все картинки кликабельны
Итак, когда же между нами всё пошло наперекосяк? Где была проведена черта?
Для Хайнлайна, должно быть, она проходила по вопросу о коммунизме.
Я спросил Хайнлайна, что может оправдать испытания бомб. И он ответил: «Угроза коммунистической агрессии».
Для теперешнего Хайнлайна это был универсальный ответ практически на любой вопрос, который я мог бы ему задать. Именно там была проведена его черта.
Как он выразился в листовке «Кто наследники Патрика Генри?»:
«Вот уже сотню лет, после появления «Манифеста коммунистической партии», коммунисты стремятся захватить власть на планете. Единственная преграда — ядерное оружие, которым все еще владеет чудовищно съежившийся свободный мир. Они могут уничтожить нас… но они знают, что мы можем уничтожить их. Поэтому они хотят, чтобы мы отказались от уравнителя. Если мы на это пойдем, нам останется лишь ждать того же «милосердия», какое получил Будапешт[1]. Они скажут нам: «Сдавайтесь – или умрёте!»
Дэниэл Уэбстер
[1] Во время подавления Венгерского мятежа в 1956 году погибли ок. 2500 восставших. Хайнлайн часто называл Хрущёва «венгерский мясник».
Но я, как и большинство моих сверстников, не верил в реальность Красной Угрозы. Это была навязчивая идея старшего поколения, нас она не коснулась.
Годы спустя наше отношение к этой теме было отражено фильмами «Доктор Стрейнджлав» и «Русские идут, русские идут». Мы допускали, что в ситуации, когда мир балансирует на грани войны, из-за какого-то ужасного просчёта Бомба может взорваться, но мы ни в коем случае не ожидали увидеть, как Красная Армия входит в наш город.
Мне показалось, что Хайнлайн встал на уши из-за того, что вообще не могло произойти (и чего, по факту, так и не случилось в том пространственно-временном континууме, где мы с ним жили), мне даже показалось, что, выступая против коммунизма так целеустремленно и самоуверенно, Хайнлайн отбросил все свои прежние знания, всю свою проницательность и всю широту взглядов, с которыми он меня познакомил, и откатился назад, к более простому состоянию, когда единственное, что имеет значение, это кто тут должен быть главным.
С моей же стороны черта между мной и Хайнлайном прошла вдалеке от вопроса, должны ли мы противостоять коммунизму любой ценой или нет. Для меня ключевой вопрос звучал так: насколько искажает наше поведение антикоммунистическая позиция и не делает ли она нас самолюбивыми и недалёкими.
Примером такого искажения может быть использование Хайнлайном слова «уравнитель», которым он называет наше ядерное оружие в листовке «Наследники Патрика Генри» – как будто мы всего лишь сторонние наблюдатели во враждебном мире, которые изо всех сил стараются соблюсти силовой паритет с плохими парнями, бандитами и хулиганами, которые хотят причинить нам вред. Однако, как бы ни было утешительно и удобно думать о себе подобным образом, это не превратит красивую фантазию в правду, и Хайнлайн прекрасно понимал, что эта картинка далека от истины.
Если кто-то и вёл себя как хулиган, размахивающий заряженным пистолетом, то это были мы. Мы были теми, кто изобрёл ядерное оружие. И мы были единственными, кто его когда-либо использовал.
В конце Второй мировой войны мы сбросили две атомные бомбы на Японию, отчасти, чтобы дать России понять, что они у нас есть, и что мы без колебаний применим их в случае войны. Это русские, а не мы, остались с чувством, что им нужно бороться, чтобы найти уравнитель, если они хотят выжить.
Наши термоядерные испытания не были с нашей стороны какой-то отчаянной попыткой не отстать от России. Скорее, они были направлены на то, чтобы сохранить преимущество, которое у нас уже было, и оставаться впереди россиян, пытающихся играть в догонялки.
Это была Гонка вооружений. Мы её первыми начали, и именно мы старались, чтобы она продолжилась. И она потребовала от нас ещё больше усилий после того, как русские вывели на орбиту в 1957 году Спутник, и для разнообразия именно нам пришлось играть в догонялки.
Вопреки заявлениям Хайнлайна, прекращение испытаний вовсе не означало, что мы отказываемся от оружия, после чего у нас не остаётся иного выбора, кроме как сдаться или быть уничтоженными. Скорее, это означало, что всех в комнате попросили прекратить размахивать оружием, спрятать его в кобуры и успокоиться.
Но Хайнлайн не хотел успокаиваться.
Весной 1960 года Роберт и Вирджиния Хайнлайн совершили поездку в Россию, чтобы лично взглянуть коммунистическому зверю в глаза. На Первомай, один из тех главных советских праздников, когда танки и ракеты проходят по Красной площади на смотру перед коммунистическими лидерами, стоящими на могиле Ленина, Хайнлайны были в Москве и присутствовали на параде.
В тот день американский самолёт-шпион был сбит в 1500 миль от границы внутри российской территории. Когда самолёт не вышел на связь, и ещё не было ясно, что с ним случилось, правительство США выступило с заявлением для всего мира. В нём мы прямо сказали, что метеорологический самолёт сбился с курса.
Когда 5 мая русские официально объявили об инциденте, Хайнлайны находились в Алма-Ате в Казахстане. Им было сказано явиться в «Интурист», российское агентство, отвечающее за их поездку. Там их заставили сидеть в кабинете местного директора «Интуриста» и выслушивать длинную, строгую, полную отеческих нотаций лекцию о плохом поведении Соединенных Штатов, кульминацией которой стало это последнее безобразие.
Надо заметить, что существует несколько способов справиться с подобным смущающим опытом.
Если, например, вы отождествляете себя с Соединенными Штатами Америки и чувствуете себя ответственными за то, что они делают в мире, вы можете честно склонить голову от стыда за то, что только что произошло. А если нет, то вместо этого вы можете покачать головой и поразиться глупости идиотов, которые в настоящее время находятся у власти в Вашингтоне. А ещё вы могли бы скоротать время, размышляя о том, как могла бы разыграться аналогичная сцена с участием заблудившихся русских в Далласе, если бы Четвёртого Июля над Канзас-Сити был сбит советский самолёт-шпион. Или же вы могли бы молча посидеть в кабинете, ожидая, когда лекция, наконец, закончится, и вы отправитесь по своим делам.
Ничего из этого Хайнлайн не сделал. Вместо этого он пришёл в ярость.
Пока звучал обычный набор пропагандистских штампов, Хайнлайн терпел. Но когда он услышал о сбитом U-2, Хайнлайн почувствовал, что время пришло. Он знал о самолёте-шпионе U-2 от своих армейских друзей, и ему было известно, что разведывательные полеты над Советским Союзом продолжаются уже четвёртый год. И теперь нас поймали – хотя он не верил русским, когда они хвастались, что сбили самолёт.
Но будь он проклят, если будет за это извиняться! Как он заявит несколько недель спустя: «Если кто-то и будет пресмыкаться, то это не я»[2].
[2] Здесь и далее цитаты из эссе «Интурист» изнутри».
Вместо этого он контратаковал. Он закатил истерику. Он намеренно покраснел. На его лбу вздулась вена, и он начал кричать.
Как он говорил позднее: «Гораздо лучше притвориться, что теряешь самообладание, прежде чем ситуация станет настолько невыносимой, что ты действительно взорвёшься; это избавит вас от язвы желудка и позволит более эффективно проводить свою тактику».
Хайнлайн перекричал директора «Интуриста», вывалив на него список американских претензий к Советскому Союзу. Миссис Хайнлайн поддержала его, указывая расположение советских лагерей рабского труда на карте, висевшей в офисе.
Затем Хайнлайн выступил с решающим аргументом. Он потряс перед лицом чиновника пальцем, и выкрикнул: «Nyeh khul-toorrrnee!», делая ударение на средний слог и раскатывая букву «р».
Это было самое сокрушительное оскорбление из всех, что он знал по-русски. Ведь, как писал Хайнлайн, рекомендуя подобное поведение другим американцам, путешествующим по России: «В обществе, где практикуется запугивание, зачастую ничего, кроме наездов, не работает».
После чего они с миссис Хайнлайн, возмущённо топая ногами, вышли из кабинета. Потом они вернулись в свой отель. Потом они дали волю другим чувствам и начали трястись от страха.
Когда Хайнлайн пересёк границу и оказался на Западе, у него было чувство, будто он сбежал из Советского Союза. Сначала в Финляндии, а затем, через пару недель, в Швеции, он писал статьи о своём опыте, в которых оправдывал своё поведение.
В первой статье ««Pravda» значит «Правда»», он утверждал, что у русских гибкое и своекорыстное представление о том, что значит говорить правду. И в качестве примера он привёл физическую невозможность того, что они действительно сбили U-2. Если бы они это сделали, писал он, то радиоаппаратура и пилот не выжили бы. (То, что на самом деле произошло, показало более позднее расследование: самолёт действительно летел выше непосредственной угрозы поражения российскими ракетами, но ударной волны от их взрыва оказалось достаточно, чтобы развалить U-2 на части.) Хайнлайн ни словом не обмолвился по поводу истории о «заблудившемся метеорологическом самолёте».
Во второй статье ««Интурист» изнутри» Хайнлайн обобщал свой опыт и рекомендовал другим поступать так же, как он. «Если ни вежливое упрямство, ни шумная грубость не сработают, используйте прямое оскорбление», – писал он. И ещё: «Даже самый высокомерный советский гражданин страдает от комплекса неполноценности, когда сталкивается со свободными гражданами западного мира, особенно американцами».
Однако, когда я читал эти статьи, мне подумалось, что умение признавать, что человечеству ещё есть куда взрослеть, и умение действовать мудро и адекватно – это две разные вещи. Когда-то Хайнлайн умел рассуждать о человеческой зрелости, но нужно помнить, что между рассуждением и достижением лежит изрядная дистанция.
цитировать