В сентябре в серии "Звезды научной фантастики" выйдет роман Таде Томпсона "Роузуотер", который совсем недавно получил премию Артура Кларка и был номинирован ещё на полдюжины жанровых премий, включая премию Британской ассоциации научной фантастики и мемориальную премию Джона Кэмпбелла.
2066 год, Нигерия. Роузуотер – город, построенный вокруг Звезды Полынь. Такое прозвище получил огромный инопланетный объект, доступ к которому преграждает биокупол, непроницаемый для человеческих технологий. Его прибытие изменило Землю: в воздухе теперь парят ксеноспоры, человечество начинает меняться, а США стали закрытой зоной, уйдя в полную изоляцию. В Роузуотере собираются ученые, военные и представители почти всех стран мира, а также отчаявшиеся и смертельно больные люди. Кто-то из них хочет заглянуть за непреодолимую стену. Кто-то жаждет исцеления, ведь Полынь способна вылечить любую болезнь на свете и даже оживить мертвых. Все ждут, что иная жизнь, наконец, ответит на многочисленные вопросы людей. Но она молчит.
Кааро – правительственный агент с криминальным прошлым. Он – последний человек, который был внутри биокупола, и возвращаться туда не желает. Но когда что-то начинает убивать таких же агентов, как он, Кааро придется лицом к лицу столкнуться с собственной мрачной историей и понять, что контакт с внеземным разумом может произойти вне зависимости от того, хотим мы того или нет.
Из отзывов на роман:
«Роузуотер» — это блестящая научная фантастика, роман, находящийся на переднем краю современного развития жанра.
Адам Робертс, The Guardian
Впечатляющий, знаковый роман, прекрасно написанный, мрачный, тревожный и полный оригинальных идей.
Адриан Чайковски, лауреат премии Артура Ч. Кларка
Это не традиционная история о жадных инопланетянах, нет, «Роузуотер», это роман о трансформации и метаморфозе, один из самых глубоких и изобретательных текстов об инопланетном вторжении, вышедших за последние десятилетия.
Locus
Идеальный роман для поклонников «Нейроманта» Уильяма Гибсона, эта непредсказуемая, неожиданная книга исследует проблему хрупкости разума и того, как память конструирует нашу личность.
Спустя пять лет после событий «Водоворота» корпоративная элита Северной Америки скрывается от хаоса и эпидемий на глубоководной станции «Атлантида», где ей приходится обитать бок о бок с рифтерами, людьми, адаптированными для жизни на больших глубинах. Бывшие враги объединились в страхе перед внешним миром, но тот не забыл о них и жаждет призвать всех к ответу. Жители станции еще не знают, что их перемирие друг с другом может обернуться полномасштабной войной, что сам микроб, уничтожающий все живое на поверхности земли, изменился и стал еще смертоноснее, а на суше власть теперь принадлежит настоящим чудовищам, как реальным, так и виртуальным. Но посреди ужаса и анархии появляется надежда – лекарство, способное излечить не только людей, но и всю биосферу Земли. Вот только не окажется ли оно страшнее любой болезни?
Напряженное, мощное и прекрасно написанное завершение трилогии «Рифтеры», похожее на полный адреналина сплав «Большой глубины» Артура Кларка и «Нейроманта» Уильяма Гибсона. Сама же трилогия – это важное и значительное произведение в жанре научной фантастики начала XXI века.
Publisher’s Weekly
«Бетагемот» — наиболее увлекательная и продуманная книга трилогии «Рифтеры». Полный фирменного «черного» юмора Уоттса и захватывающих, хотя порой и ужасающих картин будущего, «Бетагемот» закрывает один из самых сложных, но интересных циклов, который мне довелось прочесть за последние десять лет.
Представляем вам новую книгу в серии "Звезды научной фантастики" — долгожданный роман Цезария Збешховского"Всесожжение", одна из самых нашумевших книг польской научной фантастики последних лет, причем в русском издании будет не только сам роман, но и рассказы, примыкающие к нему.
Это мир, который пережил Апокалипсис – год Зеро – и даже этого не заметил. Это мир, в котором можно обмениваться мыслями, чувствами и воспоминаниями, как файлами. Это мир, в котором идет война с Саранчой – мутировавшими людьми, чьих целей никто не знает, а с территориями, захваченными ее войсками, потеряна связь. Это мир, в котором искусственные интеллекты и модифицированные офицеры и солдаты превратили сражения в вид искусства; мир, в котором душа – не метафора, а вполне реальное явление. Францишек Элиас, наследник корпорации «Элиас Электроникс», вместе со своей семьей укрывается от войны в огромном семейном поместье, в Высоком замке, еще не подозревая, что скоро станет свидетелем невероятных ужасов, связанных с самой сущностью этой реальности. А на орбите планеты снова появляется «Heart of Darkness», межпространственный корабль, который когда-то сгинул в глубинах космоса. Теперь, попав в пространственно-временную петлю, он сам превратился в непроницаемую загадку, возвращаясь уже в шестой раз. Корабль не выходит на связь, не передает никаких сигналов, неизвестно, что или кто находится на его борту. Понятно лишь одно: перед исчезновением он обнаружил нечто невообразимое даже по сравнению с целью своей миссии — найти Высший Разум.
Из отзывов на книгу:
«Всесожжение» — динамическая смесь размаха Нила Стивенсона, мрачности Питера Уоттса и щепотки-другой парадоксальности Филипа Дика. Такие книги случаются невероятно редко, но когда уж появляются, то неизменно оказываются в центре читательского внимания.
Powergraph
«Всесожжение» — это роман, который не может остаться незамеченным по трем простым причинам. Во-первых, в Польше так как Збешховский больше никто не пишет. В этом тексте сочетаются совершенно фантастическая сценография, множество идей и динамичный сюжет. Во-вторых, мир, описанный Збешховским, действительно привлекает и стоит обсуждения. Это чрезвычайно богатое, динамичное полотно, одновременно крайне интригующее и требующее глубокого анализа. В-третьих, «Всесожжение» – это просто красивая история.
Poltergeist
«Всесожжение» – превосходный научно-фантастический роман, интригующий своей суровой атмосферой, размахом видения и превосходным стилем. Определенно, одна из самых интересных фантастических книг года.
Kawerna
Цезарию Збешховскому удалось создать очень хороший роман. «Всесожжение» сочетает в себе быстрый темп действия с глубоким содержанием. Сосредотачиваясь на интересном главном герое, автор не забывает о создании и раскрытии представленного в романе мира. Это роман самой высокой пробы, отражающий технологические импульсы нашего времени.
Гильдия польской литературы
«Всесожжение» — это амбициозная книга, сложная и одновременно актуальная. Несмотря на жесткость и мрачность повествования, автор не оставляет читателя с чувством пустоты и потери, он, к счастью, предлагает решение, способное вдохновить на надежду. Такие тексты очень редки, ведь столь уникальная и масштабная картина в фантастических романах встречается далеко не всегда.
Отличные новости! В продажу поступил (точно поступил, мы проверили) роман "Идеальное несовершенство"Яцека Дукая, которую уже сегодня можно заказать в официальном интернет-магазине издательства Book24. И помните, товарищи, каждый купленный экземпляр "Идеального несовершенства" приближает день выхода на русском языке "Льда"!
"Идеальное несовершенство" — Один из самых уникальных романов о будущем в мировой литературе, для которого переводчику Сергею Легезе с помощью автора, кажется, впервые пришлось изобрести для русского языка целую новую систему склонений, местоимений и окончаний для нового рода будущего, так что читать этот роман поначалу очень непривычно. Подробнее о процессе перевода "Идеального несовершенства" и прочих реалиях переводческой жизни можно почитать в шикарном интервью Сергея Легезы команде сайта АСТ.
Головоломный сюжет, подлинное ощущение будущего, которое представляется совершенно иным и не похожим на настоящее, мир, в котором тело – ничто, само понятие личности изменилось, как и понятие человека. Дукай заново изобретает образовательные процессы, семейные отношения, моду и даже язык. Но прежде всего он показывает результаты генетического улучшения человека и активное проникновение искусственных интеллектов и технологий виртуальной реальности, а также возникающие в результате новую социальную иерархию и гендерную картину.
Аннотация:
В конце XXI века Земля отправляет к странной астрофизической аномалии исследовательскую экспедицию, но, не добравшись до цели, корабль исчезает. Его находят спустя несколько столетий, в XXIX веке, и на борту погибшего судна оказывается лишь один астронавт, Адам Замойский. Он не помнит, что произошло, не понимает, как выжил, и к тому же не значится в списке экипажа, но не это тревожит его в первую очередь. Адам попал в мир, где изменилось само значение слова «человек», где модифицировался язык, где реальность воссоздается, где она изменяема, а само понятие личности трансформировалось до неузнаваемости. Здесь конкуренция является двигателем эволюции, и побеждает тот, кто лучше контролирует ресурсы планеты и сами законы физики. Здесь идет сложная борьба за власть между людьми, инопланетными цивилизациями и постчеловеческими созданиями. Это мир, которому грозит непредставимая опасность, и, как не парадоксально, какое-то отношение к ней имеет таинственный и примитивный пришелец из прошлого, оказавшийся ключевой фигурой игры, ставки в которой он не может даже представить.
Из отзывов на роман:
"Яцек Дукай взял лучшее от "Города перестановок" Игана, предвосхитил находки "Квантового вора" Райаниеми и описал интриги, достойные кисти Мартина в "Песни льда и огня", синтезировав потрясающую постсингулярную научную фантастику. "Идеальное несовершенство" потрясает воображение и заставляет мозг читателя работать на повышенных оборотах."
Green Bear
"Большой подарок для нф-гиков. Любителям твердой научной фантастики очень советую. Думаю, поклонники Уоттса, Игана, Стросса и Райаниеми будут в восторге".
Чтение этого романа – настоящая головоломка, прекрасная тренировка интеллекта. Вы находитесь в постоянном напряжении, но к концу чтения, несомненно, получите удовольствие.
Katedra
При чтении "Идеального несовершенства" вам лучше смириться с невозможностью предвидеть дальнейшие повороты сюжета и действия героев. Тут все не то, чем кажется изначально. Этот роман по-настоящему сумеет вас удивить.
Polter
В "Идеальном совершенстве" есть юношеский оптимизм. Вера в прогресс, интеллект, развитие, открытый мир неограниченных возможностей. И это радует – слишком часто в НФ сейчас доминируют пессимистические нотки.
Esensja
Ну и вот вам напоследок ещё ряд аргументов в пользу прочтения "Идеального несовершенства". Итак, почему его обязательно стоит прочесть?
Во-первых, потому что это красиво (С). Причем — я бы настаивал на такой вот формулировке, даже сняв всю присущую ей ироничность. Роман и правда хорошо сделан. Он, казалось бы, начинается на полуслове, обрушиваясь на читателя бесконечным количеством незнакомых деталек чужого мира — но почти каждая деталь этого мира найдет свое внятное пояснение, расшифровку или хотя бы ремарку в тексте романа. Это — высокий класс авторского умения, как по мне.
Во-вторых это густое переплетение элементов будущего, в которое достаточно легко поверить — хотя картинка и оказывается из тех, что могут нас не обрадовать (все же Дукай довольно честно ставит вопросы насчет моделей постчеловечества не только в плоскости, так сказать, технологической; его не меньше интересуют сдвиги в пространстве социальном и, как следствие, этическом; а этика, с точки зрения автора, становится довольно пластичной в мире, где человеческое тело остается лишь протезом даже в тех точках пространства, где формальная "человечность" все еще остается осью построенного общества).
В-третьих, потому что такого рода книги — явления в достаточной мере уникальные, чтобы не проходить мимо них. По крайней мере, читатель всегда может если не догнать, так согреться — в смысле составить для себя впечатление, что такое хорошая НФ и насколько дружественны тут нынче интерфейсы для всякоразных отчаянных гуманитариев (включая в число этих вот и меня самого, кстати).
В-четвертых, роман прекрасная иллюстрация к вопросу "есть ли жизнь на Марсе" — в смысле, существует ли "hard-SF" за рамками англоязычной литературы; да, видим мы, существует; причем, она в силах быть хорошей научной фантастикой, оставаясь еще и хорошей литературой. Остается лишь позавидовать, что такое удалось в Польше.
Наконец, в-пятых, этот роман привлекателен тем, что оставляет шанс для каждого из нас перед лицом будущего; шанс понять и шанс сохранить достоинство там, где изменения неизбежны. Так что — ждем и смазываем механизмы, чего ж уж.
1. Яцек Дукай — один из самых ярких, самобытных польских авторов твердой НФ.
2. Дукай взял лучшее от "Города перестановок" Игана, предвосхитил находки "Квантового вора" Райаниеми и описал интриги, достойные кисти Мартина в "Песни льда и огня".
3. Тот редкий случай, когда в твердой НФ есть история героев и даже сюжет!
4. "Идеальное несовершенство" подготовит вас к любым достижениям науки и техники в ближайшие пять-шесть веков.
5. А также роман позволит прочистить, разогнать и раскрутить шестеренки вашего интеллекта на максимальные обороты.
Писатель, составитель антологий, эксперт по польской фантастике Владимир Аренев добавляет:
1. Я не назову Яцека Дукая "лицом современной польской фантастики" или "флагманом" -- нет. Он настолько опережает большинство своих коллег, что говорить разве что можно о "форпосте". Дукай всегда впереди и чуть в стороне: им восхищаются и любители жанровой твёрдой НФ, и читатели мейнстрима. Пожалуй, единственное сопоставимое по дарованию и масштабу имя -- Станислав Лем, но Дукай, на мой взгляд, выбирая между идеей и художественной составляющей не пренебрегает последней.
2. Каждая книга Дукая -- событие, без малейшего преувеличения и каких-либо скидок на пафос рекламных постов. Он умеет раздражать, вызывать недоумение описываемым миром, быть некомфортным для читателя поначалу -- но когда вы преодолеваете первых несколько страниц и начинаете понимать, как всё устроено, вы восхищаетесь тем, насколько автор умеет отстраивать создаваемый им миром и насыщать его оригинальными идеями.
3. Каждая книга Дукая -- это неожиданность. Предыдущий читательский опыт вам не поможет: в новый мир вы входите без карт и компаса, но путешествие того стоит.
4. Официальные переводы Дукая -- это кропотливая работа переводчика Сергея Легезы, вычитанная и завизированная лично автором. В случае с Дукаем это особенно важно, поскольку у него "как" важно не менее, чем "о чём".
5. "Несовершенство" Дукай написал в тридцать лет. Если задуматься, это потрясает: Кинг в тридцать лет издал "Сияние", у Лема только вышли "Астронавты", Анджей Сапковский ещё не взялся за перо... У Дукая это -- третий роман, после "Чёрных океанов", "Иных песен" и ряда мощнейших повестей.
И подводит итог Николай Кудрявцев:
1. Яцек Дукай – главная звезда польской фантастики и литературы начала XXI века, которого называют «настоящим приемником Станислава Лема».
2. Дукай — Семикратный лауреат премии имени Януша А. Зайделя, четырехкратный лауреат премии имени Ежи Жулавского, лауреат Европейской литературной премии, премии фонда им. Костельских, медали «За заслуги в культуре Gloria Artis».
3. «Идеальное несовершенство» — один из самых необычных и уникальных романов, выходивших в жанре НФ за последние пятнадцать лет, аналогов которому практически не найти.
4. Завораживающая своей красотой и масштабностью панорама прогресса человеческой цивилизации, совмещающая строгость научной фантастики в духе Питера Уоттса с выверенным стилем и увлекательным сюжетом.
5. «Идеальное несовершенство» — это настоящая головоломка, проникнутая верой в прогресс и интеллект, редкий пример оптимистического взгляда на будущее человечества.
В феврале в серии «Звёзды научной фантастики» выходит роман Яцека Дукая «Идеальное несовершенство» в вашем переводе. Насколько нам известно, Яцек Дукай знает русский язык и очень трепетно относится к переводам, сам их проверяет и авторизует. Как обстояла ваша работа над переводом «Несовершенства»?
К тому моменту, как я начал переводить роман, у меня уже был опыт общения с автором: мы довольно много переписывались, пока я переводил «Иные песни». Яцек Дукай и правда очень требовательный автор. Требовательный, прежде всего, к себе — но оттого и к другим, и к переводчикам — в частности. Насколько мне известно, он не менее плотно общается и с переводчиками его романов на английский (в частности, с теми, кто работает над переводом его opus magnum, романа «Лед»). К тому же он действительно хорошо знает русский (достаточно хорошо, чтобы, например, поддерживать двуязычную беседу с русскоязычными — и украиноязычными, кстати, — читателями, как это было на прошлогоднем львовском «Форуме издателей»). Он — представитель того поколения, которое учило русский в школе, к тому же, он активно возобновлял эти свои знания, пока работал надо «Льдом» (сбор материала предполагал обильное чтение русскоязычных первоисточников).
И именно из-за Яцека Дукая я получил эдакий переводческий «стокгольмский синдром». Существует ведь два полюса реальных переводческих стратегий: первая — «дополняй-и-объясняй», где переводчик тянет автора к читателю, выступая одновременно почти соавтором («boromir smiled», в общем); вторая — суровый буквализм, где калькируются авторские языковые решения; первая стратегия притягательна и всегда позволяет переводчику говорить «это не бага, а фича», вторая — всегда отчего-то довольно мучительна, ресурсоемка и часто находится в шаге от решений, имеющих лишь частичное отношение к художественному переводу (и еще тут всегда возникает проблема контроля за редактированием, необходимости предварительно объяснять, отчего в этом конкретном месте абзац выглядит именно так, как он выглядит).
И вот я отослал перевод «Иных песен» автору — и оказалось, что он (вот кто бы мог подумать!) куда больше ценит то, что сделал он сам, чем переводческие «изменения-и-дополнения»; пометок вроде: «тут в польском тексте другое слово» или «этих слов в романе нет» — оказалось в возвращенном куске текста в количестве. Плюс именно в переписке с автором пришлось вырабатывать и тот специфический язык «польского текста о грекоцентричном мире, работающем на основе метафизики Аристотеля», который, полагаю, не мог не вызывать некоторый ступор у неподготовленного читателя.
Но отчего приятно работать с Дукаем — он не только ставит переводчику вопросы и говорит о своих сомнениях; он активно помогает понять, что именно автор хотел сказать, используя такие-то и сякие-то приемы или вставляя вот это вот заковыристое слово, которое — нет, совершенно не нужно заменять более простым и понятным аналогом. Такая работа очень дисциплинирует переводчика, закрепляет в голове определенные ориентиры и дает представление о твоей, как переводчика, свободе при обращении с авторским текстом.
Когда позже я работал над переводом «Сезона гроз» Сапковского, именно это мешало сильнее всего: с одной стороны, был авторский язык (усложненный специфической лексикой, где Сапковский с удовольствием показывает свою языковую эрудицию или где он начинает играть со стилями); с другой стороны — корпус текстов «геральтианы», очень целостно переведенной Е. Вайсбротом (но язык которой стал «вайсбротовским» не в меньшей степени, чем он был «сапковским»). Первый вариант показался мне куда честнее, а вот читатели раз за разом спрашивали недоуменно: «а зачем же такие странные слова в привычном нам Сапковском?».
А общаетесь ли вы во время работы с другими авторами?
Это довольно коварный вопрос. В принципе, у переводчика необходимость общения с автором возникает как минимум когда становится ясным пространство непонятности и непонятости текста. А это, во-первых, это система ономастики и топонимов: в польском языке принято переносить в текст иностранные названия, имена и фамилии ровно так, как они пишутся на языках, откуда взяты; соответственно, раз за разом возникают вопросы «как это звучит» (поскольку для привыкшего к кириллице человека отнюдь не прозрачным является соответствие «Peugeot» и «Пежо», например). Во-вторых, это скрытые цитаты, которые отнюдь не обязательно улавливаются переводчиками (например, любое пафосное изречение героев Яцека Пекары о Христе заставляло забивать фразу в поисковик — не является ли она оригинальной или измененной евангельской цитатой; ровно так же в русском переводе Сапковского утерян целый ряд скрытых цитат, которые автор использовал в «Саге о Геральте»). Наконец, в-третьих, это социальный и культурный контекст упоминаемых авторами реалий (например, в любом романе, действие которого происходит между 1950-ми и 1980-ми годами, во времена ПНР, всегда есть понятные для польских читателей, но совершенно неявственные для читателя иноязычного культурные маркеры — всякоразные соответствия нашего «брежневского застоя» или «кукурузы — царицы полей»).
Но тут проблема, как мне кажется, в другом: переводчик, чтобы начать искать ответы на возникающие по тексту вопросы, должен вообще понять, что он столкнулся с чем-то, что этот вопрос подразумевает. И — да, тут-то общение с автором может помочь. Скажем, когда я переводил несколько повестей и рассказов из цикла «Последняя Речь Посполитая», подсказки автора, густо намешавшего в рассказы культурных (и поп-культурных) реалий, привычных для простого поляка, были очень и очень полезны.
Действие «Идеального несовершенства» разворачивается в будущем, в XXIX веке, в мире, в котором люди уже не вершина эволюции, а лишь меньшинство среди новых «постлюдей». Они — новая ступень в стремлении людей к совершенству, интеллект без тела, который при необходимости можно перенести в любое тело. Поэтому, чтобы избежать проблем с использованием родов (когда пол собеседника неясен или неизвестен), был разработан новый грамматический род, и вам в процессе перевода на русский по сути пришлось изобретать новые склонения, местоимения и окончания для этого грамматического рода. Как вы справлялись с этой переводческой задачей?
С этой переводческой задачей мы справлялись на пару с автором, поскольку для Дукая именно этот момент перевода очень важен (например, он говорил, что местоимения и склонения из «Идеального несовершенства» вполне прижились в среде польских трансгендеров — то есть, начали реально влиять на мир «здесь-и-теперь»). Я предложил несколько развернутых вариантов: как звучит местоимение, какие могут быть окончания, каких окончаний быть НЕ может, несмотря на всю их благозвучность для чужого уха. Пару раз мы поиграли с довольно большими — с главу-две — кусками текста, чтобы понять, что выходит и как это будет работать. В конце концов, остановились на варианте, который в базовых своих решениях оказался достаточно близок к авторскому.
Однако, усложненность задачи с этой игрой-в-новый-род-вне-родов состояла еще и в реалиях мира, описанного автором. Любое постчеловеческое существо в романе Дукая может принимать произвольный вид (или хотя бы разрешенный в рамках текущей Традиции, своего рода базового свода законов и установлений, регламентирующих характер жизни в локальных пространствах места и времени) — в частности, мужской или женский. Во всех случаях, когда в тексте речь идет о реакциях этой т. н. «манифестации», используется род плоти этой манифестации (мужской или женский, в привычной для нас грамматике); когда же речь идет о том, кто таким вот образом «манифестируется» — снова используется грамматика постчеловеческих сущностей. Это довольно выматывает в смысле необходимости отслеживать соответствие текста придуманным автором (и отчасти переводчиком) правилам и, возможно, кажется несколько переусложненным, но к этому довольно быстро привыкаешь.
Впрочем, Дукай и вообще уникальный в отношении работы с языком автор: чуть ли не для каждого своего произведения он создает языковые формы, которые соответствуют самой логике этого мира; порой это кажется ужасно расточительным — но это безумно интересно в смысле и переводческого усилия в том числе.
Часто ли вы работаете с текстами, для которых автор создает новый язык, новые категории или сложную терминологию?
Короткий ответ был бы: достаточно часто. Длинный — подразумевал бы обширную экскурсию в особенности польской фантастики (особенности не только языковые, но и идейные, культурные, идеологические). В сокращенной версии можно обратить внимание, что польские авторы — начиная с Лема и, особенно, с т. н. «социологической фантастики» 1970-80-х (круг авторов, идейно и идеологически близких к Янушу Зайделю), — активно играют на поле, скажем так, «миростроительства». До какого-то момента это выполняло функцию защитной реакции на цензуру, однако — вошло, кажется, в привычку. Сначала меня эта фонтанирующая креативность каждого второго читаемого текста несколько смущала, но потом стала радовать. Поскольку — это ведь очень честная работа: если ты создаешь мир, отличный от нашего, ты должен понимать, что отличаться он будет и в способах называния/описания окружающей действительности. Российские авторы, кажется, очень редко обращают внимание на такую возможность (и тем, кстати, ценней, когда — обращают: как это делает великолепный Сергей Жарковский, например).
Для польских авторов — это довольно разная игра. Дукай, например, может создать свой специфический язык (как он делал это в «Идеальном несовершенстве» или в романе «Лед»); Павел Майка в романе «Мир миров» (тут так и хочется написать «Мир міров», поскольку в названии есть эта отсылка к концу войны — и зеркалка по отношению к «Войне миров»Г. Уэллса) — создает густое варево описаний мира, измененного инопланетным вторжением и материализованными национальными легендами; Лукаш Орбитовский в своих рассказах активно использует молодежный сленг... Примеры можно было бы длить и длить.
Можете рассказать, над какими переводами работаете сейчас, или пока это тайна для читателей?
Я бы скорректировал этот вопрос следующим образом: «чего ждать в обозримом будущем» (имея в виду те переводы, которые сданы в издательства — или работа над которыми продолжается и не представляет собой информацию, разглашать которую пока что рано).
Во-первых, буквально с недели на неделю выходит пятая антология, которую прекрасный писатель и не менее талантливый составитель сборников Владимир Аренев делает для украинского издательства «Клуб семейного досуга». Это сериясборников, первый из которых вышел еще в 2015 году — и они, как мне кажется, достаточно оригинальны по своему составу: тут собраны как отечественные, так и иностранные авторы; в числе последних — и авторы польские, я же переводил для этой антологиирассказАнны Каньтох из ее историко-детективно-фантастического цикла о Доменике Жордане. Как по мне — это очень неплохой рассказ очень здоровского автора.
Во-вторых, сдан перевод двух сборников рассказов Яцека Комуды, где главный герой — небезызвестный нам Франсуа Вийон, поэт и преступник. Это довольно мрачные истории, происходящие в очень качественно изображенном средневековом мире.
Наконец, в-третьих, вовсю идет работа над пятым томомциклаРоберта М. Вегнера о Меекханской империи и ее окрестностях. Книга большая, потому в ближайшее время меня ждет изрядный кусок работы.