все картинки кликабельны
Однако человек, с которым я обменивался письмами в 1957, 1958 и 1959 годах, и мой учитель, к которому я прислушивался и у которого учился почти половину своей жизни, не были одним и тем же человеком.
Дело в том, что поначалу я читал Хайнлайна бессистемно, его вещи появлялись в моей библиотеке либо когда мне удавалось их найти в журналах, либо по мере того, как они были переписаны Хайнлайном и опубликованы в виде книг, или собраны и переизданы в сборниках. Для меня не имело значения, что я читаю их совершенно не в том порядке, в каком они изначально были написаны и опубликованы. Ведь всё это был Хайнлайн.
Я совершенно не осознавал тот факт, что Хайнлайн, который говорил со мной наиболее сильно, не был Хайнлайном настоящего момента. Это был Хайнлайн периода 1941-1942 годов. Именно он выделился из прочих писателей-фантастов и поразил умы читателей НФ широтой и глубиной «Истории Будущего». Именно его рассказы наводили на мысль, что существует более высокая система отсчета, чем наши обычные повседневные заботы; что то, что мы принимаем за «реальность», на самом деле конструкция, которую мы сами же и создали, и потому несём за неё ответственность; и что впереди нас ждёт настоящая взрослая работа.
Романы, адресованные молодёжи, которые Хайнлайн писал после войны, не были столь же глубокими и завораживающими. Но даже если они не потрясли основы моего бытия, как старые вещи Хайнлайна, эти истории целенаправленно работали на расширение моих представлений о потенциальной сфере человеческой деятельности – не в последнюю очередь это касается концепции Фонда Дальних Перспектив из романа «Время для звёзд».
Однако, хотя в Хайнлайне и так уживались метафизик, которого интересовало наше отношение к природе бытия, и учитель, наставник уэллсовских самураев, ставящий долгосрочные цели и объясняющий глубочайшую ответственность, в нём нашлось место и для других личностей. Как минимум, ещё трое: сентиментальный патриот, которому нравится носить форму, нести службу и зарабатывать поощрения в виде ужина с капитаном; революционер-либертарианец, размахивающий плакатом с надписью «Не наступай на меня»; и солипсист, сомневающийся в реальности всего, кроме себя самого.
Все эти разные, порой противоречивые тенденции присутствовали в текстах Хайнлайна с того момента, как он начал писать, именно это и делало их неизменно увлекательными. Однако в его довоенной литературе преобладал Квест (так Хайнлайн в частном порядке назвал поиск личного и общечеловеческого смысла) – и Квест подчинял себе все прочие структурные элементы.
А поскольку весь личный диапазон Хайнлайна, от благородного и дальновидного идеалиста до самодовольного хулигана, все эти годы проявлялся частично, а иногда и полностью в пределах одной и той же истории, а я освоил список опубликованного Хайнлайна как попало, изменения, которые претерпело его творчество за эти годы, не были для меня очевидны. И только после того, как я прочитал все его старые вещи и начал читать новые по мере их публикации, я, наконец, начал понимать Хайнлайна таким, каким он был сейчас, в конце 50-х.
К тому времени, когда я постучался в его дверь, чтобы выразить ему свою благодарность и признать его своим учителем, Квест уже не был для него приоритетом. И он вовсе не чувствовал себя обязанным принимать молодых людей только потому, что они считали себя его учениками (хотя он был готов смириться с их похвалой).
В 1958 году появился «Имею скафандр – готов путешествовать». Я нашёл его восхитительным, жемчужиной среди ювенильных романов Хайнлайна. Мне нравились его масштабные изменения: от заднего двора маленького городка к Луне, затем на Плутон, потом к планете звезды Вега, а затем в другую галактику – и домой.
Однако в решающий момент, ближе к концу рассказа, когда человечество предстаёт перед судом, и нам дают понять, что, если наш вид будет признан ущербным, наша планета будет выброшена из обычного пространства-времени, главный герой Хайнлайна, Кип Рассел, кричит:
«Черт с вами, забирайте нашу звезду – вы ведь на это способны. На здоровье! Мы сделаем себе новую звезду, сами! А потом в один прекрасный день вернёмся в ваш мир и загоним вас в угол – всех до одного!»[8]
[8] Перевод Ю.Зараховича.
Его слова не показались мне смелыми и решительными, скорее, заносчивыми и мстительными. Я предпочел бы, чтобы от нашего имени говорил кто-то более мудрый.
В конце романа Кип возвращается домой, и в аптеке, где он работает, его задирает один городской придурок. В ответ Кип обливает его шоколадным солодом. И я не мог не задаться вопросом, была ли такая реакция адекватна для того, кто только что побывал в другой галактике, представляя человеческую расу, не говоря уже о том, такой ли должна быть подлинно триумфальная нота, которой можно завершить историю.
В том же 1958 году Хайнлайн опубликовал «Кто наследники Патрика Генри?». Когда я, наконец, прочёл этот призыв, я отреагировал на него более сдержанно, чем намеревался по первому побуждению. Это произошло потому, что Хайнлайн, которого я знал прежде, изменил мои взгляды, познакомив с более широкой и более значимой системой координат, чем мир, который я видел вокруг себя здесь и сейчас (в то время как Хайнлайн, написавший это объявление, пытался заставить меня принять чью-то сторону в игрищах коммунистов/антикоммунистов, трубя в горн, размахивая флагом и цитируя Отцов-основателей).
Мне не нравится, когда меня пытаются куда-то втянуть подобным образом. Когда Хайнлайн переписывал свою первую повесть «Если это будет продолжаться...», он сформулировал это следующим образом:
«Свободного человека не надо «натаскивать»! Свободные люди свободны потому, что они упрямы и несговорчивы и предпочтут сами вляпаться в собственное дерьмо, но не позволят задурить им голову самозваным мозгоправам!»[9]
[9] Чертовски жаль, что я не смог в своё время навести полный глянец на этот абзац в булычовском переводе. Но хотя бы здесь он прозвучит, как надо.
Но затем, в 1959 году, Хайнлайн пошёл дальше, обесценивая относительную значимость других людей. В его рассказе «Все вы, зомби…», герой, который является для себя одновременно и матерью, и отцом, сомневается в существовании всех и вся, кроме других аватаров её/его самого:
«Я знаю, откуда пришёл я – но откуда взялись все вы, зомби? ... На самом деле вас здесь вообще нет. Здесь нет никого, кроме меня – Джейн – я здесь, одна, в темноте. Мне так вас не хватает!»[10]
[10] Концовку рассказа на русский более-менее адекватно перевёл только Вязников, здесь я лишь чуточку изменил.
«Все вы, зомби...» получился умной, даже блестящей историей. Но в каком состоянии ума был Хайнлайн, чтобы задумать и написать это? И кого, по его мнению, он имел в виду, говоря «все вы, зомби»?
В 1959 году Хайнлайн также опубликовал «Звёздный десант». И этот роман, номинально предназначенный для молодёжи, вызвал у меня много вопросов.
История рассказывает об обществе будущего, в котором государственная служба является необходимым условием гражданства. И особенно прославляет службу в армии, борьбу с инопланетным врагом, с которым нельзя общаться, а можно только противостоять.
Но через шесть месяцев я сам оказался в армии США и смог наблюдать за вооруженными силами собственными глазами. То, что выпало на мою долю, оказалось отнюдь не достойной восхищения службой. Армия старательно изображала, что всё делается так, как должно, и всё выглядит замечательно, но на самом деле это была пустая трата времени (плюс немного коррупции), и требовалось просто тянуть лямку. В «Heinlein in Dimension», опираясь на собственный опыт, я написал: «Звёздный десантник и вполовину не так великолепен, когда сидит на своей заднице, в десятый раз полируя своё оружие, за отсутствием лучшего занятия».
Более того, «Десант» наводит на мысль, что конфликт между людьми и инопланетянами подпитывается не только непримиримой враждебностью Багов, но и убеждениями людей и их поведением. Рико, главный герой романа, говорит нам:
«Человек есть то, что он есть, дикое животное с волей к выживанию и (пока) способное противостоять всем конкурентам. До тех пор, пока человек не примет это, всё, что он говорит о морали, войне, политике – да о чём угодно – это чушь собачья. Правильная мораль возникает из знания того, что есть Человек, а не из того, каким бы его хотели видеть прекраснодушные болваны и добродетельные тётушки Нелли.
Вселенная даст нам знать – позже – есть ли у Человека какое-то «право» по ней расселяться.»[11]
[11] Все переводчики «Десанта» этот пассаж переводят по-разному, трудно выбрать лучший. Пусть будет мой вариант.
В связи с этим хочется спросить, если вы ненароком наступили на ногу кому-то, кто считает себя «диким животным с волей к выживанию», каковы ваши шансы избежать драки?
Тот Хайнлайн, что учил меня, не изображал вселенную местом, полным вражды, конкуренции или произвола. Вместо этого он писал о пластичной реальности, которая была отражением нашего собственного состояния ума, он писал о звёздной вселенной, которая сейчас, возможно, слишком стремительна для нас, но с которой со временем мы можем справиться.
Так что же это было? Действительно ли враждебные Баги прятались Там В Темноте, только и ожидая возможности напасть на Буэнос-Айрес? Или воинственные взгляды сами себя подогревали и толкали на воинственное поведение, словно собака, лающая на своё собственное отражение? Быть может, самом деле истинной проблемой были не Баги, а мы сами и наше собственное мировосприятие?
Хайнлайн, написавший «Звёздный десант», хотел, чтобы я рассматривал Человека как дикое животное, природа которого такова, какая она есть, и которая не может быть иной. Но мой Хайнлайн-учитель говорил, что люди ещё не достигли зрелого состояния, как индивидуально, так и в общественном отношении, и им ещё требуется немного повзрослеть.
Кто из них двоих был прав?
Я не хотел быть таким глупым, оторванным от реальности или даже аморальным и не-человеческим, как прекраснодушные болваны или добродетельные тётушки Нелли, но будущее человечества, во имя которого я должен был трудиться (к чему готовил меня Хайнлайн), совсем не походило на то, где Человек будет распространяться по Вселенной под предводительством звёздных десантников в силовой броне, которые будут сметать с дороги всех, кто косо на нас посмотрит – пока Вселенной не надоест это шоу, и нас не выставят за дверь.
Это не было даже гамбургером научной фантастики. Это была варёная котлета.
Что могло произойти с Хайнлайном? Я не знал, но мне было интересно.
Когда осенью 1959 года я снова писал Хайнлайну, я попросил объяснений. Я сформулировал свой вопрос в терминах того, что Хайнлайн ранее писал об атомной опасности. По сути, я спросил его: «В прошлом вы говорили, что радиация вредна. Как в свете этого можно оправдывать новые ядерные испытания?»
Его ответом был список книг, которые Хайнлайн велел мне прочесть. Книги сказали мне: «Коммунисты идут!».
Как говорят суфии: «Вопрос о небе. Ответ о верёвке».
Поэтому, на случай, если Хайнлайн неправильно понял, о чём я спрашивал в первый раз, я написал ему снова и повторить свой вопрос. И заодно попросил прояснить то странное рассуждение о пользе радиации, которое я только что прочитал в «Звёздном десанте».
И в этот момент Хайнлайн, выступая через миссис Хайнлайн, вежливо отказался обсуждать со мной дальнейшие вопросы.
В 1973 году в письме, которое не было мне адресовано, но предназначалось для моих глаз («Я не думаю, что мистеру Паншину понравятся некоторые вещи из этого письма»), Хайнлайн описал наш обмен мнениями. Он сказал, что я был «нахальным, обожающим споры подростком», который написал ему много длинных и утомительных писем, на которые отвечал он сам или миссис Хайнлайн, пока им «не надоели его манеры и его нелогичность, и они перестали отвечать... и через некоторое время он перестал писать, к нашему большому облегчению».
Я думаю, что, задав ему свои вопросы, я тем самым наступил Хайнлайну на любимую мозоль.
Но учитель, который не терпит вопросов, – это не учитель. И Хайнлайн, в настоящее время проживавший в Колорадо-Спрингс, закрыл передо мной дверь. Если раньше я был его учеником, то теперь я им перестал быть.
Чтобы сохранить хоть что-то из того, что я от него получил, я должен был решить для себя, в каком из своих проявлений Хайнлайн остаётся для меня актуальным. Вместо того чтобы учиться у Хайнлайна, как раньше, мне пришлось начать изучать Хайнлайна.
цитировать
свернуть ветку