Донна Тартт «Щегол»

Я долго мучила этот роман, сначала слушала, потом читала, с перерывом — не меньше года. Сама удивляюсь, почему грызу этот кактус: ни первый, ни второй романы Тартт мне не понравились, но я почему-то наивно решила, что если третий все так хвалят, надо почитать его, даром что в нем 100500 страниц. Эпический труд переводчицы Завозовой, как говорил Ницше, тот случай, когда читатель получает больше удовольствия от своего усердия.

Нет, все еще не вижу ничего, за что Тартт так любят некоторые мои друзья. Говорят, что за стиль, но я не вижу там никакого особенного стиля, кроме тягомотного разжевывания совершенно не значимых для сюжета деталей. За стиль можно любить Набокова или, например, Хармса, что применительно к ним имеется в виду под «стилем» — это мне понятно, а у Тартт — нет. И что самое печальное, у нее за этими деталями и многословием не видно леса. Я не вижу персонажей живыми и за их дела не переживаю, несмотря на все супер-детальные описания, что они ели на завтрак. В противоположность тому же Франзену, например, — у него, по сути, тоже описание простых дел простых людей, довольно детальное, но почему-то Франзен производит на меня совершенно сокрушительное эмоциональное впечатление, и то, что твоится с его героями, вызывает живейший отклик, потому что все это бывает, я сама все эти эмоции в жизни и в отношениях испытывала, это настоящие люди. А с Тартт как-то ни разу не было подобного совпадения. Напротив, то у нее герои занимаются какой-то бессмысленной нудотой и это растягивается на сотни страниц, то внезапно без предупреждения это переходит в такой же страшный и бессмысленный треш, и хочется сказать, стоп, остановитесь и осознайте, что вы вообще твоите. «Щегол» в этом плане не более показателен, чем все остальные романы. Если брать ту же «Тайную историю», то вся история учебы и тусовки этой золотой молодежи идет по разделу «бессмысленная нудота», как в «Щегле» — часть, где герой, имя которого я уже успела забыть, живет со своим отцом и пьянствует с новообретенным дружком. В «Тайной истории» бессмысленный треш начинается с этой пародии на элевсинские мистерии, а в «Щегле» — с того момента, как герой приезжает в Нидерланды, уже в самом конце. Но если раздел «треш» хотя бы двигает сюжет, то к чему было тратить столько страниц на живописания того, как герой «Щегла» в очередной раз нажрался и вел себя неадекватно и как их жизнь в целом катилась под откос (но не докатилась по чистой случайности) — этого я не понимаю.

Другая проблема со «Щеглом» — я просто не верю. Не верю, что можно столько лет быть наркоманом и сохранить человеческий облик, да еще и стать супер-преуспевающим торговцем антиквариатом, который шикарно во всем разбирается и обводит полупрофессиональных клиентов вокруг носа — так долго и так удачно. Конечно, я ничего не понимаю в торговле антиквариатом, зато выросла в российской провинции в 90-е и наркоманов повидала на своем веку достаточно. Для меня это всегда признак стремительного и обычно необратимого падения на дно, какие там годы, уже через месяцы люди теряли человеческий облик, и по ним было сразу видно, кто перед тобой. Уж не знаю, может, у героя «Щегла» какие-то элитные слабенькие наркотики, пшик один без губительного воздействия на организм — но к чему тогда так живописать, когда и сколько он там напринимал на полкниги?

Композиционно тоже есть сомнения. Сначала автор нам поминутно буквально описывает, как в поздне-школьные годы герой бухал и блевал на ковер. Ну ок, с кем не бывало. И так — триста страниц. А потом — упс! — прошло восемь лет, я преуспевающий торговец антиквариатом. Да с чего бы? Почему мы должны тебе поверить, если ты, герой, продолжает вести себя, как старшеклассник, то есть, простите, бухать и блевать, и ничего больше? Тут что-то не то между тем показываемым довольно высоким социальным статусом и доходом и тем, что как герой по факту себя ведет, какое-то несовпадение — потому, что такое поведение просто не может привести к таким последствиям — либо автор замалчивает одну сторону его жизни, а показывае нам самую грязную. И дело даже не в том, что мне не нравится герой — дело в том, что происходящее с ним неинтересно. Пропащая душонка, искалеченная и сама этого не осознающая, живой труп, по-настоящему в жизни ценящий две не принадлежащие ему вещи: украденную невесть зачем картину и чужую девушку, и все это — издалека. А все остальное, что есть в его жизни, если задуматься — какая-то грязь и мрак, притом он сам ее такой сотворил. Нет, я не вижу катарсиса в возврате картины и восстановлении доброго имени торговой компании, который происходит в самом конце.

Да и все остальные герои, которые появляются на сцене, в общем, такие же (кроме Пиппы и Хоби). Тоже пропащие, несмотря на всю кажущуюся попытку «жить настоящей жизнью». От них веет чем-то затхлым, они не интересны ни как личности, ни как судьбы. Единственный персонаж, который вызывает симпатию и интерес в этом балагане — это Хоби, и удивительно вообще, что автор сохранила его таким, неиспорченным, что ли, на протяжении всего текста. «Цельный характер», как говорили русские литературные критики, верный себе от и до, и не потому, что это сознательные решения или принципы, а потому, что это действительно характер. Что до героя, то у него как раз характера нет, и в этом-то и проблема. Появление Хоби в любой сцене придает ей некоторую прелесть, потому что сразу знаешь: на него можно расчитывать, в том плане, что его действия пусть не всегда логичны, но последовательны. Но этот персонаж так и остался для меня единственным достоинством романа.

По итогам — мне эта книга не дала буквально ничего. От таких больших реалистичных романов ждешь, прежде всего, не интересного сюжета, а какого-то острого эмоционального отклика на отношения и события, чего-то в плане отношения людей некартонного, цепляющего и тонко подмеченного. У Франзена все это есть. У Флобера все это есть. А у Тартт — поддельные елочные игрушки, вроде и объем нагнала, и кучу персонажей с непростыми историями, и вымученную эту картину — но нет, никакого отклика. Бессмысленная жизнь бесхарактерного американского наркомана ничем меня не трогает, и не надо приплетать сюда тягу к искусству — в это все равно не верится.

Ради меня звезда ехидно не упала.

Черный кот идет напротив меня, мама:

Где фортуна на меня тут наплевала?

Почему они с трамплина – я с подвала? (с) Loqiemean

***

Донна Тартт – уникальный писатель. Нашумевший. Пулитцеровская премия. Три романа, на которые у неё ушла половина жизни. Глубочайшие полотна, многогранные, тройные смыслы и двойные прочтения.

А теперь давайте серьезно. «Щегол» — уникальный роман. Пулитцеровская премия. Десять лет ушло на написание. Экранизация. Бестселлер. Высочайшие оценки и отзывы.

Сюжет романа завязан на судьбе Тео Декера – американца, ставшего жертвой теракта. Ему «повезло» оказаться в неправильное время в неправильном месте.

А теперь давайте ещё серьезнее и честнее. Без купюр и самообмана.

«Щегол» — роман о становлении главного героя – Тео. Правда же иная – это роман о псевдостановлении. Если вы ждете увидеть взросление и становление героя – эта книга не для вас. Тартт может увлечься описание одного-двух дней из жизни Тео (вполне важных днях, претензия не в этом), но потом выдать «восемь лет спустя».

«Щегол» — роман о высоком искусстве. Теперь правда – искусства тут мало. Несколько абзацев об антиквариате со странными названиями (не терминами, увы). Немного о картинах. О Рембрандте, например. Пожалуй, настоящие искусствоведы останутся недовольны. Обычные люди, которые далеки до искусства, вероятно, ахнут от восторга. Если смотреть более критично, то ахать тут не от чего. Никакого анализа картин или искусства, кроме того, что будет в финале. Но о финале чуть позже.

«Щегол» — роман-мозаика. Многие говорят, что здесь несколько жанров. Давайте более честно – это реализм с претензиями на любовную составляющую и детектив. Так вот любовная линия безудержно слаба и скучна (о ней говорится, но её нет). Детективная линия – это пара глав в самом конце. Да и какой тут детектив, когда всё происходит по истинному канону Бога из Машины?

«Щегол» — образчик ПТСР. На деле же ПТСР уделено внимания лишь в первых нескольких главах. Хотите узнать больше о ПТСР? В сети можно найти множество фильмов на эту тему. Художественные, документальные, байопики. Да хотя бы из недавнего – «Сильнее» с великолепным Джейком. Или можете послушать (а лучше посмотреть клипы) группы FFDP, их позднее творчество. Вот там действительно речь о ПТСР. Тут же это – обычный ярлык, маркер для галочки.

«Щегол» — динамичный роман. А вот и нет. «Щегол» — образец романа-воды. Где-то недоволен один Лев Толстой. Тартт однозначно перещеголяла (вот каламбур) автора «Анны Карениной» и «Войны и Мира». Не кривя душой – сюжет «Щегла» пересказывается за три минуты. Проверено самолично. Для примера – полстраницы занимает монолог одного из персонажей на светском приеме. Монолог этот рассказывает о каком-то персонаже, которого даже нет на страницах. Вопрос – зачем? Для объема? Для аутентичности и атмосферы? Увы.

Чтобы обойтись без голословности – под спойлером будет полный сюжет «Щегла»:

Финал романа оказался очень странным. Ощущение такое, будто Тартт вспомнила, что «не додала». Поэтому финале вы получите объяснение от Тео и от самой Тартт. Выглядит это очень несуразно. Впрочем, предфинал тоже несуразный (речь о Голландии; эта часть очень отличается от прошлых семисот страниц).

Так ли все плохо? Не так. Роман мог бы стать действительно интересным, сильным и глубоким. Изначальный посыл очень силен – ПТСР, искусство, психологизм. На деле же Тартт не дотягивает ни одну из линий. Провисают абсолютно все аспекты романа. Вместе с тем похвалить точно нужно стартовые главы до Лас-Вегаса. А вот уже после начинается упадок, особенно главы про дружбу с Борисом и главы о наркотиках. Наркотические бредни безумно скучны, они полны графоманства. Хотите найти забавный трип? Альбом Dope D.O.D. вам в помощь (Acid Trip). Или клип Ракима – LSD (A$AP Rocky – LSD).

Вывод: «Щегол» — роман претенциозный. Многие прочтут его и подумают, что причастились чего-то особенного. Тартт постаралась угодить многим читателям, угодила ли? Если судить по оценкам, то да. Но насколько они реальны? Есть мысль, что многие читатели действительно ставят завышенные оценки «Щеглу», дабы искусственно облагородить прочитанное. Вы только посмотрите на количество отрицательных отзывов на роман на фантлабе. Чем не показатель?

3 еле живых щегла из 10.

PS: интересно, сколько минусов получит эта рецензия?

Я обожаю, когда актеры способствуют своей публичностью и харизмой популяризации чтения у своих поклонников — и тут в сторону Ли Пейса мне следует от чистого сердца сделать книксен: он и Дюну читал, и Донну Тартт (меня уж точно) с русскоязычным читателем познакомил.

И если от её «Тайной истории» я оторвалась глубоко ночью, захлопнув книгу только на последней странице, то от столь расфуфыренного рекламой «Щегла» у меня чувство исполненного наказания.

Чтобы начать этот кирпич потребовался автобус из Перми аж до Березников, а чтобы финишировать — еще три месяца...

Это совершенно не значит, что книга скучна или бесталанна, это только несовпадение по менталитету, возрасту, да хоть по волнам из космоса. Это что-то для меня, но не сейчас. И да — Достоевщина в её книге шаблонна, как ни крути. Это как я бы начала строчить об американцах. На стереотипах.

Т.е. местами и временами — книга волшебна. А местами — eb vashu mat`

И все-таки я рискну высказать свои мысли по поводу этого романа, не претендуя на объективность, ибо Донна Тартт прочно утвердилась в числе моих любимых авторов. Как и предыдущие ее книги, этот роман пронизан традицией — здесь есть немного от Диккенса с его неспешностью и монументальностью, немного лихих ноток современности, тонкий юмор О'Генри и декадентство Оскара Уайльда. Это неспешное повествование пропитано трагизмом самой жизни и неизбывной любовью к искусству. Сложное и неоднозначное произведение, оно обожжет душу, разбередит старые раны, перевернет всё с ног на голову, заставит смеяться и плакать, а потом снова обожжет. Жанр его определить непросто — он сочетает в себе черты воспитательного романа и романа философского, плутовского романа и романа-путешествия. Это история о поисках себя в бездне отчаяния, о попытках вырваться из порочного круга, найти и понять самого себя, роман о взрослении и становлении. Это калейдоскоп лиц и судеб, ситуаций, эмоций и переживаний, это жизнь во всем ее причудливом многообразии. С одной стороны, это описание жизни обычного парня, с другой — парня необычного, на долю его выпало немало передряг и испытаний. Трудно представить, что сюжет описывает лишь пятнадцать лет его жизни, заканчиваясь, когда герой остается на перепутье в свои неполные тридцать. И мы можем увидеть его дальнейший путь, а можем попрощаться здесь, на оживленном нью-йоркском перекрестке.

Тео — обычный подросток, вдруг в одночасье оказавшийся сиротой и обладателем бесценной картины. Удивительно его восприятие этого полотна, его ощущения при взгляде на него — совсем нетипично для тринадцатилетнего человека. В этом видно влияние матери, любившей живопись и вдохновлявшейся ею. И эта картина для Тео теперь стала неким символом, объединившим в себе воспоминания о матери, о прежней счастливой жизни, надежду и опору в будущем, и постоянство в настоящем. Ведь пока картина у него, мир стоит на месте, это константа, точка отсчета. Это больше, чем просто картина, это всё, что есть у него. Долгий и тернистый путь предстоит пройти Тео, встретить на своем пути дружбу и предательство, любовь и потери, обрести призвание, преодолеть себя. Сломлен ли он потерями и мытарствами — вопрос сложный и неоднозначный. Характер героя не так прост, как может показаться. В его душе есть и черная пропасть отчаяния, и нотки надежды на лучшую участь. Безусловно, смерть матери и вынужденная жизнь с отцом-алкоголиком и игроком подкосила его, знакомство с Борисом сделало наркоманом, но есть в его жизни и лучик надежды — старый антиквар Хоби и рыжая девушка Пиппа. Я не буду разбирать каждого героя в отдельности -по большей части я пишу для тех, кто уже знаком с этой книгой, потому что я просто не представляю, как говорить о ней с непосвященным. Нужно прочувствовать ее, пережить, переболеть ею, пропустить через себя, чтобы осознать степень отчаяния Тео, понять его попытки обрести почву под ногами, принять его метущийся дух. Пиппа, Хоби и Борис -ключевые фигуры в жизни Тео, они во многом повлияли на его формирование как личности, каждый из них что-то дал ему и что-то обрел взамен: Хоби был его наставником и чутким опекуном, отцом, каким никогда не был его настоящий отец, Пиппа — любовью и болью, Борис — другом и предателем.

Отдельно стоит сказать об атмосфере романа. Она пронизана неспешной музейной неторопливостью, запахом старой мебели, антиквариата, камфары и олифы. Тартт так точно и красочно описывает пустыню Лос-Анджелеса, что мы словно чувствует дыхание сухого ветра и колкость песка, так точно рассказывает о мастерской Хоби, что мы словно видим пылинки в воздухе и запах полироли. Мы чувствуем и холодный ветер нью-йоркских улиц, шум машин и твердость камня. Мы идем вместе с Тео, путешествуем с ним, смотрим его глазами на картину и неторопливо восхищаемся точно выписанными деталями, мы слышим философские рассуждения Хоби и проникаемся его житейской мудростью, мы увлекаемся порывистостью Бориса и вот уже бежим следом за ним, не поспевая за полетом его мысли, вдохновляясь его неунывающим жизнелюбием, нахальным оптимизмом и бурлящей энергией. Мы сидим вместе с задумчивым Тео в его спальне и рассматриваем фотографии улыбающейся Пиппы, предаемся мрачным мыслям и радуемся встрече со старыми друзьями. Тартт умеет заставить читателя не просто сопереживать герою, но проникать в его мысли, чувствовать его, жить тем, чем живет он.

Тео удивителен тем, что он амбивалентен — он не плохой и не хороший, не злой и не добрый, но он и не аморфный. Он — цельная личность, сложная и неоднозначная. Вокруг него строится все повествование, он — его центр и двигатель. Через проступки и отношения мы раскрывает для себя характер Тео, словно снимаем шелуху с луковицы. Он показывает свой характер через других людей, через поступки, восприятие, но более всего — через картину. То, как он ее видит, как воспринимает, как трепещет его душа — это сугубо личное, словно он оголил перед нами свои нервы, показал уязвимость и незащищенность своей души. Это не просто изображение привязанного к жердочке щегла — это сам Тео и та привязь, которая не отпускает его, бередит душу, заставляет механически двигаться, не чувствуя интереса к жизни.

Этот роман очень личный — он словно принадлежит всем и не принадлежит никому. Каждый увидит в нем что-то свое сокровенное, проникнется им, он ворвется в жизнь и не отпустит до последней строчки. Его невозможно разобрать на составляющие — он един во всем своем хитросплетении и многообразии сюжетных поворотов. Это единое неразрывное целое, и говорить о чем-то в отдельности — значит обеднять его. Это, безусловно, важная и нужная книга, книга серьезная, заставляющая думать, эту книгу нужно пропустить через себя, выстрадать и осмыслить. О ней сложно говорить, но говорить нужно. И позже я обязательно дам ее прочесть своей дочери.

Если бы меня предупредили заранее, я бы специально отвел на чтение этой книги целые выходные. Но вместо этого пришлось пожертвовать ночным сном, который совершенно не шел, после таких ярких и удивительных переживаний, скрывающихся в ней для читающего. Начав читать, отлипнуть от этой книги уже не получится. Так что, можете считать, что я вас предупредил.

Структурно этот роман удивительно напоминает самый лучший роман Диккенса, конечно же, большие надежды. Количество прямых цитат и очень забавных скрытых намеков на него в книге не сосчитать. И если бы в другом случае можно было бы подумать, что автор подражает, здесь у достаточно развитого читателя такого подозрения не возникнет. Станет ясно, что это нарочное, даже немного издевательское и ребячливое сходство, как тайник, который был спрятан лишь для того, чтобы его нашли и улыбнулись, разглядывая причудливые предметы игры авторской фантазии. Место сбежавшего арестанта здесь занимает другой арестант — маленькая птичка, нарисованная великим голландским художником Фабрициусом — гордый щегол, прикованный к своему насесту на короткой цепи.

При этом главный герой, выживший после взрыва и вынесший картину из музея, сам оказывается, как якорем, привязан картиной к тому месту и тому времени, к той страшной минуте прощания с умирающим окровавленным стариком. Он и хотел бы вернуть картину, но не может и трепыхается, чувствуя с птицей родственную обреченность, любуясь ею, как единственным, что связывает его с самим собой и безвозвратно разрушенным, разбитым на куски, миром. Из объекта искусства она превращается в объект чуть ли не поклонения и помешательства. В священный объект, в икону, на которую можно молиться, не сомневаясь, что молитва дойдет куда следует..

Как в любом традиционном романе взросления, здесь основной упор делается не на сюжетные ходы,А на внутренний мир главного героя. Все, что происходит вокруг — это только материал для восприятия главным героем, а не для нашего с вами. Нам не покажут, как происходит что-то, чего не видел главный герой. Да и действия его, если смотреть на них со стороны, не покажутся даже осмысленными. Он, безусловно, симпатичен окружающим людям, но если бы повествование шло от третьего лица, мы бы никогда не узнали, насколько тонко и точно ощущает мир главный герой и как потрясающе красиво и точно он описывает его через посредство писательницы Донны Тартт. За весь роман он не произносит ни одной умной фразы. Не ведет никаких споров и не пытается рассуждать и философствовать. Он только существует, по-наркомански оцепенело наблюдая за тем, как странно и причудливо поворачивается течение жизни, даже если просто бултыхаться в ней, этой грязной канаве, не пытаясь что-то изменить. Да и что можно хотеть изменить, если все настоящее навсегда осталось в прошлом и раскурочено дьявольской волей неизвестно каких террористов?

Так уж получилось, я начал читать эту книгу ничего толком не зная о Донне Тартт и ее писательских методах. Даже не знал, сколько ей лет и как она выглядит. Что для меня довольно нетипично: я всегда хочу знать заранее, чью книгу читаю и на что мне следует рассчитывать. Я был совершенно не подготовлен к такой плотности текста, к такому потрясающему качеству перевода, к ошеломляюще сжатому и при этом умудряющемуся оставаться тягучим, повествованию. Ощущение такое, будто тебя бросают в воду. Ты головокружительно падаешь, и летишь на глубину, испытывая на себе усиливающееся давление. А в самом конце тебя выбрасывает на берег. Лежишь, пытаешься понять, что с тобой только что произошло. Почему кто-то произносил чужим голосом в голове твои мысли. Почему кто-то может знать то, что, как тебе казалось, мог знать о мире только ты. Почему какой-то написанный на бумаге текст заставил тебя дрожать, истекать потом, смеяться и испытывать головную боль? Почему эта маленькая птичка на цепочке стала вдруг такой же родной, важной, такой же осмысленной. Сообщающей слишком много о настоящей правде, которая не может быть высказана, поймана, на цепь. Правде, которая может ходить сквозь стены и время. Правде, имя которой мы не называем, правде цвета мысли, цвета желтого пера на крылышке у щегла.

В этот раз буду краткой. Не понравилось. Совсем. Я бы сказала, до тошноты.

Я с большим увлечением читала «Тайную историю», но это….

Очень много слов, причем довольно-таки пустых, напыщенных, направленных на то, что в одном бессвязном потоке они будут усиливать друг друга и создавать ощущение интеллектуальной прозы. Сомнительно. А между тем на таком материале можно было бы далеко уйти. Осталось ощущение псевдо: псевдовоспитательного романа, псевдостраданий, псевдопсихологизма. Одна лишь эксплуатация эмоций читателя без какой-либо глубины или потребности.

Книгу часто сравнивают с «Большими надеждами» Диккенса. Небо и земля. И если отчетливо видно, что его герои развиваются, то в случае книги Тартт складывается впечатление, что повороты сюжета, которыми она пытается расшевелить героя, лишь больше заставляют его сжаться и углубиться в себя.

Но вот какая вещь. Есть такая особенность у жертв, травматиков (а герой, безусловно, травматик): иногда они настолько проникаются своей болью, несправедливостью, своим страданием, что в конечном счете (если копнуть глубже) может оказаться, что кроме этого внутри них ничего и нет. Пустота. Nada. Именно поэтому они свое страдание отпустить и не могут, потому что без него у них ничего не останется. А жертва — чем не достойная роль на всю жизнь? И их можно поставить в любую обстановку, даже связать с искусством, сблизить с другими людьми, но ничего не изменится.

Возможно, будь книга написана от 3-го лица, она вышла бы убедительней. Но на такое потребовалось бы гораздо больше мастерства.

Увы, — по мне, очередной образчик распиаренного барахла. Да, г-жа Тартт писать умеет — по крайней мере, умеет составлять из слов длинные и замысловатые фразы, искусственно их удлиняя за счёт набивания никому не нужной информацией (такого «водянистого» текста давненько не читывал — по-хорошему, если из книги убрать где-нибудь треть — если не половину — текста, она бы ничего не потеряла). Уже на уровне главки или сценки она регулярно даёт петуха — если такова жизнь, как она её описывает, то мы живём в дурдоме. (Постоянно задаёшься вопросом — «а что это за люди, которые так себя ведут? И почему их не лечат?» Если бы это была абсурдистская пьеса, то и ладно бы, однако этот опус позиционируется как крепкий реалистический роман.) Драматургии в книге — просто ноль: за 800 с лишком страниц практически ничего не происходит — точнее, что-то всё время происходит (смерти, теракты, автокатастрофы, крупные мошенничества, убийства и т.д. и т.п.), но такое впечатление, что все эти события НИКАК не влияют не только на главного героя, но и на всех остальных героев книги.

Роман, претендующий на то, чтобы считаться шедевром, можно отнести к «женским» в самом худшем смысле слова: всё и все показаны через призму женского восприятия. Главный герой — мальчик 13 лет, постепенно превращающийся в молодого человека, — на протяжении всего этого периода времени как был впечатлительной и истеричной девочкой, так ею и остался. Если в Америке нынче такие «великие» писательницы, так «хорошо» разбирающиеся в мужской психологии, то ей можно только посочувствовать. Ну и главное: ладно, пусть г-жа Тартт — «мастер слова», ладно, пусть она знает, КАК. Но ЧТО она хотела сказать? Несколько банальностей, упрятанных в самый конец и проговорённых открытым текстом? Которые автору даже не пришло в голову (или не захотелось) спрятать на уровне метафоры? И ради этого надо было потратить 10 лет жизни и кучу чужого времени? Читать всё это можно только заставляя себя — я именно так и делал: хотелось понять, за что и почему такой пиар... И при этом за время чтения «Щегла» прочитана параллельно пара десятков книг, по толщине вполне сопоставимых, — п.ч. читать его можно только по несколько страниц: красивые и вполне себе мастеровитые фразы тянутся друг за другом, не давая никакой реальной информации ни сердцу, ни уму, отчего становится скучно через пару главок и хочется глотка свежего воздуха, а не затхлого и спёртого воздуха набитого разными бессмысленными словами волюма... В итоге: в книге практически отсутствует сюжет, есть только некий набор событий, не ведущий никуда; в книге практически отсутствуют герои в литературном смысле, т.е. те, кто что-то делает и движет своими поступками сюжет, а главный герой — это просто альтер эго автора: слова, мысли и поступки — чисто женские и чисто интеллигентские (именно интеллигентские, интеллектуальными я бы их не назвал); в книге не улавливается никакого месседжа — ни граду, ни миру, ни даже, я подозреваю, друзьям и знакомым... Так, 800 страниц витиеватостей для ублажения интеллигентской страсти к культурным «ценностям». Подозреваю, что весь пиар именно отсюда: ах, какой культурный автор, ах, как он несёт культуру массам, как пропагандирует искусство в его самых лучших образцах, как поднимает капитализацию, например, рынка антиквариата, ах, давайте ему Пулитцеровскую премию дадим... отчего же не порадеть «нашему» человечку? чай, не все эти мужланы-экшноклёпы, а культурный, тонкий, чувствующий... не важно, что мало, судя по всему, понимающий в реальной жизни, но культурный, правильный. Наш.

Книга из-за которой я ничего другое не мог читать две недели. Книга, которая была куплена из-за ярого пиара в конце 2014 года — гигантский труд переводчицы Завозовой не остался не замеченным даже журналом Афиша. И это первая книга, пожалуй, которая выбивается из моего формата. И это, первая книга получившая Пулитцеровскую премию, которую я прочёл. Встречайте — Щегол и Донна Тартт сожрут ваше время и докажут, что в Америке до сих пор почитают Достоевского. После прочтения в душе остается пустота и злоба на главного героя, который скатывался все ниже и ниже по жизни, который был убогим мямлей и всем тем, за что я не люблю Достоевского со времен школы — это дико выбивало (читай — злило) из колеи на протяжении всей книги. Но Федор Михалыч начинает просачиваться в твое сознание где-то в середине романа и начинает ворошить в тебе мрачные, безпросветные чувства — сам же ты начинаешь планировать несколько сценариев окончания романа, но госпожа Тартт обводит тебя банально вокруг пальца, заканчивая 827 страниц жизни Теодора Деккера не то, что бы катарсисом, но просвещение в плане дальнейшего жития-бытия.

Итог после прочтения таков, что я просто не знаю, кому такое советовать прочесть, хотя глядя на суммарное количество тиража русского издания — Щегол нашел своего читателя. И, честно, я не смогу это даже перечитать в ближайшие десять лет — морально слишком тяжело. Очень давит на мировосприятие, очень хочется удавиться после такого, а лучше сходить к психиатору.... Да много чего хочется, хотя лучше после такого переосмыслить жизнь — это самый лучший вариант. Но кто-то увидит после прочтения унылого торчка, убитого горем, не способного совершить поступок, который изменит его жизнь, а у кого-то призрак ФМ Достоевского всколыхнет душу и заставит задуматься о вечном.

Я не могу назвать эту книгу скучной, я не могу назвать эту книгу не интересной, я могу лишь предположить, что эту книгу когда-нибудь экранизируют и она получит кучу оскаров и это, в какой-то степени, будет победа нашей классической литературы, которая продолжает влиять на западные умы.

Отдавая должное безусловному писательскому таланту Донны Тартт, не могу не отметить, что читать роман неприятно. Долго и с удовольствием, подробностями и нюансами нам рассказывают о наркоманских буднях сначала подростков, а потом и взрослых людей. Сюжет, характеры, роли, язык — все отлично, но антураж преотвратнейший. Сейчас стало «модно» (???) писать об этом. Но если всячески рекомендуемую книжку-автобиографию бывшего наркомана Андрея Доронина я просто закрыла, когда градус отвращения стал зашкаливать, то «Щегла» решила домучить до конца — и это было непросто.

Люди, пережившие катастрофу, навсегда остаются поломанными внутри, но не все из них заглушают свою боль алкоголем, таблетками, клеем и героином. И как бы ни был «Щегол» прекрасен, рекомендовать к прочтению его я не стану.

На подобного рода произведения мне сложно писать отзывы, так как все слова кажутся блеклыми в сравнении с прочитанной глыбой. Для меня этот роман действительно глыба с множеством пластов, которые слой за слоем открываешь для себя, погружаясь в историю, рассказанную Тео. Тео – главный персонаж этой истории. Мы знакомимся с ним, когда он ещё мальчишка. Мальчишка, с которым случилась трагедия – во время взрыва в музее погибла его мама. Это событие – своего рода точка бифуркации его жизни, после которой абсолютно всё изменилось.

Не буду далее пересказывать всех перипетий, мне кажется, каждый читатель возьмет из романа своё. Упомяну ещё о самом щегле. Щегол – это картина Карела Фабрициуса, которую Тео вынес после взрыва. И она тоже является персонажем этого произведения, на ней завязано немало событий, и именно она становится своего рода мерилом того, что такое хорошо и плохо. Изображённый на ней щегол – это символичный образ. Как мне кажется, и Тео, и Борис, и каждый из нас – это маленький щегол в большом мире, прикованный цепочкой к жёрдочке. Эта цепочка может быть чем угодно – обстоятельствами, традициями, стереотипами, условностями… И можно поникнуть, впасть в уныние, смириться, а можно не замечать этих оков, быть счастливым здесь и сейчас, находя радость в малом.

Донна Тартт создала рельефные характеры, выпуклые живые образы, в которые я поверила. Они подвержены человеческим слабостям, она плачут и хохочут, пьют, принимают наркотики, матерятся, верят и отчаиваются, они ценят красоту и человеческие отношения, они могут убить, но остаться при этом чистым перед самим собой, они любят и врут, они ищут смысл в этой сложной и одновременно простой жизни. И мне кажется, находят его. И я верю им, более того, не воспринимаю их как персонажей. Уверенна, где-то в Н-Й живёт Тео, к нему нередко прилетает Борис, их дружба неподвластна времени. А Хоби продолжает творить красоту. По выходным они пьют кофе, или ходят в выставочные залы. Тео и Пиппа воспитывают рыжеволосых малышей. А маленькая птаха – щегол – продолжает манить к себе новых и новых ценителей. Ценителей жизни во всех её проявлениях.

Закончить хочется цитатой из книги, которая особенно запомнилась:

«И разве не может что-то хорошее явиться в нашу жизнь с очень черного хода?»

Простите, но я не могу написать рецензию на этот роман, и не советую никому другому. Все попытки поставить себя рядом бессмысленны. Просто прочтите, отойдите в сторону и посмотрите на эту замечательную книгу издали, со стороны, будто бы на картину Фабрициуса. 10 из 10.

<b>И в моей жизни тоже был «Щегол», только звали его «Казанская икона Божией Матери».</b>

Когда мы читаем книги — мы читаем о себе. Кто-то глубже окунается в написанный мир, кто-то нет, но все равно, оцениваем их мы своей меркой.

Здесь нас встречает большая трагедия — взрыв в Нью-Йоркском музее. И маленький мальчик в ней. Всего двенадцать лет, а пережил терракт, потерял маму, повис на ниточке богини Мойры. Мальчишка украл из музея шедевр и смог сохранить эту тайну на долгие годы. Но не денежная ценность волновала его. Эта картина стала связующим звеном между тем, когда мама еще была жива и тем, что происходит с ним теперь. Можно назвать это «фетишем», можно «идолом», суть одна, картина — это якорь его существования.

<b>И запах лимонного средства для мытья полов, только Fairy с лесными ягодами.</b>

Можно сказать, что это — роман-эпопея. Продолжительный срок — три возрата мальчика — детство, отрочество, юность. Огромная география — от NY до Лас-Вегаса на самолете и обратно на автобусе, в Европу и опять по всей Америке. Большое количество персонажей.

И все же главным из них остается Теодор Деккер, его одиночество и покинутость.

Можно осуждать Донну Тартт в том, что она углубилась в остросюжетность и динамичность, раздула том до невероятных размеров, спекулирует шедевром ради собственной выгоды. Но постойте! Напиши она меньше, удели меньше вниманиия и картине, и мальчику, и событиям — так бы пронзителен был финал? Вы поверили бы?

<b>И музей, мимо которого не можешь спокойно проехать, только больницы, откуда выписывали.</b>

Мне очень понравился «Щегол». Но рекомендовать его тяжело. Там слишком много боли и одиночества. Я и плакала, и оторваться не могла от чтения, и жила в книге, потом отдыхала и вообще не могла взять ничего в руки, опять в нее бросалась... А последние 10 страниц читала чуть ли не дольше, чем все предыдущие, потому что не хотела расставаться и растягивала удовольствие, как могла. Я перечитывала, переиначивала так и так. Пробовала на вкус — какой же он, этот финал? Счастливый или нет? И тут включалась она, моя мерка счастья.

Нет, финал не счастливый. Да, Тео приспособился, научился жить в этом мире и даже по некоторым его правилам (или сделал над собой усилие ради Хоби). Но он остался один на один со своим одиночеством. При всей моей надежде, я не верю, что в любви (той самой) у него что-то выгорит. Они оба травмированы. И ответ дала сама Пиппа «Нужно, чтобы кто-то обычный был рядом». И видимая картинка счастья пуста. Никто его не любит, это просто такт. Никому он не нужен, это социальные связи. Все тлен, о чем и была книга.

<b>И сны, в которых ищешь и ждешь, и не догоняешь.</b>

Для меня она получилась очень личной. Очень. Укол утраты, острота первых моментов и последующее сглаживание. По сути — боль никуда не уходит. Мы привыкаем жить с ней и без них. Что-то как-то налаживается само собой или с нашим участием. Но рана — она даже не затягивается.

«Щегол» вызвал у меня если не шок, то потрясение наверняка. Невероятная удача среди обилия литературного мусора наткнуться на что-то настоящее.

Донна Тартт – большая умница. Признаться, не ожидала, что вышедшая из-под ее пера книга получится столь мощной.

Вообще, всегда с осторожностью отношусь к авторам-женщинам, опасаюсь, что произведение окажется слишком уж «женским» с принцем на белом коне, вечной любовью и прочими атрибутами той «идеальной картинки», которую рисуют себе в голове некоторые представительницы прекрасного пола, и которая не имеет никакого отношения к реальной жизни.

«Щегол» не такой. В нем есть и романтика, и страсть, и одержимость, но все это не опошляется примитивными представлениями о любви.

Роман вызывает бурю эмоций. Внутри какой-то запутанный клубок мыслей и ощущений, из которого трудно выдергивать их поодиночке и анализировать. Мысли о дружбе и предательстве, об одиночестве и невосполнимых потерях, о расставаниях и встречах, о том, что такое хорошо и что такое плохо, и всегда ли можно провести между ними четкую грань. Все это – результат колоссальной работы, проделанной автором. Оно и понятно – роман писался более десяти лет.

Мне, как читателю, импонирует такой серьезный подход, когда писатель «в материале», когда профессионализм позволяет ему углубиться в тему. В «Щегле» эта тема – искусство, и Тартт в роли искусствоведа выглядит весьма достойно.

Очень здорово, на мой взгляд, выписана трансформация Тео из приличного ребенка из хорошей школы в малолетнего наркомана и алкоголика, из немало зарабатывающего мошенника в преступника. Очень здорово передано его душевное состояние – невообразимая мешанина из чувства вины, страха, одиночества и отчаяния, подавленность, ставшая причиной тяжелейшей депрессии. Он чувствует остро, и даже болезненно, он – оголенный нерв.

Скажу честно, рада, что не пропустила «Щегла». Рада, что познакомилась с Тартт. На данный момент она прочно обосновалась в тройке моих любимых писателей.

Ставлю заслуженную десятку.

По мере чтения книги я совершенно разделял восторги и высокие оценки, благо ознакомился с ними задолго до романа. Прекрасный и во многом уникальный образец переложения принципов повествования Диккенса на современном материале. Получился приключенческий роман-воспитание, своего рода аналог «Дэвида Копперфилда». Стилизаций под викторианский роман сейчас очень много, но Диккенс с современным материалом — любопытно и интересно. Таррт вслед за Диккенсом прекрасный рассказчик и, вслед за Диккенсом, достаточно неглубокий автор. Это свойство не только «Щегла», но и двух предыдущих, тоже качественных и интересных романов. Как и «Дэвид Копперфилд» «Щегол» — удивительно буржуазный роман с узким углом обзора. Увлечение героя картиной, вполне себе преходящее, совершенно не обрамлено его тягой к прекрасному или эстетическим целеполаганием — чтобы на последних страницах Таррт за романтиками не повторяла о «прелестях и жизни в искусстве». Вслед за Диккенсом же центральный герой пустоват, да и да две его несостоявшиеся избранницы очень эскизны. Из «Снежинки» можно было бы выжать и побольше.

Для меня роман разделен на две части — прекрасный мощный дебют и достаточно унылая , мало что дающая вторая часть с мутными приключениями в Амстердаме и провисшей концовкой. Бесспорной удачей мне видится бурлящий и сочный Борис, сценки дружбы в юные годы — но в концовке и Бориса становится много. Почти нет клюквы в «русско-мафиозной» части романа, умиляет знание автором мелодрамы «Зимняя вишня». Высоко оценил бы и образ отца — именно что в меру и интересно. Персонажи Нью-Йорка очень статичны, без развития, и в этом смысле марионеточны.

Шум вокруг «Щегла» не вполне все же соответствует чисто литературным достоинствам этого занимательного с очевидными достоинствами романа. Он мне показался достаточно подростковым ( как сейчас и большинство романов Диккенса), преимущественно из-за приоритета авантюрной начинки над тонкой механикой и психологией. Хвалящий книгу Кинг, в общем, вполне мог и по таланту и по направлению написать что-то схожее по качеству. Кажется, Моруа писал, что признаком шедевра является невозможность изъятия из него каких-то частей без ущерба всему произведению. В «Щегле» можно убрать примерно треть от содержания — именно, все, что связано с Амстердамом — без большого ущерба качеству текста да и подсократить оставшееся. На раз.

Хочется надолго занять себя чтением, но лень что-то искать или всё надоело? Идеально! Если читали предыдущие романы автора, то ещё и предсказуемо: не ждёшь потрясений, но и (пост)модерна с вывихом мозга не получишь. Несмотря на все титулы и награды, роман не показал какого-то прорыва, даже минимального роста в мастерстве автора, так что если не зашли предыдущие книги — не зайдёт и эта. Единственное, кто-то, видимо, миз Тартт надоумил, что в её манере топить к середине романа беспросветную чернуху просто жизненно не хватает выходцев из бывшего СССР:)

Собственно, главная проблема этой и предыдущих книг — неумение или патологическое нежелание сокращать. И если в описания эта вода хоть как-то вписывается, то диалоги от неё просто чахнут. Особенно убивает манера разрывать короткую реплику героя вставкой авторских слов на страницу. Зачем? Хороший, живой диалог должен вообще быть понятен без слов автора. Остросюжетные описания тоже прихрамывают. Вот речь рассказчика, конечно, удалась, в отдельных его переживаниях КПД эмпатии близок к 100%, тем более это первый роман автора про «современность», про XXI век со всеми родными атрибутами (но и с неизменным авторским флёром столетней классики). Герои вышли хорошо наполненные, некоторые даже откровенно вкусные, с которыми тоскливо расставаться. А вот реализма, несмотря на весь наноузор деталей, мало. Какой-то весь из себя вымышленный, нелогичный теракт, странное поведение раненного персонажа, нелогичные метаморфозы главного героя — ощущение, что всё, кроме линий отца и Бориса — магический реализм. Но это, видимо, так задумано. Хорошо, хоть картина реальная.

В целом роман, конечно, переоценён, хотя приятно, что аргумент «многобукаф» уходит, и большие тексты снова ценятся. Если отбросить пару вкусных, удачных образов героев, то в самом центре останется... домашнее задание на тему «Целебная сила высокого искусства бла-бла-бла...» Просто девочка-отличница засела за уроки на 10 лет, подняла кучу литературы и таки написала на свою обыденную пятёрку с плюсом 900-страничное... школьное сочинение на заданную тему.