Рудольф Сикорски — Юрий Андропов: аллюзия или иллюзия? (продолжение)

Рудольф Сикорски — Юрий Андропов: аллюзия или иллюзия?

Историко-литературоведческий анализ. Взгляд наивного читателя

         3. Человеческой памяти свойственны непреднамеренные аберрации, так что не удивлюсь, если большинство отечественной либеральной интеллигенции (к коим отношу и себя) ныне искренне считают, что восприняли избрание (или воцарение) Андропова высшим советским руководителем примерно так же, как Александр Зиновьев и Василий Аксёнов. Я уж не помню, кто из них назвал это третьей (после Дзержинского и Берии), и, наконец, успешной, попыткой тайной полиции достичь вершины Советской власти, а кто иронизировал, что скоро человеку, схваченному за фотографированием западных военных объектов, достаточно, мол, будет предъявить удостоверение офицера КГБ, и его тут же с извинениями отпустят (сам-то я, само собой, прочитал всё это лет десять спустя) — да это и не так уж важно в данном случае. Дело в том, что не так всё это было. Не так воспринимался (и, соответственно, предвосхищался — в те месяцы, когда выходили новые номера журнала с «Жуком в муравейнике») приход Андропова. Даже в критически настроенной части общества. В основном это ассоциировалось со словом «порядок», помните? И даже на послеполуночных кухнях мне ни разу не приходилось слышать, чтобы к этому «порядку» примеряли эпитет «новый». Не то чтобы боялись произнести, а просто в голову не приходило. Крамольные сомнения заключались в другом: «А удастся ли ему навести этот самый порядок — может быть, народ уже совсем изворовался и разучился работать?» и «А нужен ли ему самому этот новый порядок — может быть, он только прикидывается, а на самом деле является таким же расхитителем и временщиком, как и вся брежневская банда?» Конечно, те, кто знал пофамильно списки мордовских узников, передаваемые американскому президенту, кто читал «Хронику текущих событий» — те имели совсем другие сомнения относительно нового генсека (а точнее, никаких сомнений не имели — как Аксёнов и Зиновьев), но, положа руку на сердце — много ли их было? Я же говорю о преобладающих (да что там — о господствующих) в обществе настроениях. А они были таковы, что он бы, поди, и всеобщие выборы выиграл, если бы такие состоялись на исходе 1982 года (уж фантазировать так фантазировать — о фантастике же речь!) Сомневаетесь? Я и сам сомневаюсь. А всё ж таки вспомните себя в это время. И представьте, что его фамилия в бюллетене — не единственная. Да только от остальных скулы сводит вот уж столько лет. А даже если от некоторых не скулы сводит, а дух захватывает (уж фантазировать так фантазировать) — столько лет совсем в другом контексте эти фамилии видели и слышали; ну и кого вычеркнете, а кого оставите? Да не сейчас (вчера по три рубля я тоже умный!), а тогда! Нет, простите, это не беспредметный мысленный эксперимент. Я ж не историю переписать пытаюсь, а хочу чтобы вы снова ощутили настроение того времени. Даже не времени, а момента — это важно, что на тот момент ещё не успели ни облавы в кинотеатрах и парикмахерских в рабочее время устроить, ни южнокорейский самолет сбить. Впрочем, последнее, может быть, не столь уж и существенно — мы ж тогда, пятнадцать лет назад, были совсем другие. Ни о высшей ценности человеческой жизни, ни о Декларации прав человека, ни о прочих великолепных изобретениях высшего гуманизма, равно как и о самом гуманизме, мы слыхом не слыхали, а расскажи нам об этих вещах — не поверили бы.

Вообще, это поразительно — упомянуть столь крамольный документ, как Декларация прав человека, в книге, изданной в 1968 году! И очень показательно, что именно в этой книге. Это упоминание — как раз одна из тех причин, по которым «Обитаемый остров» в действительности никак не мог войти в «Трудно быть богом». Понимаете, героям тех книг Стругацких этот документ совершенно ни к чему. Его некому ткнуть в нос, потому что никто и так не нарушает этих правил, очевидных до банальности. Разве что невежественные арканарцы, но не доросли они ещё до этой Декларации, да и не на этой же планете её, в конце концов, принимали. Вот это чувство надрывной тоски, столь непривычно пронизывающее весь «Обитаемый остров», в очень большой степени порождено пришедшим пониманием того, что борьба, которая, как известно, вся наша жизнь, предстоит не только с природой, обстоятельствами и теми, кто не ведает, что творит; ещё и столетия спустя придется апеллировать к этому древнему обязательству 1948 года. Крушение иллюзий. Это всегда больно. Представляете, каково — уснуть на Красной площади в апреле шестьдесят первого, а проснуться на Вацлавском наместье в августе шестьдесят восьмого?!

Но, повторюсь, тогда, пятнадцать лет назад, зарубежные операции нашего аскетичного рыцаря Лубянской площади никакого вреда его народному имиджу не представляли. Пожалуй, что и наоборот. Вот невыдуманные образчики апокрифов такого рода. «Ну, в Венгрии всё было несколько по-другому, потому как послом там тогда был Юрий Владимирович — человек решительный и дальновидный. Так что там, понимаешь, кровушка пролилась, ситуация разрядилась, и события далее пошли в правильном направлении». Или «Да я же помню, как при Андропове тот же самый алкаш с утра вместо того, чтобы шляться полтинники сшибать, как миленький трясся в автобусе на работу; потому что боялся, понимаешь?» Последнее, правда, выпадает из рамок внешних операций, да и, сами видите, является не прижизненным апокрифом, а, так сказать, позднейшей вставкой (но не моей — вот тут я ни слова не придумал), но и это мне представляется существенным для фиксации природы мифа. Именно мифа, ибо, несмотря на всю реальность почти семидесятилетнего (и более чем существенного) присутствия этого человека в нашей (в широком смысле) жизни, несмотря на абсолютно достоверные даты рождения и смерти, список должностей и конкретные разнообразные события (как-то: перевороты в дальних жарких странах и аресты диссидентов в СССР, смены ценников на водочных бутылках и изменения практики работы ОВИРов, кадровые перестановки в самых разных советских ведомствах и скандалы в европейской печати), мы можем исследовать и анализировать не его действительную жизнь, а лишь её образ, сложившийся в нашем массовом сознании. Это парадоксальным образом роднит наших заглавных персонажей: один из них — придуман, зато всё, что мы о нём знаем — абсолютно достоверно, ибо прочитано у его создателей (более того — этот прочитанный текст и есть единственная форма его, персонажа, существования), другой же — абсолютно реален, но практически все нетривиальные сведения, которыми мы о нём располагаем — мифические. Это вовсе не означает, что все они не имеют никакого отношения к истине (точно так же неверно и то, что фигура Сикорски абстрактна и неправдоподобна), но, право же, откуда нам знать, что уже став генсеком, он собственноручно начертал «Сахарова выпускать ещё рано» (кстати, на чём он поставил такую резолюцию — не Чебриков же испрашивал разрешения выпустить?) И так ли в действительности велика роль советского посла в венгерских событиях октября 1956-го?

Так что повторюсь ещё раз: речь ниже пойдёт не о реальной истории (мы её знать не можем), а только о народном мифе «Ю.В. Андропов и венгерские события октября 1956 года». А вот эта часть биографии заслуживает чуть более внимательного рассмотрения, потому что и сходство между биографиями прямо разительное, и для понимания персонажа это совсем даже нелишне.

Для сравнения: перед Новочеркасским расстрелом 1962 года в город секретным образом прибыли Ф.Р. Козлов и А.И. Микоян (пожалуй, персоны №2 и №3 в тогдашнем политическом руководстве страны); слушали доклады, наблюдали обстановку на месте, только после этого дали санкцию — можно стрелять. Венгерский бунт (эпоха та же самая — хрущёвская) — безусловно, событие куда более серьёзное. Тут, пожалуй, и секретного визита самого Хрущева мало бы не показалось. И как вместо этого действует всего-навсего советский посол? Ну, вы знаете — как. Решительно, уверенно и энергично. Нет, господа, воля ваша, но эти действия Андропова (даже не члена ЦК, между прочим!) просто поражают своей неслыханной дерзостью. Даже если частично списать новочеркасскую обстоятельность на трусость тогдашних руководителей Ростовской области («Представляете, эти зажравшиеся чинуши настолько боялись брать на себя хоть какую-то ответственность, что пригласили аж Комиссию Президиума ЦК! А вот Юрию Владимировичу никаких комиссий не потребовалось.»), всё равно остается стойкое впечатление: не по чину смел Юрий Владимирович, ох, не по чину; а может быть, у него на самом-то деле совсем другой чин был, а? что, интересно, означает эта загадочная строка в энциклопедических словарях: «В 1951-52 гг. — на ответств. работе в ЦК КПСС»? что же это за такая «ответств. работа»?

Наверное, в действительности всё гораздо проще и естественнее. Да, существенно превысил свои полномочия, рискнув и постом, и дальнейшей карьерой. Но рискнул удачно — угадал и мнение руководства, и действительное дальнейшее развитие событий. Был замечен (или подтвердил, что был обоснованно замечен тогда, незадолго до великой кончины) — для того и рисковал. Промахнулся бы — возможно, никогда бы широкая общественность этой фамилии и не знала. Может быть, всё и не так, но, по крайней мере, куда правдоподобнее, чем картинка, нарисованная абзацем выше. Но мы-то исследуем народный миф, причём пятнадцатилетней давности, то есть как раз эту картинку, на которой наш герой вырастает до таких размеров, что чуть ли не отдаёт из своего кабинета текущие распоряжения министру обороны СССР (да ещё, пожалуй, самому своенравному за всю историю Отечества нашего). Этак нетрудно поверить, что и должность свою формальную он себе сам подбирал из каких-то высших (чуть ли не конспиративных!) соображений. Прямо как Рудольф Сикорски — своё резидентство на Саракше. Не правда ли? И тоже — совершенно загадочная история. Уже в 38 г.- руководитель Комиссии по Контролю, в 49 г.- всё ещё на этом посту, с 58 г.- резидент на Саракше (фактически -рядовой прогрессор!), а уже не позже 78 г. — снова начальник КОМКОНа-2. Разве не странно? Но вот обратите внимание, как он действует на Саракше. Разве похоже это на действия обычного резидента? Такое впечатление, что границ собственной ответственности (и, соответственно — полномочий) он вообще не признаёт. Вадим Казаков в «Полёте над гнездом лягушки» употребляет эпитет «круто», я бы вновь употребил гоголевское «не по чину». Похоже на Андропова в Венгрии, ой как похоже. Как не верится, что один из них — просто посол, так не верится, и что другой — просто прогрессор. А вот если поверить Казакову, что он по-прежнему оставался руководителем КОМКОНа-2 и шефом СГБ... У Стругацких об этом — ни слова, но косвенные подтверждения есть: авантюрные эксперименты по раскрытию «подкидышам» тайны их личностей сильно смахивают на шалости молодёжи в отсутствие шефа. И реакция Сикорски — соответствующая: «Вот вернусь, вы у меня попляшете — мальчишки, сопляки...» И он уверен, и они в курсе — вернётся. В общем, если даже Сикорски и покинул свои руководящие посты (а не один ли это пост, кстати?), то эта отставка — явно добровольная, и с самого её начала ясно, что временная. Несколько нелогично, что Каммерер, при всей своей въедливости, не заинтересовался причиной этой отставки (предположение «добровольно — чтобы отдохнуть от Бромберга» смехотворно, да и высказано, конечно, в качестве шутки). Впрочем, ему и положено копать в других направлениях (и уж точно — не в сторону собственного шефа). Также надо учесть, что для Каммерера это всё воспринималось несколько в ином ракурсе. С момента начала работы Максима в СГБ (датируется, конечно, последней страницей «Обитаемого острова») Сикорски стал его начальником. Других таких у него, ручаюсь, не было. Да и вообще, похоже, раньше у него начальников не было — какие уж там в ГСП, начальники, а вы же помните, в каком возрасте Каммерер высадился на Саракше. Так что раньше у него были только учителя. А учитель, как известно, величина внеранговая. Первый начальник — иногда тоже. Особенно такой, и особенно — когда он долгое время ещё и единственный. Так что когда спустя какое-то время Сикорски отбыл на Землю, то Каммерер остался на Саракше за него и получал указания с Земли от того же Сикорски, это было совершенно естественно и даже единственно правильно. И когда впоследствии Каммерер и сам вернулся на Землю и обнаружил, что его обожаемый Экселенц руководит всей конторой — ничего удивительного и в этом не было. И когда потом постепенно прояснилось, что руководил он ею ещё тогда, когда Каммерер и на свет не появился, то и тут удивляться нечему: это он, Максим, растёт, а у внеранговых фигур роста не бывает — Экселенц был всегда (а возможно, он и на самом деле не только многолетний, но и первый и бессменный руководитель Службы галактической безопасности). Ну, и, наконец, это естественное право человека мира полудня — в любое время сменить работу. Так что даже для Каммерера, которому по долгу службы положено быть одним из самых недоверчивых людей Земли того времени, во временной отставке Сикорски ничего подозрительного нет. Мы же — люди совсем другие, всё объяснений ищем. Мы-то в этот последний и самый естественный довод не верим. Мы-то знаем — так просто Миссию не бросают. И кто уж взял на себя Миссию, тот сам же свои естественные права и ограничит. Казаков предложил элегантную версию о селекционном оборудовании Странников, оставшемся на Саракше, и, как следствие, наиболее реальном шансе впервые встретиться с ними лицом к лицу. Попробую предложить другую версию. Добровольное самоизгнание. Как престарелый Пак Хин после трагического психологического эксперимента с «подкидышем» Томасом Нильсоном (номер 02, значок «Косая звезда»). Мало ли что мог натворить тогда, в 58-м, шеф КОМКОНа-2, вот и наложил на себя епитимью — похоже, случай с Пак Хином не исключительный. То есть, конечно, исключительный, но не уникальный. Предложенная версия имеет только одно преимущество — более банальна. Зато казаковская, безусловно, безупречна с точки зрения мотивации. Выбирайте сами. Впрочем, независимо от того, каким именно поворотом судьбы Рудольф Сикорски был временно отброшен на роль рядового прогрессора, психологическая недостоверность его действий в этой роли вполне проясняется: каковы бы ни были его формальные полномочия, он уже просто не может ориентироваться в ситуации, как простой прогрессор. Потому мы и не видим на Саракше такой заурядной фигуры. А видим того, кем он фактически и является — Главного Прогрессора Земли. Так же и в посольском кабинете в мятежном Будапеште — Главного Прогрессора Советского Союза. На крайний случай — будущего Главного Прогрессора. Пожалуй, Юрий Андропов имеет больше оснований претендовать на этот титул, чем Михаил Суслов — бесспорно, главный идеолог прогрессорской деятельности государства победившего социализма. Разница между теорией и практикой, знаете ли. Особенно для мифологизированного массового сознания. Конечно, эти многочасовые неспешные беседы один на один в знаменитом кабинете Михаила Андреевича на Старой площади (например, с Яношем Кадаром) производят должное впечатление, но к концу этих мемуарных описаний может и скулы свести; от планирования и осуществления тайных операций — никогда. Есть, есть своя романтика и в танках без опознавательных знаков, раскрашенных в коричневые и жёлтые цвета пустыни, и в русоволосых и голубоглазых лётчиках ВВС тропических стран, и даже в анекдотах типа: «Леонид Ильич, Хомейнюк по защищенной линии беспокоит. Пожалуйста, отзовите меня из этого Тегерана — никаких нервов с этими фанатиками не осталось!» Слава тебе господи, не существует романтики допросных кабинетов, пыточных казематов и расстрельных камер — чего нет, того нет. Аргумент «А ты — не лётчик!» бьёт наповал даже в приснопамятном восемьдесят втором. Но это же совсем другое дело. А сама идея прогрессорства неприятия не вызывает. Мы же только тогда недовольны, когда помогаем деньгами, а эти предатели и благодарности не выказывают, и всё в лес смотрят, да ещё и новых денег клянчат. А насчёт интернационального долга мы ведь очень даже с понятием. Пока «чёрный тюльпан» не долетит до станции Зима. Но это ещё впереди. А пока греет сердце несерьёзная и даже идеологически незрелая песня:

В Париже — танки, в Париже — танки,

И вновь в Ла-Манше тонут янки,

И королева — на Лубянке,

И в стратосферу валит дым...

Правда, греет, читатель? Особенно, если тебе двадцать лет, и на тебе погоны курсанта одного из питерских (ну, официально, конечно, ленинградских) военно-морских училищ, и всё в стране в порядке: в Кремле — Брежнев, на Лубянке — Андропов... Так что, может быть, преувеличивает Максим Каммерер: «...дома к ним (прогрессорам — А. М.) относятся с опасливым восторгом, с восторженной опаской, а сплошь и рядом — с несколько брезгливой настороженностью». Хотя «сплошь и рядом» не означает «поголовно». Даже — «большинство». Отодвиньтесь лет на пятнадцать назад — перечтите первые страницы «Обитаемого острова»: «Школьники, особенно отстающие и непременно младших классов, будут взирать на тебя с почтительностью, но учитель при встрече... » Ладно, дальше прочтете сами, если не помните. Это, кстати, ещё не про прогрессоров. Это про группу свободного поиска. Пройдёт полтора десятилетия, и появятся эти слова насчёт восторженной опаски и брезгливой настороженности. Но люди того времени, в каком написан «Жук в муравейнике», весьма далеки от того времени, о каком он написан. У нас эта романтика увлекает не только школьников младших классов, да ещё обязательно отстающих. Рудольф Сикорски — это герой, причём герой нашего времени. Такое было у нас время. Такие были у него герои. Поразительно сходство литературного персонажа и некоего образа массовых ожиданий и опасений, да ещё и воплотившегося в итоге в совершенно реального человека. Трудно, конечно, предположить, что сам герой, тем более во всём масштабе своей исторической роли, был задуман ещё тогда, в шестьдесят седьмом, когда загадочный Странник впервые появился на страницах «Обитаемого острова». Но это, наверно, и в самом деле не так. В то время и призрак этого героя не бродил ещё по нашим умам, не оформилась ещё потребность общественного сознания. Нет, в «Обитаемом острове» аллюзию (хоть преднамеренную, хоть нет) заподозрить ещё весьма трудно. Там (и тогда) ещё не герой примечателен, а концепция. «Пусть ваша совесть не мешает вам ясно мыслить, а ваш разум не стесняется, когда нужно, отстранить совесть...» Вот эти слова Колдуна и есть тот второй момент, принципиально отличающий «Обитаемый остров» от того, что написано прежде. Нет, это вовсе не «Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью» — о циничных бандитах совсем другие книги написаны, и нет в тех персонажах ничего, заслуживающего мучительных сомнений и колебаний. А здесь — совсем другое. Помните, в «Попытке к бегству»: « — ...Вы ещё нам тут скажете, что цель оправдывает средства. — А что же, — согласился Саул хладнокровно, — бывает, что и оправдывает.» Ваша правда, Савел Петрович, ибо если ты, Вадим, заранее знаешь, что никогда не оправдывает, то зачем же тогда тебе совесть — то самое уникальное свойство, отличающее человека от животного, определитель того, оправдывает ли в каждом конкретном случае цель средства или нет... Но сурова и горька эта правда. Потому что у совести есть ещё и другое предназначение — мучить и мучить своего обладателя и за то, что она, совесть, решила — да, оправдывает, и за то, что она же решила наоборот. Но как же дико звучит этот диагноз Колдуна — «нетерпение потревоженной совести». Это нужно лечить? Конечно, нет никакой пропасти между «Попыткой к бегству» и «Трудно быть богом», между «Трудно быть богом» и «Обитаемым островом», пропасть — она другая, и она ближе с каждым этим шагом. И заглянув в неё (уже там, за Голубой Змеей) с тоской понимаешь, что герои типа уорреновского Вилли Старка не остались в «Отеле «У погибшего альпиниста»», «Пикнике на обочине» и «Гадких лебедях», вот годы и даже века — те, да, прошли, а добро по-прежнему пытаются делать из зла. Не новая концепция, куда там. Но новизна и актуальность — отнюдь не одно и тоже. Так вот, оказывается — актуальна. Поэтому «Обитаемый остров» и воспринимается этаким порогом. А точнее — обрывом. А просто время пришло. А спустя пятнадцать лет пришло время и для героя. Рекомендации по лечению синдрома «нетерпение потревоженной совести» аккуратно выполнены. Ремиссия несомненна. Правда, другие симптомы проявились — пациент убеждён, что к его пальцам протянуты нити от звёзд... ну, дальше вы знаете. Можно назвать синдромом Сикорски — практикующие специалисты источниками трёхвековой давности не интересуются. А вот который из этих синдромов — холера, а который — малярия, это уж чёрт его знает. Жизнь покажет.

Это точно. Показала. Но об этом чуть позже. Пока разрешите несколько слов о том, случайно или преднамеренно столь похожи литературный персонаж и человек с трибуны Мавзолея.

Окончание будет 10 апреля.