Я прошел немало дремучих джунглей, исследовал дно бесчисленных океанов и встречал смерть в стольких видах и формах, что человек менее великолепный, чем я, умер бы от страха. Но если и есть одно событие, которое стоит особняком в моей идеальной памяти, и от которого все еще могут появиться мурашки (одна или две) на коже моих широких загорелых плеч, то это случай, когда я отправился на охоту за летающими слонами К'ниик-К'наака. Там были мы, я и мой преданный старый фиолетовый андромедианский проводник Мимп, в бескрайней бело-голубой пустыне Поляриса III, в поисках летающих слонов. К'ник-К'наак, по которому мы шли, был районом, которого сами туземцы Поляриса III боялись до дрожи. Так или иначе, они были суеверным сбродом, и паниковали от одной мысли, что их могут затоптать или проткнуть бивнем, и никогда не осмеливались ступить на территорию слонов. Я, человек с ясной головой, лишенный сумасбродства, мог только посмеяться над их примитивными фантазиями. Тем не менее я отправился в пустыню, захватив лишь самое необходимое для выживания. Мы не могли нанять носильщиками никого из местных, поэтому Мимпу пришлось все нести самому. Естественно, у меня должны были быть свободными обе руки, чтобы я мог воспользоваться моим Моксли .55, лучшей винтовкой, которую вы только могли купить где-либо в колонизированной вселенной. Помимо лучевой винтовки, у меня с собой не было ничего, кроме, висящего на моем поясе, четырнадцатидюймового ножа-боло из углеродистой стали, моей неизменной курительной трубки из тыквы-горлянки, набитой дымящимся йекквидом, крайне дорогостоящим, чтобы импортировать его с марсианских каналов, но я все равно закупал его коробками, и моего верного бинокля f9-ultiflex на короткой платиновой цепочке. Мимп тащился, отстав от меня, как только мы оказались в пустыне. Даже его могучие, цвета спелой сливы, мускулы дрожали от натуги под тяжестью нашего снаряжения, которое включало в себя надувную псевдо-бревенчатую хижину (с камином в качестве дополнительной опции), кухонную двухконфорочную плиту, работающую на радиевом топливе, и семифунтовый ящик сигнальных ракет, просто на случай, если мы заблудимся.
Три дня мы бродили по зыбучим бело-голубым пескам К'ниик-К'наака, повсюду высматривая следы стада, которое, как мы слышали, появилось в этом районе. Пусто. — Будь настороже, — бросил я Мимпу через плечо. Мимп был мне как брат, но надо, чтобы эти пришельцы знали свое место. — Да, бвана, — ответил Мимп (он всегда называл меня бвана), — Скоро доберемся до водопоя. Я не спросил у него, откуда он это узнал. Андромедяне хорошо разбираются в географии. Во многих отношениях они почти так же хороши, как и земляне. — Хорошо, — ответил я. Это было коротко, по делу и показывало, кто тут главный. Мы двинулись дальше, загорелый дуэт, отбрасывающий длинные бронзовые тени на раскаленный песок К'ниик-К'наака. Наш путь отмечался тонким шлейфом испарений йекквида. Близился закат, когда мы заметили розовый блеск тех тошнотворных помоев, которые на Полярисе III принято считать водой. Я стоял и смотрел на закат, пока Мимп разгрузил все наше снаряжение и начал разбивать лагерь. Когда последние лучи исчезли в небе, я повернулся и вошел в псевдо-бревенчатую хижину, которую надул Мимп. Конечно, это тяжеловато для его легких, но я не захотел обременять его лишним весом ручного насоса. Я хоть и суровый человек, но справедливый. Он поставил мои тапочки рядом с креслом у огня, а на маленьком дорожном поставце тикового дерева меня ждал прохладный мятный джулеп. Мимп возился на кухне, одной рукой взбивая суфле, а другой подбрасывая небольшой салатик. — Поторопись, — весело пробурчал я, — Время — деньги, время — деньги! Немного дружеского подтрунивания полезно для отношений, это демонстрирует Мимпу, что я терпимо отношусь к тому, что он делит со мной одно помещение, но на самом деле не выставляет меня ровней ему, если вы понимаете, что я имею в виду. — Я тороплюсь, сахиб, — сказал Мимп (он всегда называл меня сахиб), — Уже скоро. Он бросился через всю комнату и начал накрывать на стол, выложив мое столовое серебро с перламутровыми ручками. — Нет, не здесь, — зевнул я, взял свой джулеп и откинулся назад в кресле, — Думаю, мне хочется, чтобы стол был ближе к фортепиано, чтобы ты мог играть ноктюрны Шопена, пока я обедаю. И добавил в качестве запоздалой любезности: — Ты можешь разогреть свою долю суфле позже, когда я лягу спать. Лично я терпеть не могу холодное суфле. — Да, эффенди, — сказал Мимп (он всегда называл меня эффенди). Он быстро передвинул стол к «Стейнвею», поставил готовое суфле и салат, а затем поспешил к фортепиано и начал усердно наигрывать чудесную мелодию. Я сделал глоток джулепа и выплюнул его на ковер. — Мимп! — яростно взревел я, — Ты сделал этот напиток из воды Поляриса III? Трусливо сжавшись, он упал к моим ногам, скуля о пощаде. Но я был непреклонен. Вы разрешаете инопланетянину взять один дюйм, а он крадет у вас целый парсек. — Кнут, — бесстрастно сказал я и протянул руку. — Пожалуйста, кимосабе, — хныкал Мимп, — я не осмелился потратить воду из фляги. Вы же знаете, что вода Поляриса III ядовита для нас, андромедян, а вы, земляне, можете ее стерпеть. — А я не могу! — бушевал я. — Я имел в виду, с медицинской точки зрения, — жалобно мяукнул он. — А я с эстетической, — прорычал я, — Кнут, и поживее. Он на четвереньках бросился к бюро, где я хранил разную мелочевку, и приполз обратно с грубой кожаной плетью. Я взвесил его проступок, решил, что трех ударов будет достаточно, и недрогнувшей рукой отсчитал их ему по голой спине. — А теперь, — сказал я, утомленный сделанными усилиями, — сыграй что-нибудь веселое и игривое. Он торопливо потащился к «Стейнвею» и подчинился. Ужин был восхитительным.
На следующее утро, перед восходом солнца, мы лежали за скалой у водопоя и поджидали стадо. Небо у горизонта стало бледно-шафрановым, затем светло-желтым и, наконец, с восходом солнца засияло медью (под "солнцем" я, конечно, имею в виду Полярную звезду. Наше Солнце — звезда, вы знали. Или нет? Я знал, естественно). Затем, очень далеко, я заметил на небе громоздкие капли, которые и были летающими слонами К'ниик-К'наака. Ни один человек прежде не охотился на них. Я был, смею заметить, очень горд. Они неслись по воздуху, их большие кожистые серые крылья медленно взмахивали вверх и вниз, примерно по три удара на милю. Это были огромные существа с маленькими светящимися глазками и длинными свисающими хоботами, на конце которых был шаловливый крючок. Но что действительно бросалось в глаза, так это их бивни. Десять бивней. Восемь берут начало во рту и по одному на каждом из передних колен. Каждый бивень был семи футов в длину, длинный, белый, прямо сужающийся и безупречный. Но это была на слоновая кость, только не это баловство. Чистый жемчуг. Этот прекрасный блестящий calcareous concretion! Каждый бивень принесет на открытом рынке пятьдесят тысяч межпланетных кредитов. Десять таких с каждого зверя-слона, а их не менее шестидесяти в стаде. — Видишь это, а! — закричал я Мимпу, — Смотри, пялься своими уродливыми глазами на эту блестящую удачу, обрушившуюся на нас, Мимп! — Я смотрю, я радуюсь, — раболепно пробормотал он, вжимаясь сзади меня между камней и деревьев. Инопланетяне, как правило, трусливы, когда их жизни угрожает опасность. Я осторожно поднял винтовку и навел мушку на самого молодого зверя в этом спускающемся стаде. Это немного незаконно стрелять в детеныша, но в конце концов, я не собирался забирать его себе, так что никто не узнал бы. Просто я обнаружил, что, когда я стреляю в самого старшего в стаде диких животных, то остальные, оставшись без своего защитника, разбегаются. Если же я выстрелю в одного из молодняка, старшие останутся, чтобы защитить его, и я убью еще многих. Возможно, это неприятно, но такова охотничья потеха. Как бы то ни было, я взял зверя на мушку. Я как раз собирался нажать на спуск, когда мое внимание привлекла необычная легкость оружия. Раздраженный, я открыл зарядную камеру. — Мимп! — прорычал я, испытывая один из моих редких приступов настоящего гнева, — Ты не зарядил лучевую винтовку! Даже Моксли .55 не так чертовски хорош без зарядов! — Тысяча извинений, босс, — пробормотал Мимп, склоняя свое омерзительное бледно-лиловое лицо в услужливом поклоне, — Уже бегу. Он заторопился, извиваясь по песку, к хижине, к счастью, не потревожив стадо, которое теперь стояло на коленях на спуске к водопою и втягивало гнилостную розовую жидкость своими хоботами. Я немного распустил слюни, увидев радужный отблеск солнечного света на этих великолепных бивнях. Прошли секунды, затем минуты. Стадо практически утолило жажду, а ползущий Мимп все еще не появился из хижины. Скоро они улетят и я упущу целое состояние. Я уже довольно поиздержался после того, как заплатил за проезд от Земли до Поляриса III (мне, правда, удалось немного сэкономить, указав Мимпа в качестве багажа и поместив его в багажное отделение на время полета). Недовольный, раздраженный и довольно сильно разгневанный я на четвереньках торопливо двинулся к хижине, стараясь как можно быстрее проскользнуть через дверной проем, чтобы слоны не заметили меня и не убежали или не атаковали.
В гостиной я выпрямился и огляделся. Никого не было видно, но задняя дверь была открыта. — Мимп! — проревел я, топая по ковру, — Где ты, грязный недоносок!? Нет ответа. — Это уже тянет на шесть ударов бича! Я его предупредил. Затем я услышал слабый звук, вроде как будто четырнадцатидюймовым ножом-боло ударили по надувному клапану псевдо-бревенчатой хижины. Я ощупал свой пояс. Мой боло исчез. — Мимп! — крикнул я, но было уже слишком поздно. А затем вся эта проклятая комната, фортепиано, камин, ковер, кресло и все прочее, схлестнулись вокруг меня, и я оказался стянут этими прорезиненными стенами, которые были крепче, чем сердцевина мяча для гольфа. Думаю, что я тогда упал в обморок. Много-много времени спустя, судя по вмятинам на зубах, ногтях и песке, я прогрыз, процарапал и просверлил себе путь из рухнувшей хижины. Потрясающее зрелище предстало моему взору. Летающие слоны все еще стояли на коленях у водоема. Но все они были мертвы и уже начали разлагаться. И самое гнусное, что ни на одном из них не было больше ни дюйма бивней. Каждый зверь был обезбивнен, бесценные жемчужные стержни были срезаны на одном уровне с толстой серой шкурой. Мимп! И ведь моим ножом-боло! По крайней мере, он оставил мне флягу. Я отпил из нее. Фффу! Розовые помои Поляриса III! Грязный маленький ...! Но я все равно оставил себе флягу. Мне предстояла долгая одинокая прогулка до города. И там я узнал еще более худшие новости. Мимп продал бивни и был уже на обратном пути к Андромеде с кругленькой суммой, завязанной в набедренной повязке. Я поклялся отомстить ему тут же, но не смог этого сделать, так как у меня не осталось денег на билет на ракету, чтобы добраться до властей Земли (похоже, что Полярис III — нейтральная планета. Даже могущественное слово «землянин» здесь не имеет никакого веса). Так что мне пришлось заложить фортепиано, мой обожаемый Моксли .55 и то суфле, что еще удалось спасти, и даже тогда единственным ближайшим пунктом к Земле, до которого я сумел добраться, оказался Сириус II. К счастью, там было консульство. После нескольких недель ожидания мне удалось организовать поездку домой. К тому времени, однако, оказалось уже слишком поздно, чтобы отомстить за себя. Мимп использовал украденные деньги, чтобы выплатить долг своей планеты перед Землей. Андромеда IV (его родная планета) объявила о своей независимости и власти Земли разводят руками и пожимают плечами всякий раз, когда я намекаю на его экстрадицию. Кажется, он там новый император или что-то в этом роде. Они не могут позволить себе враждовать с ним. Проклятие! Тем не менее, я полагаю, вам интересно было бы узнать, почему у меня мурашки по коже каждый раз, когда я вспоминаю летающих слонов К'ниик-К'наака. И дело не столько в опасности, исходящей от зверей, не в ужасном зное той пустыни, не в моем долгом и мучительном пребывании под «Стейнвеем» в съежившейся хижине. Дело в тех самых слонах. Знаете, как они погибли? Мимп отравил водем. Это конечно же неспортивно и все такое прочее, но мой мозг терзает мысль: как же я сам раньше не догадался сделать так? Подумать только! Меня обошел какой-то паршивый фиолетовый пришелец! Куда катится вселенная?
— Это мертвый мир, — произнес Томпсон. В его голосе был благоговейный трепет, и, несмотря на то, что он точно знал, что здесь, в этом мире, ни с ним, ни с его командой ничего не может случиться, где-то внутри него появился след зарождающегося страха.
Куркил, стоявший рядом с ним на крыше здания, шепотом задал вопрос, который лучше было бы не задавать:
— Что же убило его?
Томпсон раздраженно шевельнулся. Не хотелось ему услышать этот вопрос, нет, только не сейчас. Его взгляд автоматически скользнул по аккуратным линиям космического крейсера, мирно покоящегося на площади у здания. Настроение Томпсона поднялось от увиденного. Это был его корабль, он руководил этой обширной исследовательской экспедицией, отправленной из Солнечного скопления на окраину Вселенной земными расами, начавшими свое долгое исследование тайн космоса и космических миров. Он гордился и видом своего корабля, и осознанием принадлежности к этой космической расе. Затем его взгляд прошел по пустынному городу, что расходился от них во всех направлениях, и он снова ощутил прикосновение страха.
Он решительно выкинул из головы это чувство и стал искать ответ на вопрос Куркила.
Когда-то это место было городом. Если вам важны были здания и улицы, высокие сооружения, где люди могли бы спокойно и эффективно работать, широкие проспекты, ведущие к аккуратным домам, где они могли бы мирно отдыхать после дневных трудов, если бы вы сочли эти вещи важными, то тогда это был бы все еще город. Но если бы вы считали, что важным элементом в облике города являются его жители, то это место уже не заслуживало такого названия.
Здесь не было жителей.
— Я не знаю, что его убило, — сказал Томпсон. Перед посадкой они облетели этот мир. С высоты они увидели больше дюжины городов, подобных этому. Все они были мертвы и пустынны, все улицы заросли кустарником, тротуары вспучило от простого давления корней, поднимающихся вверх, здания рушились по той же причине. Но они не увидели жителей. Они видели дороги, которые жители построили для соединения своих городов, но теперь они были пустыми. Они видели поля, на которых когда-то работали эти люди, поля, которые теперь снова стали лесами. Они не увидели никаких следов посадочных площадок для воздушных или космических кораблей. Раса, построившая эти города, еще не познала секрет крыльев.
С крыши здания, на которой они стояли, были видны через пластиковый иллюминатор корабля единственные живые существа, которых можно было наблюдать здесь и сейчас — Грант, специалист по связи, и Бастер, корабельный кот.
Гранта оставили охранять корабль. Бастеру тоже пришлось остаться, очевидно, против его воли. Он хотел сопровождать Томпсона. При виде кота на лице Томпсона промелькнула усмешка. Он и Бастер были закадычными друзьями.
— Мне не нравится это место, — внезапно сказал Куркил, — Мы не должны были здесь приземляться.
Куркил выдержал паузу, затем заговорил, на этот раз громче и с заметным оттенком страха в голосе:
— Здесь смерть.
Он хлопнул себя по руке и огляделся.
— Что случилось?
— Меня что-то укусило.
Он показал тыльную сторону ладони. Был виден крошечный прокол.
— Какое-то насекомое, — сказал Томпсон. Укус насекомого не вызывал опасений. Куркил и все остальные участники этой экспедиции были защищены от болезней. В Солнечном скоплении вакцины и иммунизаторы были разработаны против всех известных или мыслимых форм микробов и вирусов. Каждый член экипажа прошел тщательную вакцинацию. Кроме того, они были устойчивы к стрессу, и защищены от нервного напряжения, растущего в результате встречи с реальной или мнимой опасностью.
За исключением космического столкновения или несчастного случая в мире, который они исследовали, с ними ничего не могло случиться.
— Мы проверили воздух, взяли пробы почвы и растительности перед тем, как сесть, — сказал Томпсон, — Здесь нет ничего вредного для человека.
Такие мысли успокаивали.
Куркил заметно приободрился:
— Но что случилось с расой, построившей этот город?
— Не знаю, — ответил Томпсон.
В его голосе прорезалась нотка грубости, когда он попытался выбросить из головы воспоминания о том, что они увидели в этом здании, в которое вошли и на которое поднялись. Когда-то это было офисное здание, место, где работавшие здесь неизвестные люди проводили деловые операции и вели записи. Они не увидели бухгалтерских машин, никаких сложных механических устройств, используемых в Солнечном скоплении для записи процессов торговли. Эта раса не настолько прогрессировала. Но они оставили книги, написанные непонятными письменами, заказы на товары были по-прежнему аккуратно разложены по отделениям, все было в порядке без каких-либо признаков неразберихи.
Работники, казалось, покинули эти помещения вчера, если бы не покрывающий все ковер пыли.
— Не осталось даже животных, — сказал Куркил.
— Я знаю.
— Но что случилось? Расу, перешедшую на стадию градостроительства, не так просто уничтожить, не оставив каких-либо признаков сделанного.
— Очевидно, случилось именно это.
— Но это невозможно.
— Это произошло.
— Но...
— А вот и Нефф, — сказал Томпсон. Внизу, дальше по проспекту появились три фигуры: Нефф, Фортуна и Росс. Нефф высокий и стройный, Фортуна круглый, как шар, а Росс был квадратным, как бетонный блок. Нефф увидел их на крыше здания и поманил их взмахом руки. Что-то срочное было в этом жесте.
— Они что-то нашли, — сказал Томпсон. Куркил торопливо покинул здание вслед за ним.
— Что там?
— Пойдемте посмотрим, — ответил Нефф. Его лицо было серым. Фортуна и Росс молчали.
Здание, перед которым они стояли, когда-то было домом. Архитектура его не походила ни на что, когда-либо виденное ими на Земле, но назначение сооружения было очевидным. Здесь жили. Томпсон попытался представить себе людей, что могли жить здесь, мужа, возвращающегося вечером домой на ужин, приготовленный женой, детей, выбегающих ему навстречу. Его воображение спасовало.
— Там, сзади, — сказал Нефф.
Они обошли то, что когда-то было домом, и попали в какой-то сад, тихий уголок, где семья могла бы спокойно отдохнуть.
— Вот, — указал Нефф.
Три скелета скорчились в нише перед тем, что когда-то было святыней. Они лежали лицом к святыне, как будто умерли, молясь. Над ними в нише стены был...
— Идол, — прошептал Куркил.
— Они умерли, молясь своему богу, — произнес Томпсон. Он не заметил, что сказал это вслух. Три скелета...
Кости указывали на существ, очень похожих на человека строением тел. Большой, средний и маленький скелет.
— Мы думаем, что маленький принадлежит ребенку, — сказал Росс, — мы считаем, что это была семья.
— Ясно, — сказал Томпсон, — Вы нашли другие скелеты?
— Во множестве. Мы находили их почти везде, но обычно они таились по углам, как будто люди пытались от чего-то спрятаться.
Его голос внезапно сменился тревожным молчанием.
— Что-то указывает на причину смерти?
— Нет. Видимо, это произошло довольно внезапно. Мы думаем, что жители были о чем-то предупреждены. По крайней мере, нам кажется, что найденных нами скелетов недостаточно для города такого размера, поэтому мы предполагаем, что часть населения сбежала или пыталась сбежать.
— Ясно, — беззвучно повторил Томпсон. Он ощутил смутное впечатление, будто что-то пролетело перед его глазами, как стремительное мерцание света, и на мгновение уловил быстрый шорох в воздухе, словно пронеслась чья-то душа. Он задумался о бегстве этой расы, о массовом исходе, который они предприняли, пытаясь спастись от какой-то угрозы. Но что это была за угроза?
— Как вы думаете, что это вызвало?
Росс пожал плечами, жестом выразительно показывающим отсутствие знания и понимания.
— Война...
— На этой планете не было войн, — быстро сказал Нефф, — в этих городах нет никаких признаков конфликта.
— Гм, — сказал Томпсон.
Четверо мужчин с тревогой смотрели на него. Они ждали, когда он примет решение, определится с тем, что делать дальше.
Томпсону не нравился ход его собственных мыслей. Что-то, являющееся кровным братом Смерти, было здесь на этой планете, он в этом был твердо уверен. Доказательства были повсюду.
— Мы возвращаемся на корабль, — сказал Томпсон.
Грант заметил их приближение и открыл им шлюз. Его обеспокоенное лицо смотрело на них.
— Что здесь случилось?
— Мы не знаем, — ответил Томпсон. Кот Бастер протолкнулся между ног Гранта, сделал длинный прыжок на грудь Томпсона и благополучно приземлился на двадцать когтей.
— Привет, старина, ты обо мне беспокоился?
Они прошли через шлюз.
— Поднимаемся, — сказал Томпсон, — Нам нужно немного времени, чтобы подумать над этой загадкой. Может быть, нам будет лучше думаться, когда мы будем подальше отсюда.
При его словах на лицах мужчин отразилось облегчение.
— Возможно, в скором времени мы отправимся домой? — спросил Куркил, с улыбкой надежды.
— Вы можете быть уверены в этом, — ответил Томпсон.
Корабль поднялся и завис в воздухе на высоте многих миль над безмолвной планетой. Экипаж занялся рассмотрением проблемы.
— Я голосую за полное расследование, — сказал Грант.
Он был полон горячего энтузиазма.
— Эта раса была здесь. С ними что-то случилось. Мы должны выяснить, что произошло, потому что…
Он остановился. Медленно энтузиазм сошел с его лица.
— Нет, это невозможно, — закончил он.
— Нет никакого опасения, что вирус, уничтоживший эту расу, пересечет космос и доберется до Солнечного скопления, — сказал Куркил, — Расстояние слишком велико.
— Расстояние оказалось не слишком велико для нас, чтобы пересечь космос, — сказал Фортуна.
— Пожалуйста, — прервал их Томпсон, — мы не можем использовать логику для этой ситуации, пока у нас не будет адекватных данных. Единственные данные, которые у нас есть...
Он замолчал, когда память показала ему образ этих данных — безмолвные, заброшенные города, мир возродившейся растительности, три скелета перед святыней.
Внезапно он принял решение. Оно было импульсивным.
— Наш исследовательский полет близок к концу. Мы улетаем. Возвращаемся в Солнечное скопление. Мы отметим эту планету на звездных картах как кандидата для дальнейших исследований.
Лица всех присутствующих просветлели, когда он сделал это объявление. Солнечное скопление! Дом! Зеленый мир Земли в глубинах космоса. Даже в одной этой мысли было достаточно волшебства, чтобы избавиться от страха перед тем, что они видели там, на пустынной планете.
Менее чем через час жужжание двигателей оповестило, что корабль, уже установленный на курс, начал ускоряться, готовясь к переходу в гиперполет. Томпсон был в своей каюте, делая окончательную проверку полетных данных, предоставленных машиной. Бастер лежал у него на коленях в полудреме. Внезапно кот соскочил с его колен и, казалось, набросился на какую-то невидимую добычу в комнате. Кот поймал то, за чем гнался, его челюсти хрустнули и он что-то проглотил.
Томпсон недоверчиво уставился на кота.
— Бастер, тебе что-то снится? Тебе приснилось, что здесь была мышь?
Кот мяукнул, подошел к нему, снова взобрался на его колени и заснул. Томпсон вернулся к своим числам. Они были правильными.
По корабельной системе связи разнесся тихий удар гонга. Предупреждение о приближении прыжка. На его коленях проснулся Бастер и тут же вонзил двадцать когтей в одежду Томпсона. Томпсон протянул руку, крепко ухватился за поручень на своем столе и начал глубоко дышать. Снова прозвучал гонг. Последнее предупреждение о том, что корабль переходит в гиперполет. Томпсон вдохнул как можно глубже и задержал дыхание.
Гонг замолчал. Корабль сильно бился и пульсировал. Прыжок продолжался. У Томпсона возникло ошеломляющее впечатление, будто все атомы в его теле пытаются перевернуться одновременно. На мгновение возникло чувство сильного напряжения. Затем чувство исчезло, когда корабль и все, что в нем находилось, перешли в гиперполет. Томпсон снова начал дышать. На его коленях Бастер расслабил когтистую хватку и заурчал. Бастер был опытным мастером в таких прыжках.
— Ааааааа!
Жуткий крик, эхом разнесшийся по кораблю, казалось, всколыхнул каждую прядь волос на голове Томпсона. Томпсон выбежал из каюты. Крик снова раздался из кают-компании. Томпсон появился в кают-компании как раз вовремя, чтобы увидеть, как Куркил стоит посреди помещения и срывает со своего тела последние остатки одежды. При ярком свете его кожа стала ярко-зеленой.
Фортуна пытался подойти к нему, но Куркил не давал мужчине приблизиться.
— Держись подальше, держись подальше. Не трогай меня. Ты подхватишь это.
За долю секунды, которая потребовалась Томпсону, чтобы оценить ситуацию, зеленый цвет, разливающийся по телу Куркила, стал более интенсивным.
По мере того, как цвет становился более глубоким, крик, пенящийся на его губах, начал стихать. Он падал медленно, как человек, у которого расшатывается один сустав за другим.
Он был мертв еще до того, как упал на пол. Мертв настолько окончательно, что даже судорожная дрожь не прошла по его телу.
В кают-компании воцарилась ледяная тишина. Это был сон, кошмар с дикими, искаженными картинами.
Рука Фортуны неопределенно махнула в сторону Солнечного скопления.
— Похоже, что мы не так устойчивы к ошибкам и стрессу, как они сказали.
— Что случилось?
— Он сидел в кресле, и мне показалось, что он спит. Потом он закричал и стал срывать с себя одежду, — Росс развел руками, — я пытался помочь...
— Я знаю, — сказал Томпсон. Он пытался решить, что делать. На этом корабле не было предусмотрено ничего для манипуляций с мертвыми телами. Такое непредвиденное обстоятельство считалось слишком маловероятным. Что ж, есть порт для выброса.
— Принесите простыни, — сказал Томпсон. С помощью Фортуны и Росса он начал делать то, что должно было быть сделано.
Позже, в кают-компании, они собрались, чтобы решить, что делать дальше. Нефф покинул машинное отделение, оставив двигатели под присмотром автоматического управления. Грант пришел из рубки управления. Если возникнет опасность, они вернутся на свои посты.
Они все были молчаливы и тревожны. Только Бастер оставался равнодушным.
— Кажется, нет сомнений в том, что мы занесли инфекцию на борт корабля, — сказал Томпсон.
Он высказал очевидную вещь. И получил заслуженный ответ. Тишину.
— Мы также должны учитывать возможность того, что еще кто-то из нас, а может и все мы, инфицированы.
Никто не шевельнулся, не произнес ни слова. Видимо, они надеялись, что неправильно расслышали сказанное. На коленях у Томпсона Бастер заворчал, как будто он понял услышанное и ему это не понравилось.
Раздались два голоса:
— Что будем делать?
— Как мы можем узнать, что вызывает эту болезнь?
Затем послышался голос Фортуны:
— А даже если узнаем, что мы можем с этим поделать? ОНИ ничего не смогли.
— Тот факт, что эта раса не смогла остановить болезнь, не означает, что и мы не сможем ее остановить. Мы — другая раса с другим метаболизмом и другим строением тела...
— У Куркила был такой же метаболизм и такое же строение тела, — сказал Росс.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — категорично произнес Томпсон. Несмотря на то, что эти люди должны были быть невосприимчивыми к переживаниям, в воздухе витала паника. Он чувствовал это, и знал, что нужно остановить это, прежде чем оно начнется. Внутренне он проклинал то обстоятельство, что на борту нет врача, но он слишком хорошо знал ход рассуждений, который привел к этому.
— У нас есть медицинская библиотека, — осторожно заметил Росс.
— Да, — сказал Фортуна, — И в ней можно найти, как врачевать все мыслимые формы травм, но не говорится ни слова об инфекциях, в любом случае у нас нет никаких лекарств для их лечения.
Снова наступила тишина. Бастер на коленях Томпсона начал корчиться и свалился на пол. Вытянув хвост, низко опустив тело, он двигался по пластиковому полу, словно преследовал что-то, находящееся за открытой дверью.
— Мы все равно проведем дезинфекцию, — сказал Томпсон. — Вычистим весь корабль.
Работа принесла им некоторое облегчение. Одежду, которую носила десантная группа, выкинули через порт выброса. Вспотевшие мужчины, лихорадочно работая, мыли внутри корабля полы, стены и потолки. Дезинфицирующие средства разложили по всем помещениям.
После распределения дезинфектантов настроение начало подниматься, но даже тогда признаки стресса все еще были слишком очевидны. Никто не знал инкубационный период вируса. Чтобы убить Куркила, потребовалось всего несколько часов. Но могли пройти дни, прежде чем вирус разовьется в следующей жертве.
Могут пройти месяцы или даже годы, прежде чем они будут абсолютно уверены, что у них нет шансов заразиться.
К тому времени, когда корабль достигнет Солнечного скопления и автоматика выведет его из гиперполета, все они могут оказаться мертвы.
Если это произойдет, органы управления корабля автоматически остановят его полет. Это засекут дальние станции космического патруля и отправят другой корабль, чтобы взойти на борт и привести его.
При мысли о том, что произойдет потом, Томпсон поспешно направился в рубку управления. Здесь дежурил Грант, тонкогубый и нервный. Томпсон начал торопливо прокладывать новый курс. Грант смотрел через его плечо.
— Введите это изменение курса, — сказал Томпсон.
— Но, капитан... — возразил Грант. Лицо мужчины побледнело, когда он осознал смысл нового курса, — Нет. Мы не можем этого сделать. Это значит...
— Я знаю, что это означает. Надеюсь, я нахожусь в здравом уме. Этот курс является мерой предосторожности на тот случай, если к тому времени, когда мы достигнем Солнечного скопления, в живых никого на борту не останется.
— Но...
— Внесите изменения, — отдал прямой приказ Томпсон.
Грант неохотно скормил новый курс компьютерам. Дрожь прошла по корпусу, когда корабль в ответ изменил курс.
— Мы выйдем из гиперполета менее чем через три часа, — сказал Грант, — Небеса помогут нам, если этот курс не будет изменен до этого времени.
— Если этот курс не будет изменен до этого времени, только небеса могут помочь нам. С этого момента вы не должны ни на мгновение покидать рубку.
— Да, сэр.
В сопровождении Бастера Томпсон покинул рубку управления.
— Ууууууу!
Крик, доносящийся из кают-компании, на этот раз был в другой тональности и состоял из других звуков. Но смысл был такой же, как тогда, когда кричал Куркил. Томпсон побежал вперед.
Жертвой был Росс. Как и Куркил, он срывал с себя одежду. Как и Куркил, он позеленел. Когда он упал, он больше не поднялся.
У Томпсона, когда он стоял и смотрел на Росса, возникло смутное впечатление, будто что-то, жужжа, пролетело рядом с ним. Шорох крыльев, словно пролетела чья-то душа.
Из машинного отделения появился Нефф
— Я слышал, как кто-то кричал по внутренней связи. О, ясно.
Его лицо двигалось, челюсти шевелились, как будто он пытался что-то сказать. Но он не издал больше ни звука.
Фортуна вышел из своей каюты и посмотрел на Росса сверху вниз.
— Наша дезинфекция не сработала, да?
— Может быть, он подхватил заразу на планете, — сказал Томпсон. Он пытался придать уверенность своему голосу. Это ему не удалось.
— Принесите простыни, — сказал он.
Молитвы не было. Церемонии погребения тоже. Тело прошло через порт выброса и исчезло в бескрайних глубинах космоса.
Томпсон вернулся в свою каюту и рухнул за свой стол. Фортуна и Нефф последовали за ним.
Бастер мяукнул
— Давай, приятель.
Кот прыгнул Томпсону на колени.
— Думаю, нет особого смысла дальше обманывать самих себя, — сказал Фортуна. Его голос был глухим и ровным, без выражения и души. Мышца на щеке Неффа подергивалась.
— Я вас не понимаю, — произнес Томпсон.
— Черт, вы меня достаточно хорошо понимаете. Факты очевидны. У нас либо у всех вирус, либо он здесь, на корабле, и мы его подцепим. Все, что мы делаем, — так это ждем, кто будет следующим. Я хочу знать — кто вытолкнет последнего человека через порт для выброса?
— Я не знаю, — ответил Томпсон.
— Разве мы больше ничего не можем сделать? — тик на щеке Неффа становился все более заметным.
— Если и можем, то я не знаю... Какого черта, Бастер?
Кот, лежавший у него на коленях, внезапно спрыгнул на пол. Вытянув хвост, кот присел, его глаза насторожились, казалось, он пытается проследить за полетом чего-то в воздухе над ним.
Очень смутно, очень неопределенно Томпсон уловил шелест крыльев.
От действий кота и этого звука по его телу прошла волна сильного холода.
Прежде чем он успел сдвинуться с места, кот подпрыгнул вверх и поймал что-то щелкнувшими челюстями.
В ту же долю секунды Томпсон пришел в движение. Прежде чем Бастер успел сглотнуть, Томпсон схватил его за челюсти и сжал их. На его столе стоял стеклянный колпак. Он приподнял его, просунул под него голову кота и развел большим и указательным пальцами его пасть.
Возмущенный Бастер что-то изверг. Томпсон выдернул кошачью голову из-под колпака и прижал его края к столу. Разгневанный кот зарычал на него. Нефф и Фортуна смотрели на него так, будто думали, что он потерял рассудок. Томпсон не обратил на них внимания. Он был слишком занят, уставившись на что-то внутри колпака, даже позабыв об их существовании.
Он не мог видеть существо под колпаком.
Он знал, что оно может летать, но не знал какой оно формы или размера. Он слышал, как оно бьется о стекло. И каждый раз, когда оно ударялось о стенку колпака, в точке удара появлялось крохотное зеленоватое пятно.
— Что... что, черт возьми, у вас там находится? — прошептал Нефф.
— Я не знаю точно. Но я думаю, что там носитель вируса.
— Что?
— Смотрите.
— Я ничего не вижу.
— И я пока тоже, но я слышу его и вижу те места, где оно ударяется о стенки сосуда. Что-то есть под этим колпаком. То, что Бастер видел все это время.
— Но что это?
Томпсон указал на банку.
— Одно или несколько таких созданий попали на корабль, когда был открыт шлюз. Мы не могли их видеть, не знали, что они существуют. Но Бастер видел их. Он поймал одно из них в этой каюте вскоре после того, как мы взлетели. Я думал, он играет, развлекается, или...
Он замолчал. Из глубин его разума всплыл фрагмент истории позабытых ныне темных веков Земли, когда целые народы были уничтожены лихорадкой, которую разносило какое-то насекомое. Может и у них под банкой было какое-то насекомое?
Затаив дыхание, Томпсон следил.
Стук о стенки колпака становился все слабее. Потом он прекратился вовсе. На столе появилось пятно. Крылья дрожали в этом пятне, крылья, которые меняли цвета всего спектра радуги, когда становились видимыми.
Когда дрожание крыльев прекратилось, все существо стало видимым. Ткани существа были чрезвычайно тонкими, едва видимыми, размером оно было с колибри.
В каюте воцарилась тишина. Томпсон заметил, что его глаза сфокусировались на длинном заостренном клюве существа.
— Живым его вообще не было видно, — прошептал Фортуна, — Его можно увидеть только когда оно мертво.
В его голосе прозвучали нотки ужаса.
— А ведь, только час назад Росс жаловался, что его что-то укусило.
Подобно вставшей на место последней детали сложенного воедино пазла, что-то щелкнуло в голове Томпсона.
— Куркил тоже. Когда мы были вне корабля, его что-то укусило.
Снова наступила тишина. Он переводил взгляд с Неффа на Фортуну.
— Что же...
Они покачали головами.
— Все сходится, — прошептал Томпсон, — Это существо переносчик вируса, или яда, или чего-то еще. Без укуса вирус не может распространяться. Мы нашли причину. Мы победили.
Он ощутил, как на его лице выступил пот, пот настоящего облегчения. Он откинулся на спинку стула. Бастер, оправившись от своего возмущения из-за перенесенного унижения, вскочил на стол и прислонился носом к стеклу, наблюдая за мертвым существом внутри колпака.
— Он поймал одно из этих созданий прямо в этой каюте, — прошептал Томпсон. Дрожь прошла по его телу и исчезла. Он был так близок к смерти и не подозревал об этом. Бастер спас его.
Вместо того, чтобы искать у него защиты, кот в некотором роде сам защитил его. Его взгляд с нежностью остановился на коте.
— А что, если на корабле есть еще такие? — заговорил Фортуна.
— Мы можем решить эту проблему, — сказал Томпсон, — Скафандры. И теперь, когда мы знаем, что искать, мы можем очистить корабль. Если мы этого не сделаем, Бастер сделает это за нас.
— Скафандры! — как будто услышав только одно это слово, Фортуна выбежал из каюты. Он вернулся с тремя костюмами. Они поспешно их надели.
— Ни один проклятый жук не сможет прокусить ни одну из этих штуковин, — торжествующе сказал Нефф, — Стойте, а как же Грант? Разве нам не лучше взять и ему костюм?
— Я должен еще сказать. Фортуна...
Но Фортуна уже выбежал из комнаты, что-то задумав. Томпсон включил переговорное устройство внутренней связи.
— Грант?
— Да, что случилось?
— Мы нашли причину и знаем как с ней разобраться.
Возглас Гранта был слышен и из рубки управления.
— Слава богу. А я сижу здесь, наблюдая, как Солнце становится все больше и больше ... — он внезапно задохнулся, прервался, затем спросил:
— Можно ли сейчас сменить курс?
— Определенно все в порядке, — ответил Томпсон, — Фактически, это приказ.
Мгновение спустя корабль заскрипел, когда направление полета изменилось. Томпсон глубоко вздохнул, заметив, что Нефф смотрит на него.
— Что он сказал насчет того, что Солнце становится все больше и больше? Скажите, какой у нас был курс?
— Курс столкновения с Солнцем, — ответил Томпсон.
— Что? — Нефф ахнул, — Вы хотите сказать, что собирались бросить корабль на Солнце?
Томпсон заторможенно кивнул.
— Я не знал, будем ли мы живы или нет, но я не хотел, чтобы этот корабль добрался до Солнечного скопления и выпустил там вирус, который уже уничтожил население целой планеты.
Он говорил медленно, с твердой уверенностью, что отчаянная опасность благополучно миновала. Нефф уставился на него круглыми испуганными глазами.
На столе Бастер прекратил свое бдение, мяукнул и прыгнул капитану на колени. Руками в толстых перчатках космического скафандра Томпсон нежно погладил его.
Перевел рассказик Джека Игана, опубликованный в январском номере журнала «Amazing Stories» за 1963 год. На ФантЛабе его не нашел, поэтому ссылка на ISFDB — Jack Egan «Cully». Рисунок нарисовал Джордж Шеллинг.
Джек Иган. Калли
Восемьдесят футов оцепенелой черной воды висели над ним, словно саван Смерти, но он все еще слышал свое прерывистое дыхание. И еще кое-что. Калли сосредоточился на этом звуке и на ритмичном биении своего сердца. Каким-то образом он должен был сохранить свой рассудок... или свою душу. Спустя час осторожного дыхания и изучения ощущений своего тела Калли понял, что может двигаться. Он согнул руку; крупинка золотого песка взмыла вверх в темной воде. У нее был приятный цвет, контрастирующий со зловещими оттенками моря. Через несколько мгновений он попытался сесть, наслаждаясь завесой из сверкающих металлических зерен, крутящихся вокруг него, когда он двигался. И другой звук. Жужжание в его голове; далекий гул еле слышных голосов, принадлежащих другим разумам. Слова кружились, складываясь в головокружительные узоры, которые он не мог понять. Вскоре после этого Калли обнаружил то, благодаря чему он все еще был жив и дышал: костюм. Желтый пластиковый водонепроницаемый костюм с оранжево-черным щитком на левом нагрудном кармане и прозрачным шлемом-пузырем. Он почувствовал тяжесть на своей спине и осмотрелся: два баллона с воздухом, регулятор к ним, радио и... и ящик. Костюм, баллоны, регулятор; радио, черная вода, ящик; песок, море, тишина. Калли задумался о своем мире. Он был маленьким; он был постижимым; он был неполным. Где это? "Где что?" Он знал, что у него есть голос — средство общения между людьми своего вида с использованием низкочастотных тепловых волн, вызванных возбуждением молекул воздуха. Почему он не мог заставить это работать? Слова. Тысячи слов, в его подчинении. Чем они были? Что они имели в виду? Он неловко заерзал в тесном желтом костюме, высматривая на ближайшем горизонте ... Где это?
Смутный зов раздался из-за черной морской завесы. Беспристрастно, поскольку он ничего не мог поделать, чтобы остановить их, он наблюдал, как его ноги поднимаются, движутся вперед, опускаются; поднимаются, движутся вперед, опускаются. Забавно. У него было чувство, представление, что это действие имеет смысл. Это должно было вызвать некую реакцию, совершить что-то. Он удивился правильным движениям своих ног. Одна из них болела. Боль — это ощущение страдания, вызванное перегрузкой сенсорных элементов в теле; боль — это плохо, потому что она указывает на то, что что-то не так. Что-то определенно было не так. Что-то шевельнулось в мозгу Калли. Он остановился и сел на песчаное морское дно, грациозно, как балерина. Он осмотрел свою ногу. В желтой пластиковой ткани была крошечная дырочка, из которой сочилась тонкая красно-черная нить. Кровь. Он понял. Он истекал кровью. И ничего не мог с этим поделать. Он встал и пошел дальше. Где это? Калли поднял голову, досадуя на эту раздражительную мысль. — Уходи, — сказал он низким умоляющим голосом. От этих звуков ему стало легче. Он стал бормотать себе под нос: — Вода, черная, п-песок, больно. Боль. Радиобаллоны... Это звучало неправильно. Через несколько минут он замолчал. Многомыслей зовут его. Он должен идти к многомыслям. Если его нога кровоточит, значит, что-то случилось; если что-то случилось, значит его нога кровоточит. — Нет! Если что-то случилось, то, возможно, произошло нечто другое — до этого. Но как что-то могло произойти в мире ровного золотого песка и оцепенелого моря? Наверняка тут что-то не так. Неправильно: состояние неправильности; произошло что-то неправильное. Калли уставился на края неподвижной завесы перед ним. Где это? Это была вдохновляющая, многообещающая концепция. Нет слов; просто ощущение, что что-то чудесное находится вне досягаемости. Но этот голос отличался от многомыслей. Он направлял его тело; его разум был занят этим путешествием. Однообразие моря и песка стало невыносимым. Почему-то это было слишком правильным. Калли почувствовал гнев и поднял клубы песка. Это немного нарушило однообразие. Он подбросил еще больше песка, пока он не закружился вокруг него густой золотой дымкой, затмевая ужасную пустоту моря. Он почувствовал на боку еще что-то тяжелое. Нащупал кобуру и пистолет. Оба предмета были ему незнакомы. Он снова беспристрастно наблюдал, как его рука вытаскивает черный предмет и обхватывает его ладонью и пальцами. Его тело, очевидно, было знакомо с этим предметом, хотя он казался странным его глазам. Его палец автоматическим движением скользнул в скобу спускового крючка. Его ноги все еще двигались под действием двух побуждений: понукания многомыслей и чего-то еще, похороненного в нем. Стремление. Вверх-вниз, вперед-назад. Где это? В нем вспыхнули гнев и разочарование. Он выбросил вперед руку с пистолетом наготове. Медленно повернулся. Сквозь оседающий след из взвешенного песка ничего не было видно.
Он снова начал двигаться. Что-то заставило его ноги шевелиться. Он шел сквозь пелену Смерти, пока не почувствовал напряженное пение в своих нервах. Иррациональный страх зародился в нем, спустился по спине, и Калли содрогнулся. Впереди было что-то. Два мотива: попасть туда, потому что оно (или они?) зовет; либо попасть туда, потому что он должен. Где это? Мысленный голос был взволнованным и требовательным. Что-то было снаружи, помимо однообразия. Калли пошел дальше, оставляя за собой золотой след. Завеса смерти раздвинулась ... Волнообразный сад сине-золотых лент внезапно поплыл к нему неощутимым течением. Калли замер очарованный. Они струились перед ним, их цвета завораживали и гипнотизировали. «Подойди ближе, землянин», — успокаивающе бормотали в его голове многомысли. «Вот оно!» — воскликнул мозг Калли. Разум Калли замер, загипнотизированный, но его тело двигалось по собственной воле. Он снова пришел в движение. Его разум и многомысли говорили: задача почти выполнена. Осталось только одно дело, которое необходимо завершить. Руки Калли зашевелились. Они вытащили из рюкзака маленький черный ящик. Он двинулся прямо в гущу сплетенных, окаймленных золотом растений. Маленькие щупики-спикулы вылезли из их гибких стеблей и бесчувственно вонзились в тело Калли, чтобы насытиться. От многомыслей пришло чувство полного удовлетворения. Мозг Калли посылал новые приказы. Ложитесь. Это было коллективное понятие. Лежите спокойно. Мы друзья. Он ничего не мог понять. Они произносили слова, но слова были выше его понимания. Его голова в отчаянии тряслась. Голоса внушали ему чувство ужаса от того, что делали его руки, но он не мог контролировать свое тело. Как будто оно не принадлежало ему. Черный ящик теперь лежал на песке среди колышущихся растений. Пальцы Калли потянулись к ящику и коснулись небольшой панели. Беззвучный щелчок пронесся сквозь тьму. Странно красивые, усыпанные золотом синие растения начали корчиться в танце. Их спикулы отдергивались и кололи, отдергивались и кололи. Раздирающий беззвучный крик разорвал тихие воды. «НЕТ!» — плакали они. Это была команда запрета, отказа, смешанная с жутким криком. «Выключи это!» "Прекрати, прекрати!" Калли попытался что-то сказать, но не нашел слов. Он попытался закрыть уши через шлем, но крики продолжались. Эмоции взбурлили воду: боль, страдание, упрек. Калли всхлипнул. Что-то здесь было не так; что-то убивало растения — такие красивые синие штуки! Растения скручивались, умирали. Он смотрел на них, ошеломленный, не понимающий, слезы текли по его лицу. Что они от него хотели? Что он наделал... Где это? Материализовалось другое направление; новая концепция желания.
Тело Калли повернулось и поползло прочь от чудесного умирающего сада, не обращая внимания на мольбы, теперь слабо плавающие в оцепеневшей воде. Он стряхнул маленькие частички золотистого песка, оставив низко лежащую россыпь вдоль дна, сзади, у маленького черного ящика в саду. Растения, ящик — все было уже позабыто. Калли пополз дальше, не зная почему. Начался подъем; этот сюрприз застал Калли врасплох. Изменение однообразия! Где это? Голос снова стал настойчивым. То, что он желал было уже близко, прямо перед ним; он не оглядывался на черный водоворот на морском дне. Его ноги работали, грудь вздымалась, слова крутились в его голове. Он добрался до вершины подъема. Внизу, в центре неглубокой золотой чаши, плавал длинный сверкающий цилиндр. Даже отсюда он знал, какой он огромный. Он знал о нем и другие вещи: какой он тяжелый; чем он является; что в нем есть другие подобные ему. Он бывал в нем раньше. И они его ждали. Он пошатнулся. — Капитан! А вот и Калли! — крикнул мичман из шлюза, — Посмотрите, что они с ним сделали! Серые глаза старика смотрели на происходящее без видимых эмоций. Он смотрел, как жалкий, истекающий кровью, желтый пластиковый мешок подполз к кораблю и глянул вверх. Их руки потянулись вниз и подняли Калли в шлюз. Они сняли с него костюм и с отвращением уставились на того, кто когда-то был мужчиной. Белый шрам зигзагом пересекал его лоб. Капитан наклонился поближе, чтобы оказаться в поле зрения тусклых синих глаз. — Это был храбрый поступок, Калли. Вся система благодарна тебе. Венеру нельзя было колонизировать, пока эти каннибалы были там, чтобы пожирать людей и сводить их с ума. Калли потрогал шрам на лбу и уставился невидящим взглядом в сострадательные глаза старика. — Мне жаль, Калли. Нам всем жаль. Но другого пути не было. Префронтальная лоботомия, разрушение твоего речевого центра... это был единственный способ пройти мимо телепатов и уничтожить их. Прости, Калли. Человеческая раса долго будет помнить твое имя. Калли улыбнулся старику, слова крутились в его мозгу; но он не понимал их. Где это? Пустота все еще была там.
Перевел небольшой рассказ Роберта Скотта, опубликованный в июльском номере журнала "If" за 1962 год.
Роберт Скотт. Плохой город для астронавтов
Я шагнул из сточной канавы обратно на твердую землю и проследил, как тесно сомкнувшаяся группа людей скрывается за углом. На самом деле они не вели себя угрожающе, просто дали понять, что не собираются расступаться. И что мне лучше уйти с их дороги. Я это уразумел. Мы были хорошо обучены. Неоновые огни бара на противоположной стороне улицы ярко мерцали на моей униформе. Некоторое время я глядел, как грязь стекает с моих ботинок, затем решился и направился в бар. Это было ошибкой. Нью-Йорк всегда считался для нас безопасным городом. Конечно, большая часть страны была абсолютно запрещена, «для вашего же блага», а некоторые районы были «очень опасными» или, по крайней мере, «сомнительными». Но Нью-Йорк всегда был раем. Иногда там даже можно было наткнуться на восхищенные взгляды, особенно вначале. Но все изменилось. Я это понял примерно через полчаса после приземления, когда нас прогнали через медосмотр, проверку багажа, контроль безопасности... ну вы знаете, как это бывает. Раньше были дружеские вопросы, неподдельный интерес к марсианской колонии, предположения о второй экспедиции на Венеру, даже пара шуток. На этот раз, казалось, проверяющие интересовались только тем, чтобы как можно сильнее нас помурыжить. И когда мы, наконец, выбрались из потогонки, Нью-Йорк оказался гнетущим местом. Думаю, мне следовало остаться с остальными, и, конечно же, общественный бар был последним местом, куда мог бы пойти любой разумный астронавт. Но у меня остались приятные воспоминания о барах, воспоминания еще с первых дней. Когда я толкнул дверь, все, кто был в помещении, затихли, как будто лопнула фановая труба. Я торопливо уселся за пустой столик и просмотрел список напитков на автомате, разливающем напитки. У него было множество больших никелированных ручек, торчащих над названиями напитков, и работало это все точь-в-точь как те пивные бочонки с кранами, которые вы привыкли видеть на фотографиях. Я имею в виду, что это был настоящий бар. Чертовски ненатуральный.
По тому, как это звучит, вы можете догадаться, в каком настроении я был. Шум снова усилился сразу после того, как я сел, и некоторые подвыпившие посетители громко шептали свои обычные слова, бросая на меня частые взгляды. Одна из девиц (ее волосы были зелеными, а блузка прикрывала грудь — еще одно изменение, случившееся, пока меня не было) подмигнула мне, а затем толкнула мужчину, сидевшего рядом с ней, и громко захохотала. Я разменял купюру в разменном автомате за своим столиком, а затем закинул несколько монет (цены тоже выросли) в автомат, разливающий напитки. Думаю, мне как раз не хватало этих нескольких стаканчиков, потому что через некоторое время я повеселел. Шум, доносившийся из ящика в углу, стал походить на музыку, и я начал притопывать и раскачиваться. И, наверное, улыбаться. Вот это-то и спровоцировало его. Люди приходили и уходили, но тех, кто пришел, было больше. И толпа у стойки становилась все громче, а один парень пуще всех. Неожиданно он трахнул своим стаканом и направился к моему столику. Какое-то время он кружил вокруг столика, глядя на меня, а затем рывком опустился на стул напротив меня. — С чего бы такое веселье, спэйс-бой? Гордишься собой? Он выглядел изрядно шатающимся, изрядно дряблым и изрядно старым. И очень злым. Но к тому времени и я немного пошатывался. Так или иначе, есть строгие правила насчет нас и насилия. Очень строгие. Так что я просто попытался пошире улыбнуться и сказал: — Я чувствую себя хорошо. У нас был хороший полет и мы привезли несколько хороших штук. — Хорошие штуки, — сказал он чуточку помягче, — Приятель, знаешь, что можешь сделать с этим твоим песком и камнями? — Мы привезли еще кое-что. Много урана и… — Нам это не нужно! — побагровел он, — Нам от вас ничего не нужно. — А может быть, вы нам не нужны, — я как-то тоже начал горячиться, — Карверсвилль сейчас самодостаточен. Вы не можете ничего нам дать. — Ну и какого черта тогда вы не остались там? Почему бы вам всем не держаться подальше от Земли? Для вас здесь нет места. Я мог бы отметить, что мы привезли с собой то, что действительно нужно Земле, что Марс и Венера были буквально сокровищницей природных ресурсов, в то время как Земля почти истощила свои запасы. Но он затих, и я снова начал чувствовать одиночество, чувство утраты. «Ты не сможешь вернуться домой...» — эта фраза все время вертелась в моей голове. Внезапно он сел и взглянул прямо на меня, и впервые его глаза действительно сфокусировались на мне. — Надо же какая паршивая удача. Какая невероятно паршивая удача. И как только кто-то мог знать заранее? Нетрудно было догадаться, о чем он говорит. — Наверное, очень повезло, что первый космический экипаж был сформирован именно таким образом, — сказал я, — В противном случае у вас был бы мертвый корабль, полный мертвецов, и никто бы не знал что случилось. Но тот человек вернул корабль обратно. — Да, да. Я знаю. И ученые потом во всем разобрались. Узнали про радиацию в космосе, смертельную почти для всех типов людей. Но была одна вещь, которая делала человека невосприимчивым к ней. Только одна. — Ученые пытались найти защитное покрытие, которое было бы практически осуществимым. Они пытались синтезировать рабов, которые защитили бы вас. Это не наша вина, что у них ничего не вышло. — Нет, это не твоя вина, — его глаза снова потускнели, — Просто нужно иметь достаточно меланина в коже. Вот и все… Затем он выпрямился и ударил кулаком по столу. — Черт тебя побери, ты знал, что я был пилотом реактивного самолета давным-давно? Ты знал, что я должен был быть одним из пионеров космоса? «Откройте для Человека дивные новые миры…» Он сидел и смотрел на меня около минуты, и последнее, что он сказал мне, было: — Не возвращайся сюда снова, ниггер. Я встал, выбрался из-за стола и вышел из бара. Меня не спровоцировали. Как я уже сказал, мы были хорошо обучены.
В первый раз я понял, где нахожусь, когда врезался в забор вокруг стартовой площадки. Должно быть, я прошел весь путь от бара. Я помню разрушающиеся здания и замусоренные улицы. Все изменилось, пока я был там. Они позволили городу одряхлеть. Когда я зашагал вдоль забора к воротам, я увидел корабль, возвышающийся на фоне звезд. Звезды и корабль. А завтра на борт поднимутся колонисты. Я остановился и смотрел, пока не понял, где находится дом и кто на самом деле настоящие изгнанники. Я перестал жалеть себя. И начал жалеть их.
Перевел рассказик Чарльза де Вета, опубликованный в августовском номере журнала «Imagination» за 1953 год. На ФантЛабе я его не нашел, поэтому вот ссылка на ISFDB — Charles V. De Vet. There Is a Reaper.... Иллюстрацию к рассказу в этом же номере журнала нарисовал Уиллис Терри.
Чарльз де Вет. Жнец
С улыбкой на губах я проследил, как он выпил яд, замаскированный под янтарно-коричневый алкоголь. В моем сердце не было к нему жалости. Он был шакалом в джунглях жизни, а я... я был одним из хищников. Удел шакалов — быть съеденными хищниками. Внезапно довольное выражение на его лице сменилось удивленной неподвижностью. Я сообразил, что он почувствовал первый жестокий приступ грядущей агонии. Он повернул голову и посмотрел на меня, и я внезапно понял, что он догадался, что я сделал с ним. — Ты! Убийца! — проклял он меня, а затем его тело выгнулось дугой, а голос застрял в глубине глотки. Меньше минуты он сидел в возбуждении, его тело напряглось от начавшейся агонии — он не мог пошевелить ни одним мускулом. Я наблюдал, как страдание в его глазах перерастает в крещендо боли, пока мучения не стали настолько сильными, что затмили его взгляд, и я понял, что, хотя он все еще смотрел прямо на меня, он меня не видел. Затем, так же внезапно, как и начался, спазм отпустил его тело, и он медленно сполз, скользя спиной по краю стула. Он тяжело опустился на землю, безвольно уронив голову на сиденье. Его правая нога судорожно дернулась, прежде чем он затих. Я понял, что время настало: — Где ты находишься? — спросил я. Этот миг обошелся мне в шестьдесят тысяч долларов. Три недели назад лучшие врачи штата определили, что жить мне осталось только месяц. И, имея семь миллионов долларов в банке, я не мог купить ни минуты сверх этого срока. Я воспринял решение врачей философски, как и положено настоящему игроку. Но у меня был план: план, в использовании которого до сих пор у меня не было необходимости. Несколько лет назад я прочел статью о знахарях одного индейского племени, живущего в джунглях у истоков Амазонки. Они открыли, что сок определенного кустарника, известного только им, можно было использовать для отравления человека. Каждый, кто подвергся воздействию этого яда, умирал, но в течение нескольких минут после того, как жизнь покинула его тело, знахари все еще могли разговаривать с ним. Человек, будучи мертвым, и на вид, и на самом деле, отвечал на все вопросы знахарей. Это был их примитивный, но, как сообщается, эффективный способ мельком заглянуть в мир смерти. Замысел возник у меня в тот момент, когда я дочитал статью, но у меня прежде не было в нем необходимости — пока врачи не отвели мне всего месяц жизни. После этого я потратил свои шестьдесят тысяч долларов и через три недели держал в руках небольшой флакон с тем самым знахарским снадобьем. Следующим шагом было подстраховать мою жертву, моего подручного, и я предпочел призвать его к себе. Человек, которого я выбрал, был никем. Ничтожество, без дома, без друзей, подобранное на улице. Когда-то он был образованным человеком. Но теперь он был всего лишь бездельником, и когда он умрет, никто его не хватится. Идеальный кандидат для моего эксперимента. Я богатый человек, потому что у меня есть своя система. Система простая: я никогда не делаю очередной шаг, пока точно не выясню, куда он меня приведет. Моя сфера деятельности — фондовый рынок. Я не жалею денег, чтобы получить нужную мне информацию, прежде чем что-либо предпринять. Я нанимаю лучших детективов, подкупаю сотрудников и людей, которые могут предоставить мне нужную информацию, и только тогда, когда я уверен, насколько это возможно, в том, что я не ошибусь, я приступаю к действиям. И эта система никогда не дает сбоев. Семь миллионов долларов в банке тому подтверждение. Теперь, зная, что жить мне осталось немного, я намеревался заставить систему поработать на меня в последний раз, прежде чем умереть. Я твердо верю в изречение, что любую ситуацию можно изменить, зная заранее о ее приближении и, конечно же, о сопутствующих обстоятельствах. НА мгновение он не ответил, и я начал опасаться, что мой эксперимент провалился. — Где ты? — повторил я, на этот раз громче и резче. Небольшие мышцы вокруг его глаз сморщились от необычного напряжения, в то время как остальная часть его лица была скована смертельным холодом. Медленно, медленно, неестественно — словно движимые некой гиперрациональной силой — его губы и язык двигались. Слова, которые он произнес, были четкими: — Я нахожусь в ... туннеле, — сказал он, — Он тускло освещен, но мне не на что смотреть. Синие вены проступали на его щеках, как водяные знаки на полупрозрачной бумаге. Он остановился, и я поторопил его: — Продолжай. — Я один, — сказал он, — Реальности, которую я знал, больше не существует, я весь влажный и холодный. Все вокруг меня навевает чувство уныния и подавленности. Это предчувствие, некая эманация, настолько глубокое и реальное, что кажется почти осязаемым. Стены по обе стороны от меня кажутся состоящими не из материала, а из беззвучных криков тоски и меланхолии незримых духов. — Я жду, жду во мраке чего-то, что придет ко мне. Потребность в этом ожидании — врожденная часть моего бытия, и я не собираюсь подвергать ее сомнению. Его голос снова прервался. — Чего ты ждешь? — спросил я. — Я не знаю, — сказал он и его голос был тоскливым от отчаяния многовековой безнадежности, — Я знаю только, что я должен ждать, это побуждение сильнее, чем моя способность сопротивляться ему. Тон его голоса слегка изменился: — Туннель вокруг меня расширяется, а стены отступили и исчезли. Туннель перешел в равнину, но равнина такая же пустынная, такая же заброшенная и унылая, как и туннель, а я все еще стою и жду. Как долго это должно продолжаться? Он снова замолчал, а я собрался задать ему еще один вопрос, так как не мог позволить себе тратить время на долгое молчание, но внезапно мускулы вокруг его глаз напряглись, и безнадежное уныние неуловимо сменилось новым выражением. Теперь они выражали черный, бездонный ужас. На мгновение я поразился, как такая маленькая часть его лицевой анатомии могла выразить такой ужас. — Что-то приближается ко мне, — сказал он, — Зверь, чудовище, отвратительно мерзкое! Зверь — слишком неадекватный термин, чтобы описать его, но я не могу подобрать слов, чтобы описать его форму. Это неосязаемое и ускользающее существо, но очень реальное. И он приближается! У него нет органов зрения в том виде, в каком я их знаю, но я чувствую, что он может меня видеть. Или, вернее, он ощущает меня чувством более острым, чем само зрение. Он сейчас очень близко ко мне. О Боже, эта злоба, эта ненависть — источник ужасной, устрашающей разрушительности, которая является самой его сущностью! И я по-прежнему не могу пошевелиться! Выражение ужасающего предчувствия, сосредоточенное в его глазах, немного ослабло и мгновенно сменилось прежним глубоким, преглубоким отчаянием. — Я больше не боюсь, — сказал он. — Почему? — вмешался я, — Почему? Мне не терпелось узнать все, что только возможно, пока не настал конец. — Потому что... — он сделал паузу, — Потому что он не представляет для меня угрозы. В какой-то момент я каким-то образом догадался, я понял, что он также поджидает то же, что и я. — Что он делает сейчас? — спросил я. — Он остановился рядом со мной и мы стоим вместе, вглядываясь в застывшую, пустынную равнину. Теперь и второе жуткое существо, влекомое такой же злобой, приближается и встаёт по другую сторону от меня. Мы все трое ждём, я с тёмным страхом этой мрачной вселенной, а мои противоестественные спутники с терпеливой и злобной угрозой. — Вот что... — он запнулся, — …я могу назвать это только аурой, она исходит от чудовищ, как поток кислоты, касается меня, и ненависть и яд холодят мое тело, как волна сильной стужи. Теперь позади меня другие представители этой ужасной породы. Мы все стоим, в ожидании, ждем кого-то, кто должен прийти. Но кто это, я не знаю. Я мог видеть, как смертельная бледность неуклонно подкрадывается к уголкам его губ, и понял, что конец не за горами. Внезапно во мне стало нарастать черное разочарование. — Кого вы ждете? — закричал я, напряжение и важность этого момента заставили меня потерять железное самообладание, которым я всегда гордился. Я знал, что в ответе заключен тот самый секрет, который я должен был узнать. Если бы я смог овладеть им, мой эксперимент не был бы напрасным, и я бы проделал все необходимые приготовления перед моей собственной смертью. Я должен был узнать этот ответ. — Думай, думай! — умолял я, — Кого вы ждете? — Я не знаю! — мрачное отчаяние в его глазах, незрячих, когда они встретились с моими, окатило меня холодом, который я ощутил в глубине своего естества. — Не знаю, — повторил он, — Я... Да, я знаю! Внезапно мутная пелена пропала из его глаз, и я понял, что впервые с момента принятия яда он видел меня ясно. Я почувствовал, что наступил последний момент перед его отбытием туда — отбытием навсегда. Это должно было произойти сейчас! — Скажи мне. Я приказываю тебе, — крикнул я, — Кого ты ждешь? Его голос был спокойным, когда он прошептал тихо и неумолимо, прежде чем уйти. — Мы, — сказал он, — ждем тебя.
облако тэгов
