Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Прежде всего, хочется сказать большое «фи» издательству за неправильное позиционирование книги. Вместо того, чтобы издать роман в серии «Интеллектуальный бестселлер», в которой ему самое место, «Эксмо» сопроводило его сюжетной аннотацией и поместило в обложку, больше подходящую для какого-нибудь детектива.
«Глиф», на самом деле, это – высокоинтеллектуальная фантастика и восхитительная лингвистическая шутка, начинающаяся с самого названия. Нигде в тексте романа не поясняется его смысл, более того, оно даже не упоминается. Если обратиться к определениям, то глиф – это графический символ, имеющий явный или скрытый смысл. К ним относятся, например, знаки зодиака, ноты, руны, иероглифы и т.п. Но какой скрытый смысл заложен в названии книги – для меня так и осталось загадкой.
***
Что же касается полудетективного сюжета, удерживающего внимание читателя, то это, всего лишь, внешний каркас, имеющий мало отношения к сути романа.
Собственно, все происходящее умещается в пару абзацев. В семье Дугласа и Евы Таунсенд, в которой отец был философом-постструктуралистом, а мать – художником, родился мальчик Ральф с коэффициентом интеллекта в 475 единиц. (Для сравнения, к гениям относят людей с IQ выше 170). Ребенка вскоре похищает обследовавший его психолог, захотевшая прославиться за его счет, затем – генерал, стремящийся сделать из него идеального шпиона (действие происходит в 60-е, в самый разгар холодной войны). Сжалившийся над малышом, охранник-мексиканец спасает его из заточения и везет к знакомому священнику, который на полном серьезе хочет изгнать из него бесов.
***
Спрашивается, зачем Эверетту потребовался столь необычный сюжетный ход? Все дело в том, что ему нужно было смоделировать взгляд на язык «со стороны», как и смотрят на него лингво-аналитики и структуралисты, и маленький гений, не имеющий «замутняющего» жизненного опыта и воспринимающий слова как данность, подходил для этой цели наилучшим образом.
Он даже отказал Ральфу в разговорной речи. В годовалом возрасте тот четко сформулировал для родителей свою позицию, написав на простынях кроватки:
цитата
«почему ральф должен говорить
ральфу не нравится сам звук
ральф смотрит, как чужие рты формируют слова, и это выглядит неуклюже
губы неприятны ральфу, если шевелятся
ральф хочет себе в кроватку книги
ральф не желает искать знания в шевелящихся губах».
Но сдается мне, что дело не только в желании или нежелании малыша, а в интуитивно найденном естественном ограничителе – общаться с миром с помощью записок.
***
Возьмем простенькую задачку: у вас в руках металлический шар, в какой-то момент вы его отпускаете и надо рассчитать его скорость в момент падения на землю. Зная массу шара и расстояние по поверхности, это нетрудно сделать с помощью несложной формулы. Но гений не ищет легких путей. Он озадачится еще сопротивлением воздуха и, возможно, тепловым расширением шара, от трения о тот же воздух, что, в свою очередь, приведет к увеличению сопротивления. В результате, задача принимает столь монструозный вид, что вряд ли найдется ее решение в общем виде.
И Ральф выступал в роли такого гения только по отношению к языку. Он сразу же понял, что словами принципиально невозможно передать точный смысл высказывания. Ибо, произнося какое-либо утверждение, приходится опираться на понятия, не определимые в рамках этого самого утверждения. (Например, для точного понимания фразы «Посмотри на стол» вначале необходимо определиться с тем, что такое «посмотри» и «стол»).
Наглядный пример размышлений младенца, показывающий в каком аду он находился:
цитата
«Предположим, что у каждого была бы коробка, в которой находилось бы что-то, что мы называем «жуком». Никто не мог бы заглянуть в коробку другого; и каждый говорил бы, что он только по внешнему виду своего жука знает, что такое жук. При этом, конечно, могло бы оказаться, что в коробке у каждого находилось бы что-то другое. Можно даже представить себе, что эта вещь непрерывно изменялась бы. Ну а если при всем том слово «жук» употреблялось бы этими людьми? В таком случае оно не было бы обозначением вещи. Вещь в коробке вообще не принадлежала бы к языковой игре даже в качестве некоего нечто: ведь коробка могла бы быть и пустой. Верно, тем самым вещь в этой коробке могла бы быть «сокращена», снята независимо от того, чем бы она ни оказалась!» («Философские исследования» Витгенштейна, № 293).
Я обдумал это, стоя на матрасе как на объекте называния, но понял, что объект этого называния не относился к делу и что матрас даже не являлся названием той вещи. Но что я знал о грамматических правилах и играх языка, я, пришедший в язык, даже не учив его?... Я фактически был жуком в коробке.
Или еще один пример:
цитата
Прячась там, в священных стенах дома Господня, я думал: знают ли тигры, что они полосатые кошки, считают ли ослы друг друга упрямыми, встречается ли в языке нехватка смысла? Я думал: может быть, смысл есть полоски на словах – и удивлялся, как это слова всегда стираются, но никогда не исчезают. Я думал: где открывается окно смысла и что было на его месте раньше, несмысл? бессмыслица? нон-дизъюнкция? бездействие? Ребенок в укромном углу скучал.
Конечно, проблемы адекватности касаются не только устного, но и письменного текста, но, по всей видимости, неразвитые моторные навыки служили естественным ограничителем длины высказываний.
В противном случае, его речь превратилась бы в нечто подобное монологу Барта, желающему узнать, получила ли аспирантка оргазм во время их полового акта:
цитата
«БАРТ: Тем не менее, можно усомниться, что моя версия нашего полового контакта совпадет с твоим изложением, хотя бы из-за формы, мягко говоря, компрометирующей, а возможно, и по сути. Дискретность, нестабильность и неудовлетворенность не могут избежать борьбы за свой смысл с орбитами непрерывности, стабильности и удовлетворения. Итак, вот тебе приглашение к отрицанию, интеграции, поиску границ концептуальной мысли и логического тождества и всеобъемлющего разрушения разума. Ты уверена, что у тебя не было оргазма?»
Как вывод. Блестящая «пограничная» фантастика и весьма познавательная литературная шутка. Рекомендуется перед ознакомлением с трудами авторов, вынесенных в заголовок рецензии.
Все-таки, творцы должны вовремя умирать. В отличие от «Птиц Марса», написанных в 90-летнем возрасте и больше похожих на сборник расхожих клише, в 60-е годы прошлого века Брайан Олдисс создавал удивительные романы. Можно даже сказать, что он устроил в фантастике мини-революцию, привнеся в жанр кислотный трип, хипповские «телеги» и многое другое. Энергия в его текстах била через край. Он страстно хотел высказаться в бесконечном монологе (который и есть «телега»), и из темы, тянущей максимум на повесть, путем этого неуемного размышления сотворил «Босиком в голове», перемежая прозаические куски стихами в духе Алена Гинзберга и Грегори Корсо (см. эпиграф).
***
Действие романа разворачивается после краткой Третьей мировой, когда катарские ВВС закидали Европу и Америку психоделическими бомбами. Как бы сказали сейчас, бомбами, создающими дополнительную реальность, которую человек не может отличить от окружающего его мира.
Народ начал созерцать глюки в зависимости от своей предрасположенности. Армии деморализовались и самораспустились. А дороги превратились в магистрали смерти, ибо каждый водитель видел впереди то, что хотел.
Быстрее всего адаптировались к новым реалиям те, кто и так жил в иллюзорном мире – сидевшие на психоделиках и всякого рода пророки. Колин Чартерис принадлежал ко второй группе. Будучи сыном сербского коммуниста, он всю жизнь мечтал посетить Англию, и война предоставила ему эту возможность. Чатерис устроился на работу в ООН – сотрудником лагеря беженцев на юге Италии.
цитата
«В лагере под Катанзаро … разместили десять тысяч человек. По большей части это были русские, привезенные сюда с Кавказа. Чартерис свободно изъяснялся на русском языке, очень похожем на его родной сербский, что в конечном итоге и позволило ему поступить на службу в отделение реабилитации.
Особых хлопот поселенцы не доставляли. Почти все они были поглощены внутренними проблемами своих крохотных республик — собственных душ. ПХА-бомбы были идеальным оружием. Галлюциногены, состряпанные арабами, не имели ни вкуса, ни цвета, ни запаха, что делало их практически необнаружимыми. Они были дешевы и допускали использование любых средств доставки. Они были равно эффективны при попадании в легкие, в желудок или на кожу. Они были фантастически сильны. Эффект, производимый ими, определялся полученной дозой и во многих случаях не изглаживался до самой смерти жертвы.
Десять тысяч жертв психомиметической атаки слонялись по лагерю, улыбаясь, смеясь, поскуливая, пришептывая точно так же, как и в первые минуты после бомбового удара. Некоторым удалось оправиться, у большинства же изменения приняли необратимый характер. Кстати говоря, персонал лагеря в любую минуту мог разделить участь своих поднадзорных — их болезнь была заразной.»
Получив новое назначение, Чартерис на своем красном «банши» отправляется в Англию. Но, то ли из-за природной предрасположенности, то ли под воздействием учения Гурджиева («привязанность к предметам этого мира рождает в человеке тысячу бессмысленных «я»; для того, чтобы в нем появилось большое «Я», все эти «я» должны умереть»), то ли в результате заражения в нем просыпается Проповедник. Бросив работу, он вновь возвращается в Европу ради великого Паломничества, по дороге обретая все большее количество последователей и поклонников.
цитата
«Волны времени набегали одна на другую и, шипя, отступали в стихию, их породившую. Траурная песнь «Эскалации»: «Но «форд-кортина» одним прыжком ее настиг». Костер вот-вот погаснет. Машины — сплошной оп-арт, половина краденые. Вокруг красной «банши» и дальше вдоль бульвара — толпы поющих бельгийцев. Пробуждены его речами. Возбуждены. Музыка.»
Женщины мечтали оказаться у его ног (или в его постели), мужчины пели осанну, а он видел повсюду множественность наших «я» и постоянно вещал об этом.
Мало кто понимал его слова, но его речь была так заразительна, что хотелось все бросить, влиться в колонну паломников и мчаться, мчаться вперед, не задумываясь о цели и месте назначения.
цитата
«… он поднялся со сладострастного сыпучего песка, подошел к самой кромке воды и швырнул пустую консервную банку в галилееву тьму.
…
У нескольких зевак, бродивших в этот час по берегу, были фонарики. Не раздеваясь, они бросились в воду, чтобы выловить оттуда удивительную реликвию — опорожненную Им и брошенную Его рукой консервную банку. Они боялись упустить ее — утонуть они не боялись…»
И среди всего этого безумия складывалось Евангелие новых времен.
цитата
«Чартерис стоял у самой кромки воды… Он смотрел на ущербный серп.
— Други! Мы должны отказаться от этого страшного принципа «или-или», калечащего наши жизни, превращающего нас в автоматов! По мне так уж лучше быть псом! Мы должны искать, должны идти по следу самих себя подобно гончим! Среди прочих камней, лежащих на этом берегу, есть и такие, что связаны именно с вами, — найдите их! Это ваши жизни — ваши жизни и ваши смерти! Ищите же — у вас почти не осталось времени! Я вижу наше будущее. Оно прекрасно — оно прекрасно, как восьмирядная автострада! Постоянное ускорение и бдительность — всегдашняя бдительность! Знайте — вечность граничит с увечностью! Ищите меня, други, ищите меня истинного, и вы обретете себя! Слушайте! Завтра смерть похитит меня у вас, но тут же я вновь вернусь к вам, и вы поймете тогда — поверите тогда, что я там, на том берегу, где нет всех этих «или-или»! Смещения больше не будет!»
И верные последователи понесут его в новое тысячелетие.
цитата
«— О, чудо! — вскричали музыканты и водители рефрижераторов, и полуночники-параноиды. Анджелин прижалась к нему — она не понимала его слов, и это было замечательно. Рядом с ним, вокруг него происходило что-то немыслимое — чудовищное столпотворение...
И позади ликующих толп, прижимая к груди священную банку, обезумевший от счастья, продрогший до мозга костей Роббинс, по темным улочкам потусторонних пространств, ликуя.»
***
Уровень эмоций в книге зашкаливает за все мыслимые пределы. Как будто погружаешься в бурные 60-е, когда подвергался сомнению каждый казавшийся незыблемым постулат прежней жизни, но в этом противостоянии рождалась новая постиндустриальная эпоха.
цитата
Аз есмь, что именно
Не знаю
Но есмь
Сие не подлежит сомнению
Нет лишь меня
Нет моего движения
Нет времени отмеренного мне
Нет мира приходящего извне
Нет вне и между
Между да и нет
Нет разницы
Да и самих
Их нет
Но нет
Я вижу да и нет
Я различаю тьму и свет
Вердикт. «Босиком в голове», несомненно, веха в развитии фантастики. И хотя роман привнес, прежде всего, стилистические новации, не создав какого-то своего направления, отголоски его можно встретить во многих последующих произведениях.
Для понимания данного романа, необходимо обратиться к событиям 60-летней давности. В 50-60-х годах прошлого века западная молодежь отвергла жизненные воззрения своих отцов, и ей срочно потребовалась собственная идеология. Сформировался «общественный запрос» на который, откликнулись, в том числе, и фантасты, пытаясь сформулировать свое видение идеалов и целей, пусть и в космическо-фэнтезийном антураже.
Сейчас же, мы, явно, наблюдаем в фантастике эпоху «Возрождения», как ответную реакцию на новое «вопрошение» — сможет ли адаптироваться человеческая психика к стремительно ускоряющемуся техническому прогрессу, устремившемуся к своей «точке сингулярности». Народ захотел узреть бесконечное «Черное зеркало», где фантастам предстоит смоделировать все отрицательные последствия новых гаджетов и технологий. И грандиозность этой задачи привлекла в жанр серьезных ученых. Роберт Сойер – автор «Квантовой ночи» – один из них.
***
Начнем с того, что Сойер имеет докторскую степень по психологии и, помимо преподавания в канадских университетах, регулярно проводит исследования на синхротроне (ускорителе частиц). Отсюда, постоянное присутствие этого устройства в его произведениях. В романе «Вспомни, что будет» (по нему, кстати, снят весьма недурственный сериал) выход синхротрона на предельную мощность вызывал у людей кратковременную отключку с демонстрацией фрагментов их персонального будущего. В «Квантовой ночи» он позволяет определить суперпозицию электронов в мозге исследуемого.
И, вот здесь, думаю, надо пояснить суть заголовка рецензии. Когда в России говорят о работе психолога, чаще всего, подразумевают опросный или тестовый метод, т.е. речевое общение с «пациентом». На западе сейчас активно развивается «инженерная» психология, когда информацию о действиях исследуемого снимают тем или иным способом непосредственно с мозга. «Квантовая ночь» и представляет собой описание такого процесса.
Не будет большим спойлером сказать, что послужило отправной точкой романа. Военные выделили университету грант на решение важной для них проблемы – как солдатам переговариваться на поле боя, когда посторонние звуки полностью заглушают речь. И ученые не придумали ничего лучшего, как снимать фонемы сразу с мозга, т.е. передавать не живую, а внутреннюю речь человека. Но, как оказалось, люди далеко не все одинаковые, и у какой-то части испытуемых все забивал «белый шум» — они постоянно вели про себя внутренний монолог. Отправной точкой романа служат попытки заглушить этот «шум», что и приводит к весьма непредсказуемым последствиям.
Действие то протекает в наше время, то возвращается к событиям двадцатилетней давности, когда уважаемому ныне профессору университета Джиму Марчуку «ампутировали» его внутренний монолог. Полгода, которые он прожил без него, начисто стерлись из его памяти, и он решил во что бы то ни стало восстановить для себя события того времени.
***
И вот здесь начинается самое интересное.
Главный герой, как и автор, психолог, специализирующийся на психопатии. В роман включены целые отрывки из его лекций, где он красочно, например, описывает эксперименты Стенли Милгрэма и Филипа Зимбардо (это когда испытуемый под давлением психолога бил током другого человека и знаменитый «тюремный» эксперимент). Самое поразительное, что эти вставные фрагменты читаются с не меньшим интересом, чем сам роман.
Так вот, психопатию можно диагностировать с помощью опросника Хейра, который, естественно, содержит определенный момент субъективности. А можно по вполне объективным показателям. Марчук в романе открыл, что у психопатов нет микросаккад – непроизвольных скачков глазного яблока, когда взгляд задерживается на чём-то дольше нескольких секунд. А его бывшая подруга по университету нашла еще один критерий – количество электронов в суперпозиции в мозгу исследуемого. Согласно ее теории, один электрон в суперпозиции соответствует Q1 – состоянию «философских зомби», т.е. людям ведомым, не имеющим своих внутренних убеждений. Q2 (соответственно, два электрона в суперпозиции) – психопаты. А вот Q3 – это люди, подвергающие моральной оценке каждый свой поступок. И именно у них наблюдается постоянный внутренний монолог. К сожалению, соотношение категорий Q1:Q2:Q3 = 4:2:1, т.е. здравомыслящие находятся в абсолютном меньшинстве (6:1), что наглядно и подтверждает ход человеческой истории.
Постепенно, весь сюжет начинает концентрироваться вокруг этих трех категорий. И принадлежность человека к одной из них, позволяет не только предсказать его поведение, но и дает возможность Марчуку по новому взглянуть на события двадцатилетней давности.
***
На этом можно закончить описание сюжета и перейти к рекомендациям.
Прежде всего, роман придется по душе тем, кому понравился стиль изложения в «Ложной слепоте» Уоттса. В «Квантовой ночи» присутствует «техническое» приложение, в котором подробно разбираются описываемые исследования, а также дается аннотированный список литературы по затрагиваемым темам.
И наконец, этот роман – не только пример качественной НФ, не забывающей о сегодняшнем «общественном запросе», но и произведение, устраивающее своеобразную перекличку с «новой волной» из 60-х прошлого века. Удивительно, но Сойер пришел к тем же выводам, что и Станислав Лем в своем «Возвращении со звезд».
***
Вердикт. Рекомендуется к прочтению любителям качественной «наукообразной» фантастики и всем интересующимся психологией.
С подачи Дмитрия Злотницкого из «Эксмо» стало чуть ли не общим местом сравнивать «Империю тишины» с творением Патрика Ротфусса. На мой же взгляд, этому тексту до «Имени ветра» как от Земли до Луны. Перед нами обыкновенная юношеская графомания, из которой, чувствуется, пара опытных редакторов, в рамках выделенного бюджета и времени, пыталась сотворить что-то более-менее читаемое.
***
Я долго не мог понять, в чем заключается «фишка», что 23-летний герой ведет себя подобно 14-летнему подростку, у которого гормоны решили сыграть в небольшую войнушку. А потом заглянул в биографию Руоккио и все встало на свои места. «Империя» — это первый его роман, начатый в подростковом возрасте, и, фактически, отражающий все этапы взросления. Вначале – гормональный дисбаланс, затем – куча современных левацких идей, подхваченных в университете, и на закуску – тексты второсортной фантастики, которые он редактировал, работая в издательстве.
Местами, чтение книги сильно раздражает, а от некоторых глав даже «подташнивает», настолько приторно-мелодраматично они написаны. Мать главного героя, по тексту, является режиссером 3-D мелодрам. Очень похоже, что кто-то из близких родственников Руоккио тоже являлся сценаристом «мыльных опер», и он с детства впитал весь набор сопутствующих этому жанру клише.
***
Адриан Марло, чьи записки мы и читаем в виде романа — сын правителя одной из планет Империи, но, в силу обстоятельств, три года проводит на улицах города за много световых лет от родного дома (фактически, бомжом). И, при этом, умудряется как-то выжить. Потом, он решил поучаствовать в гладиаторских боях и выдерживает более пятидесяти (без явных повреждений!) схваток, половина, из которых, один на один. Если учесть, что вооружение мирмидонцев (а Марло был именно им) на порядок уступает защите и вооружению гладиаторов, то в такое верится с трудом.
Но главное не в этом. Вот такой, закаленный жизнью юноша, краснеет и теряется от одного прикосновения к женщине или переживает, примерно, в следующем стиле:
цитата
«Взгляд Валки повис на мне, словно кандалы, и я с трудом сдерживал желание обернуться. Мне хотелось кричать, хотелось упасть на паркет и колотить по нему руками, пока мясо не сойдет с костей и я не разобью их на осколки.»
«Я усмехнулся, и это была классическая кривая усмешка, острое, как нож, оправдание для моего вечно утомленного выражения лица.»
***
Мир романа несет в себе множество заимствований и компиляций. Начало – полная копия «Дюны» Фрэнка Герберта. Человечество, угробив Землю, расселилось по всей обозримой галактике, почему-то сохранив феодальную структуру управления – с баронами, графами, архонтами и их вассалами, императором и прочими. Судя по тонким намекам, симбиоз с ИИ не получился, и все сложнее кофемолки находится под строжайшим запретом. А вычислениями и прочей инженерной работой (ведь надо же как-то перемещаться между звездами) занимаются схоласты – аналог ментатов из школ Бене Гессерит «Дюны».
И, конечно же, все это сдобрено большим количеством толерантности и однополых браков. В результате, все ущербные – сплошь положительные герои, а главные злодеи – их противоположность. Все мужики – похожи на истерических баб (как, психотип), а большая часть дам, наверное в отместку, стервы. Причем, сообщается об этом – заранее. Вот, любуется главный герой генетически вылепленным идеальным личиком дочери архонта Эмеша. И радовался бы созерцанию красивой девушки. Но, нет. Надо сразу же дать спойлер, что в далеком будущем она окажется весьма неприятной личностью. Зачем читателю эта информация, совершенно не относящаяся к текущим событиям, и черед которой настанет через пару тысяч страниц (и даже не в этом томе), совершенно непонятно. И таких «спойлеров» по тексту разбросано великое множество.
Мир романа тоже не отличается «стройностью». Взять, хотя бы, генетическую настройку. Таковой обладает все оружие гладиаторов и никто, кроме них, не может им воспользоваться. Но при этом кольца палатинов (аристократов), в которых записаны все их идентификационные данные, собственность и прочее, вообще никак не защищены. Его можно украсть или отнять, и новый владелец вполне может красоваться с ним на своем пальце.
Или возьмем 57 главу. Личность Адриана раскрыта, и его забирают в замок правителя планеты. Через какое-то время он возвращается в жилище мирмидонцев, чтобы уговорить Хлыста стать своим секундантом в предстоящей дуэли. Далее идет слезливая (в буквальном смысле) сцена, где главный герой исповедуется этому парнишке, рассказывая всю свою жизнь. И хотя, чуть ли не в каждом абзаце говорится, что Хлыст – это лучший и единственный друг Адриана, нигде в предыдущем тексте эта дружба особо не показана. Да, сражались вместе на арене, но таких вокруг было несколько десятков человек.
***
В общем, перед нами переписанное своими словами все, что автор смотрел и читал в своей юности, дополненное промывкой мозгов в университете. Текст, явно, вторичен. И последующие части тетралогии читать совершенно не хочется.
Вердикт. Свое мнение о романе я высказал. Читать или не читать – решайте сами.