Название, план и несколько цитат остались у меня от круглого стола на каком-то недавнем конвенте. Речь шла о степени допустимой русификации при переводе с английского. Самого обсуждения я уже толком не помню, но итог оказался предсказуемым: двадцать переводчиков, более или менее согласных друг с другом в основных принципах, не смогли прийти к одному мнению в частностях.
Итак, я могу только обозначить проблему, показать ее на нескольких (довольно случайных) примерах и закончить традиционным для этой колонки итогом: люди разные, читательский опыт у них разный, то, что одному кажется безбожной русификацией, будет в глазах другого гениальной переводческой находкой, а сознательный отказ от русификации кто-то горячо одобрит, а кто-то сочтет переводческой беспомощностью. Главное, понимать, что делаешь, и делать это сознательно.
1. Дружины, витязи и богатыри.
Много раз от разных людей слышала, что им режут слух дружины и витязи в фэнтези. Мне не режут и сигналят не только былинами, но и перекличкой ворона и арфы под кровавой луной Шотландии («И ветром развеваемые шарфы дружинников мелькают при луне»). Зато меня раздражает в древнекельтском антураже слово «принц», оно для из меня другого времени и места, и, если контекст позволяет, я буду скорее писать «королевич». (И я знаю человека, которого в этом контексте раздражает тюркское «колчан»; он (вернее она) предпочла бы данном случае слово «туло».)
Вообще, чем архаичнее (или архаизированнее) текст, тем больше переводчика тянет к славянизмам. Вот, наверное, самый яркий пример:
цитатаВо время сие благая она служителница прииде и ста у двери и моли их именем Исуса Господа нашего оставити козлогласование свое яко есть верху госпожа благородна носящи во чреве и ей же время родити. Леополд же боярин слыша в верхних хоромех вопль велий и дивися аще вопль сей чада или жены есть и рече чюдно ми яко же несть конца сему. Непщюю яко длится паче терпения. <…> Долготерпению дивяся дарованному женам. («Улисс», пер. В.Хинкиса и С.Хорунжего)
Для сравнения оригинал:
цитатаThis meanwhile this good sister stood by the door and begged them at the reverence of Jesu our alther liege lord to leave their wassailing for there was above one quick with child a gentle dame, whose time hied fast. Sir Leopold heard on the upfloor cry on high and he wondered what cry that it was whether of child or woman and I marvel, said he, that it be not come or now. Meseems it dureth overlong. <…> Woman's woe with wonder pondering.
При всем моем восхищении тем, как это сделано, я нутром чую, что это (кроме последней строчки с аллитерацией, которая просто блеск и то, что тут надо) пересол, и лучше бы ближе к «Смерти Артура» в переводе Бернштейн, но опять-таки, я могу говорить только о личном впечатлении, а кому-то, наверняка именно такой вариант ближе.
И главное, никакого формального правила, почему вот до сих можно, а от сих уже нет, не придумаешь. Почему «батюшка» вместо отец в стилизованном тексте встает отлично, а вот «батя» у американского деревенского подростка – уже нет, как бы иногда ни хотелось?
2.Бляха-муха
Кажется, первая статья о переводе, которую мне случилось прочесть, была напечатана в журнале «Иностранная литература» в какие-то незапамятные времена. Автор громил перевод современного молодежного романа с испанского за то, что по-русски молодые испанцы говорят «бляха-муха» и «елки-палки». Прошло много лет, а отечественные редакторы все так же непреклонны. До смешного: матерные слова писать можно, а «блин» и «елки-палки» нельзя. Мне до сих пор жалко вымаранного «блина» во фразе Рэнди из «Криптономикона»: «Это, блин, просто метафора». И ведь не то чтобы мы с редактором были идейные противники, как раз наоборот, но тут ни я его не убедила, ни он меня. (И до сих пор не знаю, кто из нас был прав. Сейчас, скорее всего, "блин" прокатил бы (имхо), а как тогда — почти десять лет назад — уже не проверить). А вот в кинопереводе елки с палками звучат уже некоторое время и никого не смущают, но о кино я подробнее скажу в следующем пункте.
Еще забавный пример про жаргон. Как-то в «Городе переводчиков» обсуждали допустимость вот такого перевода новости:
цитатаКроме прочего бортпроводники позволили себе шутки насчет кишащих на борту самолетов компании тараканов, а клиентов именовали "быдлом" – словом, которым в Британии обозначают людей с вульгарными манерами и дурным вкусом.
Опять-таки сугубое имхо: я не вижу ничего криминального в слове «быдло», но, на мой взгляд, переводчику следовало выбрать – либо поставить после «быдла» точку, либо, если уж он хотел сохранить кусок фразу про «в Британии обозначают», привести именно английское слово.
3. И скучно, и грустно
В кинопереводе (особенно если это комедия или мультфильм) на ура прокатывают цитаты из русской классики и современной русской поп-культуры, для книжного переводчика по-прежнему строго табуированные. И, мне кажется, в этом есть смысл. Зрители вообще проще читателей, даже один и тот же человек, когда он, допустим, смотрит «Рататуй», проще того же человека, когда он читает книгу. Кроме того, кино быстрее – зритель не успеет задуматься, с какой радости персонаж цитирует Лермонтова, которого ему знать неоткуда. Другой вопрос, что кто-то может воспринимать конкретный устойчивый оборот как идиому, а кто-то – как цитату. Тут, редактируя, я выступаю примерно в той же роли, что редактор, вымаравший мне «блин»: безжалостно вычеркиваю у коллег «гвозди бы делать из этих людей» и тому подобное.
Впрочем, грешна: в одной книге я все-таки вставила две узнаваемых русских цитаты. Но это был «Рассказ лектора» Дж. Хайнса, вещь настолько постмодернистки-пародийная, что соблазн спародировать определенный тип переводческих комментариев (например, комментариев вышеупомянутого Хорунджего к вышеупомянутому «Улиссу») оказался непреодолим. Получилось так:
цитатаПалец у Нельсона горел, но он никак не мог перехватить руки, поэтому свободной левой схватил из груды книгу – «Слепота и прозрение», стояло на переплете – и заслонил лицо. Клинок пробил книгу насквозь и остановился в дюйме от его глаза.— Быстрый зрак! – вскричал Кралевич. – Пронзает книгу! Вечных прав!
–––––––––––-
* Речь Кралевича и Лотарингии строится на методах и терминологии постмодернизма, главным образом Деррида (следы, складки, различение и различие и т.д.). Исходя из этого, я позволила себе прибегнуть к приему подмодернистского перевода, заменив в речи Лотарингии цитату из Гарри Нильсона («Brother bought a coconut, he bought it for a dime»), на цитату из русской колыбельной, а каламбур Кралевича – “You de Man!” – на строчку из Ломоносова.
4. Кстати об идиомах.
Все знают, что некоторые идиомы в переводе недопустимы (глава «Джентльмен с аршином» у Норы Галь). «Ник Картер тоже не лапти плёл» в дореволюционном переводе выглядит комично. Однако если с лаптями всё ясно, то уже по поводу гроша есть разные мнения. С одной стороны, это не копейка (которой точно быть не может), а австрийская монетка, с другой стороны, некоторые редакторы решительно убирают выражения вроде «остался без гроша» или «ни на грош». Сама я, если мне надо использовать идиому со словом «грош», долго смотрю, что получилось – иногда оно встаёт на место, как родное, иногда не лезет.
Забавно, что некоторое время назад я взялась редактировать свой старый (самый первый) перевод и с ужасом обнаружила там эти самые копейки.
цитатаВполне вероятно, что она была патриоткой и ярой контрреволюционеркой, но по ней этого было не заметно. Возможно, на ее чувства повлияло то обстоятельство, что вся эта орда захватила ее дом, ела ее хлеб и спала в ее постелях, не платя ни копейки. Возможно, кой-какие реквизированные лошади и повозки тоже принадлежали ей; возможно, кто-то из погибших вчера на гильотине был ее другом....
— Я не успею вам все рассказать, — продолжала герцогиня — испанская лодка быстро приближалась к ним, — но вступление французов во Флоренцию было лишь последним звеном в цепочке моих несчастий. Я бежала от них без копейки денег. Кто шевельнет пальцем ради бывшей артистки — брошенной и покинутой? Что мне оставалось делать? Другое дело герцогиня. Старушка Далримпл в Гибралтаре из кожи вон лезла, чтобы угодить герцогине Уорфедельской.
Это – чудовищно, но ведь удивительное дело: с девяносто первого, когда книга вышла, и до сих пор (при том что она растащена по всем пиратским библиотекам), нареканий от читателей не поступало. Загадка природы.
И опять-таки: прокатывает у Рахмановой Иванов день в «Хоббите». Я ничего не имею против Иванова дня в переводе с английского – мы с М.Клеветенко так и писали в «Маскараде лжецов» Карен Мейтланд и в случае любых претензий готовы сослаться на Жуковского («Он с могучим Боклю ополчился теперь: он в сраженье забыл про меня — и тайком отопру я для милого дверь накануне Иванова дня»), но в «Хоббите» он мне мешает.
5. Про лапти сказала, теперь про Томову невесту.
Я очень люблю конструкции типа «Томова невеста» или «Джоновы башмаки», но вот недавно моей знакомой редактор везде поменяла их на «невеста Тома» и «башмаки Джона». А в одном маленьком протестантском издательстве перестроечных времен редактор решительно правила «Божьи заповеди» на «заповеди Бога», считая, что в переводе с английского такая конструкция не имеет права на существование и выглядит слишком православно. На вкус, на цвет, или, как еще говорят, de gustibus…
6. Названия, имена и проч.
Вот и тут куда ни кинь, всюду клин. Очень глупо выглядят у начинающих переводчиков улица Такого-то вместо Такой-то-стрит. Тут есть правила, они приведены в соответствующих книжках: улицы транскрибируются (кроме авеню и стритов, которые с номерами), площади, некоторые, переводятся. Однако есть куча случаев, когда хочется всё-таки перевести; иногда, особенно в детской литературе, получается очень мило и совсем не мешает («Вишнёвая улица» у Заходера в «Мэри Поппинс»). Названия поместий и домов чаще переводят, хотя в последнее время всё чаще транскрибируют. Когда мы с коллегой переводили для «Вагриуса» дурацкий вбоквел «Грозового перевала», редактор нам сказал, что вообще-то, девочки, всё хорошо, но в одном случае вы дали: написали: «Мыза скворцов». Это же надо, «Мыза скворцов»! Мы скромно потупились, и сказали, что вообще-то это не мы, а Надежда Вольпин.
А как хочется иногда приставить к английскому имени русский уменьшительный суффикс! И видела же я, видела пример, где это сделано и сделано удачно, да теперь не вспомню.
7. Меры веса, длины и так далее.
Еще один вечнозеленый спор: переводить ли футы в метры и так далее. «Двадцать тысяч лье под водой», «Восемьдесят тысяч вёрст под водой» или «80 000 километров под водой»? Если вам интересно мое мнение, то оно такое: а делайте как хотите, все равно половина читателей останется недовольна, либо та, либо другая. Два правила: если оставляете температуру в градусах Фаренгейта, не забудьте вставить фамилию «Фаренгейт», чтобы читатель не удивлялся, чего это герою при нуле так ужасно холодно. И если переводите меры, переводите аккуратно, чтобы не было как в истории, рассказанной Е. Витковским:
цитата…он переводит английское "inch" как "вершок", вместо того, чтобы написать "дюйм" — в итоге литература играет с ним дурную шутку. Ада говорит Вану, который моется в ванной: "Я за тебя переживала, ты мог остаться без своих восьми дюймов". "Семи с половиной", — отвечает из ванной честный Ван. Дюйм — 2,52 см, а вершок — 4,4 см и тот предмет, что в оригинале был около 20 см, в переводе стал примерно 35-ю, а это уже картинка-ужастик в духе Дали".
Отдельная головная боль для переводчика – это привычка современных писателей играть с разными системами мер. На переводчицу «Страны призраков» Гибсона в свое время наехали за мили и километры в одной книге – потом выяснилось, что наезжать следовало не на нее, а на Гибсона. Вот и Нил Стивенсон в REAMDE использует разные системы. Прям интересно, заметит читатель, что это зависит от PoV: глазами кого из персонажей мы в данном случае видим события – или опять скажет, что это не перевод, а полный абзац.
8. Шифры, буквы
Тут примерно как с мерами длины: и хочется, и колется. В «Криптономиконе» я сперва переводила все шифры, потом почувствовала, что «Лоуренс пишет букву «Щ»» как-то совсем криво, попыталась обходиться только буквами, общими у кириллицы и латиницы, даже сделала довольно большой кусок, потом вернулась и заменила обратно на английские. Но есть куча случаев, когда такое не годится, например, когда целый рассказ строится исключительно на буквах, а из этих букв будут получаться слова. Тут либо не переводить рассказ вообще, либо надеяться, что читатель примет условность:
цитатаЯ работаю сортировщиком на головной фабрике, производящей таблички для скраббла фирмы «Харсбро Инкорпорейтед». В каждом из пяти громадных цехов сто сортировщиков копошатся в груде деревянных табличек, которые скатываются вниз по специальному желобу. Несколько раз в смену загораются синие огни, звучит сирена. Тогда рабочие встают с колен и слушают клацанье тысяч А, Ж и Р — словно тысячи машинисток одновременно нажимают на клавиши. Я ползаю на коленках посреди алфавита в поисках буквы Й. Работа как работа, ничего захватывающего.В любой набор скраббла кладут букву Й – гипотетическую возможность для йоги, йоты и йодля. Другими словами, на каждую сотню прочих букв приходится только одна Й, и прежде чем мне удается набрать с десяток, приходится перелопатить тысячи табличек.
Кевин Уилсон «Туннель к центру земли», пер. М. Клеветенко
А вот кстати: имена по алфавиту это Алиса, Боб, Чарли, Дэн – или Алиса, Боб, Вилл, Грег?
И если вы ответили на этот вопрос, то спросите себя: уверены ли вы, что все с вами согласятся?
цитировать
свернуть ветку
. День Солнцестояния или Солнцеворота влезает в любые идеологические схемы. 
