— Часто приходится слышать от коллег-критиков, особенно тех, кто специализируется на жанровой литературе: негде печататься, нет площадок для развернутых высказываний... Однако у вас, судя по библиографии, особых проблем с публикацией статей на самые разные темы не возникает. Как добиться такого результата? «Писать надо лучше»?
— То, что «писать надо лучше» — это не обсуждается, это универсальный совет для всех случаев жизни. Но я, пожалуй, соглашусь с жалобами, что каналов публикации становится все меньше. Вот в середине нулевых в моем распоряжении были с одной стороны специализированные журналы о фантастике — питерский «Полдень», киевская «Реальность фантастики», запорожский «Порог» — а с другой стороны, интеллектуальные журналы, находящиеся в нише между литературными и научными — для меня важнейшим был журнал «Свободная мысль», бывший «Коммунист». Так вот, все упомянутые издания прекратили свое существование. Теперь для меня остался почти единственный канал для публикации — это так называемые «толстые» литературные журналы. Пока этого хватает, но они не резиновые, и это, можно сказать, «последний бастион». Все эти журналы нерентабельные, живут за счет госдотаций, то есть система уязвима. А их аудитория является для меня загадкой, особенно аудитория любимой мною петербургской «Невы» — иногда мне кажется, что этот журнал не читает никто, кроме его авторов.
Что можно посоветовать критикам? Как показывает опыт, успех в сфере публикаций — равно как и в любой сфере — на две трети зависит от налаженных связей. Иногда хорошие связи могут оказать неожиданную услугу. Я много лет был знаком с одним провинциальным издателем, никогда не рассматривал его как канал публикации статей — и тут вдруг недавно получил от него предложение писать послесловия к издаваемым им фантастическим романом. Тоже и форма самовыражения, и небольшой заработок. Бумажная пресса вымирает, однако существует мир интернет-изданий. Беда в том, что большинство этих изданий не публикует критики и не интересуется фантастикой. Но эта проблема преодолима, и способ решения ее — налаживание связей. Нужно выходить на редакторов все новых изданий, нужно вести с ними диалог, нужно уговаривать их публиковать не совсем форматные для них вещи, пробовать новые рубрики. Нужно следить за появлением новых проектов, как в сети, так и на бумаге. Так постепенно можно завоевывать место под солнцем.
Но отдельная проблема — что вы, фантакритики, несете обществу. Просто знакомите с новыми публикациями? Это, на мой взгляд, слишком узкая задача. Литературная критика всегда в России была сильна тем, что она была наполовину публицистикой, что она вместе с писателями обсуждала важные вопросы жизни, поднимавшиеся в книгах. Вот в этом направлении, на мой взгляд, и должна развиваться критика — то есть вести экспансию на поляну публицистики, колумнистики, эссеистики, даже репортажного жанра — благо в фантастике всегда много мероприятий.
А вообще будущее нас, производителей текстов, видится мне туманным. Другое дело, что каналы, чтобы делиться своими мыслями будут всегда — хотя бы соцсети.
— Помимо прочего, вы занимаете должность координатора Ассоциации футурологов. Понятно, что общество меняется комплексно: экономические и социальные отношения, новые технологии, геополитика — все это увязано в один пучок, с кондачка тут не разберешься... И все же: на какие неочевидные аспекты вы посоветовали бы обратить внимание нашим фантастам?
— Я бы ответил на этот вопрос так: пусть обратят внимание хоть на какие-нибудь аспекты, но только всерьез. Фантастика не может не поднимать серьезных общественных проблем, и непростительным грехом большинства российских фантастов является то, что они считают позволительным относиться к ним по-дилетантски — и при этом фиксировать это свое дилетантское отношение в литературе. Если совсем просто: фантасты, читайте нон-фикшен. Нужно понять, что мы живем в очень сложной реальности. И особенно, конечно, удручает отсутствие интереса именно к социальным вопросам: при написании романов о будущем все считают нормальным, что умопомрачительная техника будет сочетаться с современными или даже архаичными политическими, экономическими и прочими отношениями.
— Англо-американская фантастика зародилась в начале XX века как разновидность палп-фикшн, бульварного чтива, откровенной дешевки — и постепенно усложнялась вплоть до «новой волны», киберпанка, «новых странных», Нила Стивенсона, Питера Уоттса, Грега Игана, Чайны Мьевиля... Отечественная фантастика за последнюю четверть века претерпела обратную эволюцию: от «четвертой волны» с ее сложными формальными экспериментами и морально-нравственными исканиями, от раннего Лазарчука, Рыбакова, Столярова, Лукиных, Покровского, Штерна, Успенского — к «сточкерам» и «попаданцам». Исключения, конечно, встречаются, но статистически малозначимые. На ваш взгляд, в чем причина такого тотального опрощения?
— Прежде всего, не соглашусь с вашей оценкой. Тут мы имеем дело как раз с той ситуацией, когда потомки стоят на плечах предков и от этого сами видят дальше. При всем уважении к поздним советским авторам, не надо все-таки забывать, что на их творчестве сказывались два фатальных обстоятельства советского времени: нехватка нужной информации, книг, литературных образцов — и цензура, не позволяющая не только говорить, но и думать о некоторых вещах. В XXI веке в русской фантастике проявилась целая плеяда совершенно уникальных по своим достоинствам и при этом высокоинтеллектуальных авторов — это и супруги Дяченко, и Андрей Валентинов, и Леонид Каганов, и Виктор Пелевин, и Алексей Иванов, и Ольга Славникова, и Владимир Сорокин. После выхода романа «Будущее» к этой плеяде совершенно неожиданно пришлось причислить и Дмитрия Глуховского. Шамиль Идиатуллин свои романом «СССР (тм)» дал уникальный пример продуманной и разработанной в мелочах социальной утопии. Андрей Мартьянов дает примеры редкой тщательности работы с историческим материалом. Да, еще должен девушек назвать: Ольгу Онойко и Анну Старобинец. Я берусь утверждать, что ни один писатель «четвертой волны» не дает такой насыщенности социальными смыслами, какие есть в лучших романах Пелевина, или такого литературного языка, какой мы видим в «Легкой голове» Славниковой. Да даже и Лукьяненко — хотя это и популярный писатель, но в своем жанре это настоящий мастер. Одним словом, если мерить лучших с лучшими — никакого падения не произошло. Но что произошло? Во-первых, увеличилась общее количество издаваемых книг — то есть статистически «лучшие» стали действительно меньшей долей в литературном потоке. Во-вторых, общество окончательно утратило тянущийся с советского времени заряд сциентизма, просветительства, если угодно, «культа разума».
Таким образом, интеллектуальные усилия отдельных писателей стали как бы рассеиваться: если вы хотите быть умным, хотите демонстрировать свой ум или свою эрудицию, вы можете это делать, но это будет вашей личной прихотью. Эта прихоть не будет поддерживаться ничем — ни мнением коллег, ни вкусами читателей, ни каким-то потенциальным попаданием в общекультурные тренды. Эта обстановка не делает интеллектуальных писателей менее интеллектуальными, но она накладывает отпечаток на их творчество: им становится не стыдно опускаться до халтуры, до участия в «конвейерных» межавторских проектах, они не стесняются высказывать дилетантские мнения по любым вопросам, они не стараются быть в контексте — это видно, и тут проявляется нынешнее состояние российского общества, которое, говоря условно, активно возвращает церковь на место науки. Отдельно стоит сказать о формальных стилистических экспериментах. По-видимому, тут мы имеем дело с общими закономерностями литературного процесса — в нем однажды наступают революционные эпохи, когда все принимаются экспериментировать, а потом все входит в колею. На рубеже 1980-1990-х годов была эпоха постмодерна, экспериментировали все, и фантасты тоже. Но та эпоха закончилась — причем закончилась в общепланетарных и общелитературных масштабах, оставив после себя некоторые приемы и, кроме того, размытые границы между фантастикой и «мэйнстримом» — причем размытые больше благодаря экспансии фантастики в мэйнстрим. Ну, об этом так же странно сожалеть, как и о том, что кончилась эпоха авангарда 1920-х.
Хочу особо отметить. Лучшая фантастика всегда размышляет о перспективах общества. Если эти перспективы не нащупываются, то мысль писателей рассеивается на пустяки.
Лучше поздно, чем никогда. В августе, на Петербургской фантастической ассамблее, я взял интервью у Питер Уоттса -- и вот наконец дорасшифровывал. В принципе, получилось своевременно: во-первых, в печать сдано несколько новых его книг, во-вторых, Ассамблея со дня на день запускает новый сезон -- и, надеюсь, скоро объявит о почетном иностранном госте 2015 года. А пока...
цитата
Питер Уоттс. Научный метод, чудеса глубин и эксплуатация пыток
Полностью интервью читайте на сайте онлайн-журнала "Питерbook":
— Авторов НФ часто упрекают в том, что они перегружают свои книги наукообразными лекциями. Какие приемы вы используете, чтобы избежать менторского тона, сухости, наукообразия?
— Должен признать, что бы я ни делал, как бы ни старался, у меня не всегда получается избежать этого недостатка: увы, инфодампа в моих произведениях хватает. Один из трюков, которые я использую, чтобы с этим бороться, я называю torture porn, «эксплуатация пыток».
Например, в «Водовороте» есть сцена, где я должен был передать читателю кое-какую информацию о герое. Изначально я написал этот эпизод так: сидят два человека в комнате и перекидываются репликами. Это было скучно до ужаса, меня самого тошнило. В финальной версии разговор происходит во время деконтаминации, принудительного очищения организма от вируса. Герой находится в страшном помещении, он прикован, роботы залезли к нему, извините, в анус, они скребут ему кожу... А босс героя наблюдает за этим через прозрачную стену и у них происходит тот же самый профессиональный диалог. Но вместо информационного мусора у нас получается фактически допрос — и это в какой-то мере решает проблему поступления информации.
В другом произведении мне пришлось объяснять сложные биохимические теории, связанные с микроорганизмами. Повторилась та же история: сперва я сочинил эпизод, в котором герой сидит за микроскопом и в поте лица добывает необходимую по сюжету информацию. Получилась скука смертная. В финальной версии героя, который должен был выступить с научно-популярной лекцией, связывает и пытает социопат, сексуальный садист. Так как оба они биохимики, ученые, садист задает вопросы — и наказывает жертву, если та допускает ошибку. В результате у нас получается в принципе то же самое, но момент драматически обострен, и ты лучше усваиваешь информацию, которая обрела для героя жизненную важность.
Конечно, проделывая такие трюки надо понимать, что некоторое из читателей неизбежно сочтут тебя извращенцем, садистом и мизогинистом, который просто любит мучить женщин. Но такова жизнь.
— Существует мнение, что современная наука слишком сложна для обывателя, писателю неизбежно приходится что-то упрощать, а значит искажать. Доводилось ли вам наталкиваться на непроходимую стену, когда невозможно что-то без потерь перевести с языка науки на язык литературы?
— Звучит как очередное преувеличение: я настолько много знаю, что даже не могу донести это до вас, простые смертные. Не думаю, что я настолько велик. Я пишу книги, которые сам хотел бы прочитать. И если у меня у меня есть идея, которую я понимаю, то я просто по определению смогу объяснить ее читателю.
Не могу согласиться с фундаментальной предпосылкой вашего вопроса — предположением, что современная наука слишком сложна для понимания. Наука не сложна. Наука — это организованный здравый смысл, набор правил, предназначенных для того, чтобы понять, как что-то работает. Те факты о Вселенной, те открытия, которые совершают ученые — они порой действительно весьма сложны. Но в какой-то мере это и есть результат общеприменимости научного метода. Доказательство того, насколько наука мощна, насколько она эффективна. Наука дарит нам такие прозрения, которые с трудом умещаются в голове. Но инструменты, при помощи которых делаются эти открытия, просты и доступны. Именно поэтому я считаю, что «Ложная слепота» роман вполне прозрачный. Герои «Ложной слепоты» не просто читают друг другу лекции, посвященные каким-то смутным, непонятным концептам. Мы видим героев в процессе взаимодействия с инопланетным артефактом, в процессе открытия. Ничто не мешает читателю проследить за этим процессом и разобраться в выводах, к которым приходят персонажи. Вся необходимая информация на страницах романа дана. Если кто-то считает, что «Ложная слепота» слишком сложна для восприятия, это значит лишь одно: облажался я, автор. Нет никакого оправдания тому, кто пишет слишком сложно. Черт побери, у нас же есть Стивен Пинкер и Брайан Грин, которые сочиняют нон-фикшн, документальные книги — о структуре реальности, о параллельных мирах, о лингвистических принципах работы мозга... Пишут, основываясь на новейших достижениях современной науки. И их книги становятся бестселлерами. Значит, и об этом можно говорить на доступном языке. Может быть, просто я еще не достиг такого уровня. Что ж, есть к чему стремиться.
Съездил в Москву на "Нон-фикшн", привез кой-какую прессу. В частности -- газету "Книжное обозрение" с небольшой ассамблейской интервьюшкой Питера нашего Уоттса. Спешу поделиться:
Начинаем вывешивать на сайте онлайн-журнала "Питерbook" видео с минувшего казанского фестиваля фантастики, толкинистики и ролевых игр "Зиланткон". Для начала -- любопытнейший на мой скромный взгляд доклад Александра Белаша на вечную (и неприятно актуальную) тему иллюзорности реальности. В первую очередь -- реальности социальной.
Анонс:
цитата
Фантастикой считается то, что выдумано или превосходит наше воображение. Фантастика – это спецэффекты в кино или причудливые миры на страницах книг. Наконец, «Матрица» объявила всем большую новость, известную буддистам уже двадцать пять веков – мир только снится нам, он полностью виртуален, сгенерирован суперкомпьютером как единая грёза или онлайновая игра для миллионов пользователей. На самом же деле, как говорил Морфеус, всё не так плохо, как кажется, а гораздо хуже. Размышляя про себя, кто же из нас Избранный, и как бы выскользнуть из власти всемогущей Матрицы, мы не замечаем очевидного – иллюзорный мир порождается не злонамеренной мега-машиной, внедряется не штекером в затылке, а создаётся прямо у нас на глазах, в реале, здесь и сейчас. Вернее, он создавался всегда и везде, но суть программы и способы доставки иллюзий потребителям век от века плавно изменялись. И выход из этой Матрицы означает куда более серьёзные проблемы, чем попасть в подземный город и прятаться от роботов-охотников. Прозревший субъект рискует в лучшем случае стать изгоем, в худшем – покойником. Есть и промежуточный вариант – сменить одну программу на другую; тогда есть шанс выжить, опираясь на поддержку единомышленников. Но где гарантия, что выбранная программа – верная, что она даёт более верное видение мира?.. Речь идёт о том, что называется «система взглядов». Или «система заблуждений», в зависимости от того, принадлежите вы к ней или отвергаете её. В строительстве системы участвует множество людей, знакомых вам и неизвестных. Суть её такова: названия предметов, ролей и явлений не соответствуют тому, чем они являются в действительности, а некоторые понятия существуют лишь в речах и текстах, хотя претендуют на реальность – и попробуйте-ка усомниться в этом. Фантастика иногда обращает внимание на эту странную и грозную систему. Попробуем вместе изучить иллюзорный повседневный мир, окружающий людей, и то, что происходит, если система даёт сбой.
Об этом феномене на 24-м казанском фестивале фантастики, толкинистики и ролевых игр "Зиланткон" рассказал писатель Александр Белаш, лауреат (вместе с женой Людмилой) премии "Большой Зилант", автор циклов "Война кукол", "Капитан Удача", "Тёмные звёзды", "Русская Океания" и многих других произведений.
У писателя Олега Кожина, восходящей звезды русского хоррора, сегодня день рождения, с чем его и поздравляю. В качестве небольшого подарка — интервью на сайте онлайн-журнала "Питерbook":
цитата
ОЛЕГ КОЖИН: «ЧЕРНЫЕ ЗВЕЗДЫ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ХОРРОРА ТОЛЬКО ПРЕДСТОИТ ЗАЖЕЧЬ»
Целиком читайте на сайте онлайн-журнала "Питерbook":
— Говорят, что одна из главных функций «ужастиков» — компенсаторная. Если ребенку не хватает кальция в организме, он ест мел и побелку. Если человеку не хватает острых, болезненных ощущений в жизни, он читает — или пишет — литературу ужасов. Неужели жизнь в Норильске или Петрозаводске настолько безоблачная, настолько свободная от «чернухи», что возникла настоятельная необходимость в жестких, натуралистических «хоррорных» текстах?
— Бытовые ужасы и хоррор все-таки несколько разные вещи на мой взгляд. Мнение о том, что в России все мрак, грязь, страх и ничего человеческого, поэтому хоррор здесь не приживается, считаю в корне неверным. Чернухи валом везде, в любой стране, на любом континенте. В Норильске, кстати, с этим делом полный порядок — полярная ночь, сильные метели, запредельные морозы. В Норильске меня дважды пытались зарезать. Но именно там я начал писать хоррор и пишу до сих пор. Хотя, конечно, Петрозаводск после Норильска — курорт.
Так что не единой компенсаторной функцией жив хоррор. Японцы, если мне не изменяет память, считают, что ужасы благодатно влияют на нервы читателя и зрителя. Я лично полагаю, что хоррор не только страх, но и умение его преодолевать. К тому же нельзя забывать и простую развлекательную функцию. Я, например, буду рад, если в России появится пласт хороших развлекательных ужасов. Но нам еще только предстоит зажечь черные звезды отечественного хоррора. Фактически вырастить их.
У нас просто еще не научились продавать ужасы. Это вообще отдельная печаль. С каждым годом все больше убеждаюсь, что большая часть так называемых маркетологов занимается не своим делом, а те, кто берет их на работу, до сих пор относятся к маркетингу и пиару как к некой заокеанской забаве, которой можно заниматься исключительно «для престижу». Нет сформированной ниши, включающей в себя не только литературу, но и кинематограф, тематические мероприятия, сувенирную индустрию, развитое сообщество хоррор-гиков. Просто кто-то еще не придумал, как заработать на этом деньги.
— Ваши рассказы печатались в десятке журналов — тяжело ли было пробиться, учитывая конкуренцию? И как вообще строятся обычно ваши взаимоотношения с периодикой?
— Когда меня впервые напечатали в «Полдне», у меня состояние было как в том анекдоте: охренеть, вы за это еще и деньги платите?! Самое сложное — это понять, что куда засылать. Но упертость решает все. Если не бояться пахоты, работать с информацией, и писать рассказы хотя бы уровня МТА, всегда можно пристроить свой текст. До сих пор есть масса бумажных изданий, готовых рассматривать и публиковать тексты, в том числе и от неизвестных авторов. Появилось много журналов-новичков, которые хотят расти и развиваться, взращивать свой костяк авторов: «Фантастика и детективы», «ФанCity», «Космопорт» etc. А для самых отъявленных графоманов существуют журналы, предлагающие публикации за деньги.
Что касается конкуренции, то, честно говоря, в периодике я ее не заметил. Вот при отборах в сборники ощущается мясорубка, а в журналах все как-то тихо-спокойно. Мои рассказы всегда брали охотно, отказов как таковых получать не приходилось. Бывало, тупо не отвечали, но это, к сожалению, политика некоторых журналов/издательств/etc. К счастью, с таким отношением я сталкивался не часто. Хотя, конечно, не могу сказать, что мой случай типичен.
— Есть ли перспектива у хоррора в России, и если есть с чем вы это связываете?
— Есть, конечно есть. Современные пиар-технологии позволяют продать даже снег эскимосам, что уж говорить о вполне себе востребованном жанре? Чуть больше внимания, чуть больше рекламы, чуть более грамотный подход, и все наладится. Вспомним мощную рекламную компанию «Убыра» Шамиля Идиатуллина. Книга стала хитом, собрала кучу положительных отзывов, как от критиков, так и от читателей. А не будь такой рекламы, кто поручится, что «Убыр» выстрелил бы так же мощно? Понятно, что провальный текст не спасет никакая реклама — яркий пример «Отель Оюнсу» Тармашева. Эту книгу только ленивый не пнул, хотя рекламная кампания была проведена на довольно высоком уровне, говорю как дипломированный пиарщик.
Хоррор, равно как и любой другой жанр, должен продавать человек, который в нем понимает. Нужно знать целевую аудиторию, знать ее вкусы и предугадывать желания. А не заваливать прилавки тоннами вампирских соплей только потому, что успешно бабахнули «Сумерки». Проект «Самая страшная книга» делался энтузиастами и на энтузиазме. Но эти энтузиасты знают свое дело и разбираются в предмете. Как итог — грамотная точечная реклама, работа с целевой аудиторией, правильная подача продукта помогли разлететься первому тиражу и выйти второму. Новый сборник «Самая страшная книга-2015» должна выйти в начале следующего года. Это ли не отдача?
Кстати, именно с этими людьми я и связываю будущее темных жанров в России. Потому что издательства действуют хаотично и наобум, а Михаил Парфенов, Александр Подольский и прочие причастные к проекту «Darker» и его окрестностям, работают системно. Да, это медленнее. Да, дивиденды отложены. Но эти ребята растят свою аудиторию, приручают ее, прочно обосновываются в пустой нише. И когда кто-то еще прочухает, что на хорроре тоже можно зарабатывать, выковырять их оттуда будет ой как непросто.
Ну и сам я по мере сил и возможностей буду прикладывать к этому руку. С годами как-то отпало то, что мне писать не интересно, остался только ужасы да смежные жанры. И я всячески желаю древу русского хоррора расти и плодоносить.