Я был довольно сильно разочарован наиболее известной книгой Турнье — «Лесной царь», за которую он некогда получил Гонкуровскую премию. Поэтому за «Каспара, Мельхиора и Бальтазара» я брался с опаской. Но мне роман очень понравился. Это альтернативная история четырёх волхвов (помимо трёх известных, отдельно рассказана история Таора), это взгляд измученного изменами царя Ирода, оправдывающий его жестокость, и это взгляд на младенца Иисуса со стороны осла и вола. Книга действительно весьма необычна, красиво написана.

Четвёртая и последняя книга о приключениях Калашникова и Малинина гораздо лучше третьей. Скажем так, на уровне второй. Весело, бурно, как всегда; действие на этот раз происходит не в аду и не в раю, а в основном на земле. И — надо отметить! — Zотов наконец-то написал в этой серии откровенный боевик с великолепно в случае чего экранизируемыми боевыми сценами (конечно, связанными с ангелом возмездия Раэль) и некоторым количеством секса (что тоже хорошо экранизируется). Правда, сильно портит вторичная и уже заезжанная шутка, что «мы все, кажется, персонажи какого-то триллера». В целом я от этого сериала устал, хорошо, что он закончился.

Пожалуй, самая злая, категорически запрещённая к прочтению снобами, но при этом самая неровная и безликая книга Zотова. Понятно, что он нарушает законы жанра, переворачивая всё вверх ногами: расследующие преступление детективы в результате оказываются совершенно ни при чём, всё решается само собой, и это неинтересно. Кажется, что концовку можно было не делать вообще, просто в самом начале написав, кто, кого, когда и где убил. Хотя надо отдать должное — такого своеобразного взгляда на иудейские события я ещё не встречал.

Первый за всё время роман Рушди, который мне не понравится (а читал я Рушди почти всего, кроме «Гримуса» и «Сатанинских стихов», которые на очереди). Рушди решил сыграть на чужом поле — поле Макъюэна и Кутзее — и у него...ну, скажем, получилось, но не слишком-то хорошо, потому что ему нужно оставаться собой, а не копаться в нудном внутреннем мире 50-летнего профессора-бабника (о боже, какой кукольный герой из «Солнечной» или «Бесчестья«!). Ярость как таковая регулярно объявляется: вот, сейчас будет ярость! Но её нет. Есть вымороченная скучная история почти без сюжета, и даже лёгкий элемент сюрреализма её не красит, он будто прикручен сбоку. Слава Богу, я не могу сказать, что Рушди «списался», потому что уже после «Ярости» он создал блестящего «Клоуна Шалимара» и очень хорошую «Флорентийскую чародейку». Но этот роман лично я считаю провалом, недостойным великого.

К фильму с Кевином Костнером роман не имеет никакого отношения (хотя фильм я очень люблю). И роман хорош. В первую очередь глубоким знанием экологии и принципов глобального потепления, видно, что Баллард – учёный и при этом фантаст «золотого века», 60-х годов. Льды тают, мир покрывается слоем воды (в пару метров, естественно, не более), превращаясь в неглубокое жаркое болото, в сельву и во что-то ещё. Происходит эвакуация людей, процветает мелкое и крупное пиратство, и на этом фоне некий учёный пытается разобраться в себе, своей любви и том, как нужно жить дальше. Или не жить. Никаких хэппи-эндов быть не может, естественно.

Сначала я прочёл «Водный мир» Балларда (он никак не связан с одноименным фильмом, по-английски они по-разному называются). И мне понравилось. Сильная экологическая катастрофа. И вот я взялся за самый известный роман английского фантаста (и не только). И я могу сказать: да, это тоже сильно. Но напоминает фрикшоу. Герои Балларда получают удовольствие от совокуплений во время аварий, от травм, от разбитых стёкол, от инвалидности, от грохота и лязга смятых скоростей. Насколько я понимаю, роман имеет элементы автобиографии Балларда, даже героя зовут так же. Гомосексуальные сцены очень неприятны, вообще физиологичность повествования просит читать наискосок, удержаться от пролистывания можно с трудом. Трудно.

Сорокин почти как всегда. Только на этот раз у него не случилось припадка в середине книги, и он не начал случайно ляпать по клавиатуре трясущимися пальцами. То есть дописал повесть нормальным русским языком. Сюжета особо никакого нет. Стилизация под русскую литературу конца XIX века, только происходящая в альтернативной реальности, где живут на Земле люди разных размеров (помимо обычных, крошечные и огромные), где продают странные наркотики в виде пирамид, и где есть высокие технологии, зато передвигаются по-прежнему на санях. Ровная, спокойная, круто стилизованная, порядком бессмысленная вещь.

Самая, наверное, известная вещь лауреата Нобелевской премии 1951 года Пера Лагерквиста. Мрачная, сложная. Её герой – карлик при дворе герцога (XV век, похоже). Будучи отщепенцем среди людей, он мастерски создаёт вокруг искусственные стены, спасающие его от бессилия. Эти стены – ненависть и презрение к женщине (ведь те его тоже презирают), злоба по отношению к людям, готовность и желание убивать, возведение подлости в ранг подвига и так далее. Карлик боготворит герцога, потому что зависит от него, и унижает герцогиню, потому что может себе это позволить. И этого героя – злобного, мелочного, мерзкого, подлого – по-человечески жалко, очень жалко. Гораздо более, чем его жертв.

Очень сильная книга. Варрава представал перед нами в различных вещах, но лишь Лагерквист попытался открыть нам его, показать, как должен ощущать себя человек, за которого пострадал Иисус. Единственный человек, за которого Иисус пострадал буквально, на самом деле, без иносказаний, умер именно за него, а не за кого-то другого. И Варрава, который хочет верить, но не может, идёт по миру со своим жетоном, на котором написано перечёркнутое имя Бога, и пустота постепенно заполняет его. Но он не просто герой книги. Он — человек, который остался жив, потому что Иисус умер. И я даже не знаю, как Лагерквист решился взяться за такую сложную тему.

Аллегорическая повесть о палаче, который сидит на своём месте в таверне, пока не приходит его время. Он сидит в Средневековье, сидит в Новое время, сидит в XX веке, во время мировых войн — и, наконец, выходит вон, произнеся свой последний монолог, поставив на человечество своё клеймо. Течение повести довольно интересно — все эти байки про палачей и обсуждения роли палачей в истории. А вот финал меня разочаровал. Мне казалось, палач должен произнести нечто более весомое, нежели пустоватый монолог на тему. Не то чтобы вечную тему, к слову.

Писать рецензии на Zотова довольно странно, потому что получаются они весьма однообразными. Очередное жестокое и трагическое происшествие в раю, Шеф временно одалживает раю своих следователей Калашникова и Малинина, и они как дважды два расщёлкивают подлую интригу, затеянную одним нехорошим ангелом. Впрочем, стёба гораздо меньше, чем в «Печати Луны», поскольку дело происходит не в аду, и знаменитостей там меньше. Читать стоит уже после первого романа, начинать с «Минус ангела» не нужно.

Баллард всегда умел написать так, чтобы остаться в памяти. Первая книга этой «городской» серии, знаменитая «Автокатастрофа», мне не понравилась. Мне было скучно, неприятно, противно. Но я запомнил. Я запомнил слова, жесты, движения, и я подумал, что тоже выберу себе катастрофу, в которой так или иначе погибну. Потому что это талантливая книга. «Бетонный остров» — проще, компактнее, но тоже остаётся в памяти. Мужчина, преуспевающий архитектор, попадает в аварию и оказывается волей судем заперт на бетонном островке между трёх автострад. Это история о том, что все мы живём на этом островке — только до поры до времени не хотим этого понимать.

Коупленд пишет прекрасно. Как и многие его романы, читается «Пока подружка в коме» легко, глотками, как воздух, и вызывает эмоции, и какая глубина, и как Коупленд умеет показать поступками и словами героев то, что кроется у них внутри, и как наворачиваются слёзы, и хочется перечитывать главу, в которой героиня просыпается после 17 лет сна. Но в какой-то момент создаётся ощущение, что Коупленд не знает, чем закончить. Повествования перерастает в фарс, а затем в сплошное нравоучение. А затем обрывается на уровне «а потом герой проснулся и понял, что всё было сном». И это совершенно уничтожает отличный задел.

Zотов, как и в романах про Алису и Каледина (так вышло, что я читал их первыми), весел, динамичен, загадочен и совершенно откровенно стёбен. Он не стесняется проехаться по любому живому или мёртвому известному человеку, издевается над тем, что иные чтут, и заодно над тем, что иные ненавидят, и во всём этом он совершенно прекрасен. Отличная картина Ада, комический и сердитый Шеф, суровые следователи Калашников и Малинин, доктор Склифосовский в качестве судмедэксперта, и здравое рассуждение о том, что все мы так или иначе попадём в ад. Потому что фигли делать в раю.

Хохохо, всё не менее прикольно, чем в «Печати Луны». Комически списанные с деятелей современных реалий персонажи (Дима Иблан, ха-ха-ха, царский подлиза Леонтий Михайлов и так далее), чудесная сатира, ближе к наглому стёбу, помноженная на динамичный сюжет, куклы вуду и гаитянские культы. Отличное чтиво для развлечения, причём не забывающееся через пять минут, а легко раздираемое на цитаты и вспоминающееся потом постоянно.

Не бросить ли мне мучить себя? Третья книга Кутзее — и третья одновременно книга совершенной пустоты. Герой, который не стоит рассказа, потому что ничего из себя не представляет, отсутствие глубины в книге из-за поверхностности и полости самого героя. Нищий, жалкий, страдающий аутизмом, ничем не интересующийся, ни к чему не стремящийся, глупый, скучный — такие герои нужны? Может, они чему-то учат? Может, что-то показывают? Когда в «Удушье» Паланика герои в конце начинают строить нечто из камней — это даёт надежду («...это может быть всё, что угодно»), здесь же аналогичный, в общем и целом, персонаж никакой надежды не даёт. Ну, персонаж, ни и хрен с ним, как-то так. Есть лучшие вещи о войне (Ремарк), лучшие вещи об аномальных людях (Андахази), лучшие вещи о моральном уродстве (тот же Паланик), лучшие вещи о глубине человеческих отношений (ну, скажем, Макьюэн, которого я тоже не люблю). Кутзее — пустота.

А-а-а! Это клёво. Именно «клёво» — самое верное слово. Смешно, остроумно, издевательски. Zотов стебётся над нашим строем, над русским характером и — что самое смешное — над всеми нашими звёздами, которые присутствуют в романе под говорящими комическими фамилиями. И когда первой маньяк убивает Ксюшу Собчак, а потом Жанну Фриске и Волочкову, это кажется вовсе не жестоким (хотя речь о Джеке Потрошителе), а смешными и позитивным. И Тимотэ (читай «Тимати»), которому пускают три пули в голову и не задевают при этом мозг, тоже смешной (пусть это и старый анекдот — но к месту). Читается динамично, быстро, весело, элементарно раздирается на мемы и цитаты, буду читать ещё.

Это гениально. У меня, если честно, просто нет слов. Они тут не нужны, они лишние. Это абсолютный шедевр. То есть существует вся мировая НФ и существует «Ложная слепота» — на отшибе, на горе, как отдельное и высшее достижение. Ничего подобного я не встречал никогда. Книга глубочайшая. Психология, тонко сплетённая с биологией, мощнейший духовный драйв, вписанный в реалии контакта с пришельцами, которые чужды нам настолько, насколько только можно. Но инопланетяне кажутся фоном по сравнению с характерами персонажей, их детально прописанными личностями, изувеченными, странными, сухими, я даже не знаю, как их охарактеризовать. Киборг, который не может найти алгоритма для последнего разговора со своей умирающей женщиной. Девушка с целой командой расщеплённых личностей внутри. Биолог, гладящий женское плечо сенсорной перчаткой, потому что его пальцы давно ничего не чувствуют. Страшная, странная, прекрасная книга о конце света, наступившем в 2082 году. Просто никто этого не заметил.

Cобственно, это такой же рекламный ролик, как «Конкуренты» Сергея Лукьяненко. То есть написанная прекрасными авторами полузаказная книга. Как рекламный ролик она хороша. Динамика, мир, зависящих от энергии, высасываемой из людей, короткие, рубленые фразы (вообще не в стиле Дяченко). Но как роман...просто не нужно быть Дяченко, чтобы написать «Лану». Можно быть любым автором «Лениздата» + грамотность (потому что авторы «Лениздата» грамотностью не страдают обычно). Посредственность романа поняли и российские издатели — «Лана» издавалась полтора раза, и то на Украине; написана она на украинском и на русском самими же авторами. Нет, пойду я лучше гениального «Хозяина колодцев» ещё разок перечитаю.

Месяца два назад я задумал книгу про антроподермические переплёты. И тут иду по ярмарке — и рррраз! — такой вот томик продаётся. Купил. Прочёл. Слава Богу, книга совсем о другом, к названию имеет малое отношение. В целом — неплохой роман. Интересный, динамичный, историко-приключенческий. Венеция, конец XVIII — начало XIX века, Южная Америка, история человеческих страстей, любви и ненависти. Рассказывают по очереди 5 героев — каждый со со своей колокольни, каждый считает себя правым, при том, что двое из них — редкие негодяи, а трое — положительные персонажи. За счёт этого получается интересный языковой и сюжетный ход, позволяющий до самого конца переживать за героев.

Гораздо сильнее «Солнечной». Хотя, конечно, растянуто. Роман и сам по себе совсем небольшой, даже маленький, и при этом он кажется чрезмерно длинным, огромное количество каких-то сценок и подробностей не несут никакой нагрузки — ни эмоциональной, ни смысловой. Кажется, что Макьюэн просто придумал для своих героев много-много эпизодов, а когда оказалось, что для сюжета они не нужны, попытался так или иначе прикрутить их к роману справа и слева. Это касается, в частности, рабочих подробностей жизней обоих центральных персонажей. Сама же суть романа занимательна. Два друга совершают — в какой-то мере независимо друг от друга — не критичные, но этически некорректные поступки. И каждый знает о другом. И каждый винит друогого (сознавая, что виноват сам). И оба решаются на гм...оригинальное решение моральной проблемы. Прочесть стоит.

О, классика-классика. Столько я был наслышан об этой книге, столько наслышан — и вот, наконец, прочёл. Ожидал большего. Потому что «Алая буква» — это довольно типичный викторианский романтический роман со всеми присущими тому стилю штампами, которые нынче смотрятся смешно. Речь персонажей ещё более возвышенная и искусственна, нежели у обожаемого мной Вальтера Скотта, их поступки прелестны и вызывают улыбку. Вообще, стиль, в котором творил Готорн, сегодня не вызывает тех эмоций, который он мог вызывать тогда. Сегодня хочется быть проще и естественнее, и сегодня чувства более притуплены, и романтика более обыденна, нежели тогда. Эдгар По несоизмеримо сильнее (а разница между этими двумя американскими классиками — всего одно поколение). Нет, это не моя книга.

Так случилось, что раньше книги я посмотрел фильм. И потому, читая книгу, представлял себе персонажей именно такими, какими они были в фильме. Конечно, Джулианна Мур в роли жены доктора, как же ещё. Но от этого прочтение не оказалось смазанным. Потому что книга сильная и страшная. Потому что странно, когда ни один из персонажей не имеет имени — все эти «доктор», «девушка в тёмных очках», «аптекарь», «таксист», «вор», «ослепший первым» и так далее. Скажите мне, что сделаете вы, если на мир обрушится слепота? Превратитесь ли вы в зверей? Останетесь ли вы людьми? Как вы будете выживать? Вот и герои не знали ответов на эти вопросы, пока на мир не опустилась белая молочная тишина.

Самая слабая, самая короткая и, похоже, самая ранняя по времени написания книга Андахази. Слабая — потому что в ней, в отличие от остальных его работ, нет красоты, только констатация фактов, жестоких и неприятных местами. Несколько взаимосвязанных между собой рассказов не образуют общую историю, а, скорее, являются обрывками мыслей и идей, не нашедших своей реализации. Впрочем, один из рассказов лёг затем в основу романа «Милосердные». В целом «Дела святые» — это не очень хорошая игра Андахази на чужом поле, на поле «Таверны трёх обезьян» Хуана Баса, написанной ровно в том же жанре и стиле, но гораздо лучше.

Великолепная книга. И по стилю, и по настроению, и по глубокой теоретической подготовке Андахази, по познаниям его в деле создания красок и вообще живописи периода Возрождения. Страшная, странная, жестокая и прекрасная история, как и все прочие у Андахази. Стареющий флорентийский живописец, три его ученика, его странный «коллега», смешивающий краски, его противники, братья-фламандцы, и загадочная женщина по имени Фатима, разрушающая всё вокруг себя, погружающая мир не в буйство красок и цветов — а в один единственный цвет. Цвет в его первозданном воплощении.

Читая порой интеллектуальную (точнее, «высоколобую современную») литературу, я прихожу к выводу, что все они — Кутзее, Макьюэн, Фейбер и так далее — совершенно одинаковы, как одинаковы тысячи фэнтезюшных авторов в АСТовских сериях про ведьм и гоблинов. В «Бесчестье» у меня было постоянно дежавю «Солнечной» (хотя «Бесчестье» написано раньше, просто я читал в обратном порядке) — стареющий бабник, профессор, мелкая и неприятная душонка, какие-то мелочные интриги, какая-то замешанная на человеческой лени, слабости и глупости простокваша, не оставляющая после себя совершенно никаких чувств. Пустая книга, обыденность насилия, обыденность работы обыденность всех и вся, и так обыденно она написана, что больше и сказать нечего.

Ох, прекрасно. Прекрасно, браво, тангеро. Роман в стиле танго, роман в музыке Карлоса Гарделя, звуки, льющиеся со страниц, с языков и из гитарных резонаторов великих тангеро, великих в своей слабости и силе, и прекрасная Ивонна, отдающая себя по 10 раз на дню тем, кто не нужен ей и берегущая себя от того, без кого она не может жить. Роман сильно потерял в переводе — оригинальные танго читаются сильнее и звонче, всё-таки перевод стихов — дело непростое, по себе знаю. Но, в общем, даже в среднем переводе мелодии льются со страниц этой книги, и такая страшная нота в конце, такая внезапная, неожиданная, странная, что до сиз пор минор в моём сердце не отпускает меня, до сих пор пуля в сердце Карлоса Гарделя хранит его мелодию.

Отличная книжка для девочек 8-15 лет, ей-богу. И для мальчиков — я бы лет в 10 взахлёб прочёл, и она осталась бы моей любимой на всю жизнь. Чувствуется влияние геймановского «Задверья» (и даже благодарность Гейману есть во вступлении), чувствуется глубокое знание и любовь к Лондону, чувствуется талант, но всё же я вырос из таких книг. Девочка, сражающаяся против Смога в волшебном параллельном Лондоне, стреляющая из пушки муравьями и бумажными самолётиками, летающая на красном автобусе; портной, одетый в книжные страницы; водолаз, внутри которого живут рыбы; злой повелитель сломанных зонтиков — очень красочные, симпатичные детские персонажи, да. Как будут у меня дети и дорастут до этого возраста — обязательно подсуну им «Нон Лон Дон», не Гарри же Свет Поттера им давать.

В 80-е и 90-е Матесона переводили довольно мало, он не попал в число любимых постсоветским читателем фантастов. Но некоторые его рассказы просачивались в печать — хорошо помню блестящий рассказ «Стальной человек» о старом боксёре и его роботе, один из сильнейших рассказов во всей англоязычной фантастике вообще. И купил я свежевыпущенный (2011 год) сборник с 85-ю рассказами Матесона, чтобы познакомиться с его творчеством поближе. Ну... В большинстве своём довольно слабые, предсказуемые рассказы, но есть некоторые чудовищно страшные, замешанные на психологии хорроры, которые в памяти остаются. В целом — ровный сборник, не произведший особого впечатления.

Шикарный роман, честно говоря. Мистический, мерзостный по-андахазиевски, исключительно физиологический, сексуально превратный, но при этом необыкновенно изящный, проникнутый викторианской эпохой и её привидениями. Это история о том, как секретарю лорда Байрона, невезучему и бездарному Полидори, присылают письмо, в котором предлагают продать ему шедевр в обмен на его...семя. Существо, которое предлагает это, вызывает в первую очередь, отвращение, как и вся физиология отношений в этом романе. И ужасающий финал, в котором даже Пушкин оказывается...не важно, сами прочтёте, кем оказывается Пушкин.

Ну... Начнём с того, что Мартел много списал у Рушди. И если вещи Рушди проникнуты истинной любовью к Индии, то у Мартела то же самое выглядит откровенно наигранным. Впрочем, обругивать Мартела не буду — человек весьма талантливый и придумавший стильный приключенческий ход о мальчике, 227 дней продержавшемся в открытом океане на одной шлюпке с тигром. Даже философские вставки не мешают читать, как ни странно. Но давать за это Букера — мне кажется, неправильно, поскольку вещь отдаёт вторичностью: сюжет из Рида, стиль из Рушди, а где Мартел, скажите мне, где Мартел?

Имхо, лучший рассказ Матесона. Может, мне так кажется, потому что я читал его давным-давно, в начале 90-х, и только в этом году прочёл большой сборник рассказов Матесона, где этот рассказ всё равно не потерялся на фоне других. Это рассказ о том, как человек способен верить, как человек может быть безумно, безбрежно быть преденным своему делу, как он может не сдаваться, независимо от обстоятельств. И даже если в конце — точно проигрыш, и даже если ты знаешь, что не простоишь и раунда, и даже если впереди только пустота, ты — Стальной человек. И ты не сдаёшься.

Чудесно, право слово, чудесно. Мне стало стыдно, что я знаком с творчеством де Костера только по «Уленшпигелю», и прочёл «Фламандские легенды», которые на русский перевели ещё до революции, а в советское время издали всего однажды, в 1975 году. Вообще, из написанного де Костером переведен один роман (собственно, «Уленшпигель») и два сборника. Второй, «Брабантские сказки», героически перевели и издали в 2010 году в «Тексте». А «Фламандские легенды» — прекрасная книга из четырёх сказок, причём сюжет последней, «Сметсе Смее», многим хорошо знаком, мы читали его в разных интерпретациях; де Костер блестяще переложил и олитературил народные сказания своей страны, и это настоящие сказки для взрослых, злые, остроумные и красивые. Почти неизвестный при жизни, забытый надолго после смерти, де Костер всё-таки гений.

Все мне рассказывали, как крут и интеллектуален Макьюэн, и я за него взялся. Гм... Я не очень понимаю, зачем рассказывать о таком герое. Подленький, мелочный, толстый бабник, среднего таланта физик, по иронии судьбы обретший Нобелевку (боже, это такой натяг, такой натяг), использующий работы покойного коллеги, в чьей смерти он сам косвенно и виноват... И всё долго, скучно, пережёвывая его внутренние переживания, его внутреннюю слепоту и высосанные из пальца проблемы. Ничего не увидел в этом романе, пустота.

Роман «Гриада», написанный Колпаковым в 1959 году, известен не столько художественными достоинствами, сколько громким делом о плагиате и многочисленными прямыми заимствованиями (сегодня бы сказали копипастами) из Толстого и Уэллса. Если откреститься от этого, то роман читается легко, это такая классическая советская научная фантастика периода зарождения у нас этого жанра; XXIII век, коммунизм во всём мире, столицы коммуничестических полушарий Москва и Нью-Йорк, последователи Ленина запускают мегаракету, пилот и учёный находят в космосе другую цивилизацию, где рабочий класс не ещё не победил своих угнетателей — и помогают совершить революцию. Бодро, с флагом, с песней, с морем научных отсылок и техники. Читать, конечно, смешно. А Колпакова жаль: если бы плагиат обнаружили до издания 215000-ного тиража, его литературная судьба могла сложиться более удачно...

Конечно, слабее «Анатома», потому что в романе нет сверхидеи, роль которой в том романе играет любовь. «Город еретиков» — это странное, жестокое произведение, достоверно, хотя не без элементов абсурдизма объясняющее происхождение туринской плащаницы, убедительно доказывающее, что это подделка, и препарирующее все факты, свидетельствующие о фальшивке. К слову, плащаница и в самом деле официально считается «иконой», то есть рукотворным изображением — удивлён, не знал. Город еретиков не стоит читать людям жалостливым и впечатлительным, книга и в самом деле очень жёсткая. Но мне понравилось, поскольку интересно, и нестандартное, в какой-то мере постмодернистски неровное повестование затягивает.

Мне понравилось. Невероятный талант — написать красивый, эффектный, с элементами мистификации и абсурдизма роман...про клитор. С точки зрения жанра это, конечно, магический реализм, потому что само описание женских половых органов в «Анатоме» абсурдистское и странное. Но фишка в том, что роман не об этом. И понравился он мне даже не из-за великолепной проработки исторических деталей, блестящих теологических мыслей, выворачивающих христианство наизнанку, и не из-за чудовищных сцен сексуального воспитания Моны. Это роман, чёрт побери, о любви, потому что все книги о любви. И первый раз меня бросило в дрожь, когда анатом танцевал с проституткой, второй раз — когда она говорила ему «Твоё время истекло», а когда она сказал это в самый последний раз, каркая изувеченными связками, я закрыл книгу и прочёл эпилог лишь на следующий день, потому что чувствовал, что моё время истекло.

Последний нечитанный (из переведенных на русский язык) романов Форда. И самый, мне показалось, слабый из всех. Я думал найти в нём некие отголоски «Портрета миссис Шарбук» и «Девочки в стекле», но — нет. Дети, пытающиеся поймать серийного убийцу, на самом деле весь роман играют, занимаются разными детскими штуками, выдумывают, и в итоге, в общем, убийцу ловят. Но так это всё протяжно, медленно, что понимаешь — в первую очередь Форд хотел нарисовать картину эпохи (1970-е), а не покорить читателя детективным сюжетом с элементами магического реализма (призрак мальчика, девочка, высчитывающая положение убийцы и точно указывающая его). С самого начала понятно, что детям всё удастся. И им всё удаётся. Но как-то скучно. Хотя написано очень хорошо.

Нет, мне не понравилось. Мне всё же более по нраву поздний Сарамаго. «Поднявшийся» — это история португальского восстания, история крестьян, нищеты, темноты в конце тоннеля, история людей, вдавленных в землю и, казалось бы, неспособных с неё подняться, жалких, слабых, униженных и оскорблённых, но где-то внутри таящих настоящих себя, таящих силу, несгибаемыю силу привычки ко всему, способность выносить любую кару, любые побои без единого звука. Но в этом нет героизма, в этом только собачий взгляд, затравленные глаза ободранной псины. И именно поэтому мне не понравилось. Я не почувствовал гордости. Я почувствовал пустоту.

Николай Фробениус прочитал роман Патрика Зюскинда “Парфюмер” и вынес оттуда: стиль (манеру) изложения, принципы и отношение главного героя к жизни, некоторых героев и львиную долю сюжета. После этого Фробениус неожиданно стал популярным, “выехав” на плечах Патрика Зюскинда. Роман “Парфюмер” я не люблю. Роман “Каталог Латура” мне понравился ещё меньше, поскольку в отличие от первого в нём вообще никакого смысла нет. Главный герой зачат и рождён несколько нестандартно, его мать тоже не отличается нормальными женскими параметрами, да и он сам уродлив, да ещё и к боли нечувствителен. И он, конечно, начинает убивать – как и парфюмер – в сугубо научных целях, мозги человеческие заспиртовывать. Маркиз де Сад в романе достаточно живой и настоящий, все сведения о нём биографичны. В целом – занудная плагиатная пакость.

Самый надёжный способ проверить человеческую веру. Самый сильный. Вам слабо подписать бумагу о том, что вы продаёте душу дьяволу? Даже если вы говорите о себе, что вы — махровый атеист, — вам слабо, я уверен. Потому что внутри каждого из нас что-то есть. И за нашей спиной всегда — шелест крыльев.

Смешная и похабная вещица, квинтэссенция фарса в литературе. Роббинс остроумен до пошлости и эрудирован до ужаса. Вся вещь – это изящное собратие гротесков: любовь между Принцессой несуществующей страны в конце XX века и международного террориста-бунтаря. Половина людей в книге – рыжеволосые, вторая половина – мелкие извращенцы и безумцы. Всё это читается легко и смешно, не считая обилия философских размышлений о контрацепции, месячных циклах и способах занятия сексом. Огромная глава посвящена описанию пачки сигарет “Кэмел” и процессу курения; не менее пятидесяти страниц Принцесса сидит в тёмной комнате и размышляет о былом и грядущем. Сюжет вроде и есть, но он абсолютно алогичен и иррационален. Мелких интересных фактов из книги можно почерпнуть великое множество. Ну, в целом, зачёт.

Несомненно сильнейший рассказ Брауна, психологическое противостояние между двумя совершенно чуждыми друг другу и равными по силе разумами. Игра, в которой должен выжить только один, и этот один станет героем, о подвиге которого никто не узнает. Это был первый рассказ Брауна, который попался мне в жизни, с тех пор я прочёл много других его вещей, но «Арена» — это навсегда.

Это была первая песня, которую я услышал у «Зимовья зверей», кажется, году в 2001, на одноименном альбоме, случайно купленном в киоске, просто так, я ведь даже не знал, что за музыку играет «ЗЗ», и «Свидетели» меня потрясли; я слушал их по нескольку раз подряд, я выучил их наизусть, подобрал и играл на гитаре, и по сей день считаю одной из лучших песен «ЗЗ». Точной, тонкой, прекрасной.

Если же говорить об альбоме в целом, то ещё одна песня с него навсегда поселилась в моём плеере — «Накануне Столетней войны», не менее прекрасная, чем «Свидетели».

Самый клёвый рассказ Браннера, который я читал. И вообще, прекрасная стилизация под бюрократический отчёт, какими чревато нынче любое учреждение. Только во предметом отчёта служит исполнитель желаний. В принципе, рассказ разваливается на череду сменяющих друг друга комических ситуаций (например, с гигантскими солдатами-роботами, сделанными одним обиженным мальчиком, или с необходимостью брить голову для одного из приборов и приклеивать к ней присоски), но при этом умудряется остаться вполне цельным. Хохо.

Всегда, с раннего детства, любил этот роман Беляева более других. Романтика полёта, Ариэль, летающий мальчик, всё это пробуждало детскую силу воображения, превращалось в удивительную сказку. Гораздо позже я прочёл «Блистающий мир» Грина — более сильный, уже сугубо для взрослых, но отпечаток, радостный, с привкусом мечты, от «Ариэля» остался у меня на всю жизнь.

Не очень люблю Азимова, но этот рассказ — замечательный. Действительно остроумный, мастерски превращающий сплошные неприятности космонавтов в трагикомедию положений, точнее, в одно-единственное положение, где обязательно нужно вставить шплинт Б в отверстие А, и я очень хорошо представляю, как герои смотрят друг на друга в этот момент.

Довольно типичный для Матесона рассказ, страшилка, подобные которой рассказывают в пионерских лагерях; девочка, окровавленное платьице, мама-вампир, подружка, которую можно отлично съесть. Матесон в какой-то мере повторил сам себя из рассказа «Рождённый мужчиной и женщиной».

Брэдбери всегда ставил перед собой психологические и философские вопросы, маскируя их космосом и наукой. И отвечал на них — блестяще, точно, единственно верным образом. Тигры водятся там, где ты видишь тигров, дружок. Мир вокруг нас создаём мы сами — чтобы понятно это на Земле, нужно пройти долгий путь, но в выдуманном мире Брэдбери это лежит на поверхности. Но на самом-то деле это просто аллюзия, потому что в нашем мире тоже водятся созданным нами тигры.

Когда же ты выйдешь, мой мальчик, на поле боя, услышишь стрельбу и внезапно поймёшь, дурак, что здесь всё иначе, что время совсем другое, и даже команды сержанта звучат не так, ты будешь бежать, заводя своё тело криком, ты будешь стрелять в непрозрачный горячий дым, и станет в какой-то момент непривычно тихо, и ты, слава Богу, останешься молодым. Но это случайность, всего лишь свинья на бойне, планктон, попадающий в алчный китовый рот; как врач не задержит внимания на бубоне, так вряд ли твоё дезертирство заметит взвод. Ты будешь лежать, будут рядом лежать другие, смотреть в никуда, неподвижно врастать в траву, и будут бледнеть персональные берегини, которые без носителей — не живут.

Коса рассекает колосья, косец устало с покатого лба вытирает горячий пот; обеда-ссобойки опять неприлично мало, но нужно работать, пшеница — она не ждёт, сгнивает наутро и снова растёт под вечер, и нужно косить до предела и на износ; бывает, в такую систему сойдутся вещи, что день прогуляешь — не хватит десятка кос. Вон тот колосок — это мальчик, болевший долго и страшно уже надоевший плохим врачам; другой — это толстый владелец партийной «Волги», любивший кататься на скорости по ночам. А вот и старик, отходящий в своей постели, среди одиночества, скорби и темноты. А вот и полярник, нашедший покой в метели. А вот и иракский смертник. А вот и ты.

Мы все лишь пшеница. Мы — рожь. Мы — овёс. Мы — просо. Мы — злаки, которым нельзя превращаться в хлеб. Скоси нас, работник, сорви нас, оставь вопросы; землёю рождённых назад возврати земле. Война или голод, болезни, цунами, сели, лавины, обвалы, теракты, эффект толпы, случайные выстрелы, выстрелы мимо цели — да мало ль причин для рутинной твоей косьбы? Когда же устанет косец, ослабеют руки и кошки в атаку пойдут, на душе скребя, взмахнёт он косой, засвистит, заглушая звуки, и точным последним ударом сорвёт себя.

Беги, дурачок, улепётывай с поля боя, беги через лес, через пашни, вперёд, вперёд — в далёкие земли, где небушко голубое, где льются в речных берегах молоко и мёд. Ты выйдешь на поле и скажешь «спасибо, Боже», найдёшь мертвеца в затвердевшей сухой грязи.

Возьми у него инструмент. Наточи как можешь. А дальше — коси. Не отлынивай, брат, коси.