Аркадий и Борис Стругацкие «Хромая судьба»

Я давно уже не читал книг Стругацких «в первый раз». Я успел забыть, какие чувства порождает прикосновение к вечности. Прочитав наконец эту книгу, я испытал потрясение, какого не испытывал уже давно.

За последний год мною было прочитано множество фантастических книг. Книг хороших, порой даже блестящих, реже – близких, пришедшихся по вкусу и уму, и сердцу. Но как бы ни были они хороши, достоинства их обозримы, счетны, и сравнивать с «Хромой судьбой» их нельзя. Другой уровень, совсем другой у этого романа, который я считаю одной из редких вершин в творчестве даже самих братьев Стругацких. Я люблю творчество братьев и само по себе, что-то больше, а что-то и меньше, но после прочтения этой книги в голове сами собой всплывают сравнения с другими моими любимыми писателями. С Борхесом — по степени глубины на первый взгляд простого текста, с Юрием Ковалем – по блестящему стилю, удивительно точному, образному и притом нисколько не вымученному языку, живому, сочному, искрометному! В редкую книгу погружаешься столь легко и глубоко, как это происходит здесь.

На такую книгу невероятно сложно написать конструктивный отзыв. Ведь что толку рассуждать об идеях, в книгу заложенных, если оттенков идей столько, что невозможно просто охватить их все, обозначить, увязать в одно и сформулировать словом ли, образом? Любая попытка выделить в книге основу приведет к упрощению и неминуемому искажению материала, а чтобы все-таки передать все богатство смыслов в настоящем отзыве, пришлось бы перепечатывать здесь сам роман.

Мне остается лишь делиться впечатлениями. Говорить о том, как хорош ход с введением в реалистичную ткань будней Феликса Сорокина некой чудинки с фантасмагорическим оттенком. Только намеки, тонкие штрихи без развития, но насколько они к месту, как органично они пересекаются с содержимым Синей Папки! Радоваться тому, насколько живы, характерны и убедительны герои что первого, что второго уровней. Размышлять. Многое переоценить. Замереть ошеломленно и понять, что я не могу найти нужных слов, чтобы выразить в полной мере свои чувства. И я думаю, что сколько раз бы я ни читал эту книгу, сколько раз бы ни просыпался в заснеженной Москве прошлого, каждый из них будет в чем-то первым.

Отдельно «Гадкие лебеди» не читала, не могу их представить без линии Феликса Сорокина. По сути дела, это-- «Мастер и Маргарита» от Стругацких: несколько мощных параллелей. Линия Феликса, несмотря на забавные бытовые сценки, довольно-таки драматичная: человек на закате своего жизненного пути, потерявший любовь всей своей жизни-- причём что она таковой являлась, осознал только в старости, растерявший все идеалы и начавший задавать себе вопрос, зачем он жил и что такого в жизни сделал... Ответ на этот вопрос приходит к нему только в конце: ты жил, ты страдал, ты думал, ты творил-- и это сама по себе награда. Не «покой» за смертной чертой, не слава и известность, а «творческая мука» в этом свете будет тебе наградой.

Насчёт того, что вместо «Гадких лебедей» должен был быть «Град»... Не знаю. Я привыкла к «Лебедям», тем более что там главный герой-- тоже писатель. Сорокин в образе Банева пишет и о себе тоже, о пережитом, и о страхе перед будущим, доверяет синей папке самые сокровенные размышления. Мир, в котором живёт Банев, напоминает непрекращающийся дурной сон: пьянство, дождь, грязь, прежде всего моральная. Но при этом фантасмагоричность происходящего не переходит границы-- этот мир ощущается реальным. Это-- апофеоз антиутопии, одновременно её, антиутопию, рассматривающий с необычного раскурса-- как это часто случается у Стругацких. С раскурса, если можно так выразиться, очень человеческого: даже в до предела антиутопическом мире живут хорошие люди, и если этот мир будет разрушен, разрушена будет их жизнь. А сами борцы с системой, что они будут делать, повергнув её-- ведь они были частью этой системы, на них лежит её отпечаток? И одновременно сама «система» предстаёт перед нами как нечто тёмное, но очень эфимерное, едва осязаемое, персонифицируемое в облике отдельных сволочей и идиотов. Есть ли она, эта «система», вообще, или перед нами антиутопия в квадрате-- сама психология людей, а не «система», порождает то, что мы видим в городе? И надежда на светлое будущее. И страх перед ним. И невозможность жить в этом светлом будущем. Всеобъемлющая книга, прочитав которую, чувствуешь себя измученным, но обновлённым.

Некоторые рецензенты настаивают на искусственности совмещения «Хромой Судьбы» и «Гадких Лебедей», и аргументы у них убедительные, я даже с ними согласен.

Тем не менее, «Гадкие Лебеди» идеальноj подходят писателю Сорокину, что бы там не говорили Арбитман с Бондаренко. Писатель Банев — Мэри Сью для писателя Сорокина, внутренне порядочного человека, но трусливого конформиста, всегда уклонявшегося от конфликтов с кем бы то ни было. И Синяя Папка скрывает от мира того «воображаемого Сорокина», которым хотелось бы быть автору большой патриотической эпопеи про танковые сражения.

Сорокин прекрасен, как герой книги. Разумеется, это не портрет АН. Какие-то черточки и, может быть, биографические детали взяты от Аркадия Натановича, но это совершенно цельная, законченная личность, с реальными лицами связанная типологически, а не конкретно.

Книга о стареющем советском писателе. Очень советском. Стареющем. О талантливом писателе, постепенно утрачивающем свой талант в силу старения и конформизма. Последняя попытка взлететь, написав нечто достойное таланта — выворачивание своих фантазий, мечтаний и страхов наизнанку. И в результате? Получается эталонная шестидесятническая повесть о попытке нескольких сверхчеловеков изменить ход истории, о попытке, наблюдаемой со стороны. То есть, в общем, нечто вполне архаичное для семидесятых годов, когда эта повесть пишется. И единственный, кто, по мнению писателя Сорокина, может оценить Синюю Папку по достоинству — офигеть-не-встать! — кагебешник Михаил Афанасьевич! Ну да, мы помним, как в «1984» Оруэлла Уинстон Смит тянулся к сотруднику тайной полиции О’Бра́йену, в уверенности, что только О’Бра́йен может его по-настоящему понять. Очень, очень саркастичный выпад братьев Стругацких в адрес своего героя. Именно эта деталь не позволяет сделать Сорокина автором скептичного романа «Град обреченный». Феликс Сорокин способен поверить странному человеку из малопонятной шарашки и притащить ему для чтения свой диссидентский роман. Зато герои «Града Обреченного» такого не сделали бы — Изя Кацман потихоньку выбрасывает свою Синюю Папку при аресте. Герои «Града Обреченного» недоверчивее Сорокина. Значит? Сорокин не мог бы их придумать, они умнеее его, а герой не может быть умнее своего автора, который смотрит на него сверху.

Писать о самом процессе творчества — высший пилотаж писательского мастерства. Стругацким удалось это сделать чрезвычайно убедительно и без напряжения. Особо ценно то, что сам Сорокин, симпатичный, приятный и читателям и авторам человек, подан с огромным числом слабостей, из которых и вырастает его «заветная книга». Книга хорошоая, как хорош и сам Сорокин, но — путаная, как запутаны многочисленные самооправдания, заполняющие внутренние монологи советского писателя Сорокина.

Там много тонких, неприметных при первом чтении деталей, расставляюших точки над «и» с бóльшей точностью, чем хотелось бы повествователю, то есть, самому Феликсу Сорокину. Например, декларативный монолог о неприязни к антисемитам, к квасным патриотам — а в сцене «неприёма» новых писателей в Союз антисемитствующие квасные патриоты сидят с Сорокиным в обнимку, он для них свой. Сам Сорокин старается на этом не заострять внимание, однако Стругацкие так выстраивают мизансцену, что читателю всё становится ясно. Или там же, в той же сцене: Сорокин проваливает какого-то начинающего писателя (а как же! квартир в писательском доме, где на первом этаже спецраспределитель с «ойлом союзным», на всех не хватит! но об этом мотиве Сорокин даже наедине с собой не говорит, предпочитая отделываться рассужениями о писательском мастерстве), никак не отреагировав на то, что этот начинающий наивный писатель, которого он пинком вышвыривает за дверь Союза Писателей — он сам в молодости. Вот его самого, наивного, начинающего, во время хрущевской оттепели приняли, а он спустя десять лет, в брежневский застой, с удовольствием давит таких, каким был сам когда-то. Потом Сорокин идёт домой и сочиняет приключения нонконформиста и бунтаря Виктора Банева.

Сочиняя отзыв по Стругацким, имеет смысл воздержаться от оценок. Ибо где ты, а где они. Возможно, стоит рассказать о своих ощущениях от прочтения (они должны быть феерическими, иначе тебе не повезло), возможно, стоит рассказать о состоянии, в которое погружают тебя тексты Стругацких (оно должно быть психоделическим, иначе ты слишком взрослый и уже опоздал).

Но ощущение от прочтения у всех схожи, в противном случае не было бы этого феномена – братья Стругацкие. Особенно ощущение от перечитывания. Когда сюжет уже более-менее известен и начинаешь вникать в детали, в словечки, во фразочки. В стиль. Вот это чистый наркотик – второе и третье перечитывание! В дальнейшем действие «наркотика» конечно слабеет: наступает эффект привыкания – помнишь текст почти что наизусть.

«Хромая судьба», написанная уже немолодыми людьми для взрослых и по-взрослому, чем может заинтересовать подростка, которого от уроков литературы и произведений классиков одолевает неистребимая хандра? Что в бытовых обстоятельствах писателя Сорокина может привлечь далеко не профессионального читателя, склонного главным образом к лёгкой развлекухе? Формула давно не секрет: ЧУДО – ТАЙНА – ДОСТОВЕРНОСТЬ. Формула, по которой создано большинство произведений Стругацких. Но помимо этого есть ещё МАГИЯ. Магия текста. Необъяснимая и непостижимая, сколько над ней не бьются, сколько не пытаются воспроизвести, скопировать, «сподрожать» – это когда открываешь книгу в любом месте, цепляешься глазами за какую-то фразу и… через пол часа приходишь в себя, прочитав уже двадцать страниц.

Читать Стругацких, да и вообще читать беллетристику, нужно именно в том нежном возрасте, когда воображение способно, словно встроенный в голову кинопроектор, материализовать текст в фантазии читателя, в яркие зримые живые образы. А потом вам, повзрослевшим, только и останется раз в полгода снимать с полки томик, пытаясь вернуть те ощущения сопричастности к Чуду и Тайне, которые, словно гроздья искр из фейерверка, вдруг озаряли скучную действительность при первых двух-трёх прочтениях.

ХС создана на пике писательской формы авторов, и сыпать ей читательские дифирамбы просто даже банально. Искать изъяны – глупо и недостойно: найти можно что угодно где угодно. Хочется высказаться не о художественных высотах повести, а о том, чего чаще других касаются, обсуждая ХС – о содержимом Синей Папки. Есть тут диссонанс или нет? Речь идёт не о качестве, не о литературном уровне ГЛ, речь о том мог ли Феликс Сорокин, автор «Товарищей офицеров» и «Равнения на середину», написать ГЛ?

С одной стороны — ДА, ибо Сорокин это на 95, а может на 99 % – АНС. Но с другой – Сорокин далеко не АНС и, тем более, не АБС. Слишком большой этот 1% процент получается. Что бы написать ГЛ, ему пришлось бы сначала написать и ТББ и «Хищные вещи…» и «Попытку к бегству» и «Улитку…». А у него есть, как мы знаем, только «Современные сказки». Судя по отрывкам, что-то весёлое, бесшабашное, гротескное, но не более. С чего вдруг какие-то пасмурные фантазии про непонятную страну, про уродливых и прекраснодушных пришельцев из будущего? Сорокин наверняка бы поместил действие в своём, хорошо ему знакомом мире, прямо в писательском клубе.

Ну, положим, написал. Но почему он так над этой папкой трясётся? ГЛ хороша без сомнений, но, выскажу крамольную мысль, лишь в контексте всего остального творчества Стругацких. Именно в ожерелье других произведений АБС, она занимает своё место и выстреливает, потому что были сравнительно светлые Амальтея, Далёкая Радуга, Полдень, Понедельник, Малыш и вдруг, как неожиданный хук слева, мрачная чернуха, пьянки, разврат и прочая изнанка жизни. Всё это дозировано случалось и в ТББ и в ХВВ и в «Отеле…», но так жёстко Стругацкие ещё не писали. Для них в этом был определённый этап, писать так беспощадно, что бы уж совсем не было шанса напечатать.

Стал бы Сорокин заниматься подобными упражнениями? Почему то подспудно в это не верится. Даже если главы чередовать, ХС читается отдельно, а ГЛ отдельно. Я, помнится, испытывал неудобства, перескакивая из одного произведения в другое.

Но если не ГЛ, то что же могло быть в Синей Папке? Град Обреченный? А велика ли разница? Опять же этапная вещь для Стругацких – большой, насыщенный идеологическими подводными камнями непроходной роман. Опять некое абстрактное место действия. Опять чернуха и «правда жизни» без прикрас. Но какое это всё имеет отношение к Сорокину? Как такое могло родиться в его соцреалистической голове, и каким образом переплетается с его биографией? И, опять же, написать, конечно, мог, но стал бы придавать ему такое «душелечебное» значение? Стал бы так скрывать его? Пожалуй, что, друзьям всё-таки похвалился бы. Да и стоило ли так шифроваться? Ведь должен он был понимать, что, будь там ГЛ или ГО, это не было произведение-откровение. Совсем не «Архипелаг Гулаг». Теперь известно, что в советской издательской доктрине такого рода книги считались упадническими, но отнюдь не диссидентскими. Стал бы так чахнуть над рукописью, как кощей над златом, мучаясь сомнениями: гений он или посредственность? Возможно, но почему то не верится, что этот, уже довольно циничный ремесленник от литературы, мог так трепетать над собственным творением в общем-то довольно далёком по содержанию от его, автора, актуальных проблем, связанных с возрастом, работой, здоровьем, финансами, родственниками и прочей бытовухой. Вот «Хромую судьбу» он мог бы написать, в это верится сразу. Про себя и всё вышеперечисленное.

И всё же, что могло быть в Синей Папке, такое дорогое, такое личное, что и показать никому нельзя?.. Тут вспоминается история с Катей.

Эта история оставила в душе Сорокина такой след, или, точнее, пустоту, что и спустя полвека ему продолжает сниться это имя. И в воспоминание о Кате он погружается, как в обморок. И когда мучает его ночной кошмар, в котором ветер уносит в окно листы его тайного творения, он кричит во сне: «Катя!» – словно проведение пытается отнять её снова.

Эта история, занимающая в повести четыре страницы, и есть настоящий роман в романе, роман о несбывшейся Большой Любви. Именно там, в Синей Папке, Сорокин проживает другую, более счастливую, жизнь. Там он реализует своё чувство к Кате, в реальности перегоревшее впустую. Роман этот – его душевное лекарство. Он выкладывается без остатка, пишет так искренне, что выходит у него действительно лучшее его творение. Но вещь получается настолько лиричной, или даже мелодраматичной, настолько глубоко, до порнографичности, личной, что показать такое нельзя даже лучшим друзьям.

Я уверен, что такая трактовка Синей Папки Стругацкими даже не обсуждалась, что сразу было принято жёсткое решение: романом в романе должна стать одна из написанных в стол вещей. Чтоб было не хуже, чем у Булгакова. И произошло искусственное воссоединение ХС сначала с ГО, потом с ГЛ. Но лично для меня совершенно другое представление о содержимом Синей Папки помимо воли авторов просачивается из текста само собой.

Про искусственность соединения ХС и ГЛ уже и говорено и писано, должно быть, немало. И, главное, если бы никто не знал, что ГЛ – это отдельное произведение, написанное в другое время, если бы Стругацкие хранили его в строжайшей тайне, как Сорокин свою Синюю Папку, а потом внезапно предъявили миру в составе ХС, это ещё бы могло прокатить. Хотя и тогда бы разница между ними бросалась в глаза. Но ведь все про это знают и уже никакими средствами не заставить поверить читателя, что ГЛ и ХС также едины, как «Мастер и Маргарита» и «Роман о Пилате». И критики (Роман Арбитман) и исследователи творчества братьев (Светлана Бондаренко) независимо друг от друга приходили к выводу, что «ГЛ не производит впечатления содержимого Синей Папки». Арбитман считал, что лучше оставить отрывки из ГО и позволить читателю дофантазировать содержимое. Бондаренко пишет, что при детальном сравнении трёх произведений – ХС, ГО и ГЛ, можно придти к выводу, что между ГО и ГЛ гораздо больше сходства, чем между ними обеими и ХС. И я в этом с ней согласен на 200%.

ГЛ и ГО похожи по духу, по настроению, по атмосфере. Именно «Гадкие лебеди» и «Град обреченный» наилучшим образом сочетаются в одном томе. И такое издание было. Вот оно http://www.fantlab.ru/edition970. Мне оно кажется лучшим и для ГО и для ГЛ.

Говоря об изданиях, хочется отметить, что почти все они эклектичны: в книги подбираются плохосочетаемые друг с другом произведения. Например, ГО и «Повесть о дружбе и недружбе». Или «Отель…», «Пикник…» и ГО. Казалось бы, не криминал, но «Отель…» и «Пикник…» лучше начинать читать в подростковом возрасте, а ГО, пожалуй, стоит отложить до студенческой поры. Несочетаемость может быть объяснима хронологическим порядком выстраивания произведений в полном собрании. Но в других случаях она совершенно демотивирует покупать книгу. Издателям стоит учитывать этот аспект. К сожалению, наши издатели похоже невменяемы.

В итоге, я пришёл к выводу, что лучшим могло бы стать собрание, где каждая вещь издана отдельной книжкой. Таких есть два: в мягких обложках и в твёрдых. В мягких рассматривать не стоит – не выдерживает никакой критики. Второе, в твёрдых, к сожалению оформлено очень плохо. Вот если бы удалить с обложек, непонятно зачем туда приляпанные, глянцевые квадратики с примелькавшимися уже картинками, кочующими от серии к серии, получилось бы вполне приемлемо.

Завершая разговор о совместимости, нельзя не порассуждать, какое произведение хорошо встало бы в одном томе с ХС. Для меня это «За миллиард лет до конца света». Обе повести написаны в жанре «бытовой роман». Прототип Малянова – БН, прототип Сорокина – АН. В обеих минимум фантастики, действие происходит в наших реалиях. Схожий антураж: и там и там фигурирует папка с неким Главным Трудом Жизни центрального персонажа. ЗМЛДКС имеет рваное повествование, имитируя фрагменты рукописи; в ХС есть схожий приём: каждая глава – это незаконченная фантасмагорическая история, история с открытым финалом.

Вот такая она ХС, говоря о ней невозможно не зацепить по касательной и ряд других произведений братьев Стругацких.

Конечно, меня можно обвинить в субъективизме, и я эти обвинения безоговорочно принимаю. Никоим образом не навязываю своих трактовок, пусть каждому откроется в ХС, что-то своё, пусть для кого-то ХС и ГЛ останутся единым целым. Главное, книга должна читаться и должна читаться в подходящий момент жизни. Важно не упустить его. Не опоздать.

Пожалуй, любимая моя вещь у Стругацких (периодически меняющаяся местами с «Градом», но чаще опережающая его). Помнится, когда-то читала ужасного качества ротапринт «Гадких лебедей», потом вариант с «Градом» в Синей Папке. Сначала никак не могла привыкнуть к «подмене рукописи», а сейчас уже вполне с этим вариантом смирилась.

В тысячный раз поражаюсь, как уже где-то с фразы «Москву заметало, как богом забытый полустанок...» возникает ощущение полного погружения в атмосферу повествования и чувство едва ли не физического удовольствия от предвкушения наслаждения чтением. Нет, грешно так любить книги... (откуда? да отсюда же!). Цитат из «Судьбы» повытащилось немало, всплывают то и дело.

Очень интересен писательский мир изнутри. Убийственно сатиричен и все же привлекателен.

А «Гадкие лебеди»... Вот он приходит, этот новый мир. Аккуратно, чуть брезгливо, отодвигая на обочину обитателей старого. Гуманно? Бесчеловечно? Должен ли радовать приход этого мира тех, кого просто отшвырнули в сторону? Или покровительственно похлопали по плечу? Или чьими услугами активно пользовались?

Будет ли добрым и светлым мир, начинающийся таким образом? Умным — да. Неагрессивным — видимо. Но — добрым? И должен ли новый мир быть добрым?

Читайте Стругацких.

Роскошный роман. Когда писатель пишет книгу о писателе, получается, как правило, интересно. А тут у нас книга сразу о двух писателях! И каждый из них — главный герой своей линии. А авторы — Стругацкие! Что ещё можно желать любителю великолепной прозы?

Роман-итог, роман-финальная черта, которую два классика отечественной фантастики подводят под своим творчеством. Да нет, классики — да, но не отечественной фантастики, а, безусловно, мировой литературы.

В комментариях многие высказываются о том, что две линии произведения — линия Сорокина и линия Банева — не имеют точек соприкосновения и связаны между собой искусственно, механически. Ну, не знаю, по мне так всё вполне очевидно, логично и не вызывает недоумения. На мой взгляд, Банев — это альтер эго Сорокина, Сорокин в молодости, задорный, шумный и энергичный. И мы в сегодняшнем Сорокине видим отголоски его былого живого нрава. А с воспоминаниями, как мне кажется, Сорокин явно скромничает, избегает дискредитировать себя в глазах читателя. Мол, посмотрите, какой я старый, какой я дряхлый, какой я законопослушный и кроткий. Но мы-то знаем, мы-то умеем читать между строк. Опытный читатель, хитро прищурив глазки и со значением погрозив пальчиком, сразу скажет: нет, уважаемый Феликс Александрович, не сходятся у вас концы с концами, не такой уж вы белый и пушистый, не такой уж вы дряхлый конформист, нет-нет, не надо нам тут строить из себя душечку, а расскажите-ка лучше, что за скандал там у вас разыгрался, когда вам срочно пришлось уматывать на Камчатку? А, Феликс Александрович?

Да уж, чего и говорить! С таким бы собеседником, да за графинчиком коньяку... Как здорово у него там всё это описано! Да простит меня немногочисленный читатель сего отзыва, но всё же не могу удержаться: вкусный роман! Сам не люблю таких неточных и модерновых определений, но тут вот самое то — очень вкусное произведение, сочное, с перчиком, а ещё — свежее, насыщенное, с пылу с жару! Не собачатина, кстати, какая-нибудь, а самая настоящая благородная баранина! Ну, или говядина, или свинина — тут уж кому что больше нравится.

Возвращаясь к альтер эго, скажу, вероятно, удивительную для многих вещь: линия Сорокина мне всегда нравилась больше, чем главы о Баневе. Даже в юношестве, хотя, казалось бы, как пятнадцатилетнему сопляку может нравиться брюзжание и кряхтение уставшего от жизни и писательства старпера? Объяснить это сложно, но может быть так, что предпочтение это, близость эта была связана с тем, что всё равно постоянно отдаёшь себе отчёт в том, что это Сорокин придумал Банева, что Сорокин им повелевает, что поведение и мотивация Банева — это отражение Сорокинской бурной молодости, возведённое в степень фантастического. А следовательно, Сорокин по определению всё это уже прошёл, что смотрит на Банева с этакой усмешечкой, как на сынишку-сорванца, пусть даже — с умилением смотрит, с любовью, надо полагать, но всё же Сорокин читателю подаёт всю повесть «Гадкие лебеди» в качестве истории, которую выдумал сам, в качестве воплощения идеи своей, в качестве иллюстрации к размышлениям своим. Ну, и получается так, что Банев при всей своей привлекательности и залихватской взбалмошности — это порождение полёта фантазии Сорокина, а потому проникаешься к автору доверием, проникаешься, безусловно, симпатией. И уважением: наш человек, из писателей, выдумщик и остяк. Старый хрыч, но ведь ещё торт!

Вообще, Банев — это не лебединая песня (хе-хе, как-то перекликается с названием, а ещё — с фамилией) Сорокина. Не последний порыв безвозвратно ушедшей молодости. Нет здесь и тоски, нет жалости по утраченному и неисполненному. Нет, для Сорокина кризис среднего возраста — уже тоже пройденный этап. Горевать не о чем, в общем-то, повесть о Баневе для него — это вполне себе вольная и не вымученная фантазия на тему, быть может, книга мемуаров, которые он пишет без сожаления и не навзрыд. Как мне кажется, он вполне доволен текущим положением дел, не противится своей усталости, а на самом деле — приобретённой умудрённости, не тяготится своей неспешности, а на самом деле — богатым опытом.

А если учесть автобиографичность романа, то нетрудно представить себе, что устами Сорокина говорят с читателем сами Стругацкие, в его лукавом и мудром взгляде мы видим взоры самих АБС.

Роскошная книга — эволюция мысли в производной от производной: Стругацкие пишут о Сорокине, который пишет о Баневе, который пишет о неком титулярном советнике Б.

В этой книге сразу два персонажа, которые связаны с писательским искусством и, на первый взгляд, вовсе и не связаны друг с другом, но вскоре приходит понимание этой связи, вовсе не трудно догадаться, что скрывается в драгоценной Синей папке.

Советский писатель Феликс Сорокин – главный герой первой повести уже далеко не молод. Он известен широкой читательской аудитории своей военной героической прозой. Но он жаждет дописать произведение, которое бережно хранит в столе в Синей папке. Выставлять его на суд коллег писателей–рецензентов он не собирается, это невероятно боязно, ведь они оценивают произведение через призму идеологической совместимости. А повесть Сорокина далека от установленных стандартов, она не похожа ни на что до того им написанное. И следуя за главным героем повести, сталкиваясь с его окружением, где Авторы подкидывают завязки любопытных конфликтов, мы постепенно, не торопясь подходим к главному конфликту повести, который постепенно прорисовывался – конфликту творческому, с самим собой, потому что рукописи всё же горят… И стоит, стоит преодолеть все тяготы и думается, что у него получится, потому что сам Феликс Сорокин смог разглядеть и отгадать того, кто вдохновил его на новые свершения.

А в безымянном городе вечного дождя и диктатуры таинственного господина президента, среди хаоса, бесконечных пьяных оргий, живёт знаменитый писатель и куплетист Виктор Банев – герой Синей папки, который бесконечно устал от дождя, ссор с женой и много чего ещё. Эту усталость он лечит каждодневной выпивкой. И несмотря на пьянство, на то, что он катастрофически проигрывает детям, он всё же пытается самостоятельно разобраться в диаметрально противоположных мнениях о макрецах и их месте в мире и их будущности, отделить зёрна от плевел и выбирать, кто из собеседников достоин доверия, а кто нет. Конец этой истории вовсе не радужен, на мой взгляд. Хоть оно и пришло, навалилось это будущее и солнце, вроде, выглянуло, но станет ли это будущее для Банева настоящим, есть ли ему в нём место. Ведь ,,Будущее создается тобой, но не для тебя''. Возможно дети и построят справедливое будущее, но своих родителей, т.е. всех взрослых выбросили доживать свой век в умирающем мире в туман, в дождь, прочь. И как же будущее поступит с ними самими?

Читать Стругацких, конечно же, удовольствие – ни всё в этот раз было понятным (совсем непонятно, что там с этими нотами в итоге…, да и ещё кое-что), но всё равно удовольствие. Прочтёшь ,,За окном темнело, и по-прежнему лил дождь, крупный, тяжёлый, неторопливый – дождь, которого было очень много и который явно никуда не торопился'' и становится ясно, что вот примерно такими простыми словами и речевыми оборотами читателя введут в филосовские рассуждения, заставят задуматься о том, что такое судьба, какая она, как её распознать, что такое ,, литература и макулатура'', творческий конфликт, что такое настоящее, когда оно становится прошлым и на него стремительно наступает будущее. Авторы не дают всех ответов, что же дальше будет с героями, правилен ли их выбор – они обрывают сюжет. Но так и должно быть, иначе всё можно испортить, ведь на всех читателей не угодишь.

Понравилось. Хотя для чтения тяжеловат. Жесткой необходимости переплетать два романа не почувствовал. Возможно роман надо читать глубже и вдумчивее. Мне кажется можно читать как сплетенный вместе так и по отдельности в любой последовательности. Раз уже главы идут попеременно хотелось бы видеть проекцию происходящих сейчас с Сорокиным событий на жизнь Банева. Вот этой зависимости я заметить не смог. Бросается в глаза более банальные сходства. Банев — Банная. Синяя папка это конечно гротеск. Мир в котором живет Банев, Сорокин сделал более жестким неприятным и непонятным, по сравнению с собственным миром, и при этом маленьким. Поэтому Банев успел познать любовь и опалу самого президента. Зато сам Банев, в этом мире получился одним из лучших людей старого мира. Катя и Ирма перекликаются не очень сильно.

Еще повести романа объединяет идея «люденов» из ВГВ. В случае с Соркиным это «Булгаков», проскакивает мысль , что он им был, но теперь он нечто большее, почему бы не люден. В случае с Баневым людеными являются если не мокрецы, то уж точно дети. А мокрецыв в таком разрезе напоминают мифических странников с их прогрессорской действительностью по превращению избранных в люденов.

Роман состоит из двух частей, которые в принципе составляют две разные повести. «Гадких лебедей» читал в эпоху ДО-Фантлаба, Хромую судьбу — вот недавно взялся. Оба повести понравились по своему, но все таки Хромая судьба — больше: столько юмора я давно не видел на столь небольшом объеме. Я буквально хохотал, следя за приключениями главного героя, человека встречающего свою старость и понимающего, что бОльшая часть его жизни уже далеко позади. Также очень понравилось описания писательской кухни, хотя многое и взято из так и недописанного «Дни Кракена». Итог: не перестаю удивляться Стругацкими: они по своему хороши и ранние, и зрелые, и поздние! Классика мировой фантастики и литературы! Браво!

Очень редко я испытываю странное и опустошающее ощущение внутри себя. Особенно редко – после книг.

Тем не менее, приходиться признать с неким суеверным страхом – «Хромой судьбе» удалось создать подобное ощущение. Удалось вывернуть меня наизнанку, заставить сжаться перед тем безнадежно серым миром, который показывают нам братья.

Но, это все шаблонные, пусть даже и правдивые, фразы. Давайте будем считать, что это вообще не было написано.

Не согрешу против истины, сказав, что оба мира, приведенные в книге – довольно таки отвратительны по своей сути. Оба неприятны, оба пропитаны такой подавляющей безнадегой, что выть хочется и, часто приходилось бороться с приступами выкинуть книжку, ибо лично для меня «Хромая судьба» стала очень тяжелым произведением.

И если мир «Гадких лебедей» давит на психику бесконечным дождем, запахом сырости и режущими по живому мыслями, то мир г-на Сорокина (я не могу признать что это наш мир) бьет бытовщиной, некой едкой составляющей всех событий.

Слова, слова, слова…

Перечитывая отзыв, понимаю, что не смог сказать и о доле ощущений, которые могут быть вызваны этой книгой.

Если вы не боитесь того, что ваше восприятие может измениться (в чем-то даже в корне) – прочитайте. Если вы не боитесь того, что вам подадут множество колких и неприятных мыслей «для рассуждения» — прочитайте. Если вы не боитесь увидеть вариацию будущего, которая заставит вас этого самого будущего немного побаиваться – прочитайте.

Казалось бы, была написана прекрасная повесть «Гадкие лебеди» и была написана «обманка», чтобы ее опубликовали. И должно бы получиться что-то в романе интересным, а что-то не очень. Но не получилось, талант не позволил. Даже после многих лет я помню впечатления от обоих повествований. И Феликс Сорокин с его дилеммой и вроде бы обычной жизнью получился таким же ярким и запоминающимся, как герои «его» тайной повести. Оба произведения переплелись так гармонично, что по отдельности их уже и не мыслишь. Вот только большинство романов Стругацких совершенно не поддаются экранизации. Получается какое-то новое творение, часто прекрасное, но далекое от оригинала: с другим духом, другими мыслями. И «Хромая судьба» не стала исключением. Впрочем, может, это и к лучшему. Теперь у нас есть два замечательных произведения в разных жанрах, а так было бы только одно.

Как полезно иногда перечитывать книги. И как удивительно меняется впечатление с годами. Когда-то эта книга была для меня ближе к серединке. Так, что-то мутненькое, хотя и не безынтересное. Сейчас же, я под впечатлением от книги, даже так не любимое мной метание от одной сюжетной линии к другой, эта манера романа в романе не испортила этих впечатлений, я бы даже сказала, что именно тут она уместна и действительно украшает книгу.

конечно же сразу чувствуется отсылка к «Мастеру и Маргарите» Михаила Афанасьевича. Да, собственно, авторы и не скрывают этой отсылки, даже вводят некоего клетчатого, ну и Михаил Афанасьевич так же фигурирует в книге, правда тот ли?.. Сначала у меня было впечатление, что Стругацкие захотели описать жизнь некоторых сотрудников МАССОЛИТА и значительно расширив действие в Грибоедове. Причем описывалось все это дважды, в более реальной жизни, словно герои Булгакова перешли уже во вторую половину 20 века, и в фантастической жизни. Но все это лишь первое впечатление. На самом деле конечно это лишь декорации. Главное тут конечно же в героях, обоих героях или в одном. Мне они показались единым целым, как писатель и его герой или как писатель в разном возрасте. Мне вообще показалось, что эта книга о писателе в разные этапы жизни. Феликс Александрович — это уже состарившейся, писатель, живущий практически прошлым, с настоящим и будущим его связывает лишь последнее произведение, любимое детище, которое рискует быть мертворожденным. Виктор Банев же, это словно тот же Сорокин, но в молодости, в расцвете сил, когда талант который ещё не пропьешь, когда ещё все интересно и докапываешься до сути, хочешь понять, когда устремления ещё во вне, а не зацикливаешься на прошлом и на прожитой жизни. Я увидела в этом произведении именно старение, ну или изменение человека с возрастом, а вместе с ним и его таланта. Мне особенно понравилась искренность, видно, что вопросы, те внутренние конфликты, которые показали авторы, им знакомы или на своем опыте или на опыте знакомых. Ну если и приукрашено, то не так уж сильно, или их талант позволил это приукрашивание оставить ровно та том уровне, на котором оно ещё не становится гипертрофированным.

Что касается сюжета, вопросов которые поднимаются в части «Банев», то конечно они вечны, и от того немного избиты. Вопрос отцов и детей, вопрос развития мира в целом, человеческой эволюции, вопрос деградации, будущего и прошлого, конечно в той или иной степени их затрагивают все, и ничего тут нового нет, и вместе с тем, так как они вечные и дискуссионные, они и не устаревают. Ну в самом деле, почему бы не посмотреть на них с точки зрения гадких лебедей и прекрасных утят. Но лично мне, основная сюжетная линия была не интересна. Я при чтении больше акцентировала внимание именно на личном переживании героев.

Отдельно хотела бы отметить литературный слог, манеру письма. Вот честно, редко, когда испытываю такое наслаждение от чтения, когда герои так хорошо прописаны внутренне, и обладают каждый своим характером, что даже их манера говорить совершенно разная. Из-за всего этого погружаешься в произведение, живешь или переживаешь его, как минимум словно бы просматриваешь фильм, но в собственной голове. Настолько все ярко и умело написано, когда за словами появляются целые картины с действием. Вот такие книги действительно способны захватить все внимание.

Не понравилось пожалуй только то, что некоторые линии остались без завершения. Например не понятна роль партитуры, не до конца понятна роль клетчатого пальто или падшего ангела. Они мелькнули в произведении, навели тумана и пропали оставив вопросы. Но в целом, это не портит общей картины.

Когда-то проглотил этот роман вместе с «Гадкими лебедями», т.е. была книга которая содержала «фрагменты из синей папки», но я тогда это или пропустил или не было там указания, тогда поразило «такое раздельное» написание, сейчас перечитал «Хромую судьбу» без «вствок» — впечатление иное. «Гадкие лебеди» здесь не совсем к месту, а вот «Град обречённый» тут очень бы подошёл, тем более, что М.А. его и цитировал в самом конце. (Опять же когда-то я прочитал «ГО» отдельно, просто у меня был сборник сочинений, которые были видимо в хронологическом порядке и так вышло, что «ГО» был позже «Хромой судьбы») Жаль, что некоторое сюжетные линии так и остались недописанными, но я точно помню про продолжении темы с «эликсиром», там ещё была фраза про «фюреров всех мастей» в каком она осталась произведении подскажите? Сама «ХС» понравилась, лёгким и естественным стилем, бытом литературной и редакционной жизни, зарисовками героев, в которых нетрудно узнать своих знакомых или коллег, да, есть пожалуй у каждого из нас в знакомых и Ойло Союзное и Лёня Шибзд. Интересно показывается старость в романе, редко мы молодые, задумываемся над ней, да и стоит ли?)

Я много раз читала и очень люблю «Гадких лебедей», а вот «Хромую судьбу» целиком взяла впервые. Ждала, что будет как-то более.. емко, что ли. Что внешний сюжет как-то объяснит то, что происходит в городе дождя, но нет, увы. История немолодого писателя Феликса Сорокина вначале кажется совершенной бытовой нудятиной, и ниоткуда неочевидно, как из-под его пера могла выйти книга, подобная «Гадким лебедям». Постепенно появляются интригующие детали, все более интригующие, но совершенно не складывающиеся ни в какую общую картину. Но это ни к чему не приводит, и вызывает в итоге разочарование.

Все привыкли, конечно, что АБС не раскрывают свои тайны и многие загадочные моменты в их книгах так и остаются загадочными. Но в данном случае — буквально все. К чему этот странный институт, к чему клетчатое пальто, к чему другой странный институт и машина, измеряющая талант (и если она правда измеряет, это скорее будет разочарованием, потому что это как-то пошловато). От всего этого, особенно финального финта с Булгаковым, тянет авторским розыгрышем. Типа, ага, читатель, повелся на наши традиционные приемы, на изящное вписывание странного в быт и быта в странное — но нет, зря ты тут ищешь какую-то привычную глубину и тайные смыслы, это мы тебя троллим, вот, смотри, Булгаков смотрит на тебя и подобных тебе с осуждением и уходит заниматься своими делами.

На мой вкус, в истории писателя Сорокина как-то слишком много быта, причем такого совершенно скучного, и создается впечатление, что человек, настолько погруженный в то, как он воду в чайник наливает и чем будет ужинать, что такого удивительного может написать, а? И может быть, все то таинственное, что вокруг него происходит — на самом деле, продолжение работы его воображения?

Зато «Гадкие лебеди» все так же прекрасны. Когда я была моложе, мне больше всего нравилась часть о детях и мокрецах, о новом мире, который не хочет ни ломать старый, ни воевать с ним, а просто вырастает рядом, параллельно, и постепенно захватывает все. А сейчас мне больше всего нравится очень острая и болезненная идея того, насколько люди и поколения не могут понять друг друга, насколько из разных ценностей можно исходить. И что люди, живущие в одних ценностях, не могут ни судить, ни оценивать людей, живущих в совершенно других. Я понимаю, что это в общем-то банальная идея и изрядное упрощение всего, что есть в «Лебедях» — но очень уж актуальная. И особенно болезненна ситуация, когда твою судьбу определяют те, чьи ценности категорически не совпадают с твоими.

С другой стороны, ничто так не меняет мир, как смена ценностей у поколения.

Произведение, местами фантасическое, оставляет стойкое ощущение реальности как в части о Феликсе Сорокине, так и о Викторе Баневе. Инакомыслие и инакочувствование как мост между прошлым и будущем, отсутствие «принадлежности» как к первому, так и ко второму. Приятно, что Будущее авторами видится с умными и талантливыми, а главное — людьми. А мокрецы...

Каждый персонаж выверен, уместен: можно цитировать как Квадригу, так и Павора. А главные герои — ходячие цитаты жизни.

Вещь тонкая, остросоциальная: с точки зрения большинсва социума (может стада?..) и отдельно взятого таланта (возможно, гения!..) в нём.

К прочтению рекомендую.