В совхозе-техникуме-колледже…

В 1993 году в Тирасполе проходил очередной семинар ВТО МПФ (о нём, кстати, писал в «Страж-птице» Николай Горнов — мне понравилось). Разместились мы тогда в общежитии (готовьтесь!) совхоза-техникума-колледжа имени Фрунзе. Вот несколько воспоминаний о той встрече…

Весна, всё цветёт. Каждый вечер налетают короткие грозы, и омытые дождём свечки каштанов наполняют воздух одуряющим ароматом. А ещё — соловьи! Однажды мы не выдержали. Осторожно выбрались на улицу, разместились на лавочках чуть ли не на берегу пруда и добрый час слушали такого пернатого маэстро. Он на людей внимания не обращал — устроился в ветвях дерева прямо над нашими головами и самозабвенно наслаждался собственным мастерством…

Евгений Лукин наутро после посещения бани, а потом и винного погреба, расположенного по местной традиции под гаражом, поинтересовался: «Виталий, вино вчера с какого берега Днестра было?» — «Представления не имею. Наверное, с обеих». — «Во! То-то оно у меня в голове та-акие Бендеры устроило…»

День. По коридору разносится маломузыкальный рёв. Заглядываю в номер. Слава Логинов, облачённый только в трусы, громогласно исполняет комсомольские песни. Аж подпрыгивает на кровати от воодушевления (или напряжения?). Напротив, скромненько сложив ладони на коленях, сидят, внимая «отцу советской фэнтези» молодые авторы — Воха Васильев и Сергей Лукьяненко.

В период проведения семинара в совхозе-техникуме-колледже проходила защита дипломов выпускниками какого-то кулинарного учебного заведения. Специализировались они на изготовлении тортов, и часть «дипломных работ» отдали нам. Это были настоящие шедевры: размером то с колесо от телеги, то со столешницу письменного стола, какие обожают ставить в своих кабинетах начальники немалого ранга. Девушки очень гневались («Так никакой фигуры не сохранишь!»), но на предложение отдать торты прогуливающейся вокруг общежития молодёжи почему-то ответили отказом…

Речь заходит о приднестровской войне. Один из участников семинара, прибывший из Предкавказья, настроен скептически: «Что это за война? Подумаешь, несколько дней постреляли…» Лёва Вершинин поднимает физиономию, аккуратно уложенную между двумя здоровенными кусками торта, и, строго глядя на несущего чушь представителя возрождённого казачества, вопрошает: «Знаешь, кто ты?» — «Кто?» — растерянно спрашивает тот. «Есаул-заочник…»

Это определение участника семинара сильно обидело. Сидим ночью в комнате девчонок (из их окна мы выходили на улицу — не тревожить же уснувшую дежурную по корпусу) и наблюдаем такую картину: обитатель южно-российских земель в сопровождении Пидоренко (ну не может тот бросить представителя курируемого им региона!) решительно пересекает номер, шагает через подоконник (там до земли едва ли полметра было), за ним следует Игорь… Почему-то раздаётся вопль, потом — мат. Подбегаем к окну и обнаруживаем, что наш «есаул» ошибся — перешагнул не тот подоконник и ухнул в подвальный люк. Не успел придти в себя, как на его голову свалился никогда не жаловавшийся на субтильность Игоряша…

Женя Лукин признаётся: «Я после прошлогодней поездки в Бендеры песню написал. “Городок”, называется. Можно, спою?» Едва затихли последние аккорды, в стекло что-то ударилось. Автоматически готовлюсь укрыться под столом (такой рефлекс выработался в 92-м у многих приднестровцев), но замечаю, что на подоконнике лежит большущая роза. В пятне света, падающего из окна, видны парни и девчонки — учащиеся совхоза-техникума-колледжа. И началось! Любая Женина песня сопровождалась новыми цветами. Жасмин и розы грудой теснились на подоконнике и столе. Наконец молодежь принялась скандировать: «Автора! Автора!» — «Не буду!» — наотрез отказался Лукин. Спас его Логинов. Высунул в окно лысину с бородищей, серьёзно раскланялся… Стоит ли говорить, что с этого дня местные обитатели смотрели на Славу с особым уважением?

По коридору общежития, распространяя запах ароматнейшего трубочного табака, неспешно шествует импозантный Женя Дрозд. Возле него вертятся две расфуфыренные девчушки-свиристелки: «Скажите, а вы взаправду писатель?» — «Да-а…» — «Нам давно сказали, что писатели приедут. Мы готовились-готовились! А вы на нас ноль внимания…» Дрозд снисходительно смотрит на обиженных «любительниц литературы», потом вынимает трубку изо рта и изрекает: «Девочки, неужели вы думаете, что мы общение с друзьями на бл… променяем?»

О коньяке, «незаконнорожденном» и мыльнице

Ялтинский 1992-го года семинар длился без малого месяц. Хватило времени и на работу, и на развлечения. Ну и забавных историй случилось немало, как же без них? Вот некоторые…

Начало любого семинара для меня — сущее мучение. С каждым нужно встретиться, с каждым потолковать по душам и, естественно, под разнообразные напитки… До Брайдера с Чадовичем добираюсь совсем уж вечером. Юра торжественно ставит на стол коньяк: «Вот! Не хуже тираспольского». Бутылка вызывает у меня сомнения, но соавторы их категорически отметают. Поднимаем стаканы… Слава богу, я успеваю только пригубить. Глаза Чадовича, залпом заглотившего содержимое, сходятся в одну точку, Юрка выплёвывает «благородный напиток», срывает куртку с вешалки и устремляется к двери. Николай торопится за соавтором. До города от Дома творчества неблизко, туда ведёт скользкая и извилистая дорога, но стараюсь не отставать — наверняка предстоит что-то интересное.

Выносной киоск, дымит мангал, за прилавком щупленький хозяин — «лицо кавказской национальности». Брайдер сгребает его за грудки: «Убью!» — «Ай! Нэ нада! Нэ сэрдись, дарагой! Это хароший напиток, им не атравишься. Настоящий чача, немного кофе для цвет и всё. Мамой клянусь!» — «Ты мне что говорил?!.» — «Каньяк нужэн? Есть каньяк! Хароший, лучше не бывает. Для тэбя — савсем дёшево!» Юра берет бутылку, открывает, пробует содержимое. Передает ёмкость соавтору. Николай тоже дегустирует, удовлетворённо кивает. Забрав несколько бутылок (чтобы лишний раз не ходить) уходим.

Каждый день Брайдер спускался в город и брал коньяк «лучше которого не бывает, совсем дёшево»… А в середине семинара произошла пересмена участников и белорусы уехали. Через какое-то время прохожу мимо ставшего памятным киоска. Хозяин робко окликает меня: «Скажи дарагой, гдэ этот маленький и сильный?» — «Уехал». — «Савсэм?» — «Совсем». По лицу торговца потекли слёзы. Вот только не думаю я, что его расстроила неожиданная разлука…

На семинар приезжает из Ашхабада Михаил Шалаев — давнишний друг Лукина. Женя собирается встречать его в аэропорту Симферополя. Наши попытки отговорить Евгения от этой поездки («Чай не маленький, сам не заблудится») результата не приносят. Становится ясно, что этот вечер придётся провести без песен Лукина…

Огромные хлопья снега неспешно ложатся на пальмы, проплывают в свете фонарей. Красиво! Но недаром говорят, что любая медаль имеет и оборотную сторону. Из-за снегопада закрыт перевал, и Лукин с Шалаевым вынуждены коротать ночь в аэропорту в кампании с каким-то морячком. До Ялты добираются только к вечеру следующего дня, изрядно уставшие. А наутро события начинают развиваться по весьма неожиданному сценарию…

Проснувшись по своей привычке к обеду и выбравшись из номера, встречаю страшно весёлого Логинова, который рассказывает следующую историю: «Захожу к Лукину с Шалаевым (Слава ходил в номер Жени, как на работу, дабы с выражением прочитать очередные страницы рукописи «Многорукого бога Далайна» и выслушать очередную партию оценок и замечаний — буде и такие возникнут). Не успели разговор начать, дверь распахивается, по-хозяйски входит какой-то морячок. “Здорово, мужики! — и оценивающе оглядывает номер. — А что, у вас неплохо. Я поживу денька два-три. Утюг есть?” Выпрыгнул из своих клёшей, натянул трико Шалаева… Вижу — ребята дар речи потеряли. Нужно что-то делать. Поскакал к тебе, но сообразил, что ты спишь, а шефа будить — себе дороже. Навстречу Звягинцев. Я к нему: “Вася, сыграй роль директора ВТО, выручи этих интеллигентов несчастных!” Тот меня выслушал. “Без проблем”, — говорит. Возвращаемся в номер, морячок уже штаны выгладил, ботинки начистил, отдыхает. Звягинцев номер шагами измерил, потом строго так спрашивает: “И как, товарищи, работа над рукописями идёт? Активней трудиться нужно, мы сюда не бездельничать приехали!” Потом на морячка воззрился, глаза нехорошо прищурил: “А вы почему, товарищ матрос второй статьи, не по форме одеты? Что у вас за ремень?” Короче, выставил этого прохвоста».

Посмеиваясь, доходим до номера Лукина. Ехидно осведомляюсь, как зовут их незаконнорожденного: Шалай Лукич или Лука Шалаевич? В ответ — сдавленный стон.

За обедом администратор столовой сообщает: «А к вам ещё один участник приехал». — «Кто?» — «Анатолий Павлюк». Что за Павлюк? Не знаю такого. Может, Людмила пригласила, а я запамятовал? Или кто из крымчан? Но и Козинец, и Иваниченко разводят руками. «А как он выглядит?» — «Да молоденький такой морячок…» Ах ты, зараза! Мимоходом даю втык Жене с Мишей: объесть нас конечно прохиндей не объест, но черт бы его знал, что он ещё выкинет… Народ веселится, обсуждая ситуацию.

Ужин. Спускаюсь из столовой и натыкаюсь на весело насвистывающего моряка. Уж не этот ли? «Молодой человек, представьтесь». Тот гордо: «Я участник писательского семинара!» — «Странно. Семинар провожу я, но вас не знаю». Заюлил: «Понимаете… Я… Меня Лукин с Шалаевым персонально пригласили…» — «А-а. Вы подождите их на крыльце. Они сейчас подойдут».

Покуривая, стоим в сторонке. Морячок топчется у дверей столовой. Настырный… Наконец от жилого корпуса доносится зычный голос Логинова, рассуждающего, кажется, о вкусовых достоинствах чавги. Компанию ему составляют Миша с Женей. Мимоходом сообщаю: «Вас там “незаконнорожденный” ждёт…» — «А-а-а!..» — Шалаев с рёвом устремляется к столовой. Лукин, подхватив валяющийся на газоне дрын, поспешает за другом.

В прекрасном рассказе Николая Самохина «Опасный возраст» есть фраза: «Моряк бежал легко и пружинисто, закусив поблескивающей фиксой ленточки своей флотской бескозырки». Бескозырки у Павлюка не было, но улепётывал он с удивительной скоростью. Писатели, измождённые сидячим образом жизни и отсутствием физических упражнений, догнать его не сумели, несмотря на все старания. Возвращаются, переругиваясь. Шалаев ворчит: «Стоит с тобой связаться, и обязательно влипнешь в какую-нибудь историю! Этого “незаконнорожденного” нам теперь в ВТО до скончания века не забудут…»

Век закончился. Несколько лет мы работали с Михаилом вместе, в редакции журнала «Филателия». Бывали случаи, когда (по разным причинам) тот или иной материал неудобно подписывать фамилией реального автора. На этот случай существовал редакционный псевдоним. Угадайте с трёх раз, какой? Правильно — Анатолий Павлюк!

Началось всё ещё в 1988-м. Сидим кампанией в «ледяном доме» на семинаре в Днепропетровске (о нём расскажу в другой раз). Одного стакана не хватает. Игорь Пидоренко берёт крышку от мыльницы, решительно ставит на стол: «Наливай сюда!» — «Ты что, Игорёк?» — «А что? Она чистая, мылом не пахнет». На следующий вечер ситуация повторяется, только пользоваться мыльницей пришлось кому-то другому. Постепенно это вошло в традицию, даже непьющий Логинов причастился из переезжающей с семинара на семинар мыльницы-рюмки. А в Ялте эту историю услышал Сергей Александрович Снегов и потребовал: «Давайте сюда эту мыльницу. Как это так — все фантасты страны из неё пили, а я — нет? Непорядок!»

Меня уже спрашивали, почему я перестал публиковать историю создания книг ВТО МПФ. Во-первых, год выдался достаточно суетный — одно оформление пенсии чего стоило, а во-вторых, признаюсь честно: обленился. Но обещаю исправиться. Для начала — несколько историй многолетней уже давности.

Тот самый Кучурганский лиман

Летом 1995-го в Днестровске, на берегу Кучурганского лимана проходил последний семинар ВТО МПФ. Собственно, семинаром он был только для местного "молодняка" — их творчество обсуждали, что-то советовали, указывали на бросающиеся в глаза ошибки. Взбодрились и приднестровские писатели — для них возможность встретиться с коллегами из других теперь уже стран — нечастый праздник. Поскольку мероприятие оплачивала местная власть, было организовано несколько выступлений перед народом. В целом же, для ветеранов ВТО это была ещё одна возможность встретиться, перемежаемая экскурсиями, ненапряжными делами и отдыхом.

Первые участники семинара уже приехали и поселились в Тираспольской гостинице «Дружба». Вечером засиделись за разговорами, спать легли поздно. Едва рассвело — звонок в дверь. На пороге — взъерошенный и испуганный Женя Обухов: «Трускиновскую в Кучургане сняли с поезда! У неё визы нет. Лукин из солидарности с ней остался. Выручать надо!» Пытаясь продрать глаза, бормочу: «Кого выручать? Этих? Ничего с ними не случится. Явятся, как миленькие…» Наконец более-менее просыпаюсь, приглашаю Обухова в кухню, умываюсь. Прикидывая, что можно предпринять, ставлю чайник на плиту и тут — опять звонок. Лукин и Трускиновская. Глазки у Евгения Юрьича довольно поблёскивают, похоже, уже успел «принять». «Где это ты умудрился в такую рань?» — «Понимаешь, сговорились с таможенником, у которого смена закончилась, что он нас с собой в Тирасполь прихватит. Не за так, конечно. По дороге мужик интересуется, почему я с гитарой. Ну, спел я ему несколько “русскоязычных песенок”… Он в Тирасполе у Дома Советов остановился, попросил подождать минуту. Принёс бутылку, деньги вернул, долго извинялся, что часть из них на эту самую бутылку потратил — за смену, мол, сегодня ничего не заработал. Выпили за Приднестровье, за мои песни. Вот и всё».

Заселяемся в профилакторий Днестровской ГРЭС. Администратор просит: «Подходите в том составе, как будете жить в номерах. Называйте фамилии. Кто в трёхместный?» Художник Петя Павлик, послушно произносит свою фамилию. За ним — журналист Дима Кондратович. Последним представляется заместитель директора ВТО МПФ Андрей Муссуров. «А где ещё двое? — поджимает губы строгая тётя. — Вы ведь остальных задерживаете!» — «Не понял…» — теряется Андрей. «Что тут непонятного? — фыркает администратор. — Одного я записала: Павел Кондратьевич Муссуров. Где ещё двое?»

Оказывается, Чадович страшно боится насекомых. Прибегает вечером, глаза вытаращены: «А-а-а! Ты куда нас заселил? Уеду!!! Здесь тараканы!..» — «Какие тараканы? Ты что придумал?» — «Вот! Вот! По шторам ползают…» — «Коля, успокойся. Это не тараканы, а жужелицы. У них сейчас лёт. Они абсолютно безвредны. Да и вообще относятся к другому отряду. — Ловлю жука, подношу к Колькиному носу. — Видишь?» — «А-а-а-а!!!»

Брайдер почему-то взъелся на… одну из участниц семинара: «Задолбала! Оттрахал бы её кто-нибудь, что ли? Ящик коньяка поставлю!» Утром идём на лиман. Пляж выглядит так, словно на нём ночью картошку сажали. Недовольно бурчащий Брайдер разравнивает песок, готовя себе ложе. «А это ещё что такое? Хм… Часы… Золотые… Женские». Та самая участница семинара: «Ой, это мои!» Устроившийся рядом с ней… другой участник семинара густо краснеет… А коньяк ему Юра так и не отдал. Через какое-то время этот самый участник семинара попытался получить его с Чадовича, но услышал в ответ: «Я-то тут при чём? Юрка обещал, с него и требуй…» А ещё соавтор…

Одна весьма назойливая «поэтесса» пристаёт ко всем с просьбой оценить качество её стихотворений. Интеллигентно отговариваемся невероятной занятостью. Наконец она нарывается на Лёву Вершинина, озабоченного личными проблемами, а посему разочарованного в жизни и готового р-резать правду-матку. «Более кривых и противных ног, чем у тебя, я ещё не встречал», — доверительно сообщает он, глядя на стихотворицу. «А-а-а…» — «Это ещё не всё, — сурово завершает Лев Рэмович. — Стихи твои ещё страшнее!»

Выступаем в колхозе. Открытая эстрада, сельские труженики разместились на скамейках. Обычно выступление перед этой категорией слушателей проблем не вызывает. На сей раз что-то не так: шушукаются, переглядываются, как-то оценивающе рассматривают нас. Что за притча? Продолжая говорить, исхитряюсь незаметно оглядеть себя, потом ребят — может быть, у кого-нибудь с одеждой неполадки? Разгадка приходит сразу: Витман-Логинов, распушив бородищу и мудро щурясь, сидит под громадным портретом Карла Маркса. Необычайное сходство двух выдающихся личностей видно невооружённым глазом.

В песке пляжа, на котором мы проводим немалую часть времени, порой попадаются острые осколки кремня. Андрей Муссуров, регулярно ошивающийся с археологами, утверждает, что это сколы, оставшиеся после изготовления каменных топоров, рубил, наконечников стрел и прочей, архиважной для предков утвари. Брайдер под палящим солнцем с сопением ползает по песку, разыскивая образчики, подтверждающие редкое трудолюбие наших пращуров. Попытки Чадовича помочь отвергает в резкой форме: «Уйди…» Набрал уже добрую пригоршню. «Юра, да зачем они тебе?» Поднимает распаренную, но страшно довольную физиономию: «Интересно!»

Трускиновская никак не может забыть свои «пограничные проблемы». А ну как опять хохлы привяжутся? Во избежание решаем переправить её на лодке через лиман прямо на территорию Украины, а дальше ей виза не нужна. Лукин (солидарность — великая вещь!) тоже готов на нелегальный переход границы, хотя он-то может кочевать в соседнее государство и обратно без каких бы то ни было проблем. Поскольку останавливаться в Одессе ребятам предстоит у Вершинина, выбора у Лёвы нет — приходится присоединяться к коллегам. Плетётся к лодке и ворчит: «Почему я, видный, можно сказать, политический деятель, должен пробираться в ридну неньку, как контрабандист какой-нибудь?» Успокаиваем его: «Не переживай, вице-мэр! В жизни любой опыт может пригодиться. Никто ж не знает, как тебе это государство придётся покидать…»

Сегодня из Новосибирска сообщили, что 19-го ноября скончался Владимир Ильич Клименко — надёжный друг, участник многих семинаров ВТО МПФ, хороший писатель, автор многих фантастических произведений ("Конец карманного оракула", "Калинов мост", "Петля Анубиса", "Город Зниич" и др.). Светлая ему память...

15 ноября в помещении Новосибирской писательской организации состоится вечер, посвящённый 100-летию со дня рождения Михаила Петровича Михеева. Начало (ориентировочно) в 17.00. Уточнить информацию можно после 10 ноября по телефону в Новосибирске 227-09-68 у Шалина Анатолия Борисовича. Приглашаются все любители творчества Михаила Петровича и хорошей фантастики.