Дмитрий Скирюк «Блюз чёрной собаки»

«У черных есть чувство ритма, у белых есть чувство вины…» — пел БГ…

…Ах, какой роман мог бы получиться, какой роман! Но, увы, автор явно бел кожею, и чувство вины его генетически перевесило чувство ритма.

Не сочтите за антирекламу. «Блюз черной собаки» — очень сильная книга, явно выделяющаяся на фоне штампованной фантастики выпуска 2006 года. Но надо было бы автору почернеть — хотя бы временно, на период написания романа. Тогда был бы шедевр.

Я литературных институтов не кончал, но вот музыкальное образование кое-какое имею. И в таких терминах мне даже проще. Музыкально-литературные параллели не всегда адекватны, но в данном случае применить их спровоцировало само название романа.

Понимаете, Дмитрий… В блюзе не так уж и важны тональности, они там весьма просты, тоника-доминанта-субдоминанта, ну иногда еще парочка. Вполне возможно, если посчитать аккорды с учетом характерных диссонансов – получится девять, как уверяют ваши герои. Возможно. Не считал.

Это не так важно.

Куда важнее в блюзе ритм. Гораздо важнее! Именно он, думаю, делает блюз — блюзом. И тот самый Звук, что вправду роднит музыку с мистикой, — Звук этот, если его цинично измерить и взвесить, будет состоять не столько из диссонансов, сколько из крошечных, почти незаметных даже опытному уху «подъездов», «смазов», неточностей, и – внимание! – не то чтобы явного синкопирования, но легкой сбивки ритма. Для блюза, музыки изначально гитарной, характерно запаздывание, как будто ритм держит левая рука, зажимающая струны, а не правая, трогающая их мгновением позже.

Я не профи, могу быть где-то неточен. Но таково мое восприятие, а раз книга называется «Блюз» — я ее и слушал как блюз. И вдруг услышал совершенно неуместные взвизги публицистического гобоя. И еще органное краеведение – да, это прекрасно, возвышенно, важно и ценно, но не везде и не всегда. Понимаю: тут имеет место попытка реверанса в сторону складывающейся традиции «рифейской прозы». Но ведь не только фактами строится она, но и образами, стилем…

Упаси боже, никаких особых претензий к стилю исполнения нет. Хороший стиль. Но чтобы писать об Урале, нужно, наверное, нечто больше. Почему-то у меня не появлялось «картинок», как при чтении Иванова и Славниковой.

И главное – ритм! Ритм — его нельзя терять…

Да и вообще, совместим ли Рифей и блюз? Рифей – это, мне кажется, что-то фундаментально-классическое с нотками модерна: Григ, Шостакович – вот что-то такое...

А еще, на мой слух, выпала из ритма занудная барабанная дробь мистических фактов из жизни блюзменов. Да, наверное, для узкого круга ценителей такой соляк – чистый кайф. Но мне было скучно. А я, увы, не привык пролистывать страницы.

Мне кажется, «Блюз» можно было бы сделать повестью, ну или «малым романом», наподобие ареневского «Магуса». Оставить гобойный пафос для статей в региональной прессе, сократить партию ударника, отвязать действие от Рифея, пусть даже оставив его на Урале. И сконцентрироваться на основной теме.

Попытка создать в романе несколько пластов делает автору честь. Но, мне кажется, связать их в единое целое удалось не слишком.

Хотя, возможно, я не прав. И подошел не с той меркой. Возможно, Дмитрий Скирюк вовсе и не замахивался на «рифейскую прозу», даже и не предполагал ставить свой роман на одну полку с книгами Иванова и Славниковой (фэндому, кстати, известными не особо). И лишь моими нынешними спекуляциями попал в компанию, ему на самом деле чужую…

Но что я могу с собой поделать?

Имя Дмитрия Скирюка запало в память после прочтения «Парка пермского периода» — сборника блистательных юморесок. Какой там Белянин? Рядом не стоял!

Потом появился «Лис» – «как бы средневековое фэнтези», живое, увлекательное, сильно написанное, с кучей красивых аллюзий. В узких кругах Скирюка стали называть «нашим Сапковским», и не без оснований. Ну и я тогда, конечно, мерил по жанровым меркам, и пришел к выводу, что «сие хорошо, даже очень». Особенно первая часть «Лиса».

Однако же, «Блюз» — по манере описания природы, по некоему духу своему внутреннему из фантастического жанра — в нынешнем, «тусовочном» смысле этого слова — откровенно выпал! Читаешь, и чувствуешь: ну вот же, вот она, ивановская Парма, а совсем неподалеку, чуть к северо-востоку – славниковский Рифей…

Ох, не знаю…

Попытка поднять планку в подобные небеса сделала бы автору честь. И прыгнул-то он очень высоко на самом деле! По меркам фантастики «Блюз черной собаки» великолепен!

Но всё же, думается, поднебесную планку «Блюз» задел бы и сбил…

И по совершенно непознаваемой ассоциации вспомнилось вдруг, как в незапамятные времена дописал я две строчки к гребенщиковским:

У черных есть чувство ритма,

У белых есть чувство вины.

Но есть и то, что роднит нас:

Перед Богом мы все равны.

(c) 2007

Один из тех романов, за которые благодаришь именно отечественную фантастику. Такой атмосферный и глубокий, пронизанный любовью автора к родному краю и циничными воспоминаниями о его, края, неприятных историях... И все это подается легко, через призму мистической истории, которая начинается как триллер, но перетекает в шаманское путешествие. Именно шаманское — и за это отдельно благодаришь автора. Персонажи не провисают, а сюжет становится интересней с каждой страницей, хотя кое-где читать и занудно.

Отдельное и большое спасибо за сведения о музыке. Очень многое из истории рока, блюза и джаза лично я для себя подчерпнул именно из этой книги.

Отличная вещь. Очень хороший роман о жертвах, которых требует искусство (тот самый «дух рок-н-ролла» но отнюдь не только он). И в этом контексте «вставки-лекции из истории мировой рок-культуры» совсем даже не унылы. Так, первая из них, та что в НИИ рыбного хозяйства абсолютно гармонично ложится в захватывающий, сносящий крышу, непрерывный поток прозы, которым написана первая половина книги.

Впрочем, в начале второй половины его течение и вправду было нарушено. Для меня местом, на котором я споткнулся, был написанный в весьма публицистическом стиле диспут о милиции и неформалах (ведущийся в самом подходящем для бесед в таком духе помещении :wink:).

И если к содержанию «разговора с Голосом» в финальной части романа у меня претензий нету, то форма его мне, опять же, кажется местами недоработанной. Я совсем не против «перемешивания» публицистики с мистическим триллером, и вышеупомянутая сцена в НИИ — отличный пример как это стоит делать. Но во второй половине книги этот микс «взболтан» хуже.

В силу этого развязка несколько смазана, но всё же «тривиальной и неубедительной» я бы её не назвал.

Что же до стихов Тануки в конце, мне думается, их следует рассматривать просто как [необязательный] иллюстративный материал, штрихи к портрету героини, не больше и не меньше. Они вполне соответствуют тем оценкам, которые даны им в тексте романа.

ps. Отдельно хотелось бы отметить авторскую игру с alter ego. Писатель Севрюк — alter ego обозначенное явно, но ведь и главного героя Дмитрий щедро одарил моментами своей биографии...

Эх, не меломан я. Наверное, часть «вкусностей» книги прошла мимо. Джо Коккер, например, для меня только известное имя, не более. Поэтому длинные перечисления музыкантов и их судеб меня слегка утомили. Зато все остальное!

Скирюк хорошо владеет стилем (хотел было написать «стилист», но ведь неправильно поймут). Заикающийся персонаж говорит в книге так, что я его практически слышу! Правда есть и огрехи, но их немного.

Дмитрий знает о чем пишет, а это всегда приятно. Например, не все в курсе, что колонки на сцене для музыкантов называются мониторами, а он знает. Поэтому — веришь. А как у него Пермь описана! От нескольких человек слышал после прочтения книги, что неплохо бы и наведаться туда, может даже и под землю залезть.

Еще Скирюк любит играть. Присутствует у него в романе писатель-фантаст Севрюк, разбирающийся в музыке, да и биолог к тому же (автопортрет, однако). Если это не игра, то где? А вообще в романе настолько много настоящих деталей и реальных персонажей, что невольно начинаешь верить и в мистическую часть книги.

Заслуженные 8 баллов ставлю с легкой душой. На очереди цикл о Жуге. Три года книжки лежат, а руки все не доходят. Ничего, теперь дойдут.

Текст, как дань любви к гитарной музыке, как дань любви к увлекающейся молодости, и в конце концов — как дань любви к жизни, которую каждый, конечно, понимает по-своему. Может быть, автор частично отождествляет себя с главным героем — не мне судить. Но кажется, что это именно так. И всё что было странного, увлекательного, непонятного, трагичного, в конце концов — бездумного или, наоборот — того, о чём думал во времена своей молодости, сошлось и выплеснулось в книге. Такое вот впечатление остаётся после прочтения.

А сама книга, местами неровная в изложении, всё же стоит того, чтобы её прочитать.

В целом книга удалась, но не обошлось без минусов, например все эти пространные отступления про Пермь и окрестности, про башенки, про погибших музыкантов и т.п. всё это скучно и на мой взгляд в книге абсолютно излишне, так же как и стихи(откровенно плохие, чего уж там) в конце произведения. 8 баллов ставлю за хороший язык и за несколько жутких моментов, лично меня пробрало, впечатлило по самое не хочу, так сказать.

Автор довольно лихо начал, творчески переосмыслив идеи японского «хоррорщика» Судзуки. Можно спорит о том, насколько самостоятелен Скирюк в своем творчестве, но примерно первая половина книги получилась по-настоящему увлекательной. Скирюк неожиданно показал себя довольно неплохим бытописателем, оставив любопытные картинки современной Перми. К сожалению, книгу «убивали» унылые вставки-лекции из истории мировой рок-культуры (право, лучше автору писать про пермские достопримечательности — и у него лучше получается, и читателю пользы больше). Ближе к концу книги действие стало провисать, в тоне автора все более стали усиливаться совершенно неуместные в художественном произведении поучительные интонации педагога из детской комнаты милиции... А уж развязка романа получилась тривиальной и неубедительной. Я уже писал, что современная русская фэнтези страдает скорее не от недостатка идей, а от элементарного неумения авторов воплотить довольно интересные идеи в более-менее приемлемую литературную форму. «Блюз черной собаки» — еще одно ому подтверждение.

PS. Стихи, помещенные в конце книги, вызывают легкое недоумение. Художественной ценности они не представляют никакой, смысловая нагрузка минимальна. Зачем? Подростковую графоманию в массы?

Разочарована. Заманила меня книга своим рейтингом и мистическим описанием, начало лихо затянуло, потом повествование несколько забуксовало. Главный минус романа (лично для меня) — огромное количество длинных и несколько нудных лекционных отступлений. Перебор. Также не понравился язык изложения, подходит для «кухонной» философии. И финал. Отдельное разочарование. Как-будто роман набрал обороты, а потом резко обвалился, и ты сидишь и думаешь «это все?»

Сначала познакомился с автором (очень приятным), уже позже – по его рекомендации купил и прочёл этот роман. Странный роман. Очень хорошо написан – в том смысле, что видно: Скирюк это пишет с натуры, он видит этот город, все персонажи – невыдуманные, живые, эти юные музыканты, странные стареющие хиппи, девчонка Танука. И 25-страничное документальное отступление, посвящённое искалеченным гитаристам, интересно: близко мне нынешнему, ой-ой-ой как близко. И вот всё интересно, и странно, и вот я уже жду такой же интересной развязки (а нестандартно написано, там и фантастики-то мало, всё представляешь, как в жизни) – а развязка смазана просто донельзя, как масло по сковороде. Будто писал, а чем закончить – не знал. Это очень печально и резко ухудшило моё впечатление. Хотя интересно, и написано хорошо. Э-эх.

С каким же трудом далась эта книга!

И дело даже не столько в «документальных» вставках об истории рок-музыки, которые составляют значимую долю текста книги. Убери всю эту документалку — и ничего книга не потеряет. Не думаю, что любители рока, блюза составляют хотя бы какую-то значимую долю. С равным итогом можно было добавлять десятистраничные вставки с характеристиками телефонов, электричек, рецептами поедаемых блюд — огромной массе читателей подаваемая тема будет полностью безынтересна.

«Что на языке у героя произведения, то в голове у автора книги», учат умные люди. Несдерживаемая, кипучая ненависть к органам власти, прежде всего полиции / милиции прорывается на протяжении всего сюжета. А уж какое отвращение питает герой, он же, читай, автор, ко всему Советскому. Даже стало интересно заглянуть в биографию автора. Не странно, что подтвердилось предположение, что судьба потрепала человека и его родственников. Но вот чтобы настолько помутить разум человека, это уже близко к клинике...

Ну и вишенкой на торте служит мистика. Нет, это не фэнтези. И не научпоп тем более. Это то проявление суеверий, которое пестуется «Битвами экстрасенсов» и иже с ними. Есть целый пласт произведений, в которых народные придания создают, формируют базу литературного произведения. Здесь же мы имеем, надеюсь ошибаться, проявление банального недомыслия, ереси. Но взглянув на текущую деятельность Дмитрия, все сомнения, увы, пропадают.

Резюме. Если вы не фанат музыки, то данная книга вам не даст ровным счётом ничего кроме потери времени.

Оригинальная книга. Талантливая. Настоящее, без скидок совковое городское фэнтэзи. Так и дышит ощущением Родины (совок слово не обидное в данном контексте, просто означает культурную принадлежность).

Идеальной прописаны диалоги. Они часто некрасивы. Но именно так у нас и порой и говорят.

Из минусов — исторические экскурсы автора просто дико ошибочны. Не стоит принимать их всерьез. Бэкингему у него 23 года. Откуда взята цифра?

На момент действия «Трех мушкетеров» (1625-1628 годы) — Бэкингему (1592 год рождения) — от 33 до 36 лет.

Или вот:

«После Гражданской войны, когда ЧК преобразовали в милицию, её московские сотрудники носили особые значки с надписью «МУС» — «Московский уголовный сыск». Тогда ещё сильно было наследие старого режима, в органах работало много людей из царской охранки, лексикон остался прежний, и никто не задумался, что само слово «сыск» звучит ублюдочно, лакейски. Вдобавок на значке была изображена собака-ищейка. Чем думали его создатели — непонятно. Естественно, бандитский мир мгновенно окрестил сотрудников милиции «легавыми» и «мусорами».

»

Каждое (!) предложение содержит ложное утверждение. Первое содержит целых два.

Или привязка слова «чувак» к 80-м. А почему, собственно? Возникло оно на 20 лет раньше, активно использовалось и до и после. Кстати, как и чел и кент, упоминаемые автором.

«Но и это ещё не всё! По разным оценкам, только в Штатах существует более двух тысяч часов музыки, записанной Хендриксом, а это означает, что при жизни он должен был ежедневно проводить в студии по 17–18 часов, что совершенно нереально. «

Эти 2000 часов — это 100 дней беспрерывной записи, если грубо. Музыкой Хендрикс серьезно (с записями) занимался лет шесть. Т.е. за каждый год своей активной музыкальной карьеры ему нужно было провести в студии звукозаписи — 20 дней в году. С «поесть, перекурить, вообще отдохнуть» — 60 дней в году. Записывая в каждый из этих дней — примерно 8 часов музыки. С хорошо порепетировать — 120 дней в году — по 4 часа в каждый из этих дней.

И что тут нереального?

Автор вообще с математикой не дружит? Учтем и то, что 30% этих записей — концертные. Т.е. записывалось то, что он играл на концертах. Фактически — 60 дней в году (по 4 часа в день) Хендрикс записывался. Раз в неделю, по выходным. В другие дни играл на концертах и это писалось, как писалось то, что играл Высоцкий.

«Гибель Томаша Хостника затаилась в фундаменте пионеров индастриэл «Laibach», единственной группы из Югославии, прославившейся на всю Европу и известной не только музыковедам. Во время выступления в него попала вылетевшая из зала бутылка. Хостник как раз стоял по стойке «смирно», и зрители заметили, что он мёртв, только когда тело рухнуло на пол. «

Вообще-то он умер только через год. Повесился. А та бутылка его даже не сильно ранила.

Аристократическая группа из Ирландии — никогда не существовала.

Группа Чолбон, которой якобы якутские старейшины посоветовали не лазить в высшие сферы, и посегодня существует.

Короче, автор своими историческими экскурсами и безапелляционностью больше путает читателя.

Книга при этом интересная. Заставляет ощутить себя ее героем. ) Крепкая совковая (с примесью перестроечного постмодернизма 80-х) действительность, которая не отторжение вызывает (как можно стыдиться за ту среду, в которой вырос, культурный код которой несешь?), а узнавание и интерес. Это у автора получилось органично — вписать мистику в обычное российское бытие.

Концовка, к сожалению, ни о чем. Да и стишки Тануки — ужасно глупенькие. Но все равно — попытка достойная.

Блюз о растерянном времени

саунд-чек

…Быть живым — мое ремесло…

К. Кинчев

Просто жить, не думая ни о чем. Фотографировать серый город и загадочных девушек, слушать музыку поколения рок-н-ролла, ходить в кино, разменивать вечность на пыльные сторублевки. Просто, пока аккорд не ударит тебя под дых — «People are strange When youґre a stranger /Faces look ugly When youґre alone» — и хоть шагай с моста в реку, если прямо сейчас твои пальцы не повторят прихотливый, раздирающий душу узор мелодии. «Если в раю играют на арфах, то на чем играют в аду? Так прикину и этак, всяко получается — на электрогитарах». Книга Дмитрия Скирюка «Блюз черной собаки» — о музыке, что звучит в каждом из нас.

Герой романа, Евгений Кудымов, тридцать лет прожил в Перми не особо взыскуя странных звуков изнанки жизни. Нормальный путь сына семидесятников, человека слишком тонкого, чтобы уйти в забивание бабок, слишком здравомыслящего, чтобы вульгарно спиться, достаточно странного, чтобы не быть «как все», но недостаточно сложно устроенного для андеграунда. Профессия — фотограф — для хлеба и для души. Без сожалений оставленная медицина. Гитара спустя рукава — в походе, у костерка, за компанию. Никаких новостей… Вдруг посреди ночи герою приходит странная SMS: оказывается, без вести пропал Игнат, младший брат отставной подруги, соло-гитарист одной из немногих в городе готических групп. Жан (так друзья называют героя) не может отказать в помощи. «Разбирая улики» он находит кассету. «Тема мертвеца» — говорит с плёнки пропавший музыкант. И звучит музыка: «Это был не блюз и не кантри, а какая-то невыразимая смесь того и другого. Аккорды сочились, как мёд, следующий звучал в самый последний момент: еще четверть такта, доля секунды — и мелодия сбилась бы. Но не сбивалась».

Музыка входит в книгу, подхватывает сюжет, а остальное — бог, дьявол, шесть струн, двенадцать ладов — и вся жизнь между ними. Звон рвущегося металла — гибель, тягучая нота тоски, выверт готического кошмара, разрисованная личина — чтобы никто не разглядел лица. Скирюк верно подмечает — музыканты прячутся за псевдонимами, звучными кличками, словно дикари за парадными масками — чтобы злой дух не унёс их души раньше срока. А дьявол не дремлет…

Пыльная, летняя Пермь недаром напоминает чистилище. Одуряющее безвременье, расстояния поперек и повдоль, сеть загадочных башен и башенок — «скажу только, что башни всегда строят для двух вещей — для наблюдения и обороны». Город рассеченный оврагами, чуть прикрытая нищета трущоб и аляповатые вывески забегаловок — строят только увеселительные заведения, который год подряд. Унылые серолицые старики, вопиющие всем своим видом трагичные бэби-готы, «инсулинки» в подъездах — столь же естественные, как запах кошачьей мочи. Провинциальное мракобесие, духота мысли — недаром все чудаки миллионного города от тинэйджеров-неформалов до сорокалетних ученых знают друг друга по именам. Оттуда хочется убежать — не в Москву, так в Уфу, не в наркотики, так в «Боровинку». Счастливы те, для кого выход — объектив или медиатор. В этом городе очень трудно оставаться живым… Скирюк описывает его жестко, даже жестоко, но: «Родина, еду я на родину — пусть кричат «уродина», а она нам нравится» — не завидуем тому, кто попробует обругать Пермь при Дмитрии.

Перед нами развертывается хроника нескольких дней тихого захолустья: галерея разрозненных фотографий, веер судеб. «Растерянное поколение» — говорит про героев автор. Гертруда Стайн писала «потерянное» — о мальчишках, вернувшихся с Первой Мировой стариками. Скирюк же достает на свет божий инвалидов по пятому пункту нынешних паспортов. Не дай бог жить во время перемен, еще хуже родиться в нем. «Растерянные» — и те, кого упустили сети рекламы «Спрайта», и те, кто заплутал в современности, словно дети в лесу… Что им остается? Творчество. Стремление высказаться — граффити на заборе, гитарным риффом, эпатажным стихотворением — неизменно. И позволяет оставаться людьми в самых нечеловеческих условиях.

Самое страшное, когда женщина перестает бояться, говорила беспечной Скарлетт О’Хара одна мудрая старуха. «Растерянные» наяву уже ничего не боятся — Чернобыль, Чечня, Чубайс — что дальше? Скирюк строит роман как сновидение, дрим, трип — чтобы взять читателей за живое, окунуть в зыбкую явь ночного кошмара.

Так бывает: понимаешь, что спишь, просыпаешься — а сон все еще длится. Шаг — и под ногами плавится кафель. «Продавливание реальности» — удивительно меткий образ. Ощущение знакомое многим — если изо всех сил стремишься успеть на поезд, увернуться от автомобиля, достать единственное лекарство, кое поможет умирающей матери — напряжением воли можно «прогнуть под себя» мир. Призрачная возможность: просочиться в единственную щелку удачного выхода, предоставленного судьбой, существует на самом деле, но во сне она достижимей и проще.

Нагромождение сведений и картин, связанных псевдологикой сновидения довершает пейзаж «почти настоящей реальности». Погружения в мир иллюзорный, явления умерших — словно бы «сон во сне». Псица-призрак — будто зверь из сознания Кастанеды. Старый слепой блюзмен — Харон у реки по имени Хронос — каламбур смыслов, стихотворение в образах — когда ритмику заменяют связанные общей нотой эмоции. «…В лучших книгах всегда нет имен, а в лучших картинах — лиц».

Одна из самых сильных в романе сцен — герой в момент озарения слышит музыку, со-звучие всех существующих звуков. «Я слышал крики чаек, посвист ветра и движение облаков, гудки далеких кораблей и плеск летучих рыб. Я слышал крики радости, сигналы SOS, гул проводов и грохот сталкивающихся льдин… Вся музыка мира была теперь во мне, надо было только слышать…». Отзвуки этих нот вы найдете в любой сколь-нибудь стоящей мелодии — будь то симфония, соул или панк-рок. Сцена правдива до последнего такта, веря ей — веришь всему роману.

Столь же яркий момент — когда герой в первый раз в жизни почти против желания выходит на сцену. Он становится будто одержим музыкой, плавится в ней и извергает наружу тот самый божественный саунд, за который не жаль продать душу. Экстаз творения — нет человека и инструмента, есть живая энергия звука, роковой ритм. Слова не слышны и не нужны — только адская музыка, возносящая до небес и подчиняющая себе. Когда люди поняли, что не способны летать, одни пошли строить крылья, другие — натягивать струны на палки.

Но тем не менее: «…ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, что такое тёмный ужас начинателя игры…». За возможность поджечь зал, словно груду соломы, извлечь из мертвой груды пластика и проводов живой звук, нужно платить. Недаром — «соул» — музыка из души. Недаром цыгане шепчутся, что первый скрипач лакировал дерево кровью собственной дочери. «Сатана оставил людям несколько созвучий. Говорят, их было шесть. Они существовали много тысячелетий, их теряли, находили… переделывали для всяких инструментов, пока наконец не появилась… гитара с шестью струнами. ...Шесть аккордов дьявола существуют, сынок, и если их сыграть, как надо — в правильном порядке — двери отворятся и он опять вернется».

Мало кто из великих музыкантов жил счастливо и умер в своей постели — современникам нечем гордиться. Раз за разом разрывать себя в клочья на потеху бездне голодных глаз — никакой души не хватит. Нужны кнуты, шипы и шпоры — sex, drugs & rock-n-roll. Чтобы играть — загонять себя до предела, ходить по краю и знать, что однажды сорвешься. Жертва будет принесена… А вот кому ты ее принесёшь — тебе решать. Волшебное всемогущество, дьявольский дар — или кровавая плата самой музыке, труд до страшных мозолей и злых мужских слез — от бессилия, невозможности воплотить первозвук, саунд коий слышал однажды. Хороший ход — автор не задает границы добра и зла. Чёрная собака может быть дьявольским спутником Папы Легба или духом-хранителем — в каждой традиции своя порода. «В знаменитой песне Black Dog из репертуара Led Zeppelin нет ни единого намека на собаку — речь идет о женщине». И автор рисует музу собакой-оборотнем. Может быть, когда Скирюк писал книгу, то за вихрем звуков ему послышался цокот когтей подле двери. Или — чем чёрт не шутит — чёрный зверь грел писателю ноги, пока он набивал текст. В конце концов, все мы платим за творчество. Даром, что просто лабать за деньги — безопаснее и сытнее. «Пишут, гребут. Огребают… А музыка где?»

Стиль музыки формирует стиль жизни. Поэтому для бизнесменов «с большой дороги» так дорог блатняк, сладкие девочки любят карамельную сладость попсы, а брутальные дяди выбирают металл, да погорячее. Музыка андеграунда с первых ударов блюза зазвучала тем самым саундом — и забойный рок-н-ролл и скрежещущий трэш и готика в основе своей прячут истинный звук. И поэтому неформалы самых разных возрастов и формаций узнают друг друга в лицо — они созвучны. Звягинцев говорил: «люди одной серии». Как корабли — вроде разные, но родство опознаётся по силуэту. Героев книги — двадцатилетних готов, тридцатилетних «интелей», сорокалетних «чуваков» — связывает одной цепью ощущение несвоевременности. Им есть, что сказать, но никому вокруг неинтересно их слушать. Они не востребованы окружением, им тесно в схеме «офис-бабки-телевизор», а жить по полной — негде, да и незачем. За этим гитаристы и ищут звук — чтобы запредельным саундом пробить стену непонимания. Хоть так — ценой собственной жизни — оказаться услышанными.

Поколению тридцатилетних чуть проще — варёные в семи щелоках, они привыкли не верить, не бояться и не просить у жизни. А у молодых есть только их пронизанная сквозняками, призрачная реальность. Как корабли в тумане они выходят к свету по звукам музыки. И девушка-оборотень Танука — проводник в этом зыбком мареве. Изломанная, искренняя, непонятая, чуднАя — похожая на тысячи сверстников и совершенно неповторимая. Девочка-загадка: её лицо не отражается на фотоснимках, и начисто забывается, достаточно отвернуться. Пугливый звереныш, привычный к боли, готовый к самопожертвованию — и жрица непознаваемого, предощущающая будущее. Чистый образ.

Вообще вся книга отличается удивительным целомудрием, деликатностью к участникам событий. Героев тошнит, их застают на унитазе со спущенными штанами, метелят до полусмерти, они пьют, сплетничают, сидят в обезьяннике, наконец, умирают — но все это не вызывает гадливости. У автора достаточно мастерства, чтобы не выезжать на дешевых приемах модной чернухи. Скирюк просто принимает окружающую действительность и своих героев такими, как они есть. Хотя каждая глава начинается, со слова «ненавижу»…

В самом вкусном яблоке водятся червяки, даже у лучших романов есть свои недостатки.

Основная проблема книги — перегруженность информацией. Понятно, что форма сна диктует свои условия. И то, что в дрёме проходит подсказками подсознания, в тексте надлежит показать просто и внятно. Избыток ненужных подробностей разрыхляет страницу, отвлекает внимание от сути. В одном котле варятся М-ский треугольник, летающие тарелки, белоглазая чудь, шаманизм, Шамбала, Гитлер и Джугашвили. Вот уж воистину «смешались в кучу кони, люди…». Инфернальный, неназванный ужас пугает больше, чем знакомые идолы — останься они в тумане, книга бы сильно выиграла. Эпизод с голосом и выходом в «верхний мир» через смерть показался не вполне достоверным. Такой путь вполне в традиции шаманизма, но ощущений не хватило — в моментах с «продавливанием реальности» было больше потустороннего, чем в этом выходе. Если вся книга выдержана в духе тяжелого, многослойного сновидения, то сцена с голосом — слишком обыденна и логична, хотя по идее должна звучать кодой. Книга слегка затянута, местами ей, как и большинству вещей, выходящих не под авторской редактурой не хватает корректора. Но общее впечатление от произведения не страдает.

Об этой книге можно говорить больше, чем позволяет объем журнальной статьи, поэтому менее значимые недостатки мы оставляем за скобками.

Подводя итог, хочется сказать — у Дмитрия Скирюка получилась отличная городская фэнтези. О мире «иных» и тонких планах реальности сейчас не пишет только ленивый. Но, как написано в Библии – много званых, но мало избранных. Мистическое пространство Перми Скирюка — естественно, словно пейзаж за окном. Автор не гонит своих героев с бешеной скоростью сквозь водоворот действия, персонажи ведут себя как живые люди, а не прыгают, словно марионетки по воле упрямого кукловода. Скирюк задает вопросы и не предлагает готовых ответов. Выбирай — не хочу. Автор чувствует музыку мира, сопричастен изначальному звуку, первому блюзовому аккорду. Он начинает тему, задает ритм, играет — словно горький гречишный мед сочится по струнам. И смотрит в глаза — попробуй-ка, повтори. Слушай музыку, примеривайся к покатым бокам гитары, пробуй тронуть лады — каждый раз, словно первый и последний в жизни. Стальным аккордом выбивай из мира свой рок-н-ролл. That's all right!

«…Последние тридцать пять лет ты был плохим учеником, но, кажется, сейчас мне больше нечему тебя научить. Возвращайся, если что, я всегда здесь. На крайний случай я сыграю тебе блюз, если не будет воскресенья…» — говорит хранитель времени, слепой блюзмен. И мы повторим — возвращайтесь к «Блюзу черной собаки» — эта книга стоит того, чтобы прочитать ее и услышать.

(Опубликовано в FANастике написано в соавторстве с Владимиром Бережинским)

Писать мнение на книгу, изданную в две тысячи шестом году, стоит лишь в одном случае. Когда ее автора и все, написанное и изданное под его именем, забыто под навалившимся катком современной литературы.

Кратко: мистический триллер в декорациях Перми с окрестностями и звучащий именно блюзом и рок-н-роллом от автора тетралогии «Осенний лис» и лауреата «Золотого кадуцея» тех времен, когда литпремии раздавались за талант с творчеством, а не продажи какого-то количества экземпляров книг. А, да: далеко не самая рекламируемая в то время книга была издана семитысячным тиражом, что само по себе говорит о рисках, виденных «Азбукой», несмотря на недавнее переиздание всей истории Жуги.

Подробно дальше:

Любому возрасту соответствуют какие-то книги. На момент покупки «Блюза…» мне стукнуло двадцать шесть и даже рождение сына никак не отражалось на восприятии мира. Скирюк тогда казался мне исключительно гениальным, а любое его творение должно было заходить на «ура». С «блюзом…» вышло почти так, как хотелось, но читалась книжка весьма долго. Целую неделю, если не изменяет память.

Перечитал около полумесяца назад, так что разница составила более десяти лет. Делюсь впечатлениями.

Книга хорошая. На фоне издаваемого\пишущегося сегодня является настоящим мистическим бриллиантом, где мистика не превалирует, но оказывается очень красиво вписанной в реалии настоящего. Отсутствие монстроуродов играет книге на руку, при этом опасность присутствует рядом постоянно. Она просто не является нарочито вычурной, не прыгает с воплем «бу» из-за следующего поворота сюжета и не использует скриминг. Опасность тут одна: смерть второстепенного героя, близкого действующим.

Параллельно с основной веткой автор, как и водится у авторов хороших, наблюдает за жизнью вокруг себя. Поверьте, сейчас это окажется не менее интересным. Прошло около пятнадцати лет с написания «Блюза…», всего пятнадцать, но мы с вами в каких-то смыслах шагнули вперед весьма далеко. Книга продемонстрирует вам этот момент весьма недвусмысленно, включая смс-сообщения, порой валящиеся вообще латиницей. Да и прочие приметы первой половины нулевых могут даже всколыхнуться ностальгии внутри нас, живших, учившихся, женившихся и т.д в них. А кому-то окажутся подспорьем для познания недавней истории, где они, эти кто-то, ходили в детсад, вероятнее всего.

Отголоски недавно, для времени книги, закончившихся лихих девяностых не менее интересны, хотя заметно, что автор совершенно не желает их вспоминать.

Второй веткой, идущей ноздря в ноздрю с мистической составляющей, включающей параллельный мир и Тануку, она вам понравится, и время событий, оказывается сама Пермь. Город, многим кажущийся более отдаленным чем, скажем, Хельсинки и Финка для жителей Питера. Или Турция с Египтом для части населения центральной части России, либо Сибири. Пермь здесь не более и не менее, чем полноправный участник книги. Автор, любящий свою родину, не скупится рассказывать про нее и Пермский край, в то время оказавшись почти в унисон в только-только начинающим набирать популярность Алексеем Ивановым и его «Сердцем Пармы». Доберитесь до рассказов по истории города и откроете для себя немало интересного, точно вам говорю.

Концовка не окажется сносящей голову, будучи закономерной и лишь показывая факт умения автора Скирюка жонглировать устоявшимися штампами.

Что в книге, сейчас, понравилось не так, как раньше? Рассуждения автора о политике и государстве и, как ни странно, рок-н-ролл. Если тогда же, в «Осеннем Лисе» пятнадцатилетней давности песни Наутилуса казались нужными и почти необходимыми, то местные исследования клуба 27-ми и прочей «смертельной» тематики рок-музыки сейчас даже раздражали. Тем, кто не в курсе: клуб 27-ми – это клуб величайших музыкантов, не дотянувших до этой даты. Джоплин, Хендрикс, Кобейн, Вишез и прочие, им всем отдано немало времени на страницах «Блюза…». Хотя, признаю, порой рассказанные автором истории, идущие от его альтер-эго, писателя-фантаста-краеведа Сердюка, очень в точку. Только подкидывают дровишек в разгорающийся мистический костер, светящий героям на их пути в пермские глухие леса, к шаманам и попытке обмануть смерть.

Это хорошая книга, поверьте и почитайте.

DIXI

Книга мне очень понравилась. После прочтения этого произведения я пошла по указанным местам Перми, есть много интересного. Да и музыкальные акты наводят на мысли. :appl: