Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
С латиноамериканской традицией и вообще иберийской современной классикой я знаком крайне слабо. Громкие имена знаю, главные произведения «магического реализма» — тоже, но до чтения их не успел дойти. Когда-то давно, в гостях у подруги, в руки попали «Сто лет одиночестве». На рассвете, по ходу наступления нового дня, в романтической не только для погружения в книги обстановке, я прочитал одну главу, но потом было не до этого. Вот и подруга ушла, и к творчеству Габриэля Маркеса давно не возвращаюсь.
Тем не менее пробел в литературном познании давно хочу устранить. А заодно и разбавить бесконечные потоки философской и иной не художественной прозы, которые последний год овладевают моим свободным и не очень временем. К сожалению, избранный для этой цели роман — «Пещера» Жозе Сарамаго — оказался не подходящим для ликбеза. Так или иначе, но одна из последних работ известного нобелевского писателя разочаровала и заняла свое место рядом с «Пчелами» Полл, «Дневником неудачника» Лимонова, «Ка» Краули, «Восхождением Сенлина» Бэнкрофта. Т.е. с той беллетристикой, которая лишь украла время и не развеяла невыносимую легкость бытия последних десяти месяцев.
Но что же не так с книгой столь номинированного и почитаемого писателя, «либертарного коммуниста» и справедливого критика действий Израиля на палестинских землях? Я не имею возможности сравнивать «Пещеру» с другими, более ранними работами автора. Знаком только с двум экранизациями и указанными регалиями. Поэтому говорить буду только о том, что я увидел и испытал в прочитанном, без ссылок на прошлые заслуги и высокие авторитеты.
Итак, «Пещера» Сарамого — одна из последних работ писателя, пропитанная глубокими философскими, религиозными, житейскими и экзистенциальными проблемами с зашифрованными на эти вопрошания ответами и критическими замечаниями автора. Во всяком Жозе Сарамого постарался, чтобы такие вопросы и глубинные ответные реплики на них были внедрены в текст. Начнем с того, что все, возможно, актуальное, необходимые и тонкое глубокомыслие умирает в муках от непомерных объемов книги. Точнее от очень нудного, затянутого и грубо размазанного по нескольким сотням страниц повествования в «Пещере». И это притом, что, по сути, особых действий в книжке и нет. Перед нами чрезмерно подробные без всякого на то резона описания каждой мелочи в походке героев и уходящих книжных суток, сюжетного времени. Зачем читателю чуть ли не сотню страниц наблюдать за неспешной поездкой Сиприано Алгора (главного героя) и его зятя, Марсала, по маршруту от окраинной халупы с гончарной к до крайности, без всякой пользы введенного, клишированного Центра, о котором чуть позже? Зачем нам три десятка страниц следить за обедом и неспешными, немногочисленными репликами героев? Зачем по четыре десятка раз слышать однообразные рассуждения Алгора о своей новой возлюбленной, если в этих речениях нет никакого прогресса и развития, а сами они превращаются в угрюмое и лишь надоедающее топтание на одном месте? Зачем читающему этот талмуд стенограммы и расшифровки километровых телефонных разговоров главного героя с администраторами из Центра, которые еще больше, чем сама фигура Центра, переполненными штампами и набившими оскомину клише?
Это — воистину главная беда книги. В «Пещере» объемы описаний и всего текста вообще никак не оправданы. Они просто не соответствуют содержанию, которое, как правильно замечают на других ресурсах рецензаторы, вполне адекватно пересказано в аннотации к книге. В принципе, ее без всяких потерь положительных впечатлений и важной информации можно редуцировать если не к этой аннотации, то хотя бы к рассказу или небольшой повести. Тогда отсутствие всякого развития сюжета и персонажей — я этого повествовательного прогресса и эволюции и вправду нет — осталось бы незаметным из-за краткого объема произведения. Но все равно остался бы вопрос — а зачем? Какова сверхзадача «Пещеры»? Что в ней есть кроме статичного сюжета, нейтральных персонажей-функций, гимна провинциализму и гармоничному, зеленому укладу жизни?
Сарамаго, на мой взгляд, заложил две основных линии в книгу. Первая — критический выпад в сторону массового потребления и «победившего пластмассового мира». Вторая — квазиплатонический, перемешанный с мифологическими вставками, гимн творцам. В принципе, обе линии эклектично входят одна в другую. Если кратко о каждой, то первая — не новинка для современности. Безусловно, критика консьюмеризма и «потреблядства», дегуманизации человека в товарном мире, господства «общества спектакля» и т.д., и т.п. — это круто, это актуально, это нужно. На мой левацкий взгляд. Но на мой же взгляд читательский, такая критика должна стараться быть новой и уж точно быть интересной. Ни того, ни другого в «Пещере» нет. Мир плохого капитализма, уничтожающего старые, простые и романтичные домики крестьян, лишающего работы стариков, выбрасывающего на помойку ручные, прикольные товары, с тоталитарными, обезличенными и бесчеловечными торговыми корпорациями вроде Центра — вот и все, что может представить Сарамого. И да, забыл добавить — еще отсылки и оммаж в сторону Кафки с его абсурдистскими нападками на бюрократию. Что в этих фразах и описаниях нового? Что интересного? Может, есть какой-то фантастический или остросюжетный, не знаю, дрматичный ряд, где все эти моменты становятся классными и окрашенными жизнью для читателя? Нет. Жозе Сарамого, уж извините, но тупо и напралом просто перечисляет все эти «удары критики» правлению капитала, даже не пытаясь их приукрасить литературностью. Это скучнее эпигонства вокруг "1984".
А с фантастическим осадком что? Во-первых, его почти и нет, а я ожидал увидеть в книжке, исходя из аннотации, любопытные сюжетные повороты с ожившими куклами и их использованием злобной корпорацией. Вот такие линии повествования можно было богато наполнить метафорами с критическими выпадами. А что в итоге? Один раз Сарамаго пересказывает пару мифов о сотворении человека из глины, второй раз добавляет к этому мотивы деизма и покинутости человека богом, третий раз намекает, что куклы Алгора — живые, и в конце добавляет совершенно на пустом месте, без всяких предпосылок к этому, супер-крутой-от-неожиданности поворот — открытие в глубинах Центра платоновской пещеры! Зачем — непонятно. Видимо, чтобы подчеркнуть мотив, что Алгор — это платоновский освободившийся творец и философ (хотя он никогда и не сковывался «пластмассовым миром»), а эти чертовы сотрудники Центра — пещеристые консерваторы и материалисты в самом грубом смысле слова! Круто — более посредственной эксплуатации философских сюжетов писателями я давно не видел. «Ка» Краули, который не сильно меня впечатлял, хотя бы старается как-то обновить ницшеанские мотивы и концепты иррационального волевого немца, а Сарамого в принципе никак не обновляет, не украшает, с делом не использует идеи ученика Сократа. Наплевательски забрасывает его в конец книги — и точка! Вкупе со всем выше изложенным перед нами — не платонический роман, а парменидовский, элеатский. Мертвенная статичность, которую в «Софисте» Платон и критиковал.
Не знаю, чем может понравиться это творение Сарамаго. Не знаю, когда вернусь к другим эпизодам его творчества. Не знаю, когда вернусь к магическому реализму. Хотя присутствовал ли он в этой книге? Или это лишь претенциозный набор слов и абзацев? Решать вам.
Острова вне времени: Память о последних днях Атлантиды (Islands Out of Time: A Memoir of the Last Days of Atlantis: A Novel), Вильям Ирвин Томпсон, 1990
Раса лемурийцев деградировала до животного состояния, большая часть гипербореев вернулась к звёздам, а цивилизация атлантов достигла зенита славы. Власть её теократии уже распространена на Западный, Восточный и Южный континенты, и Верховный Жрец Атлантиды, поддавшись уговорам Архона, вознамерился изменить неизменное. В день, когда завершится вселенский цикл из 25 920-ти лет, главный символ и инструмент могущества Империи – Башня, увенчанная Солнечным Кристаллом – будет надстроена.
Воину и поэту Брэну, одному из капитанов небесных гаруд, очень не нравятся последние изменения характера службы. Вместо прежних цивилизаторских миссий ему приходится собирать в провинциях дань в виде партий юношей, девушек и беременных женщин, доставлять Архону, а после тайно избавляться от их изуродованных трупов. Из-за этого он решается примкнуть к группе мятежников, организованной его учителем, ныне покойным Абарисом. Крайне удручённый нарушением присяги, он на улице случайно сбивает с ног высокопоставленного сановника, но остроумно отвечает на брань и превращает ссору в знакомство. Нового друга зовут Виракоча, и он обещает положить его стихи на музыку.
Талантливый композитор и учёный Виракоча в смятении. Почему Верховный Жрец и Архон не видят, что увеличение высоты Башни нарушит гармонию протекающих сквозь неё планетарных сил? Ни Солнечный Кристалл на её шпиле, ни Пять Твёрдых Тел Гипербореев в её основании до сих пор не изучены в полной мере. Неожиданно он встречает незнакомку, оказавшуюся Настоятельницей Тысячи Эйру, официальным представителем потомков оставшихся на Земле гипербореев. Она утверждает, что они уже давно знакомы в истинном мире, и удивляется тому, что Виракоча не знает о своей способности покидать телесную оболочку. Она недоумевает, почему её духовный наставник Абарис называет Виракочу «человеком будущего», и назначает время следующей встречи.
Воин, гений и жрица встретились. Для чего? К чему каждого из них в действительности готовил таинственный Абарис, если для первого он давно мёртв, второму едва знаком, а с третьей до сих пор продолжает общаться? Есть ли у него ещё ученики и, если да, кто они? Какие Силы и чьи интересы он представляет на пороге великой катастрофы?
***
Вильям Ирвин Томпсон – американец норвежского происхождения, родившийся в 1938-м году. Получил бакалавра в колледже Помона, докторскую степень в Корнеллском университете. Был преподающим профессором гуманитарных наук в Массачусетском технологическом институте и нескольких других высших учебных заведениях США мирового уровня. Поэт и автор работ по истории культуры, социальной критике, философии науки, а также исследованию мифа. Основатель и идейный вдохновитель некоммерческого фонда для объединения интеллектуалов – Lindisfarne Association, просуществовавшего с 1972-го по 2012-й год. А ещё Томпсон в 1990-м году написал роман «Острова вне времени: Память о последних днях Атлантиды», изданный на русском языке в 1995-м году.
Тогда, в девяностых, эта книга была проглочена в качестве криптоисторической фантастики. Там были Атлантида, Лемурия и Гиперборея. Упоминались колонизация Земли из созвездия Плеяд, войны, договоры и ассимиляция колонистов с местными существами. Проводились опыты по улучшению человеческой расы. Наконец, там были сексуальные сцены, отличающиеся от обычных романтических, «героических» и порнографических описаний. На деле роман оказался художественной адаптацией учения Вильяма Томпсона. «Острова вне времени» нисколько не потеряли в художественном плане после осознания этого, наоборот, встали в один ряд с авторскими космогониями Данте, Мильтона, Булгакова, Мэтисона, Вербера. Лишь появилось понимание того, что прежде всего это продукт утопического объединения Святого острова Линдисфарна.
Идеология современной «лиги мудрецов» соединила под главенством общей для атома и галактики «сакральной геометрии» элементы мифологий, мировых религий, философских и эзотерических учений от Индии, Тибета и Китая до Древней Греции, от кельтов, евреев и египтян до представителей американских доколумбовых цивилизаций. Основной задачей линдисфарнского объединения было заявлено достижение четырёх целей: планетизации эзотерики, приведения к единству всех мировых религий и национальных традиций, баланса между природой, культурой, производством и поселениями, политики, основывающейся на духовности, искусстве и науке. США должны были стать зародышем всей «эзотерической глобализации». Как видно, иронизировать, проводить современные параллели и философствовать над этим фактом можно и в настоящее время.
«Острова вне времени» построены по принципу драматического произведения: мало действующих лиц, динамики и мест действия, само действие условно, много объёмных диалогов и монологов. Более того, композиционно восемь глав романа идеально ложатся на схему драмы от Густава Фрейтага: экспозиция, возбуждающий момент, повышение накала действия, кульминация, трагический момент, нисходящий поворот действия к катастрофе, последнее напряжение перед катастрофой и собственно катастрофа. Систему образов значимых персонажей можно обозначить в виде «архетипической» и уровнево вступающей во взаимоотношения трихотомии: непослушный сын-бунтарь-ученик, дева-жена-мать, отец-учитель-Бог, соперник-предатель-дьявол, послушный сын-ребёнок-служитель. Переведя на язык литературы, получим героя, его возлюбленную, наставника, злодея и помощника. Психологически глубоко, наглядно, общекультурно и мифологически узнаваемо одновременно.
Действие романа – это движение к известной и неотвратимой катастрофе, собственно гибели Атлантиды. До катаклизма всего месяц, и даже герои предполагают его возможность с самого начала. Имеют в виду, но идут на этот риск, причём каждый исходит из собственных побуждений. Им важно не «что будет», а «как именно» и с каким результатом. Каждый стремится к достижению только своей цели. Завершается очередной цикл прецессии в 25 920 лет, и за право верховодства в цивилизации следующего цикла схлёстываются представители религии, науки, искусства, эзотерики и силовых структур. Как ни странно, находится время для дружбы, любви, зависти, страха и ненависти. Несмотря на роковую предопределённость, остаётся место для интриги и неожиданных поворотов сюжета.
Главная особенность «Островов вне времени» как произведения фантастики в постепенном смещении акцентов к сакральному пониманию текста и мистическому восприятию реальности. Земля, Космос, Время и Личность открываются с неожиданной стороны. Многогранно показаны отношения человека с отцом, учителем и Богом. Много внимания отдано внешней борьбе и внутреннему единству мужского и женского начал, разнице между сексом и его истинным значением в никому не доступной ныне традиционной тантре. Книга, начавшись с банального покушения одного из губернаторов подвластных земель на жизнь Верховного Жреца атлантов, закончилась не революцией и победой «наших», не торжеством «зла», а вообще где-то вне пространства, времени и самой книги.
Марк Далет живет в Израиле с середины 80-х. Он занимался переводами русской литературы, израильских книг, буддистских текстов. Действие его первого романа происходит в Испании конца XV века, в переломный момент истории. Торжество инквизиции, открытие Америки, распространение ценностей Возрождения – и, кстати, завершение Реконкисты. Для инаковерующих на Иберийском полуострове начинаются тяжелые времена, многим суждено стать изгнанниками. Как трудно человеку, выросшему в одном обществе и попавшему в другое, оставаться самим собой под давлением институций, репрессирующих «чужаков», — эта тема красной нитью проходит через книгу.
Юноша Али, главный герой романа, успел покинуть Гранаду до начала осады, получив после добровольного крещения новое имя – Алонсо. Он влюблен в книги, ему удается книжная торговля. Но главной книгой его жизни становится таинственный манускрипт из библиотеки деда, рассказывающий про орбинавтов – людей, которые могут путешествовать по снам и управлять миром силой мысли. Поскольку мир сам по себе – большое сновидение, его можно «отмотать» назад и выбрать другой вариант событий. Это дело доступно немногим, а техника необходимых ментальных упражнений изложена в рукописи специальным шифром. К его разгадке Алонсо привлекает своих друзей – рыцаря Мануэля, его мать Росарио, одну из первых женщин с университетским образованием, и прекрасную любительницу поэзии Консуэло. Многим орбинавтам суждено дожить до наших дней.
Рассказ об управлении снами лишен кастанедовщины – по уверениям автора, в этом он опирался на буддистскую традицию. Однако главной идеологией книги стал культуроцентризм: уважение к печатному слову, восхищение искусствами, стремление укрепить круг общения интеллектуалов. Глубокая проработка исторических подробностей создает фон, в который вмонтированы жанровые шаблоны – и книга получилась медленная, интересная, способная доставить много удовольствия читателю-культуроцентристу.
Известный поэт, переводчик классической поэзии, Владимир Микушевич пришел в фантастическую прозу десять лет назад. «Роман-мозаика» под названием «Будущий год» впервые представил читателю фигуру бывшего следователя Игнатия Бирюкова, ныне иеромонаха Аверьяна, который принимает участие в расследовании загадочных историй. С этим же героем читатель встретится в новом сборнике новелл.
Мистика дачного Подмосковья окутывает любого, кто сходит в сторону от протоптанной тропинки – там другая ветвь судьбы, там леший и русалка на ветвях – существа без души, но тоже божьи твари. На неведомых дорожках нетрудно заплутать и сгинуть, но Аверьян приходит на помощь тем, кого можно спасти, и раскрывает правду о тех, кто остался без спасения. Он чем-то похож на инспектора Крафта из рассказов Мариэтты Чудаковой – результатом его работы часто становится не раскрытие преступления, а открытие «тонких связей» между людьми и миром. Между людьми и другими живыми существами. Вот мужчина влюбился в голубую сойку, вот женщина превратилась в беспородную собаку и следует повсюду за отцом своего ребенка. За шлагбаум не заходите – там живет саламандра, получившая бессмертную душу через любовь человека... Старец Аверьян смотрит на мир религиозным взглядом и оттого видит вещи, другим недоступные.
Религиозная философия автора выражена здесь не впрямую, как это было в романе «Воскресение в Третьем Риме». Она проходит глубинным фоном коротких историй, которые затрагивают актуальные темы. Война на Кавказе, залоговые аукционы, бедность, предательство, внезапное обогащение и его последствия для души человека – во всем этом Аверьян пытается разыскать подлинные смыслы, отличить происки Злогоса от искупительной жертвы. И обязательно — подвести моральный итог. В поучительном рассказе содержится не только констатация факта, но и заговор-заговаривание, наделение произошедшего новым искупительным смыслом. «Монастырь наш Россия», отступать некуда.
Прежде, чем начать свой обзор, мне бы хотелось прояснить ряд существенных для меня вопросов. Я долго не решался написать что-либо по поводу этой чудесной книги, потому что несовершенство описанного создаст резкий контраст совершенству этого описываемого объекта. Пожалуй, на свете не так уж много людей, которые могли бы написать настолько же хороший отзыв на это произведение, насколько хорошо оно само. О волшебных книгах надо писать волшебно, в этом вся трудность. А в нашем грубом, полном циничности и обыденности мире трудно разглядеть и ощутить волшебство, еще труднее описать его, и представляется практически невозможным для простых смертных описать так, чтобы другие прочувствовали его.
Сюзанна Кларк написала не просто роман о волшебстве, она создала притягательный мир, полный волшебства и загадки, об Англии, которой никогда не было. Не было по разным причинам: и потому что не существовал никогда Король-Ворон, и магия не вторгалась в пределы нашего мира (или все-таки?..) и никогда она не была столь привычным явлением и достойным занятием для почтенных джентльменов, чтобы они собирали научные конференции для обсуждения ее теоретических аспектов , и ни в одной из библиотек мира вы не найдете книг по магии и о магии, указанных в ссылках и примечаниях. Но также и потому, что роман, стилизованный под классиков английской литературы, представляет нам ту Англию, какая существовала лишь в голове писателей и художников и написанных ими книгах, и образ каковой привлекает нас спустя полтора столетия.
Писать об этой книге сложно, но нужно, потому что она не пользуется широкой известностью у нас. На произведения Аберкромби выставляются тысячи оценок, пишутся сотни отзывов и десятки обзоров, каждый из поклонников фэнтези слышал про такого писателя, но если спросить их знают ли они про «Джонатана Стренджа и мистера Норрелла», немногие ответят утвердительно. А это несправедливо. Если Аберкромби пытается обыграть устоявшиеся в жанре штампы (обойдемся без споров, насколько ему это удалось), то Кларк отходит к «дотолкиеновским» истокам жанра и дает новый импульс к развитию этого направления. Конечно, многих отпугнет стилизация под классику и отсутствие так называемых признаков реализма, как-то: циничности суждений и поступков всех персонажей, жестокости в виде вываливающихся кишок из распоротого брюха, потоков крови и разбросанных кругом кусков человеческого мяса.
В этой книге вы вряд ли найдете это (блюдо из условно «отрезанного» мизинца, хладнокровного убийства негодяя другим негодяем и разорванного на части фейри не в счет, потому что приправлено со-о-всем под другим соусом, меняющим вкус ингредиентов до неузнаваемости), но это не значит, что она слащавая, наивная или детская. В ней есть место жестокости, но совсем иного качества, это жестокость эгоизма, мести и иррационального Иного Края.
Если бы меня спросили, о чем этот роман, я бы задумался. Аннотация гласит, что он о магии во времена Наполеоновских войн. Пожалуй, отчасти это верная характеристика, которая может привлечь своего читателя, но мне она в начале показалась какой-то легкомысленной.
«О боги, англичане уже не знают как превознести себя над остальным миром», — подумалось мне, а воображение представило фантасмагорическую картину англичан, швыряющих под предводительством Веллингтона на поле боя файерболлами в Наполеона. (Хотя снобизм жителей Альбиона все же проявляется в том, что всем кроме англичан отказано в существовании магии).
Что поделать, очень часто не веришь в полностью сказочный мир, существующий в отрыве от нашей реальности, если только он не проработан с гениальной тщательностью и мастерством Профессора. Магия, волшебство, куда сильнее задевают наши чувства, если врываются в пространство, ограниченное рациональными (даже скорее привычными) категориями нашего разума, ярче чувствуется зыбкость наших представлений о мире, в котором мы живем, и инаковость другого Края...
Любопытно, что о мире «Джонатана Стренджа и мистера Норрелла» мы знаем и много, и мало. Как и подобает классическому роману, детали в нем выписаны аккуратно и точно. Но сказочный мир и его легендарные герои создаются отдельными штрихами и росчерками, как например образ Короля-Ворона; загадочными символами, такими как звон колоколов, возвещающий о том, что где-то поблизости бродит недоступный взору человека фейри; или стая кружащихся в воздухе и хрипло каркающих воронов, напоминающая о том, что король покинул этот мир не навсегда; многочисленными легендами и преданиями, воскрешающими старый мир волшебства.
Все ли люди и всегда ли довольствуются миром, в котором обречены жить? Нет, речь сейчас не о тех смутьянах, которые дерзают менять юдоль печали нашу, а о тех, кому не достает волшебства в повседневности.
Иногда меня охватывает ощущение, что наш мир лишь отблеск другого края, реальность которого более реальна и жива, чем наша, что все настоящее — там , а здесь поддельное и иллюзорное. Мгновение, и я вижу перед собой осколок другого и острое ощущение жизни, присущее той реальности, пронизывает мою сущность. Но чудесное мгновение сменяется другим, обыденным, волшебство рассыпается, и я снова здесь.
Роман Сюзанны Кларк подарил мне много таких моментов. Настоящий писатель — это тот, кто умеет создавать живой мир, населенный живыми людьми, и погружать читателя в его атмосферу.
Любопытное устройство магии. Есть первобытная, которой владели (и владеют) фейри, заключенная в самой природе и подчиняющая себе ее, и есть научная, описания и законы которой даны в многочисленных книгах, хранящихся в библиотеке мистера Норрелла. Она часто не срабатывает после того, как Король-Ворон со своим двором ушел в Иной край. Научная магия есть отражение первобытной, это то, что доступно человеку. Конечно, сила такой магии не идет в сравнение со своей старшей сестрой. Сильнейшему магу Англии начала девятнадцатого века, мистеру Норреллу, потребовались значительные усилия, чтобы на несколько дней создать иллюзию флота. Король-Ворон повелевал реками, деревьями, землей.
Роман по началу читается неспешно, очаровывая нас своей уютной атмосферой старой-доброй Англии и кельтского фольклора, но где-то к середине он захватит вас настолько, что вы будете поглощать страницы со скоростью света. Очень скоро персонажи станут для вас близкими друзьями и хорошими знакомыми, С. Кларк удается создавать живых людей, не страдающих картонностью или шаблонностью. Каждый из них оригинальный и запоминающийся. Читая книгу ловишь себя на мысли: уж не исторический ли это роман, основанный на каких-то неизвестных мне источниках? Или может написанный во время Джейн Остен или юного Чарльза Диккенса? Эта достоверность в романе достигается не в последнюю очередь засчет того, что он мастерски вписан в исторический контекст. События военного театра эпохи Наполеоновских войн, политической жизни Великобритании начала девятнадцатого века, культурные явления в Европе (например, поездка лорда Байрона в Италию) — все это находит отражение в книге, тесно переплетаясь с фэнтезийной линией романа .
Кларк удаются не только оригинальные герои, виртуозно она выписывает и исторических персонажей: все они именно такие, какими их представляешь после прочтения изрядной кипы монографий и источников: и герцог Веллингтон, и лорд Байрон, и созданные буквально парочкой курьезных историй Наполеон и Александр.
Стренджисты и норреллисты
Роман будет особенно интересен ученым и людям, интересующимся наукой, потому что поднимает проблему отношения к знанию. Норрелл — тип ученого-консерватора, жадного коллекционера научных знаний, прячущего от глаз посторонних свои сокровища. Новые и некоторые старые идеи кажутся ему опасными, они крепко цепляются за умеренные, безопасные на его взгляд, научные постулаты, проверенные временем, превращая их в аксиомы. То, что представляется ему опасным или ложным, он опровергает со всем упрямством и безаппеляционностью человека, признающего только свое мнение. Он, диктатор в мире науке, полагает, что только ему доступно истинное знание и только он имеет право его развивать. Бывает, что он даже позволяет себе грешить против истины, утаивая или искажая ее, лишь потому что ему кажется, что так будет «лучше для всех». И когда вокруг назревают перемены, он все еще пытается сохранить то, что отжило свой век.
Стрендж — тип ученого-новатора, дерзающего ступать на просторы неизведанного, испытывающий голод знания. Такие люди выходят за рамки современного им дискурса, создавая новые, революционные, неожиданные, иногда ложные теории. Они не ограничивают область познания традиционными запретами и с надеждой и энтузиазмом вступают в эпоху перемен. Стрендж выступает за очищение науки от делающих ее косной и неживой догматов.
Оба типа имеют свои достоинства и недостатки. Первые твердо стоят на земле и видят таящиеся в новых открытиях опасности, в то время как, вторые не знают меры.. Идеальный ученый сочетает в себе оба типа. Но где мы такого найдем? С. Кларк находит решение этой проблемы: для нее идеал — это союз двух таких типов.
А к какой научной школе принадлежите вы?
В общем, я что-то тут расписался, хотя еще так много можно сказать об этой книге, и все равно этого будет недостаточно. «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» — это произведение, к которому возвращаешься мыслями еще долго после прочтения и который хочется перечитать и не раз. И это дебютная работа автора...
Магия слов превращает текст, умещенный под обложкой книги, в реальность, живой мир, наполняющий нас смутными или отчетливыми ощущениями, чувствами, мыслями. Так вот, Сюзанне Кларк поистине удалось это и, как мне думается, дело обошлось не без вмешательства фейри.