/философская статья о связях между монструозностью Ктулху и чудовищностью Капитала/
.
Автор: Стивен Шавиро(Steven Shaviro; г.р.1954) — американский академик, профессор английского языка и сравнительной литературы, писатель, философ, культурный критик, лектор, автор пятнадцати книг, многочисленных статей и рецензий, сферы его интересов включают теорию кино, времени, научную фантастику, панпсихизм, капитализм, постмодернизм, аффективность и субъективность. Также он много пишет о музыкальных видеоклипах, как об одной из форм современного искусства. В 1981-ом году получил докторскую степень в Йельском Университете, работал в Территориальном Университете Вашингтона, в настоящее время преподаёт английский язык, теорию кино и культуры на кафедре Государственного Университета Уэйна (Детройт, штат Мичиган). Автор научно-публицистических книг: "Кинематографическое тело" (1993), "Подключённые, или, что значит жить в Сетевом сообществе" (2003), "Пост-кинематографический аффект" (2010), "Вселенная вещей: о спекулятивном реализме" (2014), "Дискогниция" (2016), "Экстремальные вымыслы: научная фантастика о жизни" (2021), "Изображение ритма: музыкальные видео и новые аудиовизуальные формы" (2022), и другие. Наиболее известная и самая читаемая книга Стивена Шавиро "Роковой патруль: теоретическая фантастика о постмодернизме" (1997), в которой автор, с использованием поэтического языка, личных анекдотичных историй, и изобретательной прозы, описывает состояние постмодернизма в начале 1990-х годов прошлого века. Писатель является частым участником различных сетевых радиоподкастов, а также ведёт блог "Теория Пиннокио" на своём веб-сайте <shaviro.com>. Литературные награды: 2017 — Книжная премия за исследования в области научной фантастики и технокультуры в книге "Дискогниция" ("Распознавание", 2016).
-----------------------------------------------
* * *
В своей блестящей работе "Объяснение Хайдеггера: от феномена к предмету" (2007), в которой проводятся удивительные параллели между феноменологией немецкого философа Эдмунда Гуссерля (1859-1938) и "странной фантастикой" американского писателя Говарда Филлипса Лавкрафта, профессор современной философии и метафизик Грэм Харман утверждает, что Лавкрафтовские истории о неописуемых монстрах не могут быть прочитаны в Кантовском ключе.
Хотя на первый взгляд "недоступный ноуменальный* мир философии Иммануила Канта (*прим., — "ноуменальный мир" — мир явлений и объектов, постигаемых только разумом, в отличии от чувственно воспринимаемых феноменов), кажется идеально соотвествующим загадочной скрытности Лавкрафтовских созданий" (Г. Харман), в действительности эти монструозные сущности, "какими бы причудливыми они не были... всё же принадлежат к причинно-следственным и пространственно-временным условиям, которые, по Канту, относятся исключительно к структуре чувственного человеческого опыта... Таким образом, Лавкрафтовский хоррор — это не ноуменальный ужас, постигаемый разумом, а ужас феноменологический, постигаемый чувственным восприятием" (Г. Харман). Лавкрафт — материалист, и в его монстрах нет ничего трансцендентного или сверхъестественного. В самом деле, истинный источник ужаса для Лавкрафта заключается в том, что, хотя чудовища, присутствие которых он вызывает, превосходят все возможности человеческого восприятия, так что они буквально неописуемы и не поддаются визуализации, они всё равно принадлежат к тому же миру, что и мы. Как и мы, они являются эмпирическими, случайными существами*; и они не "вплывают в мир из ниоткуда" (см., Альфред Н. Уайтхед, "Процесс и реальность", New York: The Free Press, 1978). Думать о них как о "мистических существах", постигаемых разумом, сверхъестественных или потусторонних, на самом деле было бы способом смягчить их ужас. Ибо такая перспектива превратила бы явную произвольность их появления в нечто неизбежное и предопределённое, а значит, в некотором смысле оправданное или "рациональное". (*прим., — в современной философии принято считать, что существует два вида сущностей: те, которые существуют, но могли бы не существовать, и те, которые не могли бы не существовать. Сущности первого рода — это условные или случайные сущности; сущности второго рода — это необходимые сущности, являющиеся необходимостью метафизического или, в широком смысле, логического типа; см. книгу Элвина К. Плантинги "Природа необходимости", Oxford University Press, 1974).
То, что Грэм Харман говорит о Лавкрафтовских Великих Древних, на самом деле верно и в отношении мирового Капитала. При всей своей чрезмерной избыточности и отвратительности, капитал, подобно чудовищному Ктулху, — является организмом и, следовательно, полностью эмпирическим феноменом (явлением). Он "предстаёт как естественная или божественная предпосылка нашего общества... и энергия, пронизывающая его, божественна" (см. книгу "Тысяча плато: капитализм и шизофрения", Ж. Делёз и Ф. Гваттари, 1983); тем не менее капитализм является случайным историческим процессом, который мог бы быть иным. Он не существовал вечно, и он не обязательно должен длиться вечно. Как убедительно демонстрирует в своей книге "Истоки капитализма: более широкий вгляд" (2002) политический теоретик и историк марксизма Эллен Мейксинс Вуд (1942-2016), капитализм не является "естественной реализацией постоянно присутствующих тенденций", таких как предполагаемый врождённый человеческий импульс к "торговле, бартеру и обмену", постулируемый шотландским экономистом и философом 18-го века Адамом Смитом (1723-1790) в его известной работе "Исследование о природе и причинах богатства народов". Ибо это не неизбежность, а скорее — как и пришествие Великого Ктулху — случайный результат непредвиденного столкновения (или встречи). Капитализм родился из "внешнего соединения двух потоков: потоков производителей и потоков денег... С одной стороны, де-территориализованный рабочий, который стал вольным и незащищённым, вынужденным продавать свои трудовые мощности; с другой — декодированные деньги, ставшие капиталом, способным эти мощности покупать" (Ж. Делёз и Ф. Гваттари, 1983). Оба этих "потока" возникли в результате разложения феодализма; но также возникло и множество других потоков, и нет никакой особой причины или структурной необходимости, почему эти два конкретных потока должны были стать более значимыми, чем все остальные, или почему они должны были соединиться друг с другом. Это столкновение, породившее капитализм, никогда не должно было произойти; и в любом случае, это случилось лишь один единственный раз.
Исторически более точная, чем французские философы Жиль Делёз (1925-1995) и Феликс Гваттари (1930-1992), американо-канадский историк Эллен Мейксинс Вуд показывает, насколько в пост-феодальной аграрной Англии обращение к рынку стало не просто возможностью (как это было для поздне-средневековых купцов в итальянской Флоренции и финансовых спекулянтов ранне-современного времени в Голландии), а абсолютным императивом, (общезначимым законом, противоположным личным принципам), как для землевладельцев, так и для рабочих. "Рынки различных типов существовали на протяжении всей фиксированной истории человечества и, без сомнения, даже намного раньше, поскольку люди всегда обменивали и продавали свои излишки самыми разными способами и для разных целей. Но при капитализме рынок выполняет особую, беспрецедентную функцию. Практически всё в капиталистическом обществе является товаром, производимым для рынка. И что ещё более принципиально, и капитал, и труд полностью зависят от рынка, в отношении самых основных условий своего собственного воспроизводства... Эта рыночная зависимость предоставляет рынку беспрецедентную роль в капиталистических обществах, не только как простому механизму обмена или распределения, но и как главному определяющему и регулирующему фактору социального воспроизводства". (см., Эллен М. Вуд "Происхождение капитализма: более широкий взгляд", Verso Books, 2002).
Другими словами, есть рынки без капитализма, но нет капитализма без абсолютного господства рынка. По словам Эллен Мейксинс Вуд, "эта уникальная система рыночной зависимости означает, что диктат капиталистического рынка — его требования и законы конкуренции, накопления, максимизации прибыли и повышения производительности труда — регулирует не только все экономические операции, но и социальные отношения в целом". И это ключ к тому, что я называю Чудовищностью Капитала. Он совершенно случаен в своём происхождении; и всё же, появившись однажды, он навязывает себя повсеместно. Капитализм, возможно, мог бы никогда не появиться из предшествовавшего ему хаоса феодальных, торговых, религиозных и государственных институтов, точно так же, как Великий Ктулху мог бы никогда не наткнуться на нашу планету. Но в обоих случаях злополучная встреча действительно имела место. И только после этого, в своих последующих эффектах, когда он действительно появился на сцене и подчинил себе всех соперников, капитализм смог — опять же, подобно Ктулху — ретроспективно презентовать себя как непреодолимую и всеобъемлющую силу. Капитализм возник "в очень специфическом месте и очень поздно в истории человечества". Но как только он возник, он сделал рыночные отношения обязательными: как говорит Эллен Мейксинс Вуд, так называемый “свободный рынок” стал императивом, вынужденной деятельностью, вместо возможности. (см., Эллен М. Вуд "Истоки капитализма: более широкий взгляд", Verso Books, 2002).
Это заставляет совершенно иначе взглянуть на философский вопрос о том, как классифицировать Чудовищность. Грэм Харман убедительно показывает, что Лавкрафтовские ужасы нельзя рассматривать как ноуменальные. Но на самом деле это просто спор против "соломенного человечка". Для правильного Кантианского прочтения рассказов Лавкрафта — как и "Капитала" Карла Маркса, и понятия самого капитализма — необходимо утверждать не то, что рассматриваемое чудовище ноуменально, а скорее то, что оно трансцендентально, что является совершенно другим вопросом. В своей философии Иммануил Кант всегда тщательно различает "трансцендентальное" и "трансцендентное". Трансцендентальное состояние — это условие, которое является универсальным и априорным, но применимо только к опыту и не выходит за его пределы (например, такие понятия как Пространство и Время). Иными словами, оно категорически не относится к "ноумену", или "вещи в себе" (философская формулировка Канта). Трансцендентное — не совсем эмпиричное условие, поскольку оно не доступно в пределах опыта (например, понятие Бог, бессмертная Душа, и т.п.; считается, что познанием "трансцендентного" занимается религия и метафизика). Но в то же самое время "трансцендентное" — есть не что иное, как эмпирическое, поскольку в целом также может быть отнесено только к опыту. В современной философии постмодернизма оппозиция "трансцендентного" и "трансцендентального" устраняется посредством введения понятия трансгрессии — установления границы, между Возможным и Невозможным. Таким образом, "трансцендентное" является странным пограничным понятием, не вмещающимся в рамки условного, эмпирического существования и одновременно не простирающееся куда-либо за его пределы. На этой границе (трансцендентального и трансцендентного), или в этом пределе, в действительности и существует, как выразилась британская писательница и доктор философии Нина Пауэр, "жуткая близость Канта и Лавкрафта", благодаря Лавкрафтовскому "усвоению Кантианских категорий во имя трансцендентального ужаса" (см. статью Нины Пауэр "Субъекты философии", журнал "Parrhesia", №3, 2007).
Кант утверждает, что такое трансцендентальное условие как Время, "не может быть отменено", но также и не может быть представлено непосредственно напрямую. На него можно ссылаться только косвенно, "посредством аналогий". Поэтому мы вполне можем сказать, что трансцендентальное сопротивляется любому виду эмпирического описания (полученного опытным путём через органы чувств, посредством наблюдения или эксперимента). Тем не менее, когда мы пытаемся описать его — когда мы стремимся вызвать то, что французский писатель-модернист Марсель Пруст (1871-1922) называл "немного времени в чистом виде" — мы сталкиваемся с теми же трудностями, что и герои-рассказчики в Лавкрафтовских историях, когда они пытаются описать монстров с которыми столкнулись: "смысл описаний в том, что они совершенно не удаются, лишь косвенно намекая на некий невыразимый субстрат реальности" (Г. Харман). Однако этот "невыразимый субстрат" сам по себе не является (как убедительно показывает Г. Харман) трансцендентным, абсолютным или потусторонним. Это особенное свойство нашего мира, и только нашего мира. Такова апория* трансцендентального: мы сталкиваемся с чем-то, о чём не умеем говорить, но и обойти молчанием тоже не можем.
(*прим., — Апори́я — древ.греч. "безысходность, безвыходное положение, затруднение" — термин, которым древнегреческие философы обозначали трудноразрешимые или неразрешимые проблемы, парадоксальные ситуации, чаще всего связанные с противоречиями между очевидными данными наблюдения и чувственного опыта, и попытками их мысленного анализа, связанного с наличием доводов против очевидного. Вымышленная, логически верная ситуация, которая не может существовать в реальности. Апоретическое утверждение фиксирует несоответствие эмпирического факта и описывающей его теории).
Лучше всего это можно понять, сопоставив с Кантовским пониманием морали. Кант говорит, что моральные законы, которым мы обязаны подчиняться, на самом деле являются законами, которые мы навязали себе сами: они были установлены нашим рациональным, разумным, ноуменальным "Я". Но в случае с пониманием самой морали, нет такой рациональной силы и такого ноуменального разрешения. Понимание не является автономным, поскольку ограничено эмпирическим миром, которым оно не способно овладеть. Ограничения, с которыми сталкивается понимание — это не те ограничения, которые оно узаконило, а те, которые уже предполагаются самим фактом его существования. Другими словами, как говорит Жиль Делёз, комментируя философов Иммануила Канта и Анри Бергсона (1859-1941), дело не в том, что время находится внутри нас, а скорее в том, что мы находимся внутри времени: "это мы находимся внутри по отношению ко времени, а не наоборот... Время — это не интерьер внутри нас, а как раз противоположное". (см. книгу "Бергсонизм", Жиль Делёз, 1988).
Ощущение того, что мы сами являемся следствием действия сил, нам не принадлежащих, сил, которые превосходят нас и остаются к нам безразличны, вполне могло бы стать формулой ужаса. Разумеется, ни Кант, ни Бергсон, ни Делёз не представляют это таким образом. Однако, современный британский философ и профессор теории критики Бенджамин Нойс в одной из своих статей убедительно доказывает, что "вихрь бурлящего времени" является для Лавкрафта высшей формой ужаса, превосходящей любой конкретный пример появления той или иной чудовищной расы существ (Б. Нойс, 2008). Нас ужасает не столько бесчеловечность Ктулху или превосходство Древних по отношению к нам, сколько более масштабная истина, симптомами которой они являются: полная "отстранённость Времени от всякого отношения к Человечеству" (Б. Нойс, 2008). В более обобщённом смысле можно сказать, что Чудовищность трансцендентальна, потому что идея трансцендентального — как состояния, которому мы подвержены, но которое мы не можем обнаружить, описать или каким-либо образом ограничить — сама по себе ужасна и чудовищна.
Конечно, для Канта, само Время не имеет происхождения или историю, поскольку все истории и все становления обязательно должны разворачиваться внутри него. С Кантианской точки зрения — или, если уж на то пошло, с Хайдеггерианской — наша подчинённость Времени является общим экзистенциальным условием, которое должно применяться ко всем существам, осознающим свою собственную конечность. Однако, справедлива ли такая формулировка в отношении сверхъестественности трансцендентного, того, как оно двусмысленно, одновременно принадлежит и не принадлежит к эмпирической сфере? Жиль Делёз отмечает, что пост-Кантианская мысль критиковала "трансцендентальную дедукцию" Канта за её неполноту (прим., — "Трансцендентальная дедукция" — ключевой раздел в главном философском труде И. Канта — "Критика чистого разума" (1781), в котором обосновывается правомерность применения априорных понятий чистого рассудка к предметам опыта). Пост-кантианцы "требовали принципа, который был бы не просто обусловлен по отношению к объектам, но и являлся бы действительно генетическим и продуктивным". Другими словами, они стремились определить трансцендентальное как непрерывный процесс конструирования, а не как уже постоянно существующую фиксированную структуру. Трансцендентальное активно "генетично и продуктивно", потому что это "синтез", соединяющий или объединяющий воедино, а не просто фиксированный результат, который когда-то уже был синтезирован. Время, как трансцендентальное состояние не просто создаётся раз и навсегда. Оно должно постоянно синтезироваться; и это непрерывно продолжающееся действие синтеза, или производства, само по себе является темпоральным опытом (переживанием того, что всё вокруг лишь временно), которому мы подвержены.
Когда философ Жиль Делёз переопределяет трансцендентальное как непрерывный, генетический и продуктивный синтез, он переходит от трансцендентального идеализма Канта к тому, что он называет трансцендентальным эмпиризмом. Синтез определяет условия эмпирического бытия; но это сам по себе эмпирический процесс, имманентный (неотъемлимый в силу внутренней природы), присущий тем явлениям, которыми он управляет. Ибо всякий синтез есть случайное столкновение сил. Это перестройка или переформулировка эмпирического поля — но та, которая возникает внутри этого самого поля. Поэтому синтез парадоксальным образом определяет априори то, что, тем не менее, могло бы быть чем-то совсем иным. И именно таким образом монструозное тело Ктулху или чудовищный, уродливый организм Капитала, являются трансцендентальным ужасом. В обоих случаях мы переходим от случайного, эмпирического столкновения к навязыванию трансцендентных условий. Ктулху мог бы и вовсе пропустить нашу планету, а рынок мог бы остаться дополнением к другим формам экономической деятельности, политической и социальной жизни. Но как только появится могущественный Ктулху, или когда рынок окажет своё неумолимое и безжалостное давление в самое сердце социуса, от полномерной чудовищности будет уже не отвертеться...
«Г.Ф. ЛАВКРАФТ, «ДВЕРИ ВОСПРИЯТИЯ» ИЛИ «ТРЕЩИНЫ В ВЕЛИКОЙ СТЕНЕ» (2018).
«H.P. Lovecraft, le «porte della percezione» e le «fenditure nella Grande Muraglia».
.
Автор: Марко Макулотти (Marco Maculotti; р.1988) — издатель, писатель, лектор, основатель и редакционный директор интернет-портала и ютуб-канала «AXIS Mundi» (ОСЬ Мира) — онлайн-журнала, посвящённого мировой культуре, сакральной антропологии, истории религий, эзотерике, фольклору, мифологии и фантастической литературе. Получил юридическое образование в Миланском Университете. Автор многочисленных литературно-исследовательских эссе, научных монографий, статей и научно-публицистических книг: «Каркоза раскрыта: заметки к эзотерическому прочтению сериала «Настоящий Детектив» (2021) и «Ангел бездны: Аполлон, Авалон, Полярный миф и Апокалипсис» (2022), которые привлекли активное внимание критиков и читателей. Публикуется в различных интернет-изданиях, и в известных итальянских печатных журналах, таких как: «Atrium», «Arthos», «Il Corriere Metapolitico», «Antarès», «Massacro», «Studi Lovecraftiani», «Zothique», «Dimensione Cosmica», «Mimesis». В сферу его интересов входит изучение гностицизма, Александрийского герметизма, шаманизма, «техник духовного экстаза» и других мистических течений Древнего мира, мифологии и ритуалов индоевропейской традиции, Элиадианской дихотомии, космических циклов астро-теологической школы Джорджио де Сантильяна и Герты фон Дехенд (со-авторов культового исследования по сравнительной мифологии и астро-археологии «Мельница Гамлета», 1969), а также архетипической психологии ХХ века Карла Г. Юнга, Джеймса Хиллмана, и теософия Е.П. Блаватской. Его подход к исследованию и анализу традиций, во многом обязан таким учёным, как Мирча Элиаде, Джорджио Колли, Эрнст Юнгер, Освальд Шпенглер, а также более «эзотерическим» авторам, таким как Уильям Йейтс, Юлиус Эвола и Рене Генон. Будучи почитателем фантастической и сверхъествественной литературы в своих работах Марко Макулотти исследует творчество таких писателей, как: Эдгар По, Говард Лавкрафт, Артур Мейчен, Монтегю Р. Джеймс, Алджернон Блэквуд, Густав Майринк, Томас Лиготти, Эрнст Гофман и Мишель де Гельдерод. В 2020-ом году он опубликовал серию масштабных эссе о творчестве Говарда Лавкрафта и Артура Мейчена, став одним из финалистов престижной премии «Premio Italia 2022» в категории «Лучшее оригинальное эссе». В свободное время Макулотти много путешествует по древним историческим местам с фото-отчётами и сам пишет рассказы о сверхъестественных ужасах, некоторые из них были опубликованы в различных антологиях современной итальянской фантастики, а его произведение «Ледяной человек» получило специальное упоминание на вручении ежегодной премии «Premio Hypnos Award 2020» (от издательства "Edizioni Hypnos") за лучший неопубликованный фантастический рассказ. В ближайших планах выход ожидаемого сборника от «AXIS Mundi» с полной антологией произведений Марко Макулотти. В настоящее время автор живёт и работает в Милане.
_____________________________________
* * *
"Если бы двери восприятия были очищены,
то всё предстало бы перед человеком таким, как оно есть — Бесконечным.
Ибо человек замыкается в себе до тех пор,
пока он не узреет все явления, сквозь узкие трещины своей пещеры...".
/англ. поэт Уильям Блейк, "Женитьба Рая и Ада: во всёх красках", 18 век/
.
"Так Лавкрафт проанализировал в своих литературных произведениях — особенно в рассказе "Извне" (1920) — появление иррационального в век науки и техники, и предвосхитил воздействие галлюциногенов на пинеальную (шишковидную) железу." (из статьи Ренцо Джорджетти "Г.Ф. Лавкрафт — космический ужас Мастера Провидения", журнал "Antarès", № 8/2014).
Идея иной реальности, чуждой общепринятой — но от этого не менее реальной — является одной из характерных черт Лавкрафтовского мышления, тема, которая постоянно повторяется в его произведениях в самых разнообразных формах. По крайней мере в этом вопросе Лавкрафт созвучен своей эпохе, полностью отражая её тревоги и чаяния. На самом деле в нём можно найти отражение более широкого культурного течения, являвшегося и ментальной установкой, и приметой того времени, крайняя точка материализма, который отрицая любую возможность существования Невидимого, одновременно испытывает дискомфорт от нехватки и наличия Необъяснимого.
К концу XIX века, по сценарию "смерти Бога"*, завоевав практически всё и возвысившись почти до уровня религии, позитивистская наука в свою очередь должна была остановиться, столкнувшись с неразрешимыми загадками происхождения материи и энергии. Построение полностью материалистическо-механистической системы в конечном итоге терпит крах, в то время как иррациональное появляется вновь, хотя и с видоизменённым знаком, почти всегда как отрицательная негативная сила. Если некоторый скептицизм по отношению к высшим реальностям ещё сохранялся, пробуждается новый интерес к более "подручному" сверхъестественному, гораздо менее духовному, часто имеющему зловещий подтекст и непосредственный отклик. "Истории о призраках могли быть, но не о святых угодниках", — резюмировал несколько лет спустя английский писатель Гилберт К. Честертон (1874-1936), в своей книге "Викторианская эпоха в литературе" (1913).
(*прим., — афоризм "Бог умер" — высказывание немецкого философа Фридриха Ницше, впервые появившееся в книге "Весёлая наука" в 1882-ом году. В своём произведении Ницше рассматривает вопросы сущности Зла. Также с данным высказыванием связана метафора пост-модернистской философии — "смерть Бога").
Появляются "трещины в Великой стене", позволяя проникать влияниям из другой реальности, неизвестной, таинственной и не всегда обнадёживающей. Но ментальная установка остаётся научной, позитивистской: человек по-прежнему пытается объяснить реальность в физических терминах, измерить и воспроизвести в лаборатории даже самые иррациональные явления, потому что если всё является частью природы, то "сверхъестественное" также имеет право на существование, но только как явление, пока ещё не объяснённое.
Изображение слева: прибор-динамистограф для анализа иных измерений, созданный на рубеже 19-20 века двумя голландскими исследователями-физиками из Гааги — докторами Г.Дж. Заалбергом Ван Зельстом и Дж.Л.В.П. Матла. Известные в научных и оккультных кругах Нидерландов, эти учёные сконструировали одно из наиболее сложных и изобретательных устройств, когда-либо созданных для общения с миром духов. Сложный по своей природе, но очень чувствительный аппарат, по всей видимомости, был способен подвергаться влиянию передачи разума посредством электричества. Этот электро-механический прибор состоял из трёх основных частей: ключа, индикатора, и записывающего устройства (регистра). Агрегат представляет собой цилиндр, в который должна проникать духовная сущность; стол, изолированный листом стекла и заряженный электрическим током; а также пару весов и записывающее устройство, действующее по системе Морзе. Длинные сообщения, как утверждается, записывались духовными сущностями с помощью циферблата с буквами, расположенного в верхней части машины. За работой прибора, закрытого в герметично запечатанном помещении, наблюдали через небольшое стеклянное окно. Окончательным выводам учёных предшествовали двадцать два года научной работы.
В этот период многие учёные посвящают себя спиритизму и новым (в действительности, очень древним) оккультным практикам. На свет появляются экстравагантные изобретения: приборы для анализа и наблюдения за потусторонним, эктоплазмой, "астральными микроорганизмами". Британский химик и спиритуалист Уильям Крукс (1832-1919) использует свою трубку для исследования неизвестного мира*, американский изобретатель Томас Эдисон (1847-1931) придумывает аппаратуру для общения с духами, а два голландских физика — Г.Дж. Заалберг Ван Зельст и Дж.Л. Матла — со своим динамистографом, созданным для прямой связи с миром призраков без медиума, претендуют на анализ состава и структуры астрального тела, подробно описав проведённые эксперименты в своей пятитомной серии книг "Тайна смерти" ("Le mystère de la mort. Dynamistographie", 1908-1912).
(*прим., — у "трубки Крукса" необычны судьба. Изначально придуманная для исследования невидимого мира, она затем меняется, пока не превращается в катодно-лучевую трубку и, наконец, далее в телевизор — "окно в другие миры", а также в превосходную "трещину в Великой стене").
Именно в этом контексте рождается Лавкрафтовский рассказ "Извне" (1920), синтез целой эпохи, с успехом свидетельствующий о надеждах и страхах, разделяемых многими. В этой истории, актуальной и сегодня, как и рассматриваемые в ней проблемы, Лавкрафт выражает одну из фундаментальных тем своего исследования:
"Что мы знаем о мире и окружающей нас Вселенной? Наши сенсорные каналы очень малочисленны, и предметы вокруг воспринимаются нами крайне ограничено. Мы видим объекты такими, какими нам позволено их видеть, и мы не можем составить никакого представления об их абсолютной реальности. С помощью пяти слабых органов чувств мы пытаемся понять бесконечный и чрезвычайно сложный космос; однако существа, обладающие более сильными и глубокими органами чувств или способные функционировать в другом диапазоне, не только смогут видеть все вещи иначе чем мы, но будут способны воспринимать и изучать жизненные миры, энергии и материи, находящиеся под рукой, открыть которые наши способности нам не позволяют".
Изображение слева: учёный и спиритуалист сэр Уильям Крукс, медиум Флоренс Кук и призрачный дух "Кэти Кинг" во время эксперимента по материализации формы (рисунок).
Можно сказать, что фантастическая история "Извне" в повествовательной форме представляет собой предвосхищение широко распространённого и знаменитого теоретического высказывания, ставшего началом произведения "Зов Ктулху", об острове блаженного неведения, на котором существует человек, не подозревающий об ужасающих силах, окружающих его; это основная тема Лавкрафтовского творчества.
История сама по себе довольно проста: с помощью аппарата собственного изобретения учёному удаётся найти способ наблюдения и взаимодействия с потусторонней реальностью, выходящей за обычные рамки пяти человеческих органов чувств. И это, разумеется ошеломляющее, сбивающее с толку измерение, ставит тех, кто его воспринимает, перед осознанием иллюзорности собственных представлений, а также определённости, вытекающей из этих производных:
"Невыразимые формы, живые или нет, они казались смешанными в отвратительном беспорядке, а вокруг знакомых предметов возникали целые миры неведомых безымянных существ".
В человеческое измерение вторгаются враждебные силы, привнося в него весь свой разрушительный потенциал. Это тема, уже затронутая тридцатью годами ранее писателем Артуром Мейченом в его знаменитой повести "Великий Бог Пан" (1890), которую новейшие открытия науки и теоретические модели разработанные ею, совершенно не в состоянии изгнать. Далеко не так. Неизвестное вновь всплывает на поверхность, открываясь как необходимый для исследования континент; описанные в рассказе сущности, мало чем отличаются от тех что воспринимались в экспериментах, проводившихся в те годы самыми разнообразными способами. Но это открытие является взаимным, поскольку оно оставляет возможность для входа существам, имеющим противоречивые отношения с человеческим измерением. Древние суеверия были не столь абсурдны, но теперь религия, будучи секуляризованной, больше не в состоянии сдерживать силы, впущенные внутрь неосторожной наукой.
Изображение справа: художник М.Т. Лиддон, иллюстрация к рассказу "Извне" Г.Ф. Лавкрафта.
Что же остаётся? Бегство, безумие, возвращение к прежней, ныне разрушенной определённости, — способы, показывающие слабость, и свою неэффективность в восстановлении утраченного иллюзорного спокойствия. Остаётся только, так называемый Космический ужас, понимаемый как осознание создавшейся новой ситуации, отчаяние, которое не возвратит то, что было отнято, но, по крайней мере, может привести к героически драматическому удовлетворению от понимания истинной сути реальности. Два главных героя истории "Извне", заплатив высокую цену добиваются этого понимания разными способами, но всегда от первого лица.
До сих пор это даёт нам общее обрамление, которое также может быть применимо и к другим произведениям Лавкрафтовского творчества. Но обсуждение этой конкретной истории становится более интересным, если обратиться к некоторым "техническим" примечаниям: например, рассмотреть характер устройства, использованного для установления контакта с "потусторонним миром". Это машина, искусственный аппарат, сконструированный в соответствии с научными критериями и согласно требованиям классической старой науки, которую они хотели превзойти. Здесь также хорошо представлен "дух времени": Лавкрафт был знаком с "трубкой Крукса" (она явно упоминается в одном из его рассказов несколько лет спустя), а также с "катушкой Тесла" (практически в те же дни 1920-го года был написан рассказ "Ньярлатхотеп", с его аллюзиями на "трюкачество" со статическим электричеством), и вполне возможно он читал о динамистографе и "цилиндрах Матлы".
Но и оккультизм движется в аналогичном направлении. Возьмём, к примеру, книгу французского автора Мариуса Декреспе "Астральные микроорганизмы" ("Les microbes de l'astral", édition "Chamuel", Paris, 1895). В этой работе (которую Лавкрафт, вероятно, не знал), после сугубо научного трактования невидимого мира, даны инструкции по созданию устройства, подобного тому, о котором идёт речь в рассказе Лавкрафта. Комплектующие здесь следующие:
1° электростатическая машина или "катушка Румкорфа" (для получения импульсов высокого напряжения) вместе с её электрической батареей;
2° большой металлический рефлектор (отражатель) с фокусным расстоянием около одного метра;
3° массивный намагниченный стальной стержень или, лучше, мощный прямой электромагнит, имеющий на своём отрицательном полюсе оптический диск с апертурой (отверстием), расположенный горизонтально, перпендикулярно штанге (стержню);
4° аппарат для проекции изображений "Магический фонарь" (т.е. фантаскоп или проекционная лампа);
Далее проект продолжается описанием различных мелких деталей и инструкций для правильного функционирования машины в целом. И всё это гораздо детализированнее, чем расплывчатые Лавкрафтовские упоминания о "химических батареях" и "огромных скоплениях лампочек".
Однако хотелось бы подчеркнуть, что в Лавкрафтовском произведении "Извне" существут нечто большее, что отличает писателя от общепринятых взглядов того времени и приводит его, вместе с Артуром Мейченом, к гораздо более оригинальным перспективам. В коротком отрывке из рассказа мы находим важную подсказку:
"Вы когда-нибудь слышали о шишковидной железе? Я смеюсь над эндокринологами, такие же глупцы, как и Фрейдистские выскочки... эта железа является самым важным из органов чувств, и я её обнаружил. Вы можете сравнить этот орган с гораздо более совершенным зрением, и он передаёт зрительные ощущения в мозг".
Если мысль здесь сразу же обращается к французскому философу Рене Декарту (1596-1650) и его теории о шишковидной железе как связующем органе между элементами "Res cogitans" и "Res extensa"*, то Лавкрафтовские ссылки на эндокринологов свидетельствуют об интересе, связанном с оперативной научной информацией и наиболее актуальными исследованиями на данную тему. Как уже обсуждалось в другой статье, в некоторых вопросах Лавкрафт опередил своё время (как, например, о яйце динозавра: идея написать рассказ на эту тему пришла к нему в то время, когда проходила экспедиция, планировавшая обнаружить первые, доселе неизвестные ископаемые яйца). То же самое, на наш взгляд, можно сказать и о шишковидной железе.
(*прим., — "Res cogitans" и "Res extensa" — важнейшие термины в философии Рене Декарта и других метафизических системах Нового времени. Это фундаментальные понятия, введённые Декартом для описания двух феноменов (разума и материи), из которых, в конечном счёте, состоит мир: "res сogitans" – мыслящая субстанция, "res extensa" – телесная субстанция или протяжённая, занимающая место в пространстве. Декарт признавал местом сосредосточения души в теле — шишковидную железу, из-за её центрального положения в мозге. См. книгу Антти Ревонсуо, "Психология сознания", 2013).
В 1931-ом году впервые была синтезирована молекула, известная как "диметилтриптамин" или ДМТ — психоактивное вещество, обладающее высокой галлюциногенной мощью (см. статью Ричарда Г.Ф. Манске — "Синтез метилтриптаминов и некоторых производных", Канадский журнал исследований, №5/1931). Его можно получить из некоторых трав и растений, но оно также вырабатывается человеческим организмом в часы сна, именно шишковидной железой. Однако называть это вещество просто "галлюциногеном" было бы существенным упрощением, учитывая что оно использовалось в ритуальных контекстах, в так называемых шаманских путешествиях, как ключ для доступа в другие миры, полезный инструмент не для ухода от реальности, а для более полного её восприятия, более глубокого видения, выходящего за пределы обычного человеческого сенсориума (чувствительности). (см. книгу Рика Страссмана — "ДМТ: молекула Духа", описывающую официально одобренное в США революционное, докторское исследование в области биологии околосмертного и мистического опыта, изд-во "Park Street Press", 2000).
Точно так же как и Лавкрафтовская машина, задачей которой — заметьте — является не воздействие на окружающую среду с целью сделать невидимые реальности воспринимаемыми обычными органами чувств, причём наиболее объективным образом, а мутация (изменение) перцептивного аппарата восприятия, чтобы выйти за пределы собственных ощущений и достичь как можно более "полного" видения реальности, насколько это максимально возможно. Таким образом мы сталкиваемся уже не с объективными учёными, смотрящими в микроскоп, а с экспериментаторами, которые меняют себя, отворяя "двери восприятия" навстречу Неизвестному, что по факту является не иллюзией, а раскрытием скрытых реальностей. Это продвинутая передовая концепция отличает Лавкрафта от его эпохи, вновь выводя его в авангард, предвосхищая дискурсы, которые обретут свою актуальность гораздо позже.
И это существует как для "хорошего", так и для "плохого". Если, действительно, манипуляции с человеческим сенсориумом вызывают не только обычные галлюцинации, но и дают ключи к доступу в другие измерения, не зарезервированные исключительно для человека, то будет ещё более верно — и здесь история Лавкрафта вполне понятна — что эти новые миры могут быть не всегда благотворны для нас, поскольку расширение сознания также происходит и в непригодные для психической конституции человека, области (как, впрочем, и контакты с обитателями таковых). Неизвестные сущности значительны, и благоприятные встречи с ними для человека ни в коем случае не очевидны.
Однако если древние шаманы очень хорошо знали как действовать, то современные люди, опять же, с их "экспериментальным" и научным отношением, как вчера, так и сегодня, идут на риск, который они едва ли способны осознать. Вселенная, как справедливо отмечает Лавкрафт, не является полностью дружественной средой обитания куда можно по желанию отправляться на экскурсии. Скверный финальный вывод, сделанный некоторыми "пророками" исследований этих новых миров (включая самого Теренса МакКенну, известного учёного-исследователя и большого сторонника ДМТ), является лишь дополнительным подтверждением того, о чём до сих пор говорилось. Весь будущий оптимизм, так называемой "психоделической культуры" шестидесятых годов прошлого столетия, де-факто уже был разобран в этом коротком Лавкрафтовском рассказе 1920-го года, который, несомненно, при правильном рассмотрении помог бы избежать абсолютно пагубных иллюзий и путаницы.
"ЧУДОВИЩА, ЛЮДИ ИЛИ БОГИ: ИНОПЛАНЕТНЫЕ КУЛЬТЫ Г.Ф. ЛАВКРАФТА" (2017).
"Bestie, Uomini o Dèi: I Culti Alieni di H.P. Lovecraft".
.
Автор: Андреа Скарабелли (Andrea Scarabelli; р.1986) — итальянский редактор, переводчик, автор и со-автор книг и статей, посвящённых философии, эзотерике и фантастической литературе. Изучал философию в Миланском Государственном Университете. С 2011-го года является редактором одного из старейших итальянских издательств — "Edizioni Bietti" в Милане, а так же редакционным директором журнала "Антарес" и книжной серии "Археометро". С 2020-го года является главой итальянского отдела философии в G.R.E.C.E. (Научно-исследовательской группе по изучению Европейской цивилизации). Работает заместителем секретаря Фонда Юлиуса Эволы. Пишет для различных печатных изданий и журналов, ведёт блог "Current and Olded" в "Il Giornale". Проживает в Милане.
Присутствие мифическо-религиозных тем в творчестве "космического По", по определению французского писателя-фантаста Жака Бержье (1912-1978) — интересно не только с литературной точки зрения, но и с точки зрения современного отношения к такого рода знаниям. Как теперь известно даже не "специалистам", Говард Филлипс Лавкрафт определял себя как: "абсолютно механистичного материалиста, убеждённого в том, что мир является математической суммой физических импульсов, управляемых случайностью, и низводящих человеческие стремления к обычным фантазиям" (из письма Дональду Вандрею от 21 апреля 1927 года). Однако за этим кредо — на котором останавливаются слишком многие, усомнившись в Отшельнике Провидения — скрывается гораздо большее. Например, тот факт, что он изучал древние мифы Запада, греко-римские, а также германские и скандинавские и поэтому хорошо знал их. Как эти интересы соотносились вместе с его мировоззрением? Почему ярый энтузиаст науки и техники, должен был быть увлечён мифами, которые те же самые почитатели Богини Разума* охотно принижают до уровня проявлений запутавшегося и до-современного, "инфантильного" человечества? В действительности, противоречие является лишь кажущимся.
(*прим., — "Богиня Разума" — "Die Göttin der Vernunft" — последняя завершённая в 1897-ом году оперетта австрийского композитора Иоганна Штрауса-младшего, в сценарий которой легло несколько исторических эпизодов Французской Революции. Действие оперетты происходит в городе Шалон в 1794-ом году, во времена революционного террора под предводительством Робеспьера. В центре внимания — планы Робеспьера заменить христианство государственной религией, поклоняющейся Богине Разума (или Культу Разума). Оппозиция Римско-католической церкви являлась неотъемлемой частью причин Французской Революции, и в 1792-ом году, после провозглашения Первой Французской республики этот антиклерикализм превратился в официальную политику правительства. Планы общественных мероприятий по этому поводу были организованы по всей стране предпринимателями-активистами, такими как Пьер-Гаспар Шометт, который инсценировал частично обнажённую "Богиню", восшедшую с процессией в собор Нотр-Дам. Культ Разума (Culte de la Raison) был первой официально установленной государственной атеистической религией во Франции, задуманной как замена римскому католицизму. Продержавшись у власти всего один год, в 1794-ом он был официально заменён конкурирующим "Культом Верховного Существа", продвигаемым Робеспьером. Оба культа были официально запрещены в 1802-ом году Наполеоном Бонапартом).
Сам автор разъясняет это в одном из своих многочисленных писем, заявляя, что "традиции, по которым должны измеряться сущности и практические события, являются тем единственным, что придаёт им иллюзию смысла в Космосе, в своей основе лишённом Цели: по этой причине я практикую и предвижу крайний Консерватизм в искусстве, обществе и политике, как единственную возможность избежать отчаяния и растерянности от борьбы без руководства и правил, в неприкрытом завесой Хаосе" (из письма Дональду Вандрею от 21 апреля 1927 года).
В одном из своих немногих автобиографических очерков автор Провидения выражается ещё более откровенно, описывая себя как "материалиста с классическими и традиционными вкусами", "с энтузиазмом относящегося к прошлому, его пережиткам, манерам и нравам", и полностью убеждённого в том, что "единственной важной заботой для здравомыслящего человека в бессмысленном Космосе, является достижение интеллектуального наслаждения, поддерживаемого яркой и плодотворной творческой жизнью". Ещё конкретнее он добавляет: "Я люблю иллюзорную свободу мифов и снов и посвящаю себя эскапистской литературе; но в равной степени я также люблю осязаемую привязку к прошлому, и окрашиваю все свои мысли оттенками древности". Более чем ясно... (см. Говард Филлипс Лавкрафт. Говорит ГФЛ. Автобиографический очерк "Слово Лавкрафта", под редакцией Пьетро Гуарриелло, изд-во "Verlag La Torre", 2012).
Создаётся впечатление, что в мировоззрении Лавкрафта противопоставляются, с одной стороны, неутешительное осознание того, что мир и весь космос есть не что иное, как поле битвы сверхчеловеческих существ, которые не принимают во внимание человека, если не подчиняют его себе, а с другой, что освобождение от этой бедственной необходимости связано с Мифосом, понимаемым как бунт "против жёсткой и неотвратимой тирании времени и пространства", против "прозаических законов природы" (из письма Гарольду С. Фарнезе от 22 сентября 1932 г ода). Короче говоря, подлинный уход от времени, если использовать слова известного историка религии и философа Мирчи Элиаде (1907-1986), например, в заключении книги "Миф и Реальность", неоднократно возлагавшего на фантастическую литературу роль современной мифологии. Тезисы, под которыми подписались бы такие гиганты-мыслители, как Эрнст Юнгер (1895-1998) или Джозеф Кэмпбелл (1904-1987), и даже Рэй Брэдбери (1920-2012). Но это уже другая история...
Научный деятель и мифограф Говард Филлипс Лавкрафт изобретает сложную систему богов и суб-божеств, каждое из которых имеет свой круг действий, статус и особые функции частично основываясь на определённом эзотерическом наследии, к которому автор в той или иной мере имел доступ. Итальянский политолог Джорджио Галли*, несмотря на свою материалистическую профессию, он писал некоторое время назад о том, что Лавкрафт находился под влиянием некой эзотерической жилы, пронизывавшей всю западную культуру — подобно карстовым процессам проявляясь у несомненно безупречных выдающихся писателей, связываясь с областями интересов, с изменчивыми историческими условиями, но не исчерпываясь ими — и в некотором роде неосознанно ориентировавшей его творчество. (см. статью Джорджио Галли "Оккультный модернизм", журнал "Antarès" — Эзотерика, культура и политика, № 05/2013). Что касается различных, неоднократно высказывавшихся соображений, связанных с гипотезой о весьма вероятных астральных путешествиях Лавкрафта, то давайте также вспомним, что он был поклонником таких писателей, как Артур Мейчен (1863-1947) и Алджернон Блэквуд (1869-1951), состоявших в Герметическом Ордене "Золотой Зари". Безусловно, подобной информации явно недостаточно, чтобы сделать Лавкрафта "посвящённым инсайдером", которым он не мог быть и никогда не был, но и отбрасывать эти его интересы было бы неверно. Тем более, что упоминание и изучение эзотерических истоков Лавкрафта никак не преуменьшает его масштаб, как писателя, поскольку особых противоречий между этими аспектами не существует. Такое исследование необходимо для лучшего понимания авторского повествования и созданной им фантастической вселенной.
(*прим., — Итальянский учёный-историк Джорджио Галли (1928-2020) был одним из наиболее успешных итальянских политологов, посвятившим большую часть своей работы анализу современной итальянской политической системы, применяя методологии, заимствованные из социальных наук. В своих работах он исследовал социологические темы с научной строгостью, уделяя особое внимание союзу официальной Истории и Эзотерики. Для многих его работ было характерно внимание к скрытым аспектам истории политических идей, например, таким как "магические" или иррациональные корни, способствующие разжиганию массовой одержимости той или иной политической идеологией: особенно тоталитарного характера).
Таким образом, основным фоном Лавкрафтовских страниц являются космогония и теогония, наряду с большой группой божеств: благодетельных, таких как Старшие Боги, среди которых мы находим Ноденса, Властителя Великой Бездны, но также и ужасающих, Великих Древних. Создавая их, в данном случае Лавкрафт ниспровергает схему классических религий, помещая в высшие монотеистические сферы (его неприятие христианства было хорошо известно, но этот дискурс можно расширить), хаотических существ, полностью лишённых разума и цели. Если монотеистический (единобожный) Космос — смотря упрощённо — управляется заранее предусмотренным "благотворным" замыслом, то вершиной Лавкрафтианской теогонии является слепой бурлящий хаос, обитающий во вселенной, очень далёкой от нашей, и не имеющий никакой иной цели, кроме как увековечивание самого себя. А как же человек, кардинальный элемент любой "традиционной" религии? Обычная случайность, совершенно ничтожная и незначительная.
Что же это за боги, населяющие звёздные бездны Лавкрафта, о которых говорится в ставшей одной из самых известных псевдобиблий, в пользующемся дурной славой Некрономиконе — "Аль-Азифе" — составленном безумным арабом Абдулом Альхазредом? Первоначальный перечень божеств (включая некоторые топонимические сведения) содержится в повести "Шепчущий во тьме" (1930), это: "Великий Ктулху, Тсатоггуа, Йог-Сотот, Р'льех, Ньярлатхотеп, Азатот, Хастур, Йан, Ленг, озеро Хали, Бетмура, Жёлтый Знак, Л'мур-Катулос, Бран, а также Великий Безымянный или Тот-Кого-Нельзя-Называть". Кратко проанализируем некоторых из них.
Самым могущественным и ужасающим, безусловно, является Азатот, "Первопроходец Тьмы". Непознаваемое и аморфное слепое существо, изрыгающее проклятия, булькающее и кипящее в центре Вселенной, образует пульсирующее ядро всего Космоса, его тёмное основание и корень. Возможно, мрачно предполагает Лавкрафт, странным образом переиначив девиз видного испанского поэта и драматурга "золотого века" эпохи Ренессанса — Педро Кальдерона де ла Барка (1600-1681), что сама Вселенная — есть не что иное, как сон Азатота — согласно этой туманной гипотезе, мы не более чем продукт ночного бреда безмозглого и сверхчеловеческого существа, которое, однажды пробудившись, может даже (что, с точки зрения Лавкрафта, не является такой уж экстравагантной гипотезой) принять решение всё уничтожить.
Теперь обратимся к Ктулху, самому популярному божеству в Лавкрафтовской вселенной, обитающему в затонувшем городе Р'льех, основанном им вместе со своими отродьями задолго до того, как люди заселили Землю. Поскольку эта маленькая планета, которую последние считают своей исключительной собственностью, на самом деле таковой не является, и прежде всего потому, что ожидая определённой конфигурации звёзд, неисключено, что Древние могут вернуться сюда с очень неприятными последствиями для "великого и прогрессивного" человечества. При соблюдении определённых космических условий, прогнозирует Лавкрафт в своём самом известном рассказе "Зов Ктулху" (1926), жрецы божества, которыми наводнён мир, "достанут Великого Ктулху из могилы, и тогда он пробудит Своих подданных и вернёт себе господство над Землёй. Освобождённые Великие Древние научат человека новым богохульствам, новым способам убийства и наслаждения, и вся Земля сгорит дотла в пламени экстаза и разврата".
Имена Йог-Сотота, "Находящийся-за-Краем" или "Ключ и хранитель Врат", из которых однажды вернутся другие существа, "беспорядочное скопление ослепительных радужных сфер, излучающих космическую угрозу" (см. "Ужас в музее", 1932), занимает центральное место в романе "Дело Чарльза Декстера Уорда", написанном в 1927-ом году, но опубликованном в 1941-ом, где главный герой подменён Доппельгангером (призрачным двойником), его предком, вызванным с помощью ужасных некромантических практик. Сущность, не поддающаяся объяснению человеческими категориями, он есть "безграничное бытие: Всё-в-Одном и Одно-во Всём; не просто творение пространственно-временного континуума, а сродни, не знающей пределов и превосходящей воображение и науку высшей конечной Силе, которую газообразный интеллект спиральных туманностей обозначает непереводимым Знаком".
Посланником богов является Ньярлатхотеп, "Ползучий Хаос" — помимо Дагона, он стал первым божественным инопланетным существом, появившимся в Лавкрафтианском корпусе — главный герой одноимённого рассказа "Ньярлатхотеп" 1920-го года. Слуга Азатота бродит по Земле в человеческом обличье, сея безумие среди людей и неоднократно проявляя себя как Маг, замаскированный под египетского фараона, готовый околдовать массы электрическими игрищами. Возможно, не лишним будет напомнить, что он явился объектом одного из самых страшных снов, приснившихся Лавкрафту в возрасте десяти лет, который он сам подробно описал в письме 1921-го года своему другу Рейнхардту Кляйнеру.
Остаётся упомянуть Хастура, единокровного брата Ктулху, он "Тот-Кого-Нельзя-Называть", Голос Великих Древних (уже присутствующий в романе 1895-го года "Король в жёлтом" Роберта У. Чемберса, из которого, помимо прочего, в вышеупомянутой повести "Шепчущий во тьме" также проистекает Жёлтый Знак) и Дагона — чьё имя напоминает о божестве из древнего семитско-месопотамского региона — о событиях которого рассказывается в одноимённой истории, впервые опубликованной Лавкрафтом в колонках любительского журнала "The Vagrant" в 1919-ом году. Также упомянем Шуб-Ниггурат, "Чёрную лесную Козу с тысячей младых", единственную женщину-демона в Лавкрафтианском пантеоне, как бы "супругу" Йог-Сотота и "мать" Великих Древних богов-близнецов Нуга и Йеба, на создание которой Лавкрафта вдохновила книга Артура Мейчена "Великий Бог Пан", чей культ "является одной из самых ужасающих традиций, унаследованных человечеством от до-человеческих времён" (из письма Генри Каттнеру от 16 апреля 1936 года).
Изображение слева: Сефиротическое древо Лавкрафтианского пантеона. Британский оккультист Кеннет Грант предположил, что описание Лавкрафтом Йог-Сотота как конгломерата "злокачественных радужных сфер", возможно, было вдохновлено сферами Древа Клифот. (см. "Файлы Некрономикона", под редакцией Дэниела Хармса и Джона Уисдома Гонсе, изд-во "Red Wheel/Weiser", 1998).
Этих нескольких подсказок вполне достаточно, чтобы в общих чертах обрисовать внеземную религию Говарда Филлипса Лавкрафта. Не слишком привыкший к благожелательным человеку культам (можно добавить, современным), он придумал мифографию, в которой жители подлунного мира и их завоевания — наука, технологии, прогресс и, так далее — это всего лишь Атомы, представленные перед непостижимой глубиной Богов. Единственное предусмотренное спасение — это полное незнание и игнорирование окружающей их Реальности, поскольку любые усилия, которые они предпринимают, в лучшем случае — не говоря уже о других! — приведут к гибели.
Таким образом, предметом Лавкрафтианского Мифоса является современный мир, фаустовский и антропоцентричный, во всём его трагическом величии – именно против него Лавкрафт мобилизует свою теогонию. Этот демиург космических пространств, Орфей четвёртого измерения, в полной мере пережил так называемый "Закат Западного мира" (1918-22) немецкого философа Освальда фон Шпенглера (1880-1936) — главный труд которого он читал и даже утверждал, что предвосхитил его тезисы (см. профессиональное исследование С.Т. Джоши "Г.Ф. Лавкрафт: Упадок Запада", Starmont House, 1990), — но он не сдался, увидев в разработке мифов, способных преобразить и преодолеть кризис его собственного времени, единственный способ остановить этот упадок — подобно другим фантастам, таким как Джон Р. Толкин в своём "Легендариуме" (1951-55) и Эрнст Юнгер в своих романах "Гелиополис" (1949) и "На мраморных утёсах" (1939). Ибо, если человеческой (слишком гуманной) литературы может быть достаточно чтобы до горького конца обличать то, чем мы являемся, то для того, чтобы увидеть трагическую величину западной Судьбы, требуется сверхчеловеческий, неизмеримый, глубинный ракурс обзора.
Отдавая иллюзии модернизма — его догмы, его эгалитаризм, культ прогресса любой ценой, дикую индустриализацию, безудержный капитализм, чрезмерную веру в рациональность — на откуп Великому Ктулху, Лавкрафт, почитатель науки и техники, но в то же время консерватор и антимодернист, эстет, преданный делу прогресса любой ценой, однако не способный встретить Взор Медузы Современности не прибегая к зеркалу мифологии, — показал кризис Запада, но в то же время и его величие. Что, в конечном счёте, одно и то же.
Ниже: Великие Древние: Ктулху, Йиг и Азатот. Художник Джейсон Энгл; рисунки из проекта "Cthulhu Poker Playing Cards" (колода покерных карт "Ктулху", 2020).
облако тэгов
