Раньше я в тебя не писал. Потому что не знал, что писать. Сейчас всё равно не знаю, что писать. Но буду, потому что если ждать, пока придёт в голову какая-нибудь жутко гениальная мысль, можно застрять до тех пор, пока не распадутся все протоны во вселенной. (А это немножко дольше, чем я рассчитывал).

Вообще, это жуткая история, начинать работу с пустым листом. Сидишь такой напротив компа (а раньше-то еще и напротив чистой страницы с карандашом в лапке. Как я тогда вообще мог что-то сделать, скажите на милость? Ни тебе delete, ни insert, ни copy/paste. Голой задницей на амбразуру. И как-то все равно справлялись. Видимо, потому сейчас и развелось столько нашего брата — писателя, что сам механический процесс написания стал убийственно прост. Не понравилось — стёр, написал иначе ( и так 43 раза, да, да). Нужна информация — не ползёшь в публичку, ползать по полкам в поисках нужного документика, не сидишь там до ночи под неодобрительным взглядом библиотекарши, а просто отправляешь запрос. ("И даже когда не ей, а кому другому задаешь вопрос, все равно обратно же получаешь ответ" — Стругацкие вечны) Ну как тут не писать. Вот мы и пишем, по самым разным причинам. Одни — потому что не могут не писать, другие жаждут славы (наивные), совсем другие алчут денег (ха-ха три раза, эти уж совсем супер наивняк). А некоторые просто убегают в творчество, как в отдушину от одуряющего мира в котором мы застряли. В самом деле, фантасты золотой эры наобещали нам в три короба. И ученые тоже хороши — всю первую половину ХХ века фигачили одно открытие за другим. И любое — в тему, и сразу в массы, в производство. Создал специальную/общую теорию относительности? — фигак, не прошло и полувека, как появилась атомная бомба. научил кракозябру на две секунды отрываться от земли — через полвека уже какой-то чувак болтается на орбите. Вот мы наивно и ожидали, что ещё через полвека, по той же логике, на Марсе можно будет воровать яблоки из колхозного сада. И я, пацан семидесятых, запоем читавший про светлый мир будущего, ни секунды не сомневался, что межзвездные экспедиции стартуют максимум лет через тридцать, и больше всего меня волновало, как пройти туда отбор. И вот это полвека прошли. И что? Количественные сдвиги, конечно, есть. И информатика развивается похлеще, чем писал наивный Колпаков. Тот самый, который Гриадный крокодил и у которого на межзвездном инопланетном корабле в пульте управления ЭВМ использует перфоленту из неизвестного прозрачного материала. И биология вроде как оперирует с генами так, что скоро за помидором нужно будет гоняться по кухне с сачком, а арбузы станут писать философские эссе. Но вот в остальном... а что изменилось-то? Глобально, так, как менялось в потрясающий период после первой мировой и до шестидесятых?

Физики утверждают, что сейчас в науке чуть не каждые десять лет происходит переворот не меньший, чем в своё время совершил Эйнштейн. Просто они так далеко продвинулись, что нам, простым смертным их уже просто не понять. Ну да. Я это (при своем всё-таки высшем математическом образовании, правда изрядно протухшем от тридцати лет неиспользования) ощущаю всеми нейронами мозга, пытаясь читать ладе не научные, а всего лишь научно-популярные книги по предмету. Но, тем не менее, вопрос-то остается прежним. Революций в физике может быть хоть сто, только где практическая реализация? Как научились на рубеже 60-х фигачить неуправляемую термоядерную реакцию (ибо ломать не строить) так только это и умеем. Управляемый термояд все также на линии горизонта. Химические двигатели современных ракет не так уж принципиально отличаются от творений Фон Брауна, по достоинству оцененных жителями Лондона ещё в сороковых годах... И вот, подводя итог этой длиннющей тирады, скажу следующее: есть и такие бумагомараки (вроде меня), которые по-прежнему стремятся глупо и наивно в то самое, обещанное им в детстве Завтра. Потому что Сегодня надоело смертельно. Но раз не удается попасть в него бренным телом, они устремляются в него разумом, душой. Этакая своего рода эмиграция в будущее. Причем, что забавно, будущее, написанное или отснятое другими этим товарищам тесно. Оно — чужое. Они творят свои мирки, роют свои персональные норки во времени и там обживаются. При этом в качестве выхлопа получаются книжки. А раз уж они всё равно написаны, так почему бы ими не поделиться? Чего добру-то пропадать? Вот мы и делимся, подобно австралийским вомбатам, которые во время степных пожаров пускают в свои глубокие норы других зверьков — пересидеть стихию в покое и безопасности. Так что вот: кто желает, забирайтесь в мою нору и располагайтесь в ней с комфортом. Тем более, что пожар, которым охвачен мир снаружи, судя по всему, закончится нескоро.