«Карьера Ругонов», первая часть двадцатитомной эпопеи Ругон-Маккаров, представляет собой по большей части пролог ко всему циклу. Здесь рассказывается история родоначальницы семьи Аделаиды Фуке и даётся обзор судеб её детей и рисуется жизненная канва внуков. Непосредственные же события составляют всего одну неделю, но эта неделя меняет судьбу Франции — и судьбу Ругонов.

Написано безумно талантливо! Многословные описания не навевают скуку, а рисуют перед глазами картины; политическая составляющая заставляет переживать за судьбу страны; а человеческие типажи так ярки и так знакомы!

Правда, было ощущение какого-то обмана, когда нам так долго и подробно показывали Сильвера и Мьетту (например, целая глава посвящена только их прогулке), а в итоге...

Несмотря на наличие отдельных ярких волнительных местечек и пикантных моментов, этот роман читать было немного скучно. Видимо моё «Я» и экономическая теория, а также финансы и банковское дело находятся на разных концах цепочки интересов. Тем не менее, впечатление от романа осталось сильное и яркое, и тут заслуга только автора с его способностью даже не очень интересную тему изложить такими словами и выражениями, что читаешь и читать хочется. И при чтении романа «Деньги» читательское внимание развернулось на особенности авторского слога — как мне кажется, Эмиль Золя очень часто употребляет всякого рода превосходные степени и применяет прочие служебные слова, усиливающие действие и придающие крайние степени выражения чувств, событий, отношений, поступков и прочего. От всего этого авторская речь кажется ярко эмоциональной, с тенденцией к драматизации, а порой и трагизации и даже экзальтации написанного. Вот вам и механика литературного стиля.

А ещё мне показалось, что Эмиль Золя сам вовсю сочувствовал социализму и социалистам — уж очень выпукло в этом романе он подаёт идеалистические идеи социалистического светлого будущего, вкладывая их в уста некоторых своих героев: прежде всего, это Сигизмунд Буш, но ведь и в страстных мечтах и зажигательных речах Аристида Саккара тоже есть оттенки социалистического и даже коммунистического мировоззрения. Да и брат Коралины мсье Гамлен тоже ведь занят развитием капитализма и прогрессом по капиталистически, однако имея ввиду конечной целью общее благосостояние и счастливое будущее для жителей Ближнего Востока, но и для европейцев тоже.

И в связи с этим было немного странно читать гневные филиппики героев романа в адрес евреев и мирового еврейства — как-то странно они сочетаются с социалистическими идеями о всеобщем равенстве и братстве и свободе.

Для усиления противостояния разных групп героев автор выводит людей совершенно противоположного толка — тут и матёрые биржевые игроки, и представители парижской знати, тут же и представители древнейшей профессии и парижского дна и придонья — но яркой тёмной фигурой возвышаются здесь зловещие образы господина Буша и его подручной и компаньонки мадам Мэшен.

Тем не менее, автор в литературном смысле, в общем-то, расправляется с носителями левых взглядов и убеждений, а торжествуют капитализм и Биржа. Деньги. Таков финал романа и таков вывод Эмиля Золя, сделанный им в 1891 году. И в этом смысле, наверное, мало что изменилось в мировом устройстве и порядке — разве что идея корпораций и синдикатов умело и успешно была развита и воплощена и уже далеко перешагнула те рамки, которые были обозначены в романе.

Некоторое добавление в смысле интересности происходило от того, что совсем недавно был прочитан роман В. Пикуля «Битва железных канцлеров», в котором речь идёт как раз об этих временах и событиях.

Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта,

Вся жизнь моя вами, как солнцем июльским, согрета...

(киношлягер 70-х, х/ф-водевиль «Соломенная шляпка»)

Помимо вот этого противостояния двух людей, роман наполнен картинами общественной и отчасти политической жизни в высшем свете Третьей Империи — мы знакомимся и участвуем в жизни и заботах как представителей французского дворянства, так и буржуазной знати и прочей элиты. Погрузившись в самые недра политической кухни влияния и отчасти власти в одной из самых крупных и влиятельных стран тогдашней Европы, мы становимся свидетелями того, как порой тонко проводятся политические авантюрные ходы, как умело и выверено точно оказывается воздействие на умы и воли власть имущих. И запоминаем, что если у влиятельного и властного мужчины есть сила, то у умной и раскованной амбициозной женщины есть нечто другое. Не зря у русского народа есть поговорка — «Ночная кукушка денную (дневную) перекукует».

В этом романе мастер описаний Эмиль Золя воздерживается от применения своего дара — мы не встретим ни величественных картин природы, ни красот улиц и зданий, ни роскоши дамских нарядов — книга выглядит более сухой и деловитой. Но сделано это, безусловно, намеренно, потому что то, о чём пишет автор, не нуждается в красотах и эпитетах, в прилагательных и глубоких 0бразах. Однако скучным этот роман Золя, шестой, считая по порядку написания, и второй, если следовать рекомендации самого автора о порядке чтения всей серии, не назовёшь — с азартом и интересом следим мы за происками молодой предприимчивой Клоринды, с интересом узнаём мы о взаимоотношениях между сильными мира сего и их столь переменчивой и неблагодарной кликой, с интересом читаем главы о нравах, царящих в высшем парижском свете.

Этот роман до предела, но, может быть, и запредельно, наполнен чувственной страстью. А самое странное в том, что этой страстью заполнены как главы о любовном чувстве и страстных отношениях (боже, как коряво звучит, в отличии от того, что и как написал Золя!) двух молодых людей, так и главы и страницы с религиозным контентом.

Главный герой романа

Это противопоставление двух диаметрально противоположных людей (напоминаю, живущих в одном и том же теле) постоянно педалируется, акцентируется и подчёркивается Э. Золя, а для углубления и б0льшего оттенения этого противостояния автор постоянно усиливает противостояние Церкви — наполненной смирением, смертью всего телесного, отторжением от всего мирского, жизненного, плотского, включая вообще саму жизнь и радости жизни, — и внешнего мира простых людей, жителей небольшой оторванной от остального мира деревушки Арто. Эмиль Золя детально и подробно расписывает нам убранство церкви и все детали молитвенных обрядов и отправлений, совершаемых аббатом, но в противовес столь же детально и подробно пишет картины окружающей деревушку природы и типы наполненных реальной простой несвятой жизнью жителей деревни — людей совсем не богобоязненных и относящихся к религиозным отправлениям с житейской и бытовой простотой.

Этот диссонанс между одним и другим звучит постоянной нотой в романе и наверное наполненный религиозным чувством читатель встанет скорее на позицию аббата Муре, но вот я, будучи человеком вне церкви и разделяющий максиму «Стены религий разделяют людей, но не достигают небес», скорее поддерживаю явно критическое отношение Эмиля Золя к обозначенной им проблеме противостояния религии и жизни.

Тысяча восхищений автором и его литературными способностями и талантами! И как зд0рово, что впереди ещё 15 романов цикла! Правда вот выяснилось, что читать всю эту эпопею следует не в порядке написания-издания, а следуя указаниям самого автора, Эмиля Золя. Что же, начиная со следующего романа так и сделаем.

PS Эмиль Золя с такой плотностью прорисовки описывает многочисленные растения сада Параду, что перед изумлённо-восхищённым внутренним взором вдруг вспыхивают картины ночного леса Пандоры из известного фильма «Аватар»...

У меня не очень гладкие отношения с религией. Нет-нет, я вовсе ничего не имею против права людей веровать в своих богов, соблюдать заповеди (соблюдать!) и отправлять религиозные культы. Но вот с церковью, как с организацией, оседлавшей это право людей, у меня отношения не складываются.

И в этом смысле прочитанный роман Эмиля Золя только подкинул хвороста в мой антиклерикальный настрой. Потому что фигура аббата Фожа никаких других чувств, кроме брезгливого отвращения и желания гнать таких духовных отцов метлой поганой из любого городка, не вызывает. Вот эта иезуитская вкрадчивая манера влезть в умы, сердца и души горожанских прихожан, тихой сапой закрутить колесо приязней и неприязней, поманипулировать сознанием как разных групп, так и отдельных людей, попользоваться влюбчивым женским сердцем как инструментом и не погнушаться растоптать какое-никакое, но всё-таки устоявшееся семейное благополучие семьи Муре — всё это только заставляет с негодованием и возмущением пыхтеть, бухтеть и сетовать на доверчивость людей.

Золя открыто не пишет, с какими именно целями приезжает в Плассан аббат Фожа, но из контекста понятно, что этот церковный деятель связан с определённым политическими проимперскими силами и по сути является рычагом, с помощью которого Империя стремится изменить общественное мнение плассанцев и расклад политических симпатий в этом городе в свою пользу. И, по всей видимости, книга эта довольно злободневна для той конкретной ситуации и времени, в которые она писалась — лезть куда-то в критику за уточнением ,совсем не хочется, да и противу моих собственных правил это, читать критические статьи и чужие рецензии до того, как родится свой отзыв на прочитанное. И понятно, что за прошедшие почти полтора столетия ситуация крепко изменилась, хоть в этом самом Плассане, хоть в Париже и Франции, хоть и во всём мире. Но! Не изменились сами принципы воздействия на умы, сердца и души, не изменилось стремление тех или иных политических групп, партий и течений владеть и управлять людьми, и не изменились, но скорее только усилились и стали более мощными и отточенными вообще все и всякие политтехнологии. Так что актуальность этого романа из цикла «Ругон-Маккары» неожиданно не слабеет и не мельчает.

Ну и, помимо изложенных размышлений о книге, нельзя не сказать, что здесь гораздо меньше всяких описаний, которыми обычно богат писатель Золя. Зато с экшеном всё в порядке, и наряду с неким мелодраматизмом есть и психологический триллер, и политический оттенок, и даже криминальное действо. А также картинки общественной жизни в провинциальном городке, и яркие красочные и характерные портреты героев и антигероев, персонажей и прочей человеческой живности того времени.

Возможно, что в этом своём романе Эмиль Золя превзошёл самого себя. Такого количества прилагательных я, наверное, ещё не встречал. Взять хоть описание рыбных рядов центрального парижского рынка — что ни рыбу называет нам Золя, то обязательно с одной-двумя, а то и несколькими качественными характеристиками — хоть цветовыми, хоть запаховыми, хоть описывающими форму, размеры или наличие разного рода деталей, но непременно вызывающими слюнотечение и соответствующие образы — зрительные, слуховые, ароматические, вкусовые, осязательные...

И точно такие же картинки рисует нам автор, ведя нас по мясным, овощным и зеленным рядам, таща читателя в птичьи цеха или же на колбасную, сырную и мясную кухню. Это сколько же внимания затрачено Золя, чтобы только суметь разглядеть все эти детали в каждом описываемом им предмете, но ещё и не просто разглядеть, но подобрать соответствующее словцо прилагательного свойства и вставить это словцо в нужное местечко текста, так, чтобы картинка получалась наполненная именно чревными смыслами!

Потому что словечко это — Чрево — выбрано автором вовсе не случайно (и браво переводчикам, выбравшим именно это слово в качестве перевода слова французского, поставленного Золя в название книги). И мы видим и буквально попадаем вовнутрь именно Чрева Парижа — во все эти вороха и буквально возы разного рода жратвы и порой едва не начинаем задыхаться от запахов и едва ли не тонуть во всех этих кучах пищи, еды, жорева, харча...

Но образ этот и термин вовсе не случаен и не конечен в романе, потому что, ведя своего героя по цепочке событий, происшествий, ситуаций и всего прочего, автор постепенно заменяет образ просто чрева Парижа как места, куда стекаются и где перевариваются городом потоки пищи, в Чрево Парижа, в его пищеварительный тракт, в его брюхо, истинным назначением и функцией которого становится прожёвывание и переваривание людей; где люди, составляющие ткани этого Чрева, из обыкновенных милых и простых торговцев и лавочников становятся, возможно сами того не замечая, частью пищеварительного тракта, становятся Обывателями и Мещанами, охотно совершающими всякие уже небогоугодные поступки и творящие разные мелкие и крупные пакости и подлости только потому, чтобы было выгодно им самим, а что там будет с другими людьми — то их уже вовсе не касается. Хотя нет, касается, ибо обитатели этого Чрева Парижа охотно и с удовольствием превращают преследование нашего главного героя в зрелище и с азартом досматривают этот зрелищный акт до самого конца. А потом спокойно возвращаются к своим мясным, рыбным, сырным, овощным и зеленным делам и рядам, к своим дорогим им объедкам, огрызкам и обсоскам...

Однако кроме чисто описательных богатств этот роман блистает и характерами персонажей. Кого только мы тут не встречаем — обилие образов, иногда изображаемых автором во всём великолепии, но порой просто набрасываемых несколькими скупыми выразительными фразами, опять-таки превращает всю эту парижскую людскую массу в портретную галерею. И портреты эти выполнены мастерски, дополняя портреты типов людей, сделанные Гоголем и Достоевским, Салтыковым-Щедриным и Чеховым, и другими мастерами пера.

Что касается характера нашего главного героя, то конечно этот образ весьма противоречив — с одной стороны, будучи молодым человеком и оставшись старшим в семье, он ничтоже сумняше берёт на себя заботы и ответственность за младшего брата и с честью выполняет добровольно взятые на себя обязательства; но затем ведёт себя подобно романтическому и мечтательному юноше-идеалисту, не умея ни жить самостоятельно, ни работать толком, ни организовать какие-то революционно-бунтарские группы и события. И даже весь его каторжанский опыт нисколько не сбивает с него этого романтико-идеалистического ореола, и потому тот исход, который создаёт для своего героя Эмиль Золя, закономерен и неизбежен.

Ухваченное после прочтения романа Эмиля Золя «Добыча» за кончик хвоста желание прочитать всю 20-томную эпопею семейства Ругонов-Маккары понемногу начинает материализоваться. И видимо правы те, кто уверяют, что самые верные решения принимаются спонтанно под влиянием внутреннего голоса — мой внутренний Читатель меня не подвёл и ожидаемое литературное пиршество состоялось и продолжается.

Эмиль Золя носит имя классика французской литературы не зря. Потому что умудряется сплести воедино в одно неразрываемое целое казалось бы трудносовместимые и малосочетаемые вещи. Личные романтические отношения тут тесно соседствуют с социальным и общественно-политическим, возвышенная любовь молодых людей (практически подростков) и в параллель ей сугубый прагматизм отношений в семье Маккаров, революционный пафос восставшего народа (речь идёт о восстании 1851 года) и расчётливый буржуазный «патриотизм» Ругонов и прочих мелких буржуа. И при этом Золя через личное и внутрисемейное мастерски выводит широкие общественные картины жизни в небольшом французском провинциальном городке и отчасти и за его пределами — штришками и коротенькими фразами слухов и писем набрасывает Золя шлепки информации, и мы видим и парижские тайны, и ситуацию в соседних областях и городках Франции и можем судить о положении в стране в целом.

Мастерски выполненные портреты главных героев романа — семейств Ругонов и Маккары по силе своей выразительности пожалуй приближаются к персонажам из гоголевских «Мёртвых душ» или салтыковщедринских «Господ Головлёвых» — по крайней мере оттенки сатиры и во всяком случае резкой критики и личного неприятия автором многих из своих героев в этом романе можно увидеть отчётливо. Но и второстепенные персонажи прорисованы мастером французского пера любовно и точно, с вангоговской и кукрыниксовской хваткой и умением найти и показать самую выразительную деталь того или иного портрета.

Ну и, наконец, мы просто получаем великолепный стартовый роман целой 20-томной серии, прочитав который так и хочется отложить в сторону всякие там игровые обязательства и списки и взяться за чтение всего остального великолепия от Эмиля Золя. И из глубин твоего читательского Я вырывается революционно-патетическое La Gloire De La France! Vive Zola!

Эмиль Золя для меня пока ещё терра инкогнита и его авторский литературный стиль — неоткрытая книга, которую, судя по первому впечатлению предстоит ещё открывать и открывать.

Прежде всего, его литературный язык максимально точно совпадает с моими личными и индивидуальными способностями и возможностями воспринимать письменный текст. Мастерские описания картин внешнего мира наполнены запахами и звуками, цветом и вкусом, тактильными и чувственными образами и ощущениями и формируют картину мира, воспроизводимого Эмилем Золя, целиком и полностью — наверное сценаристам и режиссёрам, вознамерившимся снимать фильмы по книгам Золя («ладно-ладно, пока по единственной прочитанной тобой книге» — возражает мой внутренний оппонент и критик) и придумывать самим ничего не нужно, просто выполни всё то, что у автора книги написано, расставь предметы внешнего антуража так, как они стоят в книжном изложении и одень героев точно в соответствии с описаниями, и пусть они ещё говорят так, как нужно говорить в тех ситуациях, в которые их поместил Эмиль Золя — вот собственно и всё, фильм будет обречён на успех. Тем более, что и фабула романа, его событийный и идейный ряд тоже и актуальны и интересны, и волнующи и привлекательны, да ещё и максимально — насколько это позволяет статус жанра — наполнены эротизмом и чувственной негой. И потому Эмиля Золя, при наличии соответствующей вакансии, вполне можно было бы назначать если не на должность Творца, то тогда его ближайшего помощника и соавтора — творимый им мир наверное является точной зеркальной копией мира реального.

Другая сторона романа — в нём с безжалостным раскрытием показаны все признаки падения нравов и всё обнищание духа, произошедшие во Франции в годы правления Наполеона III — вторая половина XIX века. Как там в марксизме — налицо явный кризис буржуазного общества и буржуазных общественных отношений. И в голове сразу Маяковский «Ешь ананасы, рябчиков жуй...» — и точно, подсказывает память, скоро грядёт Марсельеза и Парижская Коммуна, и Вторая империя падёт! И детальные и буквально пошаговые инструкции как поучаствовать в финансовых и деловых аферах и наварить при этом солидный куш и откусить изрядный кус делают чтение этих мест отчасти любовного романа совсем не скучным, но, напротив, оттеняют страсть и содом и гоморру...

И личные судьбы героев книги, и все пороки высшего парижского света, и великолепные описания, точные портреты героев и персонажей, крутая (как сказали бы теперь) фабула — всё это делает книгу интересной, вкусной, красивой, волнительной и побуждает задаться целью заняться судьбами Ругонов Маккары всерьёз, тем более, что серия из 20 романов позволяет вовсю и в полной мере насладиться творчеством Эмиля Золя. Так что будет чем заняться в 2016 году.

Противоречивые чувства вызывает книга. С одной стороны, видно, что автор вложил в роман всю душу, преследуя цель проведения психологического эксперимента соприкосновения «сангвинической натуры» с «нервной». Он выступает одновременно не только как кукольник, который заставляет героев совершать те или иные поступки, но и как рассказчик, детально анализирующий и препарирующий не только все их слова и действия, но и мысли. Но мне кажется, автор слишком увлекся научной стороной вопроса, и герои его, с их темпераментами, поступают совершенно не в свойственной обычным людям манере. Такое ощущение, что если б автор перестал контролировать своих героев и отпустил их на свободу- поступки их и мысли были бы совершенно иными в этих же самых обстоятельствах.

Эмиль Золя считается реалистом, более того, типичнейшим представителем натуралистической школы. И вот, перед вами фантастический роман, утопия, в которой дотошно прописаны представления социалистов девятнадцатого века об устройстве и методах достижения счастливого будущего. Главный герой — Лука (помним, что перед нами один из романов незаконченного цикла «Четвероевангелия», и имя главного героя совпадает с именем евангелиста) не праздный мечтатель, не описатель утопии, традиционный для этого жанра, а деятель, строитель той самой утопии. Несбыточность надежд и представлений Эмиля Золя сегодня ясна каждому, но пока читаешь книгу, автору веришь. Таково свойство любой талантливо написанной книги.

Я нечасто, к сожалению, читаю классику, а у Золя это вообще первая вещь. Мне очень понравилось – и слог, и сюжет. Сюжетно это несколько коротких рассказов, посвященных “как люди умирают”. Где-то грустные, где-то слегка ироничные. Смело можно рекомендовать к прочтению.

Очень жесткое произведение. Интересное, безусловно, хорошо написанное, но сюжетные ходы просто поражают. Хотя оттого, что это всё-таки реализм, как-то немного не по себе. Такие произведения обычно надолго остаются в памяти, на протяжении многих дней читатель всё еще обдумывает западню, которую уготовала жизнь героям книги (или они уготовали ее сами себе), анализирует все те вещи, что происходят в романе, ужасается, возможно даже мысленно причитает и умоляет героев поступить по-другому, не опускаться, наладить свою жизнь... Но всё тщетно.

И это печально.

Несмотря на общее равнодушие к Золя, всегда любила этот роман. Не за социальную критику и картину медленной смерти старого мира и блестящего рождения торговли новой эпохи с ее гигантоманией, стремлением ошеломить покупателя, заставить его потерять рассудок в погоне за модой и престижем. Не за героев, которые милы, но всего лишь бледные (в буквальном смысле слова) тени и марионетки, скользящие по залитой ярким светом сцене громадного магазина. И даже не за по-прежнему актуальные детальные описания методов и трюков дельцов от мира моды, многие из которых совершенно не устарели и по сей день.

Но за раблезиански щедрое и красочное описание самого гигантского магазина дамских товаров, который одновременно и мир, и сцена, храм женщины и ее клетка, где изысканные предметы, ткани, ковры и кружева держат женщину в плену и заменяют ей всю остальную жизнь. Зачем ехать в далекую Аравию, если здесь роскошные ковры из Марракеша , бронзовые курильницы и кожаные подушки, словно только что украденные из палатки бедуинского шейха, создают непревзойденный артистический мир «воображаемой Мавритании». А мерцающие дальше шелка и кружева вполне способны заменить экскурсию по музею и наслаждение от натюрмортов старых голландцев. И как напоминают о Хальсе, Ван Дейке и Рембрандте упругие складки бархата и парчи, струящиеся по сверкающему от ослепительного света магазину.

Написанный, как социальная сатира, как насмешка над слабостью женщины и ее нежеланием противостоять искушению, роман превратился в оглушающую триумфальную мелодию чувственности мира, его красоты и роскоши человеческих ощущений. Золото лепнины, сияющий свет, переливающиеся оттенки драгоценных тканей — роман становится подобием совершенного импрессионистического полотна, созданного ослепительными мазками красок.

Как гласит испанская поговорка «спасибо за намерение» — но браво автору за блистательный чувственный результат.