У зла в исполнении Дэвида Дж. Шоу много обличий. Вот оно простой коп, вот наркобарон, а вот живой мертвец, упивающийся разложением и садизмом. А вот перед нами огромное плотоядное нечто, вскормленное помоями и экскрементами. Или даже целый дом. Большой, старый, неказистый Кенилворт Армс. Он тоже убивает по собственной злой воле. В общем, тут есть, кому подстеречь, настигнуть и искромсать. Успевайте только уворачиваться.

Однако веселье начнется не сразу. Сперва нас ждет долгая, на половину книги, экспозиция с очень основательным погружением во внутренний мир и характеры двух персонажей – Джонатана и Круза. Оба переезжают в холодный заснеженный Чикаго под давлением непреодолимых обстоятельств. Джонатан расстался с любимой женщиной и хочет начать жизнь сначала. А Круз, уличный наркодилер, попал в крайне серьезный переплет и должен поскорее бежать из теплого Майами на север. Промедление грозит ему медленной и крайне мучительной смертью.

Судьба наконец-то сводит их на лестнице Кенилворт Армс в середине романа, когда и начинается кровавая круговерть, которая засосет множество обитателей зловещего дома и посторонних, но очень неприятных личностей, большинство из которых сочувствия у читателя не вызовет. Хотя особенно сочувствовать ему будет некогда – события с момента встречи Круза и Джонатана развиваются быстро и не оставляют времени на сентименты. Судьбы персонажей пускаются отчаянным галопом по смертельным опасностям, выбору между плохим и ужасным и отчаянным попыткам выжить вопреки всему.

«Шахта» — роман взрывной и эффектный, написанный сочными красными мазками. И большинство сцен ужаса в нем связаны с насилием и полны обильными деталями, подробностями и безумием, переходящим в вакханалию. Человеческое сталкивается с нечеловеческим в жутких схватках. Наркотики, кровь, слизь, нечистоты, живое и мертвое, отходы и отбросы перемешиваются, сливаются воедино, и путешествуют сквозь стены старого многоквартирного дома, который почуял себя живым и дал приют чему-то мерзкому и противоестественному.

Персонажи здесь тоже далеки от романтики и исключительно приземлены. Их поведение и поступки укладываются в общий стереотип конца восьмидесятых, эпохи, не нуждавшейся в моральных оправданиях и давшей рождение сплаттерпанку, брутальному и разнузданному. Нужно больше, больше крови, пусть она течет рекой и сочится даже из стен!

Насилие в «Шахте» — основа жизни большого и жестокого города, приюта аутсайдеров и маргиналов всех мастей. Насилие чтобы выжить, насилие чтобы преуспеть, и наконец, насилие ради насилия, потому что таковы правила игры.

Собственно, иного «Шахта» и не предлагает. Она именно об этом. И о предыстории Кенилворт Армс и поселившихся там чудовищах ничего убедительного сказать не может. Дом пробудился сам, твари в его недрах тоже взялись, в общем-то, ниоткуда — все завертелось само на ровном месте. Да и какая разница? Автор романа не утруждал себя заботой о его страшной составляющей. Уж какая есть, берите что дают.

Дэвида Дж. Шоу больше увлекала криминальная сторона сюжета. Когда речь о наркотиках, разборках, маниакальных наркодельцах – настоящих чудовищах в человеческом обличье – дело у него спорится. Чувствуется, что этот материал он знает назубок. Ситуации, среда, типажи – все по высшему классу. Перед читателем разворачивается полная мерзостей всех сортов жизнь городского аутсайда. Цепко схваченная, и с огромной любовью и знанием дела описанная. Тут претензий к Шоу нет и быть не может. Задачу рассказать о преступном мире он перевыполнил с гигантским запасом.

А вот живой дом с отвратительными тварями внутри при всем к ним уважении остался лишь обратной стороной медали, где тоже что-то написано, но довольно невнятно и откровенно говоря, слишком мало. Могло быть и больше. Гораздо. Не тянет Кенилворт Армс на полноценную преисподнюю, особенно на фоне происходящего вне его старых закопченных стен. Разве только на районный филиал преисподней, ад местного значения.

Ужас в «Шахте» похож на нелюбимое дитя, которому родители не уделяют должного внимания, предпочитая возиться с его братцем – круглолицым и розовощеким крепышом. А наш братец тем временем предоставлен себе и как это бывает с запущенными детьми, взрослеет быстро и незаметно. Мы видим лишь наугад выхваченные эпизоды. Вот он задиристо подбоченясь курит за гаражами, пытается ухлестывать за какой-то оторвой из ПТУ, ходит без шапки зимой, связывается с плохой компанией и т.д. Но в целом это только фрагменты большой истории, которую нам, увы, не расскажут.

Полноценного хоррора у Дэвида Дж. Шоу не получилось. Получился кровавый и экзальтированный триллер, беззастенчиво съевший своего брата. Хоррор проглочен прожорливым братцем не до конца, он трепыхается и бьется, но силы неравны.

Тем не менее, роман свое звание классики оправдывает и несмотря ни на что, держит в постоянном ужасе и напряжении всеми наличными средствами, арсенал которых весьма разнообразен. Немного от забытых боевиков эпохи VHS. Немного от панковской эстетики городских трущоб. Много, очень много — от «Книг крови». Еще чуток того, щепотка сего – добавляем фирменного авторского воображения – и вот она, анатомия бурных восьмидесятых во всей своей первозданной красе.

Согласно древнему бородатому анекдоту, есть два приличествующих повода для распития известного сорокаградусного напитка: под гуся и без гуся. Как всем, конечно же, ясно, число вариаций второго повода на деле стремится к бесконечности. Что же до такого условно жанрового «продукта», как литература, то в этом случае поводов к употреблению уже значительно меньше, но не так чтобы очень. Было бы желание. Что касается литературы внежанровой или околожанровой, или еще какой подобной диковины, то здесь вариантов совсем кот наплакал. В некоторых случаях вообще один-единственный. Иные могут возразить, что так, дескать, не бывает, однако и на старуху случается проруха и перед нами та самая проруха, хотя и не совсем в прямом значении «оплошности» или «неудачи». Опять же, вопрос, что считать оплошностью.

Вопросов вообще будет много, больше чем ответов. Катастрофический дефицит последних восполняется житейской мудростью, которой у Тома Пиккирилли много, но она того сорта, что скорее делает глубокомысленным философом, чем понятно объясняет насущное. Иными путями герои «Хора больных детей» не ходят.

«Хор больных детей» это летопись маленького южного городка Кингдом Кам, где живут суровые, пропитанные самогоном и духом болот южане. Жителям Кингдом Кам не до моральных дилемм, это для чистоплюев с севера и из больших городов. Местные же предпочитают сидеть в барах, заниматься колдовством, браконьерством, и так сказать, морально разлагаться.

Томас самый богатый житель городка. У его семьи уйма страшных тайн, которые не дают ему покоя, напоминая о себе в кошмарах и наяву. У самого Томаса таких тайн не меньше. Еще у него есть три жутких брата – сиамских близнеца, сросшиеся головами. Братья все время что-то невнятно вещают и пророчат. Так же, как и местные ведьмы, с которыми Томас близко знаком и которым не очень верит. Еще у Томаса есть друг, городской юродивый, у которого часто случаются припадки. Все они хором предупреждают Томаса о близкой опасности, грозящей то ли ему, то ли всему городу, то ли еще непонятно кому. А тут вдобавок на древнем жертвенном камне посреди болот находят немую девушку, неведомо откуда пришедшую. В общем, знамений много и все — недобрые. Несомненно одно – с самого основания города зло пустило в это месте слишком глубокие корни. Настолько глубокие, что это даже неприлично.

Том Пиккирилли, похоже, стремился закормить читателя болезненным гротеском уродств и психоделического сюрреализма и у него получилось. «Хор больных детей» в этом отношении плюет подальше многих – он легко мог бы потягаться, скажем, с «Вурдалаком» Майкла Слэйда, и, пожалуй, сместить его на ступеньку ниже на тесном пьедестале.

Не менее преуспел Пиккирилли и в описаниях сельского упадка, замершей в тревожном предвкушении природы, южных ливней, илисто-мглистой атмосферы болот и многого, многого другого. Он хорош также в создании фантомов и призраков, истинных и мнимых и мастерском стирании границ между этими двумя состояниями. Мир духов и страхов у Тома Пиккирилли одновременно материален и эфемерен. И разобрать, где одно переходит в другое, невозможно. Это главное достоинство «Хора больных детей». Он неуловимо и кошмарно текуч и образен. И еще более кошмарно безобразен.

Сюжетно же роман не представляет собой почти ничего – это набор ярких зарисовок, объединенных ожиданием внятного финала, где из намеков и недомолвок должен сложиться, наконец, странный паззл. Надо только немного потерпеть. Что ж, надежда умирает последней.

Роман поневоле держит марку изгоя, которому нет места ни среди лебедей, ни среди гадких утят. Это что-то для никого, буквально. Относительно искушенный читатель все это видел. Его болотной грязью и перверсивно-готическими экивоками не проймешь. А молодой неоперившийся книгочей рискует намертво застрять в чрезмерно густой грязи душ людских, каковой у Пиккирилли даже больше, чем болотной. Грязь эта роскошная, черная и лоснящаяся, и сколько в нее не окунайся, как ни ныряй, дна не достигнешь. Как не достигнешь и подлинного катарсиса, хотя он вроде есть, но это только формально катарсис, а по существу — издевка (пусть и не злая).

Иное дело «Скорбь ноября», который гораздо ближе к традиционному мистическому триллеру, хотя и не лишен некоторых гротескных излишеств, к каковым Том Пиккирилли, похоже, питает особую склонность. Однако, в этом романе они не заслоняют и не подменяют сюжет, а играют скромную, но важную вторую скрипку, без которой оркестр не зазвучал бы в полную силу.

В противовес «Хору больных детей» вездесущий ночной кошмар уравновешен в «Скорби ноября» таинственной и непредсказуемой детективной интригой, которая оборачивается столкновением с людским безумием с одной стороны и могущественной сверхъестественной силой с другой.

В старые времена в южном городке Лунная Лощина умерших от заразных болезней сбрасывали в горное ущелье, а на ведущей к нему тропе оставляли еще живых, но безнадежно больных людей. Ущелье и тропа считаются проклятым местом и любой, кто туда отправится, рискует не вернуться.

Когда Шэд Дженкинс, отбывающий тюремный срок узнает, что на проклятой тропе нашли тело его сестры, то решает, во что бы то ни стало, найти ее убийцу. Шэд необычный человек – он может общаться с потусторонним миром, у него бывают видения и необычные сны. Попутно ему является призрак сестры, который помогает не сбиться с пути. Выйдя из заключения, Шэд начинает собственное расследование, но поначалу не находит никаких следов. Он многое упустил в тюрьме и скудные сведения о жизни сестры только запутывают дело. Однако Шэд не сдается и готов идти до конца.

Сходство с «Хором больных детей» хоть и напрашивается, но совсем не так велико, как можно подумать. «Скорбь ноября» не теряет твердой почвы под ногами даже тогда, когда пребывает в мире зыбких кошмаров и вещих сновидений, которых в романе хватает. Напротив, он стремится из них выбраться и докопаться до истины, что в условиях маленького южного городка нелегко.

Несмотря на многочисленные предостережения, Шэд упорствует в поисках, но помощи ждать неоткуда. Никто ничего не знает, а если знает, то не скажет. Люди города безразличны к чужой скорби, им хватает своей. Жизнь в Лунной Лощине, как водится у Пиккирилли, тяжелая и безотрадная. Атмосфера насыщена самогоном, безнадегой и инцестом. Надо ли говорить, что для злых духов такое место все одно, что курорт? Кто именно убил сестру Шэда Дженкинса – духи или люди – вопрос, который останется слегка приоткрытым в лучших традициях «Твин Пикс», от которого эта история кое-что взяла. Не так уж много, но и не так уж мало. Ровно столько, чтобы тайна осталась тайной даже после раскрытия и не давала покоя еще долго.

Кроме интриги, роман может похвастаться и афористичностью своей прозы. Витиеватость и образность настоящего художника слова соседствует у Тома Пиккирилли с обжигающе жестокой житейской прямотой, бьющей не в бровь, а в глаз, что придает роману черты и «южной готики» и прозы битников — любители красного словца останутся довольны. Как и любители хоррора и мистических триллеров, которых ждет много приятных сюрпризов.

Итого, имеем два очень разных романа. Первый — в своем роде артефакт, слишком рискованный, чтобы понравиться всем и каждому. Он с полным правом займет видное место на полке коллекционера, но рекомендовать его кому-то дело бессмысленное. Он сам найдет своего поклонника. Второй же — безусловная творческая удача автора и ценная находка для любителя жанра.