Он сказал это с мрачной решимостью, и второй помощник вздрогнул за стёклами бинокля.

— У меня мурашки по коже, Джордан!

Капитан Мэнсон усмехнулся.

— Вы чертовски суеверны, Джордан! — сказал он с ноткой восхищения в голосе, как будто суеверие — это редкий дар, который нужно ценить.

Джордан безоговорочно верил, и не был одинок в своей вере, что в Лондоне существует богатый синдикат, который страхует корабли и нанимает людей, чтобы от этих кораблей избавиться.

— Двадцатый век на дворе, Джордан. Сейчас так не бывает, — самодовольно сказал капитан.

— Человеческая природа не меняется, — пробурчал помощник в ответ.

— И вы действительно верите, что бедный Колдервуд ставит на водах призрачный буй, чтобы предупредить моряков об опасности? — капитан Мэнсон засмеялся и ласково посмотрел на неподвижную фигуру своего старшего офицера. – Вам необязательно сочинять эту сказку, — сухо сказал он.

— Впереди лоцманский катер, сэр!

Бдительный Бёртон прервал разговор, и капитан Мэнсон бросил приказ через плечо: «Стоп машина!».

Далёкий звонок в машинном отделении и ответный лязг сменились внезапной тишиной, когда грохочущие двигатели остановились.

— Я знаю, что я знаю, сэр, — упорно настаивал Джордан. — Мы с Колдервудом были старыми друзьями. Я не верю, что его смерть была результатом несчастного случая. Я уже слышал этот колокол — каждый моряк в этих водах слышал его в туманную погоду.

— Если это не было несчастным случаем, то это, стало быть, убийство, — резко сказал ему капитан. — Вы не должны этого больше повторять — очень вероятно, что человек, которого вы обвиняете, поднимется на борт через минуту.

— Да, у меня ужасное ощущение, что это он и есть, — тихо сказал Джордан. Он нервничал и волновался, весь звенел от опасений, которые даже себе не мог объяснить. Этот переход выдался тяжёлым. Два дня тумана над банками с блуждающими льдинами, усложняющими навигацию, и теперь снова поднимался туман. Шкипер понял то напряжение, которое переживал этот человек, и положил свою большую руку помощнику на плечо.

— Он был на «Королеве Карберри», когда она затонула, — сказал Джордан.

— В тумане, — отрезал шкипер, — всё может произойти. Они врезались в барк — всю ответственность нельзя возлагать на одного человека.

— Лоцманский катер идёт рядом, сэр.

Пляшущий свет с мачты катера попал под нос парохода по правому борту.

— Малый назад, — сказал капитан, и телеграфный звонок повторил его приказ. – Примите мой совет, — сказал он, обращаясь к первому помощнику. — Я старше вас; выбросьте из головы эти идеи о призраках, колоколах и… прочих глупостях. Молодому человеку так думать нехорошо — это похоже на болезнь.

— Возможно, сэр. — Джордан отошёл в сторону и оглянулся. Лоцманский катер юрко маневрировал, и тёмная фигура человека тянулась к лестнице.

— Он сможет поймать её?

— Он поймал, сэр.

Первый помощник не терпел промедления даже в лучшие времена; теперь он поднял свой мегафон.

— Уберите эту обезьяну с лестницы... Что ты делаешь? Всё в порядке?

— Да, сэр! — отозвался далёкий голос.

— Там на катере, убирайтесь отсюда! Убирайтесь, чтоб вас! Вы что, оглохли? — он повернулся, взявшись за фуражку.

— Лоцман на борту, сэр!

— Полный вперёд!

Зазвенел телеграфный звонок, и «дук-дук» двигателей сотряс мостик.

Низкий голос старшины окликнул с палубы.

— Туман сгущается.

— Это была всего лишь передышка, — кивнул шкипер. – Вы должны отслеживать землю, как только она забрезжит.

— Огни катера по носу левого борта, сэр, — сообщил Бёртон.

Старший помощник повернулся к трапу. На мостик поднималась неуклюжая фигура человека. Крупный мужчина, видимый в свете переборки, мимо который он поднимался, отличался бесформенностью и определённой неотёсанностью фигуры. Большое бледное лицо было несимметрично. Нос был искривлён, а рот перекошен. Его глубоко посаженные глаза горели яростно, как у человека, охваченного внутренней лихорадкой. Всё это Джордан увидел, глядя на человека с откровенной враждебностью. Затем он повернулся к капитану, когда вновь прибывший добрался до мостика.

— Лоцман, сэр, — доложил он.

— Прибыл на борт, сэр, — прорычал лоцман.

— А, лоцман! Хорошенькая ночь, — шкипер приветливо кивнул.

— Довольно милая, — коротко сказал лоцман. Он посмотрел на нактоуз.

— Сильный прилив? — спросил капитан.

— Приличный – как всегда бывает в это время года.

— Я так и полагал, — он дал свисток, и лоцман вздрогнул. Очевидно, в ту ночь на мостике было двое нервных мужчин.

— Дайте лоцману немного какао, — сказал капитан старшине, прибывшему по сигналу. – Нервишки шалят, лоцман?

— Не знаю, как тут не нервничать, — грубо сказал мужчина. — Болтаться на этом катере четыре часа – поневоле нервы сдадут.

Капитан Мэнсон кивнул.

— Так говаривал бедный Колдервуд. Вы помните Колдервуда?

— Да.

— Погиб на вашей лодке, не так ли? — небрежно спросил старший помощник.

— Припоминаю, — капитан Мэнсон был в настроении повспоминать, — вы выходили вести «Карпоник». Лодка вела его в Дувр, вы поднимали его по реке, и он врезался в парусное судно, на котором не было огней, и все погибли.

— Так и было. И это не моя вина!

В голосе лоцмана прозвучал вызов, и капитан рассмеялся.

— Не ваша вина! Конечно, нет, лоцман. Оба корабля затонули. Но как вы уцелели?

— Я схватился за спасательный пояс и выплыл с ним, — лаконично сказал мужчина.

— Вам повезло, — вмешался Джордан. — Происшествие стоило страховщикам немалых денег. Они тоже рассказывали много интересного.

Мужчина яростно повернулся к нему.

— Какая мне разница, что они рассказывали! Я исполнил свой долг. И мне этого достаточно. Они болтали, что кто-то застраховал груз, которого не было на борту, и что кто-то заработал четверть миллиона на этом барке, вставшем на пути «Карпоника».

— На барке без огней, — многозначительно сказал Джордан. — Никто так и не узнал, что это за корабль. Никого из его команды так и не подобрали. Для какого-нибудь негодяя было бы недурно покинуть корабль в нужный момент — крепкий железный корабль, — медленно сказал он. — Оставить его на якоре на пути парохода и застраховать несчастное отродье, в которое этот пароход врезался… Не так ли?

Капитан собирался в штурманскую рубку, но остановился.

— Ну да, лоцману и так всё известно об этом, — улыбнулся он. — Вы могли бы предотвратить это, если бы находились там и смогли помочь лоцману. Но вас там не было. Вопрос закрыт?

Гримвальд почти уткнулся своим большим лицом в лицо первого помощника. Джордан не дрогнул. В полумраке мостика он смотрел в глаза лоцману, и через мгновение Джордж Гримвальд с рычанием отвернулся к человеку за штурвалом.

— На полградуса восточнее, старшина, — сказал он.

— Почему? — спросил Джордан.

— Я веду этот корабль, — прорычал лоцман.

— Я спросил только из любопытства.

— Сильный прилив, я говорил вам.

— Но сейчас прилив должен идти на юг, — настаивал Джордан.

— Здесь коварное течение.

Слова, которые он ещё мог бы сказать в ярости, были остановлены сигналом дозорного с палубы. Лоцман посмотрел вперёд.

— Пароход по правому борту, сэр.

— Судно, идущее к берегу, — хрипло сказал лоцман.

Старшина принёс ему какао. Гримвальд бы с большим удовольствием выпил виски, о чём и сказал вслух.

— Не на этом корабле, — коротко ответил Джордан. — Мы довольно щепетильны в этом вопросе. Когда на борту шестьсот человеческих душ, мы не можем рисковать.

Джордан прошёл через мостик к тому месту, где второй помощник прижался к биноклю.

— Это ваш бинокль? – тихо спросил он.

— Мой. А что с ним не так? — ответил тот обиженно.

— Ничего. Но возьмите мой, он намного лучше подходит для ночной работы.

Гримвальд с тревогой смотрел на двух мужчин. В ту ночь для него всё было важно. Не о нём ли говорили люди, перебрасывающиеся тихими фразами? Кого же ещё они могут обсуждать? Он показал свои жёлтые зубы в искажённой улыбке. Затем взглянул на человека за штурвалом.

— Старшина, — он понизил голос, чтобы они не услышали, — о чём они шепчутся?

Рулевой задумчиво сплюнул на настил.

— Насколько я знаю, ни о чём, сэр.

Как же! Они говорили о нём. Они обвиняли его в крушении «Карпоника». Проклятье!

— Вы знали моего приятеля Колдервуда, не так ли?

— Да сэр. Он был хорошим человеком.

Гримвальд кивнул.

— Выпал за борт из лодки. Только он и я были в ней. Как вы думаете, это выглядит подозрительно?

Он быстро задал вопрос, и впечатлительный матрос охнул.

— Да благословит вас Бог, нет, сэр! – сказал он.

— Люди пустили слух, что я пытался заставить его сделать то, чего он не хотел, и что я испугался, когда он отказался, и выстрелил в него. Они об этом болтают, не так ли? Гляньте-ка!

Старшина посмотрел вниз и чуть не подпрыгнул. В руке Гримвальда был револьвер с длинным чёрным стволом, и нервные руки здоровяка дрожали на спусковом крючке.

— Застрелил его из этого, — хрипло прошептал он, — вот что они будут болтать и дальше. Они заявили, что я стал богачом, что я внезапно разбогател после крушения «Карпоника». Но это ложь. Старшина, деньги мне оставил дядя из Америки. Ясно?

— Думаю, вам не о чем беспокоится, — вежливо успокоил его моряк.

— Выставьте ещё градус на восток, — он украдкой взглянул на небольшую карту, которую вытащил из кармана. — Да, градус. Колдервуд выпал из моей лодки случайно.

Джордан внезапно обернулся.

— Вы снова изменили курс, лоцман, — резко сказал он.

Гримвальд кивнул.

— Впереди рыболовная флотилия, — ответил он.

Окуляры бинокля нервно зарыскали по морской глади.

— Ей-богу, у вас хорошее зрение! — сказал Бёртон. – Вот, я вижу их.

— Да, у меня хорошее зрение, — прорычал мужчина. — Я не верю в эти бинокли. Дайте мне взглянуть.

Он взял бинокль в руку, мгновение повозился с ним, а затем с грохотом уронил на настил.

— Осторожней! — Джордан с проклятием поднял свою любимую оптику.

— Не сломал ли я его? — медленно спросил Гримвальд.

Старший помощник тихо выругался, осматривая свой повреждённый бинокль. Затем подошёл к небольшой батарее разговорных трубок у ветрового стекла своего наблюдательного пункта.

— Капитан? — позвал он, когда раздался ответный звук. – Говорит Джордан, сэр! Да, всё в порядке, но я покидаю мостик на время, чтобы найти свой второй бинокль. Да, сэр! Смотрите в оба, Бёртон! — пробормотал он, проходя мимо своего подчиненного.

Глаза лоцмана проследили за ним, казалось, стремясь проникнуть в темноту, поглотившую его противника. Затем он снова повернулся к нактоузу, пожав плечами. Он вытащил из кармана плоскую фляжку и поднёс её к губам; затем, поймав взгляд рулевого, он протянул руку.

— Хлебнёте? – прошептал он.

— Нет, спасибо, сэр, не на дежурстве! — сухо сказал тот.

— Что ж, осталось ещё кое-что! — прорычал лоцман и подошёл к Бёртону. — Мы миновали ту рыболовную флотилию?

Бёртон кивнул. Он с тревогой смотрел вперёд. Звёзды, висевшие прямо по курсу, снова погасли.

Джордан вернулся на палубу со вторым биноклем, и они простояли десять минут, не разговаривая, глядя вперёд на медленно качающееся море; мало-помалу полоса тьмы на горизонте стала подниматься, как театральный занавес.

— Похоже, прямо впереди туман, — внезапно сказал Бёртон.

— Ничего, там ещё будут просветы. Мы войдем в туман через пять минут, — сказал Гримвальд.

Джордан снова подошёл к ветровому стеклу и нажал на звонок. Потом быстро повернулся к левому телеграфу и положил руку на рычаг.

— Уж не собираетесь ли вы снижать скорость? — прорычал Гримвальд.

— Именно.

— Убавить дыма? — усмехнулся лоцман.

— Убавить дыма, — подтвердил Джордан. И снизил обороты двигателей до половины скорости. — На борту корабля шестьсот человек, один лоцман и очень ценный груз.

— Я отвечаю за этот корабль! — громко сказал лоцман.

— Вы можете указывать нам путь, — Джордан был резок до грубости, — но я решаю, как быстро мы будем идти!

Шкипер, вызванный звонком, присоединился к компании, застёгивая пальто.

Джордан обернулся.

— Впереди туман, сэр! Я уменьшил скорость до половины.

Капитан Мэнсон нетерпеливо цыкнул.

— Вы правы! Через минуту мы не увидим палубы!

Сквозь клочковатую дымку впереди донесся меланхоличный вой сирены. Капитан с лёгкой улыбкой повернулся к лоцману.

— В такую погоду мне нравилось видеть вашего бедного друга Колдервуда на моём мостике. Малый ход!

По сигналу все старшины прибыли на свои места.

Повинуясь команде, заверещал телеграф, и раздался ответный звонок, прежде чем более медленный стук двигателей сообщил о снижении скорости.

Налетел туман. Серое облако поднялось из-под носовой части и накрыло корабль — кружащееся, клубящееся одеяло влажной дымки, скрывшее из поля зрения даже огни палубы. Затем внезапно погасли все фонари на переборках, и мостик погрузился в абсолютную тьму.

— Кто погасил переборки? Старшина, что, чёрт возьми, с фонарями?

— Я думаю, сэр, предохранитель не выдержал, — сказал приглушённый голос.

— Самый малый ход! — это был голос капитана, и снова зазвонил телеграф.

— Колдервуд, Колдервуд — всегда Колдервуд! — пробормотал Гримвальд. — Разве они не могут поговорить о ком-то другом? «Колдервуд мог всё предвидеть, Колдервуд мог вести судно с закрытыми проклятыми глазами!» Но Колдервуд мёртв… мёртв… мёртв!

Он говорил сам с собой вслух и не обращал внимания на туман, позабыв обо всём остальном, кроме того, что Колдервуд не уходил из его мыслей – лоцман не мог забыть лицо этого человека, его отчаявшиеся глаза, когда тот летел, барахтаясь, навстречу смерти с лоцманской лодки, и воду розовую от крови. Как Гримвальд наблюдал за ним, когда стоял, застыв с пистолетом в руке.

— Барк впереди!

Голос раздался из-под руки Гримвальда.

— Кто здесь? – вскрикнул он; но, спрашивая, он уже узнал голос.

Его волосы встали дыбом; он чувствовал, как его лицо съеживается и морщится от страха. Он хотел закричать и открыл рот; но звука не было. Потом он увидел...

Расплываясь в тумане рядом со старшиной возник призрачный силуэт человека.

Колдервуд!

Колдервуд, бледный и весь промокший, маленькие веточки водорослей свисали с его мокрой одежды. Силуэт медленно повернул голову, и его нижняя челюсть жалобно отвисла.

— Не стреляй в меня, Гримвальд! — заскулил он. — У меня молодая жена и ребёнок! Не стреляй в меня, Гримвальд! Я не могу разбить корабль! Я не хочу этого делать! Градус на север!

Последние слова предназначались рулевому, и штурвал медленно завращался.

— Есть, сэр!

Старшина ответил машинально, не сводя глаз с компаса. Гримвальд, съёжившись, пошёл вперёд, протягивая трясущиеся руки…

— Я не хотел убивать! – прохрипел он и упал на колени. — Клянусь! Пощади меня! Когда-то мы были друзьями – прошу милосердия! Милосердия!

Раздался крик капитана.

— Что там впереди? Смотреть всем!

— Впереди ничего не видно, сэр. Сплошной туман!

— Боже, я почти чувствую это!

Капитан вытер мокрый лоб, но Гримвальд ничего не видел и не слышал. Он смотрел с перекошенным ртом на Колдервуда и махал большими руками.

— Вернём всё назад! — пробормотал он. — Бери свой спасательный пояс, и у нас всё получится, Колдервуд! — он продолжительно и страшно засмеялся. – Давай, возьми свой спасательный пояс, — прошептал он. – А у меня есть свой. И они спасут нас. Не стой здесь и не смотри на меня, чёрт возьми! — прорычал он и выхватил револьвер. — Я уже стрелял один раз, и снова смогу выстрелить!

— Что это такое?

Джордан заметил это первым и чуть не вскрикнул.

— Что-то впереди, сэр!

Раздался предупреждающий испуганный крик наблюдателя.

— Руль на левый борт до отказа! Руль налево!

Это заговорил Колдервуд, и штурвал закрутился под рукой старшины.

— Боже мой! Полный назад!

Большой лайнер накренился, когда натужно загудели двигатели. Их гудение и выстрел сошлись воедино.

Джордан услышал выстрел, но он пристально смотрел на корпус впереди — тёмный корпус, который проносился мимо по правому борту, так близко, что можно было перепрыгнуть на его палубу.

Увидев, что опасность уходит в темноту ночи, капитан Мэнсон обернулся.

Он подошёл к распростёртой фигуре Гримвальда.

— Что случилось? — спросил он.

— Я не знаю, сэр. Кто-то приказал мне перенести руль на левый борт! — сказал бледный старшина.

Джордан присоединился к капитану, и вместе они опустились на колени рядом с Гримвальдом.

— Этот человек мёртв, — приглушённым голосом сказал капитан.

— Мёртв?

Бёртон отвернулся, слишком занятый своими делами, чтобы долго обращать внимание на это происшествие.

— Туман рассеялся, сэр!

— Мёртв? — Мэнсон поднял револьвер. – Но не застрелен?

Джордан рассматривал мёртвого человека при свете электрического фонаря.

— Его лицо… Лицо человека, который увидел… — Он внимательно смотрел на искажённые черты лица.

— Интересно, что же он увидел? — сказал он наполовину сам себе.

Он безнадёжно покачал головой.

Снаружи, под моросящим дождём, по улице шёл мужчина, засунув руки в карманы, подняв воротник куртки, склонив голову к груди. Он шёл вперёд, не обращая внимания на лужи, и замедлил шаг, когда подошёл к участку. Полицейский, которого он ожидал встретить у двери, отсутствовал.

Человек встал у подножия крыльца, стиснул зубы и медленно поднялся.

Он снова остановился в коридоре, который вёл в следственный кабинет…

— Странно получается с этим Томасом, — донёсся голос инспектора. — Я думал, он настроен встать на путь истинный.

— Это всё из-за его жены, сэр, — сказал констебль, и воцарилось долгое молчание, нарушаемое громким тиканьем часов.

— Почему же его жена выдала его? — спросил инспектор.

— А разве это она, сэр?

В голосе констебля прозвучало удивление, но человек в коридоре этого уже не слышал. Он прислонился к окрашенной стене, его рука была на шее, его худое небритое лицо побледнело, губы задрожали.

— Да, именно она выдала его, — сказал инспектор. Он говорил с рассудительностью человека, который наслаждается сообщением эксклюзивных новостей. – Вы знаете её?

— Немного, сэр, — прозвучал голос полицейского.

— Красивая женщина. Должно быть, нашла кого-то получше, чем Томас.

— Я думаю, что да, — сухо сказал констебль, и они оба рассмеялись.

— В этом причина, не так ли? Хочет избавиться от него, посадив в тюрьму — ну, я слышал о таких случаях...

Мужчина из коридора тихо выскользнул наружу. Его конечности дрожали, он чуть не упал на последней ступеньке и ухватился за ограду, окаймлявшую участок, чтобы удержаться в вертикальном положении.

Лил дождь, но он этого не замечал: он был потрясён, парализован только что услышанным. Он взломал склад, потому что она посмеялась над его попытками исправления. Он пытался пойти правильным путём, но она заставила его пойти по кривой дорожке... а затем, когда работа была сделана со всей его смекалкой, чтобы не оставить следов, она сразу же пошла в полицию и выдала его. Но это было бы ещё ничего. Женщины и раньше делали такое из ревности, в припадке безумного гнева на какое-то реальное или воображаемое недоразумение, но она сделала это намеренно, злобно, потому что любила какого-то мужчину больше, чем любила его.

Теперь он успокоился, увидев вещи очень ясно, и ускорил свой шаг, пока не пошёл быстро и легко, держа голову прямо, как в те дни, когда он начинал работать в брокерской конторе, а она зарабатывала чтением книг для престарелых дам в Бэлхэме.

Дождь стекал по его лицу, манжеты тонкой куртки прилипли к запястьям, брюки промокли от бедра до щиколотки. Он знал небольшой магазинчик на Коммершл-роуд, где продавали сыр, масло и дрова. Он вспомнил, что, когда покупал там за пенни кусок хлеба с сыром, женщина за прилавком разрезала сыр тяжёлым ножом, острым, только что заточенным... подумав об этом, он повернул в направлении магазина. Такие ножи обычно хранятся в ящике рядом с кассой вместе с пилой для бекона, тестером для молока и маленьким резиновым штампом, который в соответствии с законом используется для клеймения маргарина. Он знал, что окна в магазине будут закрыты ставнями, дверь заперта, и у него не было инструмента, чтобы взломать вход. Его «инструменты» были в руках полиции – раньше он задавался вопросом, как же их обнаружили ищейки, — теперь он знал.

Он чуть не заплакал с досады.

Тем не менее способ нужно было найти. Нож необходимо было достать. Он был ещё слаб после последнего срока каторжных работ, он не мог убить её руками, она была такая сильная и красивая. Ох, какая красивая!

Путаясь в мыслях, он пришёл к магазину. Маленький переулок освещал один уличный фонарь. Не было ни звука, кроме мрачной капели дождя, никого не было видно... Над закрытой дверью был световой люк, это был единственный возможный вход, он сразу это понял. Иногда их забывают закрыть на защёлку. Он встал на цыпочки и осторожно потрогал нижнюю часть створки. Его пальцы наткнулись на что-то, лежащее на уступе, и сердце подпрыгнуло. Это был ключ... Он достаточно знал о беспечном характере этих лавочников, чтобы не удивляться лёгкости, с которой можно было войти в магазин. Он вставил ключ в замок, повернул его и вошёл, осторожно закрыв за собой дверь.

В магазине было жарко, душный воздух наполнен резкими запахами продуктов — сыра и ветчины — и смолистым запахом дров. В его кармане были спички, но они промокли. Он обошёл полки и наткнулся на коробок. Зажёг спичку, заслоняя пламя рукой. Магазин был подметён и прибран на ночь. Гири были аккуратно расставлены по обе стороны от весов, поверх масла на сланцевой плите лежал кусок муслина. На прилавке виднелась записка. В ней были инструкции, написанные карандашом крупным неровным почерком «для Фреда». Тот должен был зажечь огонь, поставить чайник, налить молоко и подать «миссис Смит».

Фред был приходившим рано утром мальчиком, которому положили ключ. Радуясь такому замечательному стечению обстоятельств, зажигая спичку за спичкой, он искал тяжёлый нож с заострённым концом и только что отточенным лезвием. Он даже почувствовал некоторый восторг от той лёгкости, с которой он получил доступ в магазин, и ему безумно захотелось присвистнуть от ликования. Он нашёл нож. Тот был под прилавком с сильно изрезанной разделочной доской, обитой сталью. Он осторожно завернул нож в газету и вспомнил, что голоден. Отломил кусок сыра. Хлеба не было, но под рукой оказалась открытая банка детского печенья. С едой в руке и с ножом в кармане он продолжил свои поиски. За магазином была небольшая гостиная. Дверь была не заперта, и он вошёл.

Он поджигал спичку за спичкой, секунду поколебался, затем зажёг газовый светильник. Это была крохотная комната, обставленная дёшево, но аккуратно. На каминной полке стояли фарфоровые фигурки, на стене висело несколько дешёвых литографий и громко тикали часы. В полицейском участке тоже тикали часы... Он скривился, как будто от боли, нащупал рукой нож и улыбнулся.

Он сидел за маленьким столиком в центре комнаты и машинально ел, пристально глядя в стену перед собой.

Он делал для нее всё. Его первое преступление — несколько соверенов, извлечённых из денежного ящика — она вдохновила его на это. Её маленькие капризы, её небольшие экстравагантности, её тщеславие — все это было в основе каждого шага, который он делал... Тупо глядя в стену широко открытыми глазами, он анализировал свой путь.

На стене висел текст, на который он смотрел всё это время. Плохо пропечатанный текст, чёрный с золотом, разбавленный зелёным и ярко-красным, к сожалению, почти нечитаемый, с указанием в нижнем левом углу, что это было «Напечатано в Саксонии».

Ему нужно было тщательно подумать, но мысли непоследовательно уносились в сторону; незаметно для себя он сосредоточил свой взгляд на тексте в подсознательной попытке собрать свои мысли. Одна половина его мозга погружалась в картины памяти, другая половина без энтузиазма схватилась за слова на стене. Он смог прочесть только те, что были напечатаны заглавными буквами.

«Смотри... Агнец... Божий... Взявший... Грехи... Мира…». Три года каторжных работ за кражу со взломом, два срока по шесть месяцев за взлом и проникновение... За всем этим стояла она... Много лет назад он был прихожанином церкви, пел в хоре, и религия имела определённое значение для него. Странно, как такие вещи испаряются из жизни взрослого мужчины, как увядает сладостный цветок веры... Он женился на ней в управе Мэрилебона, и они поехали в Брайтон на медовый месяц. Она достаточно хорошо знала, что он не может позволить себе жить так, как они жили, но ему никогда не приходило в голову, что она догадывалась о том, что он ворует на своей работе, и когда она хладнокровно и с некоторым одобрением раскрыла свои знания, он был шокирован и ошеломлён.

«Смотри... Агнец...».

Смогла бы религия помочь ему устоять, если бы он оставался ближе к её учениям? — думал он, медленно жуя печенье с сыром, не отрывая глаз от аляпистого текста.

Он нашёл немного молока и выпил его, затем встал. Там, где он сидел, остались две лужицы воды, одна на полу, другая на столе, где покоились его руки. Он погасил свет, тихонько прошёл по магазину, прислушался и осторожно открыл дверь. Никого не было видно, и он вышел, закрыв и заперев за собой дверь. Он положил ключ на место, где он его нашёл, и быстро пошёл прочь. Тяжёлый нож, только что отточенный с острым концом, при каждом шаге тыкался в его бедро. У него появилось тревожное чувство, и он попытался понять его причину. Решил, что это тот текст из крохотной комнаты, и улыбнулся, а потом улыбка внезапно застыла на его губах. Он был не один. Человек вышел из темноты, быстро, бесшумно, и зашагал рядом с ним.

Томас остановился как вкопанный, и его рука скользнула в карман, где лежал нож.

— Чего ты хочешь? — резко спросил он.

Человек ничего не ответил. Его лицо было в тени. В какой одежде он был, как он выглядел, Томас не мог сказать, только то, что тот был высоким, изящно сложенным, легко двигался.

Повисла тишина...

— Пойдем, — сказал ночной человек, и грабитель беспрекословно последовал за ним.

Они шли молча, и Томас заметил, что незнакомец двинулся в том направлении, куда он сам хотел.

— Я сдамся… потом, — сказал он лихорадочно быстро. — Я положу ей конец — и всё прекратится!

Ему не показалось столь уж удивительным, что с самых глубин души он раскрывает сокровенные мысли своего сердца: он как должное принял убеждение, что незнакомец знает всё.

— Она вела меня ступенька за ступенькой всё вниз и вниз! — рыдал Томас, когда они шли бок о бок по узким улочкам, упирающимся в реку. — Сначала меня это беспокоило, но она задушила мою совесть — она смеялась над моими страхами. Я говорю вам, что она дьявол.

— Другие мужчины тоже говорили, мол, женщина искушала нас, — мягко сказал незнакомец. — Тем не менее, человек имеет собственные мысли и волю.

Томас упрямо покачал головой.

— У меня не было воли рядом с нею, — сказал он. — Когда я убью её, я снова стану человеком. — Он похлопал по карману, нож все ещё был там. — Если бы у нас были дети, это бы что-то изменило, но она ненавидела детей.

— Если бы ты был свободен от неё, ты мог бы стать человеком, — сказал незнакомец. Его голос был низким, ласковым и грустным.

— Да, да! — Томас охотно повернулся к человеку. — Вот что я имею в виду: она на моём пути. Если я убью её, я могу начать всё сначала, не так ли? Я мог бы вернуться, посмотреть в лицо всему миру и сказать, что накануне убил плохую часть себя, дайте мне ещё один шанс – и увидите!

Он сунул руку в карман и достал нож. Дождь лил, стучал по газете, обернувшей металл, и его рука дрожала от будоражащего желания обнажить тяжёлый клинок с серебристым краем и острием, похожим на острие иглы.

— Я не смог бы убить её руками, — сказал он, быстро дыша, — поэтому я добыл этот нож. Я чувствую, что должен это сделать, хотя ненавижу убийство. Я однажды убил кролика, когда был ребёнком, и это преследовало меня несколько дней.

— Если бы ты был свободен от неё, ты мог бы стать человеком, — повторил незнакомец.

— Да, да, — вор кивнул. — Это то, что я и говорю — я мог бы вернуться, назад к прежней жизни, — его голос сорвался.

Они поворачивали угол за углом, быстро пересекая большие улицы, ныряя в переулки, где рядами стояли тележки торговцев, прикованные цепью колесо к колесу, передвигались по убогим проулкам и пустырям.

Однажды сквозь небольшой просвет они увидели реку и три пришвартованных бок о бок баржи, которые медленно поднимались и опускались вместе с волной. На середине реки стоял корабль, и три его огонька слабо мерцали.

— Я войду в дом сзади, — сказал Томас. — В доме больше никого нет, кроме старухи — или не должно быть. Моя жена спит в гостиной...

— Если бы ты был свободен от неё, ты мог бы стать человеком, — сказал незнакомец.

— Да, да, да! — преступник был нетерпелив. — Я знаю это — тогда я свободен... — Он радостно засмеялся.

— Она утащила тебя на глубину, — мягко сказал ночной человек. — Она усердно препятствовала каждому шагу, который ты пытался делать во благо…

— Всё правильно, всё так, — сказал Томас.

— И все же ты никогда не смог бы уйти от неё. Ты был преданным, верным и добрым.

— И Бог знает, что это правда, — сказал мужчина и заплакал. — В болезни и здравии, в богатстве и бедности, — сказал он, и ему показалось, что незнакомец произносит эти слова вместе с ним.

Наконец они вышли на улицу, которая была более тёмной, более убогой, чем любая из её соседок.

Мужчины остановились у узкого прохода, ведущего на задворки.

— Я сейчас войду в дом, — просто сказал Томас. — Вы ждите меня здесь, и когда я вернусь, мы начнём нашу новую жизнь. Я убью её быстро.

Ночной человек ничего не ответил, и Томас нырнул в проход, повернул под прямым углом на узкую дорожку между деревянными заборами и так подошёл к шатким задним воротам.

Он открыл их и вошёл, попав в грязный маленький дворик, заваленный отбросами бедного домишки. Здесь же был обвалившийся птичник, и, когда он украдкой подошёл к дому, громко вскрикнул петух.

Как он и думал, задняя комната была пуста. Он толкнул окно. Оно немного поскрипывало, и он ждал, пока петух снова пропоёт и замаскирует звук. Затем он вскочил на подоконник и проник в комнату.

Острие ножа прорезало тонкую одежду на нём, и он почувствовал кольнувшую боль в ноге. Он вынул нож из кармана и ощупал лезвие — затем он осознал, что в комнате кто-то есть.

Он крепко сжал нож, вглядываяь в темноту.

— Кто здесь? – прошептал он.

— Это я, — сказал знакомый ему голос, голос ночного человека.

— Как… как вы тут оказались? — он был поражён и сбит с толку.

— Я пошёл с тобой, — сказал голос. — Давай освободимся от этой женщины — она погубила тебя, она — сорняк, оплётший твою душу.

— Да-да, — прошептал Томас и, протянув руку, нашёл руку незнакомца.

Так вместе они вошли в комнату женщины.

На полке горел дешёвый ночник. Она лежала, свесив одну голую руку с постели, её грудь мерно поднималась и опускалась. (Недавно он видел что-то ещё, что однообразно поднималось и опускалось; что это было? Да, баржи на реке!)

Она была вызывающе красива и во сне улыбалась. Какое-то движение мужчины обеспокоило её, потому что она шевельнулась и пробормотала имя – и это было не имя того, кто стоял над ней с ножом в трясущейся руке.

— Ты любишь её?

Голос незнакомца был очень мягким.

Муж покачал головой.

— Когда-то… я так думал… теперь… — Он снова покачал головой.

— Ты ненавидишь её?

Вор серьёзно смотрел на спящую женщину.

— Я не ненавижу её, — просто сказал он. — Я служил ей, потому что это был мой долг...

— Пойдём, — сказал незнакомец, и они вместе вышли из комнаты.

Томас отпер дверь, и они снова оказались в унылой ночи.

— Я не люблю её, я не ненавижу её, — наполовину сам себе сказал он. — Я пришёл к ней, потому что я всегда исполнял свой долг перед нею — работал и воровал, а она предала меня. Поэтому я решил убить её.

Нож все ещё был в его руке.

В молчании они шли обратно тем же путём, которым пришли, пока не достигли небольшого проулка, ведущего к реке.

Они свернули туда.

В конце проулка был пролёт каменной лестницы, и они услышали лязгающий плеск воды, омывающей её.

Томас размахнулся и запустил нож в реку, и чей-то голос окликнул его со стороны ступенек.

— Это ты, Коул?

Его сердце почти перестало биться. Голос был жёстким и твёрдым. Томас моргнул, как будто проснулся ото сна.

— Это ты, Коул? Кто там?

Томас увидел лодку у подножия лестницы. В ней было четверо мужчин, и один держался за лодочный крюк, вставленный в железное кольцо, торчащее из камня лестницы.

— Я, — ответил вор.

— Это не Коул, — с отвращением сказал другой голос. — Коул не придёт — он напился.

В лодке послышался тихий разговор, затем раздался властный голос.

— Ищешь работу, дружок?

Томас спустился на две ступеньки и наклонился вперёд.

— Да, я ищу работу, — сказал он.

Ворчливый голос сказал что-то насчёт того, что они упустят прилив.

— Ты умеешь готовить еду?

— Да, я умею готовить.

Он работал на кухне в тюрьме.

— Запрыгивай. Зачислим тебя завтра. Мы идём в Вальпараисо и обратно. Как тебе это? Подходит?

Томас молчал.

— Я не хочу возвращаться обратно, — сказал он.

— Мы найдем другого человека получше для обратного пути – запрыгивай!

Он неуклюже сел в лодку, и офицер на корме отдал приказ.

Лодка отошла, и тогда вор вспомнил о ночном человеке.

Он смог увидеть его яснее, чем когда-либо прежде. Тот был сияющей фигурой, стоявшей на краю тёмной воды, с простёртыми на прощание руками.

Томас увидел лицо, красивое и приветливое. Он увидел слабый свет, который, казалось, окружал незнакомца.

— Смотри... — пробормотал Томас в лодке. — Такой же странный, как тот текст... До свидания, прощайте, сэр…

— С кем ты говоришь, приятель? — спросил моряк, который грёб.

— Тот… человек, который был со мной, — сказал Томас.

— С тобой не было никого, — презрительно сказал матрос. — Ты был один.