Надо же, я думал, что только у нас в тридцатых годах штамповали такие трескучие ура-патриотические опусы про интернациональную помощь и забарывание врага малой кровью на его же, супостата, территории. Ан нет, похоже, вирус халтурного социального заказа был повсеместен.

Содержание: агрессор в Европе изобрёл новое оружие – ракеты. Их воздействие чудовищно: «Всякий раз они взрывались с шумом, а ударная волна сбивала людей с ног». Господи, а ведь как раньше тихо и мирно, по-свойски, можно сказать, воевали при помощи обычной артиллерии.

Шпионы. За каждым французским лейтенантом в Америке, не говоря уже о капитанах, спецслужбы агрессора тщательно следят. Не успел лейтенант изложить американскому учёному просьбу о противоракетной помощи, как в окно влетела ракета. Учитывая время полёта через Атлантику, действия лейтенанта просчитали и начали наводить убероружие ещё за пару часов до того, как тот вышел из дома.

Впрочем, ракета какая-то хлопушечная, так что ни француз, ни учёный особо не пострадали. Зато учёный-пацифист понял, что от ужасов войны за океаном не спрячешься. Надо помогать, а то ещё сюда лично заявятся.

Собственно война. Все стреляют туда-сюда. Функции техники строго определены: «Там были легкие танки, готовые уничтожить пехоту, и тяжелые – чтобы подавить пулеметные гнезда. Далеко за линей фронта ожидали самолеты, готовые подняться в воздух и высадить на голову противника десант». Ведь общеизвестно, что основные битвы были выиграны высадкой десанта после подавления пулемётных гнёзд.

Для исследований учёному нужна целая, неиспорченная ракета, и он придумывает гениальный план: нужно всё перекопать, заболотить местность, ракета плюхнется в болото и не взорвётся. Перекапывают, льют воду, заболачивают. Бинго! Гениальный план срабатывает.

Дальше начинается хитрый матан. «Ракетный двигатель не работал, если газ выходил со слишком большой скоростью. Значит, нужно отправить сигнал, блокирующий работу двигателей». Ни про какие мозги/компьютеры речи нет. Кому тогда отправить, какой сигнал? Вероятный ответ: двигателям. «Идея заключалась в том, чтобы выпустить направленный импульс, прежде чем они упадут на землю». Отличное научное слово «импульс», какие ещё вопросы? (Как велел Наполеон по поводу сочиняемой конституции: «Пишите коротко и неясно»).

Потом учёный зачем-то ползает между окопов по грязи, а недострелянный в Америке французский лейтенант героически погибает. Бог ведает почему, но его смерть наталкивает учёного на новую гениальную мысль: надо развернуть ракеты в воздухе и ими же долбануть агрессора. Как? Послать другой импульс, не такой, как раньше. И враг бежит, бежит, бежит...

Ой, всё. Ну его...

Юрий Глазков в 1991 году вдруг посмотрел первого «Терминатора». И понял, что сценарий к этому фильму должен был написать именно он. Из-под носа, буквально из головы украли сюжет голливудские дельцы. А кому жаловаться? Пришлось сочинять хотя бы рассказ.

Это не пересказ фильма, нет-нет. Во-первых, как зовут будущую мать, которую нужно прикончить? У Глазкова – Кэрол, это меняет всё. Во-вторых, там был киборг какой-то, а здесь «робот-убийца высшего разряда». Высшего! Почувствуйте разницу. А в-третьих, никакого «Скайнета», наоборот, добрые люди будущего спасают мир от изобретения смертоносного оружия. «Это оружие можно было изготавливать буквально на каждой кухне. Действовало это оружие на генную часть. Внедряясь в носитель информации и воспроизведения, этот вирус становился как бы законным, но образовывал свою, побочную ветвь развития, ведущую к гибели». Из всех этих устрашающих научных слов понять что-либо невозможно, но волосы на голове встают дыбом.

Людям будущего приходится принимать меры: «Надо было сделать так, чтобы будущая мать изобретателя этого страшного оружия исчезла до замужества. Муж не в счёт, он умрет сразу после свадьбы». Какой свадьбы? С кем, если невесты не будет? Если Глазков и слышал слово «хронопарадокс», то наверняка считал, что это про испорченные часы. Впрочем, уверенному в себе автору совершенно не обязательно понимать, о чём пишешь.

Добрые намерения нисколько не мешают роботу высшего сорта класть налево и направо штабеля трупов. «Все в ужасе смотрели на мощную фигуру, играющую натренированными человеческими телами». Присутствует какая-то загадочная этика перестрелок: «Люди шарахались в этом вихре металла, падали на землю... но двое сохраняли спокойствие – Робот и шофер полицейской машины. Так уж повелось, что бандиты их не трогали». Что за бандиты – бог весть, поскольку в наличии только Робот и полиция. Хотя всё правильно: бандитов нет – они никого не трогают. Логично.

Полицейские, кстати, самовозгораются, если ткнуть в них электричеством. Ихние девушки свистят от восхищения, увидев, как ломают телефонную трубку. Рио-де-Жанейро размещается на острове (хотя тут Глазков хитрит, полностью город не называя; возможно, какой-то другой Рио).

Ко всему прочему, Робот берёт себе имя Джон Рид. Глубоко копал Глазков, намекая, видимо, что в рассказе у него те самые дни, которые потрясли мир.

Но самая мякотка, самое важное отличие от фильма (как радовался, наверное, Глазков своей придумке) заключается в том, что Робот – имбецил. Вместо будущей матери изобретателя он расстреливает её фотографию, принимая изображение за живого человека. Чем и удовлетворяется, считая задание выполненным. Такой вот твист, да.

Классе в седьмом мой друг детства вдруг взял и накатал на целую школьную тетрадь повесть (незавершённую) про войну мафий в США. Весь необходимый лор он почерпнул (год был 1978 приблизительно) из газеты «Правда» и пары детективов Джеймса Хэдли Чейза. Лет сорок потом мы по памяти цитировали ему избранные места («пиджак его был испачкан не то мелом, не то грязью»), а он и сам ржал, и вяло отбивался в том смысле, что задолбали, мол.

Так вот, жаль, что та тетрадь утрачена. Оказывается, она была вполне пригодна для публикации. Уж точно ничем не уступала этому рассказу.

Очень старомодная вещь. И эта старомодность резала глаз ещё в середине 70-х, когда я, юный пионер, прочитал её в сборнике французской фантастики с одноимённым названием. Сейчас вот перечитал.

Гипертрофированная масштабность: миллионы световых лет размаха, бессчётные разумные расы, гасим/зажигаем звёзды. При этом земные истребители непринуждённо дырявят межгалактические пепелацы, улучшенный термопистолет считается грозным технологическим прорывом, а звезду взрывают буквально вручную. Рацпредложение главного героя использовать лебёдку для поднятия тяжестей вызывает ошеломлённое восхищение инопланетян: «Ну ты голова! Как же мы сами-то не додумались?».

Абстрактное, немотивированное Космическое Зло. Оно просто есть. Просто хочет всех убить, потому что оно такое вот.

Герой вездесущ. Вся борьба с Космическим Злом держится на нём. Всегда он оказывается в центре событий, помогает, спасает, рулит, поддерживает крепкой рукой и добрым советом. Совершенно непонятно, как тысячи цивилизаций без него смогли бы выжить. Так и сгинули бы, наверное, не прихвати этого француза с Земли случайная экспедиция.

Правда, есть у него слабость – часто теряет сознание. То по голове бьют, то просто так, от избытка эмоций. Впрочем, склонность к обморокам присуща в романе многим персонажам. Видимо, наследие классической французской литературы XIX века.

Упомянутые тысячи галактических рас от людей отличаются только деталями сборки: у кого четыре пальца на руке, у кого кровь зелёная, а у кого глаза выпученные. С некоторыми можно спариваться, и это хорошо. Разумеется, главный герой получает в жёны наилучшую аэлиту из благороднейшего рода правителей. Ну, хоть не короновали на царство, и на том спасибо.

Но самое неприятное – рваность, скачкообразность повествования при склонности автора к тяжеловесной описательности. Долго и муторно излагается, насколько красив был мрамор инопланетных строений, в какие туники были одеты мудрые инопланетные старцы, какого цвета было инопланетное желе на завтрак, обед и ужин. А потом вдруг телеграфно: надо было пойти и вломить этим мисликам, мы пошли и сделали это. Или наоборот: тридцать страниц беготни со стрельбой на чужой планете, с подробным перечислением всего, что попадается на глаза. Затем в паре абзацев – внезапное спасение, а в следующем: «Прошло три месяца. Мы сидели на берегу ручья...». Ощущение, что автор отчётливо видел некие яркие картинки, а склеил их кое-как, на скорую руку.

В общем, космоопера в плохом смысле этого слова. Родной брат «Звёздных королей», которые меня тоже (несколько позже) жестоко разочаровали.

А сборник этот ни малейшим спросом у нас не пользовался. Вот «Экспедиция на Землю» – о-о! «Космический госпиталь» – о-ооо! А французы котировались наряду с румынской фантастикой, то есть никак.

P.S. И «ахун» ещё этот, как здесь называется гиперпространство. «Мы ушли в ахун», «мы вышли из ахуна». Тут автор ни при чём, разумеется, но переводчик-то мог головой подумать, как это будет звучать по-русски?

Помнится, в детстве мне разрешали смотреть телевизор только полчаса в день, потому что за пределами этого срока наступали необратимые изменения в мозгу. Нет, в известном смысле оно верно, но тогда имелось в виду вредоносное излучение кинескопа. Страшилка своего времени.

Подхватив эту страшилку, космонавт Глазков привинтил к ней спутники и принялся пугать по-взрослому, перенеся действие на горячо ненавидимый Запад. Дети, умирают дети! Спутники следят за нами с небес, и от этого болеют и гибнут дети! Милая девочка Натали бьётся в припадках. Новорожденные уязвлены ещё в утробе матери. От горя женщины рыдают и сходят с ума, а отцы в отчаянии пьют дешёвое виски.

Что это за адская технология слежения, автор не объясняет. Ну, такая вот. Какие-то чудовищные телевизоры, видимо. Космонавту лучше знать, он не соврёт.

Важно другое: чьи же бесчеловечные спутники реют над условными канзасщиной и оклахомщиной? Угадали, наверное? Разумеется, их собственные! Сами запускают, сами за собой следят, сами безжалостно губят собственных детей. Наконец жуткое всевидящее око добралось и до последнего уголка, где люди доброй воли кое-как могли укрыться. Девочку Натали ещё можно спасти, если надеть на голову шапочку из фольги, но её дяде-лейтенанту недосуг, ему главное – чтобы в звании повысили. Мир катится в тартарары.

Такие вот они – тупые кровожадные идиоты. Что и требовалось доказать.

Любил Глазков отпинать западную военщину. А военщина, наверное, в ужасе ждала его очередного обличающего рассказа, после которого останется только застрелиться.

Рассказ сам по себе не представляет ничего примечательного: Аверченко не нравится танец фокстрот (и джазовая музыка вообще), о чём в ядовитой форме он и сообщает. Вот только яда многовато, а потому юмор так себе: «ноги его, как отварные макароны, заплелись одна за другую», «парень с головой микроцефала», «трясения плечами и крупом» и т.д. Удивительнейшим образом напоминает обличения стиляг в отечественной прессе 50-60 годов. Списывали у него советские фельетонисты, что ли?

Но я о другом. Аверченко страдает: «Эпохи ума, красоты, изящества и настоящего блеска отмечались последовательно менуэтом, мазуркой... вальсом, даже сногсшибательным канканом». Вывод: ничтожному времени, в котором он живёт, – ничтожный танец фокстрот. Не хотелось бы злословить, но это всё-таки это мироощущение вынужденного эмигранта. Вряд ли в Праге, где он тогда тогда жил, это время воспринималось плохим. Скорее, наоборот – конец проклятой чужой войны, освобождение от австрияков, наконец-то собственная страна. Люди хотели просто жить, дышать, веселиться. Что и делали доступными способами.

А что касательно танцев, тот же вальс, между прочим, тоже когда-то считался циничным и аморальным: мужчина обнимает женщину за талию, лица партнёров напротив друг друга – немыслимо, разврат! И боролись с вальсом, и запрещали, а в конце концов решили считать романтическим и прекрасным. Про мазурку и менуэт не знаю, но уверен, что и к ним на заре становления были серьёзные претензии.

Потому что уж больно удобная вещь – танец. Безобразие на виду, и старшему поколению легко придраться и осудить просто потому, что «мы так не делали». Объективности тут не дождёшься, если она вообще существует: вон, Аверченко легко объявил канкан эталоном «изящества и блеска», лишь бы посильнее обидеть фокстрот. И это он ещё танго не видел, наверное. А то пришлось бы писать рассказ о том, как на глазах у изумлённой публики женщина причудливо отдаётся грозно топчущему её партнёру. Или наоборот? Но не важно.

Цепочка брюзжания «раньше было лучше», пожалуй, бесконечна. Так и вижу, как лет через тридцать сухопарые дамы брезгливо кривят губы: «Невозможно на это смотреть. Ведь были же раньше нормальные танцы – шаффл или тверк».

P.S. А по степени ненависти к джазу Аверченко мог бы конкурировать с лучшими служителями совкультпросвета. И чем-то особенно ему не угодили негры-барабанщики.

Писать Панов умеет – гладко, складно, увлекательно. За таковое умение, как ни чертыхался, простил ему все логические и мотивационные несуразицы «Чёрной собаки». Действие бодрое, закрученное? Ну и ладно.

Но зачем производить на свет то же самое, только в других декорациях — не московских, а иркутских? Полностью дублируется основа сюжета: группа молодых людей совершает нечто непотребное, на этой почве у них сносит крышу, и через десять лет они начинают потрошить невинных людей. Расследования, собственно, нет. Феликс Вербинин бродит туда-сюда, разговаривает с разными людьми о разном, а потом его внезапно постигает инсайт: всё было именно вот так и так, а вот эти негодяи – преступники. И опять главного упыря прижать не удаётся: хвостом шибанул и выскользнул из рук правосудия, как рыба из рук Кузьмича.

Про мистическую составляющую: а где она? В «Чёрной собаке» за неё отвечал кот Бай. Да, действительно, очень симпатичный персонаж, одно непонятно: каким краем он хоть как-нибудь был связан с происходящим? Вся его сюжетная линия – не пришей кобыле хвост, что называется. Здесь же за мистику отдуваются шаманы, всё знающие, но изъясняющиеся экивоками, что твой дельфийский оракул. Кому жертвы-то приносили – духам или дьяволу? Или в потустороннем мире свои серьёзные внутренние разборки? Хоть бы этот нюанс автор прояснил.

Крайне утомили подробные, детальные описания сексуальных и прочих девиаций отрицательных персонажей.

Священный Байкал восхвалён во всех ракурсах и аспектах – чувствуется, что автор на озере лично побывал и ел рыбу на рынке.

Плотоядные философические рассуждения преступника – без них можно было прекрасно обойтись, не бог весть что. Как и без внутренних терзаний Феликса Вербинина. А места занимают изрядно.

Но пишет Панов всё-таки хорошо. Особо не задумываясь, но лихо, задорно, энергично.

Была такая благодатная нива – советский «антивоенный» рассказ. Мало кто из второсортных советских фантастов не оттоптался на западной военщине (некоторые только тем и кормились), поскольку тема была печатабельная, а сверкать выдумкой отсутствовала нужда: все типовые составляющие ещё с 50-х годов были стандартными, как кирпичи. Два обязательных компонента:

1) безжалостные западные солдафоны в ассортименте – от социопата-генерала до дуболомов-рядовых, готовых исполнить любой приказ;

2) талантливый учёный, чьё мирное изобретение империалисты намерены использовать для истребления человечества.

К перу рука Юрия Глазкова потянулась только в 80-х, но заветы предшественников он свято хранил. На орбитальной станции присутствуют:

1) безмозглые астронавты – гогочут, тупят, отпускают сальные шутки, целятся ракетами в какую-то страну с блондинами и фиордами;

2) учёный с гениальным изобретением.

Изобретение: если в невесомости смешать некие жидкости, то возникнет разум. Жадные астронавты ропщут, волнуются: не надо нам такого, самим еды в обрез, на новый разум пайка не предусмотрена. Но мужественный учёный всё равно смешивает.

Свежевылупившийся разум тут же начинает стрекотать, как Буратино, задавая буратинские же вопросы: а что это за курточка, что это за луковица... тьфу, в смысле, что такое ракеты и зачем ими убивать человеков? Ересь! Скверна! Что значит – зачем? У астронавтов спирает в зобу дыханье и бросает в пот, они переглядываются, понимая, что другого выхода нет. Кончать надо и профессора, и его дьявольский болтливый ящик, прямо сейчас. А то ещё начнут сеять разумное, доброе, вечное.

Да, вот так. За антивоенную пропаганду – перо в бок и мясо в космос. В западной астронавтике с инакомыслящими не церемонятся. А вы как думали?

С блондинами и фиордами только непонятно. Чем Норвегия-то врагам не угодила – она им вроде как союзник, зачем в неё прицеливаться? А! Рассказ-то 1986 года, встреча в Рейкьявике... Ну да, негоже во время разрядки указывать целью среднерусскую возвышенность. Тонкий дипломат был Глазков, ловко стрелки перевёл. Пусть норвежцы теперь боятся. Или шведы? Блондины, в общем...

Что вы знаете о живописи? Например, о том, что наука будущего сможет по картине с изображением мёртвого человека раскрыть преступление пятисотлетней давности?

На самом деле всё просто. Первое: по изображению в профиль восстанавливаем изображение в фас. Ба, да это турецкий султан Мехмед Третий, кто же не помнит старину Мехмеда! Второе: изучаем радужку его глаз (которых на картине нет) – ага! У покойника была опухоль мозга, он был шизофреником, и его отравили. Всё это гений художника смог запечатлеть на холсте даже в профиле безмолвного натурщика. Более того, мёртвые глаза султана сфотографировали для потомков и самого убийцу – хранителя казны Сулеймана со злым взором и и тонкими губами. Всё, «последнее нераскрытое преступление на Земле» раскрыто.

Непонятно, правда, к чему вся эта суета с султанскими глазами. Поскольку, как тут же выясняется, у науки будущего есть ещё и некие аудиохранители «волн времени», и можно послушать, как Сулейман открытым текстом сообщает, что намерен травануть своего повелителя. Почему? Да потому что султан каждый вечер выигрывает у него в шахматы золотой! Золотой, сцуко! Каждый вечер! Да ещё и допингует, потому что большим пальцем ноги трёт о валик дивана, а это «стимулирует работу мозга и печени». Казначей почти разорён, поэтому решается на отчаянный шаг. О, коварный и таинственный Восток!

Но это не всё о возможностях живописи. По архитектурным деталям, попавшим на картину, наука будущего устанавливает, что «в геометрических размерах и их соотношениях строители древности заложили число «пи» с точностью до десятого знака, размеры орбит планет Солнечной системы, их масс, расстояние до Солнца и даже до Веги». И про скорость света тоже не забыли. Хлопотным занятием была профессия древних строителей – столько всего заложить нужно в четыре стены, просто голова кругом. А приходилось.

Остаётся много вопросов: например, почему турецкий султан жил в строении «времен на границе каменного и бронзового веков»? Мог бы себе и получше что-нибудь позволить. И кто пустил гениального художника писать картину с мёртвого султана – это у мусульман-то? О чём вообще рассказ?

Имелось в виду, наверное, светлое будущее. Где преступность настолько искоренена, что учёным криминалистам только и остаётся, что тайну Мехмеда Третьего теребить. Да и тех теперь уволят скорее всего – преступление-то последнее.

Не обязательно быть молодым, чтобы являться «молодым талантливым автором». Возраст тут ни при чём.

Так вышло, что сломались все телескопы Земли – и лунный, и орбитальный, и все прочие. Только один остался работоспособен – у какого-то чудака-учёного на «горном ранчо». Целую неделю учёный спускался с гор (в Австралии), чтобы принести страшную весть: взорвался Каллисто, спутник Юпитера, и вот-вот здоровенная каменюка 15 км в диаметре врежется прямо в Землю. Спасти человечество может только одинокий космонавт Иван, протаранив астероид на танкере со спецгорючим. Иван таранит, спасает. Описан подвиг, нормальный для духовных людей.

Есть, правда, вопросы. Первый: а с чего бы это вдруг спутнику Юпитера (да и любому другому) взрываться? В рассказе это как бы в порядке вещей и даже ожидаемо: «Помнишь теорию о возможности взрыва Каллисто?». Никак не объясняется. Ну, такие они, спутники – нестабильные. Как нитроглицерин.

Ни разу не астроном, но посмотрел в википедии: минимальное расстояние между Землей и Юпитером около 600 миллионов километров. Поделил дистанцию на неделю подлёта (поправьте, если ошибаюсь), получается, что кусок Каллисто стремится к Земле со скоростью тысяча километров в секунду. Это скорость выброса плазмы при солнечных вспышках. Рвануло так рвануло. Нет, спутники Юпитера сделаны не из динамита, там что-то гораздо круче.

Расстрелять астероид ядерными зарядами можно, но нельзя – экология пострадает, будут радиоактивные осадки, мы все умрём. А где эти осадки ожидаются? В космосе? Или сбивать собрались уже в атмосфере, подпустив врага поближе, как Анка-пулемётчица? Космонавт Глазков мог бы и понимать разницу, но, видимо, рассказ 1991 года без экологии – как Новый год без ёлки. (А вообще-то, каменюке такого размера чихать что на ракеты, что на супертанкеры со спецгорючим – с тем же успехом можно стрелять в неё из рогатки).

Космонавт Иван сентиментален, но невозмутим, как черепаха-аутист. Обмен репликами с ЦУПом перед самопожертвованием происходит приблизительно в таком ключе: «Иван, Каллисто взорвался». – «А это где?» – «Иван, надо протаранить танкером астероид». – «Не хочу, мне с сынишкой надо вечером в электронную игрушку поиграть». – Иван, надо!» – «Ладно, протараню, передайте всем привет».

Но всё это придирки, конечно. В рассказе главное – героика, трагизм. Сынишка смотрит на рассыпавшиеся в небе метеориты и думает: как там папка? Ничего, папка завтра вернётся, завтра мы с папкой в «Космического спрута» поиграем. Прямо сердце щемит. Вытираем скупые/светлые мужские/женские слёзы.

P.S. Какие-то непростые отношения были у космонавта Глазкова с астрономами. Про испортившийся орбитальный телескоп: «Ученые вой подняли, что неделю уже ничего не видят во Вселенной. И что там высматривать каждый день? Не понимаю». Немного дальше: «У него своя концепция Вселенной, а с ней никто не согласен… Очередной обиженный». Это про наблюдателя-одиночку, который неделю спускался со страшных австралийских гор, чтобы предупредить человечество о грядущем апокалипсисе. Едва промелькнувший и, можно сказать, тоже героический персонаж, но свою жменьку навоза получил. Ощущение, что чем-то здорово насолили заразы-астрономы автору.

Удивительно, но здесь отец семейства не пьёт беспробудно и не избивает жену и детей. Практически во всех остальных рассказах Абдуллаевой абьюз является доминирующей центральной темой, вокруг которой всё и вертится. Вырваться из под пресса узбекским женщинам помогают: а) пришельцы из будущего; б) просто пришельцы; в) волшебные эликсиры. Что, собственно, и составляет все сюжеты её депрессивных рассказов. То ли это что-то личное, то ли национальное, не знаю, но после третьего-четвёртого рассказа назойливая долбёжка о жутких мужчинах начинает изрядно угнетать.

Здесь, слава богу, о другом. Классифицировал эту повесть как твёрдую фантастику, хотя терзают смутные сомнения. Суть открытия: если немножко подкормить гусениц шелкопряда золотым порошком, то они, гусеницы, вымахивают жирные, здоровенные, что твоя змея, а потом и вовсе превращаются в чистое золото. Это ведь научно-техническое достижение? Ну, в алхимическом смысле хотя бы?

В общем, изобрёл один доцент такую штуку, но оказался корыстным – сам хотел гусениц растить и пожинать золотые плоды, в смысле, коконы. Однако маленький узбекский мальчик из лучших побуждений (чтобы помочь родному колхозу) абсолютно случайно украл волшебную еду и ещё случайнее накормил других гусениц, своих. Тут-то всё и вскрылось. Ну то есть как. Приезжают ходоки от декхан к учёным и спрашивают: а чего это у нас такие червяки уродились агромадные? В ответ доцент вдруг берёт и ни с того ни с сего излагает свой план по личному обогащению. Возмущённые декхане ропщут, негодуют. Доцент понимает: всё пропало! И теперь придётся ему, скрежещя зубами, включать золотоносных шелкопрядов в план исследований института – хуже наказания не придумаешь, чистый грабёж. Ой вэй! А ведь все драгоценности жены перетёр в пищу чёртовым личинкам. На этой драматической ноте повесть и заканчивается. Успевшее сгенерироваться золотишко осталось у мальчика, так что добродетель была вознаграждена.

«Это варварство по отношению к этим трудолюбивым гусеницам! – взорвался Ахмад-ака». Вот тут полностью согласен. Бедных шелкопрядов вообще никто ни о чём не спрашивал.

Признаюсь, подробности творчества В.И.Немцова погрязли в глубинах моей детской памяти. Что-то там про улучшенные миноискатели и радиофицированные сноповязалки. Но тут товарищ Козлов выступил (см. ниже) со страстной, хотя и несколько бессвязной речью, в которой объявил Немцова-публициста непризнанным гением, а всех несогласных с этим – жалкими, ничтожными личностями и вообще неполноценными людьми. Стало как-то тревожно за себя, понял, что нужно немедленно припасть к источнику вековой мудрости. Припал.

Чтобы не было разночтений, автор сразу объявляет, что он неисправимый романтик. И активно начинает мечтать: «Подвиг Ю.А.Гагарина, как и других космонавтов, должен сыграть огромную воспитательную роль в жизни нашего народа». «Программа Коммунистической партии — удивительный синтез точно рассчитанных планов и самой дерзновенной мечты». «Для коммунизма создаются автоматические поточные линии, чтобы труд был подлинно коммунистическим, высокопроизводительным и радостным». Умел же человек писать так живо и выразительно. Прямо готовые передовицы для газеты «Правда», где всегда ценили талантливое перо.

Но это о большом, о вечном, так сказать. Что там дальше? Нужно развивать кружки юных техников, больше паять и лудить собственными руками. Не раболепствововать перед дипломами, главное – самообразование. То же самое касается и творчества: «К слову сказать, большинство советских писателей и журналистов не имеют специального литературного образования». Напрямую не сказано, но читается между строк: да, автор везде недоучился, но смотрите, чего достиг, ого! А глупым и нахальным молодым на эту делянку лучше не зариться: «Невероятное стремление некоторой части нашей молодёжи учиться на киноактёра, художника, поэта чаще всего объясняется недостаточным общим развитием. У них крайне узкий кругозор, который мешает трезво оценить свои способности».

О собственности. Тут в Немцове наконец просыпается фантаст, и он рассказывает, что личные огороды колхозников зарастают бурьяном, не нужны они никому, потому что в колхозных полях невероятное изобилие овощей и фруктов – успевай рвать да есть. А жадные дачники сдают свои двухэтажные (?) хоромы (кому?) и припеваюче барствуют на нетрудовые доходы. Жируют, в общем, на селе. А могли бы подавить в себе инстинкты собственника и отдать домостроения в пользу пионерских лагерей. «На пути к коммунизму нам нетерпимы как большие, так и маленькие земельные собственники. Важно, что это вредит воспитанию коммунистического сознания».

О тунеядстве и борьбе с расхитителями социалистической собственности. Есть ещё отдельные недостатки, несознательные личности. Несознательных личностей, к сожалению, больше, чем хотелось бы, но весь народ в едином порыве борется с ними с утра до вечера. «Коллективное сознание, воспитанное на уважении к общественной собственности, долг и совесть советского человека являются неодолимой преградой на пути случайных отщепенцев, если они покушаются на неприкосновенное народное добро».

О танцах советского человека. Уважаемый тов. Козлов патетически восклицает: «Где еще, кроме специальной философской литературы, вы встретите развернутую мысль на несколько абзацев!» (см. спойлер у него). Под спойлером пространная цитата о том, что рок-н-ролл -– это омерзительно, а падеграс – это гальванизированный труп мещанских салонов. Не знаю, что такое падеграс, тьфу-тьфу, ну его. Но понятно, что ни танцы стариков Немцову не нравятся, ни танцы развратной молодёжи. А танцевать всем следует вальс и польку – потому, видимо, что Немцов сам их в молодости плясал и посему к ним благосклонен. Ну или можно исполнять «танцы, созданные на народной основе советскими балетмейстерами, полные живого задора и как нельзя лучше отвечающие требованиям современности». Возможно, в предпочтениях Немцова и кроется глубокая философская мысль, но я её не постиг.

Всё, хватит с меня, пожалуй. Так и не добрался до вкусных тем о невинности советских девушек, о «величии социалистической культуры» в разрезе кино, о «холодных ветрах», которые ползут, ползут к нам с чужих берегов и несут «ядовитый запах тления». Не могу, не лезет больше. Там ещё полторы сотни страниц вот такого, «отвечающего требованиям современности». Какая, к чёртовой матери, философия? По сути, вся книга является слегка беллетризованным пересказом речей Н.С.Хрущёва и соответствующих решений партии и правительства – про тунеядство, про совхозы, про личные участки. Плюс брюзжание пожилого человека с зорким оглядом вокруг – не лезут ли наглые юнцы на его маленький уютный олимп. Мудрость, ага. Такую гуманитарную технологию освоили еще в Древнем Египте: восхваляй фараона, порицай ложных богов, внакладе не останешься.

Где тут какое-либо творчество, за которое столь пламенно вступился тов. Козлов, я так не понял.

P.S. Тов. Козлову. Обсуждать нужно произведения, а не комментаторов. А уж если безумный олимпийский гнев обуял, то от хамства всё равно можно воздержаться, нет?

Часть первая. Западному учёному приходится вытащить из кабинета всё, что могло бы испускать нейтринное излучение. Но оно, излучение, всё прёт и прёт. Западный учёный приходит к неизбежному логическому выводу, что нейтрино производится его собственным мозгом.

Часть вторая. Молодой советский учёный палочкой болтает в колбочке, и на палочку наматываются липкие ниточки. Это – ДНК. Молодой советский учёный изучает налипшее с важной народнохозяйственной целью – вызвать у лысых кроликов рост шерсти.

Часть третья и так далее. У западного учёного начинаются кровавые видения про конец всего живого на планете, а ещё у него дурная наследственность – дед был опиумным наркоманом. Не прикончить ли новорожденного сына на всякий случай? – мучается западный учёный. А то вдруг он чем-нибудь болен? Но тут по радио сообщают, что молодые советские учёные не зря липкое на палочки наматывали, теперь они с помощью нейтрино могут «восхитительно быстро» записать ДНК «в раствор». Не будет больше наследственных болезней, не нужно убивать младенца. Западный учёный счастлив, его переполняют радость и благодарность к советской науке.

Такая вот научная фантастика. Нет, а что? Нейтрино в тексте есть? Есть. Причём назойливое не хуже мух – отовсюду лезет, не отобьёшься. ДНК есть? Да навалом – в любой пробирке её полно. Наматывай на палочку и засовывай куда нужно. Что-то там мелькнуло про телепатию и повелевание Вселенной – но это для буржуазных идеалистов. Наши учёные уверенно работают с палочками, на ерунду не отвлекаются и потому впереди планеты всей.

В общем, правильная, идеологически твёрдая НФ образца 1967 года. Крепкий такой речекряк. А нейтрино с ДНК переживут как-нибудь: чтобы в них разбираться, на то умники всякие есть. Писателю главное – слова красивые выучить.

В 4047 году из неведомых глубин Вселенной на Землю приходит послание: вы, люди, излучаете из своих голов вредные биоволны, каковые вот-вот погубят аж миллион цивилизаций. В знак доброй воли извольте тотально самоуничтожиться. Не дрогнув, человечество в безоговорочном порыве голосует: вопросов нет, идём под нож, спасаем галактических братьев. Находится, правда, один-единственный несогласный, который сомневается: а нас часом не дурят? Может, попросим хоть какие-нибудь доказательства?

Тут автор выкидывает очень ловкий, как ему кажется, кунштюк – не говорит, какое решение всё-таки принято. Без перехода инопланетяне сообщают: ладно, мол, не суетитесь, это была проверка на вшивость, и вы её прошли. Добро пожаловать в Союз Цивилизаций! Читателю предлагается самому домыслить, чем закончились предварительные прения. И почему их итог так понравился галактическому разуму.

Вариантов, как понятно, два. Первый: решили всё-таки самоубиться. Дружно испытываем гордость за двадцать два миллиарда населения, среди которых обнаружился всего один фома неверующий, не желающий пустить себе пулю в лоб из любви к теоретическим братьям по разуму. Галактяне восхищены: такие самоотверженные идиоты пригодятся всегда и везде.

Вариант второй: не убиваемся. Тогда, наоборот, гордимся тем, что хоть один такой Фома, да нашёлся. Галактяне думают: «Ишь ты, таких на мякине не проведёшь!», и опять же восхищены. (Обостряется, правда, вопрос насчёт своеобразного социального устройства Земли с правом любого человека на вето. Какой-то монструозный шляхетский сейм с писком из задних рядов: «Не позволяю!»).

Впрочем, что так что этак, Землю в будущем населяют какие-то лемминги, готовые устремиться в пропасть по первому свистку. Чтобы расшифровать послание, тут же устроить всепланетный референдум и проголосовать – четырёх дней хватило. Пожалуй, ещё за недельку управились бы и с самоликвидацией, так что брутальные шутники из Союза Цивилизаций могли и не успеть признаться в шутке. Пожали бы, наверное, плечами: «Ну и дураки!».

Нет, не понял я сложной мысли автора.

Посредством чудо-аппарата шестиклассник просматривает свои бесцельно прожитые годы, и ему становится мучительно стыдно: там плохо написал контрольную, а там окно разбил. В нём «зрело недовольство собой, своей бестолковой прошлой жизнью». Решительный моральный перелом: «Надо самому браться за свое воспитание». Теперь нравственно перекованный мальчик убирает в комнате и просит у мамы разрешения сбегать за хлебом.

Над тупостью святочных рассказов глумился ещё Марк Твен в девятнадцатом веке. Здесь вместо Рождества – советская машина времени на транзисторах, а в остальном всё то же самое. Несгораемый жанр. И точно так же, как и сто лет назад, неясно, кому этот текст адресован. Шестиклассникам? Ну да, попался бы мне этот нравоучительный рассказик в пионерском детстве – совсем другим человеком вырос бы. Взрослым, чтобы умилились и пролили слезу? Так взрослый в здравом уме это и читать не станет. Меня вот бес попутал...

Приторно, примитивно, глупо. Своей лобовой носорожьей моралью у любого ребёнка/подростка способно вызвать только здоровый смех – что в 1981 году, что сейчас. Не думаю, что автор на самом деле считал шестиклассников впечатлительными идиотами, скорее, написано левой ногой исключительно гонорара малого ради.

Первый полёт на Венеру на ракете «Мечта». Экипаж: седовласый учёный, молодой инженер и какая-то девушка. Ну, хорошая девушка всегда пригодится. Она рассчитывает собрать на Венере богатый гербарий и умеет пером делать записи в бортовом журнале. Чуть было не полетел ещё некий писатель-фантаст, но отказался, сославшись на занятость.

«Мечта» промахивается мимо Венеры и начинает падать на Солнце, сильно разогреваясь. Седовласый учёный героически жертвует собой, отключая двигатель, который отключать ни в коем случае нельзя, потому что ракета взорвётся. Но если героически пожертвовать, то нет, не взрывается. Беспомощная «Мечта» уносится от Солнца – страшно сказать – по гиперболе. Да так резво уносится, что один год на корабле начинает равняться 50-70 земным годам. И быстренько возвращается (не спрашивайте) обратно в Солнечную систему – только тс-с, это пока секрет, молодой инженер и девушка думают, что они в далёкой-далёкой галактике. Подзаправив ракету алмазами, собранными на поверхности первого попавшегося астероида, они направляются к Голубой Планете и готовятся вступить в Контакт.

А на Земле полностью победил коммунизм, и всё настолько великолепно, насколько можно вообразить. Люди счастливы и беззаботны и думают исключительно о перевыполнении плана по мясу и зерновым. Вот драматический момент: ошеломлённые герои осознают, что волшебным образом вернулись домой. «На Земле? — прошептал Игорь. — Мы попали на родную Землю?» И седовласый учёный (другой) ласково отвечает ему:

– Да. Сейчас вы на дне бывшего Северного Ледовитого океана, в одном из подводных хозяйств. Пока вы странствовали в космосе, человечество овладело глубинами мирового океана. Мы культивируем не только лекарственные растения, но и растения съедобные, очень богатые белками и витаминами. Один гектар дает, например, хлореллы более тридцати тонн! И это уже в высушенном виде. В этой водоросли 50 процентов белка, в то время как у пшеницы всего 12. Хлорелла – отличный корм для скота.

Но не одним лишь народным хозяйством дышат наши потомки. Продолжается классовая борьба: недобитые империалисты окопались на Марсе, откуда реакционная правящая клика совершает набеги в предгорья Гималаев и грабит речные баржи (крохоборы, блин). Мечтают всех поработить. Им, разумеется, будет дан жестокий укорот, в чём молодой инженер примет активное участие.

Ещё такая мелочь: скоро Солнечная система погрузится в пылевую туманность, дневная температура упадёт до минус 60-70 градусов. Ничего страшного. «Если бы человечество не объединилось в коммунистическое общество, то катастрофа была бы неизбежной». А так – плёвое дело, ещё двадцать лет в запасе, придумаем что-нибудь. Оптимизм, уверенность в завтрашнем дне – наше всё.

Ну и любовь, как без неё. Влюблённые разговаривают на берегу моря: «Надоело бездельничать. Руки чешутся поработать!» – «Это ведь очень хорошо, Игорь! Ведь труд – основа жизни». – «Уже в мою эпоху человек-паразит вызвал отвращение». – «А разве были и такие?» – «Случалось». – «Здоровые, нормальные люди?» – «Да». – «Неужели они не чувствовали красоты труда?».

В общем, не знаю – плакать или смеяться. Копаюсь в старой фантастике и прельстился высокими оценками этой повести. Увы. Примитивный набор глупостей, шаблонов, барабанной трескотни с непрерывным восхвалением коммунизма на каждой странице. За последнее, видимо, прощалось убожество всего остального. И я не про сам коммунизм – с ним сложно, – а про паразитирование на идее, каковым кормились многие и многие. Красоты творческого труда автор явно не испытал.

Возможно, если бы прочитал в раннем детстве, то по старой памяти оценка была бы другой. Но только сейчас добрался. Так что ещё раз увы.

P.S. Про молодого инженера. Он молодой, но ближе к концу выясняется, что ещё и бывший фронтовик, истреблявший гитлеровцев. То ли автор запутался в драматизме, то ли «Мечта» полетела к Венере уже в начале-середине 50-х.

И опять с общей мыслью Веллера я согласен, но снова в полемическом задоре его заносит в какие-то дебри. Страху-то нагнал, страху. Читаешь эссе и прямо видишь, как за его окном сотни голых людей энергично растлевают друг друга, а по телевизору непрерывно показывают гениталии и прочие ужасы. Мороз по коже, право слово.

Меня бог как-то миловал. Жил я себе в 2003 году и никакого царства разврата не припомню – обидно даже, что пропустил. Не те книги читал и не тот телевизор смотрел, наверное. Хотя допускаю, что Веллеру приходилось заставлять себя употреблять эту мерзость – ведь врага надо знать и в лицо, и в прочие места. Или идеологические диверсанты связывали его и вставляли распорки в глаза, как Макдауэллу в фильме «Заводной апельсин».

Ещё раз повторюсь, что идея-то правильная: не все аспекты жизни стоит выкладывать на публичное обозрение. Но Веллер, как водится, увлёкся с обличением, и вот теперь я, содрогаясь, узнал, в каком Содоме с Гоморрой, оказывается, прошёл мой средний возраст. Задним числом даже жутко стало.

Всем в этом эссе досталось по заслугам – и литературоведам, и всей когорте советских литературных мастодонтов, ну и классикам заодно. Чтоб вы знали: Бунин – любитель клубнички, Тургенев – извращенец-подкаблучник, Паустовский – эстетствующий враль, Хемингуэй спёр сюжет «Фиесты» у Достоевского. Они-то и не думали, наивные, что народится великий писатель Веллер, который сорвёт с них одежды и выставит, жалких и дрожащих, у позорного столба.

Самое занятное, что со многими тезисами я согласен – и про литературоведов, и про мастодонтов, да и классики не без греха. Но волосы дыбом от манеры, в которой эти мысли изложены, – безапелляционной, нагловатой, легко и непринуждённо перетекающей в элементарное хамство. Как крикливый напор бабы-хабалки – спорить невозможно, плюнешь и сбежишь, а она будет ещё долго и торжествующе что-то орать тебе вослед, всё никак не успокаиваясь. Да простится мне такая метафора. При этом ничтоже сумняшеся автор налево и направо разбрасывается словом «быдло», именуя так всех, кто не склоняется почтительно при звуках его имени.

Хотя о чём я, это фирменный стиль Веллера, пора бы и привыкнуть. Сам-то он, понятно, идеален – по крайней мере, нисколько в этом не сомневается. Декларировал же в каком-то из рассказов: «собираюсь писать лучшую русскую прозу». Ну вот и пишет. А всяким Буниным, Тургеневым и Паустовским придётся вести себя поскромнее. А сами не подвинутся – подвинем. Хотя бы вот этим самым эссе со срыванием покровов.

Неожиданно хорошее впечатление произвели «Пленники пылающей бездны» (в детстве как-то проскользнули мимо), поэтому взялся читать подряд все рассказы Фрадкина. И зря, пожалуй.

Его стандартный приём: обрушить на читателя максимальный объём технотрёпа, который может занимать половину текста, а то и больше. Не очень понятно, на кого это рассчитано. Человека, несведущего в в кварках и тахионах (меня, например), это очень быстро начинает утомлять, а специалист в лучшем случае недоуменно пожмёт плечами. Никогда не понимал, зачем так сладострастно описывать мельчайшие детали идей/изобретений, которые, один чёрт, являются плодом личного воображения автора и не более того.

Но это полбеды, вторая половина – ритуальные моления диалектике. Этой важнейшей из дисциплин делается «ку» буквально на каждой странице, а в конце рассказа прямо так и говорится: «с помощью одной математики вы в этот новый неведомый мир /кварков и тахионов/ не заглянете». Очередная классово правильная наука? Но рассказ датирован 1979 годом, и пожизненный эцих с гвоздями за недостаточное количество поклонов автору вроде бы уже не грозил. Ну, не мне судить, может быть, он просто беззаветно любил диалектику.

Сам сюжет беспомощен до такой степени, что его, собственно, и нет. Сверхнизкие температуры отбрасывают назад во времени, мальчик в съезжающих взрослых штанах, что-то там о поиске учеников и великой тайне познания. Сумбур, кое-как стянутый на живую нитку.

Любите ли вы «продукт вторичный» точно так же, как любит его Владимир Сорокин? Вряд ли. Я тоже, признаться, не очень. Поначалу дёргался, когда в каждом втором его рассказе из кого-нибудь непременно шлепалась «коричневая колбаска кала». А потом как-то привык, принюхался. У Цоя вон тоже в песнях всё время «звезда» да «звезда». Просто у каждого своя система образов. Ничего страшного.

Но наконец-то Сорокин дал себе себе волю и оторвался по полной. Здесь вам не скромная «коричневая колбаска», здесь говно – главный герой, многоликий, разноцветный, непредсказуемый. И это не рассказ, нет – это поэма, гимн, торжественная оратория в честь фекалий. Никто до Сорокина так богато и разносторонне не раскрывал столь деликатную тему, да и вряд ли превзойдёт. По-своему даже завораживает, как, скажем, «Песня о Буревестнике». Безусловный талант автора раскрыл мне такие тончайшие нюансы дефекации, о которых я даже и помыслить не мог, то ли к беде, то ли к собственному счастью. Не знаю, стал ли я богаче духовно. Наверное. Но в туалете теперь в голову назойливо лезут разные ненужные мысли, мешают спокойно жить. Что ж, верный признак настоящей литературы – тревожит совесть, заставляет по-новому взглянуть на привычные вещи.

Один только вопрос: производились ли натурные опыты с употреблением описанных ингредиентов и тщательным анализом их конечной переработки? Или, так сказать, всё из ума, силой воображения? Если последнее, то нечестно. Если первое, то склоняю голову перед упорством и пытливостью многострадального автора.

Занятно, но уже в третьем или четвёртом рассказе автор мимоходом, но достаточно злобно пинает ретроградов, порочащих Баальбекскую террасу, снежных человеков и космические шлемы-тыквы на фресках Тассили. Похоже, сам был человеком, глубоко верующим в этом смысле.

Что касается собственно сюжета... Не знаю, мне сложно представить себе планету с биомом, состоящим из мхов, карликовых деревьев и одного-единственного вида живых существ. Всё, ничего больше на планете нет. Ещё сложнее поверить в просвещённых разумных кротов, копающих землю в виде математических формул. Причём не размениваются на пифагоровы штаны, а сразу «е равняется мц квадрат». Нет, разумные кроты – это нормально, но вот насчёт копания формул... Ах, ну да, забыл: язык математики – он же един для всей Вселенной.

А так-то гуманистический посыл правильный. С поправкой: когда пороки собственного общества обличают Шекли или Гаррисон – это одно. А когда пороки «ихнего» общества обличает Михаил Грешнов – это больше смахивает на агитку Бедного Демьяна.

Тот самый «ближний прицел» во всей красе. Горячие комсомольцы и усталые мудрые руководители с добрым прищуром. Выльем Аральское море на пустыню, и там немедленно всё заколосится. Да и вообще, куда захотим, туда и выльем. Есть пережитки бюрократизма, но они быстро и решительно искореняются. Влюбленные берутся за руки и сообщают друг другу проценты выполнения плана. Природа радостно преобразуется для народохозяйственных нужд. В качестве обязательной вишенки – что-то бессвязное про революцию и басмачей.

Рассказ 1964 года, между тем. Автор явно отставал от времени и чертил по лекалам десятилетней давности. Именно чертил – прилежно, старательно, бессмысленно. Видимо, тоже вносил свою посильную лепту в подъём народного хозяйства.

Убить Гитлера до того, как он станет фюрером – мне кажется, и для 1977 года тема была достаточно заезженной. Здесь вместо Гитлера имеет место некий диктатор Рохас, охота на которого идёт упорно и планомерно – попытка за попыткой, всё глубже и глубже во времени, пока наконец гугукающего младенца не пристреливают в колыбели.

Похоже, и сам автор понимал вторичность сюжета, а посему заготовил внезапный высокогуманистический финал. Каковой к чёрту посылает всю логику – что хронооперную, что обычную, житейскую.

Во-первых. Если диктатора пристрелили в младенчестве (а значит, никакого диктатора и не существовало), то ОТКУДА жители счастливого будущего/настоящего знают, что эти вот учёные-диссиденты – убийцы? Убийцы кого? Неведомого младенца сорок лет назад?

А во-вторых – ну, допустим, знают: какой-нибудь суперхроносканер у них есть. Так за что руки к лопаткам заворачивать – за то, что они это самое счастливое настоящее создали? Это как бы всех орденоносцев Великой Отечественной в году эдак восьмидесятом взяли и арестовали за убийство эсэсовцев. А что, убивали же?

Абсолютно нелепая развязка, гробящая весь рассказ на корню.

Из глубин Галактики прилетают добрые ласковые пришельцы, но сесть на Землю не могут, хотя страстно желают. Ну, нет у них в корабле такой функции – сесть без специально подготовленной площадки. Не предусмотрено. Остаётся только годами реять в небесах и засеивать Землю табличками, на которых прикольными пиктограммами указано, каким образом аборигены должны построить космодром. Долго реют, пока древний ближневосточный гений не просекает фишку и не сооружает – ба-бам! – Бааальбекскую террасу. Приземлившись наконец, измученные, но очень благодарные инопланетяне обучают туземцев земледелию, скотоводству, горшкоделанию, промискуитету – всему, в общем. Отсюда есть пошла наша цивилизация.

Была такая модная тема – палеоконтакты. Казанцев её обожал, за бугром фон Дэнникен здорово приподнялся, ну вот и Юрий Котляр поучаствовал – в меру скромных возможностей.

Часть первая: невероятно развитое будущее, где время определяют «по расположению созвездия Водолея относительно лунной дорожки, рассекаюшей Байкал надвое». Перемещаются на существах «из титанита, синтетических перьев, проводов, протоплазмы, интеграторов, нервовакуумных насосов, витагенераторов, клетчатки, гравитационных конденсаторов, протоплазмы». Аж мороз по коже, насколько продвинулась наука. Дальше – преображённая Москва в духе мечтателей восемнадцатого века: «Предо мною, как разноцветные рыбины, реяли в воздухе навеки освобождённые от гравитационных оков дворцы, бассейны, стадионы, висячие сады». Реют, сцуко. Бассейны. Навеки освобождённые. Ух! Но и о бессмертном учении не забываем: «Стальная метла диалектики навсегда изгнала призраки сверхъестественного из храма истины».

Часть вторая: хруст горохового киселя. Скопище бородачей в лаптях и кацавейках (это наши предки), изъясняющихся на посконно-домотканом волапюке («Да поведай, Никишка, што за механизму измыслил? – вопросил Кузьма. «Поздна! Опосля все растолкую»). Из навоза и палок, тем не менее, сметливые крестьяне сооружают такой же агрегат, как их высокотехнологичные потомки – из нервовакуумных насосов. Красные лучи из прошлого и будущего скрещиваются – и...

И всё. В смысле – конец рассказа, финита. По усам, так сказать, текло. А о чём, собственно, был этот длинный утомительный набор слов? Если такой изощрённый юмор, то предупреждать надо. Если всерьёз, то предупреждать нужно тем более.

Никто, конечно, погаными тряпками погнать Медведева не мог, поскольку он сам себя публиковал в подведомственных изданиях. Но всё-таки удивительная авторская самоуверенность – не стесняться подобных текстов. Даже этакое здоровое остапбендеровское нахальство, я бы сказал.

Дас ист хумор. Юмор, в смысле. Ну как. Вот рассказывает солидный уважаемый человек в компании: ездил я в деревню, смотрю – баба стоит, я ей как дал пинком под задницу. И слушатели вокруг солидного человека смеются, смеются, слёзы вытирают. Да я остроумен! – озаряет его, и он пишет рассказ. Разумеется, не про бабу и задницу – мелкотемье. А про целую машину времени. Но хумор точно такой же – простой, быстрый, энергичный.

Я не преданный поклонник Ефремова, отнюдь. Но почему-то стало обидно за хорошего интересного человека и писателя. Это ж надо так вознести ему хвалу – без малейшего проблеска чувства, монотонными ритуальными оборотами, языком советских газетных передовиц. Словно торжественные восклицания жреца, который и сам в своего бога не верит, и смысла затверженных заклинаний не понимает, но работать-то нужно: не будет заклинаний – не станет и кормушки. Даже пересказ (зачем-то) «На краю Ойкумены» в изложении Медведева выглядит отчётом на районном партсобрании – нечто тоскливое, унылое, с призывом к классовой борьбе в Древнем Египте.

Ни единого человеческого слова не нашёл глава «Школы Ефремова» для своего декларируемого отца-основателя. Но тут именно, что декларируемого, да и сам-то «глава» со своей школой – самопровозглашённый. Ничто не ново под луной, в том числе и паразитирование на имени/памяти известного человека. Но хоть постараться и написать панегирик покачественнее можно было? Или по-другому Медведев попросту не умел?

Перефразируя афоризм: при таких «последователях» и врагов не нужно.

Гляди-ка – дыра в земле. Всеми членами я затрясся от страха и полез внутрь, протискиваясь через кощунственные омерзительные барельефы. К счастью, их не было видно в кромешной тьме, но даже локтями ощущалось, насколько они кощунственны. И ужасно нервировали крысы, ядовитые змеи и гигантские берцовые кости лемурийцев, торчащие отовсюду. Но какая-то потусторонняя сила неумолимо пихала меня сзади, словно мерзкая клешня невообразимого космического бога. Почти теряя сознание от невыносимого смрада, я нащупал полусгнивший свиток папируса и пришёл в себя только снаружи, у могильного камня, овеваемый свежим кладбищенским ветерком. Изящным почерком, свидетельствующем о прекрасном воспитании, на папирусе было начертано на неведомом мне древнегиперборейском языке, который я сразу понял:

«Эта зловонная слизистая тошнотворная тварь явилась к нам с Сириуса, о чём я догадался по конусовидной форме её бесформенного тела. Внушающими беспредельное отвращение щупальцами она схватила моего лучшего друга и начала делать с ним то, чего не описать человеческими словами. Я тоже хотел сделать с ней что-нибудь, чего не описать человеческими словами, но она бросилась на меня и успела первой. Прямо сейчас она это делает, сволочь этакая, богохульное исчадие непостижимых запредельных глубин. Дабы сохранить ваш рассудок, я не скажу, что именно. Но, слава древним богам, у меня при себе оказались чернильница с пером, чтобы предостеречь потомков. Даже через сто миллионов лет не лазьте в полуобвалившиеся дыры в земле, затянутые паутиной. Вообще никуда не лазьте, сидите смирно. Хр-р! Йа! Великий Козёл и Легионы Младых! Милосердное беспамятство охватывает меня, на чём сие скорбное повествование и завершаю».

Потрясённый до основ души, я поднял глаза к мертвенно сияющей Луне, но тут раздался зловещий хохот, и исполинский нетопырь, мелькнув, вырвал папирус из моих слабеющих пальцев. Ещё и обгадил, отродье бездны. Теперь ничем я не могу подтвердить происшедшее, разве что кляксой на воротнике. Но оно и к лучшему, ведь человечество может не выдержать открывшихся мне чудовищных истин.

/Не к конкретному рассказу. Обобщение нескольких/.

Так и не понял, в какой момент начинать бояться. Уж так и сяк мэтр втолковывает: «тошнотворные», «омерзительные», «неописуемо чудовищные», но проникнуться не получилось. Ну, пришельцы, ну, копают чего-то там в горах, причём веками уже. Ну, молятся Чёрному Козлу (хотя странная религия для разумных крабогрибов). Ведут себя вполне корректно, захватывать Землю вроде не планируют, с излишне любопытными предпочитают договариваться. Не красавцы, да, но что уж тут поделаешь.

А весь ужас сводится к экзальтированному восприятию рассказчика. Увидит фотографию невнятных закорючек – становится дурно. Следы на дороге обнаружит – мутится сознание. Не учёный лет под шестьдесят, а тургеневская барышня какая-то, нежный цветок прерий. Лицо шофёра не понравилось – сразу глаза закатывает: «Мне вряд ли удастся сохранить рассудок». Так себе нагнетание, по правде сказать. Не верю.

Про удручающую логику действий учёных мужей здесь всё написали до меня. Тупой и ещё тупее.

Занятно, но если вычистить все эти обмороки пожилых мужчин при любом резком звуке, то смысл выходит немножко другой. Столетиями пришельцы тихонько живут на Земле, ковыряются в шахтах, никому не мешают. Докопавшихся до истины людей принимают в свой круг, возят в исследовательские круизы по времени и пространству. Этакое мирное незаметное сосуществование, а мы-то и не знаем.

Но писалось, конечно, ради «неописуемого ужаса, который невозможно передать словами». Не испытал. Не ладятся у меня отношения с лавкрафтовскими страшилками.

«Луч пронзил его широченную, упрятанную в скафандр грудь, и Рош пытался его вырвать, словно древнее копье».

Вырвать луч – это сильно, такого мне ещё не встречалось (ещё бы и метнуть потом обратно во врага, эх!). Впрочем, далее не менее эпично: «Лети в свой отсек, выкинь торпеды, а то они начнут рвать наши внутренности!». Последний член экипажа исполняет прощальный приказ капитана, да так удачно выкидывает, что поражает один космолёт врага, другой... пять штук в итоге. Не запускает, нет – выкидывает. Наглядная реализация афоризма «Если хочешь сделать что-то хорошо, то сделай это своими руками».

У текста есть ещё первая часть, так сказать, философская, начинающаяся чуть ли не с газообразного состояния Земли. Состоит из монотонных синонимических рядов: «планета стонала, шептала, кричала«, «разум научился многое понимать, думать, хитрить, спасая свою жизнь от мощных звериных лап, когтей, зубов, клювов, зловонных пастей» и т.д. К длинному перечню глаголов и существительных вся философия, собственно, и сводится. Порадовала только фраза «Огромные корабли лениво вращались, демонстрируя друг другу воинственные бока».

Претензия на всеохватную серьёзность, антивоенную трагедию, при этом в сочетании с абсурдной героикой. В начале тридцатых рассказ имел бы успех... наверное. Но для 1991 года выглядит по меньшей мере странно.

Барокамера. Через неё астролётчики выходят из корабля в открытый космос. С собой они прихватывают портативный телескоп, посредством которого разглядывают звёзды. Не сразу поэтому замечают, что корабль облеплен какой-то дрянью. По зелёному цвету «нетрудно было догадаться, что загадочное вещество обладает огромной плотностью». «Наверное, микрометеориты налипли», – предполагают астролётчики.

Естественно, они тащат эту дрянь внутрь, и естественно, она размножается и начинает корабль громить, растворять, переваривать. Сражается с напастью один-единственный робот-драконоборец, вооружённый лазерным пистолетом, а команда тем временем поглощена философским вопросом – разумна данная субстанция или нет.

– Боюсь, каждый из вас далёк от истины, – с нечеловеческим спокойствием говорит капитан и по очереди кладёт всем руку на плечо. – Давайте посмотрим, что будет дальше. Весь вопрос в том – дружествен ли нам этот разум?

Ну и так далее в том же духе. Натужная космическая клюква, вся из логических нелепиц и бессмысленного пафоса. Позднее творение Михановского, который и в лучшие-то годы, мягко выражаясь, не блистал.

P.S. И никуда без излюбленных детищ автора – шарообразных белковых роботов с щупальцами. Правда, теперь у шаров появились плечи, которыми они вышибают заклинившие двери барокамер. Иначе астролётчики не смогут выбраться наружу и полюбоваться созвездиями и туманностями.

Инопланетный робот с чемоданом-аккумулятором и вывернутой на 180 градусов головой. Где-то мне уже встречался этот бродячий сюжет. И ситуация: «Только не отпирай эту дверь/подвал!», герои в ответ: «Да что ты, что ты!», после чего незамедлительно в этот самый подвал лезут гуртом – тоже что-то знакомое. Ну, может быть, это такие дружественные оммажи отечественной и мировой литературе.

Правда, местные Олафы Андварафорсы диковаты, угрюмы, носят глухие чёрные халаты и косматые папахи. На контакт не идут, плюются: уйди, шайтан. Но это потому что они встретили в горах плохого человека и скопировали его физический и нравственный облик.

А вот если бы встретили чуткого, с добрым сердцем, такого, как начальник альпинистов... Опытнейшим глазом тот сразу определил, что почерневший сгнивший мост через ущелье всё ещё в прекрасном состоянии, и поэтому послал всю группу вперёд, оставшись наблюдать, как мост проваливается. Ай, хороший очень человек, умный, – сокрушается главный герой, – вот кого копировать надо было...

Не вышло, в общем, контакта.

Имеются также клокочущая в ущелье река, одинокая сакля в горах, седобородый аксакал на ослике. Национальный колорит выдержан.

– Как же надоело бродить по Вселенной. Но ничего не поделаешь: Великий Стратег велел нам покорить пять планет, а мы только четыре нашли. Где же пятую взять? О! Да вот она! Давай левее рули, левее...

– А как покорять-то будем? У нас один кораблик, да и тот невелик.

– Плёвое дело. Они сами изобрели такой газ фреон. Мы его много-много распылим, наделаем озоновых дыр, и они тут же отдадут нам все свои металлы, нефть и живых рабов.

– А поместится всё это у нас? Куда складывать будем?

– Не отвлекайся. Смотри: они уже волдырями пошли, дохнут, как мухи. Сейчас покорятся... Ай! Что-то у нас корабль на куски разваливается.

– Это в нас попала ракета, стартовавшая с холодного спутника планеты и несущая на нее последние данные о наблюдении Вселенной. Там, в электронной памяти компьютеров, были признаки обнаруженной жизни в системе Чёрной Звезды. Траектории двух цивилизаций пересеклись.

– Чего-чего? Несчастный, он бредит перед лицом неминуемой лютой смерти. Впрочем, уже неважно. Да здравствует Великий Стра...

P.S. Посвящается безвинно ошельмованному фреону.

Три актуальнейших темы конца 80-х: 1) экология; 2) бюрократизм; 3) надо держаться корней. Как бы всё это упихать в один флакон?

А чего мудрить-то? Просто берём «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина и кратенько переписываем своими словами (помнится, в школе это называлось «изложением»). Только вот про церковь, про церковь нужно послезливее – как же можно в 1991 году старенькую церковь не пожалеть? Ну вот, уже хороший рассказ получился.

Но ещё бы надо усилить. А пусть на пути безжалостных бульдозеров из-под земли встанут истлевшие герои войны в будёновках и сам Александр Васильевич Суворов в кивере. Все знают, что он с кивером практически никогда не расставался и боролся за экологию. Не дадим, мол, поля заболотить, без электричества деды наши жили и мы как-нибудь проживём.

Здорово вышло, но немножко какой-то зомби-хоррор. Не наш метод, ненаучно как-то. Нет-нет, пускай будёновки и Суворов остаются, но сверху мы ещё одним козырём прихлопнем – марсианами. Бездушные бюрократы топят деревни под водохранилища, а благородные марсиане эти самые деревни с церквями спасают, вывозят к себе на марсианскую родину. Абсолютно твёрдая НФ получается, да ещё и бесстрашная шутка сатиры (в 91-м году уже разрешили быть бесстрашным).

Ну а дальше улучшать уже просто некуда.

Капитан экспедиции мудр: «У Вселенной есть разные планеты». И проницателен: на этой имеются города и вспаханные поля, значит, наверняка водится разумная жизнь. Идём на контакт.

Первые действия экипажа после приземления – отбой, все дружно засыпают, «чуть вхрапывая и шевеля губами». Всё правильно: перед контактом нужно передохнуть и набраться сил. Автор при этом не чужд поэтическим метафорам: «Перекошенные от перегрузок лица чуть разгладились, но остались похожими на взгорбившийся блин». А дисциплина в экипаже на высочайшем уровне: «Если даже кто просыпался раньше /капитана/, то тихо лежал, не смея подняться».

Здесь преамбула заканчивается, и начинается коротенькая кривенькая амбула: оказывается, на планете до сих пор пользуются дверными замками, а значит, они отсталые и не совсем ещё разумные. А ведь земляне давным-давно забыли, что такое замки. Бежать, скорее бежать отсюда!

А и правда: для чего замки, когда есть дисциплина? Вышколенный астролётчик скорее обмочится, но не шевельнёт пальцем, пока не проснулся капитан. И любой приказ начальства воспринимает как откровение: «Космонавты с благодарностью смотрели на своего опытного командира, уверенные, что отчёт о полете будет, как всегда, идеален». Разве можно среди таких хороших людей запираться? А если местные пользуются замками – значит, с дисциплиной дело швах, прочь отсюда, пока зараза не прилипла.

Светлое, но немного солдафонское будущее от бывшего космонавта, а затем успешного функционера Глазкова. Может, конечно, пошутить хотел. Но вряд ли.

P.S. В другом рассказе Глазкова ликующие аборигены обстреливают земной корабль в верхних слоях атмосферы исполинскими букетами цветов, а капитан во время посадки в волнении нарезает колбасу кухонным ножом (видимо, советская метафора предчувствия праздника). Очаровательная картинка, которую не знаю куда воткнуть. Пристрою сюда.

Молодому негру в космосе снится сон, как его предки охотились на крупных и мелких животных. Потом сюжет усложняется: на Землю прилетают атланты верхом на Луне – это их межгалактический корабль. Финиш Луны-корабля вызывает землетрясения, вулканический ад, всемирный потоп. Но! Атланты очень добрые и гуманные. Поэтому они уводят немножко негров на вершины гор и там сооружают плотины, чтобы спасти несчастных и научить их цивилизации.

На Земле атлантам трудно дышать – мало кислорода. Главная база поэтому у них будет на Марсе. Логично же? Правда, Марс как мелькнул в рассказе, так навсегда и исчез. Наверное, кислород там был, но быстро кончился, потому что атланты его весь выдышали.

Историю человечества автор видит весьма своеобразно. Прелестная сцена, когда раздражённый бессмертный атлант пеняет древнеегипетскому жрецу за: 1) жестокости Чингис-хана; 2) завоевания конкистадорами инков; 3) махабхаратские ядерные бомбы. Дальше, естественно, Тибет с Шамбалой, куда ж без них. А потом молодой негр просыпается и норовит пасть перед атлантом (тем же? другим?) на колени, а тот вяло отпихивается: мол, не надо, не надо, мы же друзья...

Отборная, калиброванная ахинея. Владимир Щербаков был, наверное, в полном восторге.

Перестрелка с гангстерами, препятствующими взлету взлёту первого космического корабля (собранного энтузиастами в сарае) занимает 5 процентов текста. Гибель, а затем спасение Земли и Луны – 2%. Описание лодыжек, бёдер и прочих округлостей прекрасной репортёрши – ещё 5%. (Приходится ей, кстати, нелегко. Распухший марсианский супермозг, ганимедские динозавры и змеелюди, медузы из туманности Андромеды – все по очереди срывают с красотки одежду и собираются принести её в жертву на алтаре. «Как ты, Лорна? Не устала?» – заботливо спрашивает герой ближе к финалу).

Всё остальное – экшн, бессмысленный и беспощадный, где пистолет и пушечный американский апперкот наводят порядок по всей густонаселённой Солнечной системе. Дикий калейдоскоп из перепархивания по космосу туда-сюда, из беготни и драк, из подземелий с чудовищами и широчайшего ассортимента инопланетян. На Марсе дело быстренько даже до революции доходит, а заодно решаются невнятные межгалактические разборки между медузами и красными кристаллами. Нагромождение несуразностей и клише тянет на пародию, но нет, всё с абсолютной серьёзностью.

Хватает у Каттнера никудышных ранних вещей, написанных, видимо, для заработка. Но эта – прямо находка для советского критика из пятидесятых, жаждущего обличить порочный капиталистический жанр – фантастику.

Жыстокая трансплонтация

Архиологи нашли таблички, но не могли их прачитать, патому что пищера была высоко. Професор кричал на меня, сирдился. Я стал делать им канатную дарогу, но меня ударило в грудь, я чуть не умер, патому что в лагере не было ликарств. Но мой мозг перисадили в голову аленя и перивезли меня в космический порт. А там у всех были тижёлые травмы, патому что они вдохнули маленькие арганизмы, каторые привезли из Нептуна. Я сразу понял это, патому что у меня был нюх аленя, но не мог сказать, патому что алени не говорят. Одна девушка хатела меня укалоть шприцом, я испугался и убижал. А потом один мальчик памог мне, и я всем сказал про мелкие арганизмы и всех спас. Это был подвиг. А потом они перисадили мой мозг из аленя в меня абратно, но шрам на шее все ещё чешиться. Канец.

Этнографический рассказ об узбекском национальном виде спорта – козлодрании. Тщательно описаны шапки и халаты джигитов, присутствуют уважаемые люди с впечатляющим набором титулов, с любовью перечислены подарки для победителей – бараны, ковры, телевизоры. Особо подчеркивается то обстоятельство, что у каждого всадника есть конь. И джигиты особенные, советско-эпические: «Кто ещё мог, с утра до вечера проработав на комбайне, проскакать за ночь туда и обратно около двухсот верст, чтобы проводить друга, а потом как ни в чем не бывало снова работать на поле да еще перевыполнять норму?».

Для чего в рассказе присутствуют инопланетяне – неясно. Прилетели, мимоходом вылечили парализованную старушку, скромно постояли за спинами зрителей. На четырёхметровых пришельцев с головами-улитками никто не обратил внимания, настолько все были поглощены национальным спортом, а затем пением древних сказаний. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Полетели себе восвояси. А являлись-то зачем, чего нужно было? Говорят друг другу, что козлодрание им очень понравилось – «даже лучше, чем волны уэррополя». Наверное, за этим.

Редкий зверь – узбекская фантастика. Моё первое с ней знакомство.

Настолько по-сказочному незатейливо, что даже очаровательно в своей примитивности. Отважных советских учёных чуть не засосала коварная трясина (в буквальном смысле слова), но они выбрались, почистились и открыли чудесный микроб, стимулятор роста. Теперь кукуруза неудержимо прёт в десятиметровую высоту, а кочаны капусты аж с конскую голову. Реализация извечной крестьянской мечты о репке размером с избу.

Можно считать научно обоснованным приквелом к Незнайке с его Цветочным и прочими городами.

Я, разумеется, дилетант и никогда шпаги в руках не держал. Поэтому моя критика данного эссе носит, так сказать, общеобразовательный характер. Собственно, не критика даже, а перечень утверждений, которые меня смутили.

Прародителями шпаг являлись вертелы, которыми гладиаторы тыкали друг друга на потеху публике.

Пока Рим не позаимствовал у варваров штаны, верхом практически не ездили. А то все ходили бы враскорячку с натертыми ляжками.

Распространение штанов породило рыцарей и вообще феодализм.

Эффективность прославленных английских лучников крайне преувеличена. Да их, может, и вовсе не было, лучников этих.

Рыцарей обнулили гуситские вагенбурги, гуляй-города, клевцы и боевые цепы. Допустим, но шпаги, когда про шпаги-то будет?

Ага, вот оно. Слишком много народу гибло на рыцарских турнирах, поэтому короли велели феодалам вооружиться лёгкими тыкалками навроде гладиаторских вертелов. Но феодалы всё равно очень хотели кровопролития, поэтому заточили ломы и начали ими рубить. Так на свет появилась шпага.

Королевские мушкетеры (Атос, Портос и др.) ходили в штыковую атаку, вставляя багинеты в дула своих полупудовых карамультуков.

Жестокий Пётр I перевооружил армию с хороших сабель на плохие шпаги. Прилагается анализ рубящих ударов, которые делятся на: а) рубящие; б) все остальные.

К чести русского офицерства, они не пользовались самовзводными наганами. Только солдатские, только хардкор.

Потом шпага превратилась в атрибут чиновничьего мундира, золочёную бутафорию. Коллежские и статские советники могли бы двуручные мечи носить, но нет, всё у нас как-то мелко, на отвались.

Дуэли. И тут шпагам не повезло – предпочтение отдали пистолетам. Причём в Америке уже уверенно простреливали друг другу головы за пятьдесят шагов, а у нас всё ещё отмеривали порох мерками и запихивали в стволы круглые пули. Всегда мы были неразвитые.

Вот и всё, что вы должны были узнать о шпагах. Прошу прощения за некоторую хаотичность обозрения – но тут всё строго по тексту. Слишком велики энциклопедические знания автора, слишком широко реет разум, чтобы взять и утолкать необъятное в тесные рамки. Мысли прут, как квашня, и нету им удержа.

Но всё же хотелось бы про шпаги, как было обещано.

Чувствуется, что автор любит Армению, где его отлично принимали, показывали исторические места и кормили вкусной армянской едой. А ещё, видимо, он прочитал хорошую научно-популярную книгу Еремея Парнова «На перекрёстке бесконечностей». В результате алхимического брака впечатлений появился на свет этот рассказ.

Но о чём он – остаётся загадкой. Виртуально воссозданный гений рассказывает про судьбу армянского народа и страстно излагает избранные места из научпопа Парнова. Посмотрели фрески монастыря – поговорили про пятимерный континуум. Виртуально выпили, закусили – лекция про гравитационную массу света, про высшую энергетическую целесообразность Вселенной. Протагонист потрясён гениальностью гения, правда, немного отвлекают достопримечательности, застолья и скромная девушка со старинным армянским именем Тамара. Потом садятся батарейки, и надо снимать психошлем. Снимает. Всё.

Ни черта не понял.

По-детски беззастенчивое подражание «Йону Тихому». То есть, полностью спёрта манера изложения, вот только в остальном – дым едва попукивает, а трубы нет и вовсе. Последовательно изобличены и подвергнуты бичеванию следующие пороки: недостойная пионера легкомысленность; тунеядство; абстракционизм (важнейшая тема 1963 года); бюрократизм; волокитство. Да, а ещё в Америке на всех углах грабят и охотятся на коммунистов, полуголые танцуют богомерзкий твист, «доставая макушкой до поясницы» (тут, правда, сложно – может, и не твист; я не понял, что это за адский танец такой), и, разумеется, в свободное время линчуют негров.

В общем, советская крокодильская сатира образца 60-х годов. Примитивная, дежурная, по типовым утверждённым лекалам. При этом ужасное подозрение, что автор не просто отрабатывает тему, а на самом деле наслаждается собственным остроумием. Это и вовсе пугает.

Что можно сказать по поводу лубка? Все, наверное, видели эти гравюры: бородатое угробище охаживает дубьём кого-то ещё более страхолюдного, рядом сидит и пялится жутковатый кот с хвостом-спиралью, а чтобы не было разночтений, кривыми буквами внизу прописана мораль. Адресовались лубки малограмотным и, в силу этого, свято верящим в печатное слово людям.

Вот этот рассказ и есть – лубок. То есть, простите, он о романтике труда в отдалённых лесистых местностях. Романтика описана автором, не то чтобы самолично забивавшем сваи в дно реки, но вряд ли вообще когда-либо покидавшем окрестности крупного города. Черпать красивости приходилось в классической литературе и из «Комсомольской правды». «И застучали на берегу топоры — вразнобой, вперестук, наперегонки. А им подпевали, захлебываясь, пилы, поддакивали скороговоркой бульдозеры, подвизгивала лебедка». И разговаривают герои-комсомольцы напевным, очень народным языком: «Вы ещё не наелись, родименькие?», «Топором тесать – это вам не язык чесать», «Я твоя навсегда, на веки вечные, бессрочно, пожизненно, до той самой доски».

Соцзаказ, да. Нужно было увлечь молодёжь на БАМ. Сам я мелкий был в семидесятые, для призыва негоден, но по природе, видимо, циник, потому что тогда уже подташнивало: что ни открой, что ни включи – БАМ, БАМ, БАМ. Повседневно лупило в мозг, как колокол. Спасения не было, в печёнках уже сидело. А от таких примитивных поделок – особенно.

Далее «топоры звучат ещё заполошнее, а пилы визжат ещё истеричнее». И потрясённые трудовым подвигом всемогущие потомки даруют комсомольцам лишние сутки, чтобы они могли перевыполнить социалистические обязательства.

Даже не смешно. Просто лубок.

Сложно комментировать сюрреализм/психоделику, поскольку непонятно, что в них, собственно, можно комментировать. Здесь в рассказе присутствуют солидные научные слова «скафандр», «вулкан», «цивилизация осьминогов», что формально причисляет его к разряду НФ. Но затем протагонист честно признаётся: «Я /стал/ маленьким и круглым, будто голова красного голландского сыра. Став голландским сыром, я покатился куда-то вниз и катился долго и приятно». Чуть дальше: «Вот летит птица, плывет крокодил, кошка. Прошел согнутый годами старик. Но основная их форма шарообразна». А в финале герой превращается в чёрный дым и высасывается в форточку, потрясенный откровением: «Интереснейшая цифра – двадцать три!». А так фантастика, да. Скафандры же в наличии.

В сборнике есть горячечные видения и позаковыристее («В складке времени», «Счастье Рыжего Эрика»). Понять в них что-либо невозможно, но желающим, может быть, откроется откроется смысл существования Вселенной. Тут исключительно дело вкуса.

Вообще, сильнейшее ощущение, что автору страстно хотелось поделиться с читателем неким личным опытом, однако в силу косности советского книгоиздания он вынужден был маскировать волшебные путешествия под банальную НФ. Этакая «Люси в небесах с алмазами» на наш лад.

Весь сюжет, весь конфликт между первооткрывательским героизмом и скучной, терпеливой работой профессионалов – всё тщательно скопировано из АБС. Но не из «Страны багровых туч» (пусть Венера не вводит в заблуждение), а из рассказа «Десантники». Практически один в один. Вот только выводы про «штурм унд дранг» немножечко другие. «Это паршивое качество, – говорит Горбовский Атосу. – Это кровь и кости. И вы даже не понимаете этого». А у Шалимова героя ласково журят, на пять лет отстраняют от полётов, но присваивают звание академика сразу в десятке академий. А местному эквиваленту Горбовского ставят на вид за «чрезмерное проявление осторожности». Почувствуйте разницу.

Уровень фанфика, хотя в то время такого слова и не слыхивали. Похоже, что Шалимову захотелось «срезать» Стругацких, как сделал это Ефремов «Сердцем Змеи» с бедным Мюрреем Лейнстером (слава богу, Лейнстер так и остался в счастливом неведении). Если честно, то результат так себе в обоих случаях.

При этом написано хорошо. Если бы не назойливо торчащие уши первоисточника, то сказал бы, что очень хорошо. Убрать бы только к чёртовой матери кумачово-фанфарный финал с отечески-добродушно-строгим Генералом, с сентенциями про противопоставлению себя коллективу и фразами типа: «На моем месте так поступил бы каждый». Впрочем, есть сильное ощущение, что концовку прилепили на кое-как, лишь бы главлит проглотил вкусное и сыто прижмурил глаза.

P.S. И не седеют люди в одночасье – ни от ужаса, ни от прочих стрессов. Потом, задним числом – да, подросшие волосы могут быть обесцвеченными. Но не так, чтобы вылетел на задание, а вернулся седым как лунь. Расхожий драматический штамп, издревле кочующий по литературе.

Небольшой флешбэк про диктатора, который по злобе своей хотел взорвать Землю. Затем долгое описание прекрасного будущего с термоядерными поездами и очень развитыми культурой и спортом. Но главное – Кнопка, оставшаяся после диктатора. Тяжкое наследие прошлого. Если её нажать, то Земля разлетится к чёртовой матери. Простой, как мы с вами, безымянный герой долго борется с искушением, с внутренними бесами и в конце концов решает: нет, не буду нажимать. А ведь так хотелось... Но нравственная победа одержана, наставник высказывается в смысле: вот ты и выдержал главный экзамен, теперь ты достойный член нашего счастливого гуманного общества.

Странные, очень странные у них там испытания на зрелость. Невольно закрадываются подозрения, что в описанном прекрасном будущем хватает людей, способных из спортивного интереса и себя угробить, и всё человечество за компанию. Требуется психологический отсев. Или в чём мысль-то?

Я вот не буду пинать мину или авиационную бомбу, случайно вывороченную из земли. Соблазн, безусловно, велик, но всё равно тихо-тихо обойду по предельно широкому радиусу. Наверное, я – гармоничный человек будущего, просто раньше не догадывался.

Буду ругаться по поводу правдоподобия. И речь даже не о животворной силе радиации и не о растительности/каналах как способа связи с другими мирами. Я про нелепости, которые являются сюжетообразующими.

Нелепая сама по себе идея Жертвы. Не силён в движениях небесных светил, но какой процент разрушенной планеты не отправится свободно бороздить Солнечную систему, а благодатно вспашет поверхность Марса? Одна стотриллионная доля? И конечно, эта доля малая вся будет состоять из столь желанных радиоактивных материалов? Это даже не из пушки по воробьям, это – ядерной ракетой по бактерии. А не проще ли капнуть «аннигилином» на какую-нибудь скалу у себя в пустыне и получить относительно скромный бабах, зато со стопроцентным КПД? Мысль вроде бы очевидная. Но тогда не будет, собственно, сюжета.

Цивилизация древняя, и уже две тысячи лет назад её энерговооружённости хватало, чтобы в клочья разнести соседнюю планету (Фаэтон, надо полагать). Тем не менее Мауну/Землю они до сих пор изучают чуть ли ни в единственный телескоп, гадая, есть на ней жизнь или нет. Космические корабли имеются, взорвать планету могут, но слетать к ней и посмотреть глазами – за тысячи лет так и не собрались. Но так надо, чтобы герои имели возможность терзаться неопределённостью и испытывать нравственные муки.

Последняя рождённая молодая женщина должна цениться на вес... я даже не знаю чего. Да её хранить должны в алмазном саркофаге в десяти километрах под поверхностью. Не то что лезть под дюзы корабля – ей в туалет не дали бы сходить без тройного перекрёстного контроля. Однако настоящая драма требует жертвенной смерти, а какая жертва может быть вкуснее, нежели юная влюблённая красавица?

И про театральность. Достоинства Шалимова – простой ясный язык, бодрое действие, живые герои. Но не здесь. Здесь персонажи то и дело как бы заворачиваются в тогу, выходят на край сцены и начинают громогласно вещать, изрекать, сообщать поверх голов зрителей важные подробности, на инсценировку которых не хватило бюджета. Производит тягостное впечатление.

А идея про бессмертие, которое обессмысливает жизнь, хороша. Увы, но реализация идеи сильно обесценивает её саму.

Давайте по порядку. Транспортными потоками мегаполиса управляет некий Мозг. Но он уже старенький, у него наросли «остаточные потенциалы на латеральных бетаклеммах», поэтому он слишком пуглив и перестраховывается. Матёрый опытный диспетчер учит стажёра, что аварийные сигналы следует игнорировать, а полагаться нужно на внутренний голос — в этом заключается профессионализм. Тут же в наличии имеется современный Мозг, исправный и продвинутый. Но он выключен. Стоит на запасном, так сказать, пути — глядишь, пригодится. Так что грузопотоки и жизни горожан зависят исключительно от чуйки диспетчеров, от их способности угадать, обоснованно паникует устаревший Мозг или это у него так, старческая блажь.

В очередной раз автор поставил меня в тупик. Я не понял ничего. Одно могу сказать: не завидую мегаполису, где трафиком рулят эксцентричные сумасшедшие. Трудовые будни которых в рассказе, собственно, и описаны.

В этой повести прекрасно всё, начиная с удивительных имён персонажей, похожих на неприличные прозвища: Перстач, Клитоцибер, Драголюб.

Экспедиция: корабль приземляется на планету. «Что-то засиделся я, – говорит стажёр. – Схожу-ка гляну, что там за бортом, у меня такие принципы». Уходит, смеётся по радио дурным смехом, после чего исчезает бесследно. По его следам отправляется биоробот. Сообщив важную информацию: «Наш корабль издали похож на серебристый бублик», тоже смеётся и тоже пропадает. Наступает очередь пилота на чём-то летучем, но с гусеницами, – результат такой же. Капитан медленно начинает подозревать неладное.

Но! Тут мимоходом вспоминается, что планета вообще-то населена, экспедиция третья по счёту, и в наличии есть отчёты двух предыдущих. Появляются головастые кожистые аборигены с немецким акцентом, древняя книга с секретными знаниями, звездоплаватели восклицают: «Нужно знать многие тайны земли и неба, чтобы не потерять рассудок!», а ещё один биоробот в безграничной мудрости изрекает: «Путь познания никогда не бывает прямым». Тайна и впрямь труднопостижима:

Теперь тайна раскрыта, а маловерам и затаившимся оппортунистам даётся решительный отпор: «Давно прошли времена, когда считали, что воздействие гравитационного поля просто раздавит, изувечит живые организмы». Теперь всё будет по-другому, с этого дня устаревшие законы природы раз и навсегда решительно отменяются.

Ну и прелестная сцена, когда капитан объясняет экипажу космолёта, что такое «чёрные дыры». Космолётчики слушают раскрыв рот – они впервые в жизни услыхали об этаком чуде-юде. Приходится растолковывать на пальцах в духе: «скрипочка – это такой ящичек, на нём натянуты кишочки, по ним водят волосиком, и они пищат» ©. Смышленые космолётчики кивают, усваивая.

Даже не могу сказать – это сознательное глумление над жанром или, наоборот, плод неизгладимого впечатления, которое произвёл на автора случайно прочитанный палп-рассказ из 30-х годов. В сознании остался легкий, но сильный (или наоборот) привкус безумия. Теперь мне хочется, как главному герою, «время от времени оборачиваться и громко выкрикивать: «Ли-Би-Па! Ли-Би-Па!»*.

* Само по себе восклицание это лишено какого-либо смысла, но на планете В-10 оно может спасти от нападения чнеров**. (авт.).

** Крупные хищные грибы на планете В-10 (авт.).

Рассказ вроде бы заявлен как НФ, но его содержание быстро и уверенно съезжает в какую-то психоделику. Вот герой наугад сходит на первой попавшейся темпоральной станции и совершенно, абсолютно случайно натыкается на родного брата, живущего в другом времени. Брат обитает в коттедже, похожем на «приземистый гриб на толстой ножке. Оранжевая шляпка крыши раскрашена серебристыми звездами». Такой же простенький коттедж был у их отца. Улыбки, слёзы, воспоминания, как кто-то из братьев лежал в снегу под Тулой, вокруг стреляли, а другой брат то ли пробегал мимо, то ли не пробегал.

Хлоп, смена кадра: 1920-е годы. Непонятные люди энергично отстреливаются из поезда от преследующей конницы, видимо, от банды Бурнаша. Тут же рядом какие-то парубки с револьвером ловят «контру». Старик-мельник пару страниц плачет по своей мельнице, затем дарит её колхозу и становится счастлив.

Хлоп, смена кадра. Герой героически погружается в некий «Хьюстон-2020». Стенограммы длинных разговоров местных жителей: все как один они мучаются от преследований ФБР, клянут судьбу и планируют самоубийство. Имеет место подвиг разведчика, но в чём он состоит, понять не представляется возможным.

Хлоп. Герой и его племянник свободно парят над буйными травами. В погребах поют подснежники: «Дзинь-дзинь! Дзинь-дон!». Герой открывает племяннику тайны мироздания:

– Бесконечность в большом и малом. Бесконечность структур атома вселенной. Мы заняты поисками живых сушеств на других планетах нашей Галактики, однако сами вместе с нашей Галактикой являемся частью кого-то ВЕЛИКОГО, который живет и мыслит...

Ну и так далее. Лоскутный набор бессвязных видений, льющихся свободно и широко, как река Волга. Возможно, смысл во всём этом имеется, но чтобы его постичь, нужно расширять сознание. А я уже слишком стар для этого... гм... расширения. «Так что не истощай напрасно мои АТФ-генераторы», как сказал один персонаж в другом произведении Тесленко.