Рано или поздно, но все хорошее заканчивается. Закончилась и служба деда Гоши в Австрии. Бравый сержант сдал танк, собрал вещички — и ауфвидерзеен, майн либер фройнден — поехал домой, на Урал.
В армии хорошо, а дома лучше.
15 ноября 1953 год бравый танкист прибыл в деревню Полетаево, Кунгурский район, Молотовская область. В данном случае я располагаю точной датой, поскольку память бабушки Гали — алмаз, разрезающий стеклянную гладь времени.
На следующий день, 16 ноября, по удивительному совпадению, с балтийского флота вернулся брат бабушки Гали — Борис.
И вот два дембеля нашли друг друга. До этого они друг друга знали, конечно, одна деревня, но существовали словно в параллельных вселенных — возраст разный. Борька на несколько лет младше деда Гоши, а это как через океан перекрикиваться. А тут — дембель дембелю друг, товарищ и практически ровесник. Давай пировать и праздновать, и по деревне рассекать параллельными курсами.
Пешим по-танкистки и сухопутным по-морскому.
А бабка к тому времени отучилась в педучилище и работала нянечкой в детском доме в деревне Парашино (туда привозили и ленинградских детей-блокадников, и из под Кишинева).
Дети войны. Детский дом считался лечебным, туда детей со всех детских домов района собирали.
Две подружки их было — она Галька и Алька. Баба Галя маленькая и беленькая, а Алька — статная и темноволосая. Утром бегут к ней — Галька, к тебе там пришли! Красавец моряк. Там уже все отделение в окнах висит, его высматривая. Носы сплющили. От вздохов женско-девочкинской половины крышу детдома метра на два в высоту поднимает. От зависти мальчишек лампы потрескивают.
А это брат Борис, с флота вернулся. Баба Галя увидела его и давай реветь.
— Ну чего размокрилась, — говорит Борис. А сам смеется.
А через две недели, 30 ноября, было бабкино день рождение. 19 лет. И Борис позвал к ним в гости деда Гошу. И тут параллельные вселенные сошлись еще раз... Дед протер танковую оптику, слегка запотевшую от женского внимания, и увидел, та мелкая пигалица, что забегала к ним иногда в дом и на которую он с высоты шести лет разницы даже внимания не обращал, превратилась в сероглазую серьезную красотку с длинными косами. Косы деда сразили окончательно. "Белые, толстущие", рассказывал мне потом дед. Это было как наваждение. И началось: ой, да с именинницей потанцую, ой, да с именинницей посижу... Так и начали встречаться. Дружили. В клуб ходили под ручку.
"Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет..." — эту песню бабушка всегда пела с особым чувством.
"На нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет...". В этой гимнастерке дед много лет после армии щеголял.
Дед начал работать на РМЗ (ремонтно-механический завод) в городе, ходил пешком за несколько километров.
В 1954 году, опять же в ноябре, они поженились.
В следующем году родился у них Славка, мой отец. Служба вместе с поляками не прошла даром — дед назвал моего отца редким и странным для уральских краев именем Станислав. Станислав Георгиевич Овчинников — звучит! Ну и гонору великопольского моему отцу слегка отсыпало, не без этого...
В 1958 году родился второй сын, Сашка.
В 1961 году — третий, Юрка, будущий ювелир.
В 1964 году они переехали в город, в Кунгур. Сначала жили на частной квартире, потом им дали комнату.
Дед перешел на работу сварщиком, вскоре стал бригадиром. Его прозвали "Гошка Бугор", потому что он всегда выбивал для бригады хорошие расценки. Когда дед вышел на пенсию, то устроился в ночные сторожа на завод — и его опять поставили старшим.
Бабушка работала на том же РМЗ в отделе кадров.
* * *
Деду было восемьдесят шесть, когда он умер. Он все еще был женат. Счастливо.
Истинная красота — она всегда в глазах смотрящего.
Ну и белые косы, конечно.
=========
На фото ниже: слева Борис Мальгин, брат бабушки, 1952 год. А справа баба Галя, лето 1953 года. Рядом в кепке и с дубиной — нет, не дед Гоша. Это один из конкурентов за бабушкино внимание. Теперь вы представляете, с чем деду пришлось столкнуться?
Меня в школе девочка однажды позвала на свидание прямо на лекции о вреде СПИДа. Вот это была интрига!
...
Начало 90х. Систему советского образования еще не развалили, отлаженная годами и десятилетиями гигантская машина еще работала -- хотя авторитет профессии учителя упал ниже плинтуса. Впрочем, как и любой настоящей профессии в то время... Советская рабочая аристократия в одну ночь превратилась в тыкву. А тогда как раз началась волна паники -- ВИЧ, СПИД, мы все умрем, если не перестанем колоться многоразовыми шприцами и не покроемся слоем презервативов (я почти не шучу). И министерство образования дало команду -- дети должны знать о Спиде все.
То есть, о сексе ладно, сами разберутся. Наша учительница биологии даже не появилась в классе, когда мы проходили параграф о половых органах и размножении хомо сапиенс. Когда мы в тот день пришли в класс, напускно посмеиваясь и подначивая друг друга, на доске было написано "Задание. Прочитать параграф такой-то". И все. Мы, конечно, весь урок ходили на ушах, кто-то даже попытался перенести рисунок из учебника на классную доску (нас спасло отсутствие у героя художественного таланта... Павленский, ты?), но чувствовалось в этом кураже некоторое... разочарование.
А вот СПИД. Это как предполагается, что у вас когда-нибудь будет машина, ездить вы еще не умеете и учитесь по таинственным рассказам тех, кто машину уже водил (или врал, что водил... или, как максимум, за руль трогал и по капоту гладил), но покрышки меняете виртуозно. В теории.
А на практике едва не теряете сознание, стоит проезжающей мимо свеженькой "девятке" моргнуть вам фарами. Какие уж тут покрышки...
Конечно, нас в какой-то мере выручали "автомобильные журналы", да и по кабельному самой поздней ночью начали показывать передачи о ремонте машины своими руками (...mélodie d'amour chantait le coeur d'Emmanuelle... пам-па-ба-па)...Там на заставке была юная "ламборджини", но молодой автомеханик в комбинезоне на голое тело возился обычно почему-то с потертой немецкой "легковушкой", иногда с двумя, обильно потея, а иногда вызывал себе на помощь целую команду автомехаников -- видимо, сложный случай... Впрочем, я отвлекся, простите.
Но сам факт. Школа дала нам не секс, а спид.
До сих пор помню слово в слово свою объяснительную для Железной Кати, нашей классной:
"Я пропустил лекцию о вреде Спида, потому что все это давно знаю". Дата. Подпись. И я не лукавил -- с моей тогдашней памятью я мог цитировать текст лекции слово в слово. Еще с первого раза, заметьте, а не с пятого. Ну и немного рисовался своей дерзостью, не без этого.
Катя прочитала объяснительную, кивнула. За ее жесткими голубыми глазами что-то мелькнуло. Она растянула губы в "ниточку", как делала всегда, когда прятала улыбку.
— Ничего не знаю! Сегодня на лекции должен быть. Точка, — сказала Катя. На тот момент я еще не видел фильмов с актрисой Кэтрин Хепберн. Когда через много лет я посмотрел "Калифорнийскую историю", то сразу узнал -- это же наша Катя! Стальная леди с осанкой балерины, красивым худым лицом и манерами бархатного диктатора. У нее дома -- тысяча кошек, шептались девчонки. Ну не тысяча, тут они соврали. Кошек пять, шесть... не больше десяти. Ну, двенадцать от силы. Катя вела историю и была влюблена в Древний Рим и Гая Юлия Цезаря. "Она сумасшедшая", шептались девчонки, которые регулярно пили чай у нее в гостях. Я пожимал плечами. Влюбленность в мертвого гения никогда не казалась мне сумасшествием. Наоборот, я считал, что у нас крутая классная. С ней не было скучно. Катя с порывистостью Говарда Хьюза увлекалась гороскопами, тайными доктринами, инопланетным вторжением, Блаватской, Кастанедой, "Как заводить друзей" Карнеги и Розой Миров, проводила в классе тесты "кто вы были в прошлом жизни" (мой ответ -- храмовая танцовщица в Антарктиде, с момента перерождения прошло 5000 лет) и "твоя будущая профессия" (военный и артист цирка), эсминцем Элдридж и тайной Плащаницы Христа, Бермудским треугольником и биоэнергетикой. Если бы в Вартовске было ролевое движение, Катя бы точно влилась в него, и играла бы Галадриэль, странноватую королеву эльфов.
Благодаря Кате я одно время собирался стать учителем истории и правителем мира. Желательно одновременно.
— Лекция в пять часов, — сказала Катя. — И не опаздывать! В этот раз так просто не отделаешься!
Я кивнул.
Уроки закончились, а лекция еще не началась. Времени было достаточно. Стояла весна. Сладковатый липкий аромат почек растекся по холодновато-прозрачному, с ледком по краям, воздуху.
Я вернулся домой из школы, разогрел суп в кастрюльке -- он чуть не выкипел, потому что я одновременно читал "Фаворита" Пикуля (в сто пятидесятый раз) и увлекся. Я съел пахнущий дымом суп-пюре, не отрываясь от книги, затем зажарил колбасу до черноты и тоже съел. Страницы летели. Вслед за ними летели кружки сладкого чая и куски хлеба. Турецкие пушки грохотали над Очаковым, ревели башибузуки, великан Потемкин срывал повязку с мертвого глаза и говорил Екатерине: "Ужель я вам стал противен?", из желтого мертвого глаза сочилась одинокая слеза... Русские гренадеры Суворова лезли на стены Измаила... "Урррра, робя-яты". Это был восемнадцатый век, век героев, побед и преступлений. Я жил там. Мне представлялось, как я вхожу в лагерь русской армии, приближаюсь к шатру Потемкина, я в зеленом мундире со шпагой на перевязи, выходит Светлейший князь в роскошном халате и смотрит на меня вопросительно. "Светлейший, завтра турки будут атаковать", говорю я. "Пойдут со второго редута в четвертом часу ночи. Нельзя спать", и добавляю "Очаков следует брать сейчас, сегодня, без промедления!". Великан пристально смотрит на меня сверху вниз, черная повязка на его глазу -- из блестящего шелка, он говорит: "Благодарю. Все ясно". Я добавляю: "Берегись яда, Григорий Александрович. Зубов приказал тебя отравить". Красивое лицо великана, с мощной челюстью, перекосится на мгновение от боли. А затем побелеет от ярости. Затем князь успокоится, он что-то для себя решил. "Спасибо", скажет Потемкин. Сунет руку в карман халата и достанет горсть бриллиантов -- Светлейший всегда таскает их с собой вместо игрушек. "Держи", скажет Потемкин и протянет мне. Бриллианты красивые, играют на солнце. "Нет", я помотаю головой. "Не надо мне награды. Я служу Отечеству". Пауза. "Береги себя, Гриша", скажу я, повернусь и пойду, пока он приходит в себя... Надо успеть к машине времени. "А кто такой Зубов?", слышу я в спину. Ничего, он узнает. Ку-ку, ку-ку, ку-ку... Кажется, это кукушка отбивает время.
Когда я посмотрел на часы, было пять минут шестого. Черт! Я вскочил, как ужаленный.
Это случилось. Я снова опоздал на лекцию.
Я бежал так, что в ушах свистел ветер, а в глазах -- мелькали березы. Взмыленный, я ворвался в школу... Черт, куда?! Туда.
Малый актовый зал был набит битком. Из динамиков раздавался монотонный, но усиленный электроникой, голос лектора. Кажется, ожидались слайды -- экран был опущен.
Черт, как тесно. Кажется, сюда засунули наш класс, все параллельные и классы над год старше. Удивительно, но в зале сидело много взрослых. "Сядь", зашипел мне кто-то. Я потыкался туда, сюда. Наш класс расположился где-то у самой сцены. Не доберешься. Кажется, самое время слинять... Поздно. Какая-то суровая женщина-дежурная отловила меня и приказала: садись здесь. На лавке в правом ряду, почти на "камчатке" пустовало единственное место -- между незнакомой мне девчонкой и хмурым пожилым мужиком. "Может, я лучше к своим?" "Без разговоров!" Я сел. Мужик потеснился и тоскливо вздохнул. Девушка отвернулась.
Лектор громогласно бубнил все то, что я и так знал наизусть.
От скуки сводило зубы. Советский Союз убила не цена на нефть, а скука на политинформации. Честное слово. Вокруг меня умирала природа и живые люди превращались в серые от пыли веков каменные статуи.
— ...таким образом, в результате научных исследований, — бубнил лектор-василиск. — Можно считать установленным, что заражение... слайд, пожалуйста... что заражение... заражение...
— Вызывает возражение! — сказал я. Чисто для себя. Шутка так себе, особенно на лекции по спиду. Но внезапно я почувствовал, как люди вокруг ожили и потеплели. Мужик негромко хмыкнул. Девушка покосилась на меня, но ничего не сказала. У нее были темные красивые глаза.
И тут я начал острить.
Каждый актер знает момент, когда он ловит волну. И зрители реагируют на каждый жест, паузу, слово, даже интонацию. И ты можешь все. Ты управляешь вниманием зрителей. Они твои. Еще это называется "играть на кураже" или, по-простому, вдохновением.
И я поймал волну. Остапа несло и кувыркало.
Зная наперед весь текст лекции, я мог забегать вперед, импровизировать и всячески развлекаться.
Круг хихиканья вокруг меня ширился. Каменные статуи превращались в живых людей. Мужик справа слегка побагровел, сдерживая смех. Пару раз к нам подходила дежурная -- я тут же замолкал. "Тише, пожалуйста". "Нет, ничего", махнул ей мужик. Строгая дежурная оглядела нас подозрительно, но ушла. Кажется, она не поверила мужику.
Остаток лекции прошел "в теплой дружеской обстановке", как любили говорить в советское время. Когда лекция закончилась, мне стало даже немного жаль. Я только разошелся!
— Всем спасибо, — сказала завуч. — Поблагодарим Тимофея Ивановича за такую интересную содержательную и очень полезную лекцию. А ну-ка дружно...
— Спаа-си-бооо, — прогудели зал с облегчением.
Лектор кивнул. "Да-да, так я вам и поверил".
— Выхо-одим, не торопимся! — закричала завуч. — Мезенцев, тебе особое предупреждение...
— Да я... — Мезенцев по кличке "Инженер" был известный хулиган и задира. Опасный человек, я бы не хотел с ним пересечься.
— Мезенцев! — повысила голос завуч. Инженер чего-то там пробурчал, я уже не слышал. Толпа школьников с тяжелым гулом двинулась на выход -- точно стадо слонов Ганнибала через Альпы. "Не толкаться!" — заорала дежурная. "Не толкаться!" -- словно это могло помочь.
Мужик встал, со стоном потянул спину. Затем оглянулся на меня.
Я сидел. Торопиться мне было некуда. Надо было подождать своих, они плелись в конце толпы. Мужик хмыкнул, как красноармеец Сухов "Жена, говоришь?". Он легонько хлопнул меня по плечу, мол, молодец -- и, переваливаясь, вдавился в толпу, идущую к выходу. Гул нарастал. Слоны шли. Альпы дрожали.
И тут я обнаружил, что остался наедине с девушкой.
— Встретимся после школы? — спросила девушка. Я посмотрел на нее с недоумением. — Завтра?
Кажется, она была на класс старше. Симпатичная, раскованная, с короткой челкой (вы помните эти чудовищные прически девяностых?). Какой пацан не мечтает о свидании с девушкой постарше? Которая так цинично и клево приглашает тебя (сама!) на лекции по спиду?
И тут я неожиданно, позорно растерялся.
Такого вопроса я не ожидал. Впрочем, как и такого эффекта. Мне стало страшно.
В голову не лезло ничего, кроме "Ужель я стал вам противен?" Спасибо, блин, Григорий Александрович. Вы очень помогаете.
— Боюсь, — сказал я, откашлялся. — Последствия будут не такие...
— Что? — спросила девушка. В ее глазах появился холодок.
— Ну, я имею в виду, что... — я замолчал. Я просто не знал, что имею в виду. Балбес. Хотелось сказать что-то остроумное, смешное, поймать волну снова -- но волна ушла.
— Что наши с тобой дети...
"Какие дети?! Что я несу?!" Я хотел провалиться сквозь землю. Скажи: "Давай встретимся завтра, ага. Как тебя зовут?" -- и все. Дурак! Дурак! Балбес! Но я не мог.
— Это же лекция по спиду...
У актеров и режиссеров есть поверье -- второй спектакль всегда провальный. Они правы. Это был чудовищный второй спектакль.
Меня освистали.
Девушка пожала плечами, повернулась и ушла.
...Я брел домой в темноте, едва волоча ноги. Как Ганнибал, потерявший слонов, изгнанный всеми и преследуемый. Как князь Потемкин, срывающий повязку перед всесильной и любимой императрицей. "Ужель я стал вам противен?". Я представлял этот момент как никогда живо, и одинокая слеза стекала по моему мертвому желтому глазу...
Конец
=========
Бонус: князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (на портретах князя обычно изображали с двумя глазами)
У жены есть родственница в Уфе — Лиля. Однажды у Лили выдалось трудное лето.
Дисклеймер: это реальная история :)
Лиля опаздывает на работу.
Она летит, вся прекрасная, тоненькая, в узкой длинной юбке, на высоченных каблуках. И вот остановка уже рядом. Лиля может успеть... Лиля почти успевает. Водитель смотрит на нее равнодушно.
— Подождите! — кричит Лиля. — Пожалуйста!
В последний момент маршрутка закрывает двери и отъезжает. Лиля видит, как за грязноватым стеклом медленно проплывает лицо водителя...
Циничное лицо.
Это был удар. Подлый и предательский удар в спину красивой женщине на каблуках и на нервах.
Вспышка. Лиля остается на остановке, дрожа и задыхаясь от гнева.
В жару иногда так хочется пить, как Лиле захотелось справедливости.
Лиля поднимает руку. Маршрутка — другой номер — тормозит. Она пустая.
— Следуйте за той машиной! — потребовала Лиля.
Где-нибудь в Нью-Йорке эта фраза звучит как обыденность. В Уфе она пока еще вызывает некоторое недоумение. Особенно если произносится не помятым частным детективом, а красивой девушкой на шпильках. Водитель моргает. Это молодой парень:
— Ээ... зачем?
— Надо, — говорит Лиля. И в двух словах, но ярко, описывает ситуацию. Голос ее дрожит от негодования. Обертоны вибрируют. Гнев, богиня, воспой...
— Ну, хорошо, — говорит водитель, чтобы отвязаться. Только мстительной восточной красавицы ему сегодня не хватало. — До следующей остановки, а там пересядете.
Маршрутка аккуратно подъезжает к остановке, притормаживает...
Лиля выскакивает.
Не тут-то было. Первая маршрутка, увидев прекрасную охотницу, вдруг резко трогается. Набирает скорость.
Лиля возвращается в машину, вся кипя. Второй водитель удивлен. "Может, не заметил?", неуверенно говорит он. Но когда тоже самое повторяется на следующей остановке, сомнения исчезают. Это война. Лиля настаивает на продолжении погони и она чертовски убедительна. На ходу водитель косится на точеный Лилин профиль и думает, что, возможно, всю жизнь ждал именно этого. Этой невыносимой красавицы. Все приключения начинаются именно так. Брюс Виллис в "Пятом элементе" дождался, теперь его очередь. Водитель не знает, что это действует стокгольмский синдром.
Вторая маршрутка на полной скорости настигает первую, следует за ней впритык.
Водитель сигналит тому, первому маршрутчику. Стой, гад.
А тот не останавливается.
Ничего себе! Водитель впадает в нешуточный азарт. Ах так, он нажимает на газ.
— Вот сволочь. Ну, смотри.
Что может быть более захватывающим, чем погоня?
Особенно когда твоя маршрутка преследует другую, точно такую же, а красивая женщина взволнованно дышит на соседнем сиденье, переживая с тобой все взлеты и падения...
Эта погоня длится и длится. Маршрутки проскакивают остановки.
Маршрутки пролетают перекрестки.
Маршрутки входят в повороты с заносом и взревывают изношенными движками.
Маршрутки летят, как стремительные быстроногие лани.
Водитель чувствует странное.
"Все, кто любит меня, за мной", сказала когда-то Жанна Д'Арк. И была права. Священный огонь возмездия, что горит в Лиле, освещает ее прекрасное лицо. Уже не Лиля рядом с водителем, а сама богиня охоты Артемида, мстительная дочь Зевса, преследует убегающего оленя. Она загонит его и встанет длинными ногами над издыхающим зверем. Ее псы с железными зубами разорвут еще теплый труп.
Маршрутка обходит первую, подрезает. Жуткий, нескончаемый скрежет тормозов. Маршрутки останавливаются в миллиметре друг от друга, из открывшейся двери выскакивает разгневанная и прекрасная Лиля, следом водитель — с монтировкой.
Первый маршрутчик хватает ртом воздух. Но это его не спасает. Лиля набрасывается и отчитывает его так, что в воздухе сверкают молнии и слышен небесный гром. Воздух гудит и плавится. Пахнет озоном и освежителем "елочка".
Когда Лиля заканчивает отповедь, наступает тишина.
— Понял? — спрашивает второй маршрутчик у первого. Тот кивает, потрясенный. Кажется, даже удар монтировкой произвел бы на него меньшее впечатление.
С гордо поднятой головой Лиля шествует в свою (уже свою) маршрутку, водитель закрывает за ней дверь. Маршрутка трогается...
Маршрутка везет ее к офису, величественно и плавно, словно роскошный лимузин. Останавливается. Водитель открывает Лиле дверь и подает руку.
Лиля сходит на землю. Она умиротворена и царственна.
И прекрасна, как богиня.
— Девушка.
Она поворачивается.
Огонь слепой преданности горит в глазах водителя. Все-таки историки недооценивают роль сексуального влечения к лидеру. Англичане сожгли не Жанну, они сожгли культ.
— Спасибо, — говорит Лиля. — Вы мне очень помогли.
— Девушка, — водитель вспыхивает, как роза. — дайте мне свой номер телефона. Пожалуйста! Я за вами куда угодно приезжать буду, в любое время! Только скажите. Хоть на край света!
Лиля недоуменно смотрит на него. Затем надменно вскидывает бровь:
Вчера жена встречалась с троюродной сестрой, которая приехала в Москву на семинар. Продвинутые современные женщины решили совместить приятное с полезным — какое кафе, это мужики вечно бухают, а мы культурно развиваемся.
В театре не поговорить, в кино тоже. Третьяковка и музей Пушкина рано закрываются. Решено. Пойдем в музей Современного искусства, он до десяти.
Приходят. На входе дают солидную толстую книжечку — с описанием выставки. И вот женщины внутри...
Огромные залы, приглушенный свет. Экспонатов немного. Там палка торчит, стена в пятнах, здесь какие-то бумажки и дохлая муха под стеклом, тут одинокий провод на стене. Хотя, может, кто-то удлинитель забыл.
Продвинутые женщины растерянно оглядываются. На что смотреть? Куда идти? Это ж современное искусство, тут без поллитры... в смысле, не все так просто. Ржавая ванна в кровати — это не ржавая ванна в кровати, а художественное высказывание. Сад расходящихся тропинок. Хеппенинг и сайнс-арт. Понятно, мужики с пивом тут бы вообще прекрасно время провели, но мы не такие. Нам нужно развиваться.
На помощь приходит приятный молодой человек. Подсказывает:
— Идите вон в тот зал, там сейчас свет выключат, увидите.
Прибегают. Там вроде натюрморта из мусора... Свет выключается — и вдруг! Вместо свалки — ночной город, освещенный огнями. Взгляд с высоты птичьего полета. Красота.
— Нижний Тагил, — говорит молодой человек. — Впечатляет?
Продвинутые женщины кивают.
Посмотрели на Тагил, пошли в другой зал. Какие-то цифры на стене, помятые, ржавые. Что это?
Хорошо, рядом тот же молодой человек.
— Это номера уцелевших домов из Грозного, — со знанием дела поясняет он. — Художник составил из них высказывание за мир.
Женщины кивают. Все ясно.
— А вот это что? — спрашивают. Молодой человек терпеливо объясняет.
— А это? — не унимаются женщины. Они вошли во вкус. Понимать искусство — это здорово.
— Не знаю, — говорит молодой человек. Продвинутые женщины переглядываются. Как же так?
— А вон то?
— Не знаю.
— А там? А вот это что?..
— Женщины, — взмолился наконец молодой человек. — Не спрашивайте у меня больше. Я честно не знаю. Я вообще здесь охранник.
Вспомнилось из собственного детства. Ну как, из детства. Я был тогда старше Василисы. Однажды в нашей квартире зазвонил телефон...
Я снял трубку.
— Алло? — сказал я хрипло. У меня начал ломаться голос. По телефону меня иногда принимали за отца -- с его насмешливым прокуренным тенором.
— Дима? Узнал? — спросил воркующий девичий голос.
— Конечно, — мужественно ответил я. Хотя ни фига не узнал. Кто это может быть? Настя из соседнего подъезда? Ленка Полуэктова? Олька Афанасьева? Учительница музыки в полупрозрачной блузке? Джина Лоллобриджида из Фанфан-тюльпан? Хорошо бы.
— Пойдем вечером на танцы в парк? Вместе?
Вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Все коробки пластилина, похожего на тол из фильмов про войну, все миллионы слепленных солдатиков. Пластиковая модель "мига" и ледокол "Ленин" с тысячью крошечных дверей. Все взорванные в подъезде патроны и бутылки с карбидом. Пламя над забором и индийское кино "Танцор диско". Ачи, ачи, джими, джими. Классическая борьба. Все горы прочитанных книг и суровые слезы капитана Блада по Арабелле. Несчастная, но дико привлекательная еврейка из Айвенго. "Три орешка для Золушки" и эротические переживания на снегу. Смеющиеся девчонки у магазина и взгляды искоса. Хи-хи, хи-хи. Тонкие руки. Деревянные мечи и стрелы Робин Гуда. Любовь, сжигающая все.
Всю предшествующие годы я ждал этой фразы.
С этого момента начиналась моя взрослая жизнь, полная приключений и подвигов.
— Ладно, — сказал я. — Пойдем.
Воркующий голос продолжал:
— Зайдешь тогда за мной в шесть?
Мгновенное головокружение. Зайти куда? Наваждение спало. Кто это? Где живет?
Как узнать?!
Нужно принять решение.
— Нет, — сказал я.
В трубке замолчали. Я слышал только дыхание.
— Нет?! — голос вдруг на мгновение показался знакомым. — Почему нет?!
— Я передумал. Не хочу на танцы.
Израненный капитан Блад стоял в изрубленной кирасе и смотрел, как верный "Синко Льягас" уходит на дно. Французские ядра свистели над его головой. Голубые глаза капитана были спокойны...
— Но... подожди! — взмолились там.
Я положил трубку.
Пузыри вырвались на поверхность, вода взбурлила... и только уцелевшая фок-мачта все еще возвышалась над гладью залива. Вскоре исчезла и она.
Капитан Блад вздохнул.
Погнутая, окровавленная шпага выпала из его усталой руки.
Бум.
Тишина. Мужское одиночество.
Подошел Скарамуш и похлопал меня по плечу. Его обычная саркастическая улыбка была полна печали. Издалека, сквозь пары гашиша, на меня отрешенно смотрел граф Монте-Кристо, возлежа на подушках. Пан Заглоба, Д'Артаньян и Анжей Кмициц молчали, но я чувствовал их поддержку. Восставший раб Спартак кивнул мне.
— Женщины, — произнес гладиатор, словно это было ответом на все вопросы.
Женщины. Загадочные создания, ради которых только и стоит совершать подвиги. Я вздохнул.
Почему они, блин, не могут говорить нормальным голосом?!
===========
В качестве иллюстрации: Художник И.Ушаков, классическая иллюстрация к роману Сабатини "Одиссея капитана Блада".
облако тэгов
