Самый важный вопрос в случае этого текста совсем в другом. В моральной части. И учитывая, что «Голос монстра» проходит по ведомству детской литературы, этот вопрос, в общем-то, сводится к тому, считать ли книжку Патрика Несса детской. Разумеется, проблема не в мрачности темы. В конце концов, еще с советских времен «Белый Бим Черное ухо» Троепольского и «Муму» Тургенева считаются у нас школьным чтением. И никого не смущает их трагичность и мрачность. И в защиту «Голоса монстра» всегда можно сказать, что в нем поднимаются острые психологические и социальные проблемы, с которыми может столкнуться любой подросток: смерть родителей, как себя вести со сверстниками, переживающими подобную трагедию. И да, так и есть. С детьми надо говорить на эти темы, чтобы в итоге у нас не вырастали инфантильные великовозрастные товарищи. Закавыка не в теме книги, а в том, что в ней рассказывается.

Первое, что бросается в глаза, это деструктивный мотив разрушения. Однажды Конор в ярости разнесет гостиную свой бабушки: сломает дорогие антикварные часы, поступит так же с мебелью, исцарапает пол, разобьет окна. Казалось бы, он должен будет получить за это от бабушки по первое число. Но она не станет его наказывать, она просто будет молчать. А через несколько дней после этого Конор изобьет до полусмерти своего одноклассника. Тот, конечно, заслужил, но отношения этого одноклассника с Конором, вообще, отдельный предмет для психологического исследования, там все очень запущено. И опять же мальчика поругают, но из школы выгонять не станут. Просто все понимают – и бабушка, и директор школы, – что у ребенка тяжелый период. Конечно, болезнь матери объясняет его поведение, но не оправдывает. А в тексте сквозит именно оправданием, а не объяснением. Словно всем детям, находящимся в подобной ситуации, автор выписывает индульгенцию. Это можно было бы счесть сгущением красок, если бы эту индульгенцию автор не вложил в уста матери Коннора. На больничной койке, находясь под морфинами, она прямым текстом выдает своему сыну разрешение на все это. Мол, не слушай никого, хочется ломать, ломай, хочется бить, бей, хочется калечить, калечь. Тебе можно. Сразу вспоминается «Бойцовский клуб» Паланика. Безусловно, Паланик не пропагандирует насилие. Он, вообще, ничего не пропагандирует. Тоже самое можно сказать и про Несса. Но если куча взрослых восприняла когда-то «Бойцовский клуб» как руководство к действию, то кто сказал, что подростки не могут сделать того же с «Голосом монстра»? Стоит ли после вышесказанного считать «Голос монстра» детской книжкой?

Сомнения усилятся, если вчитаться в истории, которые рассказывает Тис. Они похожи на старинные сказки. Вот вам история про принца и его мачеху, которая, конечно, колдунья и очень хочет после смерти короля остаться на троне. Вот вам история про злобного аптекаря (в тексте именуется провизором) и священника; священник запретил аптекарю срубить вековечный тис, который нужен был аптекарю для приготовления лекарства, а аптекарь не вылечил дочек священника. Вот вам история про невидимого человека, который очень хотел стать видимым, вот только не обрадовался, когда это случилось. Отличие от привычных сказок здесь в том, что мораль всех этих историй всегда неожиданная и выкрученная наизнанку. Чтобы разобраться с ними, – а в итоге согласиться с монстром или не согласиться (читай: согласиться с автором или не согласиться), – надо даже взрослому человеку посидеть и подумать, и это учитывая, что у взрослого читателя жизненный опыт побольше, чем у подростка, который все пока еще воспринимает исключительно радикальным образом – если черное, значит абсолютно черное, если белое, значит тотально белое. С одной стороны, конечно, подобное чтение полезно подростку, заставит думать. С другой – а получится ли у него во всех этих тонкостях разобраться?

Конечно, все это риторические вопросы. Мы все должны понимать, что и «Маленький принц» Сент-Экзюпери, и «Алые паруса» Грина – далеко не детское чтение. Но даем же мы эти тексты читать детям. Вообще, детям можно давать любую книгу. Если она слишком взрослая, то ребенку просто станет скучно, и он ее забросит. Запрещать чтение – непедагогично, хотя, конечно, вручать одиннадцатилетнему ребенку де Сада все-таки не стоит, его и взрослым-то читать не очень-то нужно. Все вышесказанное было, конечно, не про возрастную цензуру, оно было про неоднозначность книжки Патрика Несса. Которая, кстати, написана по идеи писательницы Шиван Доуд, умершей в сорок семь лет от рака. Идея у нее возникла, а вот воплотить ее она не успела. Это сделал Патрик Несс. В общем, понятно откуда взялись мрачность и проблематика «Голоса монстра».

При всей неоднозначности прочтения «Голоса монстра» можно сказать, что он о двух вещах. О том, что в самый темный час, в самые тяжелые минуты, кто-то нашептывает нам плохие мысли, и нам надо уметь с ними работать, уметь справляться и отпускать. А еще «Голос монстра» про то, что истории мы рассказываем не только, чтобы убежать от реальности, но еще и чтобы разобраться с собственными проблемами. И вот эти вещи точно должен понимать каждый – и взрослый и ребенок.

P.S. «Голос монстра» недавно был экранизирован. Автор этих строк еще не смотрел экранизацию. Потому у него просьба: не касаться вопроса экранизации в комментариях. Хорошая она или плохая, подробная или нет, он узнает сам, а потом, возможно, что-нибудь про это напишет.

«Человеческий крокет» все время оказывается не тем, чем кажется. Сперва перед нами этакий дневник девочки-подростка. Язвительной и остроумной, конечно, но никакие шутки с прибаутками не сделают из подобного текста что-то по-настоящему интересное. Нас ждут описания домочадцев и соседей, подружек и врагов, мальчиков, которые не нравятся, и мальчика, который нравится. Есть, правда, один нюанс. Изобел периодически проваливается в прошлое. И это не метафора. Она может вдруг оказаться в самом начале двадцатого века. Или в доисторическом лесу. Правда, это ненадолго. Очень быстро она возвращается в свое настоящее. Почему это происходит, объяснять нам не спешат, читателю остается только пожимать плечами и продираться через текст дальше. Но стоит ко всему этому привыкнуть, как вдруг «Человеческий крокет» оборачивается семейной сагой, которая чуть позже превратится в самый натуральный детектив. Читатель должен встрепенуться, обрадоваться, вчитаться в книжку. И вот тут-то ему нанесут очередной удар. Детектив сменяется уже натуральной фантастикой, в которой нашлось место даже инопланетянам. А дальше будет еще странней, еще непонятней, еще абсурдней и неправдоподобней. Может показаться, что Кейт Аткинсон просто пародирует все эти жанры – начиная с готического романа и заканчивая научной фантастикой. Но это лишь поверхностное впечатление. Когда надо, автор становится невероятно серьезен и даже исторический любовный роман становится чем-то большим, чем просто мелодрамой. Создается впечатление, что Кейт Аткинсон поставила перед собой нелегкую задачу постоянно удивлять читателя. И она делает это до самого финала, ни на секунду не расслабляется.

Мелкие детальки, ироничные наблюдения, речевые обороты постоянно повторяются и рифмуются. Количество аллюзий на Шекспира, Кэрролла, фильмы середины двадцатого века, народные баллады, сюжеты из античной мифологии (всего не перечислить) должно повергнуть любого литературоведа в восторг, тут же можно составить том комментариев толще, чем сам роман. А вот проблема жанровой принадлежности «Человеческого крокета» должна повергнуть любого литературоведа в ужас. Тут понамешано столько, что роман можно воспринимать и как мистику, и как магический реализм, и как фантасмагорию. Аткинсон словно бы тесно в рамках одного жанра, поэтому она осваивает пограничные территории. И разведка боем, надо признать, удалась.

Та же самая проблема встанет перед читателем, если он попытается определить основную идею «Человеческого крокета». Его можно интерпретировать и как социальный роман. Тут много про неустроенных детей с паршивым детством, и про гендерное неравенство (мужчины у Аткинсон, как на подбор, либо безвольные тряпки, либо садисты и твари, а женщины из-за этого несчастны), и про насилие в семье. Кому-то может показаться, что автор переборщила с чернухой. Но если бы все романы про семейные ужасы были написаны так, то это пошло бы им только на пользу. Кому-то может показаться, что «Человеческий крокет» про то, как люди порой бросают все, рвут все связи и уходят вдаль в поисках лучшей жизни. Кто-то скажет, что здесь про власть прошлого написано, про то, как на нас влияют дела давно минувших дней, при этом про них мы можем и не знать. Несложно увидеть в «Человеческом крокете» и гимн солипсизму – реальность не реальна, мир – сон, сознание само решает (хотим мы этого или нет), что будет дальше. Думается, каждый читатель сам выберет ту интерпретацию, которая больше ему по душе. Поэтому стоит сказать о своей читательской интерпретации.

Лично для меня это роман про силу детского воображения. Все дети придумывают истории про своих близких и друзей. У кого-то это хорошо получается, у кого-то – слабенько. Изобел – девушка с выдающимся воображением. Она не просто сочиняет все эти истории, она в них самозабвенно верит. Да, она – ненадежный рассказчик. Но не тот ненадежный рассказчик, которого хочется поймать за руку, а тот, кому хочется доверять. В конце концов, стоит отказаться от любых интерпретаций, не выдумывать всякие банальные толкования (происходящее может быть лишь метафорой полового созревания героини), а просто принять все за чистую монету. Ничто не выдумано, все так и было. Детское воображение работает именно так. А следовательно, подобный подход позволяет посмотреть на мир детскими глазами: просто солнце светит, дождь идет, на кухне ворчат родители, а еще происходят чудеса, и мы в эти чудеса верим, без них наша жизнь была бы слишком обыденной, слишком взрослой, слишком скучной. Пусть автор то и дело дает объяснения тому, что и так давно ясно, чтобы позже их опровергнуть. Сперва мы поверим в одну версию событий, потом – в другую. Противоречия и в жизни случаются. Но мы же не хватаемся за голову и не кричим, что Бог что-то там не так сочинил, а принимаем их как должное.

Если вам хочется от книги определенности и четких объяснений, то вам явно не сюда. А вот если душа желает странного, то попробуйте почитать «Человеческий крокет», вдруг это та самая книга, которую вы долго искали и все никак не могли найти.

Митчелл не стремится показаться умней, чем он есть. Порой он прямым текстом говорит, о чем его роман. О том, что случайности порой не случайны. О том, что мы всегда жаждем свободы, но в том же время стремимся к своим корням. О том, что человек разрушает дом, в котором живет. О том, что все в мире взаимосвязано, даже если одни события происходят в далекой Японии, а другие в не менее далеком Нью-Йорке. И такой подход к манифестации не раздражает, пусть порой одни и те же мысли высказываются разными словами. Митчелл не стесняется любить своих героев. Да, они не совершенны. Кто-то спит со всеми подряд. Кто-то нарушает закон. Кто-то просто мечтает о лучшей жизни. Автор все-таки смотрит на них чуть свысока (конечно, именно он всех их и придумал), но в этом взгляде нет ни осуждения, ни порицания. Выводы пусть делают читатели, как мы все оцениваем своих знакомых и друзьях. В конце концов, возможно, мы все персонажи чьей-то выдуманной истории. Вот еще одна идея из «Литературного призрака». Она не нова, об этом, в общем-то, весь солипсизм. Но под пером Митчелла эта идея обретает новые грани, какую-то легкость и прозрачность, она словно рождается заново.

И вот этому автору почему-то до сих пор не дали «Букера». Это нормально? Возможно, членам жюри кажется, что он пишет слишком развлекательно. Но разве это грех? Многим бы обладать таким воображением и чувством ритма, как у Митчелла. Было бы так, мировая литература стала бы только лучше. Хотя отсутствие у Митчелла «Букера» явно больше говорит об этом премии, чем об этом писателе.

Читательское субъективное: конечно, не все истории в «Литературном призраке» мне одинаково понравились. Больше всего пришлись по душе главы «Монголия» и «Клир-Айленд». Меньше всего – «Санкт-Петербург» и «Лондон».

[Часть 2. Для тех, кто читал «Облачный атлас». Содержит некоторый спойлеры]

В «Литературном призраке» мы встречаем несколько знакомых нам персонажей. Тима Кавендиша, его брата Денхольма и Луизу Рей. Про Денхольма неинтересно. Напомним про Тима и Луизу. Мистер Кавендиш – как раз тот самый редактор и издатель, который угадил в похожий на тюрьму дом престарелых. Мисс Рей – та самая журналистка, которая проводила расследование по поводу атомной станции в Калифорнии семидесятых.

Как мы помним, все главный герои «Облачного атласа» есть перерождения одной души. Об этом свидетельствует родимое пятно в форме кометы. (Кстати, некая комета залетает на последние страницы «Литературного призрака».) Каким образом могут одновременно жить две реинкарнации? Митчеллу этого мало. Он наделяет родимым пятном в виде кометы еще одного персонажа, который не упоминался в «Облачном атласе» — Кати Форбс. Еще одна реинкарнация? Три в одном и том же временном моменте? Можно, конечно, отговориться, что во время написания «Литературного призрака» Митчелл об этом не думал, до «Облачного атласа» еще жить и жить. Но тогда почему он об этом не подумал, не учел этих моментов, когда разрабатывал собственно «Облачный атлас»? Простая небрежность? Хотелось бы верить, что не небрежность. Конечно, это уже попахивает СПГС. Но так, согласитесь, интересней.

[Часть 3. Для фанатов «Доктор Кто»]

В одном из интервью Дэвида Митчелла спросили: не хотел бы он написать книжку по миру «Доктора Кто»? Он ответил, что очень хотел бы, но его никто об этом не просит. Так вот – как было бы хорошо, если бы обратились, попросили, заказали. А мы бы получили огромный 700-страничный роман с двенадцатью параллельными сюжетными линиями в разных точках времени и пространства, объединенными какой-нибудь дикой и головоломной авантюрой Доктора. Да, круто было бы…

Мечты, мечты… Но, как говорится, мечтать не вредно, вредно не мечтать.

Герои «Литературного призрака» часто предаются мечтам. И порой они исполняются. Вдруг Дэвид Митчелл уже пишет свой роман про Доктора Кто?