В последнее время всё больше внимания обращаю на детскую и подростковую литературу. В них ещё сохранилась яркость формы, которую я очень люблю — и которая поистёрлась во взрослой фантастике — но авторы не забывают и о идейном наполнении, подчас — совершенно недетском. Получается такая недетская детская литература (детская недетская тоже есть, но о ней в следующий раз).
“Дети Ворона” Юлии Яковлевой — пример таковой. Это повесть — первая в цикле “Ленинградские сказки” — предназначена для младшего и среднего школьного возраста, как принято было говорить когда-то (не знаю, сохранилась ли теперь эта полезная формулировка), но и тех, кто давно школу закончил, может заинтересовать, ведь обращается она к большой и сложной теме репрессий. Однажды среди ночи срочно уезжает в командировку папа, потом забирают маму и маленького Бобку, и Шурка с Таней остаются одни. Ему — семь, ей — девять. За окном — Ленинград, который готовится к встрече весны и героев-папанинцев. Идёт 1938 год.
Взрослый читатель, конечно, сразу понимает, что вот он, век-волкодав, подобрался и уже готов к прыжку, но героям это всё невдомёк. Они радуются свалившейся на них свободе и деньгам (мать успевает передать через старушку-соседку кошелёк), прогуливают школу, пьют лимонад и покупают в лучшем кафе города птифуры — в общем, ведут себя как детям и положено. А фразу про то, что родителей “Ворон забрал” принимают за глупую шутку. Пока брата с сестрой не начинает выдавливать из привычной реальности. Вначале буквально — соседи по коммуналке занимают комнаты, где жила их семья. Потом Шурка и Таня становятся невидимыми для простых советских граждан, лишь такие же изгои, от которых общество избавилось, поскорее вычеркнув, пока они не утянули за собой, могу заметить их. С этого момента начинается короткое, но страшное путешествие по городу Ворона.
Самое интересное в “Детях Ворона” — зыбкий, сюрреалистичный мир, придуманный Юлией Яковлевой, который каждый раз меняется, стоит только подумать, что ты его понял. Поначалу Ворон воспринимается прозрачной метафорой, попыткой уложить сталинский террор в детские головы, затем — мрачной изнанкой привычной действительности, где можно говорить с птицами и крысами, а у стен есть уши и глаза (буквально). На самом деле верно и первое, и второе, и третье. На фоне писательница рассказывает историю о верности себе и семье, о противостоянии тоталитарному обществу, о памяти и правде. Как к этому относиться — дело только ваше. Но рассказ очень актуальный как для детей, так и для взрослых. К сожалению.
Их комнаты были в самом конце коридора. Таня открыла ключом дверь, и они вошли во взрослую комнату. Она так называлась, потому что ночью здесь спали мама и папа, а днем собиралась вся семья. В середине стоял большой круглый стол. За ним ели, читали, делали уроки. Кровать родителей стояла за камышовой ширмой. Прямо в стену был вделан большой дубовый шкаф.
Таня открыла дверцу шкафа и вошла. Шурка за ней.
Дело в том, что давным-давно папа решил соединить обе их комнаты. Чтобы не приходилось бегать туда-сюда через коридор. Он проделал ровную прямоугольную дыру между взрослой и детской. А так как подходящей двери не нашлось, то в дыру вдвинул старый шкаф. Из взрослой в детскую Таня с Шуркой проходили мимо платьев и костюмов.
С тех пор дверь из детской в общий коридор всегда стояла запертой. Ключ от нее давно потерялся. Все уже и забыли про эту вторую дверь.
Тане и Шурке ужасно нравилось, что у них такие странные комнаты. И шкаф. Только маленький Бобка, который еще ничего не знал о жизни, думал, что так и надо. Что так все живут.
цитировать
свернуть ветку
