Дмитрий Быков «Орфография. Опера в трёх действиях»

«Орфография» — оригинальный роман, что называется, из ряда вон. Выдающийся. Первое, самое недалёкое, впечатление примерно такое: это что ж? Их душили-душили, а они — вот они где, русская интеллигенция образца начала двадцать первого века от Р.Х. Во глубине столичных руд добывают изумрудные зёрна и прочий радий, как ни в чём ни бывало. Постепенно, по мере чтения, приходит понимание — автор не один, пишет не для себя, есть в России некая ненулевая прослойка эстетов с врождённой грамотностью и витиеватостью слога. Судя по тиражу книги, их несколько меньше, чем россиян в целом, но то, что они есть — вне всякого сомнения. Условием создания «Орфографии» могло быть только полное погружение в мир российской словесности, не с аквалангом личного образования, но с потомственными жабрами от пращуров-литераторов. Мне и даже ближайшим родственникам в книге мало что понятно, половина контекста прошла мимо, поэтому говорить придётся о внешних достоинствах. Книга гипнотизирует. Плавностью языка, плетением смыслов, сложносочинённостью предложений, многословностью, наконец, просто эрудицией, умом и осведомлённостью автора. Впадаешь в сладкий транс не без примеси интеллектуального мазохизма. Таков Быков: пишет, как говорит. Легко, непринуждённо льётся стилистически безупречная речь, при этом сам он, казалось бы, нимало не затрудняется словотворчеством, наоборот, выглядит хорошо и думает одновременно о чём-то другом. Было бы ошибкой считать, будто бы у нас нет писателей класса Л.Толстого. Они есть и пишут не хуже, да и всегда были; художественная орфография бысть пошла от Рюриковичей ещё, и не исключено совсем, что и на завтра останется. К сожалению или нет, но подобный уровень изящной словесности предполагает некоторую пресыщенность смысловым наполнением, человек, достигший определённого совершенства в построении фраз, перестаёт интересоваться их содержанием. Герои «Орфографии» как раз такие. Звучание — наше всё, либретто пусть остаётся на втором плане; вероятно, поэтому Быков назвал роман «оперой», а может, не поэтому. Монологи многочисленных действующих лиц и самого автора произносятся по любому поводу, а зачастую просто так. На прямой вопрос, подразумевающий в ответ либо «да», либо «нет», русский словесник предпочитает говорить куда более пространно; характерный пример из текста — допрос Ятя в плену у Свиницкого, он очень длинный и цитату приводить не хочу. Музыка слова доминирует по всему пространству романа, так ли уж важно, о чём идёт речь? Русский итальянец Маринелли очаровывает татар пением сур Корана по фонетической шпаргалке, нимало не вникая в понимание содержания. Луначарский делает то же самое на пролетарском митинге, не делая скидок на уровень подготовленности слушателей. Музыка слова! И что плохого в том, что автор кажется нам Луначарским, а мы себе — пролетариатом? От сумы да от тюрьмы отказываться не следует, тем более — от «Орфографии». То, чем мы так восхищены сегодня, а именно уровнем западной литературы, у нас уже было, было давно. Русский интеллигент начала века (двадцатого) писал, читал и говорил задолго до Уоттса и Роулинг так же, нисколько не хуже. Он и сейчас умеет, о чём Быков свидетельствует. Конечно, не один Быков. Мы судим об упадке по одному жанру фиф, ругая больше отечественных фантастов, кои, будем справедливы, погоду в российской словесности не делают. Главный герой, Ять, писатель-фантаст в первоисточнике, уехал, эмигрировал. Не любят у нас фантастов.

Дмитрий Быков определяет «Орфографию» как вариации на темы «Потерянного дома» Александра Житинского. При всей моей любви к прозе Житинского должен признать, что «Орфография» даже сильнее «Потерянного дома». Великолепный точный ясный язык без искусственных конструкций. Книга поразительно изящная, умная, добрая и жуткая, спокойно-ироничная и пронзительная. Если «Потерянный дом» — театр абсурда первых лет перестройки, то «Орфография» — театр абсурда (по Быкову опера) времен Великой российской революции. Время страшнее, и книга страшнее, хотя крови на ее страницах льется не так уж много. Хотя, опять же, истолковать можно по-разному.

Псевдонимы действующих лиц легко расшифровываются. С ходу можно назвать десятка два, а при достаточном знании литературы и истории можно, вероятно, опознать почти всех. Биографии, конечно, подкорректированы, и представляешь реальных лиц иначе, но тем интереснее посмотреть на них другим взглядом. Быков не хочет судить своих героев. Законченных негодяев, по сути, среди них нет. Разве что Зиновьев, в книге Апфельбаум, но для него не могли найти добрых слов даже сподвижники.

Расплывчатее всех главный герой. С одной стороны, он отчасти выражает позицию автора, как Демилле в «Потерянном доме» то сливается со своим автором, то отделяется от него. С другой стороны, Ять — как бы усредненный тип интеллигента. Ни в чем не участвует, ни к кому не примыкает, почти ни во что не вмешивается, только фиксирует события. Кажется, никто, даже любимая женщина, ни разу не называет его по имени. Просто Ять. Не столько человек, сколько символ.

«Орфография» может нравиться или не очень, можно с ней соглашаться или нет. Сразу после прочтения «Остромова» я настроился более скептически по отношению к творчеству Быкова и решил ещё раз перечитать «Орфографию». И снова был покорён этой книгой. Безусловно, это редкий теперь пример настоящей качественной русской прозы.

Попробую и я поделиться впечатлениями об этом романе.

За его чтение взялся спонтанно — никогда не обращал внимание на творчество Быкова и считал его в основном, как сейчас принято говорить, «медийным персонажем» и в лучшем случае фельетонистом. Приступить к такому большому для меня произведению побудили, конечно же, фантлабовские отзывы.

Начало двадцатого века и период русских революций всегда меня интересовали, так что с ходу могу выделить первый плюс — реалистичность всех описаний. Дело даже не в том, что фантастическое допущение такого, что его и «фантастическим»-то сложно назвать. Скорее, подкупает «атмосферность» романа — масса точных и правдоподобных описаний, переданных соответствующим той эпохе языком. О, язык — это ещё более явное достоинство романа! Читая это произведение, буквально наслаждаешься каждым абзацем. Даже не верится, что это написано в двадцать первом веке, больше похоже на неторопливый и вдумчивый язык наших великих романистов девятнадцатого столетия. Выскажу крамольную мысль — наверное, на протяжении половины романа я не обращал особого внимания на основную сюжетную линию, с удовольствием погружаясь в калейдоскоп «маленьких», но таких показательных эпизодов и интересных размышлений о жизни и родине.

К сожалению, не считаю себя большим знатоком русской литературы начала двадцатого века и наверняка большая часть аллюзий, которыми пронизан роман, прошла мимо моего понимания, но и распознавание замеченной части увлекло.

В романе нашлось место и комичным и трагическим эпизодам, очень живо переданы характеры персонажей.

Несмотря на занимательность повествования, это точно не развлекательный (в плане приключений) роман, приступая к его чтению, лучше настроиться на серьёзные мысли.

Сначала хотел снизить свою оценку за многословность (томик получился увесистым, около семисот страниц), но потом передумал и поставил максимальную оценку за возможность прикоснуться к действительно «большой» литературе.

Настоящий роман. Сейчас они измельчали, на прежние мерки теперешний роман — не больше, чем повесть. А вот Дима Быков (пусть он меня простит, но иначе его назвать язык не поворачивается) написал настоящий роман. С множеством действующих лиц и мест. Начинается действо в Петрограде перед Октябрьской революцией, но основная часть событий происходит в 1918 году. Как и теперь, тогда было время великих перемен, поэтому не удивительно, что в романе много параллелей с современностью. Свобода слова, судьба новых поколений, СМИ и власть...

У большинства лиц, фигурирующих в «Орфографии» есть прототипы. Я это знал, когда начинал читать и всё стремился их идентифицировать. Чуковского и Луначарского определить несложно по фамилии, Хлебникова тоже можно, Маяковский узнается на раз. Горжусь тем, что по каким-то мелким чертам угадал Блока. А вот Горького в Хламиде не узнал.

Но главное в романе — не знакомые лица в придуманных обстоятельствах, а мысли. Сколько читал, столько удивлялся, как и почему роман не разобрали на цитаты. Меткое афористичное высказывание можно найти на каждой странице. А язык! Я люблю хороший русский язык, поэтому, читая «Орфографию» просто пищал от восторга. Атмосферно. Девятнадцативеково. Революционно. Орфографично. Жалею, что не выписывал цитаты пока читал, но это хороший повод перечитать еще раз (а я очень редко перечитываю книги — за всю жизнь по пальцам можно пересчитать).

Что еще? Ах, да — главного героя зовут Ять, а, как известно, большевики ять отменили. Такая беда. А моя оценка, известное дело, 10 баллов. К прочтению настоятельно рекомендую.

Не могу молчать! Я только на середине книги, еще не дочитал, когда открыл первую страницу, был уверен, что не осилю и 10ю часть (отпугивало отвратительное, схоластическое название, один из примеров, как НЕ НУЖНО называть книгу!), удивительно, я прочел первую часть романа, как говорится на одном дыхании. Книга ни о чем, и в то же время ОБО ВСЕМ!!!

Я искушен в чтении прозы Быкова, мне понравились и «Оправдание» и (еще больше) «ЖД», но ЭТО ПРОИЗВЕДЕНИЕ, (если кто помнит, из советского фильма «Приключения Буратино»; Карабас Барабас (в исполнении В. Этуша) говорит вдохновенно): «Это просто праздник какой то!»

Чтение «Орфографии» — это праздник, для читателя, во всех отношениях! Торжество читателя! Книга, ее текст, ее мысль, ее стиль и темпоритм (не знаю откуда последнее слово, но мне оно вспомнилось), все создано автором для читателя. Читать легко, интересно и притягательно. Оторваться от сюжетных коллизий «Орфографии» просто невозможно.

Книга написана с Душой и от Души. Отличное чтение, для любого возраста, для любого социального статуса.

Спасибо тебе, Дмитрий Львович!

P.S. у меня еще впереди пол книги НЕ ПРОЧИТАНО!!!

А был ли мальчик?

Этой незамысловатой цитатой из Горького Дмитрий Быков вывел простую логику всего романа.

Воистину, что может быть легче для понимания, нежели ровная, как линейка, аллегория: мальчик Петечека, прошедший путь от начала и до конца романа — как шарж стремительного падения русского общества. От милого, нежного, но голодного мальчугана, хранящего в себе тепло прошлой жизни, до истощенного желтолицего нищего, на детском лице которого навеки теперь уже сохранилось выражение злости и озверение на весь белый свет.

Разве можно было точнее показать Россию? Быковские игры с постмодернизмом, аллюзии, подставные фамилии и характеры, винегрет из истории и выдумки — все это лишь вуаль, накинутая на историю с мальчиком, которого все видели, но никто так и не смог спасти.

А что до отмены орфографии... наверное, так и должно быть. Когда уничтожают язык, умирает и носитель.

Книжка эта, прихваченная мной на парусную регату, безусловно, производила впечатление на окружающих.

И объемом (при том, что при редактировании была сокращена на треть), и названием, и даже портретом автора на реверсе обложки (“Лицо, обезображенное интеллектом”, — подытожила коллега из Ижевска, глянув задумчивому Быкову в глаза). Ну да, ну да, я была не права: в “пляжные” книжки “Орфография” решительно не годится, — как ни хороша.

Чтобы получить удовольствие, требуется не слишком расслаблять мозговые извилины и помнить школьную программу по лит-ре хотя бы на уровне “кто написал поэму “Двенадцать”. Иначе половина забавностей и занятностей — долой. А их в романе — целые россыпи.

Жанр — “полуфантастический гротеск о русской революции”. 1918 год, отмена орфографии. Чтобы филологи не пропали с голоду, гуманные большевики собирают их в коммуну на Елагином острове и пытаются пристроить к делу. То список чтива для рабочего класса закажут составить, то историю окрестных фабрик описать (“Получившийся продукт с самого начала выходил за рамки добра и зла. Это была причудливая смесь всех стилей площадной литературы, от милорда глупого до житий. Начиналось эпически — с описания дальней деревни Лыткарино, затерявшейся середь лесов темных да лугов тучных...”). Как сами понимаете, ничего хорошего из этого не выйдет... В качестве героев выведены реальные знаковые фигуры вроде Маяковского (Корабельников) или Луначарского (Чарнолуский). Так что можно поиграть в “угадайку”. Кстати, одним из прототипов ключевого персонажа Ятя (лишней буквы и лишнего человека) выведен Виктор Шендерович. Так что книга не только о литературе и революции, но и немного об НТВ.

Наконец-то мы имеем возможность почитать подлинный роман, во всем его блеске и широте, в толстовском понимании этого слова (ведь великий философ Н.Бердяев считал именно романы Льва Толстого лучшими в европейской литературе).

Роман Дмитрия Быкова широк по численности действующих лиц, он многогранно и своеобразно преподносит раннесоветскую эпоху, он эпичен, сатиричен, он авантюрен, он стилистически безупречен и на фоне блеклой современной литературы. Это удивляет и поражает. Как живые перед нами предстают прозаики, художники, поэты той эпохи. В собравшейся Коммуне представлены носители разных политических взглядов и мнений. Д.Быков много и красочно описывает их споры, переживания, надежды и сомнения. Параллельным сюжетом является история писателя и журналиста Ятя(Ирецкого), приехавшего в Гурзуф. Очень интересны те главы, в которых показан калейдоскоп меняющихся в Крыму властей. Конечно, с точки зрения исторической науки роман не выдерживает никакой критики. Неверно показаны действия советской власти, неточно даны образы Корабельникова(Маяковского) и Хламиды(Горького), опереточными выглядят правители Крыма. Но все огрехи искупает выбранный автором жанр оперы, допускающий условности и фантастические моменты в сюжете, упрощения и обобщения.

Но все же хотелось бы иметь в романе более четкий, выстроенный сюжет и более творческого героя. Ведь в тот период творчество писателей вспыхнуло с новой силой. Достаточно почитать мемуары К.Паустовского и И.Эренбурга. А главный герой писатель и журналист Ять только и занимается тем, что участвует в вечеринках, разглагольствует с окружающими, торчит в кофейнях, уходит из Гурзуфа в Ялту, бросая Таню и т.п. Он не написал ни строчки и неизвестно, на что он живет. Впрочем, его одиссея возвращения в Петроград описана отлично, заставляя вспомнить лучшие страницы произведений А.Толстого, К.Паустовского, Л.Леонова, Б.Лавренева.

Несмотря на некоторые недочеты, я ставлю все же высшую оценку произведению. Это лучший роман последних лет.

Только что дочитала книгу. Да, многословно, но попытки пробежать глазами некоторые куски, не удались — глаз цепляется и приходится читать внимательно. Поверхностность? Не уверена, возможно, это иллюзия поверхностности. Чувство юмора прекрасное. Книга удивила и обрадовала. Теперь нужно взяться за «Остромова», т.к. «Оправдание», тоже удивившее, уже прочитано. Главное, что поражает и радует одновременно, — это факт существования настоящей литературы. Неужели «...эту песню не задушишь, не убьешь»? Язык, действительно, чудесный. Хочется пожелать автору писать еще и еще и чтобы хватило на это здоровья. Оценка:10

Был много наслышан. Решил убедиться. Убедился — не померла русская литература купно с русской орфографией (именно так — с маленькой буквы).

А «Орфография» с прописной помнИлась мне великой аллегорией, переосмысливанием через года и поколения драматических, а вместе с тем, местами и комических событий первых послереволюционных лет. Но переосмысливание это представлено не с точки зрения класса-гегемона, а с точки зрения упразднённых людей. Ну, это, конечно всё на поверхности, явнее явного. А копнуть поглубже это осмысление и нашего, по сути своей тоже послереволюционного времени. Находишь множество параллелей в началах нынешнего и прошлого веков. Остались те же устремления думающих людей и те же инстинкты толпы. Остался тот же идиотизм властей, питающийся энтузиазмом масс, ожидающих коренных перемен к лучшему, но дождавшихся сами знаете чего — реформ ради реформ.

Отменялось тогда, и отменяется теперь всё якобы ненужное. Отменяется всё, что нельзя съесть или надеть. А так ли уж и ненужно это ненужное?

По-моему роман как раз о необходимости необязательного. Не для всех, конечно, а для гуманитариев создающих духовные сокровища наций. Но орфография-то отменена для всех. Вот герои и борются — кто за старую орфографию, кто пытается создать новую. А главное-то в том, что в конце-концов все приходят к пониманию, что нельзя без правописания, без общего языка, иначе как поймут соотечественники друг-друга?

И ещё — где-то у АБС было «Думать — это не развлечение, а обязанность!». Так роман Быкова и об этом тоже.

Как всегда (позволю себе это безапелляционное «как всегда«!) — огромное удовольствие от прочтения. Книгу смаковала долго, читая ее — в бумажном виде, конечно, ибо Быкова покупаю однозначно, «чтоб было», — параллельно с разнообразной фантастикой с экрана. Контраст разительный в подавляющем большинстве случаев: на экране было — «написанное», в руках — «литература».

Замечательный стиль. Очень живое, реальное, атмосферное и эмоциональное действие с абсолютно живыми же героями. Интересное, сложное, увлекательное. Ирония и слезы, смех горечь, — все сплетено, как в жизни. Абсолютно узнаваемые — при том неожиданные — исторические персонажи. Опять же узнаваемые — и парадоксальные — ситуации.

И ранжированный текст. Главное/второстепенное. Попробуйте прочитать только главное... хотела бы я посмотреть на такого читателя!

Перечитывать буду всенепременно. Слегка завидуя читающим в первый раз...

попробуешь написать обстоятельный отзыв на это произведение, да и обнаружишь себя посреди стостраничного труда, который и не думает оканчиваться.

потому дам своей музе оглоблей по рукам, да и ограничусь кратким резюме.

роман — великий, грандиозный, трагичный, поэтичный, увлекательный, мудрый, словом — шедевр.

но тот же самый роман — рыхлый, расползающийся, графоманский, по-крестьянски постмодернистский, фельетонный, плакатный.

уф!, написал, все что хотел, все что у меня есть сказать про «Орфографию».

хочу только заметить, что эти два измерения, «черное» и «белое», сильные и слабые стороны в книге существуют не вопреки друг другу («талантливо, но рыхло», «фельетонно, но умно»), и не параллельно друг другу, а в неразрывном единстве.

неразделимы гениальный и графоманский пласты текста.

одно порождает другое.

быть может потому, что книга для Быкова очень уж личная.

полезно прочитать всем, кто не оставил еще мечты о собственном писательстве, для размышления над природой творчества.

ps. а историю Революции и Гражданской Войны изучать лучше по учебникам, а не по «Орфографии», которая есть роман-опера (последним определением автор как бы делает бесполезными все обвинения в чрезмерности, патетичности и отсутствии бытового правдоподобия).

М.М. Бахтин высказывался в том смысле, что романист (в отличие от автора рассказов) тяготеет к незамкнутым, незавершенным структурам. Прочитав этот роман, добавим: и к непостигнутым. Если «Оправдание» — не вполне роман, хотя бы пот.что его сюжет может быть адекватно пересказан вкратце, то второй роман Быкова хорош уже тем, что ставит большую проблему, причем такую, что вкратце даже пересказать ее невозможно: ибо вкратце будет «как прожить жизнь?», а наиболее честным ответом будет проживание ее. Или, как выражается Грэм, есть истории, которые без пули в конце не закончишь. Написать такой кирпич, это, конечно, не то, но это менее не то, чем свести проблему жизни к некоей теореме, воплотимой в нескольких словах. Быковский Ять, понимая, что жизнь нестатична, бессмысленна, тупо циклична — выбирает отказ, но те, кто остался внутри отвергнутой им жизни, по сути, и выполнили задачу проживания жизни, как бы ничтожны ни были их результаты. У Ятя же единственный результат — это давшееся ему наконец прочтение книги Клингенмайера, из которой он узнает, что все это бессмысленно. А то он этого не знал?

Только сейчас заметил, как роман Д.Быкова «Орфография» в чем-то схож со знаменитой эпопеей Максима Горького «Жизнь Клима Самгина».

То же густое переплетение действующих лиц, неожиданно возникающих, говорящих фразы и пропадающих куда-то надолго; те же неожиданные встречи знакомых в густой жизненной круговерти, те же внезапные, мелькающие пейзажные зарисовки для обозначения места действия и характеристики морального состояния героя.

И главный герой — мятущийся, чувствующий гниение и упадок старой эпохи и подход эпохи новой, еще невиданной, нераспознанной... Герой — пытающийся найти свое место в жизни, свою идею, свой моральный жизненный стержень.

Только у Максима Горького все значительно глубже. Больше философских изысканий, отсылок к Библии, к мировой философской и художественной литературе, к теоретикам народничества, социал-демократии, марксизма. Клим Самгин видит вокруг себя чаще всего людей мелких, себялюбивых, ничтожных, малодушных и редко когда достойных. Как и Н.Гоголь, М.Горький рисует Россию тех лет, исполненную «рож и харь»(выражение Н.Бердяева).

Дмитрий Быков рисует и тех и других. Он идеализирует представителей старой, уходящей в небытие, обреченной интеллигенции. Именно их и защищал Горький от расстрела в своем письме к В.Ленину. С другой стороны Быков не жалеет сатирических красок для тех, кто принял новую власть — советскую.

Горький блестяще в своей эпопее о Самгине обрисовал эпоху рубежа веков.

Быков попытался это сделать с эпохой 1917-1919 годов. Что-то у него получилось, что-то нет.

Исследование людей советской эпохи будет продолжено в «Остромове» и «Оправдании».

Книга удивительная. В ней так хитро сплетены самые важные и интересные вопросы, что читать её можно в любое время и каждый раз находить среди героев — себя и близких, а при чтении описаний событий и настроений людей испытываешь дежа вю, потому что видишь что-то подобное в современности. Реформа орфографии — лишь ось, вокруг которой вращаются события. В какой-то момент о реформе вообще забывают все, потому что орфография — это такая условность, когда решаются вопросы жизни и смерти, любви и ненависти, правды, предательства, совести.

Роман можно читать и перечитывать, потому что ни с одного, ни с двух прочтений невозможно найти всё то огромное количество параллелей с реальными событиями, какие имеют место быть; невозможно распознать все ходы автора, который соединяет быль и небыль, вымысел и реальность.

Авторский искромётный юмор заставляет смеяться над невероятно комическими ситуациями, в которые попадают его герои, и этот смех перемежается горечью событий 1918 года. И это и есть жизнь: горькая и смешная, смешанная, противоречивая.