Алексей Сальников «Петровы в гриппе и вокруг него»

Завтра назовут лауреатов «Большой книги», где «Петровы и т.д.» внесены в шорт-лист. Ни один из романов, которые я ставлю на книжную полку «лучшее», этот конкурс не выиграл ни разу (кроме «Дома, в котором», получивший там приз зрительских симпатий), но если вдруг чудо произойдет и народ заинтересуется, пусть уже лежит отзыв заранее, правда же?

Впрочем, с отзывом тут у нас небольшая проблема — что ни напиши, все будет спойлером. В аннотации есть намеки на то, что нас ожидает магическая проза, но магичность тут дело десятое или даже двадцть пятое. Как бы так сказать, чтобы никого не обидеть...а, собственно, никто и не обидится, поскольку текст совершенно уникальный и другие штучные работы с ним никак не пересекаются. Кроме одной, но назвать её не могу, потому что спойлер, опять же. Хотя там, кажется, есть на неё оммаж, вплоть до имени проходного персонажа — но, может, мне прочто почудилось.

Говорить надо о двух различных аспектах, так что по отдельности —

Первое, стиль. Так взламывает и переписывает восприятие, что всю дорогу я только молилась, типа «милый автор, пусть все так и продолжается, без говорящих сверчков и фиолетовых иноплянетян, пусть даже все умрут на крайний случай, только чтобы также и оставалось, обыденность как молочная река с кисельными берегами; сансара-нирвана». Никто не умрает, кстати, не пугайтесь. Сверчков и инопланетян тоже не появляется, а стиль выдерживается до конца, такой, как бы сказать, стиль наших шестидесятников из лучших, если убрать из них (шестидесятников) предапокалиптическое напряжение и прогрессорскую эйфорию. Кто помнит, молодой Аксенов, Трифонов, Нагибин, когда появился такой особый уютный реализм, как бы протертый тряпочкой...в фильмах Рязанова еще, помните? Такой себе стиль, в котором душа себя чувствует, как замерзшие руки, погруженные в теплую воду со взбитой пеной из польского шампуня. Человек болеет, надевает шарф, ему становится жарко и он расстегивает дубленку, едет в автобусе, снимает дома ботинки, а ты за всем этим чувствуешь такое удовольствие от жизни, от каждой мелочи, формы, цвета и запаха (снега, например, я живу в бесснежной стране и очень по нему скучаю) как только бывало в детстве. Жизнь, являющаяся себе лучшим смыслом и оправданием. В русской литературе мы этим не очень избалованы, большого формата, кажется, никто так и не писал, кроме того же «Дома». Что странно, — пьющие люди говорят, что именно для того и пьют, чтобы почувствовать себя в ладу с пространством и вещным событийным ежедневным миром, а их вроде всегда в отечественной литературе в достатке.

В общем, удовольствие, близкое к сексуальному.

Второе, композиция. Тут удовольствие проходит по, миль пардон за выражение, верхним чакрам, причем не слабее первого, но затейливей — приход начинается на последних страницах и длится, когда книга дочитана, заново открыта и перечитываются соответствующие места, те, которые приход требует перечитать. Очень необычно; то есть не то чтобы необычно, в свое время Палп Фикшен очаровал такой игрой в паззлы и вообще прием потихоньку проникает в массы, — но подобного совершенства конструкции до сих пор не встречала. Голливуд по автору плачет, просто рыдает.

Хтони и жути, обещанных в аннотации не то чтобы совсем не заметно, но, во-первых, они под большим вопросом до самых последних страниц (да и там ничего жуткого, а сплошь новогодние подарки, как на мой вкус), а, во-вторых, очень уж утешительный стиль. Хотя приход потом догоняет будь здоров, да. Когда все называется своими именами, принадлежащими другой реальности (это же не очень спойлерно, нет?). Ну и стиль, хотя об этом я уже говорила. И приход, когда композиция складывается с характерным звуком «щелк»...хотя об этом я уже тоже...

Немножко напрягает неуверенность в смысле того, что автор будет писать дальше. Как говорили средневековые японцы, «ребенок был так хорош, что становилось тревожно за его будущее». Ну дай-то нам всем, чтобы это стало началом долгой дружбы.

UPD от мая 2019.

Ну и действительно, следующие книги уже как будто написаны другим человеком. По крайней мере «Отдел», очень слабо, тут и говорить не о чем. В «Опосредованно» прорывается волшебный стиль «Петровых», есть несколько замечательных моментов, но чаще все-таки тот же «Отдел», откровенно слабо. Больше того, это слабое в обоих романах и написано иначе, это не то чтобы концентрация пожиже, тут рука неузнаваема. Сильное же в «Опосредованно» написано той же рукой, тем же почерком, что «Петровы», — впрочем, его мало. Загадка, однако — не два же человека пишут под одной фамлией, право слово.

Аргентина манит негра. А меня манит Екатеринбург. В основном потому, что там живет та четверть моей родни, на которую я безумно похожа, но которую ни разу не видела. Еще потому что это родина «Чайфа», «Агаты Кристи», Чичериной. Но не только.

Действие романа «Петровы в гриппе и вокруг него» происходит именно в Екб. Все начинается с того, что глава семейства Петровых заболевает гриппом. Потом подключается его жена и ребенок. Обыкновенная история. Но не так просто!

Первая глава — это трэш, я читала, стены в комнате дрожали. Смеялась, потому что узнавала. У кого есть знакомые, умеющие пойти вынести мусор и вернуться поздно, пьяным и не одним, тем тоже будет весело. И вся первая половина книги — череда случайных событий, каких-то историй, людей. У героев грипп, поэтому что-то кажется температурным бредом, что-то галлюцинацией, потом им начинаншь верить и немного ужасаться, а потом принимаешь их правду, и не вешаешь никаких ярлыков. Интересно, оторваться не можешь, но не понятно. Тебя накрывает волна, и чем внимательнее ты читаешь, тем сильнее она бьет, во второй части, когда все случайности становится неслучайными.

Как пишет Алексей Сальников, каждый писатель старается расширить список смертных грехов. Но не он. Он работает с тем, что есть. А еще туго связывает сегодняшнюю Россию с древней Грецией, размышляет о политике, профессионализме, родительстве. Сальников использует красивый язык, чем-то похожий на набоковский (но как аме же зовут того Петрова-Лужина мы так и не узнем), мастерски работает с крупными планами и детализацией частностей. Мне всегда нравится цикличность в книгах, и здесь ее не могу не отметить: сын повторяет отца, события повторяются с промежутком в 20 лет. Экскурсии по Ё-бургу заслуживают отдельных слов! Теперь и я знаю, где стоит объехать большую яму, а где можно перекусить, и куда идет 7 троллейбус.

Книга многогранна, наспойлерить здесь сложно. Каждый читатель сделает свои акценты. Мне лично очень понравились состояния стыда, удивления и родительской усталости. Все мы люди, все у нас очень похоже, но таких слов о своих эмоциях я еще не читала. Очень метко!

Прочитайте! Сейчас самый сезон для этой книги! Да и финалист «Большой книги» достоен внимания. И хоть роман еще не вышел в продажу, но я уже заказала себе три экземпляра, и наметила тех жертв, кому их подарю!

Сальников поступил хитро – в первых главах вроде бы ничего не происходит: лишь многословное, с обилием деталей бытописание персонажей. Все это так знакомо, тут и там узнаешь ситуации, в которых бывал сам. Читать реально скучновато, порой начинаешь уже плеваться от многословия – мне лично все время хотелось бросить, на 30, потом на 50, потом на 100 странице, и вот уже середина книги, но все не бросаешь… почему? Думаю, дело в реалистичности. Пусть тут нет экшена и автор будто намеренно не заботится о создании интриги – но обилие (даже переизбыток) деталей делает рассказ очень жизненным. Тем, кто решился читать и быстро заскучал, советую потерпеть до середины, станет интереснее. Кусочки истории начнут собираться в паззл и к концу романа все встанет на свои места. Тягучая, длинная, «кирпичная» подача в итоге себя оправдывает. Содержание определяет форму: от скучных реалий, сдобренных гриппозной бредовостью, через вспышки трэша к мистической концовке. Языком автор владеет мастерски, язык богатый фигурами речи и сдобренный юмором, так что совсем скучать не придется. А стилистические «корявости», на которые пеняют критики, введены явно с умыслом.

Теперь о собственно истории. Она заставила вспомнить роман Брета Истона Эллиса (кстати, Сальников упоминает его в тексте) «Американский психопат». Нет, сюжет несколько другой, однако сам принцип построения цепочки «герой – мир – сюжет – идея» схож: персонажи – на первый взгляд заурядные члены общества, но с жуткими скелетами в шкафах. О книге Эллиса заставила вспомнить манера протагониста вдруг не к месту рассуждать о современных фильмах, книгах и т.д., это прямая аллюзия на «Психопата». Помимо Эллиса на ум пришли ранние фильмы Тарантино – он тоже любит долго погружать зрителя в обыденные и по-своему интересные ситуации, заканчивая их неожиданными кровавыми вспышками. Поведение героя в «Петровых» выглядит естественным и на удивление хладнокровным, когда надо вдруг разнести из пистолета голову своему лучшему другу и потом подчистить следы самым рациональным и где-то даже благородным способом.

Обозначение всех членов семьи просто фамилией «Петров», даже без имен, превращает ее в коллективного героя. По ходу сползания кусочков паззла в единую картину – сползаются и родственно-дружеские связи едва ли не всех персонажей, и возникает что-то вроде коллективного мегагероя – у которого нет определенной сюжетной задачи: это большой портрет вроде мистерий Ильи Глазунова, перенасыщенный деталями, нарисованный на фоне новогодней екатеринбургской суеты, слегка размытый гриппозным сюром. Вчитываясь, внимательнее присматриваясь к деталям, начинаешь прозревать: все это нагромождение персонажей и вовсе является грандиозной фантазией самого Петрова. И жену-маньячку он выдумал. Между прочим, ни одного убийства она по сюжету так и не совершила, лишь даны какие-то бледные намеки-фантазии. «Не нужно уподобляться юному Сергею, — думает Петров о своем творчестве, — и поэтому идея про супергероя-женщину, которая днем учит детей в начальной школе, а по ночам режет всяких отморозков, — это очень плохая идея». Выдумал и друга-покровителя Игоря (воплощение его мечты об успешности). И сына (его внутренний ребенок, персонаж его комиксов — то есть воплощение мечты о супергеройстве). И друг юности, писатель Сергей – это часть личности, которую он в себе метафорически убил. В итоге Петров – это одинокий, неустроенный, бедный современный русский человек около тридцати лет, живущий в значительной степени в своем воображаемом мире. К тому же больной и пьяный.

Интересно, что на этот роман много восторженных отзывов и много ругательных. И забавно, что и те, и другие по-своему правы. Автором проделана очень хорошая работа. Но читатель (даже «квалифицированный», ха-ха) не всегда способен считать скрытые послания, даже если спокойно и скрупулезно читает книгу дома на диване – а не листает торопливо «читалку» в транспорте в коротких промежутках между офисными и домашними хлопотами. Даже современный читатель, знакомый с довольно сложными литературными конструкциями. И как автор имеет право затеять на страницах прихотливые игры разума, так и читатель имеет полное право заявить, что он так не играет.

Роман Сальникова заслуженно отмечен премией «Национальный бестселлер». Книга достойна встать в длинный ряд современных талантливых (без всякой иронии) авторов, живо, с юмором, рисующих свинцовые будни одинокого и неприкаянного героя, бухающего в депрессии, сходящего с ума, бредущего за ложными или неясными целями, или просто плывущего по течению. Под серым знаменем, на котором начертано «не мы такие – жизнь такая». Наверное, и в самом деле у современной российской интеллигенции такая жизнь, а все эти презентации с винишком, красивые интервью, округлые улыбчивые лица авторов – просто маска, чтобы скрыть кричащий экзистенциальный вакуум.

Букв будет много – книга заслуживает.

У этого романа непростая дорога; ко мне он тоже шёл долго, через неприятие и скепсис, как и к широкой публике, и я очень благодарен глубоко уважаемым мной Галине Юзефович и Владимиру Ларионову – именно их искреннее восхищение сподвигло в конце концов меня на прочтение. Если честно, я хотел расковырять «эту пустышку», чтобы аргументированно, с оттяжкой, с удовольствием разгромить, предъявляя экспертам косяки и кривости.

Получилось ровно наоборот.

Где-то слышал мнение, что уральцы просто пищат от романа, вызывающего узнавание. Когда-то я был лучшим выпускником спецкласса и должен был поступать, как минимум, на физфак Ленинградского университета (но лучше бы в МФТИ или Баумана); однако судьба хмыкнула и, обернувшись инструктором ЦК ЛКСМЭ, выписала мне комсомольскую путёвку в Свердловское военное училище. И я прожил в столице Урала четыре года.

Первые впечатления были ужасными: барак при заводе, а не город. И это после великолепного Ленинграда, в котором я родился, после неповторимого Таллинна, в котором вырос.

Однако очень быстро я понял: Свердловск/Екатеринбург не пытается влюбить в себя, понравиться; ему вообще на тебя плевать. Он работает, выживает, кашляет грязными испарениями в серое небо; ты либо становишься своим, либо сбегаешь – и тебе даже не посмотрят презрительно в спину, потому что презрение – это тоже эмоция, а на эмоции здесь не особо размениваются.

Да, я узнавал в романе Сальникова эти улицы, эти троллейбусы, этих людей; это скрипящее существование, пропитанное истиной – несложной и настоящей. Я читал роман и тонул в тексте, словно в тёплом болоте; ветер растаскивал мою душу над ледяными пространствами зимнего Екатеринбурга, пустыми и наполненными одновременно – как страницы «Петровых». Сальникову часто пеняют за «примитивный язык», за воду и пустоту; они не знают, наверное, что Алексей – поэт, то есть знает цену каждой букве, каждой запятой; что автор чувствует язык хребтом, всей своей сутью, и никогда не потратит вхолостую и абзаца. Мне это напомнило тщательное грунтование холста – просторного, широкого, бесцветного. На таком метафоры взрываются подобно салюту – и надолго зависают в душе читателя, как в ночном небе. А метафор там богато; вы запомните на всю жизнь и нервно курящую перед свиданием урну, и серых усталых осликов в погонах, и многое другое.

Возьмём, например, водку. Что может быть проще? 60% воды, 40% дешёвого химического продукта; состав примитивен, каждый мог бы догадаться, но сумел только Менделеев. И каков эффект!

Сальников не использует сложных ингредиентов; язык его – это язык обычных людей. Но каков эффект!

Это совершенно волшебная, алхимическая, колдовская книга; она затягивает, топит, реанимирует – и совершенно непонятно, как она это делает.

Если не боитесь, что изменитесь навсегда – читайте.

Буду краток. Это ню. Жанр такой. Он не требует сюжетности. Но он требует от художника чрезвычайно тонкого вкуса и мастерства. Чтобы не свалиться в пошлость, не рухнуть в порнуху. Автор удержался. На самой грани, однако.

Ах, да. Я забыл сказать, что это ню не телесное, а психологическое и даже местами душевное. Во всех смыслах. Фантастическое владение русским языком позволяет автору совершенно простыми словами, без всяких там экивоков, описывать... что? Тончайшие душевные движения? А вот нифига. (Тут почему-то вспомнился заяц из анекдота: «А зато я богат духовно!») Описана на самом деле кондовая бытовая психология, но герои будто вывернуты наизнанку, автор проговаривает за них многое из «грязного белья» тех порывов и мотивов, которые и составляют самую обычную жизнь и которые подавляющее большинство из нас в себе фрустрирует. Именно поэтому сия бытописательная нудятина читается взахлеб: в читателе просыпается вуаерист, который буквально заставляет подсматривать в щелочку за всем этим слегка циничным оголением порывов и мотивов. А еще интонация, весьма точно выбранная: отстраненно-ироничная. Даже не знаю, с чем сравнить. Ну вот если взять Веню Ерофеева, убрать куда-нибудь разудалость, но добавить въедливость взгляда, интраверсию развернуть наружу... как-то так, наверное.

Понятно, что книга пойдет не у всех. Но мне трудно сказать, у кого. Изысканность вкуса вряд ли играет существенную роль. Хотя «нырнуть в стиль» поможет. Пол? Наверное, любой. А вот возраст... Возраст — видимо, средний. Потребен читатель в соответствующем кризисе и вокруг него.

Даже и не знаю, что сказать про «Петровых в гриппе и вокруг него», за исключением того, что это отличная книга. Здесь только повторить можно вслед за классиками: «...арбуз – не арбуз, тыква – не тыква, огурец – не огурец… Черт знает, что такое!».». А «.. на вкус — точь-в-точь смесь вишневого пирога, омлета, ананаса, жареной индюшки, тянучки и горячих гренков с маслом...»

Если же пойти на поводу своей склонности приклеивать ярлычки, то можно сказать, что это такой скандинавский детектив шиворот-навыворот. (На самом деле — нет, замес покруче:))

Ведь оно как в скандинавском детективе-то? Каждый третий — убийца-душегуб, каждый второй — извращенец, и у каждого первого в голове сплошной экзистенциализм, а Пер Гюнт, Туве Янссон, Снорри Стурлусон и Кафка (для комплекта) хороводы водят на фоне горящего драккара. В реальности же главный герой действует на фоне идеально чистых, красивых, но мрачных и зловещих пейзажей. А в «Петровых» что? А там — раз! И тулупчик овчиной наружу. Красивый, но дремучий и зловещий пейзаж у всех в головах, а на улице — горящий драккар и сплошной экзистенциализм, и хоровод из Кафки (все остальные из хоровода потихоньку отстали где-то в районе реки Нарвы). Каждый третий встречный — привОд в органы имеет, каждый второй — неслабо за воротник закладывает. Но в общем — нормальные люди, обыкновенные. В «Петровых» — начинаешь читать смешную историю про предновогоднее пролетарское времяпрепровождение: сам герой не в себе — гриппует, случайно друга встретил, из тех, с кем идешь пивка выпить под пиццу в каком-нибудь городе Центрального нечерноземья, а в результате оказываешься в плацкарте поезда до Кировска, потому что вдруг захотелось посмотреть на северное сияние над Хибинами. Смешно, да. Неплохое чтение. А читаешь дальше и глазам не веришь. Минуточку, товарищ писатель! Это вы о чем вот сейчас? Ну нет! Не может такого быть!

Необычная книга. В ней есть всякое-разное, от чего мурашки бегут по спине. Что-то такое, непонятно чем тревожащее.

P.S. А если возникли вопросы по прочтении, можно перечитать первую главу. :)

Почему: «бесспорно» лучший роман прошлого и этого годов по мнению всех рецензентов. Даже как-то боязно было начинать такой шедевр. «Нацбест» роман уже получил, на «НОС» и «Большую Книгу» номинировался. Уже успели издать ещё один роман Сальникова на волне хайпа.

В итоге: очень, очень своеобразное чтение. Безостановочная вязь метафор и бытовых зарисовок, непрерывных аллюзий и обычной жизни. Плотно написано, но очень легко читается. Глава про детство Петрова вызвала острый приступ ностальгии по детству, благо времена как раз моего детства описывались. Причём ностальгию спровоцировала не какая-то там сентиментальность, а именно описание ощущений ребёнка, который особо и не понимает, что с ним происходит, зачем его куда-то ведут, и так далее. И всё это просто с огромным количеством точно подмеченных деталюшечек. Этих деталей так много, что начинает казаться, что это происходило именно с тобой и ты просто вспоминаешь прошлое.

Отлично написанный, немного путанный роман.

Плутониана

Сказанное слово может размножаться в человеческой среде как живое, по сути дела слово – это как квант света, имеет сразу несколько сущностей, только свет может иметь корпускулярную и волновую сущность одновременно.

Ты вот придумал себе, что если ты в ямке своей сидишь, но при этом тушью рисуешь, то тебя это как-то оправдывает.

А ведь, и вправду — мы принимаем, как данность что Олимпийцы, в придачу к прочим сверхчеловеческим качествам, должны славиться плодовитостью. Забывая о том, что Лебедь, Бык и Золотой дождь — все это образы, которые принимал, нисходя до простых смертных, Зевс. Хотя Посейдон тоже отметился на поприще воспроизводства. Из старших богов один только Аид бездетен. Он и Персефону вынужден на полгода отпускать в Верхний мир, дабы выход красавицы из царства мрачного супруга знаменовал приход весны. Никаких условий для нормальной семейной жизни, не правда ли?

Теперь скажите, о какой из областей современного мира бог подземного царства мог бы сказать: «Я дух этого места»? Намекаешь на Свердловскую область, с чего это? С того, что столица Урала — ворота Сибири, а дальше сибири не сошлют (Елисейские поля отчизны). И с того, что рудниками испокон веку славится, а рудное дело по части Аида. И с того, что птенцы гнезда Свердловского рок-клуба не на одно десятилетие окрасили российскую музыку инфернальными тонами андеграунда. Да с того, что Алексей Сальников так сказал, а слово — это квант света.

Я ведь не ошибусь, утверждая, что книга выстрелила и полку читалей прибывает по экспоненте, а значит отзывов, которые рассмотрят ее со всех возможных сторон, будет достаточно. Я астролог, я понимаю толк в литературе и могу утверждать, что хорошая книга непременно несет отпечаток архетипической энергии определенной планеты, даже если автор ничего подобного не имел в виду в процессе работы над ней. И мне интересно проследить, как в романе последовательно разворачивается линия Плутона (на случай, если кто не знает, Плутон в римской мифологии соответствует Аиду в греческой, как Юпитер Зевсу, Меркурий Ганимеду, а Венера Афродите).

Очень кратко: Плутон в астрологии — планета смерти и возрождения, неотвратимых роковых ситуаций, ям, подземелий; толп — вообще больших скоплений народа; политики и манипуляции общественным сознанием; больших денег: наследование, страхование, инвестиции, банковское дело (плутократия — власть богатства); странной сексуальности (совершение и расследование серийных преступлений на почве секса). В ведении Плутона спецслужбы и любая секретная деятельность.

Теперь поехали. Начало, троллейбусы, которыми любит ездить Петров — общественный транспорт предполагает большое скопление людей. Кстати, сумасшедшие, что то и дело подсаживаются к герою, это не плутонианская вотчина, скорее затуманенное искаженное восприятие действительности по части Нептуна. Однако разговоры эти странные люди ведут совершенно в русле Плутона: мировые заговоры, конспирология. А старичок. который подсаживается к девочке, вещая о положении дел с ранними браками в Индии и Пакистане — он прямой плутонианец.

Дальше, Игорь, в книге мы встречаем его пассажиром катафалка (смерть, Плутон), беззастенчиво предающимся возлияниям над непонятно кому принадлежащим мертвым телом. Рассказ о предыстории отношений — панегирик деструктивной харизме человека, умеющего кого угодно убедить в чем угодно, в анамнезе попойка с нарядом милиции, который прибыл арестовать дебошира. Он и здесь сумеет напоить водителя катафалка прямо по ходу движения. Всегда при деньгах (при очень больших), одет в черное, не выказывает признаков опьянения после количества спиртного, несовместимого с жизнью и еще вот это — он умеет так взглянуть на тебя, что мгновенно почувствуешь себя инфузорией на предметном стеклышке микроскопа.

Теперь Петров, он автослесарь и он любит свою работу, а по-настоящему счастлив бывает, когда порой случаетлся сутками не выходить на свет, ковыряясь в яме (подземелье, Плутон) с особо сложным случаем. Странные преференции, — протянет досужий наблюдатель. Просто каждый реализуется так, как для него оптимально. Этому парню хорошо вот так. В свое время он оказал большую услугу Аиду, оказавшись в нужное время в нужном месте и в нужном состоянии и теперь находится под особым покровительством. Что ж не сделал его всемогущий Дух Этого Места банкиром или знаменитым художником, чьи мрачные полотна снискали бы мировую славу? Не знаю, возможно банкиром ему не надо, а для художника таланта недостаточно — видит же он сам несовершенство своих комиксов. А потом, Аид вам не Зевс, у него и дары специфичные. Но любить свою работу — это немало, доложу вам, господа. Он и копать, кстати, любит, как герой «Котлована» Платонова», помните?

А женой у него Эриния. Нет-нет, если кто недостаточно знаком с мифологией, к Эросу, сыну Афродиты это божество отношения не имеет. Эринии — богини мести, обитающие в Аиде. Нет, я не буду подробно рассматривать образ Нурлынисы (угу, не знаю, насколько автор имел в виду зашифровать архетип в имени, однако ему это удалось) Петровой. Оставлю это удовольствие читателям. А другом у него, обиженный на весь свет и выбравший самоубийство в качестве способа мести, Сергей. Да, при непосредственном участии Петрова (а что делать, если бог смерти осенил тебя печатью?) А основная тема книги — умирающий от инфлюэнцы ребенок, которого удается спасти в последнюю минуту волшебным средством (да, я о просроченой четверть века назад таблетке аспирина из города Невьянска). Смерть и возрождение в ведении Плутона, помните? А главная награда Петрову-старшему — любовь сына к его графическим романам «Про мальчика». Как-то так.

Долго не решался писать отзыв, но потом захотел поделиться забавной ситуацией.

Книгу эту читал летом прошлого года. За несколько дней до чтения сдал на конкурс Литкреатива рассказ,

который в финале Елена Щетинина прокомментировала примерно так: «На вас явно произвели впечатления «Петровы в гриппе...».

Мне было приятно, что мой рассказик оказался «независимым» от творчества Сальникова, с которым сравнили мой текст )))

«Петровы...», помню, произвели во мне маленький фурор.

Изумительный язык, обороты, метафоры, изящнейший стиль и добротный сочный юмор, -- как еще расхвалить роман?

Но самое удивительное в том, что я сегодня АБСОЛЮТНО НЕ ПОМНЮ... о чем там речь, чем занимаются главгеры, как закручена интрига.

В памяти сохранилось начало: кто-то куда-то едет на троллейбусе (или трамвае?),

причем с первых строк все выглядело увлекательным и вкусным, приглашало к чтению...

и уникальную, имхо, концовку -- хладнокровно выстрелил в друга,

который пронзительно надоел ему своим нытьем и экзотической мечтой о суициде.

Вот и все.

Остальное стерто из памяти.

Можно ли, таким образом, утверждать, что книга оказалась пустышкой и погремушкой?

Ни в коем случае!

Название живет во мне, как маяк, периодически вспыхивает и зовет вернуться.

Я обязательно перечитаю еще раз эту очаровательную вещь, поскольку она незаурядна в плане положительной реакции организма

на столь эффектный деликатес.

«Бойцовский клуб» в русской глубинке. Первое правило «бойцовского клуба» — никому не рассказывать о «Петрове» )). Тут и юмор есть (3-я глава) и триллер (4-я глава) и если все досконально разбирать, то это будет русский «Улисс» Джеймса Джойса. Книга, заставляющая искать и открывать все новые и новые детали с каждым прочтением. Даже страшно, до чего можно докопаться в казалось бы «обычной жизни обычных Петровых». Итак, товарищи Петровы, садимся, пристегиваемся, наша колесница в ТАРТАРАРЫ уже отправляется, ваш гид АИД!

«Петровы в гриппе и вокруг него» все чаще начали попадаться мне на глаза. Последней каплей стал выпуск подкаста «Книжный базар», в котором Галина Юзефович настолько сочно расхваливала роман, что я не удержался.

Верхний слой сюжета достаточно прост – есть семья Петровых, и семья Петровых болеет гриппом. Собственно, это все, получите-распишитесь. Сюжетных линий три: линия Петрова (включая флешбеки из детства и юности), линия Петровой, и линия Снегурочки – самая незаметная, вроде лежащая на виду, но запрятана в самую глубь.

«Петровы в гриппе…» — смешной роман. Не-не-не, не так. «Петровы в гриппе…» — очень остроумный роман. Остроумны ситуации, в которые попадают герои. Например, Петров не может никак добраться домой – его прямо с троллейбуса забирает знакомый, Игорь, и увозит Петрова на очень странную пьянку. Сначала они бухают водку в катафалке, изредка заливая гроб с покойником водкой, позже уезжают в какой-то дачный поселок – пить с местным интеллигентом, а утром Петров просыпается и сбегает от друзей-собутыльников. «Ну да, очередные мужики бухают» заметите вы, но то, как все это написано, превращает всю эту историю в нечто большее. Или Петрова и ее размышления о работе в библиотеке, местных завсегдатаях, и бесконтрольном желании кого-то убить. Даже флешбек про Петрова и его друга Сергея, непризнанного писателя с манией к суициду, совсем не такой депрессивный, как это описание. И опять – вроде выглядит как чернуха, пахнет как чернуха, и на вкус тоже чернушно, ан-нет! Читается легко и, можно сказать, весело. Это вам не Быков, хотя он мог бы.

Второй слой «Петровых…» для меня – идеальное описание быта обычной семьи. Ладно, поймали. Не совсем обычной семьи, норм? Петров работает автослесарем, а в свободное время рисует комиксы. Его жена, Петрова, работает в библиотеке, и у нее случаются приступы агрессии. Сын Петрова, Петров-младший, обычный школьник, со средними оценками, любовью к компьютерным играм и нелюбовью к печатному слову. Их жизнь ощущается настоящей благодаря всем тем мелким деталькам, которые автор скрупулёзно описывает, что может показаться излишней многословностью. Постоянно открытый подъезд с домофоном и запиской на дверях, странные люди в троллейбусе, постиранная с розовыми колготками куртка, аспирин 1976 года, терапевт с тягой к сплетням и много-много всего.

Самый нижний слой «Петровых…» — двузначность происходящего. Кроме того, что текст очень легко читается, он удивительным образом передает ощущение липкого горячечного бреда. Постоянно ловил себя на мысли, что здесь реально, а что – следствие высокой температуры. Подобное я встречал только в романах Марии Галиной («Медведки», «Малая Глуша» и «Автохтоны») – реальность, которая, еще чуть-чуть поднажми, и сломается, демонстрируя то, что видеть не особо хотелось. Так еще и автор подбрасывает намеки то тут, то там. И в этом сюрреалистичном мире, глубоко-глубоко, запрятан миф про Аида и Персефону…

К чему я все это писал? Даже не знаю… К тому, что каждый из нас, если болел гриппом, понимает чувства Петрова и разделяет его состояние? Или к тому, что реалистичному, на первый взгляд, роману не повредит немного чертовщины? Или может к тому, что у каждого есть свои нелицеприятные секреты, спрятанные от близких? А может мне просто очень сильно понравился роман, но мысли, такие стройные и красивые в голове, оказались не совсем такими в буквенном изложении? Решать вам.

П.С. То, что я поместил под спойлеры должно было быть курсивом, но в отзывах, увы, это невозможно выделить таким образом.

По прочтению романа даже немножко растерялся. Тем более, что прочитано было на работе, что несколько отвлекало от размышлений о прочитанном ))

Первое впечатление по мере чтения было таким — вот если такое явление, как поток сознания в художественном произведении, нам уже давно известно, то теперь мы, как читатели, а Сальников как автор, постигли подлинный дзен данной стилистики — поток бытописания. Если о романе «Отдел» я сразу сказал, что сюжет там вторичен, то в «Петровых» автор пошёл ещё дальше и написал почти бессюжетный роман. Читатель всю книгу занимается созерцанием. Созерцанием авторского бытописания вообще, и протеканием болезни у конкретной семьи в частности.

Вы думаете, я сарказмом побрызгиваю? Да, так может показаться. Но — нет. Ибо даже если бы всё было так просто, уже было бы хорошо. Удержать читателя весь роман и дать наслаждение романом одним лишь бытописанием — уже Талант. Но это лишь первый слой. Первое впечатление.

Если вы позволите себе прочитать этот роман вдумчиво, осмысливая мелочи в формулировках, то придёте в некоторое замешательство — уж больно странная семейка нарисована автором. И всплывает второй слой — магреализм. Магический реализм здесь неявный (то есть такой, как, например, в «медведках» Галиной). Что по моей вкусовщине — в минус. Я бы взялся на спор доказать и то что весь роман чистый реализм, и то, что весь роман — магреализм. Лично мне по вкусу более явные маркеры фантастического (как, скажем, в «Затворнике» Кузнецова), но это мои проблемы, а не автора или произведения. Но и оценка — мой субъективизм. Потому минус балл. И ещё минус балл — за финал. Вот с финалами у автора точно проблемы, это я ещё в «отделе» отметил. Финалы даже не открытые, а просто никакие.

Тем не менее, я отлично понимаю, за что роман получил премии. Вижу, чем хорош роман. И получил от чтения изрядное удовольствие.

Шикарный авторский язык. Масса интереснейших точных деталей взаимоотношений и ситуативного поведения людей. Концентрированная шизофрения окружающей нас с вами повседневной реальности. Большинство персонажей, начиная с самих Петровых, вокруг нас. А то и кто-то из нас. Я, вот — Иванов. Ну чем не Петров....

Начну с того, что роман мне понравился. Практически всем, хотя этот тот случай, когда основную массу впечатлений приносит концовка, а не сам процесс. Вернее — не сама даже концовка, а скорее окончательное понимание и осознание того, что же действительно в книге произошло, о чем она на самом деле была. Именно в этот момент понимаешь, насколько все в романе взаимосвязано, насколько все переплетено и все те детали, которые казались лишними, выстраиваются в четкую картинку общего смысла.

Внезапно оказывается, что все ответы на твои вопросы уже были в книге, что ты их уже прочитал, просто не понял, тогда еще не понял, или даже пропустил мимо ушей (или глаз, что точнее), но концовка ставит все на свои места, и тебе приходится лезть в самое начало книги (и не только) и перечитывать уже прочитанное. Только тогда все окончательно становится ясно. При том, что трактовок сюжета здесь может быть несколько, хотя лично мне нравится только одна, к которой я больше всего и склоняюсь.

Язык — замечательный. Он словно течет одним неспешным потоком, слова и предложения перетекают одно в другое, глазу просто негде споткнуться, отчего остановиться читать очень сложно. Порой возникало ощущение, что Сальникову не нужны даже знаки препинания — настолько текст плавный и текучий, что все эти знаки его как будто даже и тормозят.

Атмосфера — замечательная. Сальников в «Петровых» коснулся практически всех аспектов жизни современного человека, таких обыденных и привычных вещей, которые мы уже практически не замечаем из-за их обычности и однообразия, но тем они и прекрасны, что каждый может сказать: «Да, а ведь так оно и есть». Общественный транспорт, больницы, поездки на дачу, работа, походы на елку в ТЮЗ — да много всего.

Есть один момент, который поразил лично меня. В одной из глав Петров рассматривает книги своего отца. Берет одну в руки и начинает описывать картинки, которые в ней изображены. Сальников при этом не говорит название книги, не говорит о чем она. Только описывает картинки. И уже по первому описанию я начинаю понимать, что тоже это видел. В этот момент я словил мощнейшее дежавю. Да, это были «Звездные войны». Именно та книга, именно то издание, которое я также в детстве, как и Петров, любил рассматривать, хотя даже читать тогда еще не умел и фильмов по теме не смотрел. Я понимаю, что эта книга в те времена могла быть почти в каждом доме, ибо выбора-то особо не было, но все-таки... Этот момент очень тронул.

Отдельно хочу сказать про аннотацию к книге. Она ужасна. Серьезно. Будто бы человек, который ее писал, книгу не читал вообще, хотя на самом деле скорее всего читал, конечно, но от того еще более не понятно, почему написал именно такое. Какая развеселая хтонь и инфернальная жуть? Что это вообще и где оно там? Книга до самой последней главы читается как обычный реализм, но и даже после осознания сюжета все равно никакой хтони и жути не лезет. Про какое выбивание почвы из под ног у читателей нормальных книг идет речь? У читателей, которые сложнее Колобка ничего не читали? Пишет Сальников интересно и здорово, но абсолютно доступно для читателя любого уровня. Даже детям дай — они и то прочитают без проблем, разве что, может, итоговый смысл не постигнут, так сказать. И это хорошо, на самом-то деле, это плюс, но вопрос в том, зачем писать в аннотации непонятную чушь?

Итого — буду ждать новых книг Сальникова, это без вопросов. «Петровы» вещь действительно сильная, интересная и атмосферная, к тому же очень грамотно и занятно построенная. Отлично.

В качестве традиционного придесловия к рецензии — я хочу сказать, что это в первую очередь книга от екатеринбуржца для екатеринбуржцев. Если вы никогда не жили в этом городе, то от вас ускользнет некоторая часть очарования этого романа. Ну и я ниже ещё порассуждаю об её жанре, так что вполне можете понять надо ли оно вам, прочитав отзыв целиком.

Итак, в моих руках наш знаменитый Уральский Пелевин. Номинант множества наград и премий, прославленный — Алексей Сальников!

Как обычно, я избегаю длинных отзывов с потенциальными спойлерами, а те короткие, что я прочёл — не дали особого представления о книге. Впрочем, в этом случае и аннотация книги, кроме указания жанра — магический реализм — не дала ровным счётом ничего... а к чёрту всё, так будет даже интереснее!

Итак, ожидании какого-то микса Ночного Дозора с Пелевенщиной, я погружаюсь в какую-то балобановскую чернуху...

Главный герой Петров, простой обыватель, болеющий гриппом. Он едет в троллейбусе по знакомым мне улицам и остановкам, но трэшовость начинается с дедка, который начал рассказывать уступившей ему девятилетней девочке про то, что в Индии и Афганистане с 7 лет выходят замуж и что она могла бы уже 2 года быть женатой и изменять мужу. За это он получает в морду от сидящего рядом мужика и драка переходит за пределы тралика. Ну а потом наш герой оказывается в газели, везущей гроб, вместе с другом Игорем, пьющие водку втроём с водителем.

А потом мчат на Эльмаш на такси к какому-то профессору, который их не особо хочет видеть.

И эти разговоры под водку о том, что христианство это адаптироваться вера в Зевса, Геракла и Гермеса... Перетекающий потом в козлов соседей и затем, внезапно в материальность информации...

Ну и нам немного раскрывают нашего Петрова — оказывается он автослесарь и чинил уазик этого самого элмашевского профессора.

И дальше всё идёт как-то совсем не магически, но очень уж реалистично. Такое ощущение, что Алексей лично ездил в автобусах и маршрутках, чтобы насмотреться этих историй... Слава Тесле, великому Илону и дядюшке Цзюню, что я нынче лешился этого удовольствия и даже маршруты забывать начинаю.

Ну а шутка про «три настойки боярышника и гематоген» — просто сделала мой вечер!

А Петров всё больше раскрывается перед нами. Автослесарь, который рисует на досуге мангу! Где же это видано!?

Ещё по некоторым признакам становится ясно, что дело происходит не сейчас и не в 2017, когда вышла книга. Милиция, кажется, ещё не переименована в Полицию, Е-карты ещё особо не в ходу, на телефонах преимущественно кнопки, да и звонят ещё с домашнего на домашний. Хотя, раз электронные книги в ходу, то наверное это как раз какой-нибудь 2010, когда до переименования осталось чуть-чуть. Да и развязки у Вечного огня ещё нет. А в подъездах всё ещё пишут HSH и Prodigy, хотя надо писать The Prodigy, но инглиш ещё не столь распространён, как в нашем 2020, когда мы рофлим, чилим и агримся даже после тридцати.

Тут мы узнаём о жене Петрова — Петровой. Она тоже безымянная, как и главный герой. Всё по классике, маленький сын, развод, всё сложно... Ипотеки разве что не хватает.

А мысли про Игоря, который возможно и не существует вовсе, как Тайлер из Бойцовского Клуба.

Любопытно погружение в детство героя. Позднесоветский быт, туалет с эмблемой писающего мальчика, воспоминания о книгах, фильмах. Даже Звёздные Войны, старую трилогию вспомнил! Разные забавные вещи — вроде осы, которая летом залетела в окно, а потом пропала, ёлки, которая непонятно светилась, красивого круглого будильника... а уж детали новогоднего праздника в местном театре — это просто вышка! Если у кого-то из вас есть хотя бы остатки этих детских воспоминаний — то вы можете обнаружить, что всё действительно казалось весьма странным в том возрасте. Лично я вспомнил Ёлку в ДК Лаврова в 1993 году. Правда у меня был костюм моряка... а впрочем не буду вам спойлерить.

Ну а Петрова, жена Петрова, простите за каламбур, оказывается той ещё штучкой... вот чего-чего, а этого от неё не ждёшь, ведь они же как-то смогли построить длительные отношения, родить ребёнка... но если я вам щас начну рассказывать, то это уже будет слишком спойлерно, потому я пожалуй кончу с этим.

Скажу лишь, что она библиотекарь и через неё, как будто бы автор пытается рассказать нам о своём отношении к некоторым авторам и книгам. Крапивину, на тот момент ещё живому и продолжавшему творить, вроде бы завидует. Над наивностью советской фантастики смеётся. Вспоминает нашего Олега Корякина и его повесть Парень с космодрома, иронизирует над тем, какой могла бы быть 2 часть. Если хотите узнать какой — то послушайте трек группы 25-17 Вернись.

Любопытны размышления Петровой о том, как приучить сына к чтению и то, как она вспоминает маленькую девочку, подошедшую к ней с книжкой фэнтези с драконом на обложке — я почему-то сразу вспомнил Не время для драконов, совместного творчества Лукъяненко и Перумова.

Довольно приятно очутиться на родном Юго-западе времен... а хз каких времён — наверно 2007го или 2009го. Как-то так тепло от этого 21го автобуса с гармошкой, в котором на самом то деле было обычно холодно. От ещё не асфальтированного парка Чкалова и жёлтых газелей-маршруток на конечной, на Онуфриева.

Как же обойтись без пьянок? Пьянки сопровождают сюжет, как бы сами собой разумеющиеся события. Их не то чтобы много, но они органично вкрадываются в повествование.

Закольцованная линия сюжета из прошлого в настоящее. И грипп её неотъемлемой частью. Мы не получаем всех ответов на вопросы, мы не видим развития многих сюжетных линий, но автор заканчивает так, как хотел и это его личное дело.

Я не могу назвать это шедевром, но это действительно что-то новое, по крайней мере для меня и это очень живое и хорошо читаемое произведение. Хочется сказать словами Станиславского — Верю! Я верю, что нечто такое вполне могло бы быть и нет тут никакой магии, я её так и не увидел, потому не ждите — просто читайте и получайте удовольствие.

Жанр этого произведения — магический реализм, но чтобы прийти к такому выводу придётся приложить некоторые усилия. Начну с самого магического персонажа.

«Петрова не помнила, сколько их у неё было. Если бы она оглянулась на свою жизнь глазами* нормального человека, то ужаснулась бы, что даже первый уже исчез из её памяти или перемешался с остальными настолько, что она не только не помнила первого, но и даже не помнила, в какое время дня и в какое время года у неё с ним это произошло.» Прочитав эти строки и немного дальше о том, что Петрова «обычно как-то планировала свои действия и присматривалась к будущим мужчинам попристальней, чтобы не было потом так стыдно, чтобы не думать потом о разбитой чужой семье, плачущих детях и собаке, которую некому будет выгуливать; такие моменты накатывавшего стыда были Петровой тоже не чужды.», ... так вот, прочитав это, а позади уже более трети книги, начинаешь понимать, что описываемая в ней семья уж никак не среднестатистическая для России, а долгое время именно так и казалось. Петрова-то не совсем человек, а демон в человеческом облике, попавший неведомым путём в тихую городскую жизнь из какой-то бесконечной огненной пропасти. И этот демон уже потерял счёт мужчинам, которых зарезала эта женщина! Она, безусловно, самый колоритный персонаж романа, что подчёркивается наиболее полным представлением её читателю. Зовут её Нурлыниса Фатхиахметовна**. Это вам не какая-нибудь Татьяна Ларина, хотя, с другой стороны, ничего особенного в этом сочетании, как будто бы и нет. С удовольствием повторю — Петрова Нурлыниса Фатхиахметовна — звучит, по моему, очень приятно, даже гармонично.

Для Петрова-старшего Автор на имя и отчество поскупился. И это справедливо, поскольку Петров за свою жизнь убил всего лишь одного человека, правда, своего друга и, что весьма существенно (смягчающее обстоятельство !), по настоятельной просьбе убитого. Ну, какая уж тут среднестатистическая?!

Но это для нашей реальности, а если дело происходит в параллельном мире (одной из Земель Веера миров по-Головачёву), тогда почему нет? А реальность-то и в самом деле другая, и на эту мысль наводит одна малозаметная, теряющаяся в потоке других таких же, сцена, когда Петров наблюдает за старичком, выбивающим пыль из половиков — «... старичок продолжал бить пыль пластмассовой хлопалкой, похожей на эмблему олимпийских игр на ручке, только, как если бы материков на Земле было не шесть, а около двенадцати.» Отсюда с очевидностью следует, что в олимпийской эмблеме этого мира шесть символов (не обязательно колец) материков, а не пять, как у нас. А это, в свою очередь, означает не более и не менее, как то, что Антарктида там, у них, не покрыта многокилометровым слоем льда, а представляет собой нормальную, обитаемую землю с пригодным для жизни климатом. Есть и другая более заметная разница между мирами, которая тоже не сразу бросается в глаза, тоже слегка припрятана в огромном количестве слов, как последнее зелёное яблоко среди многочисленных трепещущих на ветру листьев. Это поистине чудесный факт исцеления находящегося в шаге от смерти Петрова-младшего таблеткой аспирина двадцатилетней давности. В нашем мире фармацевтическая промышленность даже и мечтать не может о таких сроках годности лекарств. Завершает эту картину маслом странная фигура с инициалами АИД, которая каким-то чудом через много лет находит ставшего взрослым мальчика, когда-то прикасавшегося своей горячей ладонью к холодной ладони только что пришедшей с мороза Снегурочки, благодаря чему была спасена жизнь ещё не родившегося ребёнка.

Но и в этой, параллельной реальности, был некто, написавший историю девочки со спичками, хотя звался ли он Гансом Кристианом Андерсеном, читателю остаётся неизвестным. И, разумеется, там есть «Звёздные войны» — непременный атрибут любой реальности.

Итак, реализм, почти всегда нарочито детальный, в этом романе смешан с фантастикой, добавка которой, пусть и в гомеопатической, но тем не менее убедительной дозе, превращает его в реализм магический. Что и требовалось доказать.

*) Оглянуться глазами — словосочетание русскому языку, мягко говоря, несвойственное, и сразу трудно сказать, развитие это или деградация. Задачка для специалистов.

**) Не обиделась бы на Автора за такое имя для демона-убийцы весьма значительная часть российского народа! Шутка же!