Автор этой книги сделала нечто почти невозможное: она не просто сочинила захватывающий триллер, но и, противопоставив в лице своих героинь два поколения, запечатлела некий срез эпохи. И, чем черт не шутит — возможно, когда-нибудь с этой точки зрения роман будут изучать в учебниках.

Одна из героинь — «трушная», из 90-ых, этакая «сексуальная женщина и дерзкий журналист», которая гордится не только тем, что сделала блестящую карьеру, но и тем, что в свое время курила по пачке в день и что и сейчас не гнушается оживить вечеринку кокаином.

Вторая героиня общается предельно корректно, соизмеряя свои высказывания с «правилами рабочей этики», «безопасной среды» и толерантности, а по сути — общается с вызывающим лицемерием, внутри которого затаилось что-то очень враждебное и очень личное.

И вот от этого противостояния двух героинь, которые... вы не поверите! Временами даже на краткие мгновения симпатизируют друг другу! — просто захватывает дух.

Автор даже на всякий случай пишет Послесловие, чтобы ее, не дай бог, не заподозрили в чем-то не слишком политкорректном — мол, она искренне сочувствует «снежинкам»... «Снежинки» — это важный для книги термин, означает молодых бесплатных стажеров, и «молодая» героиня как раз относится к «снежинкам».

Как говорит «возрастная» героиня о перспективах возрождения своего журнала,

«Но ничего, все наладится. Выкарабкаемся — пока не перевелись бесплатные стажеры и скрытая реклама, жить можно...»

Образ «возрастной» героини вообще получился весьма рельефный и живой...

В романе очень удачно соединились, с одной стороны, множество точных ретроспективных деталей из жизни в 90-ые и 2000-ые, а с другой — немного утрированная ткань триллера с постепенным нагнетанием атмосферы до... «точки кипения».

В целом в книге много точных психологических деталей, наблюдений, а на заднем плане — современный Лондон с его пабами, фитнесс-центрами, соборами, парками и прочей инфраструктурой.

«Подоспел официант и поставил на стол два изящных блюдечка с пирожными прямоугольной формы, покрытыми белой глазурью и украшенными разноцветными кружочками.

Ты снова откинулась на мягкую спинку и с надеждой произнесла:

— Вам ведь нравится Дэмьен Херст, правда?

- Дэмьен Херст, значит?! — рассвирепела я.

--Я думала, вам понравится, — спокойно сказала ты.

- Потому что я тоже из девяностых, как картины Херста? Он хотел запечатлеть радость жизни, красоту цвета. А это — издевательство! Насмешка и над цветом, и над идеалами нашей молодости. Нельзя выразить эпоху пирожным!»

Автору вроде бы удается удерживать внимание читателя на всем протяжении этого небольшого романа, действие которого происходит в захолустном городке в штате Алабама на Юго-Востоке США «с видом на Мексиканский залив»— городке настолько небольшом, что все друг с другом связаны почти кровосмесительными нитями со всеми вытекающими в виде сопутствующих криминальных проблем подобных мест.

Дебби Херберт рассказывает историю с помощью потоков сознания двух женщин, и это у нее неплохо получается. Также убедительно прорисованы отношения внутри семьи одной из героинь.

Старая неутихающая боль после трагедии, отложившая отпечаток на всю оставшуюся жизнь, заботы по уходу за родными — все это выглядит весьма эмоционально и убедительно. Раскручивание тайн прошлого, происходящее шаг за шагом, тоже способно поддерживать интерес.

А вот что немного провисает, так это сама кульминация развязки — здесь автор, видимо, ступает на не вполне комфортную для себя почву, и все выходит уж слишком просто и прямолинейно... Да и сам распутанный героиней клубок криминальных фактов с причинами и следствиями не то, чтобы очень замысловатый.

...Еще до начала чтения я случайно наткнулась на заголовок рецензии, в котором этот детектив был назван «низкобюджетной» и «провинциальной» историей... К сожалению, эти прилипчивые эпитеты преследовали меня на всем протяжении знакомства с книгой и немного отравляли удовольствие — поневоле я все пыталась понять, насколько они справедливы... Думаю, здравое зерно в этих циничных характеристиках присутствует, и, тем не менее, чтение не лишено определенного интереса.

Первое впечатление, которое производит этот текст — это ощущение безыскусности — ну, знаете, нечто типа наивного искусства, в котором эта самая наивность — это как раз и есть основное достоинство, за которое, в общем, произведение и стоит ценить...

Кстати, по сюжету героиня романа в течение какого-то времени проходит стажировку в литературном агентстве, так вот я думаю, что если бы ей принесли такую вот незамысловатую рукопись, больше похожую на дневник для чисто внутреннего пользования, с бесчисленными «сказал» вместо «ответил», «пробормотал», «удивился» и так далее, то она без колебаний отправила бы его в мусорное ведро.)

Со страниц романа действительность предстает перед нами, казалось бы, безо всякого приукрашивания и литературного переосмысления — в книге не сгущены краски, и герои изображены ничуть не более гротескными, чем они бывают в жизни. Действующие лица романа предельно среднестатистические — такие люди ходят по улицам среди нас, и обычно течение их жизни и поступки настолько непримечательны, что никому и в голову не придет столь подробно буквально протоколировать моменты их существования на бумаге .

И хотя, как я уже упоминала, в романе Салли Руни даже и близко не наблюдается какого-то минимального вкуса к использованию слов, но... Как ни странно, от подобного то ли естественного для автора, то ли сознательно выбранного минимализма в форме выражения то ценное, что все-таки присутствует в книге, смотрится на таком бесцветном фоне еще более отчетливо.

Итак, при ближайшем рассмотрении в тексте всплывают-таки некоторые достаточно любопытные находки — как в области формы, так и — в меньшей степени — в отношении вырисовывающегося сюжета и образов.

Что касается формы, то весьма любопытны наблюдения героини за своими эмоциями, за быстро промелькнувшими мыслями... Они очень оригинальны, метафоричны и, в общем, иногда больше похожи именно на наблюдения поэта, которым по сюжету как раз и является героиня.

Романтическую линию этой книги я бы расценила как похвально реалистичную. Предмет страсти главной героини — это такой вот не слишком интересный в общении, но зато внешне весьма привлекательный «парень постарше», из которого, как говорится, «слово клещами не вытянешь», но эта деталь как раз чрезвычайно способствует разгоранию страсти. Ибо при всей интеллектуальности ГГ и боязни показаться слабой ей, как любой девушке, хочется слышать, что она любима и что в ней нуждаются, но она этого очень долго не получает, что периодически ввергает ее в печаль. И ее избранник ведет так себя не со зла и не из вредности — ну, просто он «такой». К тому же он порой до конца не понимает, а чего именно от него ждут.

Скажу пару слов и о... подружке главной героини... Подружка героини описана ярко, живо, это личность харизматичная и героиня просто безостановочно поедает ее и ее интеллект глазами... Вот только непонятно, почему подружка периодически совершает какие-то недружественные поступки, а извиняется при этом всегда наша героиня...

И вообще, ГГ считает себя незаметной и бесцветной. Неприкольной интроверткой. Когда она описывает свои поступки, то видно, видно, что она часто находится в замешательстве по поводу того, куда ей встать, что сделать и что сказать, и она явно... от себя не кайфует. А вот своих друзей она всегда с удовольствием находит глазами и искренне восхищается, насколько они обаятельны почти безо всяких усилий — в общем, в романе она постоянно оказывается в положении созерцательницы.

И добавлю, что очень приятен для чтения и познавателен весь этот антураж — жизнь современных рефлексирующих интеллектуалов — литераторов, фотографов, актеров, будущих политологов, рассуждающих (правда, редко, но это даже хорошо) о проблемах современного европейского общества типа беженцев. Общества людей, в котором богатые совестливо стесняются казаться богатыми, а кое-кто из них искренне интересуется нелегкой жизнью работающих ради куска хлеба.

Скользнув глазами по завлекательной аннотации, я загорелась было прочитать эту книгу, но в какой-то момент чуть не обломалась...

А все дело в том, что у этой книги довольно долгая раскачка, когда повествование подробно идет исключительно о первом герое и, в общем, увязает в не такой уж примечательной семейной рутине, описанной с точки зрения отца семейства с двумя мальчиками-подростками… Я на полном серьезе раздумывала, а стоит ли мне продолжать чтение, потому что история грозила оказаться просто историей одной семьи. Причем, что самое главное, этот самый внутрисемейный мирок был прорисован не то чтобы особенно интересно.

И, честно говоря, как раз в этот момент мне пришло в голову, что уж о семейной рутине женщины -писатели пишут на порядок более интересно… Видит бог, мне приходилось читать триллеры, в которых не было практически ничего, кроме кормящих матерей, срыгиваний, детского питания и памперсов, но это было исполнено настолько интересно, с такими деталями, с таким мощным потоком сознания, а порой и с накалом страстей, что читалось на порядок более захватывающе, чем этот самый затянувшийся на шесть первых глав дневник папаши — например, роман Эллери Ллойд «Одним лайком меньше».

А еще мне пришло в голову, что сюжетный троп «Тайна моего мужа» Лиана Мориарти (смотри также «Последнее, что он сказал мне» Лауры Дейв, «Все, кроме правды» Джиллиан Макаллистер и многие другие), когда муж что-то скрывает от своей жены, а жена стремится сама во всем разобраться, часто реализуется более впечатляюще, чем обратная ситуация, то есть тайна жены .

Слава богу, дальше повествование сделалось чуть более разнообразным, возникла хоть какая-то динамика и обозначились другие сюжетные линии, так что появился какой-то смысл продолжать чтение.

Что еще меня напрягло в плане динамики, кроме упомянутого выше затяжного начала: читатель узнает практически про все противоборствующие действующие силы уже примерно через две трети романа от начала — на мой взгляд, как-то это рановато. Хотя кое-что автор для неожиданной развязки все-таки припас.

В целом стиль нового для меня писателя Харлана Кобена напомнил массовую типовую прорисовку характеров от генерирующего большое количество текстов в единицу времени Стивена Кинга — ну, это если еще исключить из текстов «короля ужасов» мистику и зловещие пугающие нотки. Хотя — нужно отдать ему должное — Харлан Кобен немного сдабривает повествование иронией и не очень банальными мужскими разговорами и рассуждениями «за жизнь» и не только.

Говоря о триллере, можно рассуждать о качестве самого текста, о степени напряженности повествования и о замысловатости интриги.

В этом романе достаточно интересен сам текст и сама история, а также не совсем банален вектор раскручивания тайны- то есть не вполне предсказуемо, в каком направлении раскрытия тайны движется повествование, что именно автор готов рассказать сразу, что пытается до поры до времени скрывать, но потом все же «раскалывается», а что старательно утаивает до самого конца. В результате всякая следующая итерация по достраиванию читателем возможных событий на основании уже известных фактов оказывается неверной, что позволяет сохранять интригу до конца.

Сама история, которая постепенно открывается читателю, крайне интересна и поучительна. Одна проблема: ее трудно хоть как-то коснуться в рецензии, при этом не проспойлерив...

В общем, в благородного вида особняке в Челси (Лондон) живет успешная семья из четырех человек. Отец предается полагающимся ему по статусу аристократическим удовольствиям, мать блистает как светская львица, дети ходят в престижные школы.

Проблемой становится то, что доверчивые простодушные родители настолько боятся показаться негостеприимными, что в ответ на формулировку «нам больше не к кому обратиться» попадают на крючок к манипуляторам, и в результате фактически «в заложниках» оказывается вся семья.

Автор ощутимо так проходится по риторике сторонников защиты окружающей среды, натуральных продуктов и отказа от благ цивилизации, показывая, что все это может быть просто частью демагогии нечистоплотных мошенников.

Некоторое отдаленное сходство роман имеет с книгой «Свободная комната» Дреды Сэй Митчелл — тоже старинный дом в Лондоне, попытка распутать тайну своего собственного прошлого и — лол! — выращивание растений «с секретами» в огородике во дворе дома.

А если мы отбросим в сторону часть событий, то эту историю можно истолковать еще и как историю одержимости одним человеком другим — одержимости, которая проходит все стадии от неосознанного желания быть рядом до готовности убить («так не доставайся же ты никому»).

В рецензиях на последнюю переведенную у нас книгу Донато Карризи читатели стройным хором голосов отмечают крайне интересную композицию из нескольких поначалу разрозненных сюжетных линий, которые постепенно смыкаются... Я не смогла остаться равнодушной к такой завлекаловке и... И в итоге не была разочарована.

Надо отдать Карризи должное: итальянский писатель играется с интригой просто виртуозно. Одни и те же события и декорации описываются на разных витках сюжета по несколько раз в разном приближении и с разных углов— поначалу читателю словно показываются расплывчатые очертания в неясной дымке, затем повествование устремляется в другом направлении, с тем чтобы позже вновь возвратиться в ту же точку уже с другой стороны....

Но, пожалуй, главное здесь то, что Карризи также не менее виртуозно играет и с эмоциями читателя, заставляя его то сопереживать, практически обливаясь слезами и проникаясь желанием мщения, то испытывать гнев и порицание...

Мы видим панораму формирования зла в человеке, и это показано не просто с точки зрения скучноватого схематичного рассказа психолога или профайлера серийного убийцы, а именно изнутри. Зла, замешанного на фобиях и на чувстве самосохранения. Зла, первоначально возникающего от стремления защититься.

Также в романе затронуты не слишком очевидные аспекты отношения родителей к своим детям.

Раздразненный постоянными загадками читатель, конечно, алчет объяснений,...

Однако Карризи в этой книге показал свою принадлежность к авторам, которые не «разжевывает» все до конца «для тех, кто не понял». Вот почему по крайней мере один момент из тайн прошлого, на который в книге был дан довольно толстый намек, лично для меня так и остался непроясненным... Точнее, эта деталь так и остается скрытой, скорее, не для читателя. а для одного из персонажей — как раз для того из них, для которого этот судьбоносный момент превратил всю оставшуюся жизнь в искупление трагедии.

Когда двое молодых людей, знающих друг друга со школьной скамьи, наконец, женятся и заводят детей, то ожидается, что это станет началом их долгого совместного пути рука об рука с общими маленькими семейными радостями...

Однако Джон Маррс в своем романе от 2013 года показывает нам, что так случается не всегда.

Как и заявлено в аннотации книги, в один прекрасный день у женщины пропадает муж, и с этого момента вся ее жизнь делится на «до» и «после».

Героиня буквально теряет почву под ногами и погружается в мир какого-то сюра, не в силах поверить, что все это в реальности происходит именно с ней.

Исчезновение супруга представляет для женщины неразрешимую загадку, ведь тот не оставил ей никаких подсказок. Возможно, в последнее время существование их семьи не было полностью безоблачным, однако такого поворота событий ничто не предвещало.

Идет время, и героиня проходит через разные стадии принятия исчезновения мужа. Она вынуждена продолжать жить и выполнять роль матери своих детей, поневоле внося в свое существование соответствующие коррективы.

Роман читается достаточно увлекательно, но при этом сложен для понимания и неоднозначен, его месседж не так просто интерпретировать в двух словах, и причина тому — довольно сложная прорисовка характера второго главного героя.

Этот персонаж, мягко говоря, не сильно комплексует перед аморальным поступками, но при этом типа как не является неким опереточным «законченным негодяем», какие иногда встречаются нам на страницах книг — автор вдумчиво посвящает читателя во все его мотивы, словно призывая сопереживать ему и «встать на его сторону». В своих поступках герой движим как минутными неконтролируемыми порывами, так и какими-то своими собственными представлениями о том, что хорошо и что плохо. При этом он анализирует поступки знакомых ему людей старшего поколения в браке и размышляет о возможным моделях поведения и о том, что является примером для подражания, а что, наоборот, должно быть наказано. И по сути такой вот персонаж, готовый без колебаний делать вывод о том, кто из окружающих его людей и в чем поступил неправильно и оправдывающий любые свои собственные поступки, представляет не меньшую опасность, чем нарисованный исключительно черной краской классический психопат.

В целом роман можно назвать чем-то вроде семейной драмы со скелетами в шкафу и с ощутимым криминальным элементом.

И добавлю в заключение, что фабула романа в какой-то момент напомнила мне фильм «Семьянин» (2000), в котором герой Николаса Кейджа с помощью мистического вмешательства получает возможность испытать себя на склонность к семейной рутине.

Как говорится, для поклонников романа «Последняя Миссис Пэриш».

В наш век женской эмансипации и феминизма по-прежнему существует институт брака, мужчины все так же зарабатывают в среднем больше женщин и после свадьбы могут попросить свою избранницу уйти с работы и целиком посвятить себя дому.

Что же будет происходить с супругами за высокими стенами этого самого супружеского дома, «за закрытой дверью»? При том, что внешняя сторона их брака для всех наблюдателей будет выглядеть безупречной?

Как оказывается, это не такая уж редкая тема для фантазирования современных писательниц — они в некотором роде соревнуются между собой в помещении героини в наиболее сложные и невыносимые условия зависимости от супруга.

Да, и вот еще что: довольно выигрышный прием — сделать тираничного мужа чертовски привлекательным, сравнимым по внешности с киноактером, а иногда еще и обладателем галантных манер, чтобы его счастливая избранница еще и была убеждена, что ей с ним несказанно повезло и что она вытянула «счастливый билет.»

И вот мы наблюдаем бесконечную дуэль жертвы со своим тюремщиком. Как морская вода постепенно обтесывает острые углы камешков, так со временем изобретательность узницы достигает совершенства.... Просто вынуждена достичь.

Со стороны мужа все происходящее — это приносящая много радости игра «кошки» со своей «мышкой». .. Правда, порой эта изобретательная «кошка» немного теряет контроль и уже и при знакомых отпускает двусмысленные намеки, приводящие «мышку» в ужас. Однако таким образом «кошка» заигрывает с опасностью, ведь кто-то из услышавших может обратить на эти двусмысленности внимание и проанализировать их.

...Конечно, стиль и слог романа нельзя назвать сколько бы то ни было изысканным, но детализация описаний по поводу того, кто куда подошел, на кого посмотрел, с каким выражением произнес тут или иную фразу весьма высока.

«Если рядом с тобой — чужой...»

Можно сказать, что в этой книге Франк Тилье меня удивил, продемонстрировав новую грань своего творчества.

Поначалу кажется, что автор знаменитых триллеров возвращается к достаточно любимой им теме «Квеста на выживание», столь очаровавшей меня когда-то в его «Головоломке» и использованной им также в качестве одного из элементов в «Луке, или Темном бессмертии», когда, подобно началу фильма «Пила», участники испытания приходят в себя в незнакомом месте и пытаются разгадать интерес к своей личности со стороны дьявольски изобретательного злоумышленника.

Взаимодействие героев, против своей воли помещенных в замкнутое пространство с крайне сомнительной перспективой выхода, неизбежно обостряет все возможные противоречия между персонажами — их поведение становится непредсказуемым и потому они оказываются неспособны противостоять постепенно надвигающимся опасностям стихии «единым фронтом».

Читатель же тем временем пребывает в довольно волнующем состоянии догадок о прошлом героев квеста и об их возможной связи друг с другом.

Однако есть в этом романе и нечто новое. Ссылаясь в эпиграфах каждой новой главы в числе прочего на столь любимые сердцу российского читателя приключенческие книги Жюля Верна, Джека Лондона и Марка Твена, автор романа рисует героическую эпопею выживания, рождающую ассоциации с дневниками практически обреченных на гибель прославленных полярных исследователей вроде Роберта Скотта и прочих экстремальных путешественников.

Однако Тилье не был бы самим собой, если бы не добавил ко вполне традиционной теме выживания в экстремальных условиях ощутимую щепотку взаимодействия с трупами и прочие леденящие душу многозначительно-зловещие детали антуража.

Ну, а дальше следует неизбежная развязка, где, по традиции, все перевернуто с ног на голову, оказывается мистификацией и т.д.

Интерес к этой книге возник у меня в основном в связи с фамилией «Пелевин». В 2021 году, когда имя автора получило известность в связи с Нацбестом, меня заинтересовало, что в отечественной литературе имеется еще один Пелевин, причем тоже уже достаточно титулованный.

В Покрове-17 автор с некой долей остроумия не мог пройти мимо этого совпадения.

Вот что говорится из 1993 года:

«В последние годы стали модными разнообразные квазирелигиозные течения, отрицающие бытие, приобрел популярность буддизм и особенно дзэн, Гребенщиков распевает мантры, книжные полки завалены Кастанедой… Появился недавно, к слову, еще один модный русский писатель, вдохновляющийся буддизмом и Кастанедой, забыл его фамилию, но не суть.»

Я начала читать этот роман, практически ничего не зная про содержание книги... На мой взгляд, это вообще самое интересное в процессе чтения — постепенно погружаться в повествование, прислушиваясь к своим личным ассоциациям и находиться во власти своих ожиданий, как могут развиваться дальше события.

Лично мои ассоциации в начале чтения были такие: смесь фильма «Черный город» (2010), рассказа Лавкрафта о довольно благополучном городе без возможности выезда из него (запамятовала название), сериала «Сосны», романа из серии про доктора Кто «Аномальный источник» и скорее всего, какого-нибудь старого эпизода Х-файлс об аномалиях в окрестностях засекреченного объекта.

Дальше у меня возникло впечатление, что сюжет развивается по схеме «Алисы в стране чудес» или в стиле «Понедельник начинается в субботу». То есть имеется некий «попаданец», а остальные ему более или менее терпеливо рассказывают, что да как у них устроено.

Надо признать, что композиционное построение романа очень удачно. И поэтому то, как постепенно открывается для главного героя (и для читателя) действительность — это важная фича, и здесь спойлерить ни в коем случае нельзя.

Отмечу только, что события разворачиваются «в смутные времена» постсоветской действительности — осенью 1993 года. Ельцинская эпоха с ее визитной карточкой — телекомпанией ВИД — предстает как нечто демоническое:

«Я подхожу к телевизору, чтобы щелкнуть выключателем, и экран вдруг погружается в темноту, из нее вырастает белая полоса, а по ней катится маленький шарик. Подпрыгивает и падает в черную бездну.

И опять эта бледная нечеловеческая голова с наростом на макушке, приглушенные фанфары и голос:

— Телекомпания «ВИД» представляет.»

Нарисовал тут автор и себя самого в виде пятилетнего в 1993 году мальчика Саши.

Идея, язык, композиция — все в тексте на высоте, в том числе и какие-то нечастые отступления с рассуждениями на общие метафизические темы (именно они нередко служат проверкой текста на вшивость, лакмусовой бумажкой «качества» повествования).

И если обычно мы читаем фантастику как некую более или менее логичную сказочку (нам бы, конечно, хотелось, чтобы логики там было побольше), то здесь фантастическое в тексте типа как не само по себе — то есть вся эта движуха не ради самой движухи — а проистекает типа как от некой идеи.

Наверное, главная изюминка этого в чем-то остроумного романа в том, что сочленениями, скрепляющими звеньями отдельных глав, служат здесь имена героев — в одних текстовых фрагментах они упоминаются в качестве эпизодических персонажей, в то время как в других мы узнаем их подробную историю.

В итоге получается довольно занятная книжка из серии «а что, и так тоже можно написать роман?»

Рассматривается несколько актуальных для современной жизни тем.

К примеру, тема того, что с появлением сотовой связи географическое положение абонента стало условностью и, в общем, любые слова человека о том, где он сейчас находится, стоит безоговорочно принимать на веру.

Поскольку в мире присутствуют как густонаселенные интернетизированные мегаполисы, так и огромные площади, самодостаточно существующие по законам давно ушедших времен, то возникает вопрос: можно ли так сильно оторваться от очагов цивилизации, что мир просто-напросто надолго забудет о твоем существовании?

В первом фрагменте под названием «Голоса» мотив того, что герой поневоле вынужден разбираться в социальных связях другого человека, вызвал у меня ассоциации с ситуацией, когда один человек открывает чужой почтовый ящик и пытается разобраться во входящих письмах, а в литературе один из самых ярких примеров, пришедших мне на ум — это «Текст» Глуховского.

Фрагмент «Розалия» вызвал в памяти строки: «В гости к богу не бывает опозданий».(С)

Про некоторого вымышленного писателя рассказывается, что тот использует в своих произведениях пережитые им самим случаи из реала. Соответственно один из поклонников творчества автора хочет во что бы то ни стало проникнуть в сознание писателя и таким образом сделаться его будущем персонажем — он признается, что его собственный реал слишком скучен... Но и сам автор романа «Слава» разговаривает со своими героями, которые пытаются вмешаться в повествование — вспомним, что этот же мотив эксплуатировался, к примеру, в Жизнь как роман» Гийома Мюссо.

В теме двойников, давно и плотно интересующей писателей, используется мотив конкурса двойников и работа в качестве двойника.

Для постмодернизма, в котором творит Кельман, вообще характерна некоторая вторичность используемых идей и даже некоторый стеб над идеями — узнаваемость и знакомость идей для читателя, в общем, одно из условий создания произведений в этом жанре, и стоит признать, что в этом плане автору все удалось.

Как это обычно и происходит с романами Набокова, в берлинском романе «КДВ» нам встречаются килограммы забавных изысканных любований моментами повседневной жизни человека, особенно в области засыпания и в области отношений человека с предметами и предметов с людьми.

Свои архисложно построенные предложения Набоков делает тщательно выверенными и ритмичными, что существенно облегчает чтение.

И вот на фоне всей этой стилистической изысканности сюжет романа кажется чем-то второстепенным, мысли и действия героев скорее выглядят искусственными вставками в описание того, кто сидел за столом, как выглядела еда, с каким выражением лица шел прохожий и что было надето на той или иной эпизодически промелькнувшей женщине.

И размышляешь поневоле, а что изменилось бы в романе оттого, если бы, к примеру, на ночном столике между супружескими кроватями «раскорякой сидела» бы не «долголягая кукла» в виде «негра во фраке», а какая-то другая?

Что же касается психологии, то нужно отдать Владимиру Владимировичу должное: к примеру, он очень верно замечает, что когда в жизни женщины появляется новый мужчина, то доселе столь привычный супруг вдруг делается совершенно нелогичным и невесть откуда взявшимся персонажем из другого мира.

Сдается мне, что симпатии автора из всей этой троицы прежде всего принадлежат шумному и деятельному Драйеру (то есть «королю»), о котором говорится, что тот «всегда боялся упустить что-нибудь любопытное» и про идеи и мотивы которого в романе всегда рассказывается с особенным удовольствием.

С «Кандидом» у меня произошла следующая история: некоторое время назад один приятель предложил мне перечитать параллельно с ним этот текст Вольтера, добавив, что смутно помнит, как много лет назад — в юности — идентифицировал себя с Кандидом в его странствиях.

Едва начав читать, я была немало удивлена, обнаружив, что, на самом деле, знаменитый Кандид — это вовсе не персонаж, руководствующийся в своих действиями некой логикой, проистекающей из особенностей его личности... О нет, Кандид — это лишь пассивное дополнение к весьма своеобразному тексту — остроумной сатирической и философской выдумке, изложенной в виде совершенно неправдоподобного сюжета, в котором невозможно предсказать, что произойдет в каждый следующий момент.

Судя по всему, Кандид сделался в литературе архетипическим образом некого легковерного. Параллельно с этой книгой я перечитывала «Дептфордскую трилогию» канадского писателя Робертсона Дэвиса, и во втором романе трилогии под названием «Мантикора» (1972) я увидела такой обмен репликами между главным героем Дэвидом и его психотерапевтом:

«- Доктор фон Галлер: Вы когда-нибудь читали вольтеровского «Кандида»?

Я: Об этом меня и Нопвуд спрашивал. Я не читал, и он сказал мне, что Кандид был простачком, верил всему, что ему говорили..»

А еще через несколько месяцев в романе Арчибальд Кронин — Юные годы (1944) мне встретился следующий фрагмент:

«- Но ничего не поделаешь: приходится мириться с разочарованием, в этом состоит жизнь. Кстати, ты читал «Кандида»?

— Нет, сэр.

— Надо будет дать тебе эту книжку. Она поможет тебе понять, что всеблагое провидение устраивает все к лучшему.»

Вот почему фраза «Читал ли ты Кандида?» сделалась для меня чем-то вроде загадочной фразы «Любите ли вы Брамса?»

Но вернемся к роману.

Этот роман 1758 года примечателен тем, что Вольтер описывает в нем современную ему эпоху — то есть время, когда человечество было еще таким молодым ... К примеру, США существовали тогда только в виде разрозненных европейских колоний.

Люди тогда не знали и не могли предсказать, какие именно современные им темы для обсуждения и проблемы неожиданно станут в будущем очень злободневными, а какие, наоборот, не получат своего продолжения. И, пожалуй, именно этим роман особенно интересен.

Конечно, Вольтер — чрезвычайно остроумный человек, и многое в его тексте написано с такой иронией и сарказмом, что очень часто я просто не могла удержаться от смеха.

Я не буду комментировать художественные достоинства этого текста- конечно, ценность этого романа состоит вовсе не в его литературном стиле.

Я не знакома с другими произведениями Вольтера, но «Кандид» стал для меня образчиком вопиющей махровой графомании довольно умного человека... Да что там говорить, судя по отзывам современников — прямо-таки одного из умнейших людей своей эпохи.

Так, дышим глубже и успокаиваемся... А теперь задумаемся, что остается в сухом остатке, когда страсти от прочтения немного улеглись?

В середине романа приведен текст рецензии издательства на присланную рукопись вымышленной повести, и сдается мне, что в этом эпизоде — казалось бы, не столь важном для развития интриги — как раз и содержится разгадка. К примеру, там упомянуто имя Вирджинии Вульф , и я думаю, что без ее влияния на авторский стиль — впрочем, возможно, что не только ее одной — в книге не обошлось.

Конечно, мир литературы необъятен, но тем не менее, поначалу я была изумлена, что до сих пор незнакома со столь значительным автором с собственной яркой манерой выражаться. Меня мучил вопрос, является ли он нашим современником и написал стилизацию под тридцатые годы или же он и сам принадлежит тому времени. Пожалуй, писательская манера Макьюэна одновременно и достаточно самобытна, и вбирает в себя из предшествующей литературы все то, что отвечает его вкусам и подходит для осуществления его художественной задачи.

В первой части романа автор предоставляет читателю возможность обстоятельно, под разными углами разглядывать довольно статичную систему, в которой герои сплетены между собой замысловатым образом, словно атомы в модели сложной молекулы. Макьюэн мастерски описывает картины природы и интерьеров дома Толлисов, точнее — интерьер разных помещений дома в разном освещении, от утренних лучей солнца до поры, когда комнаты окрашены медовостью, охряностью заката, а затем на ближайшую округу спускается ночь, разом делая окружающее дом пространство жутковатым и таящим опасность...

Первая часть воистину полна надежд и желаний, герои молоды и уверены, что впереди у них еще много лет, когда они будут находиться в хорошей физической форме и наслаждаться жизнью, и еще много вечеров, когда они будут вот так же беседовать, сидя у бассейна с бокалом джина...

Но так ли это важно, думаем мы, когда в третьей части описывается закат на сей раз уже самой жизни, и невольно закрадывается мысль о том, а не все ли равно, как закончилась та или иная история, ведь через 65 лет все, даже самые счастливые люди, давно состарятся, перебравшись в инвалидное кресло, или и вовсе умрут.

Достаточно динамичный триллер с немного обескураживающими рассуждениями о психиатрии от автора, пишущего, мягко говоря, безо всяких стилистических изысков.

Насколько я поняла из авторского предисловия, писательница решила поразмышлять и пофантазировать на тему возможных продолжений реальных резонансных преступлений из прошлого.

Я бы сказала, что по стилю написано более или менее бойко, но при этом довольно плоско. К примеру, поначалу постоянно идут какие-то квази-глубокомысленные рассуждения на тему того, что, мол,

- тайны скрывать вредно для психического здоровья :)

- и что каждый непременно стремится «стать частью чего-то большего» и таким образом получить успокоение.

В течение нескольких первых глав, когда только автор пытается заинтриговать, посадив читателя на своего рода крючок интереса, но при этом тщательно следит за тем, чтобы, ни дай бог, не рассказать раньше времени ничего «лишнего» , текст изобилует повторами одних и тех же не слишком впечатляющих деталей, про которые несколько раз говорится ровно в одних и тех же выражениях.

Мотивы героев прямолинейны и примитивны:

- мужчина начинает вожделеть настойчиво соблазняющую его женщину и борется со своими желаниями;

- женщина спасается от тревожных мыслей в рутине бытовых дел;

- по пятницами люди отправляются выпить, чтобы расслабиться перед уикендом, который полагается проводить с семьей;

- каждый на своем рабочем месте во что бы то ни стало стремится самоутвердиться и проявить себя лучшим образом, а также рьяно заботится о сохранении своей репутации —

и про все это говорится настолько подробно, серьезно и многословно, как будто это — нечто оригинальное и читатель слышит про это не в сотый раз в жизни, а в первый.

Но потом, когда завязка остается, наконец, позади, то начинается этап читательской охоты на подсказки и намеки, оставленные автором в тексте, и тогда становится чуть-чуть повеселее:)

В свое время на «Щегла» я наткнулась случайно, прочесывая Интернет в поисках какого-нибудь годного арт-детектива — в одной из статей именно роман Донны Тартт был назван первым в списке самых рекомендуемых книг этого жанра.

В моем случае это была аудиокнига — формат, когда чтец становится чем-то вроде твоего личного друга. Воссоздавая виртуальную реальность вымышленного мира, чтец постепенно приучает слушателя двигаться в унисон со всеми переливами и интонациями своего голоса. Он читает текст лично для тебя в твоем маленьком мирке и, несомненно, разделяет вместе с тобой все твои восторги.

С аудиокнигой чтение продвигается быстро, но многие детали не так врезаются в память и воспринимаются более поверхностно, поскольку ты не касаешься их глазами.

Несомненно, русскому «Щеглу» повезло с переводчицей. У меня есть идея, что стиль перевода порой может оказаться даже лучше и трогательней, чем оригинал, ведь переводчица мыслит именно привычными категориями нашего с вами родного языка и архетипическими клише прочитанными ею самой книг. Общеизвестно, что переводчица Анастасия Завозова «влюбилась» в предыдущий роман Донны Тартт и решила, что если будет существовать хотя бы 1 процент вероятности того, что ей разрешат перевести новый роман этого автора, которого фанаты терпеливо ожидали десять лет, то она это сделает... И, как мы уже теперь знаем, ей это удалось!

Во второй раз я перечитывала «Щегла» одновременно с моим американским другом и, порой пытаясь с ним что-то обсудить, нередко обнаруживала, что в англоязычном первоисточнике все вовсе не так впечатляюще.

...Итак, мы впервые встречаем главного героя Тео, когда в Амстердаме он видит во сне отражение своей мамы в зеркале в той потусторонней метафизической реальности, «где времени не существовало или, точнее, оно существовало сразу в нескольких направлениях... » как на картинах де Кирико ... Дальше это мгновение словно длится очень долго, а мы тем временем ретроспективно отправляемся на многие годы назад.

У меня немедленно возникло огромное количество чувств и ассоциаций при чтении книги.

К этому располагали, например, такие заигрывающие с читателем мотивы, когда подросток боится разоблачения своих мелких шалостей или навязчиво размышляет о случайных прохожих — ну, скажите на милость, кому из нас подобное не свойственно?

Признаюсь, что вне зависимости от возможных рассуждений по поводу смысла сюжетной линии меня очаровал сам текст романа, переливающийся оттенками, деталями и с вечно меняющимися точками зрения — рассказчик то забегает вперед, проявляя осведомленность о событиях будущего, то ретроспективно повествует о делах давно минувших дней, то вновь возвращается в текущую точку сюжета, — мне просто нравилось смотреть на текст, вчитываться и изумляться возникающим внутри меня ответным чувствам.

Что касается этих самых деталей — ну, лол, вообще своих персонажей Донна Таррт нередко характеризует с помощью перечисления того, как тот одевается, какую туалетную воду использует, какие блюда в ресторане заказывает.

Я бы назвала поток сознания главного героя мощнейшим...Причем основная часть промелькнувших в его голове мыслей оказываются тупиковыми и не получают дальнейшего развития.

Тео выстраивает в своей голове целый пласт рассуждений о некоторой возможной альтернативной картине событий, которая, кажется, скрытно живет своей жизнью где-то на задворках сознания героя, пока тот учится на своих курсах и работает с Хобби в мастерской.

Кроме переживаний героя по поводу текущих событий мне встретилось несколько нетривиальных мыслей по поводу всей тщеты человеческой жизни и вселенской усталости.

Из большого абзаца с перечислением того, чем люди обычно так настойчиво занимаются в течение жизни, я приведу всего несколько слов:

«и все это просто чтобы забыть, где мы, кто мы есть.

Я увидела в этом сильнейшем пассаже упоминание о экзистенциальном страхе смерти, о котором человек обычно старается не думать, и о вечном вопросе о смысле жизни :)

Автор сделала довольно изящное утверждение на всегда модную тему о о тщетности и бренности бытия и в то же время — элегантный пинок в сторону современного общества потребления.

Наверное, без критиков писателям жилось бы очень скучно, критик служит неким катализатором литературного процесса или, возможно, даже его лакмусовой бумажкой. (Офф: правда, нынче во времена сетературы и любительских рецензий критик нередко совпадает с читателем или... с другм писателем:).) В свою очередь писатели не упускают возможности как бы мимоходом вложить в уста своих персонажей некую нелицеприятную двусмыслицу в сторону тех самых пресловутых литературных критиков, от чьей реакции они так зависят. Вот что мы читаем в романе Элен Макклой:

«Критик — это человек, который так впечатляюще оправдывает свои симпатии и антипатии, что непрофессионал думает, будто он размышляет и исследует... Критик — это больной человек, потому что он — литератор, но живет разрушением литературы. В книжном мире агрессию называют критикой и за нее платят деньги... Разлагая книгу на части, критик убивает ее прежде, чем рассмотрит в микроскоп. «

New York, New York... Офисы в Манхеттене и загородные дома в Коннектикуте, пятидесятые годы, упоминания о совсем недавней войне, издательский бизнес…

Повествование разворачивается так, что в каждой новой сцене — новое измерение, и все оказывается совсем не так, как кажется. Важное становится малозначительным, а на первый план выходит нечто совершенно иное. С замиранием сердца — и с удовольствием- ждешь, куда же заведет нас тщательно выверенная задумка автора?

Если понимать под детективом привычные образцы построения сюжета типа Агаты Кристи или однообразные слаженные действия команд бравых копов по телеку, то в данном случае криминал тут довольно нестандартный — он лишь добавляет изюминку к и без того запутанной интриге. Внешне ничем не примечательные разговоры приобретают зловещий оттенок, если напряженно пытаешься угадать, кто — тот самый злодей, который скрывается под личиной благопристойности, хладнокровно намечая для себя очередную жертву.

Трудно поверить, что автор — женщина — написано в традиционной бойкой суховатой американской манере, когда нет излишней психологической и эмоциональной углубленности, но при этом присутствует этакий циничный налет знания жизни и ее экономической составляющей, и, повторюсь, много занимательных деталей жизни литературного мира, которые знакомы автору «как свои пять пальцев».

Как раскрутить книгу? (В середине двадцатого века речь, конечно, шла только о печатных тиражах и о классической тройке “писатель — агент — издатель») . Любую ли книгу можно раскрутить? Чем должны обладать книга, чтобы стать бестселлером? Отражается ли в тексте книги личность и биография автора?

Ко всем этим вопросам в книге возвращаются иного раз под разными — и что особенно приятно, парадоксальными — углами зрения.

«Потому издательское дело и попахивает спекуляцией, что нет точного критерия. С самого начала рукопись оценивается субъективно в зависимости от вкусов и капризов издателей. можно рассчитать литературный успех, но коммерческий — никогда. У высоколобых хотя бы есть литературная мода. У публики нет и этого.»

Роман нельзя считать чисто американским, он хорошо читается, что называется, “по обе стороны Атлантики» и содержит отсылки, к примеру, к песне о Роланде, лорду Байрону и к писательской судьбе Пруста и Стивенсона.

Кстати, одного персонажа в этом романе сравнивают с Каспаром Хаузером (нюрнбергским дитя). Действительно, в середине ХХ века человечество еще помнило Каспара Хаузера, это было важной метафорой для него. Сейчас в мире такой переизбыток информации, что на этом фоне история и образ Каспара Хаузера давно лишились особой выразительности.

Элен Макклой, словно розочку на торте, венчает свой роман детективной разгадкой, спрятанной не где-нибудь, а... в литературной цитате английского классика, известной лишь образованным людям. И мотив преступления обусловлен не чем-нибудь, а особенностями литературного процессса — о, это чрезвычайно изысканный литературный замысел, на мой взгляд!

И хотя один из персонажей ворчливо говорит про написание детективов:

«Детектив может написать любой человек. Это такая же работа, как у слесаря или плотника. Я всегда считал, что авторам детективов надо платить жалованье, а не гонорары.»

- тем не менее, перефразируя известный мем Николая Озерова о футболе, замечу, что «такие детективы нам нужны»:)

Создалось впечатление, что это реально какой-то современный стеб на известную книжку Сэллинджера — смысловая нагрузка которой, кстати замечу, для современного читателя имхо очень сильно преувеличена.

Если выбросить из текста «Тихони» линию с учителем углубленного английского Биллом, который советует ГГ прочитать книги с претенциозными названиями, время от времени сопровождая свои рекомендации многозначительными фразами типа «эту книгу нужно читать, не впитывая, ее как губка, а пропускать через себя, то есть быть фильтром», да еще и выбросить небольшой процент довольно недалеких рассуждений о музыке, то от текста останется крайне косноязычный костяк, больше смахивающий на переписку экзальтированных, но при этом недалеких девочек-подростков вконтакте по типу: «А он тогда ей сказал... А она ему на это ответила...»

Что в книге действительно смотрится сейчас более или менее прикольно и лампово, так это то, что в ней запечатлена ушедщая реальность до-интернетной эпохи сезона 1991-1992 годов, поэтому присутствуют коллективные семейные вечерние ТВ-просмотры, во время которых в основном и происходило общение внутри семьи.

Несомненно, взросление, мужание, переход из состояния детства к постепенному пониманию установок из будущей студенческой, а затем и взрослой жизни, к осознанию своей роли в тусовках друзей — это довольно интересный процесс (в основном, правда, интересен он для специально обученных людей типа подростковых психологов). Но писать о нем, без прикрас имитируя подростковые записи в дневнике, причем подростка — ну, ОК, довольно тонкокожего и «даже» наблюдающегося у психолога, но в целом ничего примечательного из себя не представляющего и в основном созерцающего жизнь других, уж точно ничем не примечательных ребят постарше — ну, это довольно спорный способ внести свой вклад в мировую литературу со стороны автора книги.

Понимаю, что такой непритязательный стиль сейчас довольно моден — тут можно вспомнить как минимум более позднюю книгу «Разговоры с друзьями» (2017) Салли Руни.

На весь роман с натяжкой найдется примерно с десяток более или менее любопытных высказываний, да и в них вымышленный автор текста словно пробирается в темноте наугад, не вполне понимая, ни как выразить свои несмелые плохо оформленные мысли, ни как вообще складывать в текст слова, и ничего умилительного в этом, уж поверьте, нет.

И, повторюсь, один такой косноязычный подросток, пытающийся рассуждать о чем-то, доступном его пониманию, с переменным успехом, в американской литературе уже был, и звали его Холден Колфилд. Однако то, что более или менее серьезно воспринималось в литературе 50 лет назад от года написания книги — то есть от 1999 — сейчас смотрится откровенным стебом.

Иногда не чувствуешь в себе достаточно энергии и запала для того, чтобы шерстить свой увесистый вишлист для подбора новой книги, и в этом случае, не мудрствуя лукаво, просто берешься за очередной роман в понравившейся детективной серии. Именно такой алгоритм привел меня ко второй книге Андреаса Грубера из серии детективов о Мартене С. Снейдере.

Честно говоря, о своем выборе я не пожалела ни разу. Вторая книга серии пожалуй что оказалась чуть ли не интереснее первой.

У Грубера мне нравится абсолютно все. Здесь вам и милые сердцу читателя сюжетные тропы — со злоумышленником оказываются связаны люди, которых не подозреваешь; когда все казалось бы уже закончено, обнаруживается неожиданное продолжение, — и замысловатая интрига, по своей запутанности немного напоминающая «Подсказчика» Донато Карризи, но ни в пример более динамичная, и полное отсутствие затянутости при том, что герои успевают побывать во множестве домов людей разного художественного вкуса и достатка, в ночном клубе для клиентов с непростыми секс-запросами, в самолете и в вертолете, посидеть в засаде на улице в темноте, не говоря уже о книжном магазине. А еще покопаться в чужих интернет-переписках в попытке идентифицировать скрывающихся под никами злоумышленников, в которых еще не вполне понятно, кто кого «разводит».

Как и в первой книге, автор опять пишет от имени женщин, и опять потоки сознания этих двух образцовых девочек вполне себе няшные — никаких тебе время от времени проваливающихся в бездну депрессии брутальных мужиков, бегающих за каждой юбкой и неравнодушных к алкоголю.

Впрочем, как минимум один колоритный персонаж среди следаков все-таки имеется — и еще какой! И зовут его — ни много ни мало Мартен С.Снейдер.

«Снейдер зажал под мышкой материалы... и вышел через вертящуюся дверь из здания БКА. В спешке он забыл запереть свой кабинет, но это было сейчас не важно. Главное – у него с собой оружие, удостоверение, диктофон, травка и упаковка сильного обезболивающего.»

У Снейдера имеются свои маленькие секреты:

»- Мы много говорим на личные темы. Она знает обо мне кое-что такое, чего не знает больше никто.

– Что вас не интересуют женщины, ваше второе имя Сомерсет, вы прячете ключ от дома в лампе, в действительности имеете водительские права и любите собак?

– Примерно так.»

А когда вы прочитаете эту книгу до конца, вы поймете, что среди команды стражей правопорядка вообще было много кого интересного. А уж про колорит представителей лагеря злодеев я и не говорю. :)

В том, что Дэн Браун очень вдумчиво относится к Испании, где он в свое время в течение года изучал историю искусств, я убедилась, еще читая «Цифровую крепость». На сей раз местом действия вновь становится страна Сервантеса с ее католической церковью, монархией и с уникальными строениями Гауди и Музеем Гуггенхейма в Бильбао.

Стиль Дэна Брауна довольно специфичен — это своего рода визитная карточка автора — и проистекает в первую очередь от его скрупулезного исследования той информации, которая на данный момент занимает писателя.

И я бы сказала, что в «Происхождении» особенно рельефно проявились все композиционно-стилистические недостатки Брауна (переписывание информации из справочников, крайне мало художественности), но при этом сведены к минимуму те достоинства, которые оправдывали бы недостатки — а именно сведена к минимуму увлекательность повествования.

Браун проговаривает все в явном виде- никаких тебе полутонов и полунамеков — он словно хочет знать наверняка, что даже самый тормознутый читатель все понял. В этом плане его книги в чем-то напоминают научно-популярные фильмы ВВС.

Кстати, в чисто познавательном плане для меня оказалось очень интересным упоминание эксперимента Миллера — Юри. Да и создание персонажа-ИИ с неизбежным, как оказалось, затрагиванием морально -этических проблем заслуживает безусловной похвалы.

Дэн Браун уникален и неподражаем не только по своему стилю, но и в своем протагонисте.

Признаюсь, для меня было довольно волнительно после долгого перерыва вновь столкнуться с главным героем серии — профессором Робертом Лэнгдоном (фактически альтер-эго писателя — «тот, кем я мог бы стать, но не стал») — он по-прежнему весь такой умеренный и бесцветный по характеру и сдержанный по поведению в сравнении с ярко-выраженными гипертрофированными образами других персонажей — впрочем, нельзя отрицать, что Лэнгдон — интеллигентен и ироничен. Профессор непрерывно находится в позиции наблюдателя, изумляющегося всему происходящему.

Впрочем, нередко волею судьбы и по стечению обстоятельств Лэнгдон играет роль спускового крючка в цепочке событий. И стоит восхититься, как все-таки автору удается сконструировать сюжет, чтобы такой, мягко говоря, не супер-мачо оказался в центре событий. Раз за разом Браун втягивает своего героя-интеллектуала в последовательность передряг и заставляет того балансировать на пределе умственных (реже — физических) способностей, решая одну за другой задачки на эрудицию, используя свою начитанность и богатые ассоциации, при этом читателя Браун великодушно помешает в неисчерпаемые мозги Лэнгдона.

В заключение подчеркну, что считаю Брауна корифеем — и, возможно, родоначальником- своего жанра -смеси интеллектуального детектива, романа-загадки и триллера, и потому, несмотря на, возможно, не слишком «навороченную» триллерную составляющую «Происхождения» , оцениваю эту книгу достаточно высоко- в какой-то степени «за прошлые заслуги».

Наверное, стоит иногда почитать вот такие тексты — струящиеся и расплывчатые, безо всякой «триллерности», скрытого смысла и всюду расставленных загадок. С совсем другим уровнем смысла, с ненавязчивыми парадоксальными ни к чему не обязывающими наблюдениями.

Немного абсурда, немного юмора на грани стеба, немного чисто практических опасений пассажира... Примеривая на себя роль пассажира поезда, героиня всякий раз отважно погружается в какую-то хорошо отлаженную систему со своими не вполне понятными человеку извне законами, и потому вынуждена жадно ловить каждое слово тех, кто знает больше нее — проводников, билетеров в кассах, своих случайных попутчиков...

Поначалу меня даже настораживало, что такого рода внешне совершенно европейский текст написан японкой — мне все чудилось, что ему не достает какой- то созвучности традициям европейской литературы, которая многим авторам достается совсем легко прямо-таки на генетическом уровне, но потом успокоилась: я выяснила, что Ёко Тавада надолго «осела» в многонациональном Берлине (в интервью с нашим соотечественником она даже назвала Берлин ни много ни мало «очень русским городом»), так что погружение в среду немецкого языка и в немецкую культуру устойчиво поместило ее на позиции этакого «гражданина мира».

Первая глава, благодаря своему сложному нелогичному маршруту, вообще вызвала у меня ассоциации с неким road movie. Но потом представления о тексте оформились в нечто со слоганами «Движение — все, а цель — ничто» и «Разговоры под стук колес».

Уже на первой главе мне вспомнился Кафка, и, как потом оказалось, я не ошиблась: на всю жизнь он стал любимым писателем Ёко Тавада... А еще из интервью с Павлом Соколовым ожидаемо выяснилось, что писательница любит все абстрактное и нереалистичное.

В разговорах с попутчиками в размышлениях о том, как ей следует поступить в каждой конкретной ситуации, героиня постоянно балансирует между чем-то очень разумным и практическим и чем-то, наоборот, совершенно безрассудным.

Какие-то нелепые неожиданные события или диалоги заставляют ее время от времени вырываться из своего мирка и задумываться о каких-то вещах, которые прежде никогда не приходили в голову.

Кроме обрывков каких-то смутных видений (читай — «глюков»), когда нельзя с точностью сказать, происходило ли увиденное во сне, наяву или несколько часов назад на вечернем сеансе в кинотеатре, мне очень понравилась писательская манера обыгрывать привычные выражения... Иногда героиня что-то бормочет, и тут же сама себя обрывает и переспрашивает, сосредоточиваясь теперь уже именно на самой фразе, на ее звучании и на ее уже немного позабытом буквальном смысле.

Если воспринимать все происходящее в книге буквально — хотя мне все-таки кажется, что на самом деле книга совсем не о пассажирах и не о поездах, — то можно сказать, что Ёко Тавада воспела романтику ж/д путешествий, и в общем, это очень актуальная книга для жителей России с ее километрами железных дорог.

Конечно, в России своя собственная мощная традиция переосмысления железнодорожных и прочих путешествий, включая «Долго ль мне гулять на свете То в коляске, то верхом, То в кибитке, то в карете, То в телеге, то пешком?» А. Пушкина и «Наша жизнь — это зал ожидания» Б. Окуджавы.

Но Ёко Тавада привнесла свою собственную весомую и звучную ноту в современное переосмысление этой темы, и ее книга имеет все предпосылки, чтобы заслуженно стать культовой.

Есть у Стинга такая песня — Englishman in New York , а у нас тут — EnglishWoman in Paris. Которая пытается «Увидеть Париж и не умереть».

«Здесь так тихо и темно, даже не верится, что я в том же суматошном городе, который проезжала сегодня днем: все эти яркие огни, народ, люди, выходящие из баров и ресторанов. Я вспоминаю район вокруг того огромного собора на холме, «Сакре-Кёр», под которым я проезжала всего двадцать минут назад...»

Эта книга очаровала меня как погружением в мир Парижа, так и построением, в котором автор шаг за шагом приоткрывает картину того, что произошло как в прошлом, так и в недавнем настоящем, и все эти концентрические круги повествования с точки зрения разных персонажей постепенно перекрывают друг друга, и тогда в точках пересечения что-то постепенно проясняется.

Мы постигаем саму сущность Парижа с точки зрения неискушенной неофитки, жадно глядящей на окружающее наивными глазами — на магазины, кафе, рестораны, boulangerie, на изысканно женщин —на «парижанок до мозга костей», как кажется ГГ. Мы узнаем сконцентрированную во французских поговорках с необычным «манерным» для русского уха прононсом саму ментальность, саму вековую мудрость народа.

«Было очень жарко. У нас, у французов, есть выражение soleil de plomb, означающее, что солнце так же тяжело выносить, как таскать свинец».

Многоквартирный дом, где происходит действие, представляет собой бывший особняк с не вполне обычным строением — с оградой, внутренним двориком с садом, фонтаном, статуями, с подвалом, чердаком, но, самое главное — со скрытыми от непосвященных потайным ходом и покоями для прислуги. Откуда можно подглядывать за квартирами жильцов через «глазки».

«Там есть дыра в стене, чуть выше моего роста. Я отступаю назад и рассматриваю ее. Она хитро спрятана, а диван выдвинут перед ней, так что если внимательно не присмотреться, то можно вообще ее не заметить. Но я думаю, что это дверь.»

"– Там есть еще и кухонный лифт, – выпалила я. – Он мне больше всего нравится... Остался с тех времен, когда дом был hôtel particulier – он принадлежал какой-то графине или что-то в этом роде, а внизу, в подвале была кухня. Они отправляли еду и питье наверх, а вниз спускали белье.»

Как и в более раннем романе Люси Фоли — «Охотничьем доме», здесь используется полифония голосов. И таким образом постепенно вырисовывается не только общая картина, но и каждый из образов. И команда чтиц из аудиопроекта создает галерею женских характеров, таких невыразимо французских (конечно, исключая ГГ — англичанку).

Начнем с формы произведения, оставив интерпретацию содержания этого скандального для своего времени романа, так сказать, «на закуску».

Итак, по своей стилистике это совершено мастерски написанная книга. Даже читатель с не слишком развитым воображением увидит каждую описанную сцену в мельчайших деталях. Автор виртуозно владеет словом и выбирает выражения с большим вкусом, он не впадает ни в усложненность, ни в излишнюю упрощенность. Его стиль полностью соответствует своему времени — начало 80-х годов ХХ века, отдавая при этом дань некоторой тяжеловесности и занудности классического англоязычного романа, но все же делая в этом смысле значительный шаг вперед. Из культурных ориентиров упомянут фильм «Жестяной барабан» (1979) и, к примеру, сериал «Стартрек».

Местом действия становится совершено удивительное живописное местечко в Шотландии на берегу Северного моря, и на довольно значительной территории острова ГГ -Франк Колдхейм — мнит себя полновластным хозяином, без труда читая язык природы и ревностно охраняя свои владения от любых бунтарских поползновений живых существ.

Стоит также остановиться на композиции этого небольшого романа. Читатель наблюдает ГГ во время рутины его, прямо скажем, не слишком разнообразных будней, и при этом ГГ демонстрирует необычайную самодисциплину, размышляя о себе как о полноценном государстве (даже с собственной оппозицией) и его мир «хозяина острова» очень хорошо организован... Впрочем, отмечу, что лично для меня детальное пошаговое описание мальчишеских игр «идеального солдата» с погружением в мир войн, взрывов, строительства плотин и т.д. оказалось не таким уж увлекательными.

Одновременно в описание ежедневной рутины ретроспективно вставлены воспоминания о самых значительных вехах в биографии ГГ . В этом плане автор старательно играет с читателем в «игру повышения интереса,« сначала вскользь упоминая очередную интригующую деталь, и лишь через пару глав останавливается на ней подробнее.

И вот эти самые постепенно открывающиеся читателю страницы биографии семнадцатилетнего Фрэнка Колдхейма, и вправду, темные — темнее некуда — и включают в себя хладнокровные убийства.

Однако ближе к концу все проясняется и обретает смысл.

Бэнкс фактически делает за читателя его работу: он припасает к самому финалу загадку истории ГГ, и тут же однозначно интерпретирует до того момента не вполне обоснованные прегрешения героя в свете неожиданно открывшихся обстоятельств.

Вот что мы читаем:

«Убийства — мой вариант зачатия; единственная доступная для меня форма секса».

«Видимо, я решил, что раз никогда не смогу стать мужчиной, то, лишенный природной мужественности, превзойду окружающих в мужественности благоприобретенной, — и так я стал убийцей, сымитировал в миниатюре образ безжалостного солдата и героя, к которому вся известная мне литература и кинематограф относятся со священным трепетом».

Первой прочитанной мною книгой Тилье была «Головоломка» — роман вне серий, замешанный на психиатрии и прохождении квестов, который произвел на меня большое впечатление.

Затем был серийный детективный «Страх», немного охладивший мой восторг перед автором, и вот теперь — «Лука или темное бессмертие» (2019) из той же детективной серии.

В целом принцип построения романа «Лука» очень напоминает «Страх», просто действие разворачивается на несколько лет позже., уже после «Батаклана» и Ниццы. В центре повествования — все те герои, служащие в уголовной полиции Парижа, страдающие от людских злодеяний, сопереживающие жертвам и стремящиеся сохранить свой маленький индивидуальный мирок — островок в беспощадном мире.

Цепочка загадок, по звеньям которой движутся полицейские, поначалу совсем немного напомнила ту же самую «Головоломку» от Тилье, но затем гораздо больше — «Инферно» Дэна Брауна.

В самом деле, в «Инферно» (далее пойдет инфа для уже читавших роман Дэна Брауна и не боящихся спойлера) гениальный ученый-генетик Бертран Зобрист осознает стоящие перед человечеством проблемы, пишет свое письмо-манифест с привлечением внимания общественности к этим проблемам и одновременно принимает меры к их устранению, создав свой собственный вирус для контроля рождаемости.

В «Луке» интрига начинается немного похожим образом: некто невидимый привлекает внимание полиции и общественности к своему манифесту путем совершения преступлений.

А проблемами, стоящими перед человечеством, являются, по его мнению, слишком большая кибернетизация жизни и контроль мышления со стороны кибергигантов GAFAM, использование ИИ и одновременно с этим — появление так называемой «новой евгеники», которая улучшает гены и обеспечивает бессмертие для кучки избранных, которые могут себе это позволить.

Читатель вместе с полицейскими узнает о существовании большого количества компаний, действующих на стыке человеческого тела и новейших технологий и реализующих идеи трансгуманизма в духе киберпанка, о совершенно прикладных и реальных примерах вживления имплантов в человеческое тело — не говоря уже о взаимодействии с ИИ. А также — как это было и в «Страхе» — посещает закрытую зону для посвященных, где все кишит торговцами экстремальных удовольствий и где подобным темам посвящены шокирующие перфомансы.

Как всегда, Тилье делает упор на эмоциональном состоянии своих героев, обрисовывая все оттенки той бездны отчаяния, куда они периодически проваливаются, а также на емких описаниях декораций, в которых в тот или иной момент происходит действие.

Разгадкой же и спусковым крючком всех распутываемых копами злодеяний становится — как выясняется в самом конце романа — некая печальная криминальная семейная история.

Пространством, где разворачиваются события, становится скоростной поезд синкансэн, и все происходит примерно в течение двух с половиной часов — то есть мы наблюдаем соблюдение драматургического принципа единства места, времени и действия. С внешним миром поезд соприкасается только в течение кратких промежутков времени на остановках — теоретически за это время кто-то может успеть войти или выйти... Впрочем, ближе к финалу выясняется, что, несмотря на большое количество свободных мест в вагонах, один небедный человек позаботился о том, чтобы все они были выкуплены.

Герои двигаются по помещениям поезда, подчиняясь инструкциям по телефону и по мере сил пытаются осуществить свои миссии, видя перед собой невесть кем положенные в разные места вагонов предметы, нередко довольно экзотические — например, среди них есть даже... змея.

Теперь стоит, наверное, наконец немного остановиться на том, что же это за герои... Это никто иной как исполнители «опасной работы» со своими специфическими увлечениями типа любви к старым мультикам, классическим романам или к культовым черно-белым фильмам.

Вообще своим легкомысленным отношением к каждой очередной смерти и разговорами бандитов на самые отвлеченные темы этот роман напомнил мне знаменитый фильм «Криминальное чтиво». Все диалоги прописаны с необычайной тщательностью, что существенно замедляет динамику, но при этом наталкивает на мысль, что роман изначально писался для экранизации.

Колорит роману придают детали японской жизни жизни и экскурс в культурный код современного японца, в том числе и в примечаниях к книге — например, экскурс в скрытые метафоры, содержащиеся в иероглифах, которыми обозначаются фамилии персонажей.

...Пожалуй, мне особенно запомнится яркий образ гения зла в возрасте подростка и его рассуждения о лайфхаках по подчинению себе чужой воли.

Какие-то не вполне однозначные чувства вызвала у меня эта книга...

Но сначала немного предыстории.

Часто приходится слышать, что Фаулз относится к классикам ХХ века.

Не могу сказать, что меня нынче сильно интересует классика — она для меня малость... пресновата.

А все дело в том, что у меня в памяти еще свежи времена, когда только классика и была доступна российскому читателю: 1) русская классика, 2) советские признанные властью писатели, 3) зарубежная классика и 4) ограниченный список зарубежных авторов примерно середины ХХ века.

И также я помню весьма впечатляющие времена, когда такое положение дел постепенно начало меняться — у нас стали переводить и публиковать нечто более современное — то есть отражающее реальность, похожую на ту, в которой существует сам читатель, и обыгрывающее более или менее актуальные для общества идеи. Тогда сделалось возможным знакомиться не только с давно ушедшей в прошлое историей словесности в виде ее прославленных образчиков, но и с современной (в полном смысле этого слова) литературой, в которой, так сказать, «чувствуется биение жизни».

И вот в нынешней ситуации, когда слово печатное сделалось столь доступно, что иногда просто глаза разбегаются, что бы такого почитать, я всегда немного напрягаюсь, когда все же решаю остановить свой выбор на достаточно давно написанной книге.

Почему в поле моего зрения попал «Коллекционер» — роман, изданный в 1963 году?

А все дело в том, что с недавних пор я стала замечать, что название этого романа Фаулза нередко упоминают в обсуждении всяких там современных остросюжетных триллеров то про серийных маньяков, то про то, как муж-злоумышленник держит свою жену в заточении. То есть часто можно встретить реплику типа:

«Тема стара как мир, про это еще старик Фаулз писал в «Коллекционере».

Роман, и правда, оказался совершенно «классическим» — со всеми вытекающими. На триллер он, конечно, совсем не похож. Более того — львиную часть текста занимает дневник девушки 20 лет от роду с описанием ее ничем не примечательных будней и случайно возникающих в голове мыслей, что априори представляет собой не слишком динамичное чтение.

А теперь вернемся к началу моего отзыва.

Итак, почему «неоднозначные чувства»?

Все дело в том, что затронутые героиней в своем дневнике идеи, касающиеся жизни общества, на удивление не утратили своей актуальности — скорее, наоборот: «приобрели новое звучание». Кое-какие формулировки в этом тексте настолько удачны и прозорливы, что их хочется многократно перечитывать и цитировать.

Героиня, по злой воле ставшая мученицей, не вполне уверенная в том, как будет протекать ее дальнейшая жизнь и порой испытывающая страх, что ее жизнь и вовсе прервется, отважно — словно на эшафоте — формулирует своего рода манифест о противостоянии немногих интеллигентных и гуманных людей скотской серой массе большинства, об обязанности этих Немногих стоически нести свой крест.

И вот эти довольно удачные рассуждения на фоне скучноватой в целом книги ставят меня в тупик.

...С вашего позволения, я не буду останавливаться на личности второго героя, ставшего злоумышленником, а особенно анализировать его слова о том, что мол, он «любит» свою избранницу — наверняка, найдутся те, кому это интересно и кто сделает это гораздо лучше меня.

Складывается впечатление, что «Далекая звезда» состоит из нескольких разрозненных фрагментов. Какие-то части автор прописывает чрезвычайно подробно, и в эти моменты он чрезвычайно многословен и витиеват. В то же время другие фрагменты текста он обозначает весьма схематически. Также ему свойственно упоминать о неких многозначительных вещах, за которыми, как выясняется впоследствии, ничего не стоит — ну, то есть он не дает потом читателю никаких разгадок.

Литературная манера Боланьо включает в себя много мелких деталей, много имен, много сюжетных развилок — этим словно имитируется необработанный поток жизненных разговоров и житейских перипетий. Однако эмоциональное воздействие подобного литературного стиля на читателя крайне низкое, по моему мнению.

Что я имею в виду?

Порой чисто умозрительно отдаешь себе отчет, что некое описываемое автором событие довольно трогательное. Но из-за низкого качества авторской реализации с имитацией реальных где-то прослушанных историй, означающих обычный сбивчивый пересказ в стиле разговорной речи, все эти события практически не оставляют в душе читателя никакого следа, потому что автор не дает даже намека на то, как именно это должно быть истолковано.

Вот еще пояснение: некоторые писатели вполне в состоянии написать душераздирающий текст про нечто незначительное — например, про расстройство героя по весьма ничтожному поводу, в то время как Боланьо пишет о жутких человеческих трагедиях в такой манере, что читатель ровным счетом ничего не испытывает — ни горечи, ни сострадания.

Одна из основных тем романа «Далекая звезда» — как менялись судьбы интеллигенции в Чили после прихода к власти Пиночета, а точнее, каким именно способом интеллектуал должен проявить себя в такие сложные переломные для страны моменты.

Судьба литератора Сото в сравнении с судьбой Штайна очень показательна в том плане, так как на его примере автор показывает: при всем своем желании интеллектуал не может избежать столкновения с демоном войны в неспокойное время.

Поэтому, в общем, можно отнести это в актив Боланьо, сделав вывод, что именно эта линия “интеллектуал и война” в книге решена вполне внятным образом.

Но, помимо линий судеб нескольких героев, в центре романа стоит образ Карлоса Видера — «ангела смерти».

Казалось бы, этот герой – воплощенное зло, и однажды автор устами одного из героев даже называет его “дьяволом” — он пишет, что «Толстушке удалось невероятное, ведь она проникла в помыслы дьявола и при этом осталась живой».

Герои говорят о Карлосе Видере как о преступнике, но при всем при этом автор описывает его не как отталкивающего персонажа, а придает этому образу нечто загадочное и чуть ни не романтичное...

Легенда о Видере обрастает все новыми гипотезами, причем тут начинается то, что я назвала бы стебом. Например, в чьем-то больном воображении Видер уже якобы представлен как автор стратегической военной игры, что не получает как никаких подтверждений, так и никаких опровержений.

Боланьо всегда с удовольствием описывает атмосферу литературных кружков, в число которых он сам входил в молодости.

Но, казалось бы, столь важный вопрос о том, был ли Видер настоящим поэтом или ловким шарлатаном, присвоившим себе чьи-то чужие стихи, теряет всякое значение потому, что вся жизнь и, конечно же, задачи литературы необратимо изменились после военного переворота в Чили.

Итак, дебютный (2009 год) триллер итальянского писателя — а с некоторых пор еще и кинорежиссера — Донато Карризи.

Само слово «Подсказчик» в книжном мире отныне прочно ассоциируется с фамилией Карризи – это своеобразная «визитная карточка» автора и «программное» произведение.

В романе наблюдаются фирменные рассуждения итальянского писателя о природе зла. Детально описана извращенная изобретательность маньяков... Ну, этого и следует ожидать от человека с юридическим образованием, специализировавшимся на психологии серийных убийц.

По ракурсу повествования — это практически классический полицейский детектив, но с некоторыми особенностями. Структура романа — линейная с отступлениями, и вот эти самые отступления в сюжетном плане довольно виртуозны, потому что не всегда понимаешь, а к какому герою и к какому времени они относятся... То есть не так: поначалу ты уверен, что все прекрасно понимаешь, но позже выясняется, что «все не так, как кажется». )

Про злоумышленника копы довольно традиционно говорят: «Он играет с нами». В качестве элементов для продвижения расследования сыщики вынуждены полагаться на свою интуицию и используют «ключи» едва осязаемые — к примеру, случайно оброненные свидетелями слова, плохо различимые — скорее, угадываемые — изображения на фото, гипноз и показания ясновидящей.

Интрига более завернутая, чем в двух более поздних романах, хотя поначалу кажется, что сама тема примерно такая же, как и в «Девушке в тумане» — «пропавшие девочки». .

Главная героиня, которая и дальше будет действовать в детективной серии, девушка непростая, хотя безусловно положительная и устойчиво стоит на страже интересов добра. В силу особенностей биографии она утратила способность сострадать, но для компенсации этого недостатка завела привычку причинять себе физическую боль.

Автор в совершенстве владеет искусством риторики на общественные темы, техническими деталями криминологии и проявляет себя как знаток/сочинитель множества житейских историй.

На первый взгляд, мы имеем довольно шаблонную историю о компании повзрослевших друзей, временно отрезанной от внешнего мира и предоставленной самой себе...

Однако в этом триллере затронуты крайне любопытные темы.

Это книга о взрослении и об университетских друзьях. С возрастом дружба со старыми приятелями начинает значить все меньше — отныне в жизни преобладают семья и работа.

«Просто не верится, что это та же Самира, которая на одной вечеринке, когда нам было по двадцать, решилась перепрыгнуть на соседнюю крышу, до которой было не меньше ярда, – просто ради прикола. Она всегда была заводилой и тусовщицей из тех, кто обязательно добавит вечеру драйва. А сейчас я ее совершенно не узнаю.»

Читая роман, впору задуматься, а насколько естественно после окончания универа стремиться по-прежнему продолжать общение и не вынуждает ли временное нахождение в старой компании играть роль, которая тебе давно уже не свойственна в новой пост-университетской жизни?

«Мы так легко и быстро вновь примеряем старые роли, которые всегда играем в нашей компании! Я — тихоня по сравнению с Мирандой и Самирой, моими бывшими соседками по квартире — у них все напоказ. Я уже влезла в свой привычный образ, как и все остальные. Вряд ли Джайлз такой же шутник у себя в реанимации, где он — старший ординатор».

Эта тема интересна уже сама по себе, а когда тебе еще и намекают, что общение друзей завершится чем-то криминальным... Причем после этого намека начинаешь теряться в догадках, какая именно старая тайна и какой именно элемент напряжения между участниками «привел к криминалу». И после каждой следующей главы подозрения о наибольшей точке трения между участниками меняются. Герой, в начале романа казавшийся источником наибольшей угрозы, по мере развития сюжета оказывается не таким уж и пугающим, и наоборот.

Автор с удовольствием живописует опасности удаленного от цивилизации места. Природа первозданного уголка описывается одновременно и угрожающе и чарующе, а единение с ней способно сообщить человеку драйв и импульс к обретению силы.

Все происходит в Шотландии, и потому для местных жителей приехавшие в поместье англичане — изнеженные иностранцы с деньгами. В свою очередь «отдыхающие» с удовольствием пародируют шотландский акцент знаменитого Шона Коннери.

Триллер от аргентинского писателя про события в Новой Англии (США). Наличествуют элементы псевдо-американской клюквы — из знаковых для американцев персонажей упоминаются только топовые имена первой величины типа Билла Клинтона или Стивена Хокинга, присутствуют небольшие традиционные для американцев подкалывания в сторону англичан и т.д.

Имитирована жизнь в небольшом городке с неизменным присутствием шерифа (правда, уже ушедшего в отставку). Очень много эпизодических действующих лиц, не всегда понятно, для чего введенных — то есть далеко не каждое ружье тут выстреливает.

Крохотные главки, в которых все намечено довольно схематично, штрихами.

Главный герой этакий ничем особо не примечательный тип — ни невротика в нем не найдешь, ни брутала, разве что бывшего(?) алкоголика — так, ни рыба ни мясо, дотягивает примерно до статуса «раздолбая». Самые яркие его качества, пожалуй — любовь к своей маленькой дочурке и стремление боготворить старшего брата — здесь он красноречив и романтичен, все остальные эмоции сильно смазаны.

Манера повествования не особо примечательна и не особо выразительна, но при этом такая, что ничего в ней особенно не напрягает.

Какого-то ярко выраженного напряжения в тексте нет (чего не скажешь об обилии непонятностей) — то есть в самом начале дается пара пугающих фактов, но едва герой, как следует поколебавшись и «посоветовавшись с товарищами», напрямую обращается к кому-то за объяснениями, как тот, нехотя и с обилием вздохов, худо-бедно отвечает на его вопросы (другой вопрос — насколько его версия правдива).

В истории засветилось ФБР и, как выясняется сильно позже, даже аж само АНБ.:)

Я не буду перечислять круг затронутых в книге вопросов, чтобы не слишком спойлерить, но это вопросы, затрагивающие свойства мозга, памяти, аспекты медицины... Словом, вопросы, для читателей обычно очень интересные.:)

Читатель этой книги имеет возможность «вкусить» почти классический вариант типичного Себастьяна Фитцека образца его визитной карточки от 2006 года — то есть дебютного романа «Терапия». В самом деле, тут вам и старательно вытесняемые в подсознание события биографии, которые не хочется вспоминать, и психотропные препараты, и столь милая сердцу автора тема отрезанного от цивилизации Берлина острова, и главный герой в виде рефлексирующего интеллигента -впрочем, с занятиями боксом в анамнезе.

В отличие от «Терапии», Фитцек использует тут распространенную для триллера схему чередования рассказчиков, хотя преобладающим остается «голос» главного героя.

Что касается динамики развития сюжета, то автор «запрягает» довольно долго, пока в повествовании появляется хоть какое-то минимальное напряжение, но для истинных фанатов писательской манеры Фитцека это только в радость.

Одновременно Фитцек затрагивает очень интересную современную тему обработки и обсчитывания в программах следов деятельности в сети пользователей интернета.

Если же отбросить всю триллерную составляющую романа, то можно спокойно наслаждаться описанием отношений папаши с его любимой дочуркой, их «внутренних» — только им понятных — приколов и поэтапных вех развития необычайно одаренного ребенка.

Джон Маррс в своем репертуаре... Этот английский «мастер психологического саспенса» неподражаем в своей извечной привычке взять некую технологически-фантастическую идею и начать ее крутить-вертеть на все лады. Сначала он рассматривал возможные аспекты ситуации, если бы сделался возможным поиск идеального партнера по ДНК, затем его занимали автомобили -беспилотники, а после этого — хранение стратегической для государства информации в чипах, имплантированных в человеческий мозг...

В «Последней жертве» речь идет о подразделении полиции, состоящем из так называемых «супер- распознавателей», работающих гораздо более адресно и точечно, чем автоматизированная система распознавания лиц. И Маррс остроумно отрабатывает идею «сапожника без сапог» — его герой, работая на государство, по разным причинам не в состоянии выполнить схожую задачу для себя лично.

В целом «Последняя жертва», содержащая типичные для стиля Маррса симпатичные многим читателям особенности, оказалась достаточно любопытна, но при этом в чем-то и разочаровала.

Создалось впечатление, что в этом романе Маррс пренебрегает законами построения произведения с точки зрения читательского интереса. Композиция романа существенно провисает: огромные куски текста появляются тогда, когда сюжетная канва уже примерно ясна, и потому обрисовываемые писателем детали, появляющиеся словно вдогонку к уже рассказанному, не вызывают любопытства, а, наоборот, кажутся излишними.

Кроме того, из-за видимых проблем с требуемым для книги объемом текста и из-за возвращения к одним и тем же, уже отработанным сюжетным ходам создается впечатление «размазанного» отношения к убийцам и злодеям и сбитой настройки морали.

Несомненно, современные авторы триллеров рассказывают читателям, почему психопат сделался обижен на весь мир, под влиянием каких факторов он «слетел с катушек» и кому и за что он мстит. Однако психопаты-убийцы своими действиями уже поставили себя вне рамок морали и вне общества. Поэтому обычно в триллерах речь никогда не идет о том, чтобы вместо задержания психопата стражи порядка пускались с опасным психом в душеспасительные беседы о морально-этических вопросах. Они могут пойти на это исключительно для того, чтобы тактически потянуть время, но при этом ни на минуту не теряют головы. Однако же в этом романе Маррса полицейские настолько тонкокожие и рефлексирующие, что всерьез задумываются о смысле того, что им говорит психопат в свое оправдание, вспоминают детали своей собственной жизни и т.д. — и это смотрится крайне безжизненно в литературном плане.

«Этот день явно объявил мне войну. Я забыл, что сегодня выходит новая книга Стивена Кинга. Пришлось отложить утреннюю газету и идти открывать дверь, за которой уже выстроилась приличная очередь. Старик разродился новым опусом – и все вдруг прониклись любовью к бумажным книгам. Абсурд!

Нет, я ничего не имею против Стивена Кинга, но так тоже нельзя.

Первый любитель ужасов ступил в двери магазина в 9:31, и понеслось.

– Видели отзыв в «Нью-Йорк таймс»?

– Да, конечно.

– Говорят, это лучшая его книга.

И так восемьдесят пять тысяч раз подряд.

Передо мной очередной придурок копается в своем бумажнике в поисках кредитки, чтобы купить очередного Стивена Кинга и прочитать, как какой-нибудь извращенец творит темные дела, – потому что сам этот придурок ссыт творить темные дела, хоть и мечтает о них с самого детства.

Они все одинаковы, безмозглые откормленные лемминги: им скучно, и они хотят острых ощущений, а смелости хватает только на то, чтобы покупать подобные книги. Жалкие ублюдки!

– Надо же, сколько народу! Я думал, никто уже и не покупает бумажные книги, кроме меня.

– Никто и не покупает бумажные книги, – отвечаю я покупателю № 4356, абсолютно неотличимому от № 4343 и от всех остальных, – если только их не пишет Стивен Кинг.

– Говорят, концовка шикарная. И очень неожиданная.

– Да, говорят. Платить будете картой или наличными?»

Вот как выглядит зашкаливающая популярность Кинга с точки зрения...э... не вполне нормального продавца нью-йоркского книжного магазина из романа Кэролайн Кепнес «Ты» , написанного в 2014.

Мало кто в наше время не слышал о Стивене Кинге — на редкость плодовитом писателе с на редкость продолжительным периодом творческой активности, чьи романы чрезвычайно френдли для голливудских экранизаций — Кинг очень кинематографичен, по сути он прямо-таки выписывает сцены для фильмов/сериалов. Думаю, это один из самых известных и популярных писателей нашего времени — его имя очень часто можно увидеть в списке любимых писателей — особенно на страничках тех, кто в целом не слишком много читает.

Кинг взошел на литературный Олимп очень давно и... возможно, именно поэтому я его и не читаю :) — для меня он навсегда остался автором книг для подростков (его с упоением читала еще в школе одна из моих близких подруг, любящая ужастики).

Долгие годы я от его книг, так сказать, немного шарахалась, считая разрабатываемые им жанры слишком попсовыми — ну, в самом деле, навряд ли Стивена Кинга может заценить публика, чьими кумирами являются писатели типа Владимира Набокова и Марселя Пруста :).

Но в последнее время я пристрастилась к преимущественно американским книгам в жанре триллера, и вот на этом фоне как-то спонтанно решила испытать себя чтением одного из романов этого кумира миллионов — Стивена Кинга.

Итак, я открываю «Чужака» — кажется, не слишком типичную книгу даже для того огромного разнообразия жанров, в котором творит Стивен.

С первых строк можно констатировать, что с точки зрения стиля Кинг пишет мастерски и практически на любой вкус, и его книги легко читаются. Просматривается огромный опыт составления таких вот кусочков разных сюжетных линий с описаниями житейских подробностей персонажей и деталей антуража приводимых диалогов. Детали обыденной реальности прорабатываются им до мелочей.

Насколько я могла понять, в тексте присутствуют некие более или менее оригинальные авторские фичи, но, кажется. их удельный вес не так велик. Хотя, думаю, что его персональных фанатов даже его немногие нестандартные замечания — мысли, чуть оторванные от сюжета, и упоминания фильмов/музыки (и в том числе своих собственных предыдущих романов и фильмов по ним) — могут привести в восторг.

А вот собственно литературная начинка (в том смысле как я ее понимаю) лично мне показалась слабоватой. То есть, скажем так, даже в некоторых довольно стандартных триллерах она на порядок более интересная и глубокомысленная, не говоря уже о «серьезной» литературе.

По сюжету романа:

Если обычно после завязки полицейского триллера, когда охотники за злодеями все ближе подбираются к преступнику, постепенно вырисовывается образ какого-то чрезвычайно умного почти гениального маньяка, мстящего за свою давнюю психологическую травму или нечто подобное, и при этом почти не оставляющего следов, то Стивен Кинг не был бы Стивеном Кингом, если бы не угостил читателей кое-чем более нестандартным.

Образ этого самого «преступника» сплетается из когда-то услышанных разрозненных страшных историй и совершенно невероятных гипотез почти за гранью понимания.

Кинг использует детали, которые щекочут нервы и воображение.

Но, в то же самое время, при переходе от этапа детективной завязки к этапу выстраивания гипотез зритель как бы вынужден перемеситься в другую жанровую плоскость, при этом он ощущает потерю темпа и поневоле немного теряет интерес.

Еще раз подчеркну: в плане оригинальности идей своих произведений, плодовитости и продолжительности литературной карьеры Кинг, наверняка, совершенно топовый писатель современности.

Продолжаю по мере сил исследовать феномен бешеной популярности Стивена Кинга.

Вслед за «Чужаком» (2018) решила немного «вернуться к истокам» и прочитать пятый изданный роман Кинга «Мертвая зона», датированный 1979 годом.

Что касается интриги романа, то, конечно, она не может быть воспринята в 2022 году как сколько- нибудь оригинальная — впрочем, можно предположить, что активные почитатели Стивена Кинга в виде писателей и сценаристов давно уже растащили элементы сюжета на составляющие и использовали в своих более поздних творениях.

Вот почему я воспринимала этот текст как некую небольшую по продоложительности семейную сагу с отпочкованием сюжетных линий на всяких нехороших персонажей-злоумышленников..

Кинг рисует культурную, общественную и политическую панораму жизни США в 70-ые годы.

Вьетнам, Уотергейт....

В домах только-только появлялись домашние видеомагнитофоны и карманные калькуляторы.

«Чак... показал ему подарок родителей по случаю окончания школы – наручные электронные часы.

- Вообще-то я просил астромеханического дроида, как в «Звездных войнах», но у них вышло только это, – сообщил Чак.»

Что же касается структуры романа, то на мой вкус в нем чуть великовата доля эпистолярного жанра — Джонни Смит равно как и его папаша Герберт всю дорогу обмениваются с кем-то письмами, чем, в общем, «затыкается» немалая часть сюжетных дыр. Да и то, что семья Сары активно дружит с ее бывшим парнем, очень удобно для автора:), однако вызывает у меня сильные сомнения в правдоподобии... Однако ж того, что Кинг — мастер описания типовых сцен и типовых узнаваемых характеров, никто не отменял.

Роман заканчивается на грустно-лирической ноте в октябре 1979 в преддверии наступления восьмидесятых, которые из предмета фантазирования писателей, наконец, станут реальностью:

«Она станет уделять больше времени макияжу, заниматься в спортзале и ходить по магазинам в Бангоре... В будущем ее ждали новогодние вечеринки, когда все надевают на головы смешные колпачки, и научно-фантастические восьмидесятые, когда она вступит в такой неожиданный средний возраст.»

Однако самый ощутимый когнитивный диссонанс я испытала вот от этого фрагмента, в котором чувствовалось «что-то не то»:

"– Мы считаем, что он сидел на скамейке и ждал, когда кто-то из учениц пройдет мимо. Это место не видно ни со стороны входа в парк, ни со стороны выхода, но тропинка проходит рядом со скамейками...

Баннерман добавил, что возле скамейки нашли дюжину окурков и возле эстрады – еще четыре вместе с пустой пачкой. К сожалению, это были «Мальборо» – вторая или третья по популярности марка сигарет. Целлофан на коробке проверили на отпечатки пальцев, но их не нашли.

– Никаких? – удивился Джонни. – Странно!

– А что вас удивляет?

– Ну, убийца мог быть в перчатках, даже если и не думал об отпечатках пальцев, а из-за холода, но продавец…

Баннерман одобрительно улыбнулся:

– А вы годитесь для нашей работы, но явно не курильщик».

Повторюсь: в этих рассуждениях о том, не «наследил» ли преступник, явно чего-то нехватало...

Как всегда, на помощь пришел интернет:

«В криминалистике метод Джеффриса, известный как генетическая, или ДНК-дактилоскопия, впервые был применен в августе 1987 года в Великобритании.»

В общем, до 1987 криминалистам приходилось полагаться исключительно на отпечатки пальцев:)

Ткань романа в основном состоит из довольно занудненьких таких описаний семейных трапез, бытовых разговоров по поводу кулинарных предпочтений, походов в ресторан, ужинов, вручения подарков на праздники, подбадривающих жестов, поцелуев и вежливо-дежурных, ничего не значащих фраз. Хотя, в отличие от романа Лив Константин «Последняя миссис Пэрриш» , здесь хотя бы так сильно не бросается в глаза обилие брендов шикарной одежды и украшений.

Впрочем, время от времени даются также завуалированные намеки на некую потенциальную тревожность и на то, что не все так радужно в туманном прошлом главной героини — этой самой «незнакомки в зеркале» из названия книги. Все эти ее резкие смены настроения... Ведь когда все начинает складываться слишком гладко, то так и ждешь подвоха.

А вообще амнезия — тема для триллера чрезвычайно «богатая.»

Кстати, на очередном сюжетном витке роман стал напоминать одну из линий «Code. Носители» Джона Маррса — это когда некий человек твердит потерявшей память женщине, что он — ее муж, привозит ее в свой дом, а она ничего не помнит и сомневается, стоит ли ей ему доверять.

И вот после этого всего пугающая развязка достаточно резко обрушивается на читателя. Да, именно резко, без предварительной процедуры кропотливого распутывания фактов, а буквально в одном предложении в начале одной из глав примерно в последней четверти романа.

...И все же нельзя не признать достаточной сюжетной изощренности этой книги, которая непременно порадует любителей триллеров.

В 2022 году сложно обнаружить нечто новое, когда читаешь очередной триллер о серийных убийцах...

Но Майк Омер и не пытается продемонстрировать какую-то особую оригинальность.

Его конек — чередование нескольких линий повествования, точные всем понятные и часто почти комичные ситуации, заключающиеся в столкновении людей с разными психотипами, стремящиеся выбрать путь наименьшего сопротивления, и, конечно, мощная фигура главной героини, помешанной на своей работе, но в то же время очень уязвимой.

В романе мы видим заявленное в описании сочетание детектива с триллером, потому что автор уходит от банальной схемы полицейского расследования и разнообразит композицию то экскурсами в прошлое ГГ, то заметками из жизни главного злодея, то зарисовками из жизни лиц из окружения ГГ — этой недружелюбной неприятной в общении дамочки 33 лет с пронизывающими зелеными глазами и крючковатым носом.

Персонажи романа — не супермены, а обычные люди с понятными хотелками — в общем, они в чем-то напоминают наших привычных ментов из старого сериала «Улицы разбитых фонарей», но только они еще более неприкрыто живут по принципу «моя хата с краю». На самом деле, отсутствие у них служебного рвения выгодно оттеняет погруженность в свою работу главной ГГ — ну, это как нужно было выдумать инспектора Лестрейда, чтобы на его фоне стал особенно заметен гений Шерлока Холмса.

Перечитав этот роман во второй раз, я задумывалась: о чем эта книга?

Что мы можем найти в этом тексте, кроме захватывающего сюжета, написанного в расчете на то, что по нему снимут кассовый фильм?

Возможно, это просто очень качественно написанный триллер — с тем неизменным принципом любого триллера, что все оказывается вовсе не таким, как кажется вначале, — в котором автор уделил пристальное внимание психологической достоверности персонажей?

Или же, наоборот, этот роман можно рассматривать как общие рассуждения о супружеской жизни, «замаскированные» под триллер?

Мне очень нравится первая часть этой истории, в то время как финал вызывает чувство неудовольствия вперемежку с чувством ужаса и кажется неестественным.

И, в общем, я приблизительно понимаю, почему так происходит.

Первую половину книги мы читаем о трансформации отношений супружеской пары в течение пяти лет брака, когда муж с женой проходят путь от взаимного восторга до тягостного непонимания. Автор использует очень эффектный прием, в котором одни и те же события совместной жизни описаны то с точки зрения мужчины, то в изложении женщины -помнится, мне очень понравилась подобная находка много лет назад в фильме «Франсуаза или супружеская жизнь» (1964).

Эта история постепенного изменения отношений между супругами могла бы показаться вполне типичной для многих пар... Хотя впоследствии обнаруживается, что она несколько...э... сфальсифицирована.

Иногда кажется, что автор буквально потешается над типичными советами для супругов типа поиска компромиcсов — «никоuда не ложитесь спать, не помирившись».

Два главных действующих лица романа — это, само собой, вышеупомянутые муж и жена.

Муж с удовольствием и немного самовлюбленно погружается в пучины самоанализа, вспоминая детали собственной биографии и типичные черты своего характера и, в общем, предстает в этой ипостаси довольно самокритичным малым. Впрочем, по общему мнению он чертовски обаятелен, а также остроумен, эрудирован и даже способен какое-то время вести себя достаточно заботливо по отношению ко своей второй половине.

Что же касается его супруги, то поначалу она выглядит красивой, послушной и влюбленной, принимающей все недостатки своего мужа и словно растворившейся в своем светлом чувстве любви и всепрощения — то есть, фактически, она воплощает собой идеал жены по версии всех учебников семейной жизни.

Однако аккурат к середине книги супруга оказывается вовсе не так проста, как кажется. Например, выясняется, что именно она в самом начале их отношений стимулирует мужа «быть сверхчеловеком», ведя интеллектуальную жизнь на пределе своих возможностей, в результате чего он в нее и влюбляется.

Впоследствии жена и вовсе оказывается персонажем гротескным, в котором качества необычайным образом гипертрофированы, но именно это и делает роман столь интересным для чтения... и одновременно столь неправдоподобным -иными словами, начинается a kind of «сюр».

Я бы сказала, что если это вообще очень «американская» история, то во второй половине романа повествование становится просто невыносимо американским — кроме темы противопоставления Нью-Йорка и Среднего Запада читателя принудительно погружают в размышления о силе общественного мнения, адвокатах, папарацци, копах, популярных сериалах, фразах из фильмов, ведущих ток-шоу...

Признаться, как раз из-за своей чрезмерной «американскости» этот текст не породил во мне сколько-нибудь любопытных литературных мыслей и ассоциаций, хотя — что уж греха таить — читать было в высшей степени интересно.

Поначалу кажется, что перед нами очередное более или менее оригинальное полицейское расследование... Но не тут-то было! Структура романа сложна и чрезвычайно оригинальна. Чуть только автор, казалось бы, немного завязает в очередном сеттинге и читатель решает, что дальше все пойдет примерно в том же предсказуемом духе, как установленные автором декорации безо всякого сожаления разрушаются уверенной рукой, и вот герой уже мчится дальше, не оглядываясь и не испытывая ровно никакой рефлексии по оставленным позади местам и ситуациям.

То, чего другому автору хватило бы на целый роман, Гранже эксплуатирует в течение всего нескольких глав своей многостраничной эпопеи.

Повествование в этой длинной книге относится к тому типу, когда в деталях автор стремится не слишком сгущать краски неправдоподобия, и потому на выходе получается этакая довольно похожая на реалистичную проза, создающая эффект «невыдуманности» и, конечно, «не картонности». В то же самое время даже в каких-то совершенно рутинных описаниях многие фразы Гранже изысканны и отточены до торжественности.

Автор использует богатейшую палитру выразительных средств не для того, чтобы продемонстрировать какие-то свои навыки и умения, щегольнуть эрудицией в области психиатрии, мифологии, живописи, моды или кинематографа — нет, он делает все это исключительно мимоходом — «одной левой» — в рамках стремления к раскрытию основной идеи романа.

Гранже проводит нас по разным городам Франции и разным слоям общества — нам удается даже мельком понаблюдать за традиционным февральским карнавалом в Ницце — и даже не «пасует» перед описанием парочки жестких схваток и перестрелок.

Нельзя сказать, что мне интересно читать только про полную приключений жизнь наемных убийц или девочек легкого поведения. Но при чтении этой книги неожиданно обнаружилось, что подробное описание режима дня экономического журналиста не слишком-то занимательно. А еще помножьте это на неспешность чисто скандинавского безэмоционального повествования... Словом, в который уже раз мне приходит в голову, что все-таки в литературе мы надеемся обнаружить нечто более концентрированное, необычное в плане событий и динамичное, чем в окружающей нас жизни или, к примеру, чем в Википедии, хотя, с другой стороны, пересказ ничем не примечательной жизненной рутины, конечно же, никогда не вызовет сомнений в правдоподобии.

Меня не покидало ощущение, что я читаю не книгу, а какую-то раздутую до неимоверных размеров газетную публикацию, даже скорее — многословную реплику в форуме. В тексте нет ни одного оригинального нестандартного наблюдения, ни одной яркой точно подмеченной детали, и при чтении подобное полное отсуствие оргазма мозга действует на психику угнетающе. Пожалуй, на примере этого текста можно почувствовать разницу между художественной литературой и... я не знаю чем -трудно определить, к какому жанру печатного слова можно отнести этот многословный «шедевр» недержания текста.

Примерно на середине книги я не удержалась и поинтересовалась-таки бэкграундом автора — Стига Ларссона, и после этого еще более утвердилась в своем мнении, что передо мной какой-то побочный продукт деятельности известного на просторах Швеции публициста. В книге вроде бы присутствует сюжет, но сама повествовательная манера смахивает на сухой и лишенный каких-либо средств выразительности скрупулезный пересказ фактов с очень ощутимым экскурсом в политику и экономику, что, повторюсь, было бы похвально для... я не знаю, возможно, для публицистики или мемуаристики, но в художественной литературе — литературе главенства идей, чувств и фантазий — это выглядит несколько неуместно.

Роман позиционирует себя как триллер, но, на самом деле, более или менее остросюжетная часть, сколько-нибудь напоминающая триллер, занимает наверное, всего около четверти объема текста. Все остальное — про нее, любимую — про экономическую журналистику.

Насколько я поняла, основная тема романа (если таковая вообще присутствует) — это моральные принципы журналистики. В частности, рассматривается вопрос, насколько это этично — шпионить за личной перепиской и прочими данными в инете. Один из главных героев вроде бы на словах считает не слишком похвальным использовать незаконные источники в своих журналистских разоблачениях, но на деле, «скрепя сердце», вовсю юзает полученную хакерским способом информацию — ведь типа когда речь идет о мерзавце, то, мол, получается, что все средства хороши. То есть можно сделать вывод об авторской позиции по этому вопросу: «если очень хочется, то можно».

Несомненно, главная героиня этой истории надолго запомнится читателям, ведь это довольно яркая личность, которая... Ну, к примеру, пытается «выйти за пределы той прозаичности, которая душит ее».

Подростковая очарованность героини нахлынувшим на нее настроением на площади Пигаль, когда, впервые приехав с матерью в Париж, она увидела «полураздетых проституток», «компании панков», наркоманов, «напомаженных сутенеров», транссексуалов,

«впервые ощутила эту смесь страха и желания, отвращения и эротического волнения»

и почувствовала прикосновение к какой-то непристойной тайне, — эта очарованность впоследствии не дает ей покоя.

И вот отныне в размеренной рутинной повседневности она пытается отыскать нечто, чтобы почувствовать себя в центре внимания, ощутить себя желанной, а затем — чтобы это обязательно получило интимное продолжение. В отличие от многих женщин, слишком ценящих свой комфорт и предпочитающих сначала немного подразнить мужчину, а потом, с удовлетворением убедившись в своей сексуальной привлекательности, «обломать» его, Адель все доводит до конца — для этого, в общем, все и затевается.

Общение, вечеринки скучны, если она не чувствует себя желанной. Она сразу замечает все сигналы мужчин в ее сторону. Наблюдает, как долго мужчины сопротивляются ее заигрываниям. Ей неинтересно с ними разговаривать, ей нечего им сказать — нет, мужчины интересуют ее лишь в качестве сексуального объекта.

Одновременно Адель — мать и жена — ну, она сочла, что так ей будет удобнее. Частенько она чувствует себя совершенно «чужой на этом празднике жизни», ей хочется куда-то убежать и не участвовать в лицемерных шоу «добропорядочного среднего класса», где приходится выжимать их себя какие-то слова, которые от нее ждут — впрочем, часто она не делает даже этого. Более того, Адель презирает ценности среднего класса и считает свою истинную сущность вызовом окружающим.

Может ли встроенность Адель в респектабельную жизнь продолжаться бесконечно?

Она и сама иногда сомневается в этом, размышляя о будущих развилках своей судьбы.

Стоит прочитать книгу, чтобы узнать это.)

В книге нет перенасыщения размышлениями — все на уровне «ей вдруг захотелось» и перечисления действий — и в этом кроется своеобразное очарование этого текста.

Подкаст про книгу Адель:

https://youtu.be/B2IbAaGm6nM

Эта книга совершенно сногсшибательна с точки зрения стиля. С первых строк, безо всякого раскачивания и разбега, читателя погружают в искусно и ловко сварганенное текстовое полотно, причем чувствуется, что создано оно не путем череды долгих усилий, а в состоянии нескончаемого творческого драйва, сдобренного долей безудержной и немного горькой иронии, граничащей с сарказмом— иронии иногда житейской, а иногда — уходящей в иные сферы или в иные времена, что позволяет приподняться немного над описываемым моментом в движении к более глубокому и назидательному обобщению. Этот драйв передается читателю, изумленному сконцентрированным в словах смыслом, и от этого созерцательного парения над вымышленным миром читатель получает нескончаемое, ничем не прерываемое удовольствие.

Я не могу припомнить, когда в последний раз читала нечто, написанное в такой... я хотела было сказать «изысканной» манере, но, пожалуй, изысканность и отстраненность — это, скорее, характеристики такого гениального , но немного холодного стилиста — эстета, как Владимир Набоков, самодовольно жонглирующего выразительными средствами языка и относящегося в игре словами как к увлекательному упражнению в сочетании наблюдательности и искусства нанизывания слов внутри фразы... Нет, здесь, в прозе и во Вселенной Марины Степновой, все устроено по-другому — здесь потрясающая выверенность стиля сочетается с сокрушительным эмоциональным накалом.

Что еще можно сказать в Похвальном слове об этом стиле? Например, то, что при внимательном рассмотрении становится заметно, что эта проза сплавлена из точно подмеченных запахов, цветов, структур, и что описываемые предметы и понятия, едва попадая в поле зрения писателя, немедленно и беспрекословно являют ему само свою суть — как внешнюю, так и, пожалуй что и внутреннюю. И что двумя-тремя точнейшими ловко ухваченными эпитетами каждому — иногда даже совершенно третьестепенному — предмету, замеченному автором совсем на периферии поля зрения, дается исчерпывающая объемная характеристика. Каждый вещественный экспонат в этой Вселенной Марины Степновой датирован и снабжен штампиком, пройдя дотошную идентификацию по материалу и фабрике изготовления, и благодаря этому воссоздается колорит тех эпох, на которых автор делает остановки.

Итак, что касается стиля, то предметы просматриваются насквозь, словно на рентгене, смутные ощущения улавливаются еще издали и изображаются яркими и почти гротескными, и вся эта гремучая смесь буквально грозит свалить читателя с ног своим напором.

Что касается сюжета, то в нем, конечно, сложно углядеть что-либо особенно потрясающее и изобретательное, и для придания скучноватому развитию повествования хоть какой-то динамики автор на разные лады сбивает порядок времени, то забегая вперед, то ретроспективно углубляясь в детали детства очередного персонажа и так далее.

Нет тут и особо интересных характеров — типажи (вот именно, что «типажи»!) довольно таки усредненные, «архетипические». Встречаются в их жизни кое-какие переживания — опять-таки довольно банальные, но зато абсолютно узнаваемые и понятные основной массе читателей.

Конечно, здесь вы не найдете каких-то философских или экзистенциальных наблюдений — чего-то, что заставит вас задуматься — нет, вы просто в изумлении наблюдаете клубок сплетенных историй под лозунгом «Сказка ложь, да в ней намек».

...Но помилуйте, разве при таком высоком качестве текста читателю требуется еще и замысловатый сюжет? Наоборот, в этом случае слишком закрученный сюжет противопоказан, ибо стиль тут, что называется, самодостаточен.

Как правило, при чтении любой книги временно перемещаешься в особый мир, в новую систему координат, очерченную ее автором... Так вот, при погружении в эту книгу рискуешь сделаться параноиком и невротиком, поневоле размышляя о том, насколько темен и опасен наш мир и насколько уязвима человеческая жизнь, ведь, кажется, в самом воздухе притаилась разрушительная энергия бродящих по улицах неудовлетворенных психопатов, выискивающих очередную жертву.

...Открывая текст книги, я как правило, стараюсь знать про нее как можно меньше и в основном прислушиваюсь к ощущениям от самого текста, решая, нужен ли именно мне этот текст именно в этот момент моей жизни.

Этот текст поначалу заинтересовал меня той эпохой и атмосферой, которая в нем описывается — напомним, что книга издана в 1991, и, судя по датировке поп-новинок и упоминанию инаугурации Буша-старшего, действие романа заканчивается в 1989 году, то есть в эпоху, когда на дискотеках слушали Джорджа Майкла, пользовались видеопрокатами и записывали на видеокассеты передачи с телевидения, самыми знаменитыми фильмами Тома Круза были Cocktail и Top Gun, а фамилия Трампа вызывала ассоциации в первую очередь с Башней Трампа.

Вскоре выяснилось: повествование ведется от лица не вполне нормального парня, который успевает не только тусить в ночных клубах, закидываясь там кокаином, и с важным видом рассуждать о том, можно ли носить вязаный жилет с деловым костюмом, но еще и одновременно маньячить на просторах Нью-Йорка... Как, в общем, немудрено было заключить уже из самого названия романа.

Я не слишком интересуюсь психологией вообще и уж точно ровно дышу по поводу неуправляемых страстей, бушующих в мозгах маньяков. И если уж это так необходимо, то в данной схеме я скорей предпочту переместиться в черепную коробку расследующего такое преступление детектива, чем подробно читать поток сознания маньяка. Но теперь, по крайней мере, мне стало понятней, откуда «росли ноги» у другого не вполне нормального жителя Нью-Йорка — у продавца книг Джо из романа Кэролайн Кепнес — Ты

Главный герой — настоящий «яппи», и на это слово я натолкнулась в тексте.

«Но уже поздно, и публика изменилась: теперь здесь больше панков, рокеров и черных, меньше парней с Уолл-стрит, слоняются богатые скучающие девчонки с авеню А... Одна из этих девок ухмыляется и говорит: «Катись на Уолл-стрит», а другая, с серьгой в носу, добавляет: «Яппи е.ный».

– Слушайте, – отвечаю я, скрипя зубами, – можете считать меня гадким яппи, но я, честное слово, не таков, – объясняю я им, быстро сглатывая».

А еще он, что называется, метросексуал (помните — «Быть можно дельным человеком И думать о красе ногтей»?). Наверняка, за 30 лет с момента выхода романа уже было подсчитано, какой процент текста занимает описание брендов, в которые одеты завсегдатаи модных ресторанов и клубов Манээттена... Также из текста без особого ущерба можно было бы исключить пространный анализ творчества группы Генезис и Уитни Хьюстон, равно как и рассуждение о сортах минеральной воды и о преимуществах отдыха на Багамах.

В 1989 году DVD в качестве носителей фильмов еще не изобрели. Тема регулярных посещений видеопроката всегда звучит чертовски олдскульно в наше время, но для главного героя, обладающего годовой картой видеопроката Video Visions рядом с его квартирой в Уэст-Сайде, это, так сказать, нечто большее, ведь этот парень не только тупо «дрочит» на порно, но и черпает оттуда идеи для своих будущих расчлененок, и его фраза «Мне сегодня еще нужно успеть занести кассеты в видеопрокат!» лейтмотивом звучит в его мозгу в самые экзотические моменты развития сюжета... Пожалуй, с этим мемом может сравниться только другой мем — обеспокоенный вопрос главного героя «В порядке ли мои волосы?»

Если в первой половине романа сцены со скучающим манхеттенским денди просто механически разбавляются описанием его ночных похождений с кровавым исходом, то дальше автор словно бы поневоле вносит некую динамику, и нам дают понять, что хотя зверства становятся все более жестокими, но все же, кажется, система дает сбой. Периодически Патрик испытывает трудноподавляемые приступы паники, во время разговоров он часто отключается, паря над разрозненными понятиями своего насыщенного событиями века, время от времени он начинает говорить о себе в третьем лице и видеть себя словно на экране, и порой ему чудится, что губы окружающих произносят «Демон».

И вот — одна из немногих попыток Патрика осознать творимое им с моральной точки зрения:

…там, где была природа и земля, жизнь и вода, я вижу бесконечный пустынный ландшафт, напоминающий кратер... Вот география моей действительности: у меня никогда не было и в мыслях, что люди – хорошие, что человек способен измениться или что мир можно сделать лучше, если получать удовольствие от чувств, взглядов и жестов, от любви и доброты другого человека. Не было ничего положительного, термин «великодушие» ничего не значил, был своего рода избитым анекдотом... Границы переходить больше не надо. Я превзошел все неконтролируемое и безумное, порочное и злое, все увечья, которые я нанес, и собственное полное безразличие.

Как объяснить идею автора поселить начинку агрессивного маньяка в тело чертовски скучного яппи? Для меня осталось непонятно, каким образом маньячество становится результатом богатства героя и его образа жизни. Конечно, можно было бы попытаться углядеть нечто в его наследственности, хотя материала для этого не так много — к примеру, вот единственное упоминание об отце на весь роман: “Отец на снимке... стоит в поместье его отца в Коннектикуте, рядом с одним из деревьев, выстриженным под животное, и что-то неладное у него с глазами».

В общем, скорее всего, идея впихнуть в текст побольше подробных описаний секса и насилия стало откровенно коммерческим ходом автора.

Страшно представить себе, как читается сейчас, в 2022, этот роман в супер-толерантном американском обществе, которое докатилось до объявления романов Марка Твена расистскими, ведь у компании яппи основное шутливое обращение — «педик», про гей-парады Патрик говорит: «Я стоял... и смотрел на это как завороженный, у меня в голове все мутилось при одной мысли о том, что мужчина может испытывать гордость за то, что он трахает другого мужчину», чернокожих называют не иначе как «ниггеры», а над беззащитными уличными бездомными, которые становятся чуть ли не основной мишенью маньяка, с удовольствием проделывают «трюк под названием «подразни-бомжа-долларовой-купюрой» .

Лайфхак для читателей : часто описание расчлененок выделено в отдельные главы, и их можно пропускать.

Как-то неожиданно я с удовольствием втянулась в текст этой книги, с изумлением распознавая в ней нечто похожее на смесь из Донны Тартт («Маленький друг», чуть меньше — «Тайной истории») и «Теории катастроф» Мариши Пессл . И погрузилась в обильно сдобренный указанием брендов модных шмоток и украшений драйв общения популярных девочек из респектабельного пригорода, находящихся на заре предстоящей взрослой жизни. Девочек, одолеваемых фобиями, порой терзаемых низкой самооценкой, но всегда подсознательно увлекаемыми мощным стремлением к лучшему, к тому, чтобы искать себя и добиваться своих целей — для кого-то из них, порой, пока еще не слишком ясных или меняющихся по ходу дела. Прокладывающих свой путь в устоявшемся мире взрослых со своими правилами и законами, при мощном давлении родителей, от которых они зависят и материально, и морально. Пытающихся воспроизводить лекала поведения популярных в школе чуть более старших сверстниц, негласно одобряемых в девичьих сплетнях и пересудах.

Со страниц книги открывается трогательное повествование, мастерски написанное как по своему языку, так и по набору метафор и по охвату мыслей, без чрезмерного философствования и излишней утонченности.

Собственно говоря, именно идеально выверенный стиль привлек меня с самых первых строчек. Я вспомнила так называемые романы «современной зарубежной литературы» — что-то из того, что переводилось и издавалось в СССР в 70-80 годах прошлого века и в изобилии закупалось советскими библиотеками аккурат до наступления перестройки (на всякий случай напомню, что «Горький апельсин» вышел в 2018).

Рассказ ведется от имени неискушенной в радостях жизни аскетичной особы, очень строгой к себе и анализирующей малейшие оттенки своих чувств и ассоциаций. Благодаря этому текст приобретает своеобразный каркас из воспоминаний главной героини, и подробно описанный в романе отрезок времени (несколько месяцев «лета шестьдесят девятого») помещается на координатную ось ее жизни.

Важную роль играет в романе описание старинной усадьбы — пожалуй, дом является одним из главных героев... И тем обиднее в конце книги обнаружить, что он прекратил свое существование... Пусть даже в вымышленном мире этой книги.

Именно кропотливое описаний расположения помещений и утвари в доме и устройства построек на прилегающей территории с открывающимися оттуда видами придает книге изюминку... Конечно, разговор также идет и о человеческих судьбах, и о житейских историях, но все же главный герой романа— это усадьба.

Бродить по обветшавшему поместью, наблюдая остатки былой роскоши и представляя себе, как могли проводить время в этих помещениях обитатели дома в прежние времена — этот лейтмотив, пожалуй, перекрывает все остальное.

Это поместье восемнадцатого века, столь чуждое окружающей действительности и хранящее приметы былых времен и былого привычного упоения роскошью, на время становится для героев чем-то вроде портала в другое измерение. Добровольно заключенная в ее стенах троица героев, совершенно не нуждающаяся в остальном мире за границами усадьбы и озабоченная лишь ежедневным поиском пропитания, в какой-то момент напомнила мне другую троицу из другого английского романа — «Мечтателей» Гилберта Адера .

Держать в руках вино в жестяной чашке или в старинном хрустальном бокале, сидя на ступеньках в тени портика, любоваться окрестностями и наблюдать, как садящееся солнце окрашивает пространство розовым светом — что может быть прекраснее этого мгновения!

Одолев примерно половину текста этого длинного романа, я могу признаться, что в целом стиль повествования Рошака мне импонирует — сразу видно, что автор — очень эрудированный и даже, я бы сказала, утонченный человек... Впрочем, так называемого литературного «мяса» в романе явно не хватает — перед нами творение прежде всего культуролога, и текст сильно напоминает довольно бесцветные дневниково-биографические записи.

Еще о плюсах: также для меня было сложно остаться равнодушной к упоминанию большого количества фильмов, многие из которых до сих пор довольно известны — хотя, как я понимаю, все же основная часть упомянутых в тексте фильмов — чрезвычайно старый коммерческий продукт, ужасающе мейнстримный и ничем не примечательный.

И, наконец, нельзя не отдать должного приведенному в книге анализу развития тенденций как в кинопроизводстве, так и в кинокритике с точки зрения места кинематографа в общем культурном контексте.

Однако при всем при том по мере чтения я все явственное ощущала некое смутное недовольство, которое постоянно заставляло меня задаваться вопросом о том, а зачем, собственно, я читаю эту объемную книгу.

Итак, Рошак попытался скрестить , с одной стороны, традиционное повествование в стиле романа и, с другой стороны, некую неправдоподобно больших размеров критическую статью о несуществующем режиссере.

Действительно, Рошак попросту выдумал фигуру режиссера, поместив ее на исторический фон среди других режиссеров — реально существовавших, и вот главный герой книги на протяжении романа всякий раз на качественно новом уровне с жаром обсуждает и смакует детали нескольких несуществующих фильмов этого режиссера и строит догадки о его судьбе на основании собираемой им информации.

Так вот, на поверку оказалось, что подобный коктейль из существующего и несуществующего поглощать...э... как минимум, не слишком привычно.

Посудите сами: ведь обычно критический разбор фильмов интересует читателя в том лишь случае, если читатель рецензии является потенциальным зрителем в подробностях разбираемой кинокартины и теоретически рано или поздно может сам посмотреть фильм, являющимся предметом критики, и сравнить мнение критика со своим собственным мнением о фильме.

Но в данном случае — у Рошака — подробный разбор фильмов с почти покадровым описанием сцен касается... несуществующих фильмов!

Итак, сама по себе концепция построения романа просто не укладывается у меня в голове, потому что, как бы ни был необычен этот вымышленный режиссер, но я, скорее всего, не готова читать роман столь большого объема с таким серьезным и детальным разбором чего-то несуществующего.

Чтобы этот разыгравшийся в моей голове «когнитивный диссонанс» по поводу несуществующей субстанции сделался чуть более понятен, я упомяну, что в чем-то я невольно напоминаю себе тех самых завороженных великолепием монаршего наряда на пару с собственным самовнушением королевских подданных из сказки Андерсена «Новое платье короля».

Суть любого высококачественного мистического произведения, в котором присутствует еще что-то, кроме истошных криков и шатающихся по дому привидений, состоит в том, что автор пытается подспудно убедить читателя, что нечто аномальное и противоестественное вполне могло произойти, и в этом нет ничего особенно необычного.

Как это часто бывает, действующие лица этого романа — большие скептики и приземленные личности, не слишком-то верящие в потусторонние силы. И в этом случае удивление и изумление таких героев при столкновении с чем-то аномальным, в унисон с аналогичными чувствами следящего за их потоком сознания читателя, словно неохотно пробирается через рациональные бытовые рассуждения о рутинных насущных заботах, и со временем все более усиливаются, делаясь все более настойчивыми и порой даже навязчивыми.

Текст романа изобилует необычайно точными, удачными описаниями, но в данном случае, благодаря такому специфическому жанру произведения, они интересны не просто сами по себе, а ценны именно как нечто многозначительное и могущее хранить какую-то загадку либо, наоборот, при внимательном чтении могущее служить решающим кирпичиком в разгадке и пролить свет на какую-то будоражащую воображение тайну.

Выразительные и одновременно зловещие детали типа тряпичных кукол с «зашитым» ртом, конструирования шкатулок, пирожных в кондитерской — «кексы в гофрированных корзиночках из разноцветной бумаги», вязания, «ощущение чужого недоброго взгляда» в «словно живом» лесу, тайники в купленном доме...

Таким образом, постепенно, дразня воображение читателя интригующими деталями, автор усиливает напряжение, с тем чтобы затем, в точке кульминации, искусно соединить разрозненные части паззла в нечто осмысленное и пугающее.

В тексте также присутствует очень грустная тема отчаяния от потери, но автор намеренно не делает на ней слишком явного акцента, чтобы не сместить ракурс романа в немного ненужную сторону.

В общем, эта книга заслуживает самой высочайшей похвалы.

Мне настойчиво рекомендовали прочесть этот рассказ, как нечто очень многоплановое и нестандартное.

А потом еще выяснилось, что по этому рассказу поставлен знаменитый фильм Куросавы «Расемон».

И что вдобавок этот текст настолько повлиял на мировую культуру, что уже давно появилось и широко используется выражение «принцип Расемона» .

Означает ли все это, что сейчас, в 2022, этот рассказ 1922 года все еще интересно читать?

Скажу так: мне прежде всего бросились в глаза национальный колорит этого рассказа, специфические детали, атмосфера, ну, и довольно-таки косноязычная и убогая — хотя и великолепно окрашенная с точки зрения характеристик персонажей- речь опрашиваемых.

Конечно, композиция рассказа поистине великолепна, тут не убавить — не прибавить: каждое следующее выступление — это словно новый виток некой смысловой пирамиды, которая все более усложняется при движении наверх.

А про задумку, про идею — тут и говорить нечего.

Но вот кайфа от самого процесса чтения я не получила практически никакого.

Вообще в последнее время я часто сталкиваюсь с тем, что если мы отыскиваем и беремся читать некий исходный текст, в котором заключена идея какого-то нашумевшего и порой даже нами очень любимого произведения, то с удивлением обнаруживаем, что в первоисточнике не оказывается заложено практически ничего из того, что нас так привлекло в конечном продукте. И что связь оригинала с конечным продуктом довольно формальна. Это означает, что когда творцы заимствовали идею, то она служила для них лишь своего рода импульсом, давшим начало некому креативному процессу, на выходе которого и была сгенерирована та самая «конфетка», которая сейчас так нам нравится.

Поэтому... Ну, поэтому давайте в который уже раз поприветствуем создание современных читаемых/смотрибельных римейков в самых разных областях, и вслед за Хорхе Луисом Борхесом повторим идею о том, что сюжетных ходов в мировой литературе не так уж много, но весь вопрос творчества сводится к тому, как именно их использовать.

Едва в книге «Средний пол» началось повествование про дом, населенный родственниками, как в памяти немедленно возникли и обстоятельность Марселя Пруста, и преклонение перед семейными реликвиями в доме бабушки и деда в «Черной книге» Орхана Памука, и перемещение ракурса от мужского к женскому в «Орландо» Вирджинии Вульф.

«Во мне уже дремала... способность к стереоскопическому пониманию обоих полов».

Евгенидис «разматывает свою историю», двигаясь по хронологии семейных событий, словно по нити шелкопряда (шелкопряд-совершенно архетипическое понятие для романа), с произвольными остановками, и именно в этой его способности совершить правильную остановку для более пристального взгляда и проявляется его уникальное авторское чутье и отличный вкус.

Автор мастерски управляет течением/движением времени в романе . В своем повествовании время от времени он способен замедлиться и как бы воспарить над мгновением, используя какое-то очень точное сравнение или аналогию — к примеру, мифологическое или имеющее отношение к той или иной научной теории — и словно бы абстрагироваться от привязки этого момента к обычному рутинному течению жизни.

В итоге в тексте возникает настоящая музыка, драйв — иногда это задается путем повторов, которые служат как бы ориентирами.

Обыгрывая латинское выражение «ex ovo omnia», Евгенидис ссылается на возникшую в XVII веке теорию преформации, согласно которой «с момента творения все человечество уже существовало в миниатюре в семени Адама и в яйцеклетках Евы».

«Я представляю себе, как я со своим братом плыву с самого начала мира на яичном плоту. Каждый окружен своей прозрачной оболочкой и каждый готов к моменту своего рождения. .. И так мы плывем с самого начала мироздания, наблюдая за происходящим и ожидая своего выхода».

Члены семьи, словно герои какого-то почти бесконечного сериала, перемещаются во времени и в пространстве сначала одного дома, потом другого. Описываются их реплики в стенах дома и их переживания по поводу того, что происходит в мире. А эти самые события в мире мы на протяжении полувека наблюдаем через призму восприятия греческой диаспоры Детройта, время от времени в своих симпатиях вынужденной выбирать между своей исторической родиной и нынешней, фактической.

История семейства предстает на историческом и биологическом фоне, а также... на мифологическом.

Потому что своеобразная система координат в романе — это греческая цивилизация: греческие символы и архетипы. Греческие мифы, Гомер, Софокл, построение древнегреческих трагедий, маски комедии и трагедии на запонках. Очертания в архитектуре современных городов, восходящие к греческим постройкам. «Геркулесовы столбы», используемые отцом героя в оформлении своей сети забегаловок. Классические греческие статуи... Да и просто греческие имена, в конце концов, само звучание которых вызывает ассоциации с древней цивилизацией.

Окруженный и защищенный родительской заботой, главный герой пребывает на протяжении своего детства в своеобразном раю:

«Журчание родительских голосов за стенкой, которое на протяжении всего детства наполняло меня чувством покоя и безопасности...»

Вторая тема романа — половая самоидентификация — немного напоминает ситуацию в фильме «Патруль времени» (2014).

Это, несомненно, чертовски важная штука для самоощущения и будущей взрослой жизни героя, но даже эта тема, кажется, немного меркнет на фоне сопереживания читателем истории семьи и на фоне стремления к благоденствию этой семьи...

«Я думал о поразительной способности мира вмещать в себя такое количество жизней. По улицам ходили люди, обремененные тысячами проблем... А в некоторых домах люди старели, болели и умирали, оставляя горевать своих родственников. Все это происходило постоянно и незаметно, и только это имело значение. Лишь смерть придает жизни весомость. По сравнению с этим мои физиологические метаморфозы были чистой ерундой....»

Едва в поле моего зрения попались первые рецензии на этот роман — кстати, не слишком-то лестные, — как я поняла, что он непременно должен мне «зайти»: действительно, в нем сплелись в симбиозе два моих излюбленных жанра — женская проза и триллер. И как раз то, за что роман порой ругали — чрезвычайно неосмотрительные поступки героев и невероятные события — мне, наоборот, импонирует еще со времен просмотра фильмов Педро Альмодовара, в которых, впрочем, подобное нагромождение неправдоподобных поступков объясняется, скорее, некой эксцентричностью персонажей с Иберийского полуострова.

В композиции романа автор использует модный нынче прием с равномерным чередованием нескольких сюжетных линий от имени нескольких персонажей, и потому с периодичностью в каждые 5 глав читателю приходится «настраивать» свое восприятие на новую частоту.

Итак, автор берет некую идею — фактически это развитие платоновской идеи о двух половинках, причем в романе поиск такой половинки поставлен на научную основу — и с удовольствием начинает описывать некие не слишком стандартные случаи, могущие возникнуть при этом фантастическом допущении.

Тема романа — ни много ни мало поиск своего личного счастья. И потому текст изобилует огромным количеством эмоций и треволнений, когда у персонажа сжимается сердечко и так далее... Скрытые чаяния, опыт предыдущих разочарований, надежды, в которые верят из последних сил, вопреки голосу разума. А также терзания и страхи при мысли о том, что можно так и не найти свою вожделенную вторую половинку.

Одна из героинь так формулирует мнение людей, равнодушных к возможности отыскать своего суженого/суженую:

«Он сказал что-то типа того, что любой мужчина по натуре охотник, в том числе и за женщинами, и что жизнь без риска -вообще не жизнь, и что никто никогда не прикажет ему, кого он должен любить».

Ну, и на этом, в общем, как бы и все...

А вот если копнуть текст романа чуть глубже, то со страниц книги предстает этакий стандартный популярный на Западе правильный и толерантный подход к жизни индивидуума, уже знакомый нам по сотням некоторых других романов, фильмов и сериалов, в котором люди (за исключением, естественно, отпетых психопатов, о которых говорится отдельно ) стремятся быть правильными мальчиками и девочками, поддерживая отношения с родственниками, посещая семейные мероприятия, будучи предельно честным в партнерских отношениях и в перспективе мечтая о чем-то позитивном и моногамном, и в своем предельном стремлении быть правильными они время от времени жертвуют своими личными интересами, при этом строго осуждая в себе и других все то, что не укладывается в эти рамки.

Максимум отступлений от идеальной схемы, который могут позволить себе эти запрограммированные на предельную правильность герои — это периодически выходить из себя и устраивать скандалы своей второй половине, произнося при этом чрезвычайно правильные и чудовищно банально звучащие слова, непоколебимую справедливость которых осознают обычно оба партнера, и эти скандалы могут закончиться как временным разрывом, так и волнующими объятиями и катящимися по щекам слезами. То есть в некотором роде в глубине души герои всегда твердо знают, что хорошо и что плохо и как нужно поступать.

Впрочем, в рамках клише этой эталонной правильной жизни возможны некие шаги вправо и влево, то есть некие эмоциональные спады и подъемы, возможны... Да чем черт не шутит, возможны даже алкогольные запои! Также допускается разнообразие музыкальных вкусов и предпочтений в еде (включая слегка экзотические, то есть на завтрак герои не обязательно (хотя и желательно) долгие годы едят хлопья с молоком). Да что там говорить — возможна даже нетрадиционность в сексуальной ориентации (о чем с полным знанием дела живописует Джон Маррс), но при всем при этом суть жизненной траектории, предоставляемой на обозрение и суд читателей, всегда остается примерно той же самой — то есть идеально позитивной.

Всякий раз обнаруживая в очередной книжке подобную одномерность бытия, я, с одной стороны где-то в своем подсознании кривлюсь от досады, а с другой... Довольно приятная в употреблении жвачка получается, я вам скажу.

Этот небольшой рассказик Орсона Скотта Карда посвящен так называемой «дорожной ярости» — той самой дорожной ярости, которую часть мужского народонаселения в себе тайно поощряет, позволяя активизироваться в глубинах сознания этакому своеобразному мистеру Хайду. В самом деле, садясь в машину, человек словно попадает в другое измерение и раскрепощается, делаясь анонимным и безнаказанным. И вот тут наступает самое время «поучить хорошим манерам» недостаточно вежливых водителей.

Автор рассказа подошел к раскрытию темы творчески: он не просто «взял какого-то чувака» и показал, что сначала все у него получалось, но потом «что-то пошло не так», а применил интересную идею — сделал соперников по дороге разнополыми. И таким образом противостояние автолюбителей обострилось и перешло в более интересную плоскость.

Вообще на протяжении рассказа отношения главного героя Стэнли с женщинами претерпевают изменения — ему словно перестает хватать драйва в обычном привычном формате, а если еще обратить внимание на его необычную манеру бормотать про себя триады из латинских слов, то становится понятен дополнительный нетривиальный смысл рассказа.

Отмечу, что каждый раз все слова в триаде — разные формы одного и того же латинского слова или хотя бы однокоренные слова.

В самый судьбоносный момент Стэнли произносит:

Veniebam. Veniam. Venies.

И тут на ум неизбежно приходит очень созвучное изречение на латыни от куда более известного персонажа — Гая Юлия Цезаря — изречение, которое звучит как

Veni, vidi, vici

и более известно нам в русском переводе — «Пришел, увидел, победил».

У Стэнли фраза имеет вид:

Veniebam. Veniam. Venies — это разные формы латинского глагола «прийти».

Если мы обратим внимание на второе слово, произнесенное Стэнли, то это будет — «Я приду».

Полная цитата звучит так:

«Когда он ее поймает, она будет знать, что делать. Эта будет знать. «Veniebam. Veniam. Venies». Он засмеялся своей шутке.

И вдруг резко оборвал смех, крутанул руль вправо, ударил по тормозам.»

Но в чем же состоит эта самая упомянутая тайная шутка?

Ее значение прояснил для меня мой англоязычный друг, читавший рассказ в оригинале.

Он выдвинул гипотезу, что, поскольку второе слово в этой латинской триаде означает на английском « I will come», что является каламбуром вульгарного, слэнгового выражения «to cum», то это означает ни много ни мало предвкушение героем предстоящей сексуальной разрядки...

...К сожалению, оказалось, что главный герой по многим параметрам все-таки не может сравниться с Юлием Цезарем как в грубой силе, так и в самообладании, и потому уже чисто теоретически обречен на поражение.