — растет в одиночестве под присмотром диких птиц и зверей, питается фруктами и ночует на ковре опавших листьев. Кто-то считает, что на девочке лежит проклятие, кто-то видит в ней отродье демонов, но на самом деле единственное, что отличает ее от обычных людей — бесчисленные сказки и предания, мельчайшими буквами записанные на коже вокруг глаз. Взрослые и дети чураются ее, придворные ненавидят — за исключением единственного благодарного слушателя, юного принца, одного из множества отпрысков султана... Вот, по большому счету, и все: остальной текст — пересказ историй, которые сирота тайком рассказывает наследнику престола... а заодно и нам, зачарованным читателям романа.
В первый том дилогии вошло две сказки для взрослых: «Степная книга» и «Морская книга». История мести степной ведьмы жестокому королю и коварному волшебнику — и повесть о спасении святого города, единственного места в мире, где нет изгоев и отщепенцев, где люди и монстры живут душа в душу, а все религии равны. Или, если угодно, притча о метаморфозах, о бесконечной изменчивости как главном природном принципе — и о самоотречении, самопожертвовании, которое дарует бессмертие.
Честно говоря, если бы эти истории были рассказаны линейно, последовательно, «в строчку», получилась бы так себе фэнтези — местами звеняще-пафосная, местами приторно-сентиментальная. К счастью, у Кэтрин Валенте, филолога по образованию, припасен в рукаве туз. Ее роман строится по тому же принципу, что и «Сказки тысячи и одной ночи». Многоплановость и многофигурность, ритмичная смена повествовательных ракурсов, сложный опоясывающий сюжет, история в истории в истории в истории — и так не до бесконечности, разумеется, но достаточно долго, чтобы загипнотизировать читателя, погрузить его в роскошную грезу. При этом Валенте строит свою Вавилонскую башню из крайне разнородного мифологического, фольклорного и сказочного материала. Кельтская легенда о фее Мелюзине (в славянской традиции ей соответствует образ Царевны-лягушки), «Дикие гуси» Ганса Христиана Андерсена, галльский миф о прародительнице всего сущего Великой Кобыле Эпоне, свидетельства античных авторов о кинокефалах и моноподах, китайские предания о лисах-оборотнях — все складывается в одну яркую прерафаэлитскую мозаику. Угадывать, что из какой культуры позаимствовано в этих историях, «нанизанных, точно жемчужины на леску» — отдельное удовольствие для читателя.
В принципе можно понять, чем Кэтрин Валенте раздражает своих многочисленных недоброжелателей из американского фэндома. С одной стороны, «Сказки сироты» требуют широкого кругозора, который не приобретешь, сутками просиживая за компьютерными играми. Элитарное искусство всегда раздражает — это одно из его неотъемлемых свойств. С другой стороны, сравнения писательницы зачастую тяжеловесны, а метафоры неуклюжи. Валенте обращается преимущественно к европейской мифологической и фольклорной традиции: материал сопротивляется, ему не хватает ажурной легкости и тугой округлости восточных сказок.
Однако язык не поворачивается назвать неудачной эту попытку связать классические сюжеты сетью перекрестных ссылок, показать безграничность океана историй, внутреннюю взаимосвязь и взаимное влияние всех элементов. Не то чтобы «Сказки сироты» закрывали тему раз и навсегда, но среди многочисленных наследниц Шахрезады Кэтрин М.Валенте занимает далеко не последнее место. «Истории похожи на молитвы, говорит одна из героинь романа. — Неважно, когда они начинаются и заканчиваются, важно, что ты преклоняешь колени и говоришь нужные слова». Что ж: мистерия определенно удалась, нужные слова сказаны в правильной последовательности. Ждем анонсированное продолжение и держим за автора кулаки.
Издательство "Престиж-Бук" делает доброе дело, до которого не дошли руки ни у одного крупного холдинга: издает полное собрание сочинений Василия Щепетнёва. Правда, малым, почти символическим тиражом. Достать эти книжки сложно, но можно. Что я и делаю. И рецензирую по мере сил на сайте Книжной ярмарки ДК им. Крупской — правда, с задержкой (по совести говоря, издатели могли бы и прислать на рецензию).
Местное время Василия Щепетнёва
Василий Щепетнёв. Чёрная Земля: Роман. — М.: Престиж-Бук, 2016. — 432 с. — (Ретро библиотека приключений и научной фантастики). Тир. не указан. — ISBN 978-5-371-00478-9.
«Чёрная Земля» воронежского писателя Василия Щепетнёва уже выходила одним томом в 2003 году, в серии «Полночь XXI век. Русский роман ужасов». Но то была другая книга: на серой пухлой бумаге, без закладки-ляссе и замечательных иллюстраций Ивана Иванова, а главное — на три принципиально важных эпизода короче. Структура «романа в повестях» изменилась — и у сюжета этой истории открылось дополнительное измерение.
Во все времена среди врачей хватало подвижников и мучеников, готовых «положить живот свой за други своя», пожертвовать ради спасения пациентов состоянием, здоровьем, жизнью. А вот кого в медицинском сословии определенно меньше, чем «в среднем по палате», так это людей, готовых искренне подхватить горьковское «человек — это звучит гордо!». Во многом знании много печали: врачи слишком хорошо понимают, как устроен человек, разбираются в физиологии, угадывают наши слабости и диагностируют хвори, душевные и физические — какие уж тут восторги. Вот и у Василия Щепетнёва, врача по образованию, есть свои соображения относительно человеческой природы — как заведено, для хомо сапиенса не слишком лестные.
Начиная с 1980-х писатель регулярно возвращается к одной теме: адаптационным системам организма, которые включаются, когда мы поставлены на грань выживания, приперты к стенке обществом и обстоятельствами. Смута, война, голод, ударная доза радиации — и из могил начинают подниматься упыри, по городам и весям рыщут оборотни, банды людоедов, которых не берет ни пуля, ни штык, ни старая добрая шашка, истребляют все живое на своем пути. Бороться с прошедшими метаморфозу сложно, пытаться взять их под контроль — опасно, но число желающих поставить нежить на службу народному хозяйству не убывает. Боец, которого почти невозможно уничтожить, безмолвный исполнитель, обладающий силой и жестокостью дикого зверя — какая спецслужба откажется от такого лакомого куска? Впрочем, трудовые будни советских штирлицев интересуют Василия Щепетнёва далеко не в первую очередь: его больше заботят судьбы «расходного материала», тех, кто случайно угодил под раздачу, стал жертвой очередного смелого эксперимента. Или просто жертвой...
Роман состоит из восьми сюжетно независимых повестей — хотя в четырех из них действует один и тот же сквозной персонаж, доктор Петров, сперва сельский врач, затем ценный сотрудник лаборатории некробиотических структур, в просторечии Ночной Стражи. Этакий Антон Палыч Чехов, немолодой, не слишком спортивный провинциальный интеллигент, который даст сто очков форы ихнему хваленому Джеймсу Бонду. Щепетнёв привычно жонглирует жанрами: то затеет вариацию на тему гоголевского «Вия» (богатое село первой четверти двадцатого века, практикант из города заступает на комсомольскую вахту у тела активистки, убитой кулаками), то обратится к классической детективной матрице (уединенный пансионат, фактурные отдыхающие, «скелеты в шкафах», обаятельный сыщик — и трупы, трупы, трупы...). Но кое-что остается неизменным — прежде всего локальность, замкнутость литературного пространства-времени. Действие в каждой главке происходит исключительно «здесь и сейчас», в одном отдельно взятом селе, загородном доме отдыха, небольшом провинциальном городе. О том, что творится в большом мире, кто сейчас у руля, о чем вещает с трибуны Съезда очередной Вождь и Учитель, Сталин-Горбачев-Ельцын, мы можем только догадываться. Остается восстанавливать контекст по мелким деталям, случайным оговоркам: здесь у нас период коллективизации, а тут — эпоха «ударной ликвидация последствий аварии на Чернобыльской АЭС». Истории не существует, прошлое, настоящее и будущее скручены в один тугой узел, зверь пожирает собственный хвост: «Здесь свое время. Местное».
Что сказать: типичный, очень узнаваемый щепетнёвский хронотоп, то есть «отображение времени и пространства в их единстве, взаимосвязи и взаимовлиянии». Автор отступает от этого правила только в двух последних повестях, своего рода развязке и эпилоге. Что, мне кажется, пошло роману только на пользу. В предыдущем издании «Чёрная Земля» при всем специфическом обаянии оставалась набором разрозненных эпизодов — в новой версии автор закольцевал повествование, закруглил сюжет, связал концы с концами. Книга открывается историей юного комсомольца 1920-х, отправленного из города в деревню для усиления местной ячейки, а завершается эпизодом, в котором современные «ночные стражи» вербуют паранормалов, готовых беспощадно истреблять вечно удолбанных ОМОНовцев, новорусских наркобаронов, зарвавшихся депутатов и прочих четко обозначенных «врагов трудового народа». Ничего еще не кончилось, все только начинается — есть у революции начало, нет у революции конца, как поется в песне на стихи Юрия Каменецкого. Продолжение следует: если верить сайту «Лаборатория фантастики», Василий Щепетнёв работает над следующим томом «Хроник Чёрной Земли», романом с жизнеутверждающим названием «Левый приток Стикса» — будет где развернуться оборотням, чекистам, ведьмам и прочим вурдалакам.
Разоблачение Соломона Нафферта
Василий Щепетнёв. Певчие ада: Роман в новеллах. — М.: Престиж-Бук, 2015. — 432 с. — (Ретро библиотека приключений и научной фантастики). Тир. не указан. — ISBN 978-5-371-00478-9.
Слышали ли вы, что первым человеком, покорившим Северный полюс, стал не американский исследователь Роберт Пири, а русский монах XI века? Что древние египтяне на самом деле родом из Черноземной полосы России, а главное святилище Амона-Ра до сих пор действует в пещерах неподалеку от села Рамонь? Что принц Ольденбургский водил дружбу с неандертальцами, предвидел будущее и лично возглавлял охоту на упырей?..
Что-то похожее наверняка слышали. В свое время такими откровениями любил потчевать читателей журнал «Техника-молодежи» в рубрике «Антология таинственных случаев». Баловались и другие советские молодежные издания — но не в таких промышленных масштабах. В постперестроечную эпоху традицию подхватили многочисленные сенсационные газеты и журналы, обильно расплодившиеся в городах и весях. Часть из них пережила кризис рынка печатных СМИ и успешно издается по сей день.
Среди авторов этих изданий есть разные люди: хардкорные уфологи еще советской закалки, экстрасенсы, ненавязчиво рекламирующие свои услуги, конспирологи, телеграфирующие в редакцию прямо из палаты на Пряжке... Но больше всего, конечно, безработных филологов, начинающих журналистов и профессиональных мистификаторов. Не последнее место занимает среди них Соломон Нафферт, большой знаток неразгаданных тайн Воронежской губернии, исследователь легендарного Дерптского архива, в начале двухтысячных — постоянный автор газеты с говорящим названием «НЛО». Он же — Василий Щепетнёв, писатель-фантаст и автор детективов, колумнист «Компьютерры», дважды лауреат персональной премии Б.Н.Стругацкого «Бронзовая улитка» и финалист десятка других жанровых наград.
Подзаголовок «Певчих ада» гласит: «Роман в новеллах». Роман не роман, но некоторые сквозные сюжетные линии в этой книге прослеживаются — пусть и намеченные пунктирно (повышенная активность таинственных подземных существ, участие принца Ольденбургского в ряде мистически и сверхъестественных событий конца XIX-начала XX века и т.д.). Что же до «новелл», то большинство из них в свое время публиковалось под видом очерков, статей и журналистских расследований в той самой сенсационной «желтой» прессе, в основном под псевдонимом Соломон Нафферт. Богатое воображение, наукообразие, выдержанный информационный стиль, отсылки к реальным фактам, аккуратно вкрапленные в фантастическую канву, быстро сделали автору имя среди знатоков и ценителей непознанного, которые приняли остроумные фейки за чистую монету. Виктимность, внушаемость аудитории, готовой поверить в существование племени лилипутов из Внутренней Монголии или инопланетного саблезубого выползня, бьет все рекорды (точнее, била до последнего времени). Тексты «Соломона Нафферта» пошли в народ, широко распространились на просторах Рунета, их охотно цитируют не слишком разборчивые авторы — например, Николай Непомнящий в книге «100 великих загадок природы».
«Певчие ада» — своего рода камминг-аут, саморазоблачение успешного мистификатора, обнажение приема. Собственно, по методу «пол-палец-потолок» в основном и пишутся тексты для подобных изданий, но не у всех получается настолько ярко и убедительно, как у воронежского фантаста. Впрочем, Щепетнёв не скрывает свое авторство — и до выхода этого сборника не особенно таился. Несколько лет назад в интервью воронежскому информационному порталу «Моё!» он рассказывал: «Я стараюсь писать, делая упор на достоверность. Порой это получается, и на мои рассказы ссылаются и доктора наук, и профессора, и даже «Голос Америки». Некоторые сюжеты шли по «дециметровым каналам», кочевали и кочуют из книги в книгу».
Ну а нормальному, скептически настроенному читателю выход этой эксцентричной книги дает редкую возможность погрузиться в шизофренический, вывернутый наизнанку мир, в котором постоянно живут подписчики газеты «НЛО». Мир, где в земных глубинах обитают многочисленные Магматические Существа, Адольф Гитлер спит криогенным сном, а инопланетные личинки-кровососы с ужасом отшатываются от колхозников, натрескавшихся самогона. Мир жуткий, опасный, но иной, абсолютно непохожий на «данный нам в ощущениях», с другими актуальными проблемами и «повесткой дня» — и уже тем безумно привлекательный.
облако тэгов
Опубликовано в онлайн-журнале "Питерbook".
