Каждый день повторялось одно и то же. Коза появлялась на пороге с рассветом, спускалась по ступенькам и шла куда-то по своим козьим делам. Минуту-другую козлята махали ей вслед – из своего укрытия в гуще веток он мог видеть их, с любопытством выглядывающих наружу – а затем дверь медленно закрывалась. Домой Коза возвращалась далеко за полдень, негромко напевала свою песенку, стоя на крыльце, терпеливо дожидаясь, пока дверь откроется, впуская её, и скрывалась за дверью до следующего утра.

Он внимательно вслушивался, запоминая слова и мотив, до тех пор, пока не понял, что готов повторить песню, ни разу не запнувшись, и в точности подражая голосу Козы. Он был терпелив и настойчив: роскошная добыча, на которую он охотился, того стоила.

И даже после этого он не стал действовать сразу: дождался ветреного дня, чтобы его запах, запах хищного зверя, не спугнул козлят раньше времени.

Когда он, наконец, решил, что учёл всё возможное, он вышел из укрытия. Мягко, осторожно, прислушиваясь, подошёл к двери – и запел подслушанную песню.

Вознаграждая его за все старания, дверь распахнулась перед ним.

Он увидел козлят, сбившихся в кучку на пороге, прямо перед ним – блестящие рожки, копытца, любопытные, ещё не испуганные, непонимающие глаза. Оскалил пасть, зарычал и потянул к ним лапы.

Навстречу ему взметнулись чёрные, длинные щупальца, обвили и затянули вовнутрь, бъющегося, сопротивляющегося, ничего не соображающего. Лишь теперь он увидел, что созданий, толпившихся за дверью, было много больше семи.

Намного больше.

Каждому из детей Чёрной Козы достался лишь небольшой кусочек добычи.

Йа, Шуб-Ниггурат!

В честь дня рождания Сами-знаете-кого.