Какие ассоциации возникают после прочтения прозы этой писательницы?

Самые разные, но в одном сходятся читатели: она — последовательница Владимира Семёновича Короткевича.

И, в первую очередь — чувствуется стиль Чёрного замка Ольшанского и Дикой охоты короля Стаха.

Совокупность исторической фантастики с психологическим детективом, фантасмагории с параллельным романом, авантюрного и химерного...

А вот и узнаваемые персонажи Яна Барщевского.

Романтизм и тонкая лирика Янки Купалы:

Кажуць людзі: ў год раз ночкай з гуслямі дзед

З кургана, як снег белы, выходзе.

Гуслі строіць свае, струны звонка звіняць

Жменяй водзіць па іх абамлелай,

І всё нешта пяе, што жывым не паняць,

І на месяц глядзіць, як сам, белы.

Кажуць, каб хто калі зразумеў голас той,

Не зазнаў бы ніколі ўжо гора...

Можна веру тут даць, толькі слухаць душой...

Курганы шмат чаго нам гавораць.

А эта книга — в стиле Алоизы Пашкевич ( Тётки ) или же, "Алеси Беларуски"- занимательное описание растений земли белорусской ( для детей). А также, наверно, и Зоськи Верас.

Ўвогуле, Людміла — захавальніца шляхетнага духу Беларушчыны, спадкаемца яе жанчын-берагінь Алаізы Пашкевічанкі, Наталлі Арсенневай, Ларысы Геніуш, Дануты Бічэль-Загнетавай...

А произрастали всходы позднейшей оригинальной прозы из не менее самобытной поэзии.

В 1988 г. увидел свет сборник "Мы — беларусы", где наряду с классиками и просто известными поэтами прозвучало имя начинающей белорусскоязычной поэтессы Л.Р.,

выбравшей для читателей стихотворение "Беларусь".

А если раскрыть поэтический сборник "Квадра", изданный в 1990 г., который включает в себя стихи литобъединения "Узлёт", то в компании и наравне с известными поэтами разных поколений ( студентов БГУ — филфака и и журфака разных лет ) увидим третьекурсницу, будущего филолога по специальности и талантливого творца по призванию Людмилу Рублевскую.

И везде — в поэзии или прозе — у Л.Р. часто присутствуют фрагменты белорусской истории. И тем не менее, у автора узнаваемость и оригинальность.

1.Адзінка (апавяданне ) с.272 зборнік Люстэрка Сусвету: беларуская фантастыка (серыя "Млечны Шлях" ). Мн. Маст.літ.2007.

2.Чаровныя астрагалы. Крылаты гусар. Вяселле ведзьмака — з цыкла "Казкі зельніцы Юстыны". с.92 — 101 зборнік У зеніце — Антарэс: беларуская фантастыка ( серыя "Млечны Шлях"). Мн.Маст.літ.2008.

3.Наречений панни Данусі. Старосвітські міфи міста Б* (оповідання ), с.122-133, часопис "Березіль", №5-6/2011, Харків.

4.Дети Гомункулуса ( повесть ) журнал Нёман №8/2001. Мн.

5.Дзеці Гамункулуса ( аповесць ) зборнік Карона Вітаўта Вялікага ( серыя "Суч. бел. дэтэктыў" ). Мн. МЛ.2004.

6.Старасвецкія міфы горада Б* ( зборнік апавяданняў ) бібліятэчка часопіса Куфэрак Віленшчыны. Маладзечна.2001.

7.Сэрца мармуровага анёла: Пярсцёнак апошняга імператара.(аповесць).02. Сэрца мармуровага анёла (аповесць).01.апавяданні: Старасвецкія міфы горада Б*.02.Шляхецкія апавяданні. Дыярыуш пані.Жаніх панны Данусі.Жалезная кнопка.ПФ.Мн.МЛ.2003.

8.Пярсцёнак апошняга імператара: Пярсцёнак апошняга імператара (аповесць).Золата забытых магіл (паралельны раман).Дабрадзейныя (апавяданне).Скрыня Пандоры (апавяданне).Суч.бел.дэт.Мн.Мл.2005.

9.Карона на дне віра,альбо Казкі з хутара Юстыны: Чароўныя астрагалы,альбо Пярэсна еўрапейская.Крылаты гусар і прывід,альбо Белакапытнік гібрыдны.Вяселле ведзьмака,альбо Чарнакорань пурпуровы...Мн.ЛіМ.2008.

10. Ночы на Плябанскіх Млынах (аповесць) часопіс Дзеяслоў №3/2007..Мн.

11.Сутарэнні Ромула (аповесць). часопіс Дзеяслоў №4-5/2010. Мн.

12.Забіць нягодніка,альбо Гульня ў Альбарутэнію (раман).часопіс Дзеяслоў №2-3/2008. Мн.

13.Скокі смерці (раман). часопіс Дзеяслоў №18-19/2005. Мн.

14.Цені забытага карнавалу ( з цыкла "Шляхецкія апавяданні" )...

15.Янук, Рыцар Мятлушкі (п"еса).1994.

16.Орфей та Евридика. Нарцис та Ехо ( оповідання ). Українська літературна газета №3 / 10.02.2012. К.

17.Сэрца мармуровага анёла. Кніга ПЗ чытання 9 кл. "Дрэва вечнасці". (Б-ка школьніка). Мн.Мл.20005.

18. Історія про статую з підвалу дому Ваньковичів. Укр.літ.газ. 28.08.12.К.

19. Хроніка-2000. Український культурологічний альманах.

УКРАЇНА — БІЛОРУСЬ. Книга 1

№ 4 (90)

Обкладинка: тверда (7БЦ)

Обсяг: 604 ст.

Рік видання: 2012

Л. Рублевська — Гра в Альбарутенію. (уривок ). пер. О. Сандига. с.534 — 568.

20. "Авантуры Пранціша Вырвіча, шкаляра і шпега" роман. Мн: Лiтаратура і Мастацтва, 2012.

http://knihi.com/Ludmila_Rubleuskaja/Cien...

http://prastora.by/knihi/karona-vitauta-v...

Янук, Рыцар Мятлушкі

http://www.kamunikat.org/Rubleuskaja_Ludm...

http://fantlab.ru/search

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D1%83...

http://fantlab.ru/user20447/blog

http://fantlab.ru/user20447/blogpage9

Начало: https://fantlab.ru/blogarticle25942

http://www.mediafire.com/view/v23p97xvawa...

http://www.mediafire.com/view/tiidtnyejzk...

Астапенка Зм. Вызваленне сіл

***

Глава первая

НАЧАЛО

Лишь однажды и лишь в одном произведении он упомянул свой родной город:

«Какая-то река показалась вдали. На высоких прибрежных холмах раскинулся город. На правом берегу город был опоясан старинными зубчатыми стенами кремля с высокими башнями. Над всем городом царил огромный пятиглавый собор.

— Днепр!.. Смоленск!.. Наша первая остановка!..

Аэроплан пролетел над лесом и плавно опустился на хороший аэродром.

Позавтракали и пустились в дальнейший путь»[8].

Вот и всё упоминание — мимолетное! А ведь в городе этом он не только родился, но провел целых 30 лет своей жизни!..

Что знает о Смоленске нынешний российский читатель? Если читатель не смолянин, то немного… И прежде всего то, что Смоленск — это древний русский город.

Да и как может быть иначе, раз посреди города стоит кремль?! А летопись гласит, что уже в 863 году Аскольд и Дир, выйдя в поход из Новгорода на Царьград, предпочли Смоленск обойти стороной — многолюден был город и хорошо укреплен, варяжской дружине не по зубам. Понятно, что многолюдство и крепостные стены — дело не одного десятилетия и, значит, Смоленск куда древнее летописи…

Удивительно другое — перечисляя города «Руськой земли», летописцы аккуратно пропускали Смоленск… И если бы только Смоленск — так ведь и Великий Новгород, Псков, Суздаль, Владимир, Рязань тоже не были для летописца русскими!

Как это понять? Ответ можно отыскать в той же летописи: Смоленск — это город кривичей, славянского, но все-таки нерусского племени. Можно, конечно, не соглашаться с летописцем… Но вот такой факт: сравнительно недавно, в 30-х годах XIX века, помещик Викентий Павлович Ровинский, чье имение находилось в Духовщинском уезде Смоленской губернии, сочинил шуточную поэму на языке своих крепостных и назвал ее: «Энеида, на смоленское крестьянское наречие переложенная».

Начиналась она так:

Жыв-быв Эней, дзяцюк хупавы,

Парнюк няввошта украсив;

Хоць пан, а вдався нялукавы,

Даступен, весял, неспясив…

Сегодня эта поэма под названием «Энеида навыворот» считается классикой… белорусской литературы — «Энеiда навыварат»!

А как щедро был одарен Смоленск при рождении: встал на великой реке — Днепр, на славном торговом пути «из варяг в греки», раскинулся на семи холмах, как Москва, Киев, Константинополь, Рим и Иерусалим… Но что-то не задалось.

Бывало, что смоленские князья садились на киевский престол — если сложить все годы таких княжений, срок получится немалый — 33 года, треть столетия. И все-таки смоляне чувствовали себя чужими на Руси… А в дальнейшем и вовсе переметнулись к Литве. И вышло так, что частью Руси — уже Московской — город стал лишь в 1514 году, а окончательно еще через полтора века, в 1654-м… Одновременно с Украиной!

Сразу после первого захвата Смоленска московский князь Василий III начал ломать хребет смоленской вольнице… Впрочем, без жестокости — самым знатным смоленским боярам предложили поместья в Москве, а их родовые поместья в Смоленске заняли бояре московские. За самыми знатными в московские Палестины отправились знатные просто, за ними те, что поплоше… Потом получили новые назначения духовные пастыри… В результате к XVIII веку смоленская элита была полностью очищена от местных уроженцев.

Российская власть решала политическую проблему — уберегала себя не только от опасности сепаратизма, но и от возможности появления такового в грядущем. Но нельзя решить одну проблему, не создавая других.

Такой другой проблемой стала русская провинция. И то, что сегодня называют «московским пылесосом» — выкачивание из провинции в столицу всего лучшего и талантливейшего, было приведено в действие именно тогда, в царствование Василия III. Рюриковичей сменили Романовы, Романовых — узурпаторы, а провинция так и не сумела подняться… В нынешнее время ситуацию удобно наблюдать с помощью экономических показателей: 85 процентов всех денежных потоков впадают в Москву, Петербургу досталось только пять процентов — ничтожно мало (по сравнению с Москвой), но все-таки половина всех денег, приходящихся на остальную Россию.

Механизм, запущенный 600 лет назад, уже не нуждается в государственной поддержке: и ныне человека со способностями и амбициями в один прекрасный день настигает озарение — в родной провинции шансов достичь чего-то стоящего у него нет. И тогда он бросает все и устремляется в столицу. Покинутая родина со временем превращается в красивую сказку, куда не возвращаются.

В конце XIX и в начале XX века Смоленск никто не назвал бы многолюдным — население 50 тысяч, да к тому же 10 тысяч из них — офицерские и нижние чины местного гарнизона (не выветрилась, значит, память о смоленских сепаратистах…). Выходят две газеты: одна казенная— «Смоленские губернские ведомости», раз в неделю, вторая — «Смоленский вестник», ежедневная. Театра собственного нет, летом прибывают сборные труппы гастролеров… Иногда на площади перед Молоховскими воротами разбивает свой шатер заезжий цирк…

В таком городе 16 марта (4 марта по старому стилю) 1884 года у священника, настоятеля Одигитриевской церкви Романа Петровича Беляева и его супруги Натальи Федоровны родился сын. Согласно семейному преданию, принимали младенца доктор Бриллиант и повитуха Клюква. Новорожденный был столь молчалив, что врач и акушерка решили поначалу: мальчик — немой, и предрекли ему будущую судьбу — самую никудышную. Через неделю младенца крестили и — по настоянию матери — нарекли Александром.

Саша не был единственным ребенком в семье — старшего брата звали Василий, а потом родилась и младшая сестра — Нина.

На четвертом году жизни Саша переехал в новый дом на той же Большой Одигитриевской улице[9]. А за домом, как рассказывали очевидцы, располагался «весьма живописный сад, спускавшийся по крутому склону в вершину оврага, идущего далеко к собору и по пути образующего улицу Козловская гора». Ну разве не раздолье для детских игр! Особенно для мальчишки, прозванного матерью Царевич-Непоседа.

Впрочем, о детстве Беляева мы знаем немного, да и то из его собственных рассказов…

Бар-Селла З. Александр Беляев

***

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B...

http://smolensk.library67.ru/literaturnay...

Айзек Азимов — известный всему миру американский ученый и писатель-фантаст. Родился 2 января 1920 года в местечке Петровичи (ныне Шумячский район) в еврейской семье. До революции 1917 г. Петровичи, находившиеся на границе Смоленской и Могилевской областей, относились сначала к территории России, затем — Белоруссии. После революции местечко вновь было возвращено в Смоленскую область, и Азимов родился уже в России.

***

С. Соболев:

"Открываем мир, вселенную и книги Азимова" Сборник материалов V Азимовских чтений

Смоленская область, п. Шумятичи, 2017

"Открываем мир, вселенную и книги Азимова" Сборник материалов IV Азимовских чтений

Смоленская область, п. Шумятичи, 2017

Обложки у них к сожалению одинаковые, без номеров.

А вот тут можно посмотреть полные сканы книжек, кои любезно предоставил Михаил Шавшин.

https://yadi.sk/mail?hash=uRUaRgPggRYUL33...

https://yadi.sk/mail?hash=EdCq0HJALOHdawE...

IV Азимовские чтения. Сборник материалов.zip (132937069)

V Азимовские чтения. Сборник материалов.zip (128852445)

97 ГОД СА ДНЯ НАРАДЖЭНЬНЯ ЗЬМІТРАКА АСТАПЕНКІ-

ПАЭТА БЕЛАРУСКАЙ СМАЛЕНШЧЫНЫ

Беларуская Смаленшчына багатая на выбітных кампазытараў, мастакоў, літаратараў, якія нарадзіліся на бедных, але ўрадлівых на постаці абшарах. Прыкра, але большасьць сыноў і дачок Паўднёва-Заходняй Смаленшчыны не прызнавалі сябе беларусамі, не аддавалі сваіх сілаў Маці-Беларусі, не сілкавалі сваімі талентамі яе нутро. Ураджэнцы гэтай зямлі ўзбагачалі сваімі ведамі і здольнасьцямі пераважна каляніяльную культуру, якая дамінавала на той час далёка на захад ад Хіславіч і Краснага, высмоктваючы ўсё самае лепшае са сваіх “ускраін”.

Але былі й тыя смалякі, якія адчулі нутраны заклік, знайшлі ў сабе сілы голасна абвясьць на ўсе бакі пра сваю беларускасьць.

Пад нябеснай сіньню глыбокаю

У жытнёвых шнурох ля ракі

Засінелісь мяжой сінявокія

У блакітных палёх васількі.

Расьсьцілалася вокал жытнёвая

Залацістая сьпелая гладзь,

Перапёлка ў ночку ліпнёвую

Адбівала ў жытох: “падзі спаць”...

І плыла навакол задуменная,

Сьветлазорная ціхая ноч.

Межань песьні насіў сьветлазвонныя

Над лугамі ў сівых туманох.

Колькі казак і песень тых марылась,

Нават нельга і ўспомніць усіх!..

Раньнем сонейка росы крышталіла,

Углядадася ў нівы, аўсы.

Нікла цемра пад сонцам праменьнямі,

Расплываўся туман ля ракі.

І сьмяяліся зноў па-вясеньняму

У жытнёвых палёх васількі.

Так замілавана пісаў ў 1927 годзе пра родную Смаленшчыну чалавек, жыцьцё якога абавязкова стане калісь сюжэтам рамана, зьмест якога мусіць быць колькі прыгодніцкім, столькі і трагічным.

Зьміцер Астапенка – гэта, бадай, адна з самых загадкавых постацяў беларускай літаратуры. Ён нарадзіўся 23 лістапада 1910 г. у сям'і настаўнікаў у Калесніках – маленькай вёсачцы, што знаходзіцца ў Хіславіцкім раёне Смаленскай вобласці. Ураджэнец Беларускай Смаленшчыны, ён яшчэ ў дзяцінстве пераехаў на радзіму свайго бацькі Емельяна. Роўна праз 15 год пасьля пераезду Зьмітрака ў Сяргееўку Шумяцкага раёна, там пабачыў сьвет яшчэ адзін пісьменьнік і вядомы смаленскі краязнаўца – Міхаіл Лубягаў, аўтар кнігі “Пад Ельняй ў сорак першым”, што робіць маленькую смаленскую вёсачку дастаткова знакавым мейсцам на мапе Смаленскага краю.

У 1929 годзе Астапенка скончыў Мсьціслаўскі пэдагагічны тэхнікум, вучоба ў якім сталася для яго пачаткам творчай кар’еры, бо менавіта тут зьявілася літаратурная група «мсьціслаўцаў» — Астапенкі, Таўбіна, Куляшова. Зьмітрок, у час вучобы ў пэдтэхнікуме, жывучы з Аркадзем Куляшовым і Юліем Таўбіным «камунай», выдаў свае першыя вершы (1926 г.), камэтай уварваўшыся ў беларускую літаратуру. Пасьля Мсьціслава быў Менск, вучоба на літаратурным факультэце Менскага пэдагагічнага інстытута, праца ў рэдакцыях рэспубліканскіх газэтаў і часопісаў. У 1931-32 гг. выходзяць кнігі вершаў Зьмітрака «На ўсход сонца: Першая кніжка вершаў», «Краіне», «Абураныя», якімі ён робіць сабе імя маладога, падаючага надзеі паэта. А далей быў першы ў беларускай літаратуры фантастычны раман “Вызваленьне сілаў”, першы арышт, праца ў Нікалаеве і Маскве, другі арышт, Сібляг, сьмерць харобрых у гарах Славаччыны і ўваскрашэньне ў Маскве ў 1949-м.

Ці загінуў тады паэт, ці памёр пазьней, мы наўрад ці калісь даведаемся. Хоць тое і не вельмі прынцыпова, бо Астапенка пасьпеў такі зрабіць галоўнае ў сваім жыцьці – паслужыць сваімі нізкамі палымяных словаў на карысьць зямлі сваіх продкаў – яго Смаленшчыне.

Ян СКРЫГАН

РЭКВІЕМ

Змітрок Астапенка кватараваў у Завакзаллі непадалёк ад мяне. Аднаго разу, калі я зайшоў да яго, ён папытаўся:

— Што табе гаворыць такая назва: «Запалім люлькі»? Некалкі хвілін я падумаў. Я заўсёды любіў чужыя добрыя назвы, гэтая бясспрэчна падабалася мне. У ёй быў малюнак. Мне ўяўляўся адзінокі пакой, вечар, і за маўклівым сталом, не запальваючы святла, сядзяць даўнія сябры. Можа, пасля вялікіх дарог і доўгіх разлук яны сабраліся, каб усё дарагое кожнаму ўспомніць. Мужчынскія ўспаміны, якія праз усе выпрабаванні лёсу праносяць суровую вернасць. I ў тых успамінах абавязкова будзе вобраз жанчыны... Я так і сказаў: вельмі добрая назва.

— На вершы ці на прозу?

— На вершы. А можа, нават і на прозу. На такі суровы марскі раман.

Астапенка хадзіў па пакоі, мне здавалася, нават не вельмі мяне слухаючы. Высокі, сухатвары, узрушаны нейкаю неспакойнаю думкаю.

—Трохі ўгадаў,—сказаўён. — Пакуль што гэта нізка вершаў, але так я збіраюся назваць усю кнігу. Новую, вядома. Толькі яшчэ не ведаю, куды яна мяне завядзе... Мора, пра якое ты гаворыш, таксама мяне спакушае, якраз мне і трэба мужныя, суровыя людзі.

Невядома, па якой сувязі Астапенка раптам успомніў, як быў на граніцы з Польшчаю. Сваю «Ноч на станцыі Негарэлае».

Ах, не ў гэтым жа справа, што ёсць Беларусь

На усходзе й на захадзе!..

Справа не ў гэтым!

Гэта станцыя ставіць глухую мяжу

Для ўсяго невыказна вялікага свету!

I калі уяўляю, што там, за мяжой,

Вісне чорная ночка у колеры сажы,

Мне шкада не адной Беларусі маёй,

А падзелены свет неабсяжны.

— Ты разумееш, аж страшна, — сказаў ён сваім ціхім голасам. — Паласаты слуп, ступіў за яго, і — канец! Адзін толькі крок дзеліць свет папалам...

Нейкі пэўны час, памятаю, я заўважыў, што Астапенка мала дзе бываў, стаў задуменны, заклапочана-ўзрушаны. Мог сустрэцца твар у твар на вуліцы, але не пазнаць і прайсці міма. Мог радасна паціснуць руку, пачаць вельмі жывую размову і тут жа забыцца на яе, недагаварыць і пабегчы. У мяне ён раптам папытаўся, ці не хачу я пабыць у Германіі. Чаго? Навошта? Якім чынам?

— Ах, гэта я так сабе. Давай пойдзем да мяне, ды я табе пачытаю новыя вершы.

Але вершаў ён не чытаў, а, як толькі зачыніў дзверы, здзівіў новым пытаннем: ці хачу я пабачыць усё, што робіцца ў яго ў доме?

— Не разумею, — паціснуў я плячыма.

— Ну вось так: зараз рассунуцца сцены, і ты ўбачыш усіх жыхароў гэтага дома, можа, каторага нават за не вельмі прыстойным заняткам. Хочаш?

— Нейкая ў цябе сёння буйная фантазія.

— Чаму буйная? Нармальная! Проста ты не ведаеш, што я зрабіў вялікае адкрыццё. Я разгадаў таямніцу жыцця матэрыі, і ў маіх руках цяпер вельмі страшная сіла. Я магу ў любым парадку сінтэзаваць атамы, а значыць, маёй волі няма канца. Магу ўсюды быць, усё знаць, усё бачыць, лёгка разбураць усё тое, што чалавеку на шкоду, і гэтак жа лёгка аднаўляць. Калі яно трэба.

Я паглядзеў на Астапенку з няяснаю трывогаю. Падобных жартаў ад яго я ніколі не чуў, і калі гэта жарт, то дзеля чаго ён? Астапенка хадзіў па пакоі мяккаю, украдліваю хадою, раптам як бы заспяшаўшыся. Твар сухі, рэзка акрэсленыя губы, прамы нос, нешта татарскае ў сківіцах. У чорных, тонка прычэсаных валасах акуратны, цвёрды прабор з правага боку. ,

— Ну што, паверыў? — суняўся ён перада мною. Вочы цёмна-карыя, вузкія, бадай што да самых зрэнкаў прыкрыты млявымі павекамі. I таму, што яны так прыкрыты, у іх вечна тоіцца нешта як бы не зусім табе даверанае. Папытаўся і дазволіў паявіцца на губах хітраватай, таксама скупой, усмешцы. — Ты як хочаш, а я павінен верыць, бо іначай у мяне нічога не выйдзе. Пішу раман,— паясніў ён. — Першая частка ўжо гатова. Хачу даць назву «Вызваленне сіл», а можа, яшчэ перадумаю... Тайну атама адкрыў не я, а мой герой, і сваім сакрэтам ён хоча знішчыць стары свет. I ўжо колькі часу, як я сам сябе баюся, усё здаецца, што не ён, а я валодаю гэтаю страшнаю тайнаю.

Ён сеў у крэсла і бегла расказаў некалькі эпізодаў. Усе падзеі развіваюцца ў Германіі, дзе на той час пачынаў асталёўвацца фашызм. Мяне, памятаю, дзівілі не сюжэтныя ходы, самыя неймаверныя па страхаце і смеласці, а тое, што герой найдасканалейшым чынам ведаў Берлін. Вуліцы, плошчы, помнікі, службовыя цэнтры, глухія куткі. Ведаў, як прайсці да іх найкарацейшым спосабам. Ведаў, якім ліфтам і на які наверх падняцца, каб з некім пабачыцца ці заблытаць сляды.

— Чакай, — перапыніў я яго, — горад ты таксама выдумляеш? Бо калі чытацьме немец, то адразу зловіць цябе на падмане.

Зноў па Астапенкавых губах прабегла лёгкая хітраватая ўсмешка.

— Калі б мяне скінулі з неба ўночы ў любым пункце і сказалі, што трзба пайсці ў нейкі другі любы пункт, я зрабіў бы гэта лёгка, ні ў кога не пытаючыся, — сказаў ён. — Берлін я ведаю, як самы прававерны берлінец, ніколі там не бываўшы.

...Трыццаць другі год быў вельмі цяжкі. Бывала, па дарозе дадому, пачынаючы ад Віленскага рынку і да самага вакзала, усю восень я бачыў, як уздоўж тратуараў, уціскаючыся ў цень ад дамоў ці агароджаў, масціліся маўклівыя, зняможаныя людзі, найбольш жанкі, або цэлымі сем'ямі, з дзецьмі, параскладаўшы на доле ўвесь свой скарб: коўдры, ручнікі, падушкі, вышываныя строі, каптуры, сувоі палатна — выбірай што хочаш, толькі дай кавалак хлеба, ці круп, ці збажыны. То быў засушлівы год, асабліва на Украіне. Нялёгка было і ў нас.

Зайшоў неяк тае восені да мяне Астапенка. Мы заседзеліся доўга. Пара было ісці ў горад, каб дзе павячэраць. Але Астапенка сказаў, што атрымаў з дому пасылку, і запрасіў да сябе.

— Я пайду папрашу гаспадыні, каб яна чаго згатавала — бульбы падсмажыла ці яечню спякла. Ну, а да чаю ёсць сала, масла. Так што ты праз паўгадзінкі прыходзь. Роўна праз паўгадзіны, — паўтарыў ён і пайшоў сваею дробнаю мяккаю хадою.

Праэ паўгадзіны я быў у Астапенкі, але дзверы ў яго пакой не адчыніліся. У цёмны калідор выглянула гаспадыня і сказала, што Змітрака дома няма.

— Быў, забягаў толыкі што, — паясніла яна.—Палажыў свае кніжкі і паперы і некуды скоранька пабег.

Я пастаяў хвілін колькі каля брамкі і ціха пабрыў у горад. Перайшоў вузкі доўгі масток над чыгуначнымі пуцямі, Прывакзальную плошчу, колішні Віленскі рынак, перароблены ў сквер, з яшчэ маладымі кволымі дрэўцамі. Жоўты свежы пясок на дарожцы перасыпаўся пад нагамі. 3 вуліцы Карла Маркса павярнуў на Урыцкага і застыў, здзіўлены. На рагу стаяў Астапенка і, выцягнуўшы шыю, паверх людскіх галоў некуды далёка ўзіраўся.

— Змітрок! — гукнуў я.

Ён пудка зірнуў на мяне, шырока здзівіў вочы і схапіўся за галаву.

— Божачка мой, — сказаў ён, — памарока нейкая найшла на мяне. Гэта ж ты быў у мяне?

— У цябе.

— Ну от жа — як пярун спаліў памяць. Разумееш, мне трэба тут аднаго чалавека сустрэць, —ён вінавата ўсміхнуўся, —успомніў, прыйшоўшы ад цябе. Ну і пабег, і, мабыць, спазніўся...

Ен зноў выцягнуў шыю і заклапочана азірнуў вуліцу. I нават не заўважыў, калі я яго пакінуў.

Потым я бачыўся з Астапенкам пры акалічнасцях іншых. Мы былі ў Сібіры. Аднаго разу ён зайшоў да мяне ў барак, падсеў на нарах, худы, знябыты, у вачах тузаўся адчай. У змроку слабенькіх рэдкіх лямпак сама што раздавалі вячэру. Вядома, неважнецкую, але ў Астапенкі і гзтага не было: ён на работу не хадзіў. Поліўку я з'еў сам, а рыбкаю і драбком цукру падзяліўся.

— Што ты сабе думаеш, Змітрок? — сказаў я яму. — Гэтак жа можна і зусім згібець.

Астапенка паглядзеў на мяне сваімі цёмна-карымі вачмі і ціха, каб не чулі суседзі, сказаў:

—Я ўжо другі раз ем выгнанніцкі хлеб, дакуль жа можна? Я мушу нешта зрабіць. Заняцца нечым больш карысным і важным... Доўга я тут не буду ўсё роўна. Хочаш разам?..

Мне здалося, што я правільна зразумеў яго, і, каб перасцерагчы далейшыя ўдакладненні, сказаў, што гэта жарты дурныя. Найпершае, што мне трэба, дык гэта тое, каб давесці, што я не вінаваты, а дзеля гэтага я павінен быць жывы.

— Не, дык я не пра ўцёкі, — раптам весела ён разрагатаўся.

Па нядоўгім часе нашу цяслярскую брыгаду пасадзілі ў дзве машыны, прыкрылі ад марозу брызентам і павезлі на другія будоўлі. 3 Астапенкам я нават не пабачыўся.

Пачуў я пра яго ўжо толькі ў Мінску. I зразумеў, якой карыснай і важнай работы ён шукаў сабе. Ён зрабіў так, як некалі і намысліў на тых далёкіх сібірскіх нарах. Мяне здзівіла не толькі смеласць учынку, а і веліч яго. Як, якім чынам ён умудрыўся тайна папасці на той бок фронту, у варожы тыл? Загінуў ён, выконваючы партызанскае спецзаданне. Мне ўспомніўся і той вечар, калі чытаў ен «Ноч на станцыі Негарэлае», і той боль, што свет падзелены папалам.

На сцяне ў Саюзе пісьменнікаў вісіць белая мармуровая дошка з прозвішчамі, напісанымі залатымі літарамі, усіх тых, хто ў Айчынную вайну аддаў сваё жыццё за бацькаўшчыну. Сярод іх і імя Змітрака Астапенкі. Як шкода, што невядома яго магіла, каб можна было схадзіць да яе і зрабіць тое, чаго не ўдалося пры жыцці, — развітацца з ім.

1970 г .

"Ми тривожим атмосферу, атомне ядро і сферу" П. Тычына ( ўкр. )

Сяргей Іванавіч Грахоўскi

Успамiны. Публiцыстыка

ГАЛОЎНАЯ

ВЕЧНЫ ПАДАРОЖНЫ (А.Куляшоў)

А як не будзе гэтага п а с л я ?

А. Куляшоў

Трывалей за ўсё застаюцца першая і апошняя сустрэча. Калі часта бачымся з нашымі сучаснікамі, пазначанымі вялікім талентам, амаль ніколі не думаем, што яны і цяпер належаць будучыні. А праз гады пачнем успамінаць кожную рысачку, кожнае слова, у самым звычайным шукаць глыбокі сэнс, і многае не збярэм з таго, што страчана назаўсёды.

У век такіх шырокіх тэхнічных магчымасцей мы да крыўднага мала ствараем кінематаграфічных і фанаграфічных дакументаў пра нашых славутых пісьменнікаў. Толькі некалькі недасканалых фрагментаў на кароткае імгненне ўзнаўляюць вобразы Купалы і Коласа, а Бядулю, Гартнага, Чорнага, Галавача, Самуйлёнка, Зарэцкага, Чарота ніхто ніколі не ўбачыць на экране, не пачуе іх галасы. Нават пасля нашых самых блізкіх сучаснікаў: Лынькова, Куляшова, Мележа, Пестрака, Астрэйкі, Бялевіча, Лось, Карпава, Хадкевіча, Маўзона, Сабаленкі, непаўторнага Дубоўкі — вельмі мала, а то і зусім нічога не засталося ў фондах нашых фільматэк і фанатэк.

Застаецца адзінае — памяць. А яна недасканалая, хісткая і вельмі ж суб'ектыўная. Вось і трэба спяшацца, каб і яна не згасла, каб час назаўсёды не сцёр вобразы выдатных пісьменнікаў, мастакоў, артыстаў, музыкантаў.

У мяне каторы ўжо час ніяк не праходзіць самы пякучы і няўцешны боль — нечаканая і недарэчная страта Аркадзя Куляшова. Мы яшчэ не ўсе і не поўнасцю ўсвядомілі і адчулі, каго мы страцілі ў яго асобе.

Я зноў і зноў перачытваю яго кнігі, імкнуся дайсці да глыбіняў яго паэтычнай мудрасці, спасцігнуць вышыні яго майстэрства, сілу і веліч духу.

Не веру я ў той вечны дом, мой шлях!

Я падарожны, як і ўсе, бясспрэчна,

Хай немагчыма, але вечна, вечна

Быць я хацеў бы у цябе ў гасцях.

Я знаю, каб памёршыя знайшлі

Зваротную дарогу ў свет зялёны,

То адбівалі б толькі ёй паклоны,

Маліліся б шляхам сваёй зямлі.

Цытую першае, што трапіла на вочы. Чытаю, перачытваю і думаю, адкуль узялася такая глыбіня і сіла, такая шырыня перакананняў, такая чыстая і звонкая паэзія ў кожным вершы, у кожнай паэме.

А паэт Куляшоў пачынаўся на маёй памяці. Першыя вершы, як тады было модна, падпісваў псеўданімам. Аднойчы рэдактар колішняга часопіса «Малады араты» параіў юнаму паэту наогул пакінуць пісаць вершы. Імя таго родактара даўно і назаўсёды забылася, а паэмы і вершы Аркадзя Куляшова сталі здабыткам еўрапейскай паэзіі. Пройдуць гады, а яны будуць хваляваць, радаваць і непакоіць мільёны сэрцаў. Куляшоў ужо «Сцягам брыгады» стаў у шэраг класіка

савецкай літаратуры, быў эталонам патрабавальнасці, пісьменніцкага Сумлення, узняўся да вышэйшай адзнакі на шкале якасці паэзіі.

Мы з ім не былі блізкімі сябрамі, але ведалі адзін аднаго больш за паўстагоддзе. 3 1927 года я завочна перапісваўся з Юліем Таўбіным і Змітраком Астапенкам. Праз некаторы час яны мне паведамілі, што Мсціслаўская літаратурная сям'я папоўнілася здольным маладым паэтам: з Самацеевіч прыехаў і паступіў у педтэхнікум Аркадзь Куляшоў. Мы з ім абмяняліся некалькімі лістамі, але перапіска не завязалася. Часцей пра яго поспехі пісаў мне Юлі Таўбін. Увесну 1930 года я прыехаў у Мінск, зайшоў у шэра-зялёны дом на Савецкай вуліцы, каб паглядзець на жывых пісьменнікаў. Неўзабаве ў вестыбюль (а дакладней — сенцы) пісьменніцкага дома імкліва ўбег невысокі, у ладным карычневым гарнітуры і капелюшы, у гальштуку, а міндаліны цёмных вачэй нечым нагадвалі Пастарнака, Юлі Таўбін. Я адразу яго пазнаў па здымках. Калі сказаў пра сябе, ён горача павітаўся, але ўсё ж пазіраў на малодшага за сябе хлапчука з бабруйскага дрэваапрацоўчага камбіната з узгорка сваёй славы: ён шмат друкаваўся і выдаў першую кніжку «Агні».

Пасля звычайных роспытаў азірнуўся і сказаў, што зараз павінны прыйсці «Аркаша і Міця». Ён тады разам з Астапенкам і Куляшовым жыў у прыватным пакойчыку на вуліцы Розы Люксембург. Тры мсціслаўцы былі амаль неразлучныя. У тыя гады вуліца Люксембург была своеасаблівым беларускім Парнасам: там кватаравалі Пятро Глебка, Таўбін, Астапенка, Куляшоў, Сяргей Дарожны, Віктар Казлоўскі, Лужанін і цэлая чарада маладзейшых паэтаў наймала пакойчыкі і катушкі ў мінскіх чыгуначнікаў і рамеснікаў за пераездам.

Не паспелі мы з Таўбіным перакінуцца некалькімі словамі, як увайшоў высокі, з прыкметнымі азіяцкімі рысамі твару, шчыгульна апрануты Змітрок Астапенка і невялічкага росту, амаль хлопчык (ды і было яму тады ўсяго 16 гадоў), у злінялым рудзенькім палітончыку і ў куб

анцы з цыратовым верхам, светленькі, з пульхнаю верхняю губою Аркадзь Куляшоў.

Стаяць пасярод калідора было нязручна, і мы зайшлі ў пустую залу, застаўленую клубнымі крэсламі.

Сонца біла ў вокны. У кашлатым палітоне і кубанцы Кўляшову, відаць, было горача. Я звярнуў увагу на яго тонкія, пажоўклыя ад тытуню пальцы. Ён спрытна скручваў цыгарку і прагна зацягваўся махорачным дымам. Мае даўнія знаёмыя, якіх я бачыў упершыню, распытвалі, хто пасля пераезду ў Мінск Лынькова і Мікуліча яшчэ з літаратараў застаўся ў Бабруйску. Куляшова асабліва цікавіў Аляксей Зарыцкі. Я расказваў, што мы разам працуем у беладрэўным цэху дрэваапрацоўчага камбіпата, часта бачымся на сходах белаппаўскай філіі, часам ён прыходзіць у наш «літаратурны інтэрнат» (жылі мы, чатыры пачынаючых пісьменнікі, у адной кватэры на Мінскай вуліцы), а ў часе абедзенных перапынкаў я забягаю да Зарыцкага ў сушылку. Там заўсёды цёпла і ўтульна, а галоўнае — можна пагартаць свежыя зборнікі Багрыцкага, Сяльвінскага, Лугаўскога, Ціханава, паслухаць новыя вершы матарыста, дасведчанага, хоць і крышку скептычнага Лёшы Зарыцкага.

Юны Куляшоў вылучаў яго з бабруйскіх паэтаў тае пары. Яму імпанавалі рамантыка і натуральнасць эпічнай плыні паэзіі Зарыцкага.

Тады ж Аркадзь Куляшоў падарыў мне сваю першую кніжку «Росквіт зямлі». Пісалася яна рынаццаці-чатырнаццацігадовым падлеткам.

У асобе Куляшова і тады праглядалася вялікая будучыня выдатнага паэта. Яго хваляваў лёс Зямлі, Чалавецтва, інтуітыўна ён прадчуваў недалёкую будучыню касмічнай эры. А яго бліжэйшы друг Змітрок Астапенка ў пачатку 30-х гадоў надрукаваў раман «Вызваленне сіл» аб атамнай энергіі, пра якую тады яшчэ ніхто і не чуў. Непадзельнай часцінкай матэрыі лічылася малекула, а вось малады беларускі паэт прадбачыў новыя гарызонты айчыннай навукі. Шкада, што да гэтага часу раман Астапенкі не даследаваны і не перавыдадзены. Ён быў бы цікавы не толькі для гісторыкаў літаратуры, але і для аматараў фантастыкі. Але я, здаецца, крыху збочыў.

С.Грахоўскі (Зб.“Так і было” 1986г.)

Тайны Змитрока Астапенко

Немного в истории белорусской литературы личностей столь же загадочных, как этот поэт.

На протяжении своей недолгой (а может, и долгой?) жизни он несколько раз исчезал — и появлялся в неожиданных местах, приводя в недоумение биографов.

Этот худощавый тихий человек с темно-карими глазами сегодня почти не вспоминается — ну разве что его произведения включают в антологии...

раторов.

"Мсцiслаўцы" и "ТАВIЗ"

Он был не совсем типичным представителем своей писательской генерации — те в основном простые деревенские пареньки, приходившие на рабфак, как герой повести Якуба Коласа "На прасторах жыцця" Степка, в обносках, с худыми узелками в руках. Змитрок Астапенко был сыном учителя из Смоленской губернии, то есть вырос в образованной среде. Поступил в Мстиславский педагогический техникум — по тем временам весьма престижное заведение. Там и создалась литераторская группа "Мсцiслаўцы" или, как их еще называли, "Амсцiслаўская плеяда" — Змитрок Астапенко, Аркадий Кулешов и Юлий Тавбин. Как писал критик Рыгор Березкин, "Яны былi неразлучныя, i бачылi iх заўсёды разам... Многае звяртала на сябе ўвагу ў гэтай садружнасцi: бескарыслiвая ўлюбёнасць пачынаючых вершатворцаў у абранае iмi вясёлае i цяжкое рамяство, iх шчырая, хоць i трохi наiўная, вернасць высокаму культу сяброўства..."

После окончания техникума Змитрок Астапенко получил должность в Книжной палате и продолжил учебу на литературном отделении педагогического института.

1930 год. Минск, столица... Бурная литературная жизнь. Змитрок попадает в объятия богемы, становится членом шуточного общества "ТАВIЗ" — "Таварыства аматараў выпiць i закусiць". Собирались "тавiзаўцы" на квартире Михася Багуна, иногда в шашлычной по Комсомольской улице или в пивнушке по Советской, совсем редко — в ресторане Дома писателя.

Читали друг другу стихи, спорили... Первое стихотворение Змитрок напечатал уже в 16 лет... Его поэтические сборники появляются один за другим: "На ўсход сонца", "Краiне", "Абураныя". Астапенко входит в "Маладняк", затем — в БелАПП. На творческом вечере БелАППа 5 февраля 1931 года Астапенко критикуют за "панаванне iнтымных матываў i захапленне прымiтывам сялянскага жыцця". В 1933-м вычеркнут из издательских планов его сборник "Як шум дажджу" — на рукописи останется надпись "Забраковано". Астапенко участвует в Первом всесоюзном съезде польских писателей — он прекрасно владел польским. И... планирует побег в Западную Белоруссию, где "писатель может писать, что ему хочется, а не исполнять социальный заказ партии" (так доложит "в органы" кто-то из агентов). А еще согласно агентурным доносам на квартире Астапенко "собирались писатели... для прослушивания по радио заграничных передач белогвардейцев-эмигрантов".

Портрет в интерьере

Алексей Зарицкий оставил такой портрет поэта: "Змитрок Астапенко, худощавый такой и темноволосый парень, интересовался физикой: он собирался писать приключенческий роман о расщеплении атома. Еще Змитрок изучал немецкий и польский языки. Читал в оригинале Гейне и Мицкевича..." Ян Скрыган, который квартировал неподалеку, в "завакзаллi", стал замечать, что Астапенко как-то изменился, ходил задумчивый, при встречах мог не узнать...

А потом произошел странный разговор. Астапенко спросил Яна, не желает ли тот побывать в Германии. Вопрос звучал, мягко говоря, провокационно.

— Ах, гэта я так сабе. Давай пойдзем да мяне, ды я табе пачытаю новыя вершы.

Але вершаў ён не чытаў, а, як толькi зачынiў дзверы, здзiвiў новым пытаннем: цi хачу я пабачыць усё, што робiцца ў яго ў доме?

— Не разумею, — пацiснуў я плячыма.

— Ну вось так: зараз рассунуцца сцены, i ты ўбачыш усiх жыхароў гэтага дома, можа, каторага нават за не вельмi прыстойным заняткам. Хочаш?

— Нейкая ў цябе сёння буйная фантазiя.

— Чаму буйная? Нармальная! Проста ты не ведаеш, што я зрабiў вялiкае адкрыццё. Я разгадаў таямнiцу жыцця матэрыi, i ў маiх руках цяпер вельмi страшная сiла. Я магу ў любым парадку сiнтэзаваць атамы, а значыць, маёй волi няма канца. Магу ўсюды быць, усё знаць, усё бачыць, лёгка разбураць усё тое, што чалавеку на шкоду, i гэтак жа лёгка аднаўляць. Калi яно трэба.

Я паглядзеў на Астапенку з няяснаю трывогаю. Падобных жартаў ад яго я нiколi не чуў, i калi гэта жарт, то дзеля чаго ён? Астапенка хадзiў па пакоi мяккаю, украдлiваю хадою, раптам як бы заспяшаўшыся. Твар сухi, рэзка акрэсленыя губы, прамы нос, нешта татарскае ў скiвiцах. У чорных, тонка прычэсаных валасах акуратны, цвёрды прабор з правага боку.

— Ну што, паверыў? — суняўся ён перада мною. Вочы цёмна-карыя, вузкiя, бадай што да самых зрэнкаў прыкрыты млявымi павекамi. I таму, што яны так прыкрыты, у iх вечна тоiцца нешта як бы не зусiм табе даверанае. Папытаўся i дазволiў паявiцца на губах хiтраватай, таксама скупой, усмешцы. — Ты як хочаш, а я павiнен верыць, бо iначай у мяне нiчога не выйдзе. Пiшу раман, — паяснiў ён. — Першая частка ўжо гатова. Хачу даць назву "Вызваленне сiл", а можа, яшчэ перадумаю... Тайну атама адкрыў не я, а мой герой, i сваiм сакрэтам ён хоча знiшчыць стары свет. I ўжо колькi часу, як я сам сябе баюся, усё здаецца, што не ён, а я валодаю гэтаю страшнаю тайнаю.

Когда Астапенко зачитал гостю отрывки из своего нового произведения, того удивило, насколько подробно описаны улицы и закоулки Берлина. На замечание — а вдруг уличат в неточности? — Астапенко уверенно ответил:

— Калi б мяне скiнулi з неба ўночы ў любым пункце i сказалi, што трэба пайсцi ў нейкi другi любы пункт, я зрабiў бы гэта лёгка, нi ў кога не пытаючыся... Берлiн я ведаю, як самы прававерны берлiнец, нiколi там не бываўшы.

Он не раз утверждал о таких своих способностях — будто в мыслях летает на придуманном им аэроплане по чужим странам, может на том аэроплане приземлиться в любой столице мира и знает их, как свои пять пальцев. Предлагал: "Хочаш, я нарысую табе план любой сталiцы свету, з назвамi плошчаў, вулiц?"

Сколько в этом было от фантазии, сколько от реальных сверхспособностей — кто знает?

Первая часть романа "Вызваленне сiлаў" была напечатана в 1932 году в журнале "Маладняк".

http://3force.info/belorusskaya_kuljtura/...

Поиск: © Вячеслав Настецкий, 2013

Да и при жизни особо не митинговал, не эпатировал публику — правда, его всегда называли при перечислении "звездных имен" молодых литераторов.

Один из первых белорусских научно-фантастических романов. Первая часть появилась в журнале «Маладняк» в 1932 году (№№ 7, 8). В 1933 году автор арестован по делу «Беларускай народнай грамады» и получил три года исправительных работ. Едва вышел на свободу — в 1936 году второй арест. Очевидцы рассказывают, как во дворе минского НКВД горели костры, улетали вместе с дымом в том числе и рукописи, изъятые у врагов народа. Так что вторая часть романа не появилась, и вряд ли мы узнаем, как планировал автор завершить сюжет, брошенный едва ли не на полуслове. Поэтому и претензии трудно предъявлять. Текст-то клочковатый, сюжетные линии связаны на живую нитку, научно-фантастическая линия больше напоминает мистификацию, но, может, как раз во второй части и нитки были бы подобраны, и прибор разрушительной силы явился бы во всей красе, а не в виде муляжа, наскоро собранного весёлыми берлинскими студентами, и вообще всё засверкало бы? Кто знает...

http://fantlab.ru/work359526

" звязана з Гігевічам і яго фантастыкай. мае цікавасці: псіхалогія, псіхіятрыя, існаванне, смерць" — В.К.

...пісьменніка фантастыка цікавіць не сама , а ў сувязі з духоўным развіццём грамадства, з маральным станам асобы. На падставе навуковых адкрыццяў ён мадэлюе, распрацоўвае пэвныя сацыяльныя сітуацыі, якія даюць магчымасць паглядзець на духоўнае будучае грамадства, на маральную забяспечанасць,, псіхалагічную падрыхтаванасць да таго, што можна чакаць, і чакае нас заўтра. Прагнозы далёкія ад аптымізму. Трэба пагадзіцца з крытыкам Галінай Тычка, яка сцвярджае: "Увогуле Ўсе творы В.Г. пазначаны адной агульнай рысай — песімістычнай наканаванасцю трагічнасці чалавечага быцця, і ня толькі быцця асобнага індывіда, але і грамадства ў цэлым. Пачуцці безвыходнасці, невытлумачальнай тугі, самотнасці і бессэнсоўнасці існавання адкрыта выявляюцца ў творах апошніх гадоў" гэтака пісьменніка. Ў дадзеным выпадку можна сцвярджаць,што песімізм творчасці В,Г, — гэта песімізм нашага часу, яго, і відаць, наступнага літаратурнага пакалення.

Гісторыя беларускай літаратуры ХХ стагоддзя. Том 4. Кн.2. Андраюк С.А.- Проза.с.32. Мн. Бел.навука. 2003.

Фантастика Василия Гигевича более разноплановая и будущее в его произведениях предстаёт не столь оптимистично безмятежным, как это происходит в книгах Владимира Шитика. Это и антиутопия «Корабль» (1988 г.) в которой замкнутое пространство космического корабля, направлявшегося на Землю и ставшего причиной Тунгусской катастрофы, предстаёт моделью тоталитарного иерархического общества. И социальная сатира на фоне трагичной истории о попытке создания новых форм жизни в романе «Кентавры» (1992 г.). И сатирический памфлет-фантасмагория «Крыбаки» (1993 г.) об искусственно выведенных учёными разумных созданиях («крыбаки» образовано от слов «крыса» и «собака»). Повесть «Марсианское путешествие» (1990 г.) написана от имени одного из последних выживших людей из управлявшейся Искусственным Разумом марсианской колонии землян. Она, пожалуй, наиболее близка к традиционной научной фантастике. В 1992 г. в серии «Приключения и фантастика» издательства «Юнацтва» вышел одноимённый сборник фантастики Гигевича на русском языке. В него вошли также роман «Помни о доме своем, грешник» об открытии разумной расы незримо присутствующей на Земле и повесть «Полтергейст», с добродушной иронией рассказывающая об удивительных событиях, произошедших в небольшом белорусском городке Берёзове.

http://fantlab.ru/blogarticle13596

http://be-x-old.wikipedia.org/wiki/%D0%9F...

ГІГЕВІЧ ВАСІЛЬ ў часопісе "Роднае слова"

VІІ

Свечнікава, А. Вяртанне да чалавека: Антыутопія «Карабель» Васіля Гігеві -'

ча. – 2005. – № 3. – С. 22.

Тычка, Г. У ценю крыжа адзіноты: Штрыхі творчасці Васіля Гігевіча. – 1997. –

№ 1. – С. 28 – 34.

Тычко (Тычка), Г. Ліха павінна быць пераможана ў нас саміх...: Аповесць

«Пабакі» Васіля Гігевіча. – 2007. – № 1. – С. 12 – 13 ( па-расейску: "Крыбакі" ).

Г. Егоренкова. Скажи только своё, наболевшее (Дружба народов, 1979, № 1) рец. на сб. Калі ласка, скажы. Мн., 1978

Е. Лецка. Первооснова добра (Лит. обозрение, 1981, № 5) рец. на сб. повестей Жыціва. Мн., 1980

Г. Айзенштат. "Змагацца да апошняга імгнення": Штрыхі да партрэта пісьменніка В. Гігевіча (Чырвоная змена, 1981, 27 снежня)

В. Козько. Возврата нет (Нёман, 1980, № 3) рец. на сб. Дом, куда возвращаются. М., 1979

Ю. Бугельский. Проблемы и "проблемы" (ЛГ, 1985, 29.5) рец. на сб. повестей Острова на далёких озёрах. М., 1984

http://www.rs.unibel.by/imgRS/pdf/1313.pdf

http://lib.ru/RUFANT/GIGEWICH/

Белорусский прозаик Василь Гигевич в книге "Марсианское путешествие"

повествует о необычных аспектах влияния научно-технического прогресса на

судьбу человека и жизнь общества. Возможна ли жизнь общества под

управлением искусственного интеллекта?

Контакт с внеземной цивилизацией — вот основной сюжет повести

"Полтергейст" и романа "Помни о доме своем, грешник".

Л. Р.

У кн.Вандроўкі вакол самотнага сонца І.Шаўлякова піша пра аповед Гігевіча "І сказана было"(2001):На грунце міфалагемы Часу актуалізуючы важныя для бел культурніцкай традыцыі вобразы-сімвалы дарогі, дому, пісьменнік спрабуе асэнсаваць наяўныя і будучыянаступствы ўплыву на быццё чалавека новага "божышча", сімвалічна выяўленага ў творы праз вобраз "Новай Бібліі", без якой сучаснік не можа абысціся -- тэлевізара".

В.Н.

Дык можа мае сэнс разглядваць ( альбо правесці паралелі меж фантастычнай прозай Гігевіча ды раманам Караткевіча

"Чорны замак Альшанскі" ?

А. Ю. Смирнов (Минск)

АНТИУТОПИЧЕСКИЙ ДИСКУРС В БЕЛОРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ХХ–начала ХХI вв.

Антиутопия в современной белорусской литературе реализует себя преимущественно в рамках социальной фантастики. Фантастика как основа сюжетно-композиционной структуры становится доминантой в антиутопических произведениях конца 1980-х – начала 2000-х гг. Примером могут служить фантастические повести В.Гигевича («Карабель», «Пабакі» и др.). Так, в повести «Карабель» (1989) автор воссоздает модель романа Е.Замятина «Мы», используя в качества топоса Корабль. В государстве-корабле жизнь жестко регламентирована, там царит показное благоденствие, тайно уничтожается инакомыслие, подавляется личность. Для большинства путешественников мира вне границ Корабля не существует, а историю заменяют искусственно созданные мифы и представления. Так же, как и в романе «Мы», идеально организованный социум в действительности оказывается фикцией. В результате главный герой осознает, что у Корабля нет никакой великой цели, и все, чему он служил долгие годы, – ложь. Ошибочность социального идеала и разоблачение его антигуманной сущности, что составляет пафос любой антиутопии, показан В. Гигевичем на примере личной трагедии главного героя.

http://iuzhyk.ucoz.ru/publ/maryja_vercikh...

Опубликована новая повесть Василя Гигевича «Шчаслівая планета. Прыгоды Базыля Беларуса» (журнал «Тэрмапілы», 2006 г. № 10).

http://fantlab.ru/blogarticle13596page1#c...

http://fantastyka-by.livejournal.com/8440...

Социальная фантастика М. Булгакова и В. Гигевича

Аўтар/Автор: Голубович Н. В. Надрукована/Опубликовано: Русская и белорусская литературы на рубеже XX—XXI вв.: сборник научных статей. В 2 ч. Ч. 2 / под ред. С. Я. Гончаровой-Грабовской. — Минск: РИВШ, 2010. — C. 34-39.

Рассмотрение повестей «Роковые яйца» и «Собачье сердце» М. Булгакова и «Корабль» и «Пабаки» В. Гигевича в одном исследовательском поле не случайно. Первоначально отметим, что названные произведения объединяет научно-фантастическая сюжетная посылка: неудачный эксперимент с лучом жизни в «Роковых яйцах», во время которого Рокк перепутал яйца кур с яйцами земноводных и рептилий; превращение собаки в человека путем пересадки ей человеческих органов в «Собачьем сердце»; обнаружение на месте Тунгусской катастрофы, произошедшей, как оказалось, в результате крушения космического корабля, дневника командира («Корабль»); наконец, в «Пабаках» выведение учеными наделенных интеллектом крысособак и случайное попадание их эмбрионов в городскую канализацию («пабаки» – это гибрид белорусских слов «пацук» и «сабака»).

Заметим, однако, что наличие научно-фантастической посылки, не позволяет отнести эти произведения к научной фантастике, в которой описывается ситуация, невозможная в известной нам реальности и связанная с теми или иными открытиями в науке и технике. В то время как тема научного прогресса в научной фантастике основная и ее иносказательная трактовка невозможна, в социальной фантастике, к которой мы относим анализируемые произведения, научное допущение, сохраняя определенную значимость в развертывании сюжета, выполняет служебную задачу. Функция такой посылки – актуализировать более важную, нежели судьба научного открытия, мысль об опасности научных и социальных экспериментов, лишенных нравственного начала или основанных на псевдоидеалах.

Соответствие повестей канонам социальной фантастики не лишает их индивидуальных характеристик и даже очевидных различий. Одно из принципиальных расхождений обусловлено стилистическими особенностями художественных почерков писателей.

Несмотря на то что социально-критический элемент у обоих авторов выполняет сюжето- и формообразующую функции, стратегия художественной типизации в произведениях Булгакова и Гигевича разная.

Булгаков – сатирик. Именно сатирическое иносказание задает формально-содержательные параметры созданных им художественных моделей реальности. Архитектоника повестей «Роковые яйца» и «Собачье сердце» представляет собой функциональное сочетание двух типов художественной условности – сатирического и фантастического. Однако сатирическое начало является здесь ведущим. Основным становится прием пародирования приема. Пародийно поданы привычные для научно-фантастической литературы ситуации с подменой, путаницей, неожиданными экспериментальными метаморфозами, непредвиденными поворотами и развязками. В научной фантастике интрига строится на поддержании иллюзии достоверности – одного из основных критериев этого жанра. Булгаков же иллюзию достоверности намеренно разрушает. «Невозможное» в его повестях обнажает обыденное, эффект читательского сопереживания порожден соотнесением фантастики с реальностью и узнаванием за фантастическим иносказанием типичных явлений повседневной жизни. Модная в 1920-е годы научная фантастика со всеми сопутствующими ей атрибутами и штампами используется писателем как колоритное поле для сатирического разоблачения действительности.

В повести Гигевича «Корабль» преобладает трагическое начало. Автор создает аллегорическую модель тоталитарного государства с его «полицией мысли», системой доносов, тюрем, пыток и т.п.

О жизни Ёха, главного героя повести, командира космического судна, становится известно из найденного на месте падения Тунгусского метеорита дневника героя. Писатель изображает процесс духовного омертвения и жизненного разочарования Ёха: «...адчуваю, як за доўгія гады жыцця штосьці выветрылася з душы маёй, ні адчаю, ні злосці не засталося там, стала ў ёй пуста і стыла…» [2, с. 212].

Вся его жизнь с детства до глубокой старости была переходом на более высокий этаж космического корабля-государства. Расставаясь с сыном перед его уходом на третий уровень, мать рассказывает предание о прекрасной планете, где все другое, даже «песні спяваюць іншыя». Закон Стандарта, по которому все должны были говорить на одном языке, носить одинаковую одежду, иметь одинаковые привычки, принуждает Ёха сначала предать своих родителей, потом отказаться от собственных желаний, расстаться с мечтой, пожертвовать любовью, подчиниться воле Тайного Совета, стать судьей и палачом всякого, кто воспротивится идее «всеобщего равенства». В трагическом финале повести метафора «корабль-государство» превращается в сознании героя в «корабль-тюрьму».

Сопоставление повестей Булгакова и Гигевича актулизирует еще одну проблему социальной фантастики, связанную с функционированием в ее рамках различных жанровых форм.

Маркирующей чертой социальной фантастики, выделяющей ее среди других ветвей фантастической литературы, является совмещение в каждом отдельном произведении социально-философского и художественного освоения действительности. Социально-философское содержание при этом выражается, как правило, опосредованно, через иносказание. Однако сами связи между образом и значением устанавливаются различно: с акцентом либо на изображаемом, либо на подразумеваемом. Тем самым обнаруживается существование в социально-философских фантастических произведениях двояких мотивировок. Е. Д. Тамарченко называет их мотивировками «извне» и «изнутри». Мотивировка «извне» – это мотивировка со стороны изображаемой действительности, со стороны материального или духовного мира героев с их естественными или нравственными законами, со стороны ситуации, отношений между персонажами, характеров и т. д. Мотивировку «изнутри» продуцирует иносказание. По мнению Е. Д. Тамарченко, в социальной фантастике такие мотивировки равноправны [6].

Соглашаясь в целом с наблюдениями исследователя, последний тезис все же хотим уточнить: не всегда равноправны. Нам представляется, что соотношение мотивировок «извне» и «изнутри» в произведениях социальной фантастики зависит от их жанровой модификации. Преобладание же той или иной мотивировки налагает свой отпечаток на всю художественную систему и картину фантастической действительности в произведении.

Использование мотивировок «извне» и «изнутри» в качестве инструмента исследования помогает прояснить вопрос жанровой дефиниции названных произведений. В связи с этим следует указать на неоднократное использование литературоведами при жанровой идентификации отмеченных повестей М. Булгакова и В. Гигевича определений «антиутопические», «антиутопии» (о булгаковских произведениях – И. Галинская, О. Николенко, М. Шнеерсон [1, 3, 7]; о повестях В. Гигевича – белорусские исследователи Е. Свечникова, Г. Тычко и др.[4, 5]).

Действительно, формально-содержательные признаки жанра антиутопии присущи всем этим текстам. Однако в какой степени эти черты соответствуют жанровому стандарту?

Даже первичное знакомство с повестями обнаруживает их жанровую неоднородность. Если повести В. Гигевича более или менее согласуются с канонами антиутопии (заметим, однако, что вопрос их жанровой принадлежности требует более тщательного изучения с учетом появления таких разновидностей антиутопии, или, по мнению некоторых ученых, самостоятельных жанровых разновидностей социальной фантастики, как дистопия, какотопия, постантиутопия и др.), то в случае с булгаковскими повестями «Роковые яйца» и «Собаье сердце» определение «антиутопия» вряд ли применимо. Правильнее, как нам кажется, говорить о наличии отдельных элементов антиутопии, встроенных в структуру этих сатирических повестей. Так, М. Булгаков тестирует на соответствие нравственному эталону современные социальные утопии, разоблачает посредством гротеска и фантастики псевдоидеалы новой эпохи. Есть здесь и другие составляющие антиутопической модели. Однако в повестях отсутствует главный жанрообразующий признак антиутопии – тема социальных отношений как особая художественная задача произведения, его эстетическая самоцель.

Булгаков в вопросе о соотношении в художественном образе жизненного содержания и иносказательного смысла ставит на первый план непосредственную правду образа, пусть даже фантастического, а в истолковании его предоставляет читателю свободу. Опора на жизненный материал, сатирическое изображение алогичной действительности и гротескное обыгрывание ее парадоксов, привязка к конкретным, легко угадывающимся событиям современной писателю жизни, яркая характерность главных героев, многоплановость смыслового прочтения произведений не укладываются в достаточно жесткую жанровую модель антиутопии. Целью М. Булгакова является не моделирование какой бы то ни было социальной схемы, а осмеяние невежества, дилетантизма, самоуверенности, бескультурья «созидателей» новой жизни.

В. Гигевич, в силу жанровой специфики антиутопии, конструирует реальность, создавая образы, наиболее точно воспроизводящие социально-философскую мысль. В его произведениях художественный образ – это материал для размышлений; его задача – сделать наглядной и доступной авторскую идею. В содержательном плане, как всякую антиутопию, повести Гигевича характеризует тяготение к морализаторству, в формальном – специфическая поэтика, исключающая описательность: вещи, окружающая обстановка обозначены контуром, схематично, упоминаются лишь попутно, по мере необходимости, не являясь объектами специального художественного изображения. Предметы внешнего мира, в том числе и природа, становятся декорацией происходящего, служат акцентированию идеи. Действующие лица (Ёх, Альмина, родители, Наставники в «Корабле», академик Зоркин, кандидат наук Зоськин, Тамара Ивановна – виновница происшествия, учительница биологии, машинист метрополитена, наконец, пациент городской психиатрической больницы в «Пабаках») не имеют не только портретных черт, но и более или менее индивидуализированных характеров: герои предстают не как объекты художественного наблюдения, а как субъекты этического выбора.

Повесть «Пабаки» представляет для исследователя интерес и как закономерный этап литературной эволюции антиутопии, обусловленный постмодернистским дискурсом. Свидетельством тому служит композиционная фрагментарность, жанрово-стилистическая разнородность текста, составленного из дневниковых записей, служебных записок, идеологических лозунгов и призывов, выписок из постановлений, газетных публикаций, отрывка докторской диссертации. Желание автора самоустраниться реализуется, однако, не полной мере из-за присутствия в тексте иронии, «зашифрованной» в дневниках сумасшедшего «летописца» – пациента психиатрической больницы. В тексте наблюдается не только «смерть автора», но и «смерть героя». Здесь вообще нет главных героев. Персонажи повести являются лишь носителями определенных идей, суммарно представляющих «массовое сознание» общества потребителей.

В исследуемых произведениях Гигевича велик удельный вес мотивировок «изнутри». Как правило, художественная значимость таких произведений определяется значимостью идей, в них иллюстрируемых, что согласуется с художественным кодом антиутопии как прогностического жанра. Впрочем, это обстоятельство не лишает повести Гигевича художественной оригинальности, свидетельствующей о мастерстве писателя.

________________________

1. Галинская, И. Л. Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях / И. Л. Галинская. – М., 2003.

2. Гігевіч, В. Карабель: Аповесці, раман / В. Гігевіч. – Мінск, 1989.

3. Николенко, О. Н. От утопии к антиутопии: О творчестве А. Платонова и М. Булгакова/ О.Н. Николенко. – Полтава, 1994.

4. Свечнікава, А. Вяртанне да чалавека: Антыутопія “Карабель” Васіля Гігевіча// Роднае слова.– №3.– 2005.

5. Тычко, Г. Ліха павінна быць пераможна ў нас саміх: Аповесць “Пабакі” Васіля Гігевіча//Роднае слова. – №1 – 2007.

6. Тамарченко, Е. Д. Мир без дистанций// Вопросы литературы.- 1968.- № 11.

7. Шнеерсон, М. «Лучший слой в нашей стране». Заметки о Булгакове // Новый журн. – New rev. – Нью-Йорк, 1993. – Кн. 192–193. – С. 274–298

https://c0ezh035.caspio.com/dp.asp?appSes...

Теперь, перед приходом экспертов по украинской фантастике, относящейся тогда к советской, перечень для рассмотрения:

1. В. Владко. Потомки скифов. Аргонавты Вселенной.

2. О. Донченко. Школа над морем ( раздел22. Профессор межзвёздной авиации находит браунинг на Марсе ). Карафуто.

3. Ю. Вухналь ( И. Ковтун ). Азиатский аэролит.

5. И. Кочерга. Мастера времени.

6. М. Капий. Страна голубых орхидей.

7. П. Лесовой ( Свашенко ). Красная ракета.

8. Н. Трублаини ( Трублаевский ). Приключения в воздухе. 56-я параллель.

9. В. КУзьмич. Высоты.

Перечень по русской советской фантастике для рассмотрения:

1. М. Розенфельд. Морская тайна.

2. А. Беляев. Ариэль.

3 .М. Зуев-Ордынец. Сказание о граде Ново-Китеже.

4. Г. Адамов. Тайна двух океанов.

5. Г. Гребнев. Арктания.

6. В. Валюсинский. Большая земля.

7. М. Шагинян. Дорога в Багдад.

8. Я. Ларри. Приключения Карика и Вали.

9. А.Н. Толстой. Приключения Буратино.

10. Л. Савин. Вылазка Кандида.

11. Е. Толкачёв. Золотой наконечник.

12. Г. Берсенев. Погибшая страна.

13. Валентин З. За чудесным зерном.

14. А. Волков. Волшебник Изумрудного Города.

15. Л. Лагин. Старик Хоттабыч.

16. А. Беляев. Чудесное око.

17. А. Беляев. Человек, нашедший своё лицо.

18. А. Беляев. Прыжок в ничто.

19. А. Беляев. Слепой полёт.