Возвращаясь к источникам

В 1999 году практически одновременно на киноэкраны выходят три фильма о виртуальной реальности: «Экзистенция», «Тринадцатый этаж» и первая «Матрица». Первые два были целиком построены на парадоксе, который в художественной практике называется mise en abyme, или принцип рекурсии. Он состоит во вложении друг в друга нескольких уровней изображаемого: картина в картине, рассказ в рассказе, сон во сне, компьютерная игра в компьютерной игре, реальность в реальности. Принцип настолько не нов, что встречается уже в «Рамаяне», однако на экране, надо признать, весьма эффектен. Мог ли он быть основой для «Матрицы»? Многие после просмотра М1 ожидали, что и реальность Сиона окажется «липовой», а финал М2, где Нео силой воли останавливает стражей, как будто бы подтверждал их догадки, но это ложный след. Вачовски несомненно знали о производстве фильма «Тринадцатый этаж», наверняка были знакомы с его сценарием или, по крайней мере, с литературным первоисточником — книгой Дэниэла Ф. Галуйе «Simulacron-3», вышедшей в 1964 году (и экранизированной еще в 1973-м Райнером Фассбиндером как «Мир на проводе»). Две прозрачные цитаты, которые они вставили в М1, недвусмысленно свидетельствуют: «Матрица» могла быть рекурсией, если бы творческие амбиции ее авторов не поднимались выше «Тринадцатого этажа», и тогда наше исследование, начавшись с мизанбима, им бы и завершилось — но, к счастью, это не так (1).

Одним из общепризнанных источников идей и образов «Матрицы», что логично, считается киберпанк. Поскольку его эстетика достаточно стереотипна, проведем лишь пару параллелей. В романе основателя этого жанра Уильяма Гибсона «Нейромант» (1984) для обозначения киберпространства уже используется слово «матрица», а главными героями являются подпольный хакер Кейс и его боевая подруга Молли, так напоминающая Тринити. Похожая парочка действует и в известном романе Нила Стивенсона «Лавина» (1992), где ей приходится защищать не только трехмерную виртуальную «Метавселенную», но и обычную реальность от «информационного метавируса», который грозит обоим мирам. Пожалуй, метавирус — довольно удачное описание того, во что превратилась «программа Смит», заразившая Матрицу и нашедшая проход в реальность Сиона и мира машин. И все же Смит далеко не только и не просто вирус, как будет ясно в дальнейшем. Также, говоря о киберпанке, нельзя не упомянуть его гениального предтечу Филипа К. Дика, который во множестве своих рассказов и романов — назову хотя бы «Убик», «Око небесное», «Распалась связь времен» — испытывал на прочность реальное и виртуальное, субъективное и объективное, сознательное и бессознательное. Время от времени мы будем обращаться к творчеству Дика, памятуя, однако, что его запутанные, декадентские, инфицированные хаосом и распадом тексты сами требуют немалых усилий по толкованию и расшифровке.

Кто всегда стремится к ясности, так это ученые. Их идеи, повлиявшие на «Матрицу», можно проследить вплоть до 1960-х годов, когда «пионер компьютеростроения» Конрад Цузе и «цифровой гуру» Эдвард Фредкин всерьез принялись обсуждать вероятность того, что все мы живем в компьютерной симуляции (2). Впоследствии к их позиции присоединились такие известные физики и философы, как Франк Типлер, Ник Бостром и Юрген Шмидхубер. Сложилось даже направление цифровой философии, использующее теорию клеточных автоматов для объяснения как физического бытия, так и сознания (3). Превосходной иллюстрацией подобных концепций служит роман Грега Игана «Город Перестановок» (1994), где практически стирается грань между «реальным» и симулированным мирами, между запрограммированными и «настоящими» персонажами. Эти темы важны и для «Матрицы», но трилогия, как мы увидим далее, подходит к ним совсем с другой стороны.

Удивительно, но один первоисточник «Матрицы» указан в ней, что называется, «прямым текстом». В самом начале М1 Нео берет в руки книгу Жана Бодрийяра «Симулякры и симуляции» (1981), где хранит незаконные диски, и открывает ее на главе «О нигилизме». Чуть позже, разоблачая перед Нео Матрицу, Морфеус фактически цитирует Бодрийяра, говоря о «пустыне реальности». Чем эта книга привлекла Вачовски, нетрудно понять, читая, например, такие пассажи: «Мир и все мы живьем попали в симуляцию... в фальшиво-призрачное нечто», «Это мир идентифицированный, проанализированный, а затем искусственно воскрешенный под видом реального, мир симуляции, галлюцинации истины» (4). Да и Бодрийяр со своей стороны наводит мостки к сближению, когда пишет о трех видах симулякров в научной фантастике: имитационные (жанр утопии), проективные (классическая НФ о космосе и роботах) и, наконец, симуляционные (кибернетические), параллели к которым он пока не может подобрать (понятно, ведь киберпанк еще не изобретен!), но о которых весьма прозорливо говорит, что «лишь они могут заинтересовать нас по-настоящему» (5).

Но не обманемся этим видимым сходством: Вачовски — антибодрийяристы. Собственно, сам французский философ и раскусил их, когда после выхода М2 прямо заявил: «Они заблуждаются!» (6). Ведь Бодрийяр считал, что ситуация такова, что у нас нет уже никакого (даже подпольного) доступа к реальному, мы тотально погружены в гиперреальное — симуляцию «без оригинала и реальности», не скрывающую никаких подлинных смыслов, потому что никаких смыслов больше нет. Все, что нам остается, это исчезнуть; одержимость таким исчезанием он и зовет нигилизмом (7). Ситуация, прямо скажем, невозможная для команды «Навуходоносора», тем более для Нео, для которого подлинная реальность открылась в виде всепроникающего света, а подлинный смысл родился в акте самопознания и жертвенности. Причем же здесь «Симулякры и симуляции» и на какой нигилизм намекают нам режиссеры? Мы еще будем говорить о том, насколько обманчивым оказывается первый фильм, насколько переосмысливают каждый его кадр вторая и третья части, но ситуацию с нигилизмом следует прояснить уже сейчас. Для этого нужно, в полном соответствии с экранным образом, вырезать в книге Бодрийяра «дыру», дабы обнаружить того, к кому контрабандно она отсылает, — а именно Фридриха Ницше. В черновиках, относящихся к осени 1887 года, автор концепции философского нигилизма пишет о двух его видах: пассивном, характеризующемся истощением и упадком духа, и активном, естественном, как признаке силы и «мощи духа» (8). В первом случае мы легко узнаем пессимизм и «меланхолию» Бодрийяра, суть же второго отнюдь не в тотальном отрицании, тем более исчезании — но только лишь в переоценке, изменении перспективы взгляда! Нео, как явствует из всей трилогии, не ниспровергатель Матрицы, не сокрушитель ее серверов, его миссия куда труднее и… вернее. Он переосмысливает Матрицу, находит ей место в более сложной схеме, встраивая ее необходимым звеном в тот путь, который сам же и прошел. Конечно, об этой схеме и этом пути непременно будет обстоятельный разговор.

Что еще нам осталось сделать в этой главе — отдать должное Карлосу Кастанеде. Я бы не удивился, увидев его сочинения на полке Нео. Ведь совпадения поразительные. Отчасти это связано с тем, что и Вачовски, и Кастанеда эксплуатируют одну и ту же гностическую парадигму (очень влиятельную сегодня), которую мы вскоре обсудим, но и в прямом заимствовании я практически уверен. Книги Кастанеды издавались с 1968 по 1998 год — это как раз время становления Вачовски (годы рождения 1965 и 1967) и как личностей, и как режиссеров. Сам Кастанеда умер в 1998-м — М1 могла бы быть ему оммажем. Да, собственно, так и есть.

Согласно эзотерическому учению дона Хуана, мир твердых и обособленных объектов вокруг — это лишь видимость. В действительности вселенная состоит из сплошной энергии — энергетических волокон, или нитей, чьи подвижные сгустки образуют живых существ. (Метафизика «Матрицы» чуть сложнее: как мы помним, Нео сначала научился распознавать обитателей Матрицы как цифровые паттерны, и только в М3 обрел настоящее виденье световой природы бытия.) Люди, способные непосредственно воспринимать эту энергию, называются магами; благодаря прямому взаимодействию с мировой энергией они умеют делать невероятные вещи, например летать. Несмотря на то что Кастанеда характеризует их как «людей знания», главное в них — это непреклонная воля, ставшая реальной силой. Свои способности они используют в двух направлениях: во-первых, полностью порывая с «человеческой матрицей», которая штампует нас как заготовки на конвейере, и двигаясь в сторону бесконечной свободы самовыражения; во-вторых, сражаясь за свою независимость против хищных «неорганических существ».

Впервые понятие «неорганических существ» появилось в книге «Огонь изнутри» (1984). Дон Хуан говорит, что вселенная полна «сущностей, имеющих осознание, но не имеющих тела» (именно таковы программы в «Матрице»). Маги взаимодействуют с этими сущностями, дружат или враждуют с ними, а после смерти сами превращаются в «очень своеобразные, высокоскоростные неорганические существа, способные на колоссальные маневры восприятия» (крайне важный намек, который мы еще вспомним). Среди этих сущностей выделяется особая раса хищников — «летунов», которая властвует над ничего не подозревающим человечеством. «Много веков назад они сокрушили нас, сделав слабыми, уязвимыми и покорными» (9). Теперь мы для них — энергетическая пища, и они буквально «разводят нас, как мы разводим цыплят». Чтобы люди не бунтовали, летуны наделили нас своим разумом и своими ценностями, взращивая в нас эгоцентризм, самодовольство, алчность и страх. Полностью одолеть их невозможно, но можно избавиться от их влияния с помощью различных практик осознавания и внимания, решающей из которых является «прыжок в бездну»… и возвращение (10).

Как мы видим, путь Нео — это путь кастанедовского мага. Так же как ученик дона Хуана, Нео получает знания, учится контролировать разум и использовать волю. Он много сражается с программами, даже дружественными, такими как Сераф, ибо «неорганические существа никому не позволят пройти без настоящего сражения» (11). Так он становится «нагвалем» — магическим лидером, способным прямо видеть энергию вселенной. И наконец решается на «прыжок в бездну»… Единственная причина, по которой мы не проводим достаточно детального сравнения «Матрицы» и метафизики Кастанеды, заключается в том, что обе они явственно отсылают к более древним и чистым традициям, к рассмотрению которых мы сейчас и перейдем.

-------------------------

(1) И вот эти цитаты. 1) В номере 1313 отеля «Лафайет» Нео впервые встречается с Морфеусом и выбирает красную пилюлю; обычно первые цифры гостиничных номеров указывают на этаж, вторые — на комнату. 2) Сайфер в разговоре с агентом Смитом, поедая тот самый «иудин» бифштекс, произносит знаковую фразу «Счастье в неведенье» (Ignorance is bliss), в точности повторяя слова одного из главных персонажей «Тринадцатого этажа». Sapienti sat.

(2) Грин Б. Скрытая реальность: Параллельные миры и глубинные законы космоса. — М., 2013. С. 301.

(3) См., например, книги Сета Ллойда «Программируя Вселенную» и др.

(4) Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. — М., 2015. С. 16.

(5) Там же. С. 171.

(6) Интервью «Нувель обсерватер», 19 июня 2003 г. // http://old.russ.ru/culture/cinema/2003092...

(7) Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. С. 211. — В этом он, кстати, следует за Лаканом, еще раньше заявлявшим, что реальность находится за пределами языка и потому недостижима для нас. Находится — верно, но так ли уж недостижима?

(8) Ницше Ф. Полное собрание сочинений. Т. 12. — М., 2005. С. 323–325.

(9) Кастанеда К. Активная сторона бесконечности.

(10) Краткое, но систематическое изложение доктрины Кастанеды дано в: Бакусев В. М. Лестница в бездну: Ницше и европейская психическая матрица. — М., 2012. — Мы еще будем обращаться к этой книге, пока же отметим такой немаловажный факт, что здесь Кастанеду изучает профессиональный философ, на фоне Ницше, Хайдеггера и других крупных фигур, без всяких скидок на «эзотерику» и «нью-эйдж».

(11) Кастанеда К. Искусство сновидения. Ср. слова Серафа: «Человека можно узнать только в бою».

Принято считать, что интерес к религии, теологии и прочей метафизике возникал и поддерживался у наших предков потому только, что у них еще не было подлинно научных знаний о мире. Пришла наконец наука — и сразу этот интерес стал угасать, перейдя по разряду если не мракобесия, то какой-то неразвитости и отсталости. Это, однако, крайне поверхностное рассуждение. Истинная причина лежит глубже и не так для нас, сегодняшних, приятна.

Доказанных и проверенных знаний было, конечно же, меньше. Куда больше было слухов и мнений, сомнений и двусмысленностей, смутных ощущений чего-то такого, что определенно лежит за пределами человеческих способностей и воли. Но именно поэтому человек (даже самый рядовой) в целом находился намного ближе к самой границе бытия, за которой только и начинается самое главное и подлинное. Любой крестьянин, сидя долгими зимними вечерами в полутьме своей избенки и слушая нескончаемый вой ветра, волей-неволей оказывался на своего рода экзистенциальной передовой, где растворяется, как сон, тонкая кожура всякой накопленной культуры, где имеют значение только последние вопросы человеческого бытия, где человек один на один с вечностью, смертью и тем бесконечным миром, чья физическая "фотография", будь она трижды больше и богаче современных научных предположений, все равно ничтожно мала и одномерна. Отсюда живой интерес к религиям и прочим теософиям, надменно высмеянный наступившей эпохой модерна, но так и не понятный в своем существе.

Что же принесла с собой эта эпоха? Двумя словами — упоение посюсторонностью. Не только наука, но и вся культура исступленно, массово принялись возделывать почву под ногами человека, вырастив на ней вскоре такой пышный сад, в котором, что неудивительно, тот не замедлил заблудиться. Прежнее потустороннее небо напрочь закрыли яркие, прелестные цветы материальной цивилизации модерна, неодолимо приковавшие к себе все взоры человека. Экзистенциальный фронт отступил куда-то далеко, он совершенно не слышен, а малейшее его приближение теперь вызывает лишь животный ужас и желание поскорее спрятать свою мордочку в уютные животики таких же морлоков, как ты сам. Да и какие в городах темные тоскливые зимние вечера? Круглый год дискотека!

Впрочем, это не просто дискотека, а кое-что похуже. Это настоящая Матрица. Когда Ницше говорил о вреде истории (и культуры) для жизни, он еще не знал этого слова-символа, но проблему ухватил сверхчеловечески верно. Как современному обывателю ощутить хоть на мгновение тут тоску, страх и отчаяние, что обдирает его как липку от условностей культурного багажа, если все, что есть вокруг него — жирная, изощренная, бесконечная на возможности, воздействующая прямиком на центры удовольствия в мозге, привязывающая покрепче героина, мать ее, Матрица? Вы скажете, Матрица была всегда? Была, да не такая — пожиже и неказистей. Как на первых игровых приставках. Про крестьянина, почти не очарованного ею, я уже написал, но ведь и олигарх тех времен легко выпадал из-под ее власти. Ну мог какой-нибудь магарадж в придачу к имеющимся десяти комнатам с золотом и алмазами заполнить еще одиннадцатую, но ведь это уже скучно и вроде как ни к чему. То ли дело сейчас: нет предела возможностям! Есть у тебя триллион, можешь основать собственную космическую корпорацию, много триллионов — организовать проект освоения Марса, Титана, да хоть Альфы Центавра. Техногенный оптимизм опьяняет. Неудивительно, что все человечество нынче ходит слегка навеселе.

Но вот что ускользает от нашего взора. Мы думаем, это наука расширила нам окружающий мир до размеров с трудом обозримой Вселенной (уже сто миллиардов световых лет в поперечнике). Нет, это Матрица так отодвинула свои границы, чтобы не беспокоить нас экзистенциальным Зовом, который все еще — и втуне — доносится Оттуда. Ведь мы по-прежнему не знаем ничего действительно базового: что было до "начала", почему вообще существует нечто, а не ничто, чем все в итоге закончится, — то есть не знаем всего того, чего "не знали" и наши предки, да только незнание это принципиально разное. Потому что кого сегодня это волнует? Не в качестве забавного факта, экспоната википедийной кунсткамеры, а по-настоящему, экзистенциально, чтоб душу вон? Бог волновал, Большой взрыв нет. Так чье же существование (или, если угодно, несуществование) важнее?

Разумеется, Матрицу создали (и укрепляли, и очаровывались ею) мы сами. Не сознательно, а скорее самим ходом вещей. Той склонностью к самоусложнению, наращиванию всяческих культурных слоев, которая так характерна для человеческих обществ. И очевидно, что обратной дороги нет — вернуться по следам прежней колеи не получится. Чашу придется испить до дна, если, конечно, там будет все-таки дно, а не черная дыра, куда все безвозвратно и ухнет. По крайней мере, признаемся сами себе: вместе с метафизикой мы выплеснули не мракобесие — мы выплеснули единственное, что в нас еще отвечало на Зов Извне, а значит, делало нас больше, чем канарейками, запертыми в золотой клетке посюсторонности.