Марина Степнова «Сад»

Исторический роман, в центре повествования счастливая семья богатых и знатных дворян, похожая, как установлено графом Толстым, на все счастливые семьи. Изысканный слог, аристократические манеры, дворянское гнездо с дорогой обстановкой и довольными обитателями.

Марина Степнова писала «Сад» десять лет. Отточила каждое слово, прочувствовала каждого героя, сплела судьбы своих персонажей самым невероятным образом. Браво! Читать было интересно, легко и, наконец, приятно.

Ровно до середины.

Потом пошли мyки, физиология, терзания, неразрешимые проблемы, снова мyки и, разумеется, всеобщее нecчастье.

Несчастливы все от мала до велика, даже когда появляется редкий повод для веселья.

А, нет, есть в романе один позитивный персонаж. Жеребец Боярин. А люди все таковы, что хочется держаться от них подальше.

Мышь оказалась дохлой. Весь роман — обнажение приема стилистики русской литературы 19 века. Ровно это сделал Сорокин в « Романе», который закончил знамо как. Степнова к такому радикализму не готова и всю свою стилизацию видит, вероятно, чем то больше нежели буквы на бумаге. Формальный характер стилизаторства такой, что воспринимать нарратив не представляется возможным. Мертворожденное подражание сорокинским препарированием тела русской литературы 19 века. Признаюсь, не добил до конца, поскольку каркасы клетки совершенно понятны и неинтересны.

Сад земных наслаждений

И как черти вы злы, и как ветер — отходчивы,

И, скупцы, до чего ж вы бываете щедрыми.

Галич

Послереформенная Россия. Сказочно богатая и родовитая супружеская пара приезжает осмотреть только что купленное имение под Воронежем. Оба совершенные комильфо в своей предыдущей жизни. В беззаботном счастливом и в высшей степени благопристойном браке больше двадцати лет. Вырастили сына и дочь, посодействовав в первом случае карьере, во втором идеальной партии. Счастливы прохладным светским счастьем, княгиня икона стиля, князь едва не конфидент государя. Единственное достоинство имения замечательный сад, устроенный прежней владелицей так, что плодоносить начинает с конца весны и радует до поздней осени. Впрочем, изрядно запущенный наследниками.

Роскошь земного изобилия будит в княгине неожиданную страсть, на которую супруг откликается. Плодом безрассудства станет младенец Туся, чье рождение едва не стоило матери жизни (старородящая, не в лучшей физической форме, тяжелый первый триместр, уровень акушерства — все в комплекте) и фактически стоит разрыва отношений с детьми (стыд какой!), привычным светским окружением (неловко), а после и с мужем (князь видит в новорожденной едва ли не крошку Цахес, и то сказать, до пяти лет девочка не разговаривает).

Обязанности мамки и няньки, а после воспитателя, тутора и идеального наставника берет на себя земский доктор Мейзель, привязавшийся к девочке как к родной. Туся же больше всего на свете любит лошадей и растет маленькой разбойницей, пока княгиня не берет на воспитание осиротевшую дочь портнихи Нюточку. Тихий ангел в сочетании с жесткими воспитательными мерами, на которые вынужденно пойдет в отношении любимицы Майзель, смягчат буйный нрав дьяволенка княжны. Экспозиция, дальше пересказывать не стану, но!

Сказать. что это хорошо, значит ничего не сказать. Дивно. Волшебно. Именины сердца. После рецензии Галины Юзефович, признаюсь, чуть побаивалась окончания и общего финального впечатления. С «Женщинами Лазаря» так было: умирала от счастья, читая, но закончив, осталась со смутным ощущением нехватки: ты с трепетно распахнутым сердцем, а тебе Молоховец, камнем в протянутую руку. Еще и потому опасалась, что от начала, в точности, как сказано в рецензии, был чистый восторг, но, оставив позади две трети, заскучала (доктор, у меня та же симптоматика). Однако нет, последняя четверть книги словно обрела второе дыхание и полетела на рысях. Что на рысях — в галоп, вихрем увлекла за собой и: Дороти, мы уже не в Канзасе.

Последнее не для красного словца, к окончанию книга переживает буквальную трансмутацию из любовного романа и романа воспитания, по рельсам которых резво влечется от начала, отдавая дань современности разве чуть более выраженной феминистической повесткой (мужчин почти нет, а какие есть, слабы или следуют традиционно женским паттернам поведения). Так вот, финал не только разрешает загадки, вроде таинственного греха Мейзеля, что на поверку оказывается простой невозможностью для порядочного человека жить с грузом однажды совершенной подлости. Под давлением обстоятельств и такой, какую девять из десяти таковой и не сочли бы, а все же. Но выводит повествование в день сегодняшний.

То есть, буквально, из девятнадцатого века, перепрыгнув через двадцатый, в двадцать первый — в день сегодняшний. В Тусе не стоит видеть неудачную феминистку или, тем более, квази-лопахина. Она совершенный миллениал, выросла в соответствии с установками, ставшими воспитательной нормой в последние четверть века, в ее личности, характере, стиле поведения фактически оттиснуты наиболее яркие черты непоротого поколения, о̶ ̶н̶е̶о̶б̶х̶о̶д̶и̶м̶о̶с̶т̶и̶ ̶к̶о̶т̶о̶р̶о̶г̶о̶ ̶т̶а̶к̶ ̶д̶о̶л̶г̶о̶ ̶т̶в̶е̶р̶д̶и̶л̶и̶ ̶б̶о̶л̶ь̶ш̶е̶в̶и̶к̶и.

Зачеркнутый текст подводит к части Радович-Ульянов и к социально-политической повестке книги. Говоря, что с определенного момента заскучала, имела в виду эту линию: что за повальная мода на псевдоисторию — думала — зачем вводить в повествование юношу нежного с взором горящим, неужто только затем, чтобы завуалированной гомоэротикой потрафить меньшинствам? Нет, вовсе даже не за тем. Невозможно жить в социуме и быть от него свободным, а писатель по самой своей сути не может не выражать отношения к происходящему. Теми инструментами, какими сподручнее работать. Быков одним способом, Акунин другим, Сальников, Идиатуллин, Веркин, Захаров, Поляринов третьим, четвертым, etc. Марина Степнова пишет, как она дышит, предоставив интерпретировать свое отношение читателю. И правильно делает. Мы сюда не только языком наслаждаться пришли, а и головой иногда подумать.

Спихнув с плеч неприятную социальную повестку, можно вернуться к читательским радостям. Да, стилистически чистое наслаждение, какое очень немногие способны подарить. От начала, от темных кругов в подмышках полосатого Наденькиного платья, такого явного и сладостного оммажа ВВ, и до самого конца. О Степновой все говорят как о замечательном стилисте, но ее дар не того мимикрического свойства, как у Сорокина, Быкова, раннего Лазарчука, иногда Чижовой, в ее повествовательной манере наиболее полно воплотился набоковский дух — тут и не поклонник теории инкарнаций не усомнится.

Чувственность, вот только, трансформируется в соответствии с повесткой эпохи Водолея. Уж и не знаю, замечали ли вы, но современность куда меньше тяготеет к сексу и вопросам телесного низа. Нормально: влажная экспансивная эпоха Рыб, у которой Бог есть любовь все сильнее отступает под нажимом сатурнианского холодно-отстраненного дружелюбия. Имеющий уши, слышит, а у хорошего писателя слух по определению хорош. Асексуальность в тренде, прежнее «плодитесь и размножайтесь» все больше приравнивается к скотству (да простит меня демографическая политика).

Завершая: «Вишневого сада» в связи с финалом не вспомнит только страдающий амнезией, но нет. Здесь рубят не ради сиюминутной выгоды, помните эпизод с яблоней? Помните, чем заменят плодовые деревья и для чего, для кого? На самом деле это погружение в глубокие пласты коллективного бессознательного и выход на метауровень: от второй природы к первой; от свифтовых еху к гуингмам; да, в конце-то концов, Лошадь тотемное животное Водолея. И России. Как-то так.

Покоя нет, степная кобылица несется вскачь.

Роман, который доставляет удовольствие уже только одним своим прекрасным русским языком. С его идеями можно мысленно спорить, можно их не принимать — но мастерство автора, с моей точки зрения, неоспоримо. Да, это наследие русской классики. В которое добавляется много приемов из современной литературы. Очень глубокое знание материала, способность влезть в шкуру и земского доктора, и столбовой дворянки, и крестьянина, и революционера.

На уровне жесткого хоррора написаны сцены холерного бунта — мороз по шкуре, жуть, спасибо за знакомство с бегло изученными на скучных уроках истории событиями. Вот как оно было, господа... Любуйтесь, это было.

Приходят некоторые ассоциации с книгами Дины Рубиной о «людях воздуха» — но только слегка, основная тема совершенно другая, восходящая и к Чехову, и к Тургеневу, и к обоим Толстым. И этих корифеев в соседстве с пани Мариной совершенно не зазорно упомянуть.

Скорее всего позже еще раз перечитаю. Очень понравилось.