Я теолог, я так вижу

Отзыв на книги Марии Семеновой и Анны Гуровой:

«Аратта. Великая охота» и «Аратта. Затмение»

Мы не понимали главного – существуют, все-таки,

понятия: цель, смысл, назначение – применительно

ко всему человечеству разом?

А также смежные с ними понятия: честь, достоинство,

гордость – опять же в самом общечеловеческом,

если угодно, даже космическом смысле?

Или не существуют? Каждый отдельный человек

– это понятно – может променять «право первородства»

на чечевичную похлебку. А человечество в целом?..

позволительно ли это, или, наоборот, позорно и срамно?

Борис Стругацкий. Комментарий к пройденному

Введение

Книга – это алтарь, на который автор приносит то, что есть на сердце и в отрефлексированных воспоминаниях. В книгах «Аратта: Великая охота» и «Аратта: Затмение» бог и магия – две стороны одной монеты, и человек делает выбор по ситуации и силе броска. Некоторым достаются монеты с одинаковыми сторонами. Иногда этот упрямый кусок металла встает на ребро. Или – исчезает…

Что нам известно о дарованиях людей? О предназначении? О том, насколько все может измениться в один миг. Как бы настоятельно не повторялся совет про семикратное отмеривание и однократное отрезание. Сам текст – скорее, конструктор с инструкцией для создания любого культа и любой цивилизации. Читатели ждут очередного фэнтези и стараются усмотреть его в новых книгах. Я вижу антропологическое моделирование. В том, что касается мира. Там все закономерно. Кроме телепатирующих мамонтов, все звери – просто звери, люди – в целом обычные. Никаких гномов и эльфов. Лишь старые добрые истории про бабу Ягу и Кощея принимают новый оборот. Благодаря им и целому пантеону богов, сверхъестественное становится внутренним ощущением, имманентностью бытия любого персонажа. Даже невиданные существа и явления воспринимаются со страхом, но без малейшего сомнения в их праве присутствовать в мире. Боги и духи немногословны. Главный бог безмолвствует. И вообще, никто толком ничего друг другу не объясняет. Гуманитарная составляющая прекрасна, хотя и без полутонов, черное – или черное, или полное отсутствие цвета, белое – белое, даже если под слоем грязи. Естественнонаучная составляющая небезупречна. Флора принадлежит уже другому миру. Реальность в мире Аратты и сопределье меняется с помощью слов и мыслей, а также при ощутимом воздействии магии крови. Которая зачастую льется напрасно. Мамонты мысленно общаются с человеком, вплоть до того, что могут огорчаться, сопереживать, замечать улыбки и дарить цветы. Язык разума тоже имеет свои закономерности. Откуда такой когнитивный процесс у неговорящего существа?

Неисповедимые пути языка

Раздолье для упражнений в сравнительном языкознании. Повсюду в тексте расставлены флажки и сделаны метки, так что невозможно заплутать в происхождении слов и топонимов. Здесь и семиотика Калевалы, и Шумерского эпоса, и мира Волкодава. Сложность языка отмечают лишь те, кто долго и с трудом учился первому «дай». Фердинанд де Соссюр называл язык совокупностью ассоциаций, скрепленных коллективным согласием — сутью реальности, локализующейся в мозгу. В данном случае лингвистическое многообразие не локализуется, но, скорее, напоминает мозаику. Принципы несколько девальвируются, и части мозаики складываются из разбитых скорлупок от золотого первояйца до бурых яиц птеродактилей, змей, белых — страусов, пестрых — кукушек и совсем маленьких и голубых — соек…

Ладно сделано, крепко сшито. Где положено – с пряжей крапивной, где – со льняной куделью, а надо – кожаным ремешком перевито и железными подковами подбито. И не наоборот. В таких мелочах все идеально, с неизменной обстоятельностью. В этом – яркое отражение индивидуального стиля авторов сказки, с недомолвками и намеками.

Во времени

Послушайте историю четвертой обезьяны, если доживете. Этого отражения человека в кривом зеркале. Такое зеркало может исказить пространство, но не время. Время уложено в книге компактно, в этом механизме, отсчитывающем миллионы лет, года, дни и секунды. Все тщательно пригнано и отлажено. От ледникового периода до изобретения пороха и воздушного флота. Словно в руках мастера оригами, старательно сгибающего ровный лист в восьмиконечную звезду рассвета.

В пространстве

Мир кажется знакомым, но он чужд читателю. Равнинный рельеф, болотистые низины и тьма под ними, горы и высокие храмы – все три уровня мироздания наличествуют, и границы меж ними не так уж и явны и закрыты. Тонкие миры за тонкими гранями. Мир доисторических ящеров не так уж красочно описан. Эти огромные существа – лишь тени или силуэты в воде. Встретить их не так просто. Еще сложнее – убить при встрече. И ходят они по земле, о которой впервые мы услышим в шумерской мифологии. Сказочно богатое место, окруженное горами, поросшими кипарисами, где трудятся умелые ремесленники, процветают боги, жрецы и гадатели.

По кругу лиц

Книга не для взрослых. Скорее – для желающих повзрослеть. Всему можно научиться. Воистину непоправимые вещи происходят редко. То, с чем мы имеем дело сегодня, не только результат наших поступков вчера, но и истории из далекого прошлого. Истории земли, населяющих ее народов и наполнявших верований. Иногда действительно важно не наступать на бабочку, и не мешать улитке ползти по склону.

Персонажи напоминают вертеп. Под скрипучую и трогающую мелодию шарманщика известные всем персонажи переживают новые приключения. Их удобно и просто лепить из глины, самого первого материала для создания творения и творчества. С одинаковой легкостью из глины можно слепить кружку, свисток, человека и послушного раба. А потом также легко разбить и смешать с грязью. Главное – не забыть вдохнуть тепло жизни, и дать свободу своему творению, поделившись свои дыханием. В этом смысле люди в книгах тоже творцы.

Они взрослеют. Если успевают до того, как сюжетная линия выведет их к смерти.

Образ смерти размыт и неполон, в нее верится с трудом, несмотря на впечатляющее количество настигнутых ею. Возможно потому, что особого внимания и сочувствия они не вызывают.

Возможно, специфика языкового оформления не позволила миру стать полностью книжным. Но читатель все же устремляется туда, впутываясь в полотно, сотканное из всевозможных реальностей и мифов.

Книга о детях, подростках. Но не о счастливом детстве. Все юные герои – сироты, не знавшие матерей. Некоторым повезло, и рядом есть пусть и суровые, но любящие отцы. Иногда дедушки и дядюшки. Но женского влияния и тепла они лишены. Зато негативного окружения осуждающих взрослых – хоть отбавляй. В книгах вообще нет счастливых людей. Даже сны и видения наполнены страхом и ужасом. Для детей открыты два пути – божественный и магический. И хотя бы здесь они находят наставников и друзей. Сюжет не новый, но захватывающий. Хотя в целом сильных эмоций не пробуждает. Скорее, приковывает внимание к развитию повествования. Процесс чтения напоминает уютное сворачивание под пледом в любимом кресле перед книжными стеллажами, на которых стоят знакомые и читанные-перечитанные с детства книги по истории, археологии, всевозможные энциклопедии, мифы и эпосы разных народов, фигурки динозавров и энтелодонта, и кантеле, некогда обменянная у друга на варган.

Кому-то из читателей захочется включиться в воспитательный процесс царевича, и порицать методы обучения в керемети, или поговорить по-женски с юной царевной, чтобы удержать от ошибок. Сочувствия в боевых сценах особо не требуется – написаны они грамотно, ключевые герои предсказуемо уцелеют, остальные не в счет. Обычаи народов странные, но укладываются в картину мира и законы логики. Хотя мир богов и духов более захватывающий и осязаемый, чем мир героев.

Эта осязаемость достигается большой достоверностью описания. Согласно исследованиям советских этнографов, в одной только Костромской области всего сто лет назад существовало более пятисот видов гаданий и ворожбы. В книге далеко не все способы описаны, но их подборка впечатляет. Мантика на собаках – это новшество. Так что, если в книге нет исторической достоверности, то магической – предостаточно. Эйштейн говорил, что самое прекрасное и глубокое переживание для человека – ощущение таинственности, и тот, кто его не испытал, или слепец, или уже мертв.

Проповедовать можно по-разному, но говорить о тайне – это особое искусство.

Знания и воспоминания сплетаются в причудливую картину, фантазия подстегивает. Но авторы не дают остановиться и выбрать что-то одно. Они разгоняют воображение и не ставят пределов. Можно и это, и вот то, и вот кусочек. Даже для непосвященных эти кусочки предсказуемо сложатся в слово «вечность».

Борьба бобра с козлом

С глубочайшей древности люди стремились постигнуть тайны грядущего, а здесь – попытка создать тайны глубокого прошлого. Мир, где слова еще имеют значение, и мысли и намерения значат не меньше. Как бы далеко не уводила читателей книга, даже за миллионы лет до нашей эры добро и зло уже обживали уголки в сердцах и душах. Устами дерзкого жреца, стараниями которого стремительно исчезает древнейшая цивилизация Аратты, бог поставлен перед фактом своей безответственности, а человек – перед необходимостью стать богом во имя жизни тех, кто уцелеет. Быть хорошим правителем в такой ситуации уже недостаточно. Жреца, назначившего самого себя пророком. И сделавшего все, чтобы его бог родился в человеке, уже почти взрослом. И ради этого идут в жертву все без разбора – ящеры, люди, нечисть…

Устами другого жреца, забавного и изворотливого, в чем-то трикстера по образцу Локи, молчащий бог говорит со своими и с чужими языком иронии и насмешливой мудрости. Жреца, оставшегося учеником.

И все же, при обилии нечисти и божьего промысла, настоящего чуда в книге нет. Есть множество секретов, которые постепенно приоткрываются. Яйцо в утке, утка в зайце, заяц… Например, заяц в нашем мире сочетает в себе множество языческих, христианских, геральдических и мифологических смыслов. Однако, в книгах мы его не встретим. Условно, мы разделим фауну на нейтральных, служащих злу, и служащих добру. Но ни одно животное не обладает собственным независимым сознанием. Духи служат призвавшим их, мамонты послушны, пока есть собрат-мохнач, гадательная собака обучена при храме, саблезубец приручен как обычная кошка. Только очень большая и опасная.

А горькое пиво может стать аперитивом к опьяняющему райскому напитку, и вину познания добра и зла, приправленному осознанием вины.

Заключение

После прочтения книг «Аратта: Великая охота» и «Аратта: затмение» по-новому смотришь на свою собаку, поневоле задумываешься, чем может закончиться обычный поход за грибами, к примеру, в Лемболово, и начнешь примечать, как на огромном валуне, принесенном ледником на берег Финского залива, иногда появляются приношения богине-матери. Понимаешь, что можно быть огнем, а можно – поленьями и золой в костре, угольями, что хранят в себе пламя. Как и с любой стихией – можно дать жизнь, или отнять ее. Сколько нужно претерпеть, чтобы увидеть в другом человека? Или разорвать, или навсегда укрепить незримые связи со всем творением? Уйти за грань можно настолько далеко, насколько крепка связь с теми, кто остается по эту сторону, будь то боги или люди. И страшно представить, каким адским зельем может стать кровь даже воображаемого врага.

В своей работе «Морфология волшебной сказки» Владимир Пропп в заключение приводит слова профессора Веселовского: «Дозволено ли и в этой области поставить вопрос о типических схемах... схемах, передававшихся в ряду поколений как готовые формулы, способные оживиться новым настроением, вызвать новообразования?.. Современная повествовательная литература с ее сложной сюжетностью и фотографическим воспроизведением действительности, по-видимому, устраняет самую возможность подобного вопроса; но когда для будущих поколений она очутится в такой же далекой перспективе, как для нас древность, от доисторической до средневековой, когда синтез времени, этого великого упростителя, пройдя по сложности явлений, сократит их до величины точек, уходящих вглубь, их линии сольются с теми, которые открываются нам теперь, когда мы оглянемся на далекое поэтическое творчество, — и явления схематизма и повторяемости водворятся на всем протяжении» (Веселовский 1913, 2).

Эльвира Жейдс