Один из самых глубоких и — как бы это сказать — на мой взгляд, невероятно печальных романов выдающегося писателя и мыслителя. Он был завершён в 1967 году, опубликован на родине в 1968-м, полный русский перевод появился только в 90-е годы.

В центре сюжета — глубоко засекреченный Пентагоном проект, который так и называется «Глас Господа» (в английском варианте, который приводит сам автор, — «Master's Voice»), связанный с исследованием сигналов из космоса, предположительно искусственного происхождения. Знатоки фантастики могут припомнить в чем-то похожие произведения — «Андромеду» Фреда Хойла, «Контакт» Карла Сагана, вероятно, ещё что-то. Роман Лема отличает от них полное отсутствие фельетонно-развлекательной составляющей, основательнейшая философская основа и весьма серьёзный, способный даже показаться суховатым тон повествования. Ведь по форме — это воспоминания одного из участников проекта, математика Питера Э.Хогарта.

Значительную долю объёма романа (впрочем, объёма не столь уж громадного — менее 200 страниц книжного текста) составляют размышления главного героя — рассказчика — о природе познания, об устройстве нашей цивилизации, о контрастах нашей цивилизации и проч. Читателю предоставляется возможность взглянуть на научный процесс, причем именно большой науки, изнутри. Думается, это было бы крайне полезно тем, кто чересчур оптимистично смотрит на технический прогресс и вообще будущее нашей планеты. Ведь если сказать коротко, в романе показано то, что мы — в лице лучших наших умов — знаем о мире, Вселенной, гораздо меньше, чем не знаем о ней.

Роман и печален, как я уже сказал, именно потому, что позволяет — хотя бы в первом приближение — человеку, в общем далёкому от тайн материи и космоса, представить всю грандиозность, сложность и непостижимость Мироздания (нечто подобное было достигнуто, на мой взгляд, в романе «Должность во Вселенной» классика отечественной фантастики Владимира Савченко, только несколько иным способом).

Два года ведутся работы проекта в романе Лема, и за эти два года участникам «Гласа Господа» удаётся сделать очень интересные открытия и прийти к ещё более ошеломляющим гипотезам, но — в отличие от романов Хойла и Сагана — обходится всё же без явных чудес, к каковым следует отнести создание искусственных разумных существ или звездолетов на принципе телепортации. Лем серьёзнее, он как раз и подводит читателя к мысли, что даже если бы инопланетники и передали на Землю некие «мануалы» по изготовлению биороботов и нульпространственных кораблей, мы земляне, с нашим уровнем развития науки, поняли бы крайне мало из этих «руководств», если б вообще что-то поняли...

Эту повесть (наряду с другой — «За миллиард лет...») считал и считаю лучшим произведением Стругацких. Отрывок из неё (первую главу) прочитал более 40 лет назад в заключительном, 25-м томе Библиотеки современной фантастики. Был удивлен, что полного книжного издания пришлось ждать так долго (аж до 80-го года). При чтении ещё тогда заметил, что над текстом произведена была правка... смягчающая, скажем так. Но лишь сравнительно недавно узнал, что история вокруг этой публикации вообще была очень драматична. Об этом рассказывает Борис Стругаций в послесловии к 6 тому «чёрного» собрания сочинений (канонического, восстановленного — спасибо Светлане Бондаренко). Совсем недавно, уже из других источников, выяснил, что в США повесть была издана в сборнике «Пикник на обочине. Сказка о тройке» ещё в 1976 году (т.е. раньше, чем в СССР). Весьма позитивное предисловие к той книжице написал известный американский фантаст Теодор Стёрджён (называемый у нас почему-то Старджон). В том же 1976 году книга была выпущена на немецком, издательством Das neue Berlin, ГДР, специализировавшемся на приключенческой, фантастической и детективной литературе. Какое из этих двух изданий появилось всё же первым, затрудняюсь сказать, но однозначно — оба раньше первого советского книжного издания.

Взявшись перечитывать «Пикник» уже в новейшее время, считал главным недостатком повести то, что... сюжет мне слишком хорошо известен, и даже многие детали памятны наизусть. Но всё-таки мне удалось открыть для себя кое-что новое...

Прежде всего, мне кажется, Стругацкие в этой повести откопали совершенно новую жилу в фантастике — встреча с иным разумом и без войны миров и без Великого Кольца миров... Плюс, зона, таинственная, жуткая. Потом такого рода зоны начали клепать, по-моему, все, кому не лень.Но Стругацкие были не просто первооткрывателями. У них Зона — это метафора. Развития человеческой цивилизации вообще. Не рай на земле нас ждёт впереди, и не апокалипсис, а нечто невообразимое... мир будет меняться так, что ни один гений, ни один пророк не сумеет упредить эти перемены... И человек в этом мире будет меняться так, как нам заранее и в голову никогда придет... Сейчас, спустя четыре десятилетия это предвидение подтвердилось.

Написан «Пикник» плотным, лаконичным языком... И при чтении ни на секунду не возникает ощущения, что это какая-то архаика (а ведь какими наивными кажутся вещицы, написанные другими авторами примерно в то же время, и даже позднее, и нашими, и западными!).

Ещё раз хочется отметить то, что в повести Стругацких Зона — явление планетарного порядка, этакий непостижимый мегаполис, но только практически без людей, населённый всяческой нежитью, какими-то нечеловеческими, по-настоящему жестокими чудесами...

Трудно дать отзыв о романе Лю, не пересказывая хотя бы вкратце содержание. Вместе с тем делать это нельзя, поскольку роман, хотя это не детектив, полон тайн, удивительных открытий и неожиданных поворотов сюжета.

Роман «Бессмертие» (не знаю, под таким ли названием будет опубликован русский перевод, но лично я «Конец смерти» понимаю именно как «Бессмертие») заключительный в трилогии. Переводчик романа на английский язык Кен Лю назвал его самым любимым в трилогии. Мне представляется, что трилогия задумывалась автором как единое, сквозное произведение. В отличие от некоторых работ отечественных авторов, где после успеха одной книги начинают искусственно создавать цикл. У Лю размах фантазии, размах событий только набирает силу от романа к роману. «Бессмертие» — самый потрясающий из всех трех романов трилогии.

Кто-то из братьев Стругацких как-то сказал, что хороша та фантастика, где автор генерирует больше необычного в единицу времени (как-то так). Я отнесся к такому высказыванию очень скептически. И в самом деле, если середнячок возьмётся генерировать как можно больше необычного, скорее всего получится галиматья и бред. Но в том и дело, что Лю — не середнячок. Это настоящая голова, как сказали бы пикейные жилеты Черноморска.

Некоторые герои трилогии переходили из романа в романа. Тем не менее ни второй роман не пытается банально следовать тем коллизиям, что разворачивались в первом романе, ни третий роман не является всего лишь повтором первых двух книг.

Подобно Степлдону Лю прослеживает целые эры в жизни человечества (Обычная Эра, Эра Кризиса, Эра Устрашения, Эра Пост-устрашения, Эра Разглашения, Эра Бункера, Галактическая Эра). Вместе с тем эти периоды все же не столь продолжительны как в «Последних и первых людях» (за исключением последней — Галактической). И главное, Эры эти показаны с точки зрения вполне конкретных персонажей, с точки зрения судеб этих героев.

Действие романа начинается вовсе не в той временной точке, до которой читатель дошёл в конце второго романа, а опять в Эру Кризиса, когда нашествие Трисоляриса казалось ещё отдалённым, хотя уже серьёзнейшим образом отразилось на жизни всей планеты Земля. (На самом деле даже много раньше — во вступительном фрагменте мы узнаем, почему магия была возможна на Земле в короткий отрезок времени, совпавший со временем роковой осады Константинополя турками, — и только много страниц спустя становится ясной связь тех событий с временами нашествия трисоляриан) Во втором романе появились четыре Стеносозерцателя (или Стеномедитатора). В третьем романе мы узнаем, что был ещё один подобный по сути проект. Лидером, хотя и неформальным этого проекта, который назвали Лестница, стала Чен Син, инженер в области аэрокосмической техники.

Драматичной оказалась судьба проекта. Судьба молодой женщины. Судьба всей земной цивилизации.

Больше я ничего не хочу разглашать. Скажу только, что автор создал мощный поток необычного в своей книге. Он ещё и оказался талантливым сказочником! Причем, созданные им сказки были не просто намёком, — в них были закодированы сведения научно-инженерного характера, очень важные для сюжета всего романа. Лю оказался мастером плетения сюжета вообще — то, что было сказано им в самом начале романа, очень пригодилось ближе к его финалу.

Много лет назад, не только в другой жизни, но в мире с другим количеством измерений (явно превосходящем количество измерений мира нынешнего) я был заворожен картинами космоса в романе Аматуни «Парадокс Глебова». Книга была наивная, не самая шедевральная, вероятно, но прочитанное в ней оказалось самым впечатляющим... Пусть ложная картина космоса, но ничего более потрясающего я не читал у других авторов — более именитых и, наверно, более одарённых. И вот, в книге Лю я снова был заворожен картинами космоса и Вселенной... Значит, многомерный мир не совсем ещё исчез, островки его ещё пересекают нашу трёхмерную Вселенную...

Франк Шетцинг (родился в 1957 году в Кёльне) начал свою писательскую карьеру в 90-е не как писатель-фантаст, однако наибольший успех ему принёс именно научно-фантастический технотриллер, название которого на русский язык перевели как «Стая». На самом деле более логично было бы перевести название как «Рой». Кстати, и на английском языке книга была названа «The Swarm». Чем руководствовалась автор русского перевода, не совсем понятно. Но о переводе я ещё чуть-чуть скажу. А сейчас о самом романе.

Это очень крепкий роман, не только в отношении научной его основы (автор собирал материал в течение пяти лет, а непосредственно писал роман только два года), так и с точки зрения реалистичности повествования. Предполагаю, потому, что Шетцинг не только хорошо поработал с соответствующей литературой, но и привнёс в книгу свой личный опыт — аквалангиста, путешественника и т.д.

Темой романа является угроза всему человечеству, исходящая из мирового окена. Первые ассоциации, возникшие в самом начале чтения, это «Кракен пробуждается» Уиндема и «Неукротимая планета» Гаррисона. Но Шетцинг оказался глубже и серьёзнее. Книга его не только в разы превосходит вышеупомянутые романы по объёму, но и куда более основательно проработана.

События, описываемые Шетцингом, развиваются в различных уголках земного шара, в основном у различных побережий — побережья Перу, Норвегии, Канады и т.д. Впрочем, в открытом море и на глубине тоже.

Герои романа — ученые из разных стран, а потом и военные — представители США. Роман насыщен не только интересной информацией о мировом океане (впрочем, не об одном лишь океане); по ходу повествования автор периодически создаёт очень драматичные, напряжённые, даже по-настоящему страшные ситуации. А ближе к финалу к основной коллизии противостояния человечества неизвестной форме жизни, угрожающей из океана, добавляется также интрига с явно политической окраской. Причем, автор, как мне кажется, занял правильную точку зрения в вопросе освещения мировой международной политики...

Вообще на самом деле книга настолько многопланова, что о ней можно писать долго. Автор много внимания уделяет отношениям между своими героями, их личным проблемам, рефлексиям, и роман как бы выходит за рамки «форматного» фантастического технотриллера.

Не уверен, что всё это передано в переводе. При чтении немецкого текста у меня возникали некоторые трудности и я решил обратиться за помощью к русскому переводу. Типа: а как там профессиональный толмач вот эту фразу понял? Какого же было моё удивление, когда я несколько раз просто не нашёл аналогов этих трудных фраз. Видно, для автора русского перевода они тоже были трудными, и он предпочел на них не заморачиваться. В целом текст оригинала примерно на четверть длиннее русского перевода, и, боюсь, вовсе не оттого, что русские фразы по определению получаются короче немецких...

Собирался перечитать этот роман ещё весной прошлого года — тогда у меня вдруг затеялась небольшая ретроспективка по Петру Первому — но получилось только вот сейчас.

Первый раз я прочитал это произведение ещё в шестом классе средней школы, потом неоднократно возвращался. Но года с 80-го, наверно, не перечитывал...

Думаю, что роман Толстого — это если не самая вершина отечественного исторического романа, то уж одна из таких вершин точно. Полифоничный по звучанию; написанный ярким, ёмким, передающим дух времени языком; показывающий противоборство сил, судьбы людей различных сословий.

Хотя автор явно сочувствует своему главному и заглавному герою, общий тон повествования почти объективный. Великие дела вершил Пётр? Но сколько людей при этом погибло, причем, зачастую даже не по необходимости, а из-за крутого нрава царя, по причине особой ретивости некоторых исполнителей. А кто-то был убит или покалечен и вовсе оказавшись жертвой царских потех.

Из предисловия узнал, что Алексей Толстой стремился сделать свой роман максимально не похожим на «Петра и Алексея» Мережковского. Ведь там царь — воплощённый Антихрист, несущий стране и народу только погибель. Толстой же представлял его радикально иным — творцом новой России.

Хочу сказать слово в защиту Петра и от себя. Как я уже заметил выше, в самом романе показано, что преобразования, проводимые в то время, оплачены были высокой ценой — тысячами человеческих жизней. И вот, есть такая весьма популярная точка зрения, что новая государственность, новая армия, промышленность и всё прочее, что основал Пётр, — всё это было построено на костях. И я готов даже с этим согласиться. Однако недавно я задавал вопрос, хотя и не получил на него ответа: а какое современное государство построено не на костях? В той же просвещённой Европе, к которой так тянулся Пётр и тянул Россию, разве не было войн, религиозных преследований, да и просто феодальных усобиц? А потом — разве не было нещадной эксплуатации колоний, в том числе и прямого труда рабов? Не так ли были заложены основы нынешнего благосостояния некоторых государств? В результате вышло так, что граждане их жили относительно сыто и безбедно, а кто считал кости не-граждан?

И ещё один вопрос, в духе фантастов, работающих в жанре альтернативной истории. Если попытаться представить, что Петра не было бы, или он оказался бы другим царём, любителем старины, — каким бы путём пошла Россия, к чему бы пришла? Не получилось бы так, что население её ужалось бы — и кто знает? может, ещё значительнее — по другим причинам, из-за крайней бедности, косности управления, экспансии, военной и экономической, других государств и т.д.? Ну на этот вопрос ответить ещё труднее, тут надо учитывать слишком много разных факторов, влияющих друг на друга...

Возвращаясь непосредственно к роману, должен заметить, что книга получила высокую оценку писателей — современников Алексея Толстого. Бунин восхищался «Петром Первым», при том, что не испытывал больших симпатий к «красному графу». Однофамилец автора Сергей Толстой (автор автобиографического повествования «Осужденный жить», ряда переводов из западной литературы) тоже считал роман одним из лучших произведений на историческую тему. Кажется даже, под впечатлением он оставил попытки писать собственную историческую прозу...

Эти два имени пришли на ум потому, что обоих невозможно заподозрить в особом верноподданичестве режиму. Ведь другой популярной точкой зрения, на этот раз уже непосредственно на роман Толстого, является мнение, что автор всего лишь написал завуалированный панегирик Сталину. Будь это так на самом деле, полагаю, и у Ивана Бунина, и у Сергея Толстого мнение о книге было б совсем иным. Алексей Толстой же дал почти объективную панораму эпохи. И ещё раз я хотел бы похвалить язык романа, неровный, нервный, порывистый и отрывистый, создающий зримые картины происходящего, при этом совершенно чуждый пафосности и словесного украшательства.

Роман Роберта Луиса Стивенсона «The Master of Ballantrae. A Winter's Tale» — «Владетель Баллантрэ. Зимняя повесть» — считается итоговым, одним из самых значительных его произведений. Лет -цать назад я читал его в переводе Ивана Кашкина (кстати, выдающегося мастера, заложившего основы школы современного русского перевода) — и был тогда разочарован. Мои ожидания как-то не совпали с прочитанным... Теперь я понимаю почему.

«Владетель Баллантрэ» — роман достаточно далёкий, как от канонов приключенческой литературы на момент его создания, т.е. в девятнадцатом веке, так и от принципов построения нынешнего авантюрно-фантастического боевика. В этом произведении Стивенсон как никогда близок творчеству Достоевского (с работами которого, он, между прочим, успел якобы познакомится в переводах на французский). На мой взгляд, «Владетель» — это такая развёрнутая и куда более реалистическая версия «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». Там, воспользовавшись приёмом совершенно фантастическим, он выделил из личности героя его злую, порочную составляющую. Здесь, во «Владетеле Баллантрэ» речь идёт о противостоянии двух родных братьев, как бы символизирующих две стороны человеческой природы, хорошую и дурную, и являющихся непримиримыми антиподами. Младший брат, Генри Дьюри, представляет собой положительную и скучную посредственность; старший же брат, наследник титула, Джеймс Дьюри, обаятелен и талантлив, но — сволочь.

В этом романе, как мне представляется, Стивенсон не пытается ошеломить читателя неожиданными поворотами сюжета, характерными для других его произведений, для приключенческой литературы вообще. Иногда логика интриги вообще как-то хромает, кажется какой-то невнятной (можно, правда, сделать скидку на то, что повествование ведёт Эфраим Маккеллар, управитель поместья Баллантрэ, пользующийся языком достаточно архаичным — по всей видимости, стилизованным под восемнадцатый век). Но несомненная удача автора — это психология, проникновение в глубинные движения души главных героев. Портреты братьев, их отца, лорда Баллантрэ, миледи (до замужества — мисс Алисон) выполнены блестяще. Стивенсон — реалист, и в других его сочинениях никогда не встретишь таких идеализированных персонажей, какими полны, скажем, романы Жюля Верна. Здесь же мы видим его героев в развитии. Видим, как скучный, не наделённый никакими артистическими талантами Генри Дьюри, надломленный столкновением с братом, по выздоровлению становится озлобленным, мстительным, эмоционально неуравновешенным человеком, равнодушным по отношению ко всем, за исключением наследника — мистера Александера... Его брат, «злой гений» Джеймс Дьюри, вопреки всем ударам судьбы, напротив демонстрирует умение расположить к себе людей, даже врагов, прямо-таки кичится своей «королевской природой».

И ещё одно немалое достоинство романа — то, что можно назвать словесной живописью. Запомнилось описание окрестностей имения в ночь дуэли братьев — блуждания мистера Маккеллара во мраке в поисках тела погибшего. А также финал — последние злоключения кучки авантюристов, охотящихся за сокровищем Джеймса Дьюри в северо-американском лесу (а за ними тоже кто-то охотится, каждую ночь зверски убивая одного из незадачливых искателей золота, — тут автор, пожалуй, всё-таки отдал дань канонам литературы хоррора на тот момент), и сцена, в которой другая партия охотников, включающая несчастного Генри Дьюри, тайно наблюдают за тем, как индус Секундра Дасс раскапывает могилу своего саиба Джеймса Дьюри...

Формально входит в цикл «Лунная радуга». Но связь с первыми двумя романами достаточно условная. Действительность, изображаемая в романе, является далеким следствием событий, описанных в романах «По чёрному следу» и «Мягкие зеркала». Достаточно сказать, что главным героем «Локона» является грагал — гражданин Галактики — дальнодей Кир-Кор (Кирилл Корнеев).

Не берусь судить, заслуга ли это таинственной Надежды Шаровой, примкнувшей к Сергею Павлову в работе над книгой, или же магическая искра была каким-то образом высечена внутри тандема (ведь были же такие случаи — когда в соавторстве люди писали с куда большим размахом и огоньком нежели порознь), но по стилю, по образному строю книга, на мой взгляд, не имеет аналогов в отечественной фантастике. Поначалу меня несколько напрягало обилие фантастических терминов (часть из них разъяснена в конце книги), но потом я был просто подхвачен могучим потоком повествования. Настолько, что я даже как-то не всегда успевал следить за поворотами сюжета, однако неизменно находился под гипнозом происходящего на страницах книги.

Я уловил некоторое влияние «Розы Мира» Андреева, получившей широкую известность как раз накануне выхода «Локона» в свет (первая часть была опубликована в начале 90-х), но собственно и это не счёл большим прегрешением. Почему-то меньший энтузиазм вызвали у меня чисто «космические» главы, рассказывающие об открытиях, сделанных Кир-Кором и группой его сына. А уж «философские» эпизоды не порадовали меня совсем (явный мистицизм-оккультизм; не даром и Блаватская комплиментарно упоминается), и всё же я готов закрыть на это глаза. Пусть! Ведь в остальном роман — явный шедевр...

В советской фантастике были не только братья Стругацкие, двоюродные братья Войскунский и Лукодьянов и отец с сыном Абрамовы. Имелся ещё один тандем – Михаил Емцев и Еремей Парнов. С творчеством их познакомился о-очень давно – по сборнику «Ярмарка теней», хотя поначалу и не очень был впечатлен. К одному из главных произведений подобрался сравнительно недавно – роману «Море Дирака». Сокращённый вариант, который называется «Чёрный ящик Цереры», впрочем, не совсем прошёл мимо меня. Он был издан в одном из альманахов НФ, и я то ли что-то слышал о нём в пересказе, то ли читал фрагмент. Тоже очень давно, в школьные годы. О том, что существует роман, узнал из какой-то книги Василия Звягинцева. одной из последних в цикле «Одиссей покидает Итаку» (ещё раз спасибо Василию Дмитриевичу за то, что просвещал! Жаль, что ушел…)

Показательна судьба романа – в советское время выпустили всего раз. Наверно, чересчур вольнодумным сочли издатели. Это очень неплохо выстроенный научно-фантастический детектив. Действие в нём начинается ещё в нацистской Германии, потом переносится в СССР 60-х. Сама центральная идея, связанная с квантовой физикой, было передовой для своего времени. Неплохо смотрится и сейчас (особенно на фоне однообразных баталий нынешней российской фантастики). Неплохо выписаны персонажи. Язык удивительно свежий, упругий (опять особенно на фоне стертой речи сегодняшних «мэтров»). Ближе к финалу есть глава просто фантасмагорическая – поначалу даже ошарашила меня. Фантасмагорически-психоделическая. По-моему, так блестяще даже Стругацкие не писали. А тут – издали книгу всего дважды, один раз в шестидесятые и еще раз уже в нулевые. Ну да, в идеализме, наверно, заподозрили. Да и конфликт в науке, который авторы изобразили, должно быть, тоже не прибавил энтузиазма ответственным товарищам. Конфликт этот обрисован, быть может, и не так детально как в «Белых одеждах» Дудинцева, но всё равно интересно. И смело.

В общем, для меня книга – открытие.

Прочитал известную эпопею одного из ведущих отечественных фантастов прошлого века — причём воспользовался для этого самыми первыми редакциями романов трилогии. Все они были опубликованы в альманахах «Лениздата» «В мире фантастики и приключений». Первые выпуски, кажется, были просто номерными, потом у них появились собственные названия, но ещё как бы под общей рубрикой, а ещё позднее — исчезла и она. Это были просто сборники фантастики. Все эти изменения можно как раз проследить на тех книжках, в составе которых появились части трилогии. Кстати, читал именно бумажные, оригинальные версии этих книг, попутно выяснив, что в их электронных дублях, циркулирующих в сети, присутствуют неточности, во всяком случае в заголовках. В частности, первая часть второй книги у «пиратов» повторяет название всей книги — «В звёздных теснинах». В действительности же, в бумажном издании она именуется «Вторжение в Персей». Как известно, именно под таким заголовком вторая книга станет печататься во всех последующих изданиях эпопеи.

После такого длинного вступления — о самой трилогии, хотя любителям фантастики она, конечно, хорошо известна. Итак, «Люди как боги» — это первый опыт так называемой космической оперы в нашей фантастике. Герои — люди довольно далёкого будущего, их отделяет от нас примерно пять веков. Техника позволяет им преодолевать расстояния в тысячи световых лет — они путешествуют в другие уголки Галактики примерно так же, как каравеллы пересекали мировой океан в эпоху великих географических открытий. Т.е. на эти вояжи уходят недели, месяцы, самое большое — годы (в зависимости от расстояния)

Снегов сумел создать свой вариант гармоничного общества будущего, не копирующего картины, нарисованные Ефремовым и Стругацкими. Кстати, помимо интересного способа передвижения со сверхсветовой скоростью он ближе других фантастов подошёл к идее интернета. Могучий электронный мозг управляет процессами на планете, включая погодные явления. А люди не только легко могут связываться друг с другом через эту машину, но и получают от неё индивидуальную защиту от всяких напастей. Каждый человек на Земле имеет так называемую Охранительницу, которая страхует его от всяких «резких движений» и внезапных оказий. Можно сказать, это какой-то аналог Большого Брата Оруэлла, только если у английского писателя это сугубо негативный феномен, то здесь роль Охранительниц однозначно позитивна.

«Люди как боги» — это ещё и один из первых образцов отечественной боевой фантастики. Ведь люди ведут войну против так называемых разрушителей (или зловредов), которые обосновались в созвездии Персея. Тут следует отметить, что каждая часть трилогии отнюдь не копирует предыдущую, а напротив выводит противостояние на новый виток. В третьей книге, которая называется «Кольцо обратного времени», речь вообще идёт о столкновении с новыми и куда более серьёзными опасностями, нежели те, что были в первых двух книгах.

Повороты сюжета в трилогии свершаются, быть может, не так лихо, как в книгах Евгения Гуляковского (кажется, в отечественной фантастике этот автор не знает равных по умению закрутить интригу), но всё же очень не банально. И ещё хотелось бы отметить язык. У Снегова он прозрачен, суховат. Но по-своему очень неплох. И в целом эпопее присущ свой неповторимый настрой, привкус, определённая поэтичность даже. Нарисованный автором невероятный, причудливый (с точки зрения обыденности, возможно, даже бредовый) мир несёт в себе несомненное очарование...

Это первая прочитанная мною книга Нила Геймана, опять в нарушение «хронологического принципа» (который заключается в том, что если взялся читать какого-либо автора, то начинать надо с самых ранних произведений и постепенно переходить к поздним). Да, не соблюдаю собственные правила. Зато я избавлен от необходимости сравнивать этот роман — с другими книгами Геймана, с романом «Оно» Кинга, «Жизнь мальчишки» Маккамона и «Вином из одуванчиков» Брэдбери. Поскольку я более-менее наслышан об этих произведениях, держал их в руках (некоторые очень даже крепко), но всё-таки я пока их не читал. В отличие от настоящих знатоков творчества Геймана, я даже твердо знаю, что «Океан...» не повесть, а именно роман — такое определение дано ему на языке оригинала, при том, что само понимание того, что такое «роман» у англоязычных несколько отличается от нашего (видите, у нас даже сам термин позаимствован из какого-то другого языка, явно, не английского).

Первыми своими строками «Океан...» создаёт стойкое впечатление, что это ностальгическое погружение взрослого человека в далёкое детство. Мне кажется, сейчас такого рода книги можно выделить в отдельный жанр или по крайней мере поджанр. Возможно, когда Диккенс писал свои «Большие надежды», это было смелым новаторством, но с тех пор появилось много и даже, как мне представляется, очень много книг, герои которых целенаправленно погружаются в собственное детство. При том, у Диккенса-то интервал между тем временем, в котором рассказчик начинает вспоминать прошлое, и самим этим прошлым, т.е. временем, в котором происходят главные события, не столь и велик — десятилетие с небольшим хвостиком. У Геймана герой-рассказчик преодолевает разрыв в сорок лет (тоже, впрочем, с небольшим хвостиком).

И далее оказывается, что его прошлое, которое так притягивает его, не совсем обычно, даже скорее, совсем не обычно. В возрасте семи лет наш герой прошёл, если можно так сказать, урок практической космогонии — познакомился с силами, которые стояли у истоков нашей Вселенной и которые ещё будут стоять у истоков Вселенной следующей...

При этом по форме, да, автор обыграл и хрестоматийные сказочные сюжеты — например, злой мачехи (только здесь это не мачеха, а childminder, няня, даже шире — домоправительница... т.е. домомучительница), также сюжет притязаний на ребёнка различной нежити (опять-таки здесь это не баба Яга, а кое-что другое)

Но как мне кажется, автор обыграл и сюжет, что называется, по Фрейду. Ведь как бы там ни было, какими бы удивительными чудесами ни обернулось воссозданное прошлое, всё равно это осталось погружением взрослого человека в собственное далекое детство — то, к чему более или менее склонны все люди, за исключением, быть может, лишь тех, кто страдает совсем уж непобедимым склерозом. Поскольку в позднем детстве или раннем отрочестве мы все так или иначе проходим тот же урок — практической космогонии, открываем для себя бескрайность и непостижимость того мира, в котором живём, пусть это происходит и не столь фантастическим образом, как это было с героем. Автор сумел ненавязчиво, но внятно отметить то обстоятельство, что подобная ностальгия охватывает людей именно в поворотные моменты их жизни. В прошлое можно возвращаться не раз и не два; это персонажу книги Геймана в каком-то смысле повезло, что наконец-то он вспомнил всё. Чаще нам удаётся прикоснуться лишь к небольшим фрагментам ушедшей реальности...

Ещё хотелось бы сказать, что роман написан ясным, лаконичным и выразительным языком (в отличие от книг Кинга совершенно свободным от нецензурщины), что книга полна ярких образов, восходящих, вероятно, к архетипам человеческого сознания. Среди них самый емкий, наверное, заглавный — океан, способный уместиться в небольшом пруду, а когда надо и вообще — в ведре...

Роман впервые попал ко мне в руки в «бумажном» издании «Художественной литературы», выпущенном ещё до распада Советского Союза. В перестроечные времена была в издательстве запущена такая серия, возможно, ответвление «Классиков и современников», в книжках с мягкими и обычно пёстро разрисованными корочками печатали так называемую «полочную» литературу — Платонова, Булгакова, Набокова, Ремизова, Хаксли с Замятиным. Попали в эту компании и Стругацие с их «Градом», поскольку это тоже была самая настоящая полочная литература. Написан был роман в глухие годы застоя, а на суд публики попал лишь в самом конце 80-х.

Только я-то взялся за роман уже несколько позднее, когда перестроечные страсти, все эти митинги, дебаты и проч. уже отшумели, а на смену им пришёл рынок (дикий, но тогда ещё в это не хотелось верить)и дикая, отнюдь не митинговая (во всяком случае, не только) и не книжная вольница 90-х годов (которые более чем 10 лет спустя назовут лихими).

Было это 20 лет назад (чуть больше), но я до сих пор помню, какие книжки взял тогда в библиотеке: кроме романа Стругацких авторский том Кобо Абэ из Библиотеки современной фантастики и «Взгляни на дом свой, ангел» Томаса Вулфа. У меня даже возникло тогда незаконопослушное желание все эти три книги «заиграть», но я ему не поддался и в положенный срок (или почти) всё вернул обратно.

После того чтения от «Града» у меня осталось какое-то двойственное чувство: с одной стороны — не похоже на прежние работы Стругацких. С другой — лёгкое разочарование, как если бы ожидал чего-то большего.

Принявшись за чтение теперь, я уже сделал для себя заметку, что относительно романа есть мнение, что это самое глубоко философское произведение Стругацких. А ещё — сейчас я знал, что, оказывается, вдохновила авторов на эту работу одноимённая картина Николая Рериха.

Чтение же моё опять вышло непростым. История звёздного астронома Андрея Воронина, ставшего участником некоего таинственного эксперимента и перенесшегося из 1951 года в Город, населённый людьми разных народов и даже разных десятилетий ХХ века, тем не менее разговаривающих друг с другом на одном, общем для всех языке (в восприятии Андрея — русском), поначалу вызывала у меня скорее раздражение... Во-первых, все эти интернационалисты казались мне если и не очень похожими друг на друга, то уж точно похожими на своих соплеменников в весьма среднем изображении, в описании, взятом из написанного популярным автором романа для юношества, скажем так. Другими словами, бывший унтер вермахта Фриц Гейгер — он такой, каким и полагается быть не слишком глубоко разработанному образу немецкого солдата из не слишком глубокой книги. Из книги, скорее всего, советской — не Генриха Бёлля и не Дитера Нолля. То же самое можно сказать про американца Дональда, китайца Вана и других. И только бывший танкист дядя Юра показался действительно живым и симпатичным, и не только потому что — земляк, а просто он такой, русский медведь, на самом деле и есть.

Во-вторых, идеи, питающие, во всяком случае, начальные страницы повествования, не показались мне сильно новаторскими, смелыми, независимыми. Авторы начали работу над романом в конце 60-х. Вот на этом уровне они и остановились.

И всё же затем в моём чтении произошёл перелом. Когда я дошёл до описания переворота (в книге он назван Поворотом). Настолько всё отчетливо я представил, будто авторы были очевидцами этого события.

И такой же убедительной, страшной, даже жуткой предстала предо мной экспедиция, начальником которой стал Воронин.

Я не знаю, самый ли это философский труд Стругацких, но чтение меня всерьёз захватило... Да, мне было интересно (не то слово!)... Да, роман заслуживает...

Изданный всего один раз, в начале 90-х, в сборнике «Немецкая антиутопия ХХ века», русский перевод романа давно уже стал раритетом. О самом Арно Шмидте в России известно тоже до ужаса мало... Впрочем, не все и немцы слышали о таком писателе, хотя он уже признан там классиком. Припоминаю забавную историю... Прощаясь с работавшим у нас немецким специалистом (программистом-электроником широкого профиля) Хольгером Шмидтом, я поинтересовался, читал ли он книги своего однофамильца? Выяснилось, что нет. И даже более того. «Do you know the guy?» — спросил меня Хольгер. Откуда! Ведь Шмидт умер ещё в 1979 году...

Сам же я — в силу какой-то странности — прочитал «Республику» не в середине 90-х, как это произошло у меня с «Городом за рекой» и «Гелиополисом» (они вышли под одной обложкой), а только в начале «нулевых». Пришел тогда в неистовый восторг — от особой манеры писателя, от его мастерства, стёбности и т.д. и т.п.

Роман, как уже несложно догадаться, антиутопия. Написанный в 1957 году, он изображает мир в 2008м — после атомной войны, уничтожившей всю Европу, часть Соединённых Штатов и, кажется, другие территории. Противоборствующие стороны смогли после войны договориться и общими усилиями создали искусственный остров в Тихом океане (в районе Саргассова моря), на котором живут избранные представители всего человечества — художники и учёные (название же пародирует трактат поэта Фридриха Готлиба Клопштока «Немецкая республика учёных» — текст найти не удалось).

Главный герой романа, он же рассказчик, журналист Чарльз Генри Уайнер, американец с немецкими корнями, проделывает удивительное путешествие сначала через территорию, населённую мутантами (гоминидами), из которых кентавры являются наименее странными, затем попадает на остров, где посещает сначала правую половину, контролируемую западниками, а затем — половину левую, коммунистического блока.

Как выясняется, холодная война продолжается и на острове... И вообще пост-апокалиптическое человечество предстаёт в не очень выгодном свете... всё те же комплексы и те же страстишки...

Про авторскую же манеру (она присуща не только «Республике», но и другим произведениям Шмидта) лучше сказать словами А. Дранова, автора предисловия и одного из переводчиков романа Шмидта: «... сначала возникают, как в убыстренном кинокадре, яркие разрозненные картинки, «фото», затем вокруг них в ходе дальнейшего «припоминания» группируются дополняющие и объясняющие их кусочки, фрагменты, отрывки — «тексты». На втором этапе в сознании писателя возникает некая связующая незначительные события повседневности нить, на которую он нанизывает «жемчужины» воспоминаний, впечатлений, переживаний. Затем наступает очередь «сна» и «игры мыслей» — возникает «рагу из древесной смеси, обломков и слов-окурков».» Такой фрагментарный стиль Дранов называет атомарным...

К сожалению, смерть (по всей видимости) помешала писателю завершить книгу. В том тексте, что доступен публике, его перу принадлежат 30 глав из 36. Финальные шесть были написаны корнуолльским писателем Артуром Томасом Квиллером-Каучем. Когда более двадцати лет назад я читал перевод Р. Облонской, то мне показалось, что эти главы отличаются от собственно стивенсоновских — по стилю, по настроению. В этот раз, читая оригинал, не уловил таких нюансов. Квиллер-Кауч довольно неплохо сымитировал шотландский колорит и прочие особенности прозы Стивенсона — на мой взгляд. Показалось, впрочем, что каждая из этих глав в полтора-два раза длиннее любой из глав, написанных самим Стивенсоном. Впрочем, вовсе и не показалось. Это легко проверить, посмотрев в оглавление романа.

От первого чтения, чтения перевода, в памяти осталось лишь ощущение искромётного юмора. Ну и сюжета — в общих чертах. Сейчас, при чтении оригинала, почему-то трудно далось начало. Настроение поменялось с побега главного героя из Замка. Оказалось, что это действительно очень остроумный роман. Он также и приключенческий, но эта составляющая здесь несколько иного рода, чем, скажем, у Дюма. Главный герой, французский аристократ виконт Энн де Керуаль де Сент-Ив (попавший в английский плен как рядовой наполеоновский армии Шандивер), смелый и решительный воин, но вовсе не такой титан-сверхчеловек, какими французский романист описывает, допустим, своих мушкетёров. Не всегда ему улыбается удача, иногда он даже попадает впросак. И вообще — он боится высоты! (в частности).

Показалось, что романом этим Стивенсон в чем-то предвосхитил Набокова и прочих модернистов. Я от души потешался над похождениями Сент-Ива в компании двух шотландских гуртовщиков. Очень колоритные персонажи. Так описать шотландцев мог только шотландец. «Набоковский», как мне кажется, прикол в том, что они искренне видели во французском виконте англичанина — в соответствии с его «легендой».

» -- Мистер Сент-Ив, -- сказал мне на прощание Сим, -- я не больно-то верю в англичан, но по совести скажу: сдается мне, есть в вас добрый корень.»

И потом, в романе масса других черт, как бы не характерных для приключенческого романа, а более типичных для так называемой реалистической прозы, — зримые, осязаемые описания погоды (в основном, непогоды) и т.п., всяких мелких и крупных неувязок и переделок, с которыми сталкивается Сент-Ив в процессе своих похождений.

Некоторое разочарование, которое вызвали у меня в своё время заключительные («неоригинальные») главы, возможно, имеет своей причиной как раз бОльшую закругленность развития сюжета, хэппи-эндовость. Но как же иначе? В конце концов Сент-Ив должен был найти своё счастье. Так было задумано самим автором романа.

PS. По поводу вычитанных из других отзывов рассуждений про то, что книгу мог закончить Конан-Дойл. Я читал в оригинале его «Тайну Клумбер-холла», «Белый отряд», «Затерянный мир», «Собаку Баскервилей». Да, сэр Артур, конечно, создал двух несомненно культовых персонажей — Холмса и Ватсона. Но в плане языка и вообще стиля он показался мне простоватым, бесхитростным, довольно прямолинейным. Я не помню, как там у него было с юмором. Точно могу сказать, что он вряд ли мог чему-либо поучить будущих модернистов. И если и в самом деле ему предлагали закончить роман (неужто и впрямь?!), то отказавшись, он принял весьма здравое решение. Ну не потянул бы он! Совсем другого склада писатель.

Первый, как считал он сам, формально — второй роман выдающегося британского писателя. На русский название переводили по-разному. Интересно, что написана книга была в 1962 году, т.е. более чем полвека назад. Но до русского читателя книги Джеймса Грэма Балларда (другой вариант транслитерации фамилии — Боллард) дошли значительно позднее. Причиною тому, вероятно, были сосредоточенность автора на тёмных сторонах человеческой природы, исключительная мрачность его фантазий, предрекающих нашей планете не просто несчастливое будущее, а прямую гибель. В частности, в этом романе континенты и островные архипелаги Земли исчезают под натиском воды тающих полярных шапок.

Впрочем, сказать о Балларде, что он фантаст, это почти ничего не сказать. Во всяком случае, до него такой фантастики никто не писал. При чтении прозы Балларда поражает кинематографическая зримость образов, отточенность стиля. Но опять-таки, если кто-то подумает, что писатель был занят всего лишь некими экспериментами с литературной формой, снова выйдет ошибка. Роман «Затонувший мир» визуальным своим рядом (если у книг вообще может быть визуальный ряд!) подобен арт-хаусному фильму, но при этом вовсе не лишён сюжета. Развитие действия, далёкое от штампов бульварно-развлекательного чтива, держит читателя в постоянном напряжении...

Что ещё можно сказать? Баллард замечательный психолог; какие бы странные вещи ни творились в душе главного героя романа, биолога Роберта Керанса, происходящему с ним веришь. Плюс, немаловажно и то, что писатель был человеком всесторонне эрудированным (для фантаста — качество просто обязательное!), а жизненным опытом обладал просто уникальным. В частности, ещё в детстве прошёл через японский лагерь для интернированных лиц, — эта, самая вероятно, ужасная страница его жизни найдёт потом отражении в, быть может, наиболее известном его романе «Империя солнца». И, можно предположить, отсюда тянутся и корни уже упомянутого мною интереса писателя к тёмным сторонам человеческой природы. В этом отношении не является исключением и дебют Балларда — роман «Затонувший мир», в котором иррациональность человека, его разума, его поведения показана весьма ярко...

Это такая комедия положений, но также и характеров — уж больно прикольные герои... Начинается всё с того, что два брата, Мастерман и Джозеф Финсбери, ещё в детстве, вступили в так называемую тонтину (tontine). Я думал, такое учреждение Роберт Стивенсон выдумал, на пару со своим пасынком, но оказывается, слово есть в словарях. Тонтины появились ещё в 17 веке — это такая форма страхования жизни, в которой капитал складывается на паях, и по мере ухода пайщиков из жизни, оставшиеся... как бы это сказать... становятся всё состоятельнее. Последний уцелевший пайщик срывает куш. Только это, скорее всего, ему уже не нужно. Вот и братья Мастерман и Джозеф дожили до такой поры, что оказались последними пайщиками в своей тонтине. Как известно, деньги и вообще всякие материальные ценности разобщают людей, даже самых близких родственников. Так произошло и в романе.

У обоих братьев были наследники; у Мастермана — сын Майкл, преуспевающий адвокат, специализирующийся на разруливании всяких тёмных делишек. Джозеф был опекуном сыновей другого брата, ушедшего из жизни, — Морриса и Джона. Да вдобавок ещё и другой сироты — дочери покойного друга Джулии Хейзелтайн. Наследство своих подопечных он растратил в своем бизнесе, постепенно приходящем в упадок кожевенном деле. Моррис не мог этого ему простить и начал старика всячески притеснять и кошмарить... Для Джозефа, любившего попутешествовать, всюду читать импровизированные лекции, материал для которых он собирал в популярной прессе, такая жизнь очень скоро стала невыносимой... Моррис полагал, что кузен Майкл блефует, и его отец Мастерман, уже мёртв, только не знал, как подступиться к своему пройдошливому двоюродному братцу, считающемуся лучшим адвокатом Лондона. Судьба однако предоставила шанс не Моррису, а его дяде. После крушения поезда, на котором наша троица ехала в Лондон, первым пришёл в сознание Джозеф и дал дёру с места катастрофы, имея на руках чек на восемьсот фунтов стерлингов. Очухавшийся несколько позжае Моррис кинулся на поиски дядюшки, но вместо него ошибочно нашёл изуродованное тело другого старика, по какой-то случайности облаченного в ту же самую униформу одного из движений за правильный образ жизни, какая была и на Джозефе. Моррис решает скрыть факт смерти своего опекуна. И вот тут начинается уже просто что-то фантасмагорически невероятное...

Майкл и один его счастливо избавленный от юридических напастей клиент случайно заскакивают в багажный вагон, в который погружена бочка с телом так и оставшегося инкогнито джентльмена. Подзащитный Майкла, весь во власти эйфории, меняет ярлыки на багаже. В результате по адресу Морриса приходит громаднейший ящик со статуей Геркулеса (как оказывается, нелегально переправленной из Италии), а бочка с телом попадает к организовавшему эту скульптурную контрабанду так называемому художнику (малюющему что-то там в свободное от репетиторства и преподавания время) Уильяму Денту Питману. Но на этом перемещения тела бедного старичка вовсе не заканчиваются. Как и разные прочие махинации с переодеваниями, применением грима и каких-то вымышленных имён...

Помимо того, что роман просто гомерически комедийный, это и неплохое исследование человеческой психологии... Не зная о том, что он всё-таки переведён, пытался дать свой вариант названия. Буквальная версия, «Неправильный ящик», не самая плохая. «Чужой груз» или «Доставка по ошибке» — значительно хуже. Решил в конце концов совсем отвязаться от оригинального титула, предложив «Похождения покойника». Но оказывается, переводчик изданной в 2004 году русской версии нашёл куда более удачный вариант — «Несусветный багаж».

Это даже не парадокс. Бывает, опусы почти средние с первого момента получают благодарный прием публики, регулярно тиражируются, обрастают поклонниками. А произведение талантливое выходит в свет один раз, вызывает какой-то отклик, не сенсацию и не шумиху, а потом оказывается забыто. И о причинах можно только гадать.

Такова судьба, как мне кажется, научно-фантастического романа Александра Меерова “Сиреневый кристалл”. Он был опубликован в середине 60х, в золотую пору отечественной фантастики, при этом вроде бы не должен был потеряться на общем фоне. Вслед за тем появились переводы на иностранные языки. Однако русскоязычных изданий больше не было.

Хотя по всем статьям это работа выдающаяся, веха в развитии жанра, несомненно. А впрочем, веха какая-то одинокая. Продолжения не последовало, “учеников” и просто эпигонов не появилось.

“Сиреневый кристалл” оказался образцом чересчур “твердой” НФ. А по стилю повествования — слишком реалистичным, хотя и посвящен делам удивительным, космическим, связанным с мирами иными и страшно далёкими от нашей Земли.

Я уже читал другой роман Александра Меерова — “Осторожно — чужие!”. Теперь мне проще было уловить особенности авторской манеры. Рассказ идёт в сдержанном, суховатом ключе. По форме это отчёт о событиях, свидетелем и прямым участником которых был сам рассказчик. Тем не менее их композиция выстроена не в прямолинейно хронологическом порядке — в качестве зачина выбран чуть ли не финал всей истории, эпизод, получивший громкую огласку, но по сути — результат куда более длинной цепочки происшествий более “тихих”, но не менее важных.

Мало того, рассказчик делает экскурс в предысторию. Большая часть действий романа происходит на островах архипелага Паутоо (место вымышленное), в колониальные времена территории подконтрольной некой неназванной метрополии. Один из важных узлов всего повествования завязывается там ещё в канун Первой Мировой войны. Рассказчик, Алексей Курбатов, дозированно цитирует записи русского исследователя Вудрума, ученого, который, пожалуй, в числе первых прикоснулся к тайне загадочного сиреневого кристалла.

Выдержки из этих дневников, быть может, наиболее явно обнажают секрет авторского стиля Меерова. Нарочито скуповатый, но безошибочный, выверенный отбор подробностей, четкая увязка что после чего произошло и вследствие чего и создают эффект подлинности — впечатление, что мы имеем дело не с художественным и фантастическим вымыслом, а с добросовестным изложением случившегося в действительности.

Ещё следует отметить умелую работу с именами — как географическими, так и собственными. Паутоо — страна никогда не существовавшая, но этими странно звучащими названиями, фамилиями, экзотическими словечками автор создаёт густой и весьма убедительный местный колорит.

Но для хорошего писателя одного только добротно прописанного фона маловато. Мееров отлично прописывает людей — героев, персонажей первого, второго и третьего плана. Особенно удался образ Асквита — обаятельного циника и авантюриста от науки.

Поскольку это всё-таки фантастическое сочинение, немаловажно, что автору удались и образы тех загадочных, могущественных и внешне всегда опасных порождений чужого мира, с которыми имеют дело герои.

А в большие подробности я вдаваться не стану. Хотя роман, как уже сказано, напечатан был всего раз, он доступен в электронном виде. И потом, остаётся надежда, что сочинения Александра Меерова все же будут переизданы, — как это сейчас происходит с работами многих, казалось бы, забытых авторов. Александр Мееров заслуживает этого, быть может, больше других

Стилизованный под сказку Арабского Востока, роман рассказывает о средневековом Багдаде. Но не только. Главный герой повести, Махмуд иль-Каман, кузнец, поэт, в силу разных причин принимает участие в передаче святыни, общей для христиан и мусульман, хранившегося в городе Эдесса убруса (платка) с нерукотворным образом Христа, передаче от арабов — их противнику, Византии. Также в силу разных случайных и, быть может, не совсем случайных причин поэт оказывается связан и с тогдашней Русью. Русская девушка Даждья, дочь князя Буйсвета, становится сначала его рабыней, потом — возлюбленной и женой.

Чтобы выйти из некоторой читательской спячки, решил взять быка за рога и принялся за роман, о котором столько говорят в последнее время. Отзывы, по-моему, в основном позитивные; сравнивают с «Семнадцатью мгновениями весны» (что обоснованно) и даже с «Войной и миром» (совершенно безосновательно!). Сравнивают с кирпичом — по объёму и силе воздействия.

Начало далось мне однако с трудом — раздражала чисто французская, на мой взгляд, трескучая риторика, в духе полного нравственного релятивизма. Но как только пошла повествовательная часть, я вчитался, книга захватила меня.

Главным героем и рассказчиком романа является Макс (Максимилиан) Ауэ, во время Второй Мировой войны — офицер СС (вот я и отвергаю какие-либо уподобления эпопее Толстого — уже только потому, что у классика — несколько равных по значению героев; и потом, главный интерес в их столь различных судьбах составляют нравственные искания). Герой же романа Литтелла всего лишь продвигается по службе; выносит тяготы и лишения её... причем не всегда одинаково стойко; попадает в ситуации, казалось бы, безвыходные; однажды даже получает ранение, на первый взгляд, несовместимое с жизнью, но благодаря ему избегает беды, возможно, ещё более худшей. И — что очень заметно, мимо чего никак нельзя пройти мимо! — страдает от тяжёлых сексуальных комплексов.

Этот момент неожиданно напомнил роман «Каменный мост» Терехова. У того главный герой — тоже «мучается». Но как я уже не раз заявлял, мучается как-то надуманно. На фоне главной темы «Моста» сексуальная озабоченность Александра Васильевича, героя-рассказчика, выглядит необязательным довеском. Не таков Макс Ауэ. Его комплексы вполне логично вписываются в общую картину происходящего. Ведь он — один из участников так называемого Окончательного решения еврейского вопроса.

В данном случае, мне представляется, Литтелл идет вполне в русле западной традиции. Иными словами, такой интеллектуал как Макс, столь тонко чувствующий человек мог примкнуть к нацизму только имея серьёзнейшую червоточину в душе...

Литтелл умело манипулирует служебной карьерой своего героя — помещает его то на только что оккупированную Украину, где проводятся массовые расстрелы; то — на Кавказ, место некоего «эксперимента» нацистов, заигрывания с местным населением; то — в уже вполне определившийся сталинградский котёл; то — в дебри бюрократической машины лагерей смерти. Чтобы лучше показать разные стороны процесса, как мне кажется...

Показалось, что Литтелл всё же лукавит, утверждая, что прочитал роман Юлиана Семёнова уже по завершению работы над собственной книгой. Насторожили два момента: портрет пресловутого шефа гестапо Мюллера, удивительно смахивающий на Леонида Броневого, и его же поиски советского «крота» в высших эшелонах СС (Штирлица, что ли?). Поскольку нам-то давным-давно разъяснили, что: а) настоящий Мюллер не только не был похож на сыгравшего его советского актёра, а напротив — скорее был близок к телевизионному образу Штирлица б) никаких советских агентов в таких высоких чинах в Третьем Рейхе на самом деле не имелось...

Из книги Литтелла кстати становится очевидным, что такого рафинированного Штирлица просто не могло быть. Все так или иначе были грязными убийцами... Вовсе не бездушными роботами, как долгое время внушали нам, наоборот — людьми, порой с тяжёлыми психологическими переживаниями, и тем не менее — участниками массовых убийств. В этом один из уроков романа: насилие не проходит бесследно и для тех, кто его практикует.

Потому не приходится удивляться, что и возмездие было жестоким... но ведь и его вершили люди с травмированной психикой! Вообще картина постепенного разрушения Германии, её столицы Берлина, задолго до окончания войны, впечатляет (это ещё один минус Семёнову, у которого бомбёжки, даже не смотря на ключевой момент сюжета, с ними связанный, присутствуют только как некий фон, лишь чуть-чуть приперчивающий в общем-то вполне сносное существование персонажей «Семнадцати мгновений»)

Очень интересным показалось изображение войны — с другой стороны, Сталинград глазами немцев и т.д. Менее всего впечатлили бредовые видения главного героя — весьма складные, конечно, но на фоне уже достигнутых в мировой литературе образцов в целом предсказуемо-банальные...

Начав чтение романа, я чуть было это дело не бросил. Зачин — первая часть книги — не то чтобы очень нудная… Чуть ли не все там вызывало у меня протест и отторжение. По форме это монолог главного героя, рассказ о том, как он попал в ужасный переплет (в российскую тюрьму — и по самому ужасному обвинению! нет, даже не как террорист, гораздо хуже…)

Во всяком случае, я взял паузу, в перерыве почитал отзывы. Хвалебные раздражали меня не меньше, чем исповедь главного героя. “Они, видите ли, мыслят, как автор книги! Они там над чем-то ржали…”

А потом я и сам ржал над какими-то моментами повествования. Причем комичны эти моменты были совсем не так, как происходит у наших записных юмористов, которые тужатся и пыжатся, идут чуть ли не на всё, чтобы принудить читателя-зрителя к сокращению соответствующих групп мышц. Нет, тут другое — глубокое проникновение в действительность плюс невероятное понимание того, что по-настоящему заслуживает смеха (такую способность демонстрировал Леонид Гайдай — да и то лишь на пике зрелости своего таланта)

«Свечка» — роман многоплановый. Композиционно выстроен весьма прихотливо. Автор играет с читателем в кошки-мышки, сбивает его с толку, по крайней мере, в начале — точно дезориентирует.

А вообще речь здесь идёт о самом ужасном в нашей жизни и самом высоком. Перед нами открывается целая галерея ярких, богатых деталями портретов. В смысле, персонажей. Много среди них физических и моральных уродов (особенно последних). Менты, медийные личности, не говоря уж про бандитов. Даже церковные функционеры и низовые служители культа (безликие священники без имён, периодически наведывающиеся в общую камеру Бутырской тюрьмы). Может даже возникнуть идея, что перед нами антиклерикальный роман. Поначалу такому представлению не противоречит даже знакомство читателя с двумя уже не безымянными монахами — о. Мартирием и о. Мардарием, которые далее раскроются как персонажи чуть ли не более значимые, чем сам главный герой. Вообще примечательно, что Залотуха не щадит никого — ни верующих, ни атеистов, даже тех, кто претендует на статус положительных, не щадит. Они выходят какими-то совсем не идеальными. Не ангелы — люди со своими сложностями и слабостями. (Лично меня особо умилил о. Мардарий с его словом-паразитом “нат”; он даже “алё» по телефону выговаривает “алё-нат”! А вот друг его о. Мартирий, мощный, суровый, а тоже не без ахиллесовой пяты...). Идеален, быть может, только «идеальный русский человек» — американец Ник Шерер. Впрочем, и он — нет. Не смог прочесть «Войну и мир»...

«Свечка» — в каком-то смысле детектив (где есть свои тайны, где много чего хитро увязано друг с другом). Но ещё больше это сказка (и не только потому, что почти все загадки в конце концов получают свой ответ). А потому что от жизни трудно ожидать такого хитрого и причудливого переплетения линий, действий, судеб. Но это сказка не благостная, как у Ст.Кинга, а сказка мудрая (как, например, «Мастер и Маргарита» Булгакова), вопреки изображаемым в ней ужасам полная неожиданного веселья (но ещё более полная совсем не неожиданной печалью).

Возможно, это лучший русский роман нового времени.

Сие сочинение в настоящий момент считается чуть ли не сакральным в отечественное словесности. Русский Сэлинджер! — говорят одни. Круче чем «Над пропастью во ржи». Русский Джойс! — утверждают другие.

Пытался я читать «Школу» ещё в журнале «Октябрь», как только стала доступна широким массам. Потом по случаю купил книгу-перевёртыш, включающую в том числе и. Сейчас книгу дорого оценивают букинисты, торгующие литературу на русском языке (между прочим).

Ах, всё-таки очень непростая штучка! Скорее, для писателей, чем для читателей (многим авторам одолеть хотя бы несколько страниц — в порядке тренировки, чтоб чуть-чуть взбодрить свой вялый стёртый казённый плоский слог).

Что же есть «Школа»? Исповедь раздвоившегося мальчика? Чудовищная (по своей нестандартности) импровизация на тему жизни, смерти, страдания, любви, надежды? Попытка всмотреться в мир, который (если верить некоторым) каждый миг переходит в другое квантовое состояние. И хотя остаётся (где-то там) во всех своих состояниях прежних, однако человеку вернуться к ним нельзя. Только во сне и в мечтах.

Теперь это уже не очередной двухтомник саги про Андреевское Братство — а, скорее всего, последний, завершающий. Точно — последний роман, изданный при жизни автора. Даже если и сохранились какие-либо рукописи, годные к публикации, они будут уже посмертными, — ведь 30 апреля этого года Василия Звягинцева не стало...

Символичным показалось то, что чуть ли не впервые название соответствует содержанию не в широком, условном смысле, как это было в предшествовавших романах цикла на протяжении добрых десяти лет, а — достаточно точно. Во всяком случае, выражение «фазовый переход» употребляется в тексте неоднократно и даже разъясняется в сноске.

В этом романе продолжаются сюжетные линии, начатые в нескольких предыдущих, — в частности, двухтомников «Скоро полночь», «Величья нашего заря». Как и все последние части цикла, этот роман тоже можно назвать сильно политизированным, что на мой взгляд, является недостатком. Вместе с тем в «Фазовом переходе» есть и всё то, что так подкупило меня в первых произведениях Звягинцева — «Одиссей покидает Итаку», «Бульдоги под ковром», «Андреевское братство». И даже более того — здесь вдруг прорывается ностальгия по тем ранним произведениям. В которых чуть ли не впервые появились новые (а значит — тогда ещё непривычные) герои — люди действия, вместе с тем не чуждые нравственным мировоззренческим рефлексиям. В которых автор сразу продемонстрировал недюжинную начитанность в отечественной и зарубежной литературе. Кстати, каждая новая книга Звягинцева давала мне наводку на ранее неизвестные, интересные произведения. «Фазовый переход», в частности, обратил моё внимание на такие книги как «Гриада» Колпакова (ранее был очень и противоречиво наслышан!), «Море Дирака» Емцева и Парнова (кажется, уже читал), «Таинственный незнакомец» Твена. И даже к уже точно читанной мною (и не раз!) работе Энгельса «Происхождение семьи...»

А ещё в тех ранних произведениях автор очень привлёк меня своим крепким, основательным здравомыслием, какое я, кажется, впервые встретил в отечественной литературе. В свое время я уже успел весьма критически пройтись по некоторым произведениям Звягинцева и по циклу в целом. Но вот — поймал себя на понимание того, что ход авторской мысли в итоге оказался мне очень близок. А может быть, я даже во многом перенял его у Василия Звягинцева.

Помимо начитанности книжной он поразил меня также и «кулинарной начитанностью». Я знаю, что отечественные редакторы и издатели очень не приветствовали, особенно в советское время, описания различных застолий, возлияний, разного рода гурманств. Так вот, Звягинцев, когда рассказывает о еде и питие, оказывается очень на высоте. Здесь он тоже не банален, интересен, по меньшей мере — весьма информативен.

Да и вообще авторская эрудиция необычайно обширна, и эта особенность книг Звягинцева тоже дорогого стоит. Да и рассказчик Звягинцев прекрасный — умеет создать драматичный сюжет. Как фантаст он, будучи знатоком мировой фантастики, умел генерировать собственные очень интересные оригинальные идеи. В «Фазовом переходе», в частности, он описал весьма своеобразную цивилизацию «параллельного человечества» дуггуров.

Роман был написан Лемом в 1961 году, на русском издан, полностью, уже в 1965 (4-й том библиотеки современной фантастики, перевод Вайсброта и Нудельмана) — факт удивительный; публикации, вероятно, поспособствовали остаточный либерализм эпохи, плюс — популярность автора в СССР, плюс — принадлежность его стране социалистического блока. «Дивный новый мир» Хаксли, представивший похожую версию будущего, ждал своей очереди, наверно, полвека, аж до 1988 года...

Впрочем, различия двух романов громадны. Герой «Возвращения», пилот космического корабля Эл Брегг, вернувшись из экспедиции к Фомальгауту, оказывается на Земле, постаревшей за это время на 127 лет. Все сверстники Брегга уже мертвы. Даже ученый, видевший Эла в центре подготовки, будучи ещё 7-летним мальчиком, сейчас дряхлый старик. Но не это самое ужасное... Земная цивилизация далеко шагнула по пути технического прогресса, так далеко, что переделала самих людей. Ликвидирована возможность совершения преступления, убийства. Но вместе с задатками убийцы уничтожены и предпосылки к подвигу, к самоотверженному, героическому поступку. А для всех опасных задач и работ у людей теперь есть роботы...

Но роман не сводится, конечно, только лишь к констатации одного этого факта. Это настоящий роман, без всяких скидок на «лёгкость» жанра; на фоне других книг, даже причисляемых к классике фантастики, кажущийся избыточным — авторским вниманием к психологии персонажей, самим способом подачи материала. Ведь читатель вместе с героем погружается в поразительный и, поначалу, в чём-то даже непостижимый мир будущего... И кстати, раз уж упомянул роман Хаксли, в отличии от книги англичанина у Лема нет никакой сатиры, никакой карикатурности, всё на полном серьёзе... (И сразу предупреждая ассоциации с книгой Стругацких «Возвращение», должен сказать, что таких ассоциаций у меня не возникло)

На русском «Возвращение со звёзд» существует в двух переводах, Вайсброта и Нудельмана, а также Гудимовой и Перельман. Сейчас перечитывал первый перевод, может, и не лучший, но ведь именно в этой версии познакомился с книгой в незапамятные, теперь почти былинные времена...

Роман, быть может, самый впечатляющий в отечественной фантастике последних трёх десятилетий... Да и на фоне так называемого мейнстрима отнюдь не теряется. Масштабы Вселенной даёт почувствовать. А это дорогого стоит! Мало кто так умел... Сейчас, наверно, вообще никто не умеет...

До вчерашнего дня считал, что сборник называется просто «Повести», ибо вышел в свет в серии «Повести ленинградских писателей». Даже увидев соответствующую страничку на Фантлабе, полагал, что сюда вкралась какая-то ошибка. На титульный лист томика вынесены названия всех шести входящих в него повестей. И только на самой последней странице неожиданно обнаружил над коротенькой аннотацией: Синее окно Феокрита.

Наверно, это лучшее произведение сборника.

Моё отношение к творчеству Гора было очень сложным. Впервые прочитал его книгу классе в пятом-шестом. Наверно, что-то из «Библиотеки советской фантастики». «Синее окно Феокрита» там тоже было — запомнился эпизод с Сэмюэлом Клеменсом и его саркастической реакцией на облик человека будущего. Но повесть я тогда совсем не оценил. Вообще воспринял фантастическую прозу Гора с тягостным чувством — меня тянуло к совсем другой фантастике.

И это тягостное чувство оказалось живучим. Всего-то три-четыре года назад читая-перечитывая «Мальчика», а затем «Имя», я не очень понимал, зачем нужны такие фантазии.

И сейчас в нынешнем сборнике самое большое его произведение, «Геометрический лес», показалось мне резонёрским и вымученным. Но совсем иначе открылся «Рисунок Дароткана», повесть автобиографическая, реалистическая (наверно, это ленинградский магический реализм!). Врезалась в память фраза: «Одна минута детства длиннее, чем целый месяц старости».

Только сейчас понял и уже известную мне заглавную повесть книги — «Синее окно Феокрита». О путешественнике в прошлое (но совсем не «попаданце«!). Ну да, иногда для понимания нужно дозреть, совершить «фазовый переход», внутри себя...

И всё-таки «Окно» — это какое-то счастливое исключение. Поскольку это явная фантастика. А явная фантастика сборника — «Геометрический лес», «Мальчик», «Имя» — выглядит слабее двух нефантастических повестей. Имею в виду «Рисунок Дароткана» и продолжающую его, также автобиографическую «Контору слепого». Где, кстати, снова звучит это имя — Дароткан.

Русский перевод названия романа, «Потерпевшие кораблекрушение», вводил меня в заблуждение. Представлял себе людей, подбирающих на диком океанском берегу обломки своего разбитого корабля, — историю в духе «Робинзона Крузо». «The Wrecker» перевести можно и как «Вредитель» или «Разрушитель», но следует помнить, что wrecker это также человек, занимающийся утилизацией непригодных к дальнейшей эксплуатации судов. На самом деле это такой роман-матрёшка, внутри которого сидят истории разных жанров.

Начинается он на Маркизских островах, но сюжет тут же делает хитрый извив. Американец Лаудон Додд, владелец британской яхты, прибывшей в столицу островов Таиохаэ (совладелец, как тут же выясняется), принимается излагать свою биографию, и перед нами разворачивается роман воспитания. Этакий «Мартин Иден» наоборот. Полагаю, что Джек Лондон читал книгу Стивенсона. Его собственный герой был беден, ходил по морям, но мечтал выбиться в писатели (и выбился, как мы знаем, буквально ценой своей жизни). Лаудон Додд от рождения был вовсе не беден, но мечтал стать скульптором. Чтобы осуществить мечту, отправился в культурную столицу мира — Париж. Скульптором однако не стал, похоже, таланта не хватило. Вынужден был переквалифицироваться в мелкого дельца, не без помощи друга, прирожденного предпринимателя, Джима Пинкертона. История жизни Мартина Идена окрашена в драматические и даже мелодраматические тона. Похождения несостоявшегося художника Лаудона Додда изложены в ироническом, порой даже хохмаческом ключе.

Однако это ещё не финал. Обращением Додда в партнёра великодушного, предприимчивого и по-своему наивного Джима Пинкертона дело не заканчивается. Титульная тема — кораблекрушения — начинает звучать ближе к середине книги. Джим Пинкертон был, как я уже сказал, прирожденный бизнесмен и, чтобы заработать доллар-другой, ввязывался в самые разнообразные предприятия. Занимался он и утилизацией брошенных судов. И одно такое судно, английский бриг «Flying Scud» («Летящий по ветру»), потерпевший крушение у острова Мидуэй, переворачивает карьеру и судьбы героев.

Против ожиданий Пинкертона, аукцион покупки прав на разбитый бриг из стандартной процедуры превращается в очень странную и финансово крайне рискованную аферу. Которая происходит в обстановке, полной недомолвок, нестыковок и всяких несообразностей. Компаньоны в итоге покупают разбитое судно, но они уже на грани банкротства. Пинкертон остаётся улаживать дела компании на берегу, в Сан-Франциско, а Додд отправляется к острову, чтобы найти на корабле то сокровище, на которое, по мнению компаньонов, претендовал их противник на аукционе.

На месте же крушения прибывшая туда команда обнаруживает то, что и сам брошенный на мели бриг в высшей степени не похож на обычное безнадёжно погубленное судно. Если можно так сказать. При чтении этой части романа у меня возникла стойкая ассоциация с загадкой перевала Дятлова. Да-да, хотя Стивенсон написал свой роман почти на сто лет раньше, и конкретные детали вымышленной и подлинной истории были совершенно различными и непохожими друг на друга. Но вот характер этих деталей, их общей совокупности, картины, если угодно, выглядел одинаково нелогичным, не поддающимся рациональному объяснению. (Я даже подумал, что среди версий случившегося на перевале Дятлова, возможно, недостаёт ещё одной — в духе Стивенсона...)

Дальнейшее развитие сюжета пересказывать не стану. Могу только сказать, что уже извлеченными на свет «матрёшками» (роман воспитания, производственный роман, детектив, мистери) содержание книги не исчерпалось. Автор открывает перед нами новых героев, новые страсти, новые похождения... В конце концов всё приходит к концу. Тайны расшифрованы, даже некоторые из творческой лаборатории автора. А читатель (ну, я во всяком случае) остаётся в ступоре: вот это да, вот это наворотили... Вот это змея, кусающая себя за хвост! К тому же не скидывайте со счетов и нетривиальный английский Р.Л. Стивенсона (я на нём книгу читал; и там героя зовут Loudon, а не Лауден как в переводе). Без комментариев, без помощи спецов в морском такелаже, жаргоне, диалектах крайне трудно было иногда врубаться в описываемое. Заглядывал в перевод, признаюсь. Переводчику честь и хвала. Хотя некоторые предложения он пропускал. Видно, и ему были не совсем по зубам...

Роман — про конец 80-х, может быть, самое начало 90-х, о московских студентах. Писался, думаю, примерно в то же время, что и «Общага-на-крови» А. Иванова.

Упоминаю об этом потому, что есть определённое сходство. Только надо принять во внимание, что Терехов к тому времени был несколько постарше (а в таком возрасте разница в 2-3 года довольно много значит), да и человеком большего жизненного и писательского опыта (успел поработать в таком издании как «Огонёк» под началом Коротича и, возможно, уже — в «Совершенно секретно» Юлиана Семёнова). Главный герой тереховского романа, Грачёв, который, между прочим, несколько раз называет себя географом (! — перекличка уже с другой книгой Иванова), но потом всё-таки оказывается автором ненаписанного философско-фантастического романа), не приемлет окружающую действительность точно так же, как и Отличник Иванова, но — это уже не реакция наивного и рафинированного мальчика, а протест человека, что называется, «прошедшего огонь, воду и медные трубы».

Кроме скупо изложенной мною канвы, в романе масса смешных, а также и не очень смешных (со смехом сквозь слёзы) эпизодов. Отдельного же слова заслуживает язык повествования (который в своё время меня отпугнул) — прихотливый, может быть, даже и в самом деле вычурный. И в 1995 году, и сейчас мне показалось, что автор идёт в этом от традиции не Набокова или Бунина, а Андрея Белого, пытаясь разлагать впечатления героя на самые мельчайшие, самые элементарные и — фундаментальные составляющие.

Блуждая по каналам Дзена, узнал не только забытые имена отечественной фантастики, но и по крайней мере одно новое — Борис Е. Штерн. Редкий случай невероятно твердой НФ.

Впечатления крайне положительные, при этом не знаю, с чего начать. Не пересказывать же сюжет этого необычного романа? А он необычен даже по манере — здесь нет ни одного «сквозного» героя, действующего от первой главы до последней. Эти главные герои появляются и уходят — ибо действие охватывает сотни тысяч лет. Отсюда как бы некоторая «новеллистичность» повествования — у автора просто нет возможности до мелочей проникать в психологию персонажей. И соседствующие главы разделяют тысячелетия — каждая посвящена уже новой эпохе, новой фазе истории.

Но если хотя бы вкратце намекнуть, о чём идет речь, то это видно из названия — о ковчеге. Всё начинается с идеи, возникшей в одной голове. Постепенно вокруг этого человека собираются такие же энтузиасты-пассионарии. Интересный и поучительный процесс. Не Жюль Верн, в книгах которого смелые задумки легко овладевали массами и пробивали дорогу в жизнь, но и не мрачный скептик Уэллс, всё ещё считавший, что будущее будут творить гениальные мизантропы-одиночки — даже вопреки желаниям масс.

Единственное, что огорчило, автор не верит, что в ближайшие сто-полтораста лет наука сделает какие-либо прорывные открытия. И необязательно новые источники энергии илии способы перемещения в пространстве — что-нибудь этакое что нам и в голову сейчас не приходит. Как это произошло с реальной наукой-техникой за уже прошедшие полтораста лет. Ну да ладно... Пусть будет такой несколько пессимистический взгляд.

Он искупается завершающей частью романа — в противовес невероятно твердо-научным трем предшествующим — немного даже сказочной. И весьма оптимистичной.

Ленюсь писать не только о просмотренных фильмах, о прочитанных книгах тоже. Давно уж, года два, если не больше. Бывает, что в записи о какой-то книге походя упомяну: а ещё было прочитано то-то и то-то. Иногда и таких упоминаний не делаю. Но иногда случаются исключения. Читал книгу релакса ради, на сон грядущий, и вдруг оказывается в ней что-то настолько замечательное, что волей-неволей посвящаешь ей отдельный пост. Да, и такое бывало. Так вот, роман Зуева-Ордынца как раз из этого разряда.

Это писатель прежде всего незаурядного жизненного опыта и очень непростой судьбы. Но кроме того он был очень одарён литературно, был мастером приключенческой прозы. Всё это нашло отражение в романе, о котором речь.

В подзаголовке так и указано: роман приключений. По сюжету — что-то похожее на так любимых нынешними малоталантливыми сочинителями «попаданцев». Может, это одно из первых в отечественной словесности произведений такого рода, ведь самый первый вариант «Сказания» был напечатан ещё в 1930 году в журнале «Всемирный следопыт». Несомненно и то, что это очень нетрадиционная «попаданческая» книга. Да, герои её, люди середины XX века, неожиданно оказываются в очень архаичном мире (или, скорее, мирке), отставшем от их собственного лет на 300, но происходит это не так, как сейчас. Никаких порталов, никаких капсул времени. Четвёрка советских людей — пилот Виктор Косаговский, его младший брат Серёжа (с неразлучным псом — обман-пинчером Женькой), капитан погранслужбы Степан Ратных и мичман-минёр, одессит Фёдор Птуха летят на Дальний Восток, но вместо нужного аэродрома попадают в глухую тайгу, совершенно неизведанный край, и находят там анклав, сохранивший уклад XVII века, живущий по законам феодальной Руси.

Необычайно подробно, с яркими деталями рисует автор этот «затерянный мир». Люди XX века оказываются в нём вовсе не суперменами, как это обычно происходит с современными «попаданцами». Вообще все герои романа Зуева-Ордынца, как положительные, так и не очень, очень колоритны, черты их, манера вести разговор хорошо прописаны. Что опять-таки выгодно отличает этих персонажей от шаблонных и ходульных действующих лиц нынешних попаданческих сочинений.

Автор романа, как я уже сказал, мастер сюжета. Но также и мастер языка. По стилю больше похож на ведущих отечественных писателей первой половины прошлого века. Лично мне Николая Задорнова напомнил.

Не могу не отметить и финал — я бы сказал, тоже весьма не типичный для приключенческого произведения. Наши герои не терпят фиаско, но ещё меньше завершение их похождений хочется назвать хэппи-эндом. Дорогая цена была заплачена за ту победу, что они одержали, слишком много потерь...

Вместе с тем «Сказание о граде Ново-Китеже» — один из лучших образцов жанра, та книга, по прочтении которой испытываешь благодарность — за всё то, через что автор тебя провёл, заставил пережить.

Начало показалось скучноватым; в первом романе трисоляриане — с помощью софонов, наделённых интеллектом протонов — сумели остановить прогресс фундаментальной науки на Земле. Их космофлот приближается к Солнечной системе медленно, но уверенно. Человечество начинает впадать в панику и отчаяние. И вот именно подробного и утомительного описания того, как это происходит, я поначалу испугался. Но Лю — Фантаст с большой буквы «Ф», он сумел привнести в повествование новые затягивающие интриги.

Да, земной науке не только предстоит все четыреста лет ожидания топтаться на месте (именно столько, по расчетам, займет путешествие трисолярианских сил), но более того — вездесущие софоны следят за всем, что происходит на нашей планете, за любым разговором, тем более — за информацией, которая как-либо фиксируется. Не доступны разумным софонам тольком мысли землян, существ, кстати говоря, крайне лукавых и коварных — в представлении трисоляриан. И вот, исходя из этого, запускается небывалый проект — The Wallfacer Project — я перевел название как «Проект Стеномедитаторов (или Стеносозерцателей). Это четыре человека, представителе разных стран, разного рода занятий. Перед ними стоит задача — выдумать нечто такое, что способно спасти от грядущего нашествия. Они могут шифроваться как угодно, и ресурсы для исполнения им даны почти неограниченные. Один из них, китайский астроном (бывший) и социолог (отец звездной астрономии, между прочим, хотя и с подачи героини первого романа Е Вэньцзе, той самой, что навлекла на Землю всю эту беду) по имени Луо Джи (или, быть может, Цзы, не знаю). Вот он свои полномочия по первости так и применил — выбрал себе комфортную жизнь сибарита-отшельника. Ещё и потребовал найти себе живую женщину — точную копию своей воображаемой возлюбленной, о которой грезил в прежней своей бытности не на шутку...

Стеномедитаторы не знают, что заговорщики из числа тайных сторонников Трисоляриса на каждого из них назначили по Стеноломателю. На всех, кроме Луо Цзы, впрочем. Потому что у него тут планида совсем другая. Не его шифрованные проекты будут ломать, Трисолярис обратил на китайца особое внимание.

В общем, противостояние Стеномедитаторов и Стеноломателей идёт крайне напряженно. А когда оно приходит к чему-то вроде бы определённому (вроде бы), вдруг разворачиваются крайне драматичные события уже в космосе. А потом снова на Земле... Цысинь Лю не даёт читателю расслабиться, изобретает неожиданные сюжетные ходы. Это — мастер!

Лично я жду возможности прочитать заключительный роман трилогии, некоторое представление о котором уже получил из аннотации английского перевода.

Роман написан в самом конце прошлого века, хотя, как подумалось только что, вызрел, наверно, ещё на стыке 80-х — 90-х. При чтении случилась странная штукенция.

Начинал с некоторым усилием — давно знаю, что автор не совсем мой, прыгающий слог, слегка дурашливо-придурковатый; в предложениях не хватает то сказуемого, то подлежащего. Многословен, много всяких рефлексий. Рассудком отмечал, что сконструирована книга неплохо. Если это и реализм, то исключительно фантастический, как у Достоевского. Главный герой, опустившийся бывший писатель Петрович, собственно, тоже потомок героев Фёдора Михайловича, того парадоксалиста, что умствовал у себя в подполье. Этот не только умствует, но и совершает разные деяния, далеко не всегда хорошие.

Не мог и не отметить, что Маканин умеет зацепить за живое. Сразу как-то царапнула история про семейку, в которой мамаша по своей дурости потеряла годовалого ребёнка. Судьба брата главного героя залеченного в психушке бывшего художника Вени тоже как бы наждаком по чувствам прошлась. А вот описанию первого преступления не поверил — слишком умственно, слишком много слов. Хотя то, как преступление расследовала милиция, вернее, не расследовала, показалось очень интересным.

И однако на той главе, что описывала изгнание Петровича из общаги, случилась метаморфоза. То ли я настраивался, настраивался на чтение и наконец настроился (вчитался, как говорит Веллер), то ли перенастроился сам поток повествования — он меня вдруг подхватил... Детали, подробности — перестали скрежетать в моём восприятии железом по стеклу. Всё было удивительно на месте, всё было потрясающе в строку!

Да он переплюнул Кизи с его кукушкиным гнездом! — восклицал я мысленно. И ещё что-то... Я изо всех сил сочувствовал герою — чтоб он не сдался, не сломался, не впал в раскаяние, не выдал свои преступления, признание в которых так злобно пытались вырвать его враги...

А потом я восхищался хитростью новоявленного бизнесмена Ловянникова, обдурившего всех, в том числе и Петровича, — и опять-таки ради того, чтобы только не перестать уважать себя!

Да, я отметил, конечно, массу аллюзий на русскую классику, и не только девятнадцатого века, в том числе и в названиях глав: Новь, Квадрат Малевича, Палата номер раз, Двойник, Один день Венедикта Петровича.

И я опять думал над тем, что писатель сумел вот так трезво взглянуть на нашу действительность ещё в конце прошлого века. Честное слово, вспоминая себя тогдашнего, я думаю, даже несмотря на пережитый (вместе со всею страною, конечно) дефолт, как я был наивен! И прекраснодушен... А Маканин, он — нет... И в 97-м он был и не либерал, и не демократ, и уж конечно, не ура-патриот... Смотрел на жизнь зорко и сурово.

Читал поэму в переводе Вересаева, хотя и говорят, что эта версия для неискушённых. Не ожидал, что описание последних дней троянской осады затянет меня там сильно.

Да, приёмы несколько архаичные; автор не применял метод потока сознания... и много ещё чего, но композиция выстроена в самом деле монументально! Троя должна пасть, но прежде погибнут Патрокл, Гектор, Ахиллес и многие другие, не столь выдающиеся.

Особенно понравилось выражение, которое, насколько понимаю, присутствует только в переводе Вересаева: «Что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели!»

Судьбоносная для меня книга! Заставила взяться за английский. Хотя путь был очень непростой. Сначала три года — с 1979 года, года издания, по 1982й — дожидалась меня в ленинградском Доме Книги (здание с глобусом на Невском). Купил буквально у входа в вестибюль. И ещё надо благодарить то обстоятельство, что за несколько месяцев до того прочитал брошюрку издательства «Знание», если не ошибаюсь, посвящённую англоязычной фантастике, — а иначе не знал бы термина!

Читать начал, естественно, в тот же день, предисловие. Поразило меня тем, что отношение автора предисловия (Муравьева) к фантастике было каким-то иным, не таким, как скажем, у Емцева или Парнова, тоже писавших предисловия-послесловия к фантастическим книгам. У Муравьева был взгляд филолога, притом лишенный особо пиетета к фантастике.

Но чтение собственно текстов сборника как-то забуксовало на первом же рассказе — «Возьмите спичку» Азимова. Потом выяснилось: в школе и ВУЗе меня учили не тому английскому. Спустя почти 12 лет я прочитал замечательную книгу Колпакчи «Дружеские встречи с английским языком», и вот эта работа прояснила для меня многое в понимании английского.

Всё же, дав мощный толчок к штудированию английского, к чтению на этом языке, надо признать, что сборник Science Fiction не стал для мена ПЕРВОЙ прочитанной книгой на английском языке. На рассказе Фредерика Пола я взял паузу и переключился на Treasure Island Стивенсона. Вот этот роман и стал для меня первой прочитанной до конца... А к сборнику вернулся через несколько месяцев, почти через год. Да, вот такой вот тернистый путь! Но очень памятный.

Второй роман незавершённого цикла «Вселяне», продолжение «Должности во Вселенной», — действие подхватывается практически с того момента, в какой были оставлены герои первой книги пенталогии. Читал с грустным чувством — как о неосуществленной мечте. Не только потому что автор не довёл до конца замысел, но и потому что описанное им в этом романе кажется более настоящим, чем реальная история России в новейшее время...

Несколько сложноватый текст — поскольку идеи автора требуют концентрации и воображения. И вместе с тем понимаешь, что именно это — настоящая фантастика, а не банальные описания «вековой борьбы добра и зла«или противостояний злокозненным пришельцам и перекраиваний военной истории ХХ века — описания, которые удостаивались тиражей, получали премии...

Главные герои «Должности во Вселенной» погибают к финалу романа, поэтому на первый план «Времени больших отрицаний» выходят другие персонажи — совершенно иные и разные по своему складу люди. Писатель таким образом доказал не только своё знание физики, но и глубокое понимание психологии...

Физика, впрочем, в романе совершенно не традиционная, не тривиальная, глубоко «антинаучная»... В советское время такой роман не смог бы увидеть свет ни в каком виде — только разве что в качестве рукописи для самых близких друзей — при попытке передать в какую-либо редакцию, немедленно бы «ударили по пилатчине», обвинили бы в богоискательстве-богостроительстве, крайнем идеализме...

Отличный рассказ — или может быть, небольшая повесть. Но как она насыщена подробностями, техническими и не только. Нетривиальными! Это произведение однозначно показывает, что свой талант Михаил Пухов недоиспользовал. Ему надо было браться за крупные формы. Он мог бы создать в этой области что-то незаурядное, превосходящее работы других фантастов. Увы...

«Бесконечная история» Михаэля Энде считается (и вполне заслуженно) одним из самых известных и любимых во всём мире произведений немецкой литературы ХХ века. По жанру это сказка, возможно, фэнтези (но с серьёзными оговорками; потому что у самого автора такое определение, вероятно, вызвало бы протест).

Много лет назад я читал русский пересказ этой книги приболевшему сыну, и тогда мне эта книга показалась удивительной — более завораживающей даже чем «Властелин колец» (в сокращённом, как оказалось потом, но юбилейном выпуске издательства «Северо-Запад»). Десятилетний школьник Бастиан Бальтазар Букс, спасаясь от преследовавших его однокашников, забегает в книжный магазин и... там происходит чудесная встреча с книгой «Бесконечная история», читая которую мальчик переносится в страну Фантазию, подвергшуюся неожиданной напасти... переносится сначала как читатель, а затем и как главное действующее лицо (кстати, в оригинальном издании сцены из нашего мира даны красным (рубиновым) цветом, описание событий в стране Фантазия — зелёным).

Не знаю почему, но не смотря на всё обаяние того пересказа, тогда я дошёл только до его середины, а потом чтении прекратил... Не раз хотел вернуться и продолжить, уже и перевод издали, однако... словом, прочитал сейчас всё в оригинале. Поистине, wunderbar!

Действие можно разделить на две части.

Довольно широко известна книга Николая Куна «Мифы древней Греции». Лев Успенский сотоварищи оставил свой вариант этих легенд. В каком-то довольно простеньком виде изложил мифы, в том числе и древней Греции, Александр Немировский.

Но эпоха титанов у этих авторов, так понял, не очень отражена. Эту задачу взял на себя Яков Голосовкер. Причем, восстанавливать сказания ему пришлось по крохам. Может быть даже, что его книга — довольно вольная реконструкция преданий, от которых дошло на самом деле очень мало.

В каком-то смысле книга Голосовкера — это ещё как будто и «взгляд с другой стороны». История олимпийских богов, прислуживавших им полубогов и героев, освещена гораздо лучше. Титаны же, гиганты и прочие более древние создания были свергнуты олимпийцами, брошены в Тартар, просто истреблены. И облик их был сильно искажён в последующих сказаниях.

Вот например, кентавры, киклопы (циклопы) известны как существа дикие, неуправляемые. В действительности же изначально они были другими. В их жизни был свой смысл, была своя этика (как, например, титанова правда, упоминаемая в книге не раз). Были созидание и познание. Но победившим их олимпийцам было чуждо и то, и другое. Их волновали лишь куда более простые радости, в том числе азартного созерцания чужой борьбы. Вот и получилось так, что титаны и прочие исполины, если не были прямо низвергнуты Зевсом, Аполлоном и другими так называемыми Кронидами (детьми Крона), то уничтожили друг друга в междоусобных распрях, пали от рук полубогов и героев, типа Геракла и Персея. И память о них сохранилась исключительно негативная. Мол, чудовища это были. Историю творят победители.

А по манере книга Голосовкера — это, конечно, стилизация под «древнее». Под русское древнее, естественно.

Предназначена же она для старшего школьного возраста. Именно в этом возрасте её и надо читать, пока память цепкая, пока интерес к такого рода литературе не убит.

Вот я понял, что знал про титанов мало. Но и сейчас, прочитав книгу, не могу похвастать, что сделался экспертом. Ну, могу теперь сказать, что кентавр Хирон, оказывается, был титаном. А бог Асклепий — бог людей, а не бог богов. И что Аиду был не подвластен тартар. Потому что там правил только Зевс.

Автор не угадал с рядом важных реалий нынешнего века (не предвидел теракта с «Близнецами», появления евро да и столь бурного прогресса компьютерной техники), однако сумел закрутить-таки интригу.

В середине книги повествование немного провисло; мне подумалось, что автор малость увлекся чисто детективной составляющей сюжета, решил блеснуть, типа, мастерством детективщика. Но, пожалуй, все эта игра в тотальную слежку действительно была необходима для дальнейшего (убедительного) развития сюжета.

Роман написан бойким, немного даже развязным языком; персонажи обрисованы ярко, выпукло. Никоим образом не обычная, стандартная поделка. Да, подлинная история XXI века развивается совсем не так, совсем не так. Но читать было интересно!

Когда-то я наверняка читал это произведение, но почему-то не запомнил ничего — должно быть, читал не в том настроении.

Сейчас «Вечный муж» меня очень «порадовал» (заметно ли, но я пытаюсь выражать мысли в духе Достоевского?). Главный герой Алексей Иванович Вельчанинов, в своё время вращавшийся и в свете, а в настоящий момент погрязший в рутине, впавший в ипохондрию, неожиданно обнаруживает нечто вроде слежки за собой. Некий господин в шляпе с крепом как будто преследует его; случайные, но повторяющиеся встречи с этим типом как будто оказывают на Алексея Ивановича дурное влияние...

Такое вот начало чуть ли не в духе Эдгара По. Или мистических произведений Гоголя. Дальше пересказывать не буду — лучше читать самим.

Когда-то я назвал «Хаджи-Мурат» Толстого чуть ли не «Войной и миром» в миниатюре — настолько концентрированным мне показалось содержание повести. А сейчас нечто схожее я хочу сказать о «Вечном муже». Это тоже концентрированный Достоевский. В рассказе присутствует всё, что присуще большим романам классика. Помимо мистики случайных встреч — и тяжелый рок прошлого, которое, оказывается, никуда не ушло. А также, конечно, и язвительный сарказм в изображении непростой российской действительности, некоторых ее представителей, во всяком случае. И сентиментальщина (куда без неё!), но в данном случае почти и не сентиментальщина вовсе, а пронзительная жалость к тем, с кем жизнь обошлась жестоко и несправедливо. Есть и сатира на прогрессистов. И поскольку общий объём сочинения не столь велик, то всё это читатель охватывает чуть ли не залпом, чуть ли не за один присест. И оттого впечатление только усиливается.

О чем, пожалуй, не идет речи, так это о спасении человечества. Герой переживает свой кризис, но не так, как герои романов Достоевского, т.е. без совершения уголовных деяний, без ниспровержения всего и вся. Однако и эта особенность так называемого рассказа показалась мне очень убедительной. Наверно, потому что я больше верю в возможность справляться с кризисами на индивидуальном уровне и наоборот не очень доверяю универсальным рецептам спасения всего человечества скопом.

Для романа «Мемуары срочной службы», в отличие от других сочинений Терехова, характерен язык скорее простой, чем изощрённый (хотя отдельные фрагменты в стиле «модернизм» всё же попадаются). Повествование составлено как бы из отдельных рассказов, порой даже этюдов или афоризмов (афонаризмов!), написанных то от первого, то от третьего лица, представляющих точку зрения разных героев... людей разных призывов, или говоря языком официальным — периодов службы. Ведь роман — про армию, ещё советскую, но тем не менее... Думается, во многом именно вот эта смена планов и делает «Мемуары» произведением куда более сильным, чем, скажем, «Сто дней до приказа» Ю. Полякова или даже афганские вещи Олега Ермакова (яркие, но порой какие-то несколько «несфокусированные»). Что мы вспоминаем про армию годы спустя? Всякие хохмы, приколы... Мы не любим — даже наедине — вспоминать об унижениях, пройденных там. Такие воспоминание мы загоняем поглубже и подальше в память, в подсознание... А Терехов в «Мемуарах» как раз и обнажает — постепенно — загнанное на самое дно памяти. До чего может дойти унижение человека, «выбранного» остальными в качестве «жертвы». До чего может дойти подлость другого солдата, служаки вполне благополучного...

И даже более того. Роман не только о дедовщине, «неуставных отношениях»... О чём-то гораздо большем. «Ты кем был на гражданке?» — спрашивают «молодого». — «Человеком...» «Ты почему домой-то так хочешь? — спрашивают другого «молодого». — По мамке, что ли соскучился?..» — «По самому себе соскучился...» (Цитаты по памяти, не претендующие на дословность).

Этот роман я читал ещё в прошлом веке в безымянном (по-моему) переводе издательства «Фита», и уже тогда был впечатлён. Но потом узнал, что существует и более серьёзный перевод Костюкович издательства «Симпозиум». А сподобился прочесть только сейчас. «Каменный мост» Терехова подтолкнул...

Сходство (некоторое) между этими двумя такими разными романами действительно имеется... В книге Эко небольшая группа помешанных на всяких эзотерических текстах и тайнах гуманитариев (сотрудников издательства; по сути, всего трое их, таких энтузиастов-друзей) пытается постичь загадку тамплиеров, ордена, якобы, уничтоженного ещё бог знает в каком веке... Но на самом деле будто бы трансформировавшегося в другие организации — розенкрейцеров, иллюминатов, франкмасонов, неотамплиеров. Существующего по сию пору. Чтобы выполнить до конца ХХ века некий шестисотлетний План...

В общем, Эко, на мой взгляд, один из столпов (настоящих) литературы для интеллектуалов (наряду с Лемом). А книга — интеллектуальный триллер для самых отъявленных любомудров. И ей не помешал бы хороший комментарий, поскольку много там всяких фактов, артефактов и проч. ... Но комментария, увы, нет, а существует словарь по роману в виде отдельной книги (которой нет у меня). Наиболее простая глава — это 63-я, где возлюбленная Казобона Лия очень доходчиво объясняет корни символики и нумерологии земных мифов — одинаковые для всех эпох и народов, проистекающие из человеческой телесности. Повторяю, это, наверно, самая простая глава...

А нравственный урок романа в том, что жажда эзотерической власти над существующим порядком вещей, над миром, не раз в истории приводившая к насилию, к чудовищным злодеяниям, сродни жажде сексуального маньяка... жаждущего не секса, а жажды секса... Иными словами, не нужны этим одержимым реальные знания о мире, которые могут дать какую-то власть над ним, а необходима вечная погоня за якобы существующей тайной... Ну, это если совсем на пальцах.

Почти 6 лет назад, когда я прочитал сборник «Барьер», настоящим открытием стала для меня эта повесть, «Храни тебя бог, Ланселот!» — ещё одна (но вовсе не очередная) вариация на тему рыцарей Круглого стола. Пытался разыскать что-нибудь ещё венгерского автора — мудрого философа и увлекательного рассказчика. Но выяснил лишь следующее: писатель родился 15 августа 1935 года в городе Хатван, умер же 6 апреля 1973 года в Будапеште. За свою недолгую жизнь написал 7 книг, включая повесть «Храни тебя бог, Ланселот!» («Isten veled, Lancelot!», 1973 год). Был профессором венгерской литературы в университете Йозефа Атиллы в городе Сегед.

Других переводов прозы Гейреша на русский язык пока, видимо, нет...

Где-то попадалось высказывание, что это единственный завершённый роман По. Если честно, других романов писателя вообще не читал. Этот же — увы — как раз производит впечатление обрывающегося на полуслове... Как бы то ни было, «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» — вероятно, самое большое по объёму произведение мастера (таково название русского перевода, выполненного Г.Злобиным; читал лет -цать назад в авторском томе Библиотеки всемирной литературы; дословный же перевод названия звучит так: «Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета» — «The Narrative of Arthur Gordon Pym of Nantucket».)

Написан роман более полутора веков назад, достоинства же его до сих пор не померкли. Да, повествование «прикидывается» неким отчётом о морском путешествии (путешествии удивительном, беспрецедентном!); язык сухой, скупой (вполне старомодный); им передаются даже диалоги персонажей... так что диалоги эти отсутствуют начисто. Иногда рассказчик даже зануден. Очень часто ему отказываешься верить

Так что Эдгара По можно и отцом «альтернативы» назвать, не только детектива и фантастики... И у него уже есть всякого рода «психоделика» и эзотерика, проникновения за грань обыденного...

Французский фантаст Жюль Верн настолько был впечатлён незавершённым романом, что даже написал продолжение (правда, спустя годы, десятилетия даже...) — «Ледовый сфинкс».

Странно, что это название не на слуху, не мелькает в статьях, как, допустим, «Доктор Фаустус' или «Жан Кристоф». Хотя в этих романах якобы много похожего — есть герои музыканты и вообще много внимания уделено музыке. Не играет ли тут роль своего рода снобизм?

Вот и я, например, ещё в 80е встречал эту фамилию, Ивашкевич, но с решительностью самоуверенного невежды отвергал саму мысль, что его произведения могут представлять какой-либо интерес. Тогда меня тянуло к французам, немцам (к тому же Манну с его «Фаустусом»), латиноамериканцам. Потом переключил внимание на русскую литературу первой половины века, эмигрантов и т.д.

Всерьез заинтересовался творчеством Ивашкевича три года назад, причем именно романом «Хвала и слава». Прочитал только сейчас (увы, вот столько бывает надо, чтобы «дошли руки»).

Это роман эпопея и, наверно, в традиции самой первой, толстовской. На это указывает двойственность названия, противопоставление, заложенное в нем. Хотя на этом сходство, пожалуй, и заканчивается. Совершенно другой стиль, иные герои. Хотя духовные искания им — многим из них — присущи не меньше, чем князю Андрею и Пьеру Безухову.

Действие охватывает несколько десятилетий — от начала Первой Мировой до первых лет по окончании Второй, а география от Одессы до Парижа, Испании и даже Бразилии.

Поначалу, читая «Хвалу и славу», я мысленно сравнивал манеру автора с толстовской — причем не только Льва Николаевича, но и Алексея Николаевича. Но так было, пока позади не оказалась примерно сотня страниц. Потом действие меня захватило.

Сейчас почему-то трудно объяснить, в чем заключается для меня притягательность этого романа. Манера описаний — лаконичная, не богатая на метафоры (но ни в коем случае не газетная!). На уровне отдельных предложений автора легко обвинить в злоупотреблении штампами (или, по крайней мере, так выглядит в переводе). Но при чтении «в потоке» уже не обращаешь на это внимание.

Ивашкевич мало похож на Толстых, однако на банальную семейную мелодраму, «Санта-Барбару» на бумаге, его проза похожа ещё меньше. Хотя здесь и прослеживается история нескольких семей на протяжении двух-трёх поколений, здесь мы не встретим тех интриг, которыми изобилуют популярные у массового читателя-зрителя «саги». Впрочем, отношения между персонажами очень непростые, страшно далёкие от идеала «гармоничной любви и семьи». Предсказуемость развития событий здесь сводится лишь к тому, что сейчас нам уже известна история прошлого века. Зная ее, можно предполагать, что может произойти дальше. Только в романе опять-таки мало той благостности, той закругленности сюжета, которой грешат обычные «семейные саги». История прокатывается по судьбам героев неумолимым катком, не щадит никого. Да что там история! Сама жизнь.

Я не мог не думать о том, как воспринимают роман в современной Польше. Не удивлюсь, если многие считают его про-советским и т.п. Хотя оснований для таких обвинений практически мало. Слишком горькую картину нарисовал автор. Никакого бодряческого оптимизма, никаких бравурных обещаний скорого светлого будущего.

В общем, ещё раз задаю себе вопрос: почему сейчас эта книга окружена скорее молчанием, чем славой? Ведь это же несомненная классика.

Один из томов эпопеи впервые увидел студентом, почти школьником, кажется, в Бабушкинской библиотеке в Вологде. Почему-то решил тогда, что это что-то старомодное и сентиментальное, во французском слащаво-сентиментальном духе. Ну что я тогда мог знать о литературе? Лет десять спустя, считая себя в этом деле гораздо бОльшим знатоком, услышал отзыв о романе как об одной из самых выдающихся книг. «Семья Тибо» была противопоставлена Платонову и ещё кому-то из тех, кого тогда бурно печатали в журналах. Но все равно не проникся...

Наверно, это хорошо, что прочитал только сейчас. И хорошо то, что за недолгий в общем промежуток времени прочитал два таких мощных произведения как «Хвала и слава» Ярослава Ивашкевича и «Семья Тибо» Роже Мартена дю Гара — сочинений в чём-то похожих, а во многом различных. Оба романа, наверно, вышли... нет, не из гоголевской «Шинели», конечно. Но из «Войны и мира» — очень может быть. Но оба писателя сумели создать не просто нечто подобное эпопее Толстого — увы, в ХХ веке было написано немало сочинений такого рода, довольно сильно эпигонских, особенно на русском языке — они сказали и своё слово, незаёмное.

О «Семье Тибо», пожалуй, можно сказать много и очень много — заслуживает. А я всё-таки буду краток.

Это роман действительно о семье, но семье необычной, в которой нет матери, есть только отец, Оскар Тибо, человек деспотичный, авторитарный, а ещё два его сына — Антуан и Жак. При всей непохожести у них много общего. Многое они, оказывается, взяли у отца, с которым у обоих такие трудные отношения.

И всё-таки название романа довольно условно. Потому что тема его гораздо шире. Это рассказ о Франции, быть может, даже о Европе на стыке двух веков. А сила повествования в том, что здесь переплетены и бытовые мелочи, и тонкие индивидуальные психологические нюансы, и ход истории — такой вот неразделимый поток.

Притом, на мой взгляд, книга написана довольно неровно. Такой впечатление, что на первых частях писатель ещё учился, нащупывал манеру и даже тему. Очень много чисто французского пафоса, риторики и проч. Потом автору удаётся взять более верный, более убедительный тон.

Лучшая часть романа — это «Лето 1914 года», подробно описывающая преддверие Великой Войны и её начало. Эти главы полны эпизодов, моментов потрясающих, пронзительных, порой непереносимо горьких.

«Семья Тибо» совсем не представляется мне книгой оптимистической — даже оптимистической трагедией её не назовёшь. Это просто трагедия (кстати, публикация эпопеи была завершена уже в дни Второй Мировой, накануне падения Франции). И я вот даже подумал: а как так выходит? Разве самые читаемые, самые почитаемые книги можно назвать оптимистичными? Какой оптимизм, допустим, внушает читателю «Мастер и Маргарита»? Про «Семью Тибо» с ещё большим основанием можно сказать: мрачная, пессимистическая. И в то же время — шедевр литературы. Такой вот парадокс

«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» была написана Стивенсоном в 1886 году. В настоящий момент имеются как минимум два русских перевода (Е. М. Чистяковой-Вэр — 1900 года и вариант более близкий к нам по времени, выдержанный в стиле ХХ века — Ирины Гуровой). В англоязычной же литературе это одно из самых, не побоюсь этого слова, культовых произведений.

В весьма концентрированном, сжатом виде писатель рассмотрел здесь проблему добра и зла, сочетающихся в пределах отдельно взятой личности. Приключенческой повесть, наверно, трудно назвать, но это классический образец фантастики и литературы ужасов.

Лично меня повесть привлекает более всего своим языком. Это как на русском читать прозу Пушкина, Лермонтова; или, скажем, те произведения Тургенева и Чехова, которые отмечены элементами мистики. Стивенсоновский сюжет теперь мне слишком уж хорошо знаком, чтоб порождать какие-то бурные или нервные чувства; герои — не вызывают симпатии, потому в финале не испытываешь пронзительного чувства утраты, как при чтении новеллы Джойса, а вот язык... по-прежнему да.

И ещё всегда возникал вопрос, куда же девалась хорошая половина несчастного доктора, когда от него оставалась только плохая часть... Впрочем, лучше на этом не настаивать, чтоб не прослыть занудой.

Ещё до середины не дочитал, но роман просто улёт! Супер! Шедевр! (да, эмоции выплескиваю, а более развёрнутое мнение сформулирую, когда прочитаю полностью)

В разговорах о том, что следовало бы делать, если б Земле угрожала гибель, никто почему-то не вспомнил про это произведение! Вот где решение — спасение ВСЕЙ планеты. А не эвакуация с Земли, как в одноимённом фильме.

Odd John:A Story Between Jest and Earnest — полное название. «Странный Джон: история между шуткой и серьёзностью».

Я должен был прочитать этот роман ещё в 2011 году, когда начал пользоваться электронными библиотеками Project Gutenberg! Небольшую подборку произведений писателя (писателя, философа, провидца) нашёл сначала на австралийском филиале Проекта, а затем куда более полное собрание в библиотеке университета Адеалиды (тоже Австралия; сайт был совершенно замечательный — представленными там книгами — но потом почему-то закрылся). К тому времени я уже успел кое-что прочитать, из «гутенберговского», но ограничился лишь небольшими по объему произведениями. Поражен был и мощью авторского воображения и, как это ни удивительно, языком повествования — казалось бы совершенно бесхитростным, лишённым какого-либо украшательства, но предельно точным, практически идеально выполняющим поставленную задачу (как сказал когда-то человек, научивший меня многому: «Хороший язык — это тот, который не замечаешь»; ну вот у Стэплдона, наверно, такой язык; ничего лишнего). А далее... далее я отложил обращение к более фундаментальным трудам Стэплдона на потом. И вот это «потом», видимо, всё-таки наступает.

Если вернуться всё же к «истокам», то надо сказать, что впервые наткнулся на это имя, должно быть, в 90-е, в каких-то статьях о западной фантастике, предисловиях-послесловиях и т.п. Например, к переизданию «Города» Саймака. Мол, он шёл по стопам Стэплдона. Что-то очень чуднОе писал про фантаста Казанцев. Называл его почему-то Стебельдогом (или типа) — якобы тот предсказал Манхеттенский проект, и за это ему прилетело от властей предержащих. А в середине нулевых два романа Стэплдона — «Последние и первые люди» и «Создатель звезд» вышли в переводе, между прочим в серии «Philosophy«! И эти два казалось бы сухих текста я прочитал тогда запоем...

Не меньше меня захватил сейчас и «Странный Джон» — история сверхчеловека (сверхнормального, Хомо Супериор) Джона Уэйнрайта, родившегося в заурядной в общем-то английской семье. Правда, в утробе матери он провел одиннадцать месяцев, а появившись-таки на свет, выглядел как недоношенный, семимесячный ребенок. И сначала скорее сильно отставал в развитии, чем демонстрировал гениальные задатки. Зато потом...

Повествователь, конфидент Джона, которого тот называл сначала The Benefactor (Благодетель — затем сократил до Бенни, а после и вовсе до Боба, стручкового — Bean), а после именовал Фидо (Fido, якобы от греческого Phaido — «бриллиантовый, блестящий»), подробно прослеживает всю недолгую, но предельно насыщенную жизнь Странного — от младенчества до финала. Это поучительная, шокирующая, а в какие-то моменты всё же трогательная история.

Образ сверхчеловека выведен в книге очень убедительный и совсем неблагостный. Сверхнормальные способны на самопожертвование — ради высшей цели. Но так же не колеблются и перед ликвидацией низших особей, обычных людей — ради своей высокой цели... (И схожую черту Уиндем взял для «высших» в своих «Куколках», возможно, из романа Стэплдона)

Впрочем, из этой истории можно извлечь и мысли критические в адрес рода человеческого. Во всяком случае, мысли такие могут возникнуть при чтении...

Проза Стэплдона — это, наверно, не совсем сайенс-фикшн, хотя кое-то и считает автора этаким столпом именно твердой НФ. Насколько, допустим, научны надежды на потенцию к телепатии? Сверхнормальные, по мере развития, становятся очень к ней способны. Более того, они могут телепатически общаться с людьми из прошлого и будущего! И вообще, как мог бы заметить какой-нибудь средний преподаватель марксистко-ленинской философии советских времен, Стэплдон был тем ещё идеалистом! Расщепление атома «психическим образом»... Такие кунштюки продвинутые сверхлюди тоже вполне себе осуществляют. А впрочем... Впрочем, Олаф Стэплдон — это настолько голова (куда больше голова, чем Бриан, Гинденбург, Гувер и Чемберлен вместе взятые), что лично я не осмеливаюсь потешаться над его странными идеями. Он видел куда дальше и глубже, чем обычный sapient (т.е. разумный). Может, он и сам был сверхнормальным...

О существовании романа, который потом станет первой частью трилогии, узнал давно, в нулевые, когда исправно посещал книжные лабазы. В одном таком, формально принадлежавшем АСТ, мне показали «Метро-33» в мягких корочках — типа, бестселлер. Я лишь хмыкнул скептически в ответ. А магазин вскорости был перепрофилирован в секондхенд. Хозяева, проживающие в Израиле (если верить книготорговцу, базировавшемуся тогда в мелкой лавке по соседству), решили таким макаром поднять выручку. Секондхенд больше десяти лет никуда не съезжает, значит, не ошиблись. Но — про Глуховского.

Относился к нему с большим недоверием. Которое не поколебал и фильм «Текст». Наверно, никогда не прочитал бы трилогию, если бы брат не подарил. Объёмистый, не очень удобный для чтения кирпич. Но поскольку подарок, то и затягивать с чтением не мог. А сейчас очень рад, что так случилось.

Потому что Глуховский действительно на голову превосходит большинство нынешних российских фантастов (а кого-то — и на целых две). Не Стругацкие, но в чём-то пошёл дальше.

Сюжет пересказывать не буду. Наверно, всем, кто интересуется фантастикой, известно, что речь идет о людях, после атомной войны живущих в московском метро.

Впечатление от трёх частей цикла получилось тоже разным. Первая книга, с которой всё началось, захватила мрачными ужасами, мистикой, таинственностью. Отметил, конечно, что метро Глуховского, при некотором неизбежном его однообразии, это такая Вселенная в миниатюре. Продолжение той мирной жизни, в которой мы сейчас живём. И впечатлила концовка. Безысходным прозрением.

Что касается второй части, то показалась, что она была написана всё-таки ради продолжения. То есть этакая попытка ещё что-то выжать из первоначального успеха.

Но третья часть показала, что это было не так. Что предыдущая книга была своего рода подготовкой к завершающему роману. Он — самый жёсткий, самый мрачный не только в трилогии, но, быть может, во всей нынешней русской литературе. Читательская надежда на благополучный исход, забрезжив было, разбивается здесь многократно — даже сбился со счета, сколько раз это происходило. Своего рода пытка безнадёгой, подобной, по-моему, даже у Стивена Кинга не было, мастера литературного садизма. И здесь не просто ужасы, мистика метро, а ужасы и мистика человеческого конформизма, хуже которых, наверно, нет ничего.

Таким вот ободряющим вышел подарок на юбилей! Самое то для книгочея...

Один из наиболее известных романов швейцарского писателя — на русский был переведён как «homo Фабер». Главного героя — рассказчика зовут Вальтер Фабер. А близкая ему женщина, эмигрировавшая из нацистской Германии Йоханна (Ханна) Ландсберг, порой называла его homo faber, что в переводе с латыни означает «человек производящий».

Действительно, Вальтер — инженер, технарь до мозга костей и очень рациональная личность. Дожив почти до 50 лет, ни разу не побывал в Лувре (хотя по роду деятельности — Фабер работает в ЮНЕСКО — изрядно путешествовал по шарику). Он не читает романы, считает себя человеком совершенно не суеверным и т.п.

Роман не очень большой по объёму, а говорить о нём не просто. По форме — это рассказ от первого лица, записи, которые ведёт главный герой. В основном они касаются новейших событий его жизни, тем не менее, вопреки всем утверждениям Фабера, что он не сентиментальный человек, неизбежно в этот якобы сухой «протокол происходящего» проникают воспоминания — о временах более далеких, о молодости Вальтера.

Короткими, порой оборванными фразами стиль повествования может напомнить прозу Хемингуэя, но — с одним серьёзным отличием. Папаша Хэм считается брутальным автором. В романе Фриша слог рассказчика скорее меланхоличен (во всяком случае, так показалось мне).

«Homo faber» продолжает и развивает, на мой взгляд, тему «тяжёлых людей», поднятую Фришем в более раннем одноимённом романе (так впечатлившем меня 3 года назад). Потому что Фабер, может быть, сухарь, но и Ханна тоже не подарок. И толика вины за случившееся, как представляется, лежит и на ней.

Дело в том, что роман — это ещё и трагедия, практически в древнегреческом вкусе. Да-да! При том, что речь здесь идёт в основном как бы о делах современных, о прогрессе и тп., события начинают разворачиваться роковым образом — со знаками, со знамениями, которые ни герой, ни читатель сперва не понимают. Сухарь и технарь с говорящей фамилией Фабер вдруг раскрывается неожиданным образом, а Фатум тем временем берёт своё.

Давным-давно, в прошлом веке, и, надо признать, не с первой попытки, я оценил романы Фриша, включенные в том избранного серии «Мастера современной прозы», — «Homo Faber» и «Назову себя Гантенбайн». И вот роман «Тяжелые люди» — отличная книга!

Уже по завершению чтения выяснил, что это второй роман писателя, первая редакция вышла в 1944 году, причем порядок двух частей заголовка был обратный («J’adore ce qui me brûle oder Die Schwierigen»), и кроме того в начале текста был помещён отрывок из дебютного романа писателя «Юрг Райнхарт». В 1957 году Фриш издал переработанную версию, получившую нынешнее название. Отрывок же, взятый из первого романа, был удалён, хотя главный герой остался прежний — Юрг Райнхарт, художник в одной из своих ипостасей, если можно так сказать.

Точно так же, как и в случае романа Бёлля «Крест без любви», тоже изданного в серии «Квадрат», это совсем не ученическое произведение (более того, повторюсь, книга, созданная с большим мастерством). Хотя зачин и показался мне скучноватым — но возможно, из-за усталости, которая мешала при чтении.

Персонажи романа поначалу выглядели как бы независимыми друг от друга, у каждого — каждой — своя линия жизни. Пересечения их представлялись как бы не самым существенным из происходящего...

Но это только поначалу! Далее же оказалось, что судьбы эти напротив очень тесно связаны. Более того, в финале открывается, что Фриш создал этакую закольцованную притчу — притчу о предназначении человека, его отношении к другим людям, о его месте в мире... Написанную языком, скорее, не притчи, не сказа, а именно такой современной прозы, «импрессионистской», ассоциативной и т.д.

Хочу отметить работу переводчика Сергея Ромашко — ведь благодаря ему можно оценить стилистическое мастерство автора. В описаниях Фриш поднимается до словесной живописи, которая, на мой взгляд, по силам далеко не всем авторам. Он тонок и в передаче психологических состояний. Сам сюжет развивается вовсе не так, как в подавляющем большинстве произведений, в которых автор просто пересказывает, что делал герой, с какими трудностями он сталкивался, что, напротив, ему благоприятствовало и т.п. Нет, в этом романе очередной поворот сюжета может, конечно, открываться достаточно просто, но далее мы видим некий поток, в котором поступки героя вовсе не каркас, поддерживающий всё остальное, а только лишь часть происходящего. И не менее важную часть происходящего составляют чувства героя, его мысли, а также перемены в обстановке, в окружающем мире, причем творящиеся по какому-то своему, не зависящему от героя закону и почину.

На этот раз не такой частый для меня случай, когда к чтению именно этой книги побудил ее внешний вид. Хотя о существовании ее я уже давненько знал, знал даже, что она была награждена Букером десятилетия. Но вот увидел томик новой Библиотеки всемирной литературы, на лицевую сторону суперобложки помещен фрагмент картины Петрова-Водкина, и решил, что буду читать.

А книга эта и сама по себе очень редкая. Автор определил жанр как роман-идиллия. Такого на самом деле, наверно, не существует. Может быть, лучше подошла бы формулировка американского писателя Джона Ирвинга — «Мир глазами…» («The World according to…»).

Название, как я узнал из чтения уже дневниковых записей Чудакова, взято из стихотворения Александра Блока. По своему составу же книга — цикл глав, выстроенных не в подчинении некоему разворачивающемуся сюжету, а, возможно, в подчинении раскрываемому чувству. Не очень-то следуя и хронологическому порядку, герой-рассказчик, то во втором лице (Антон Стремоухов), то в первом (да, как у Набокова и, по-моему, у Джойса) — показывает жизнь своей семьи. А также и жизнь тех людей, что населяли заштатный городок его детства, Чебачинск, и других, с которыми он познакомился уже позднее, в Москве, когда учился в МГУ. Впрочем, есть там и о тех, кого он лично никогда не видел, но узнал, как складывались их судьбы, из рассказов близких.

Особенно много дал Антону его дед по матери. В каком-то смысле, быть может, он и является главным героем произведения. Повествование начинается рассказом о том, какой это был сильный человек. А среди первоначальных вариантов названия фигурировало и такое — «Смерть деда». Даже об отце в книге сказано значительно меньше.

При чтении я думал о том, что герою (на самом-то деле автору) очень повезло, что он родился в такой семье — с такими корнями, традициями, настолько одаренной. (Впрочем, не всё, видно, определяется генами и ближайшей внешней средой; из рассказа видно, что у некоторых двоюродных братьев-сестер жизнь как-то не задалась, сами они выросли не очень-то цельными людьми; получается, одной только хорошей наследственности было мало).

Ещё ему очень повезло, что он рос в таком городке, куда ссылали людей со всей страны, из столиц в том числе. Так он получил богатейший опыт общения, бесценный материал для наблюдения. Который и отразился в книге.

До написания книги Чудаков был известен как литературовед, очень серьезный учёный, специалист по Чехову в первую очередь. Выход романа открыл его как прозаика, тоже очень серьезного, значительного писателя, причем даже для тех, кто считал, что знает его хорошо. Книга Чудакова уникальна, потому что уже никто не напишет так про XX век. А ещё своеобразием героя-рассказчика. Раньше я считал, что таких необычных людей показал только Сэлинджер, ну да, быть может, Саша Соколов («Школа для дураков»). Теперь знаю, что Чудаков дал нам свой вариант оригинального героя. Таких персонажей во всей мировой литературе, быть может, можно пересчитать по пальцам.

Из дневников узнал, что при подготовке первого книжного издания были исключены некоторые главы, касающиеся современности. Якобы они выбивались из общего ряда и ослабляли общее впечатление. Лично мне однако и жаль, что нельзя эти главы прочитать. Рассказчик Чудаков удивительный, такие уникумы населяют его повествование, такими подробностями оно расцвечено! Надеюсь, что когда-нибудь выйдет издание типа «Литературных памятников», и туда войдёт всё. Произведение Чудакова такой публикации заслуживает.

Искал в сети информацию о советском эстрадном певце Анатолии Королёве, случайно узнал о существовании его тёзки и однофамильца писателя Анатолия Королёва. . Заинтересовался.

«Быть Босхом» именуется романом, однако на самом деле это свободное повествование, представляющее собой воспоминания писателя о своей службе в уральском дисбате — лейтенант-двухгодичник, он был там дознавателем, перемежаемые рассказом о жизни художника Иеронима Босха. Не только перемежаемые — перекликающиеся. Ибо у жуткой шокирующей действительности дисбата оказывается много общего с жуткими и шокирующими картинами таинственного голландца.

Читал это небольшое, но ёмкое произведение с особым чувством. Для меня Королёв — во всяком случае, если судить по этой работе — антипод массового современного автора, участника издательского проекта. Потому что книга Королёва не проект, а именно книга.

Читал поэму в переводе Вересаева, и она захватила меня почти так же, как перед тем «Илиада».

Секрет обаяния этого произведения мне не совсем понятен. Вероятно, в зримости тех картин, что рисует автор, в той живой убедительной психологии, которой он наделил своих героев — людей, живших более трех тысяч лет назад.

Поразило то, что уничтожив женихов, Одиссей всё-таки сознаёт свою вину и возможность наказания. И три тысячелетия назад люди не были дикарями, и у них был закон.

В общем я основательно гомеризирован поэмами Гомера!

В этой работе, написанной в 2005 году, Курцвейл с цифрами и фактами в руках доказывает, что развитие современных технологий в ближайшее время примет экспоненциальный характер. Иными словами, если до сих пор научно-технический прогресс нарастал линейно, по прямой, т.е. достаточно медленно, в ближайшем будущем этот процесс будет уже описываться резко задранной вверх кривой (экспонентой). И сам темп нарастания будет нарастать. Это и станет той самой Сингулярностью, которая ознаменует радикальное изменение не только жизни человечества, но и самих людей и того мира, в котором они будут жить.

В происходящей в настоящее время научно-технической революции Курцвейл выделяет три важнейших направления: генную инженерию, нанотехнологии и робототехнику (в оригинале — genetics, nanotechnology, robotics, или GNR — в виде аббревиатуры).

Суть предрекаемой грядущей метаморфозы человечества можно свести к следующему: с помощью генной инженерии люди будут корректировать свою биологию, генномодифицировать самих себя, бороться с патогенными факторами. Этому преобразованию поспособствуют наработки в нанотехнологиях и робототехнике. В кровеносных сосудах и других органах человека будут перемещаться нанороботы (наноботы), размером как раз с кровяное тельце. Тем самым окажется расширено не только физическое могущество человека (он будет способен подолгу обходиться без внешнего кислорода, например), но и могущество интеллектуальное. Ведь мозг человека будет усилен искусственным разумом, который будут составлять опять-таки наноботы. Искусственный интеллект, по Курцвейлу, неизбежно превзойдет разум человека, причем многократно. А через наноботы каждый отдельный индивид будет подключен и к мировой сети, т.е. разуму мировому...

Курцвейл утверждает, что при этом не человек превратится в машину, а напротив та небиологическая составляющая, что будет принята в себя человеком, неизбежно обретёт человеческий характер. В наступлении же Сингулярности футуролог усматривает феномен не только технический, но и духовный. По Курцвейлу это будет естественным развитием эволюции, которую проделал сначала неживой мир, потом живая природа, а затем уже и человек. Это будет приближением к Богу.

Перспективы Сингулярности автор рисует не в одних только розовых тонах, но и указывает и на опасности, подстерегающие человечество на этом пути. Например, размножение враждебных живому миру нанороботов. Или возникновение враждебного человеку Искусственного Интеллекта. Бороться с этими проблемами придется по мере их приближения, примерно в том духе, как сейчас специалисты противостоят компьютерным вирусам.

Вообще, книга состоит из пролога, девяти глав и эпилога. Каждая глава разбита на маленькие под-главки. Они все снабжены в качестве эпиграфов высказываниями различных выдающихся умов, а завершаются такими полушуточными интермедиями, в которых принимает участие сам автор, а также ряд действительно существовавших или же вымышленных персон (например, Эйнштейн, Дарвин, Фрейд, Лудд, чьим именем было названо движение луддитов, Тимоти Лири и т.д.)

Автор рассматривает массу других проблем, не касающихся GNR напрямую. Но все равно так или иначе связанных с этими направлениями. Например, задачу потенциального контакта с внеземным разумом. А с другой стороны — задачу экспансии человечества во Вселенной. Особенно в том случае, если наша цивилизация является единственной во всей Вселенной.

Довольно много говорится о технических проблемах развития вычислительной техники, распознавании образов, моделировании ЭВМ по образцу биологических структур, в том числе и мозга. Не оставлены без внимания даже инновации в военном деле, которые нас ожидают в будущем.

По ходу рассказа приведено немало цифр, графиков, диаграмм, формул. Если честно, все эти выкладки я просто принимал на веру.

Есть также и возражения на критику его идей, выраженную с самых различных позиций.

В общем я весьма впечатлён книгой. Смутил меня лишь один моментик. Курцвейл не просто делает в книге прогнозы по поводу тех или иных достижений, но и указывает примерную дату того, когда это произойдёт (так приход Сингулярности он помещает в 2045 год). Но где-то уже ближе к завершению рассказа он между делом бросает, что к концу этого десятилетия, т.е. к 2010 году, уже будут созданы так называемые наношпионы. Кстати, по ходу чтения отметил, что о таких супермелких роботах, способных действовать как автономно, так и объединяться в более крупные структуры, Станислав Лем писал ещё в 80-е годы, причем, он особо выделил именно военный аспект применения такой «разумной пыли», не употребляя при этом слово «нано». Короче, цифра 2010 меня поставила в тупик. То ли Курцвейл на сей раз промахнулся, то ли наношпионы на самом деле уже и впрямь созданы, только о них скромно молчат. Ведь примеры подобного засекречивания сначала вроде бы открытых тем мы уже имели в прошлом....

Одно из самых любимых произведений — и у Лема, и вообще. Когда читал первый раз, просто погружался в эту атмосферу, всей душою переносился в эту далёкую великую эпоху.

Французский писатель, в России практически неизвестный. За всё время только три издания на русском языке. Нет, четыре. Первая книга вышла ещё до Великой Отечественной войны. Вторая в семидесятые, третья — в начале девяностых. “Земной странник” опубликован в 21м году этого века — не так давно.

Над новеллой Грин работал в двадцатые годы века прошлого. Вариант, признанный окончательным, сложился не сразу.

Несомненный шедевр, хотя, боюсь, далеко не все могут его оценить.

Действие происходит в конце XIX века на Юге США. Основной текст произведения представлен как перевод (будучи американским подданным, Грин писал всё же в основном по-французски). Составляющие новеллу фрагменты, за авторством разных персонажей, сфокусированы на личности главного героя — странного молодого человека Дэниела О'Донована. Собственно рассказ начинается с описания того, как было обнаружено его тело. О'Донован погиб при обстоятельствах неясных; как именно это произошло, узнать уже невозможно. Приведённые далее фрагменты, в том числе наиболее значительный по объёму — рукопись самого О'Донована, могут лишь пролить свет на личность погибшего и на предпосылки случившегося с ним.

Рассказ молодого человека о самом себе написан слогом простым и немного старомодным (не знаю, было ли так во французском оригинале или это улучшение, привнесенное переводчиком, Алексеем Воиновым). Но эта грустная, конечно же, таинственная история завораживает, гипнотизирует… Следующие далее отрывки переписки людей, знавших Дэниела, бывших свидетелями его последних дней, дополняют и усиливают впечатление.

В общем, история загадочная, даже пугающая — изысканное угощение для литературных гурманов.

«Роман с кокаином» – книга всё-таки не о наркоманах, как это может показаться на первый взгляд. Как это порой простодушно выражалось одним только включением «Романа» в «тематические сборники». Типа, «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» де Квинси, «Морфий» Булгакова, сочинение Агеева – и всё это под общим названием «Опиум» (хорошо ещё, не для народа). Хотя, да, главный герой романа Вадим Масленников – наркоман и погибает от наркомании. Однако на самом деле «Роман с кокаином» это не просто всего лишь очередная история, описывающая увлечение модным пороком. По силе и глубине произведение не уступает, быть может, лучшим творениям мировой классики – работам Бальзака, Достоевского. Да того же Набокова, которому приписывали создание «Романа» или со стилем которого, по крайней мере, сравнивали. Мы видим, что Масленников, человек по-своему незаурядный, с большими амбициями, и поначалу не совсем ещё нравственно безнадёжный, тем не менее не находит другого способа реализовать себя – кроме как лишь в случайных связях с женщинами, а затем и вовсе становится кокаинистом. И всё это происходит на фоне мировой войны, а затем революции. Завершающая фраза романа становится его эпиграфом: Буркевиц отказал.

Рассказ «Паршивый народ» выглядит несколько слабее романа. Тем не менее очень любопытное произведение – поскольку интересно всё, что вышло из-под пера автора. Жаль, что его творчество ограничилось этими двумя сочинениями.

Не лучшие времена переживают сейчас не только творцы литературы, но, похоже, и её потребители — читательская братия. Может быть, одно связано с другим. Раньше, ещё до интернета, появлялась интересная книга, и даже если ограниченным тиражом, молва начинала своё шу-шу-шу и рано или поздно доводила эту весть до сведения широких масс. Не так сейчас. Появиться может и архиинтересная книга, только ни молве, ни широким массам не будет до неё дела. С «Агафонкиным», по-моему, как раз такой случай.

Роман фантастический, в чем-то сатирический, в чем-то — политический (и тут политика, скорее, на мельницу так называемой пятой колонны). Вышел семь лет назад, с разрешения автора находится в свободном доступе. Но я вот узнал о существовании книги примерно месяц назад.

Отзывы противоречивые и очень широкого диапазона — от восторженных до скептически-кислых. Я сам начал читать весьма настороженно…

Коротенько о содержании: некий Алексей Дмитриевич Агафонкин (утверждают, что фамилия говорящая), бессмертный, да ещё и Неинерциальный к течению времени Наблюдатель, служит Курьером у некоего таинственного и крайне могущественного В. Путешествует по разным эпохам, иногда отдаленным, чаще — не очень, и занимается Выемкой и Доставкой Объектов. И всё идёт гладко, до какого-то момента. А потом начинается такая кутерьма, что мир летит чуть ли не вразнос.

Агафонкин не единственный яркий герой повествования. Много других — выпуклых, выразительных (плоские тоже есть — в смысле, двумерные).

Наверно, что-то похожее пишет Виктор Пелевин. Но я не берусь судить. Читал только «Generation П». И ещё что-то — совсем уже по диагонали. «Агафонкин» же более всего напомнил… «Мастера и Маргариту». Кстати, и прямые отсылки есть, цитаты.

Только Булгаков обходился без мата (хотя для своего и даже более позднего времени местами звучал грубовато — мне эта грубость запомнилась из первого чтения, по-своему тогда восхитила). А здесь и более низкие слова есть. Но, по-моему, они входят исключительно в лексикон нехороших персонажей. Авторская же речь прекрасна, как редко сейчас бывает.

И ещё чуть-чуть про сходство с «закатным романом». Кажется, первая на моей памяти книга, где это сходство не убого и не противно, а также выглядит достоинством.

Что же касается сюжета, то закручен он весьма непросто, так что не сразу и разберёшь, куда клонит или гнёт автор. Для иных читателей, кстати, большой минус: им какой-нибудь боевичок средней руки подавай. Темпоральный, про попаданцев. Тогда бы заценили. Ну и то, что мысли сквозят (а порой и шпарят самым прямым текстом) либерально-либерастски-оппозиционные, популярности не добавляет. Да еще и упомянутый выше пресловутый мат… Читатель ведь пошел нынче рафинированный.

Сцены по ходу возникают и впрямь иногда страшные, порой до неприятности страшные. Что удивительно тоже — как-то отвык, что в книге что-то по-настоящему страшное вычитать можно.

Ну, в общем впечатлен. Пусть даже просятся на язык слова, якобы сказанные Сталиным о Платонове («Талантлив, но сволочь!»), не могу авторский дар не признать: очень даже!..

Вышедший в 1954 году роман «Штиллер» принёс всемирную известность автору, Максу Фришу, и крупный коммерческий успех издательству, опубликовавшему эту книгу.

Повествование начинается фразой «Ich bin nicht Stiller!» (Я не Штиллер) Высказана она человеком, который называет себя Джеймсом Ларкином Уайтом, гражданином США, прибывшим в Швейцарию. Однако здесь его опознают как пропавшего (скрывшегося) несколько лет назад Анатоля Людвига Штиллера, скульптора по профессии, участника гражданской войны в Испании (на стороне республиканцев), мужа балерины Юлики Штиллер-Чуди.

Американский паспорт путешественника оказывается фальшивым, тем не менее и под арестом его предъявитель продолжает настаивать, что он не Штиллер. Рассказывает удивительные истории о своих приключениях в Новом Свете, о якобы совершённых им убийствах; с интересом выслушивает сведения о том, кем он, по мнению всех встречающихся с ним швейцарцев, является на самом деле.

«Штиллер» бесхитростное, на первый взгляд, но весьма непростое, если присмотреться повествование. Это, конечно же, экспериментальный, «сложносочинённый» роман, но, быть может, самый человечный среди авангардистской литературы. Автор его не ошеломляет читателя сложными техническими приёмами, не пытается эпатировать «обнажением» тайн и мерзостей жизни. Даже в какие-либо «горние чертоги» мироздания не очень-то пытается проникнуть (в отличие, допустим, от Германа Броха с его потрясающей ум нечеловеческой метафизикой — в «Смерти Вергилия»). Нет, тут речь идёт об обыденном: муж, жена, любовница. Это далеко не примитивные, напротив, исключительно интеллигентные, достаточно тонко чувствующие люди. Но они тоже все тяжёлые — как и герои более раннего, одноименного романа. И хотят, по сути, невозможного. Оказываются неспособны не то что к любви — да они сами себя не очень-то понимают...

Такая вот грустная история, которая печально заканчивается в 1955 году, что подсчитано внимательными читателями, на целый год позднее выхода в свет самого романа...

Можно было бы, наверно, сравнить с Прустом. На самом деле писали на эту тему многие, но пусть будет Пруст. Он, наверно, самый известный.

У него — большой цикл, «В поисках утраченного времени». У Пьецуха — короткий лирический рассказ. В другом его рассказе, «Замыкание в Вене», повествователь говорит, что «настоящий рассказ...обычно производит действие мгновенного просветления». Вот этот рассказ, «Весёлые времена», как раз такой. Потому что в нём речь о том, о чём задумываются все люди. Задумываются, но не могут так же внятно выразить свои мысли и чувства, как это сделал Пьецух. И задумываются, конечно, лишь в определённом возрасте. Кто после сорока, кто после сорока пяти, кто после пятидесяти. У всех, наверно, по-разному. А люди молодые здесь могут и не найти «изюминки». Так, какие-то старческие рассуждения! Я бы и сам так подумал лет тридцать назад. Я тогда как раз и открыл для себя прозу Пьецуха. Обидно, что маловато его книг попадало в руки. Ещё обиднее, что многое из попадавшегося просто глотал в спешке. Потому не мог оценить по достоинству. Одно слово, молодость. Весёлые времена!

Датой написания указан 1976 год. А поскольку темой выбрана судьба эмигранта (из первой волны), то можно предположить, что Вячеслав Пьецух писал этот рассказ «в стол». В 83 году рассказ всё же был издан, вероятно, благодаря особому писательскому приёму. Жизнь русского парижанина показана такой, как мог бы её вообразить русский человек, живущий в СССР, да к тому же в глубинке. Эффекта Пьецух добился неожиданного. Тут и щемящая ностальгия по родине, которую должен испытывать эмигрант, и наивность сельского интеллигента, вероятно, начитавшегося Бунина и других доступных ему писателей Русского Зарубежья. Ну в общем история, которая при чтении может вызвать смех сквозь слёзы.

Один из первых прочитанных мною рассказов В.А. Пьецуха — в миниатюрном сборничке библиотеки «Огонька». Впечатлил язык и несколько ошарашила концовка. Сейчас перечитал снова и про язык могу сказать — один из лучших в русской литературе. Как плавно льётся повествование...

Тонкое, проникнутое щемящей печалью, произведение. Возможно, по форме продолжает традицию Пруста, его поиски утраченного времени. Напоминает и Сэлинджера, своим творчеством утверждавшего неповторимость каждого дня, каждого мгновения... Время неумолимо. Ведь это оно губит близких нам людей. И в конце концов разлучает нас.

Лет пять назад в поисках оригинального текста рассказа «Уровень шума» Рэймонда Джоунса наткнулся на этот сборник. В 60е годы на берегах туманного Альбиона существовала такая серия альманахов под общим названием «Spectrum» («Спектр»). Составляли и редактировали ее Кингсли Эмис и Роберт Конквест. Во всяком случае о пятом сборнике это можно сказать с полной уверенностью. Помимо рассказа (или даже, быть может, повести) Джоунса туда вошли сочинения ещё семи авторов.

ОбложкаВот полный список:

STUDENT BODY – Фредерик Уоллес «Ученик»

CRUCIFIXUS ETIAM – Он был распят также – Уолтер Миллер-младший

NOISE LEVEL – Уровень шума – Реймонд Джоунс

GRANDPA – Дедушка – Джеймс Шмиц

MOTHER OF INVENTION – Необходимость – мать изобретения – Том Годвин

THE FAR LOOK – Двое с Луны – Теодор Томас (Взгляд издалека)

BIG SWORD – Длинный меч – Пол Эш (Паулина Эшвелл)

COMMENCEMENT NIGHT – Ночь начала – Ричард Эшби

Это фантасты разной степени серьёзности (или наоборот несерьезности), разной манеры, но всех отличает умение выстроить напряжённый сюжет. Может, только для завершающего сборник рассказа это характерно в меньшей степени. Кстати, из всех восьми он оказался единственным без русского перевода. Все остальные были опубликованы в нашей стране в разные годы — более или менее оперативно, в более или менее полном виде (например, «Уровень шума» — явно в сокращении).

За исключением этого рассказа все другие посвящены теме космической, освоению чужих планет, контакту с иным разумом. Впрочем, со своими особенностями. Так Уолтер Миллер и здесь смотрит на экспансию человечества в космос под религиозным углом, как и положено автору, выделяющемуся среди прочих серьезным вниманием к вопросам веры.

В целом сборник порадовал и удивил тем, что в нем не обнаружилось рассказов с вялым сюжетом. Чего уж там скрывать, у нас составители подобных альманахов часто грешат тем, что включают в подборки сочинения не очень внятные, но — якобы такие, с какими читатель обязательно должен познакомиться. Таким мне представляется и 10-й том БСФ, где я впервые прочёл «Уровень шума». Из доброго десятка рассказов, входивших в антологию, я отметил при первом чтении только три-четыре. Помню их и сейчас. Про что были другие — покрыто мраком.

Но сейчас почему-то именно искомое сочинение впечатлило меня менее всего остального. Я даже ловил себя на мысли, что в наше время, время пышного расцвета фейковых новостей, тот трюк, о котором идёт речь в рассказе, выдумка, казавшаяся мне такой остроумной при первом чтении, обернулась бы полным фиаско. Слишком много «розыгрышей» случилось за прошедшие десятилетия, особенно за два последних

Малоизвестный роман советского классика. Был опубликован посмертно в журнале «Сибирские огни», в сокращении; полностью — в двухтомнике избранного. Затем — в восьмитомном собрании сочинений в середине 70-х. Возможно, это всё. Однако, произведение довольно яркое. Понравился мне больше, чем «Кремль», «У» и даже «Похождения факира» (но меньше, чем «Эдесская святыня»). Всеволод Иванов работал над романом в течение более чем двадцати лет.

Основная идея романа заключена в том, что есть такие люди, настолько полные внутренней энергией, желанием творить, созидать, что если их лишить такой возможности, они могут стать опасны, как вулкан. Мысль эта достаточно прозрачно выражена в предпосланном роману эпиграфе из писем Ивана Тургенева. Впрочем, с вулканом сравнивается и столица нашей страны, Москва, — город также кипящий переполняющей его энергией.

Всеволод Вячеславович Иванов убежденно верил, что Октябрьская революция была благом для нашей страны, что социализм — самый справедливый и прогрессивный общественный строй. Тем не менее, в романе «Вулкан» слышны и критические нотки по отношению к той действительности, что сложилась в СССР накануне Второй Мировой войны. Чем-то роман, кстати, напомнил мне дилогию Юрия Домбровского («Хранитель древностей», «Факультет ненужных вещей»), написанную позднее (вторая её часть была создана почти на двадцать лет позднее).

Главное достоинство романа, конечно же, не в сюжете (на мой взгляд, всё-таки не до конца «проявленном», во всяком случае, не вполне убедительном), а в описаниях психологии персонажей и — природы Крыма, в полном просто вулканической энергии языке повествования. Самые замечательные эпизоды — это сон Евдоши, в котором она видит богов Гефеста и Афродиту, а также рассказы Гармаша (действительно, изумительного, «лихого» рассказчика) — про поиски сокровищ Александра Македонского в Крыму и про различные дела давно минувших дней, предания старины глубокой, мифологические, словом, события...

Удивительное произведение, которое читал дважды — в журнальном варианте и в полном. Интересный язык, порой очень точные словесные находки, неожиданный сюжет. И что несомненно для меня — любовь к персонажам, не только главному герою. Головин любил свой народ, хотя отлично знал его недостатки, даже пороки. Головин очень любил детей — это видно по тому, как он их изображал. Я не помню у какого-либо другого современного автора таких тонких подробностей в описании детей.

Ретро-детектив, на которых специализировался Геннадий Головин. На этот раз действие происходит во время Гражданской войны. Замечательный психологизм портретов, прекрасный язык, что немаловажно — интересный сюжет. Прекрасно передан колорит эпохи, по-моему. При этом никакого «ревизионизма» со стороны автора. Для него сотрудники ЧК — несомненные герои, а бывшие царские офицеры, затевающие заговор, — люди обреченные.

Среди произведений, представленных в сборнике, ранее читал заглавный рассказ — в антологии «Фантастика-71 — и, конечно же, повесть «Лилит», сильно поразившую мое ещё детской воображение.

Весьма интересны и другие повести сборника — «Яблоко..», о необычном контакте, «Дочь Ноя» — ещё один «апокриф» писательницы.

Несомненно, Обухова была одним из лучших отечественных авторов, работавших в жанре фантастики.

Для меня эта книга — не просто книга; впервые я прочитал её в такой момент, что она стала частицей моей жизни.

Прочитав первый раз, был почти разочарован. А через полтора десятка лет — неожиданно проникся. Талантливая вещь, какими бы наивными не выглядели сейчас технические подробности.

С этой повести началось знакомство с творчеством писателя. Был впечатлён! До сих пор остаюсь под впечатлением.

Одно из лучших произведений Михаила Пухова. Он дал здесь свой вариант освоения космоса — в плане подробностей не уступающий, допустим, «Рассказам про пилота Пиркса». Но это ещё и сатира — на обывателя, мнящего себя ученым. И еще это динамичный рассказ с острыми диалогами.

В аннотации книгу сравнивают с сочинениями Дэна Брауна и ещё кого-то. Я узнал о существовании романа из блога одного собирателя-книжника. Странно, что не слышал про «Одиночество-12» раньше. Первое издание — или, быть может, первая редакция — давненько уже гуляет по свету. На обложке издания нового, прошлогоднего, на лицевой стороне внизу, помещён похвальный вердикт Г. Юзефович. Как бы я к ней ни относился, не согласиться с этим приговором сейчас не могу. Действительно улётно-бомбическая штучка!

Причем, должен заметить, что автор расположил меня к себе с первых же строк (ещё до покупки) — легким, остроумным слогом. То есть по-настоящему легким и остроумным (это не то, про что в отзывах пишут: «...легко читается... автор с юморком...» — хотя, да и читается легко, и юмор присутствует). Вот:

«Иногда, прогуливаясь с телефоном в руке по квартире, я представляю себя человеком, который получил задание родиться еще раз. Кем-то вроде агента спецслужб. Я воображаю, как меня высаживают с корабля на маленький скутер в двадцати километрах от берега где-то на Филиппинах или на Карибах.

В кармане плавок (у меня плавки с карманом на молнии) – кредитная карточка с неограниченным покрытием, пятьсот долларов, запечатанные в полиэтилен, и автомобильные права, выписанные во Флориде.

Во Флориде, как я узнал, права дают всем подряд. Я сам, не выезжая за пределы Москвы, получил эти права за триста долларов через какую-то адвокатскую контору. ...»

И почти сразу начинается и детектив, и боевик. Главный герой — рассказчик Иосиф Мезенин, глава одного московского едва сводящего концы с концами PR-агентства, узнает о странной смерти одного из лучших своих друзей (их у него трое; в общем, то же число, что и у Дюма-отца), и... И в общем, как гласит порядком избитая уже фраза, попадает в водоворот невероятных, невероятно опасных событий.

Вообще это не только боевик, но интеллектуальный боевик. Хитросплетения сюжета там и сям прерываются экскурсами в самые разные области знания, иногда довольно тёмные, в историю и криптоисторию. В конспирологию.

Признаюсь, поначалу я невольно сравнивал книгу Ревазова с ранее прочитанной дилогией Всеволода Георгиева, любителя всяческих крипто- на свой лад («Всё пришедшее после» и «Отравленная сталь»). И до какого-то момента похождения Иосифа, Антона и Моти казались мне несколько сугубо умственными (приключения мысли). Но потом режим повествования стал значительно жестче.

Да, это не только боевик с конспирологией, тайными обществами, но и фантастика. Особенно к финалу. Очень интересная!

И «с выражениями» — 18+.

Немного напомнило другой рассказ писателя — «С точки зрения флейты». Исповедь уже пожившего человека, как и сказано в заголовке, о сокровенном. Хотя постороннему многое из этого сокровенного может показаться дичью, полной ерундой. А с другой стороны, кто из нас периодически о какой-нибудь ерунде не думает? И кто не пытается вообразить себе альтернативную биографию? Как бы жизнь сложилась, если бы сделал не это, а что-то другое?

В ироничной, шуточной почти форме автор затронул тему важную и совсем не избитую: судьба творческого человека, отношения его с так называемым обществом. С ближайшим окружением. Когда в XIX веке поэты не доживали до сорока, это как бы не удивляло. Но вот же и в веке XX любимцы публики, кумиры толпы уходили рано. Иногда очень рано. Как, например, Башлачев. Он и кумиром-то стал только после смерти.

Вот и у Пьецуха примерно о том же. Хотя, повторяю, в почти шутливой форме. Этакий смех сквозь невидимые слёзы.

Почти Борхес. Только на наш, на расейский манер. Это у латиноамериканского классика в новеллах находят манускрипты, проливающие свет на историю и культуру каких-нибудь неведомых, давно погибших или же наоборот до сих пор успешно шифрующихся цивилизаций. А герой рассказа Пьецуха, обычный дворник, находит в помойном контейнере не менее удивительные письменные документы, хотя и совсем другого рода. И опять, и смешно, и грустно это всё читать.

Небольшой по объёму рассказ, замечательный своим слогом, настроением, теми образами, что набросаны, быть может, эскизно, но при том выразительно, ярко. Прочитав в конце дату написания — 1978 год — был потрясён смелостью автора. Тему взял запретную, формально выступая за революцию, подспудно пропагандировал идеи контрреволюционные. Сейчас, увидев дату первой публикации, удивлён чуть меньше. Или в собрание сочинений просто вкралась ошибка? В самом новейшем (на данный момент) издании читал.

Вышедший в 1981 году роман «Хороший человек в Африке» стал своего рода визитной карточкой британского шотландского (родившегося вообще-то в Гане) писателя Уильяма Бойда. Это была его первая книга, на обложках последовавших за ней указывали: автор «Хорошего человека в Африке»... По-русски роман, насколько мне известно, ещё не напечатан.

Действие происходит в Кинджандже, одном из штатов некой страны на Среднем Западе Африки, главным образом в столице этого штата городке Нконгсамба, в период, судя по нескольким упоминаниям, американской агрессии во Вьетнаме. Главный герой романа — Морган Лифи, первый секретарь местного Представительства Великобритании, довольно рыхлый и мешковатый мужчина тридцати четырёх лет от роду, вечно попадающий в разные нелепые передряги, расхлёбывающий кашу, заваренную другими, огребающий шишки, предназначенные опять-таки другим... прирождённый неудачник, одним словом. Но — не лишённый амбиций. Поначалу мне он напомнил кого-то из «рассерженных» персонажей молодёжных английских романов 50-х ещё годов — Джо Ламптона из «Пути наверх» Брэйна, особенно же счастливчика Джима из одноимённого произведения Кингсли Эмиса. В отличие от довольно скучного, безъюморного Ламптона, оба показали себя довольно прикольными чуваками, с фантазией, причём, лидирует, конечно же, Лифи. По крайней мере, ситуации, в которые он попадает, куда более отчаянные. И мало того, они, эти абсурдные ситуации, ещё и пересекаются, накладываются друг на друга, и Лифи оказывается в двойном, а то и в тройном переплёте...

Вот пример одновременности нескольких проблем у него «на руках».

Мало того, что переплёты, в которых оказывается Лифи, перекрещиваются, они и развиваются одновременно, параллельно, порой резко меняя свой курс, но к финалу ещё и сходясь в одну точку. Роман считается комическим, и действительно, при чтении было много смешных моментов. Хотя это и совсем не тот юмор, которым нас одолевают юмористы, заполонившие все российские телеканалы.

Лифи, казавшийся в начале каким-то совершенно плоским, даже не так называемым «маленьким человеком», а просто мелким человечишкой, по мере развития действия приобрёл какую-то глубину. Уже в своей первой книге Бойд показал себя не только мастером прихотливого, с неожиданными переплетениями и поворотами, стремительно развивающегося сюжета, но и тонким психологом. Портреты Сэма Адекьюнла, его жены британки Селии, доктора Мёррея — очень убедительны. Рисуя их, писатель как бы иллюстрирует высказанную доктором в разговоре с Лифи и поразившую воображение Моргана мысль о том, что кажущееся может совершенно не совпадать с действительным. В таком свете «хороший человек» и начинает воспринимать всё, что творится с ним в последнее время. Более того, существование «зазора» между представлением и действительностью продемонстрировано самим романом в целом. Настоящим «хорошим человеком в Африке», пытавшимся отстаивать справедливость, как оказалось, был доктор Мёррей.

Лучшее произведение из одноимённого сборника Жозефа д'Арбо. Тревожная таинственная атмосфера. Особая символичность. Ведь то странное существо, что повстречал автор рукописи, доставшейся рассказчику, пастух, живший в XV веке, принадлежит ещё древнегреческой мифологии. А именно древние греки были первыми жителями той местности, в которой разворачиваются описываемые события, — Камарга (или Камарги), особой части Прованса. «Чудище», нашедшее последний приют в окрестностях озера Ваккарес, обречено. Точно так же, размывается, подтачивается самим ходом времени пастушеская культура Прованса. Именно это хотел выразить автор.

Этой повестью Головин ещё раз удивил меня. Это какой-то сплав фантастики, исторической и молодёжной прозы. Причем по всем трём составляющим автор на высоте. Опять тонкий психологизм, удивительный язык, потрясающе тонкие и точные находки.

Головин работал, как работали, быть может, в XIX веке, в первой половине XX. Как Пушкин смело брался за разные жанры, Валерий Брюсов, Всеволод Иванов, Андрей Платонов — так и Геннадий Головин не замыкался только в рамках психологической прозы или прозы фантасмогорической (вроде его «Дня рождения покойника). И остаётся только жалеть, что общий объем изданного им по нынешним меркам не кажется каким-то особо громадным. Жалеть о том, что писатель ушёл из жизни довольно-таки рано.

Исторический роман Михаила Попова «Тьма египетская» («Вече», 2008 год, тираж 10000; почти 600 страниц убористого текста) — на мой взгляд, одно из самых заметных событий отечественной словесности последних лет. По каким-то причинам оставшееся незамеченным широким читателем...

Действие романа помещено в древний Египет времён оккупации страны гиксосами. Главный герой романа, своего рода ось, вокруг которой вращаются все описываемые события, — юный царевич Мериптах. Почему-то именно к его персоне приковано внимание всех сил, действовавших на тогдашней политической арене. Он нужен верховному жрецу Амона-Ра Аменемхету, возглавляющему сопротивление владычеству завоевателей. Но также необходим и царю завоевателей, всевластному фараону Апопу. Вопросы жизни и смерти связывают с судьбой подростка его родители, князь Бакенсети и княгина Аа-мес...

Исторический роман Михаила Попова не был бы интересен, если бы он не был ещё и смелой фантастикой. Начинающейся буквально с первых страниц книги — диалогом мальчика с крокодилом, приплывшим, чтобы утащить его... (потом-то мы узнаём разгадку этой беседы, но — потом). Фантастично само государство гиксосов, о которых науке известно очень мало фактов достоверных (как и о всей истории Египта, впрочем, большей частью являющейся домыслом историков). По Михаилу Попову — это главная держава тогдашней планеты, установившая свой однополярный мир без войн на добрые два столетия. С помощью умело внедрённых агентов влияния она управляет всеми остальными державами и государствами. В частности, о троянской войне вскользь сказано как о полицейской операции, учинённой против пиратского анклава силами греческих государств. Империя гиксосов основана на рациональном знании (её даже можно назвать технократической); её элита скреплена... однополыми отношениями, вообще-то карающимися в Египте побиванием камнями...

Художественные достоинства романа несомненны — динамичный, прихотливо закрученный сюжет; интересные, детально разработанные психологические портреты персонажей, наконец прекрасный русский язык, которым ведётся повествование.

И ещё. Судя по всему, роман уже выходил в издательстве «Молодая гвардия» под названием «Обречённый царевич». Возможно, название это даже более точно отражает суть происходящего с главным героем, царевичем Мериптахом. Всё же, несмотря на то, что судьба его кажется предрешённой (стать проглоченным тем крокодилом, о котором говорится в открывающем текст эпиграфе из древней египетской повести; крокодилом, который зазывает мальчика в первой главе), могу обнадёжить всех заинтересовавшихся книгой: многие из окружения царевича погибнут, и много будет открыто «шкатулок с двойным дном», но самому Мериптаху удастся перехитрить свою судьбу...

Сборник совершенно замечательный — правда, за исключением опечатки в названии одного из рассказов.

С этим романом, «Война мороженого», Уильям Бойд вошёл в финал Букера в 1982 году. Для всех прочих известных мне крупных работ писателя характерно то, что в каждой из них — только один главный герой и происходящее подаётся увиденным его глазами. Эту книгу можно назвать панорамным романом, пусть и довольно компактным, — главных героев здесь несколько, география событий, в которых они принимают участие, весьма обширна. Хронологически действие охватывает временной интервал от июня 1914 года до января 1919, включающий в себя Первую Мировую войну. Само название романа восходит к строчке из реально существующего письма одного из участников боевых действий в Восточной Африке, написанного в октябре 1914 года и предрекающего скорое окончание кампании: якобы, всё это продлится не больше двух месяцев, потому что здесь слишком жарко и мы растаем, как мороженое на солнце...

В своём романе Бойд нарисовал очень странную войну. В которой совершенно нет места подвигу, в которой люди погибают и умирают бессмысленно и нелепо... В процессе которой выжившие становятся совершенно другими людьми... В которой буквально всё идёт не по плану...

В своё время этот роман, «Броненосец», опубликованный издательством «Иностранка» в 2003 году тиражом 5 тысяч, стал для меня настоящим открытием. Я сразу понял, что Уильям Бойд — мой автор. И чтение других произведений писателя, как в русских переводах, так и в оригинале, только укрепило меня в такой оценке.

Роман «Броненосец» вышел в 1998 году. Очевидно, что действие его происходит в конце 90-х прошлого века, — хотя автор буквально первыми словами своего произведения выражает нежелание называть точные даты: «Однажды в нашу пору... впрочем, это произошло в самом начале года...» Герой — молодой высокий человек лет 30 по имени Лоример Блэк. По профессии — оценщик ущерба (убытков — в переводе Татьяны Азаркович). Но русский вариант этого термина мне представляется вообще довольно поверхностным и косвенным. Loss adjuster — тот, кто корректирует, оптимизирует потери, сказать совсем уж прямо, уменьшает и преуменьшает их... Промежуточное звено между пострадавшей стороной и страховой компанией, которой надлежит выплатить страховую премию... Потому это довольно опасная профессия, хотя Лоример и гордится ею.

В акценте на эту сторону книги и лежит, я полагаю, причина негативных её оценок (а роман получил самую противоречивую критику — сравнительно с прочими произведениями Бойда). Однажды пришлось читать даже отзыв, в котором «Броненосец» противопоставлялся... «Бойцовскому клубу» Паланика! На мой взгляд, нет книг более далеких друг другу. Прямолинейно-туповатый, ударно-бездарный опус Паланика предназначается для подростков (или тех, кто так и не вышел из этого возраста, интеллектуально). В романе же Бойда, моё мнение, детективная линия (и в самом деле какая-то темновато-невнятная, уж если говорить о тех финансовых махинациях, жертвой которых становится главный герой) как раз не главная. Эта книга в диккенсовской традиции, полная своеобразных, весьма комичных персонажей и не менее комичных ситуаций. Но также и моментов щемяще пронзительных... Ведь, как всегда у Бойда, как справедливо заметил кто-то из его соотечественников, это в первую очередь human story... история человеческой судьбы...

Самое первое прочитанное мной произведение Лема. Атмосфера запомнилась навсегда.

Пан Станислав столько вложил в эту книгу... Она не укладывается в стандартные рамки.

Небольшое, но в полном соответствии с названием светлое произведение. Одно из лучших у Геннадия Головина. И с моралью в конце. Но моралью не натужно-назидательной, а трогательно-щемящей. Оказывается, пробить на человеческое иногда может и самого толстокожего. Да ещё как бы в отместку за эту толстокожесть.

Как всегда, исключительный по своему языку рассказ Вячеслава Алексеевича. Рассказ, полный интересных писательских находок. И концовка неожиданная. Где-то даже ошеломляющая.

У книги действительно есть некоторое сходство с космооперой — поскольку тут имеют место сражения и противостояние в космосе, на Земле, других небесных телах, — но в отличии от чистой космической оперы, в которой громадные просторы космоса — не более чем условность, а баталии хоть и происходят с применением самого мощнейшего оружия, всё равно смахивают на вполне себе морские дуэли фрегатов, линкоров и проч. Не так у Ибатуллина. Подо всё он стремится подвести научную основу; его книга — образец новейшей научной фантастики. Не могу сказать за всю мировую сайенс фикшн, но среди отечественных серийных проектов про попаданцев, про средневековую Русь, возрожденную либо в альтернативной реальности XX века, либо на полях ядерного постапокалипсиса, «Роза и червь» явно стоит особняком.

Это ещё одна версия Контакта Миров и — Войны Миров одновременно. Войны здесь, пожалуй, больше, много больше, и хочу признаться, что рассказ о том, как перспектива столкновения с иным разумом начала развёртываться перед ещё ничего не подозревавшим человечеством, человечеством, только-только празднующим свой выход в космос, нагнал на меня настоящую жуть.

Не могу согласиться с теми читателями, что утверждают, что это очень легковесное чтиво, что язык слабый, герои плоские и т.п. Книги — насосы, утверждает Стивен Кинг. Что ж, значит, для этих любителей НФ этот насос не качал; такое случается. На самом деле чтение романа будит массу мыслей, герои обрисованы вполне рельефно (хотя, конечно, и не столь зримо, как герои Достоевского и Толстого, — но это другой жанр). И язык на высоте. Этот язык не замечаешь — для фантастического остросюжетного произведения не бывает лучшего языка.

И ещё вот какое разъяснение. Почему, собственно, книга Ибатуллина стоит особняком. Фантастика — это же своего рода игра, поиграть в которую предлагает автор читателю. Автор даёт там волю своему воображению и фантазии, но с другой стороны — и ограничивает собственную фантазию правилами, условностями и т.п., которые подчинены некоей внутренней логике (фантазия без ограничений — это бред). Так вот, Ибатуллин как раз играет честно. И фантазии волю даёт, и в то же время правила соблюдает. В отличие от многих других авторов, которые по сути и не дают никакой воли никакой фантазии, и правила, в лучшем случае, соблюдают чужие, придуманные до них, бессчетное число раз опробованные. Потому их книги посредственны и скучны, а книга Ибатуллина — талантлива и интересна.

Ещё один объёмистый роман Стивена Кинга.

Кинг очень плодовитый писатель, однако не опускается до банальной эксплуатации однажды найденной интересной темы, во всяком случае, так безнадёжно и явно, как многие его российские коллеги — детективщики и фантасты. Те, нащупав однажды «золотоносную жилу», будут вычерпывать и выскребать её до полного истощения и даже больше. А Кинг умеет находить новые «месторождения», хотя всякий раз это «кинговские залежи полезных ископаемых». Кинг — певец маленького городка в американской глубинке, населённого простыми, по большей части очень хорошими людьми. Среди героев Кинга много молодёжи, которая учится в школе или колледже (а попутно вообще осваивает жизнь, разносторонне). Описываемый Кингом мир очень узнаваем — даже для тех, кто никогда не был в Америке, потому что насыщен символами, известными в обоих полушариях планеты. На экранах ТВ и кино этого мира очень знакомые нам — а часто даже и любимые нами — лица. Из динамиков льётся музыка, которую слушаем и мы. Это «Битлз», «Роллинг Стоунз», оркестр Гленна Миллера.

Музыка и танцы играют особую роль в этой книге. Потому что — Dancing is life — так гласит третий из предпосланных роману эпиграфов, авторство которого принадлежит то ли самому писателю, то ли главному герою этого произведения, рассказчику. Танец — это жизнь.

В отличие от предыдущего (тоже большого) романа «Под куполом», в этом произведении все события увидены глазами главного героя — рассказчика.

Но только у него здесь два имени — сначала это Джейк Эппинг. Потом — Джордж Эмберсон. И также у него две жизни.

Потому что вообще-то речь идёт о предотвращении убийства президента Кеннеди. И чтобы выполнить эту задачу, Джейк отправляется, почти на полвека назад, в прошлое. В него он вживается под именем Джорджа Эмберсона.

Не упомянул ещё одну отличительную черту фантазий Стивена Кинга — реализм. Но чем-то поразительным это было, быть может, лет 40 назад, когда фантасты, во всяком случае те, чьи книги тогда издавали в Советском Союзе, по большей части не очень заморачивались на бытовых подробностях существования своих героев. Авторов этих книг в первую голову интересовали идеи.

Не таким оказался Кинг. Его первая большая публикация на русском языке роман «Мёртвая зона» казался не фантастикой, а — книгой, как бы это сказать? — «о жизни» и «из жизни», только лишь с элементами фантастики. Которая тоже почти и не выглядела фантастикой.

На самом деле, возможно, Кинг был просто первым дошедшим до нас писателем такого типа. Но, также возможно, — и в самом деле просто первым.

Хотя вспоминается ещё вот что — «Меж двух времён» Джека Финнея. Роман, в котором герой тоже путешествовал в прошлое — и тоже с целью его изменить. Опять-таки в книге было много реализма, хотя при первом прочтении она и не запомнилась как образец фантастики нового типа. По ряду причин.

А сейчас я упомянул её вот почему. Нынешний роман Кинга вызывал определённые ассоциации с нею, пусть и не очень бросающиеся в глаза. И как оказалось, не случайно. В послесловии Кинг пишет, что хотел посвятить эту работу именно Джеку Финнею. Но потом всё же адресовал её только что родившейся внучке Зельде.

При чтении романа восхищение вызывали умение автора с интересом рассказывать о самых простых, казалось бы, вещах. Потом, конечно, язык повествования. Стиль Кинга нельзя назвать изысканным — он никоим образом не наследник и продолжатель традиции Генри Джеймса или Натаниэля Готорна. Но этот язык нельзя назвать и банальным и примитивным. Кинг — знаток разговорной речи и насыщает свои описания и диалоги персонажей словами и выражениями, которые, вероятно, отсутствуют даже в самых толстых бумажных, а впрочем, и электронных словарях. Лично меня часто выручал Гугл; он находил нужные ссылки на такие ресурсы, как Urban Dictionary, например. И соответственно, уже там я отыскивал расшифровку всех этих словесных загадок.

Сюжет, по мере продвижения, всё более захватывал меня, и теперь уже я восхищался умением мастера создать атмосферу тревожного ожидания, опасности. Джейк-Джордж, пытаясь изменить прошлое, вступает в противоборство с таинственным и крайне опасным противником — оттого более пугающим, что противник этот представлен не какими-то отдельными конкретными людьми. Нет, это само прошлое — которое сопротивляется вмешательству с тем большей силой, чем значительнее должны произойти перемены.

Это интересная авторская находка. Хотя в какой-то момент я подумал, было бы ещё интереснее, если бы по отношению к прошлому герой вынужден был соблюдать «пределы необходимой самообороны». Иными словами, чтобы за попытку устранить причину того или иного события заранее, до того, как это событие начало формироваться прямо на глазах героя, герой был бы примерно наказан...

Этого нет у Кинга. Но есть другие наказания, обрушивающиеся на героев. Есть опять-таки очень интересная перекличка разных событий — как будто между ними происходит определённый резонанс и взаимодействие.

Некоторую досаду вызвало то, что автор или хотя бы издатели не привлекли к работе над романом людей, знающих русский язык, — ведь Ли Харви Освальд, главный нехороший герой книги, произносит несколько русских фраз в адрес своей жены Марины (в девичестве — Прусаковой). Например — Staryj baba! (Old woman). Перл ещё более смачный — ‘Pokhoda, cyka!’ Что по мнению автора, означает — Walk, bitch.

Но быть может, единственным по настоящему не очень убедительным моментом в романе мне показался выбор главного героя. Он школьный учитель литературы и английского языка. И хотя не склонен лить слёзы даже в самые трудные минуты, однако счастливо просуществовал в должности такого вот «ботаника» аж до 35 лет, самым большим приключением своей жизни считая юношескую поездку автостопом по Канаде. Мне показалось, что такой человек никогда бы не решился на ту авантюру, которая выпала ему в романе, — спасти Кеннеди. Такой задушевный обыватель и конформист придумал бы тысячу оправданий того, почему он не достоен менять прошлое, почему прошлое вообще нельзя менять. И не последним среди этих оправданий было бы убеждение, что существующая действительность и так устроена достаточно уютно...

Всё же Эппинг отправляется в своё опасное путешествие, и то, через что он там проходит, преображает его, превращает в настоящего авантюриста, которого уже ничто не пугает — практически. Хотя упрямое, неподатливое прошлое тоже оказывается практически неистощимым — на ужасные и жестокие выдумки и выходки, препоны и препятствия на пути героя...

«Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» — заключительная часть трилогии о мушкетёрах. Действие начинается десятилетием позднее тех событий, что описаны во втором романе, «Двадцать лет спустя».

Мушкетёром остался только Д'Артаньян. Он теперь командует королевскими мушкетёрами. Атос и Портос удалились от света в свои поместья, Арамис стал влиятельным представителем духовенства.

Как и в предыдущем романе, Дюма даёт свою версию исторических событий, которые приходятся на описываемые годы, а именно — восстановление монархии в Англии, установление союзнических отношений между туманным Альбионом и Францией. Надо признать, это очень смелая, даже фантастическая версия.

Читая роман, подумал о том, что Дюма, конечно, в каком-то смысле антипод наших Толстого и Достоевского. Его герои преданы тем идеалам, которые главные герои Толстого часто считают ложными, и при том совершенно не склонны к надрывам персонажей Достоевского и к нравственным исканиям героев обоих русских писателей. Тем не менее Дюма в своём роде гениален. Не знаю другого писателя, который бы мог описывать разного рода интриги столь же легко и изящно. А ведь он ещё и психолог — наделяет своих персонажей чертами индивидуальными, умеет очень ярко описывать их переживания. Да, психология эта вполне сказочная, нет таких героев и не бывает таких переживаний в жизни. Хотя тут припоминается, что кто-то очень авторитетный сказал, будто и та глубокая психология, которую описывают авторы так называемых психологических романов, всего лишь психология — вымышленная.

Несколько вялыми показались те главы, которые описывают интриги любовные. Но автор компенсировал это более бурным развитием действия в третьем томе — рассказом про так называемую Железную Маску.

Финал грустный. Роман заканчивается уходом из жизни самых известных героев писателя — славных мушкетёров Портоса, Атоса, Д'Артаньяна. Утешает только вот какая мысль — сколько лет уже читают про них! Сколько фильмов снято! Какие актёры их играли. В каком-то смысле четвёрка королевских мушкетёров бессмертна. И, по крайней мере, трое из них могут нам служить образцами великодушия, мужества и благородства.

Эту повесть, современную сказку, как определено в подзаголовке, я впервые прочитал более 40 лет назад в альманахе «Мир приключений» 1974 года выпуска. В тот же самый сборник вошла и повесть В. Михановского «Гостиница «Сигма»», и ею я тоже был весьма впечатлён. Но «Экспедиция» меня тогда просто восхитила.

Имя автора ни о чем мне не говорило; изображенный в повести мир будущего (светлого коммунистического будущего, естественно) показался мне знакомым или во всяком случае типичным, но я не стал строить никаких предположений на такой основе. Стиль же показался мне не знакомым и не совсем привычным.

Явная стилизация под приключенческую литературу в духе Дюма; упругий слог; яркие метафоры, неожиданные повороты сюжета. Словом, сказка настолько обаяла меня, что потеснить впечатление смогли только весомые, зримые, терпкие и завораживающие сюжеты Стивенсона (очень сильный соперник, должен сказать)

Хотя, признаюсь честно, имена авторов (т.е. оба, и Михановский, и Ярославцев) не удержались у меня в памяти, равно как и сами названия повестей.

Несколько лет спустя, уже будучи студиозусом, я участвовал в коротеньком ночном общежитском обсуждении на тему, что есть хорошая фантастика. Оппонент, весьма дерзкий и резкий первокурсник (скоро, он впрочем, кажется, совсем вылетел) заявил, что «Пикник на обочине» — фигня. «А что же тебе нравится?» — поинтересовался я. «А вот...» — начал он и пересказал сюжет, в котором я безошибочно опознал повесть из давешнего «Мира приключений». «Да, неплохая вещица...» — согласился я. А переубеждать его в том, что он неправ относительно «Пикника», не стал. О если бы я знал тогда всю иронию ситуации, всю нелепость противопоставления, сформулированного нетерпеливым и нетерпимым спорщиком!

То, что повесть Михановского есть повесть никого-либо ещё кроме как Михановского, я выяснил буквально на днях, специально порылся для этого в альманахах «Мир приключений». Кто такой С. Ярославцев, я узнал значительно раньше — в 1998 году (примерно за месяц до дефолта), когда увидел на книжном прилавке очередной том «Миров братьев Стругацких». Да-да! В этом сборнике современная сказка потолстела — двум частям добавилась ещё третья, но не это наиболее поразило меня. Оказывается, С. Ярославцев это был А.Н. Стругацкий, который в связи с особой ситуацией, сложившейся вокруг него и его брата Б. Н., вынужден был публиковаться под псевдонимом.

Вообще, «Экспедиция» вовсе не единственное произведение, написанное А.Н. С. практически в одиночку и подписанное «С. Ярославцев»; точно также есть и произведения, которые в одиночку написаны Б.Н.С. — под псевдонимом С. Витицкий, но это уже, пожалуй, другая тема...

Вот интересно, уже читал эту книжку дважды, один раз в переводе (по-моему, Топорова, «Шпион, пришедший с холода»), один раз в оригинале (но российское, питерское издание). Большой знаток английской литературы, а также и шпионской темы, Г. Анджапаридзе уверял, что это лучший роман Ле Карре. Дважды я пытался в этом убедиться. И оба раза не согласился со знатоком. Тем не менее случился и третий раз. Но теперь — благодаря предисловию, написанному Уильямом Бойдом. Как-то так получилось, я вдруг обнаружил, что у романа имеется предисловие, которое написал весьма почитаемый мною британский писатель.

Я принялся читать это предисловие, даже зачитался было... Но вдруг отложил дело на потом. Не сейчас! — сказал себя я. Это был конец августа, и тогда я только затеял первую из трёх мини-ретроспектив по европейским литературам, ретроспектив, кои пришлись на первые два осенних месяца. В ту пору я как раз прочитал «Затемнение в Грэтли» Джона Пристли. А роман Ле Карре я отложил на потом.

И вот это «потом» наступило сейчас. Я даже выяснил, что предисловие-то я практически прочитал ещё тогда полностью — в тот последний августовский выходной, когда зачитался. Т.е. я прочитал этот совсем недлинный текст дважды. Но текст довольно интересный. Потому что Бойд набросал в нем тот «background», который сопутствовал роману, времени его действия и выхода в свет. Ле Карре писал этот роман (третий в его писательской карьере), когда ещё не существовало Англии «Битлз». Да вообще ещё не было ничего, что могло бы показаться в Англии привлекательным для русского глаза (вообще, наверно, любого, кроме глаза упёртого английского патриота, но не суть). Ещё карточки у них не так давно отменили (у них это называлось rationing)! А ведь Джеймс Бонд уже существовал, Флеминг выпустил несколько романов с его участием, а Шон Коннери уже изобразил супер-агента на экране. Говорю об этом потому, что Ле Карре и Флеминг — это в каком-то смысле антиподы. И Бонд и герои Ле Карре, в частности Лимас, протагонист «Шпиона» тоже антиподы.

Бонд повсюду умудряется вести шикарную жизнь. Жизнь Лимаса, даже в самые лучшие моменты, отнюдь не шикарна.

Ле Карре радикально поменял парадигму жанра — шпионского романа, так пишет Уильям Бойд. Шпионаж в этом романе совсем не гламурен. Более того, даже трудно сказать, кто предстал в книге бОльшими подонками — шпионы и партийцы ГДР или профессионалы британской спецслужбы. Это тоже было новым словом на тот момент.

Плюс, Бойд также разъяснил некоторые тонкие психологические моменты... и потом я читал роман уже не как сногсшибательный боевик, а книгу по-своему лирическую и проникновенную, как роман, в котором присутствует определённое настроение и атмосфера — потому требующий неспешного прочтения. При том, что английский язык романа превосходен (язык перевода, выполненного Топоровым, скорее всего, достаточно стерт и безлик, а язык прозы Ле Карре — по-своему превосходен, хотя это и не язык Джойса или Фаулза).

Интересно было и прочитать короткое авторское послесловие к роману, написанное Ле Карре в 1989 году (в год падения Берлинской стены). Ведь, по его словам, именно строительство этой стены, вкупе с его личными трудностями, и запустило механизм написания этого романа.

В каком-то смысле в этом романе автор бросает мостик от фантастики классической (Уэллса) к фантастике нового времени.

На мой взгляд, один из самых убедительных романов-антиутопий. Это не только сатира на поднявший голову во второй четверти ХХ века фашизм и нацизм, но и до сих пор актуальное предупреждение всему человечеству — ведь оно и по сей день остаётся разобщённым, подвластным узким интересам, далёким от общего блага, как государственным, так и частным... Я это на собственной шкуре ощущаю...

Давненько хотел перечитать эту книгу, полное название которой, кстати, следующее: «Легенда oб Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, об их доблестных, забавных и достославных деяниях во Фландрии и других краях». Существует несколько переводов романа на русский язык. Лучшим из них считается тот, что выполнен Николаем Любимовым. Ещё в восьмом классе, как раз перед экзаменами, я впервые прочёл сокращённый вариант этого перевода — адаптацию для юношества. Спустя -цать лет познакомился и с полной версией, опубликованной в авторитетной Библиотеке всемирной литературы (предисловие, написанное Роменом Ролланом, цветные вклейки, хотя и с чёрно-белыми иллюстрациями, подробные комментарии). И вот, перечитал эту книгу вновь.

Итог — скорее, разочарование... Роман написан в девятнадцатом веке, но так будто реалистической прозы ещё не существовало. Не было Мериме, Бальзака, Стендаля... В «Легенде» угадывается влияние Рабле, но отсутствуют реалистические описания — пейзажей, интерьеров, внешности людей. Равно как их жестов, мимики и т.д. При том, что это умел делать ещё Гомер.

После толстовского «Петра» впечатление обескураживающее... Может быть, «Легенда» и выдающийся литературный памятник, но сейчас дала мне очень мало. Кроме разве что снобистского самолюбования — ведь читал довольно толстую бумажную книгу в пусть и потрёпанной, но суперобложке; книжку с цветными вклейками (на которых, правда, черно-белые иллюстрации)! Но и это чувство слабенькое и малоутешительное.

Впрочем, не могу не признать, что де Костер в своём романе предвосхитил кое-что — то, что зацвело довольно пышным цветом в ХХ веке, чуть ли не целые жанры составило. А именно — психоделические путешествия в мир духов в результате приёма соответствующих снадобий и зелий, а также истории про псевдомистических монстров (в данном случае, появление так называемого безжалостного вервольфа, нападающего на людей).

Ещё сегодня посмотрел первую часть экранизации Алова — Наумова по мотивам де Костера — фильм «Пепел Клааса» из «Легенды о Тиле». Тоже, скорее, разочарован. Леонов великолепный актёр, однако на роль Ламме можно было, наверно, подобрать толстяка и помоложе. У актёра в главной роли, Тиля, по-моему, слишком унылое и, возможно, чересчур интеллигентное лицо. Неужели никого лучше во всём могучем советском кинематографе не нашлось?

В своё время изрядно развеселил эпизод в «Мастере и Маргарите», где Иван Бездомный, уже находясь в психиатрической лечебнице, силится написать о случившихся с ним удивительных событиях. Особенно порадовал тот из вариантов его записки, когда он решает начать с чего-нибудь сильного и пишет о том, что кот садился в трамвай...

Смех смехом, но Булгаков указал здесь на один из довольно популярных писательских приёмов. Любопытно, что сам Михаил Афанасьевич в зачине главного своего романа (да, впрочем, и других) приёмом этим не пользуется. Он был слишком сильным писателем, чтоб начинать с чего-нибудь сильного...

Такое же впечатление осталось у меня от трёх прочитанных романов британского писателя Кристофера Приста — «Престиж», «Машина пространства», «Опрокинутый мир». В каждом из них действие начинается достаточно буднично, вовсе не на ударной ноте, истинная же интрига развивается исподволь и захватывает читательское внимание постепенно. Это признак силы, Прист несомненно сильный писатель.

Роман «Опрокинутый мир» написан был раньше, чем «Машина пространства», но отечественный читатель познакомился с романами в обратной очерёдности. «Опрокинутый мир» вышел в издательстве «Мир» в 1985 году, в серии «Зарубежная фантастика». По жанру, соответственно, это научно-фантастический роман. Обращаясь к фантастике, даже самой «чистой» и «твёрдой» (science fiction то бишь), Прист далеко не ограничивается банальной игрой уже готовыми «кубиками», чем грешат, увы, большинство так называемых фантастов, как у нас, так и за рубежом (как то: путешествия во времени, контакты с инопланетянами, звёздные войны, в последнее время — борьба и баланс сил света и тьмы, альтернативная история и т.д. и т.п.). Он действительно пытается найти какие-то новые грани даже уже испытанных идей, пытается генерировать идеи новые... его произведения отличаются особенной достоверностью, герои не просто выразители неких одномерных функций... у них есть характеры, психология... происходящее с этими героями описывается прекрасным, ясным и точным языком (и заслуга тут не только добросовестных переводчиков... судя по роману «Affirmation», который начал читать, подлинный язык Приста ещё лучше...).

Словом, все эти похвалы вполне применимы к роману «Опрокинутый мир», в котором описывается некое в общем-то замкнутое человеческое сообщество, на протяжении уже долгих лет пытающееся выжить в трудных и парадоксальных (с обыденной точки зрения) условиях.

Разочарование же вызвал какой-то скомканный финал романа. Автор пытается разом разрешить все загадки Опрокинутого мира, и это не вполне ему удаётся. Впрочем, следующее за текстом самого романа послесловие (написанное безымянным знатоком теории относительности Эйнштейна — так и не нашёл ни малейшего указания на авторство), разочаровало ещё сильней. Вместо того, чтобы «разжевать» недосказанное Пристом (как мне казалось), оставшийся инкогнито просветитель проводит параллели с известной теорий, блещет эрудицией...

Впрочем, возвращаясь к самому началу этой записи, насчёт «чего-нибудь сильного», то, может, где-то я и не прав. Первое предложение «Опрокинутого мира» звучит весьма необычно: «Наконец-то мне исполнилось шестьсот пятьдесят миль». Хотя до кота, садящегося в трамвай, этой фразе всё-таки далеко...

Грустно и поразительно то, что этот роман я читал дважды — первый раз в прошлом столетии, фактически в другой жизни. Но тогда я его не прочитал. Сейчас я понимаю, почему.

Это действительно очень непростое произведение, требующее от читателя собранности, концентрации внимания, а главное — определённого жизненного опыта. Человеку, ещё не пережившему больших потерь, «Город за рекой» может показаться просто причудливым, — «экзистенциальный роман, переосмысляющий мировоззрение Франца Кафки в свете истории нашего столетия» — как сказано о нём в аннотации сборника «Гелиополис. Немецкая антиутопия» (Москва, «Прогресс», 1992 год), включающем три выдающихся образца жанра, помимо сочинения Казака, также роман Эрнста Юнгера, заглавный для сборника, и «Республику учёных» Арно Шмидта.

«Город за рекой» («Die Stadt hinter dem Strom») на самом деле очень печальный роман... Главный герой, учёный-лингвист Роберт Линдхоф прибывает на поезде в некий город за рекой — с тем, чтобы исполнять здесь обязанности хрониста и Архивариуса. Архив, которым ему предстоит руководить, занимается вопросами бессмертия (да-да! не меньше) литературных сочинений, отбором достойных и отбраковкой не заслуживающих внимания. С первых же шагов Линдхофа поражает облик города, где ему предстоит жить. Дома разрушены, от них остались руины... Не менее странным кажется хронисту и местное население. Роберт встречает здесь людей, которых он знал в прошлом, считающихся пропавшими и даже ушедшими из жизни... Он становится свидетелем необычных ритуалов, каких-то непостижимых «перфомансов» и процедур, в которых участвуют большие группы людей...Только уже по прошествии порядочного времени, он наконец понимает, куда он попал — благодаря Анне, женщине с которой в прежней жизни его связывала взаимная, но безнадёжная любовь...

В романе можно усмотреть и сатиру на бюрократию, и обличение милитаризма, и всё-таки здесь это только — «элементы», вовсе не основное. Точно так же, наверно, «Город» ни в коем случае нельзя причислить исключительно к «литературе развалин», хотя написан он был в 1947 году, когда Германия действительно лежала в руинах, и многим немцам, вероятно, могло казаться, что жизнь в их стране уже никогда не возродится. Эсхатологический настрой нашёл в этой книге более широкое выражение. С особой силой автор говорит о том, как хрупки наши связи с близкими нам людьми, как хрупка сама жизнь... Фактически в этой книге Герман Казак выполняет один из заветов старшего товарища по перу, Германа Гессе, сформулированный в новелле «Маульброннский семинарист»: «...спасать, уберегать живое от тлена, бунтовать против бренности и забвения — вот что, наряду с прочим, входит в задачу поэта»...

Как писал про Симэка советской критик Гаков ещё в 80-е, автор, с точки зрения языка, достаточно бесхитростный, не изощрённый стилист (в отличие от более поздних товарищей). Но меня, наверно, этим и подкупил.

Не очень детально знаком с творчеством Саймака, но показалось, что «Way station» — это типичный Саймак: узнаваемые мотивы. Начало интригующее. Спецслужбы, почему-то разведка, заинтересовались неким Иноком (Енохом) Уоллесом. Вроде как участник гражданской войны, а век спустя все ещё живёт в глуши в доме родителей, этаким анахоретом, и, главное, выглядит как огурчик. Совсем не постарел! Да и дом его, на поверку, какой-то странный. «Пуленепробиваемый» — влиянию времени не поддается, физическому воздействию тоже. В общем… В общем такова завязка.

Роман, быть может, не столько приключенческий, как «рассужденческий». И этакой фоновой мелодией постоянно звучит скупая лирика. Не такая цветистая как у Бредбери, но это же как раз Саймак!

Главная тема — Контакт и почти Великое Кольцо, только называется Галактическим Центром и в отличие от ефремовского не без внутренних происков и козней. Ну и элементы фэнтези в сюжете, на мой взгляд, имеются. Некий Талисман.

Клиффорд Саймак был безусловно талантливым автором. Из «кубиков», давно опробованных другими фантастами (Контакт, тайное присутствие инопланетчиков на Земле, интенсивное освоение ими Галактики и т.д.), он сумел выстроить свой оригинальный «домик».

Также наткнулся здесь и на отзвук темы, звучавшей в давно известном мне рассказе «Театр теней».

А ещё подумалось, что Саймак в этом романе одним из первых (вероятно) выступил против ксенофобии, характерной для более ранней американской фантастики, и также одним из первых начал продвигать тему особой одаренности «не таких» людей. Хотя по нынешним меркам, он тут не радикал, а совсем наоборот. С чего-то однако надо было начинать. Правда, нельзя не признать, система ценностей, к которой в результате пришли на Западе сейчас, оказалась очень даже тошнотворной… В отличие от, допустим, идей и идеалов уже упомянутого мной Ивана Ефремова. Герои будущего, которое нарисовал он, по-прежнему выглядят привлекательными, годными в качестве образца, эталона, к которому хочется стремиться.

Спасибо ЛитРес. Реклама электронных книг, мелькающая у меня на всех сайтах, обогатила меня этим знанием. Мол, есть такой фантастический роман — «Пятая голова Цербера». И есть такой писатель, Джин Вулф, автор.

Он написал эту книгу в 1972 году (а входящую в нее одноименную новеллу тогда же или чуть раньше). Существует несколько русских переводов. Один — с интересными комментариями. Дело в том, что Вулф — не просто фантаст, а писатель весьма изощрённый, продолжатель традиций Джойса. В «Пятой голове» есть масса всяких культурных аллюзий. И своего рода двойное дно.

Первая новелла, одноименная, написана в ключе Марселя Пруста (и даже с намеками на его цикл). Вторая — это история из первобытной жизни. Лично мне напомнила некоторые работы Уильяма Голдинга. Как и Нобелевский лауреат, Джин Вулф не объясняет читателю что тут к чему в этой древней и малопонятной постмодерновому человеку жизни, а смело его погружает в её темные дебри, варварство и сумбур. Впрочем, точно так же автор не церемонится с читателем, не принимает во внимание его возможную неискушенность и недостаточную сообразительность и в первой, и в третьей, завершающей частях романа.

Третья новелла развивается по Кафке. Русские комментаторы вспомнили «Замок», а я подумал о «Процессе». На ум пришла первая же сцена, где некие странные типчики приходят арестовать главного героя.

У Вулфа же здесь забористый коллаж. Всё смешалось в этой новелле — фрагменты допросов, которым подвергается протагонист, отрывки его отчётов из экспедиции, предпринятой ранее, и скрепляющие их эпизоды, в которых некий офицер знакомится — без всякого порядка — с этим разнородным материалом.

Не лишним будет отметить, что это ещё и фантастика — действие происходит на далёких планетах, в системе двойной планеты (состоящей из двух пригодных для жизни миров, вращающихся вокруг общего центра). И речь идёт о том, кем являются нынешние обитатели одной из планет — потомками ли первых земных колонистов или же аборигенов, обладавших невероятной способностью к мимикрии.

В общем, смесь гремучая. Но что поразительно — при всем кажущемся сумбуре повествования автор настолько хороший рассказчик, настолько мастер слова, что этот сумбур завораживает, затягивает при чтении. Редкий дар.

Эту замечательную книгу прочитал только что, хотя мог бы и много раньше — ведь роман почти ровесник мне. Несмотря на почтенный возраст, никакой архаики. Фантастика здесь очень убедительная. И так ярко схвачена эпоха!

Поначалу сюжет не казался очень напряжённым, но завораживала атмосфера; «Экипаж» был очень уютным чтением, вызывавшим неизбежную нотку грусти, по тому будущему, что мы потеряли. А ближе к финалу и события вдруг получили бОльший темп и размах. Человек, идущий сквозь стены и автобусы, — это по-настоящему круто!

Малоизвестный нынешнему русскому читателю роман классика неоромантизма, поскольку новых переводов нет; единственный имеющийся был сделан, похоже, ещё до революции.

Наверно, и не главное произведение Стивенсона вообще. Действие происходит в вымышленном немецком княжестве Грюневальд, судя по всему, ещё до объединения Германии Бисмарком. Но намёк на «железного канцлера», мне кажется, в романе имеется (об этом чуть ниже). Главный, он же заглавный герой книги, принц Отто — номинальный государь Грюневальда, — человек добрый, тонко чувствующий, но — слабохарактерный... Он занят охотой, сочинением стихов (по отзывам — довольно слабых), домашними спектаклями. Его маленькой страной управляют его жена Серафина и премьер-министр барон Гондремарк, прожжённый интриган.

«Принц Отто» — произведение ярко выраженной драматургии. При чтении возникло даже чувство, что задумывался роман как пьеса — так велика в нём доля именно диалогов; и более того, всё, что с персонажами творится, так и просится на сцену. При этом не могу не отметить, что повествование ведётся совершенно особенным, именно стивенсоновским языком (порою не совсем простым для понимания человека, родившегося далеко за пределами туманного Альбиона). Многие эпизоды полны тонкого комизма, иронии. А нередки и философские нотки в дискуссиях героев. Однако финал, как мне думается, несколько подкачал. Не то чтобы показался предсказуемым, но после ряда довольно напряжённых сцен, в развязке сюжета мне как раз и не хватило той драматургии, в которой так преуспел автор и меня успел приучить...

Уже многими отмечено, что британец Кристофер Прист стал одним из самых интересных писателей современности. Полностью согласен с такой оценкой, имея в виду его сравнительно недавний роман «Престиж», который разительно отличается от сочинений массовой хоррористики своей особой, весомой и зримой достоверностью в изображении событий таинственных и жутких... Тем не понятнее отсутствие издательского интереса к тем произведениям, с которых начиналось знакомство русского читателя с творчеством писателя, к роману «Машина пространства», в частности. В многочисленные книжные серии, в которых были переизданы не только классики западной фантастики, но и авторы прежде нам неизвестные (хотя именитые у себя на родине), Прист почему-то не попал... И всё же, поскольку в советское время те книги, что всё-таки проходили сложный и многотрудный издательский отбор и удостаивались чести быть напечатанными, имели фантастические по нынешним меркам тиражи (50, 100 иногда даже 200 тысяч копий!), эти выпуски, подобно свету вспыхнувших сверхновых, дошли, какой-то своею частью и до нас, людей XXI века...

Итак, роман «Машина пространства» написан по мотивам... сразу двух романов Уэллса — «Машины времени» и «Войны миров«! (Название первого романа классика фантастики выглядит в оригинале как «The Time Machine»; соответственно, у Приста получилась — «The Space Machine»). Жанр произведения определён как scientific romance. Первое слово в переводе на русский означает «научный», второе, в одном из своих значений, «роман героического жанра» (в противоположность роману бытовому, novel). А ещё одно значение слова «romance»... выдумка, небылица. И действительно, Прист не то, чтобы дал полную волю своей фантазии... он, по крайней мере, не стал ограничивать её вполне хорошо известными научными фактами, такими, например, как отсутствие на Марсе пригодной для дыхания атмосферы, делающее, соответственно, невозможным существование там высокоорганизованной жизни. И вообще, кое в чём Прист пошёл дальше Уэллса.

В послесловии, написанном известным писателем-фантастом Биленкиным, говорится, что автор «что-то там вскрыл недостаточно глубоко». Может быть, но лично я был в полном восторге от «научного романса» Приста, той раскрепощённости авторской фантазии, о которой я уже говорил. Немаловажно и то, что Прист дал возможность как бы заново пережить по-другому уже наверно невозможный кайф от двух классических романов фантастики — «Машины времени» и «Войны миров». Одним словом, проделал в высшей степени творческую работу.

Стивенсон опять прибег здесь к стилизации под сказки «1001 ночи» — повествование представляет собой нанизанные одна на другую истории, в которых происходящее с героем продолжается рассказом встреченного им персонажа, затем — похождениями нового действующего лица, потом — снова рассказом, а в итоге оборачивается так, что все эти события меж собою тесно связаны и, более того, даже вроде бы далёкие друг от друга индивиды на самом деле оказываются весьма близкими и знакомыми друг другу...

Буквально в начале автор предупреждает, что главная фигура предшествовавших «Новых Арабских Ночей», богемский принц Флоризель, действует здесь под именем хозяина табачного бутика «Сигарный Диван» мистера Годолла (фамилия как бы говорящая — Godall). Впрочем, под своим прежним, настоящим именем принц тоже затем ещё появится. Но действие стартует именно в «Диване». Трое друзей приходят сюда, чтоб насладиться дорогостоящими канцерогенами, и один из них призывает к приключению. А далее и следуют эти приключения, в которых каждый из участников вступает в довольно тесный контакт с террористами, динамитчиками...

Зачин показался не очень правдоподобным, но далее сгущающаяся было при чтении (некоторая) скука была рассеяна очень интересным рассказом из жизни Мормонов... Вообще, вставные истории в «Динамитчике» — это самое лучшее в этой серии, настоящие жемчужины фантастической и приключенческой прозы. Стивенсон — это голова...

Ещё не мог не отметить тот факт, что «Динамитчик» написан на добрых двадцать лет раньше, нежели «Тайный агент» Конрада. О том же самом шотландский писатель рассказал куда интереснее и, что немаловажно, отметив основные черты терроризма, вокруг которых бывший российский подданный как бы всё ещё ходил вокруг да около...

Русский перевод этого романа, «Осенний свет», попал мне в руки много-много лет назад. Младший сержант СА, я проходил тогда курсы по подготовке офицеров запаса — в городе Лубны Полтавской области, в артиллерийском полку мотострелковой дивизии имени В.И.Чапаева. Это была замечательная пора, солнечный, светлый (хотя и совсем не по-осеннему) период жизни.

Свободное время, которого у слушающих курсов была прорва, будущие офицеры запаса коротали в том числе и за чтением книг полковой библиотеки. Одобрительные слова о романе Гарднера я услышал от одного из товарищей — с ним полтора года назад я начинал службу в танковой учебной дивизии, в которой он, в отличие от меня, и прослужил два оставшихся полугодия по окончании учёбы. Он был киевлянин, выпускник киевского политеха и, судя по всему, человек посерьёзнее меня, поглубже, с более развитым читательским вкусом. Потому что, клюнув на похвалу, я жадно ухватился за книгу — едва она снова попала в библиотеку, стал следующим её читателем, — но осилить, увы, не смог...

История ссоры пожилых брата и сестры, в которую вдобавок ещё были вплетены отрывки из некоей маскультовой (как я мыслил тогда) книжонки, показалась мне скучной — как бытовая, реалистическая часть, так и развлекательная, описывающая похождения шайки контрабандистов. Т.е. на самом деле оказалась выше моего понимания. It turned out to be beyond me, как мог бы сказать персонаж Гарднера.

Уже в 90-е я прочитал два романа писателя — «Крушение Агатона» и «Грендель», произведения совсем не похожие на «Осенний свет». И вот сейчас — всё-таки «October light».

Такое ощущение, что эту книгу мог бы написать американский Виктор Астафьев (или Василий Белов) в союзе с американским же Юрием Трифоновым (ну и, вероятно, частично в союзе с американским Василием Аксёновым). Ссора брата и сестры, Джеймса Пейджа и Салли Пейдж Абботт, начавшаяся с расстрела телевизора (поскольку оттуда, по мнению Джеймса, исходило всяческое непотребство), ссора, затем обострявшаяся и усложнявшаяся, в конце концов разрешается — разрешается просветлением, прозрением. Вероятно, такой исход можно было предполагать.

А отрывки из трэшевого романа, которые читает Салли во время своего затворничества в комнате наверху дома, в чем-то перекликаются с её собственной жизнью, с той «войной», которая развязалась между нею и братом. (Почему отрывки? да потому что много страниц потеряно, именно в таком виде книжонка попала в руки Салли). И ещё одно уточнение — дом, в котором разыгрываются описываемые события, двухэтажный (американский) фермерский дом в штате Вермонт, климатом своим похожем на Россию (именно его избрал Солженицын для жизни в Америке). Дело происходит в октябре, месяце удивительном для тех краев, как мы постепенно узнаём читая роман. Но особенно ярко об этом поразительном времени говорится в предпоследней главе.

Не менее странно и неожиданно другое. Роман написан был в 1976 году, написан профессором, писателем-постмодернистом. Но только это не профессорская литература и не постмодернизм (за исключением разве что вставных главок — пародии на трэш). О том, как город таранит деревню писали Абрамов, Астафьев, Белов, Рубцов. Но в России. В Америке 70-х Гарднер написал о том, как новая экономическая политика, вообще новые веяния, мультикультурализм в том числе, уничтожают традиционный фермерский уклад Вермонта. В этом плане очень интересна глава, в которой Джеймс Пейдж в местном баре видит молодёжь, видит заезжих путешественников (писателей, оказывается!) — какими глазами он всё это видит.

Впрочем, происходящее мы видим и глазами Салли Абботт — она, если можно так сказать, представляет сторону «города» (или, если угодно, сторону прогрессивного мультикультурализма). И опять-таки не скажешь, что её суждения беспочвенны, что взгляды ни на чём не основаны, никак не обоснованы!

В общем, пусть и не очень большой по объёму, но очень насыщенный, глубокий роман. Временами даже щемяще-пронзительный. Причем, «развлекательные» куски (их имея в виду, я заметил, что книга писалась ещё и в союзе с «В.Аксёновым») всё-таки не самые интересные в нём. По словам Гарднера «контрабандистская история» написана была им в соавторстве с женой Джоан. Во вполне реалистический роман включена была, вероятно, чтобы придать бОльшую «трёхмерность» как взглядам Салли (как я уже заметил, она находит в похождениях контрабандистов нечто созвучное собственным переживаниям; начинает даже уподоблять героев книжонки некоторым из ближних своих — и наоборот), так и взглядам Джеймса. Ведь это как раз та «высокая культура», наступление которой вызывает у него такой прилив гнева...

На эту книгу обратил внимание ещё несколько лет назад, будучи поклонником Г.И. Гуревича. Взялся же за неё сейчас в качестве так называемого дополнительного чтения (типа, на сон грядущий, психологической разрядки ради и т.д.). Впечатление от первых страниц было таким: работали авторы над своим детищем серьёзно, основательно, но стоит ли сейчас это читать, шесть десятилетий спустя? Всё же продолжил чтение, полагая, что пост делать по книге не буду. Вышло однако иначе. Почему?

Главный герой повести, он же рассказчик, Григорий Гордеев — геолог. Впрочем, остальные основные герои — тоже геологи. Да и главный среди них, пожалуй, не Григорий, а Леонид Павлович Маринов, не просто геолог, а революционер в геологии, сторонник новых идей в этой науке.

Собственно, речь в повести идёт о таёжной экспедиции с целью подтвердить — или же наоборот опровергнуть — эти новые идеи. Преподнесена вся эта история очень округло — но не в том смысле, что благостно, умилительно, а внятно, зримо, убедительно, с большим талантом рассказчика (который, я бы отметил, встречается далеко не у всякого писателя, даже из числа так называемых великих). Потом, конечно, с огромным знанием материала, и не только геологического (на взгляд профана по этой части). Интересно показаны люди, обитающие в тех далеких и пустынных местности, через которые прошёл путь экспедиции. Уклад жизни и обычаи туземцев просты, суровы, парадоксальны — с точки зрения горожанина, но, вероятно, неизбежны и единственно возможны в тех суровых условиях, в каких сформировались. При этом ни слова о какой-либо особой миссии жителей тайги, их специального бремени и т.д. Они просто живут — здесь и так и другой жизни, похоже, даже не представляют.

Интересно показана природа сурового края, требования, которые она предъявляют к представителям рода человеческого, рискнувших обосноваться столь далеко от цивилизации. Не хуже, чем у Дж. Лондона, в чём-то более зримо и наглядно.

Работа геолога показана увлекательно, вот что ещё немаловажно! Участников экспедиции немного, всего шестеро, но у каждого свой характер, и драматургия сюжета такова, что характеры эти неожиданно раскрываются по ходу...

В общем, прекрасное произведение — о преданности своему делу, науке, о научном поиске, о нравственных устоях. Талантливо написано — потому и делаю об этой книге пост.

В отроческом возрасте был этой повестью просто ошарашен, читал её в Альманахе НФ, том самом, где был также роман Фреда Хойла. Как-то так наложилось, но представлял тогда Лилит в облике Рэкел Уэлч, сыгравшей главную роль в фильме «Миллион лет до нашей эры». И ещё очень грустил над всей этой историей — над тем, что Лилит рассталась и с инопланетчиком, и с Одамом. И Одама тоже было жалко... Сейчас перечитал, больше чем 40 лет спустя. Уж не знаю, насколько всё это соответствует нынешним представлениям о жизни первобытных людей, истории распространения, расселения человека по планете и т.д., но понимаю, что для середины 60х это было смело, очень смело! И лиризм очень сильный. Опять стало всех жалко...

Написанный в 1905 году роман является завершением трилогии «Христос и Антихрист». Предшествовавшие ему части — «Смерть богов. Юлиан Отступник» (1895) и «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (1901). Полное же название третьего романа — «Антихрист. Пётр и Алексей». Трилогия полностью было мною прочитана в конце 90-х прошлого века; к заключительной части вновь обратился как бы «в рамках ретроспективки о Петре Первом».

Если совсем вкратце, все три романа посвящены противоборству (и взаимосвязи) христианства и язычества. Действие последней книги триптиха происходит в поздние времена петровского правления. Позади Полтавская битва, Петра уже практически называют императором (но он ещё не провозглашён им официально). Кто в романе стоит на стороне Антихриста, а кто — на стороне Христа, догадаться не трудно. И всё же ни Пётр, ни Алексей не предстают в изображении Мережковского личностями не только одномерными, но даже однозначными.

Пётр жесток, порой до зверства; страдает массой других пороков. Вместе с тем далеко не всё, что он делает, носит только негативный, разрушительный характер.

Алексей же — умён (в чем-то, по ощущению других персонажей, умнее, глубже отца), но слаб, мягок, не является лидером.

В трагедии, разыгравшейся между ним и его отцом, он несомненная жертва — во всяком случае, с точки зрения современного человека.

Помимо этих двух лиц, чьи имена составляют заголовок, третьим главным героем романа можно назвать «беглого московского школяра» Тихона Запольского. Его глазами читатель видит брожение народных умов, происходившее в петровские времена. Последний отпрыск некогда знатного, но давно уже опального и захудалого рода князей Запольских, как пишет о нём автор. Мать умерла при родах; отец, стрелецкий голова, был казнён после неудачного бунта против нового царя. Тихон, мечтательный мальчик, склонный к поэзии и философии, как и многие представители знати в то время, попадает в «навигацкую школу», там знакомится с западно-европейской премудростью, но затем неожиданно становится спутником старца Корнилия, одного из проповедников самосожжения.

Далее судьба сводит его не только с раскольниками, но и с маргиналами, сектантами разного рода. Но ни у кого из них не находит правды Тихон в своих поисках церкви истинной.

Роман создаёт чрезвычайно сложный, в высшей степени неутешительный образ эпохи. И то, что эпилог, в котором как раз описаны хождения Тихона по мукам, называется «Христос грядущий», и то, что в итоге Тихон всё-таки приходит к выводу «Антихриста победит Христос!» (это завершающая фраза романа), на мой взгляд, только усиливает общее трагическое настроение книги...

В аннотации книги, предисловии к ней автора называют одним из основателей европейской фантастики — наряду с Верном и Уэллсом. Роман «На двух планетах» является вершиной творчества Курда Лассвица. Он вышел в свет в 1897 году. Тогда же появился и другой роман на очень близкую тему, но сразу получивший широкую известность, — «Война миров». У книги же Лассвица путь к читателю оказался куда более трудным. На русский язык она была переведена только после революции — вероятно, по причине того, что немецкий писатель дал не слишком лестную оценку существовавшему в то время в России царскому строю (впрочем, на самом деле вопрос спорный, к нему я ещё вернусь). Однако британский империализм в его изображении предстал уже совсем непривлекательным, это несомненно! Потому-то, должно быть, на английском языке роман вышел только в начале 70-х годов прошлого века. Причем в сильно сокращённом виде. Русский перевод, кстати, тоже почти в два раза короче немецкого оригинала. Однако особенно ужасно то, что и для самих немцев роман Лассвица в полном виде стал почти что недоступен. Нацисты не жаловали классика европейской фантастики. Его книги были уничтожены наряду с произведениями многих других авторов, которые пришлись им не ко двору...Так что публикаторы двухтомного издания (электронной версии книги) поставили себе в заслугу факт издания полного текста романа (это отмечено даже в подзаголовке книги).

Роман Лассвица посвящён теме контакта человечества с цивилизацией Марса — куда более древней, чем земная, превосходящей её как в научно-техническом плане, так и культурном. На культурном превосходстве Нуме (жителей Марса — Ну, по-марсиански) не раз настаивает автор, его герои. Сам, я как читатель, не очень понял, в чём именно это выражалось, так что просто принял на веру (может быть, в частности в том, что всякий приём пищи у марсиан должен был происходить в строжайшем уединении? а в романе из-за этого даже происходят конфликты).

При чтении «На двух планетах» я невольно сравнивал роман и с «Войной миров», и с «Аэлитой» Толстого, которую перечитал недавно. Первое впечатление, сложившееся от описания полярной экспедиции Торма, Зальтнера и Грунте, склонило меня было к выводу, что Лассвиц значительно уступает Уэллсу как фантаст. И он сильно уступает А.Н. Толстому как писатель. Но далее мои впечатления стали куда более сложными, куда более сложными!

Даже принимая во внимание мой крайне слабенький немецкий, думаю справедливо будет сказать, что у Лассвица действительно нет того языка, той образности, что присущи произведению Толстого. Опять же не нашел я у немецкого писателя и той кинематогрофической, зримой достоверности, за которую так уважаю английского классика фантастики. Но! Но я вдург сделал вывод, что на самом деле Лассвиц гораздо серьёзней...То, о чем он написал в этой книге, обладает — в отличие от ярких и талантливых романов двух его соперников! — обладает для нас сейчас жгучей актуальностью! К сожалению...

Контакт двух цивилизаций у Лассвица вылился не в дружбу двух миров — как к тому стремились главные герои книги, но по сути он и к войне миров не привел... Вернее, как бы это получше сказать? Да, кое-какие боевые действия происходили, но при этом сразу было понятно, кто победит.

Марсиане быстренько принудили землян к миру. Людям они понесли свою бесценную культуру. А с Земли — концентрированную солнечную энергию и концентрированный же кислород.

Перед Лассвицем следовало бы неоднократно снять шляпу. За то, что он показал, что 1) культура, которую прививают принудительно, неминуемо вызывает отторжение у цивилизуемых аборигенов 2) культуртрегеры (они же цивилизаторы) в ходе такого принудительного насаждения культуры, сами как будто заражаются худшими чертами диких туземцев — становятся авторитарными, нетерпимыми, негуманными и т.д.

Фактически Лассвиц первым поднял тему, которую будут разрабатывать потом другие авторы, в том числе в кино. В частности, я в увидел в одной из сюжетных линий романа некий прообраз кэмероновского «Аватара». Иными словами, и здесь любовь оказывается сильнее и выше узко понятого «патриотизма».

Но помимо всего этого Лассвиц оказался и неплохим фантастом. Его марсиане познали тайну гравитации и применяют её как в космических путешествиях, так и для полетов по воздуху. Регулируют силу тяжести на своей земной станции — до привычного им уровня. Даже придумали специальные диабарические шлемы — под которыми притяжение уменьшается до марсианского (т.е. такая антигравитационная установка, которая, как праздник у Хемингуэя, всегда с тобой). Лассвиц, видимо, в соотвествии с представлениями тогдашней науки, понимал гравитацию как давление мирового эфира (потому уменьшение притяжения достигается экранированием от этого давления). На таком же принципе работал лунный модуль мистера Кэйвора в романе Уэллса «Первые люди на Луне».

Но куда более сильно меня поразило «изобретённое» Лассвицем устройство под названием «Ретроспектива» (в оригинале — «Retrospektiv»). Нуме начились перехватывать ушедшие в мировое пространство лучи света посредством куда более быстрых гравитационных волн. Получив назад некое «эхо» в виде всё тех же гравитационных волн, далее они преобразовывали эти колебания обратно в лучи света и... Да, получали картинку некоего события, имевшего место в прошлом! (если отраженные лучи смогли, конечно, уйти в мировое пространство). Визуальная машина времени своего рода. И по ходу повествования марсиане несколько раз пользуются своей Ретроспективой.

Однако радиовещание открыли уже после публикации романа, потому высококультурные Нуме отправляют световые депеши для передачи сообщений. Не знают они и радиолокации. — Это как бы картинка на тему «чего не смогли предсказать писатели-фантасты».

А напоследок про русского царя. Марсиане в романе почему-то подчинили себе в первую голову Западную Европу. А за Россию взялись уже потом. Правда, в куда более брутальной манере, нежели та, что использовалась ими во время «принуждения к миру» строптивой Британии — в ту пору мировой державы номер один (сверхдержав тогда просто не было; её роль как раз и взяла на себя планета Марс). Царь как-то сразу согласился на условия марсиан. Этот шаг преподносится как эгоистичный и малодушный... Впрочем, можно ведь истолковать его и как жалость к собственному народу — ведь сопротивление обернулось бы огромными жертвами. Хотя, вся Россия, по Лассвицу, покорно приняла ярмо марсиан — раз уж царь так решил... Радикально иной вариант развития событий предполагался в отношении США — марсиане якобы были уверены, что там каждый штат будет драться за свою свободу.

Словом, Лассвиц не слишком высоко ставил потенциал России, очень благоговел по отношению к Штатам... Идеалом его однако было объединение всех цивилизованных народов в единую семью, в человечество. Можно назвать его демократом, интернационалистом и сторонником классового мира.

«Конец Вечности» Азимова — этот роман очень хотел прочитать в детстве — как и всю «Библиотеку современной фантастики», впрочем. Однако добрался до него только лет в 30 и в другом издании («Мир приключений» «Правда»). Но тогда прочитать не смог — вступление показалось очень примитивным...

Недавно узнал, что в нулевые был опубликован другой, полный перевод романа (в старом, «библиотечном», имелись купюры). Под влиянием Василия Звягинцева (для него эта книга типа культовая) решил взяться за оригинал. Благо, язык у Азимова не самый сложный, и летом читал первые две книги его «Foundation» прямо на берегу Эгейского моря и без всякого словаря.

Первые впечатления от «Вечности», как и тогда от «Основания», были несколько бледноватыми... Простым показался не только язык, но и герои и, главное, подход к изменению истории (речь в книге в первую очередь идет именно об этом — постоянном корректировании истории). Уж очень легко всё учитывается и просчитывается. Если б на самом деле всё было так...

Но примерно с середины действие меня захватило, я стал с интересом следить за развитием ситуации и где-то даже сопереживать главному герою Технику Эндрю Харлану, влюбившемуся аж до беспамятства...

Дочитав до конца, пришёл к выводу, что роман совершенно справедливо считается одним из самых главных в фантастике, в «Библиотеку современной фантастики» включен был правильно. Азимов создал оригинальную модель мира, определил одно из направлений развития фантастики. Потому и Звягинцев эту книгу уважает — в своих книгах только перекроением истории и занимается. Но в отличие от Азимова он не первопроходец.

Имя Дэвида Линдсея стало мне известным в ходе чтения материалов о творчестве Ивана Ефремова. Вдруг выяснилось, что название планеты Торманс, на которой происходит действие его романа «Час быка», вовсе не искажённое английское слово torment (мука, мучение), как я считал прежде (ошибочно), а прямое заимствование из романа этого шотландского автора, называющегося Путешествие к Арктуру. Якобы русский фантаст восхищался этой книгой, находил её очень интересной, а фантазию её автора — исключительно богатой...

Как справедливо отмечают многие (из немногих прочитавших), роман этот не столько фантастический, тем более не научно-фантастический, как мистический... Рассказывает он о том, как трое землян отправляются на планету Торманс, вращающуюся вокруг Арктура (фактически — в системе двойной звезды) и...

Но прежде, чем перейти к этому «и...», скажу, что мне понравилось начало, спиритический сеанс в первой главе; затем интригующая преамбула путешествия; странное местечко, откуда путешественникам предстояло стартовать к далёкой звезде; сам способ перемещения в пространстве показался очень необычным. И даже первые впечатления от Торманса — одного из переправившейся туда земной тройки, Маскалла, сразу ставшего главным героем романа — тоже вроде бы не обманули ожиданий... Но то, что пошло дальше, довольно скоро начало напоминать бред..

Бред в самом обычном смысле, бытовом. Скажем, бред во время высокой температуры. Для него харатерно навязчивое повторение одной и той же неприятной мысли или образа... Так вот, торманский квест, в который оказывается вовлечен Маскалл, тоже состоит из однотипных событий... Попадая в новую область на чужой планете, англичанин встречает там новых людей (которые понимают его речь и изъясняются на понятном ему языке, хотя и несколько странном), обнаруживает изменения в строении некоторых своих органов чувств (такие новые органы развиваются у него сразу же, как он только попадает на Торманс). Далее Маскалл либо убивает одного из своих новых знакомцев (иногда и не одного), либо становится причиной его (её) гибели. А затем оказывается в уже другой области (местности), и там история повторяется с несущественными отличиями...

И всё же, как потом оказалось, несмотря на странные впечатления при чтении, роман крепко засел у меня в памяти. Вот уже год прошел, а можно сказать, «Путешествие» не отпускает... Ефремов, по ходу, был очень прав, оценив книгу столь высоко!

Накануне Дня Победы роман был назван Алексеем Варламовым в числе лучших книг о Великой Отечественной. Кое-что из того списка, рассказы Виктора Астафьева, я уже прочитал. Продолжаю знакомство.

Почти сразу после выхода в середине 90-х «Генерал и его армия» получил Русского Букера, а потом и Букера десятилетия. Впрочем, сейчас, когда авторитет премий упал, а самомнение читателей-зрителей возросло, это уже и не аргумент. Слишком трудные и горькие вопросы поднимает книга — а сейчас многие научились их в упор не замечать.

С точки зрения художественной, литературной, роман написан исключительно хорошо — языком плотным, ярким, зримым. Герои внятные, запоминающиеся. Действие развивается динамично, не отпускает. А коллизия, что называется, за душу, берёт. Есть, правда, один чисто технический косяк — те пресловутые восемь пуль, что прошли через живот, не задев жизненно важных органов. И ещё — своего рода «фантастика» в финале. Но можно считать это «дискуссионными» моментами.

Хотя главную дискуссию роман вызвал, конечно, не этим, а — вопросами, которые поднял.

В центре повествования — генерал, командарм Кобрисов, его судьба. Если обрисовать бегло — перед самой войной успел посидеть в тюрьме по политическому обвинению. Через сорок дней был выпущен и отправлен командовать дивизией — началась война. На фронте взял на себя командование армией, выводил из окружения. Потом стоял во второй линии под Москвой, попал в госпиталь. В сорок третьем году армия Кобрисова успешно захватила плацдарм на правом берегу Днепра. Оттуда пошло дальнейшее наступление.

Ах, да. В промежутке между двумя войнами командовал частями особого назначения, воевал с басмачами.

Дело в том, что в книге события показаны не в хронологическом порядке, пожалуй, скорее с конца. И подаются отнюдь не скупыми штрихами, а опять-таки скорее наоборот. Почему в поле читательского зрения и оказывается сразу много чего. Особенно много чего такого, чего, как я уже сказал выше, и не хотелось бы замечать и знать, — про русских людей, воюющих против русских же, то есть советских людей; про самого генерала Власова, сначала героя битвы под Москвой, потом — перешедшего на сторону врага (хотя Власову в романе уделено не так и много места, как может показаться — с чьих-нибудь слов). Про славных борцов со всеми русскими людьми... Про гениального полководца, пропавшего куда-то в начале войны на одиннадцать дней. И т.д. и т.п.

Помимо самого романа я прочитал ещё несколько статей. Например, работу А. Солженицына, в которой он разбирает достоинства и слабые места книги, — и этот другой взгляд показался очень любопытным. Оценив роман очень высоко, Солженицын не со всем в нём согласился, не всё нашёл убедительным. Вплоть до того, что образ главного героя следовало раскрывать в иной последовательности и, желательно, до наступления кульминации действия.

Потом были ещё три статьи самого Владимова. «Как я массировал компетенцию...» — развернутый ответ на очерк В. Богомолова» «Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…». Затем «Прощай, оружие?» — размышления о том, как развивается (или скорее, не развивается) современная отечественная проза о войне. И ещё «Новое следствие, приговор старый» — полемика уже на тему так называемого «власовского движения».

В завершение опять про роман. Многие звенья сюжета его очень тонко меж собою увязаны, закольцованы. Но это даже не самое поразительное — есть целый ряд эпизодов, что сильны сами по себе, ошеломляют своей горечью.

Роман Артура Ч. Кларка «Лунная пыль» стал одним из первых прочитанных мною фантастических произведений. В школьные годы перечитывал его не раз (на самом деле — целый сборник, одноименный). Фантастика Кларка нравилась мне, наверно, всё же меньше, чем сочинения Ефремова, Лема, Стругацких, тем не менее английский писатель наряду с только что перечисленными авторами во многом определил мои представления о жанре.

С годами понял, что и на братьев Стругацких он повлиял тоже довольно значительно. Мир их Предполуденного цикла во многом похож на ту технократическую позитивистскую действительность, которую Кларк рисовал в произведениях, посвященных освоению Солнечной системы.

«Лунная пыль» была написана ещё до полета Гагарина, но уже после запусков первых автоматических аппаратов. Действие романа происходит в XXI веке. На Луне не только существует довольно большое количество человеческих поселений, но уже стали взрослыми родившиеся на спутнике Земли люди. Таков, например, один из главных героев книги — Пэт Харрис, капитан прогулочного лунного судна «Селена».

Основное допущение романа, на котором строится сюжет, — это то, что на Луне есть обширная впадина, заполненная тончайшей пылью, которая во многом ведёт себя подобно жидкости. Этот небольшой псевдоводоём называется Морем Жажды. Именно здесь совершает туристические круизы «Селена».

Как я уже сказал, роман был написан в самом начале космической эры (если быть совсем точным, в 1960 году, в промежуток между августом и ноябрём). Достаточно скоро (по историческим меркам) выяснилось, что ничего близкого по свойствам на естественном спутнике, похоже, нет. В предисловии к изданию 1987 года Кларк пытается оправдаться. Главный его аргумент: Луна изучена пока что не настолько хорошо, чтобы делать окончательные выводы. Тут он и до сих пор прав.

По форме же повествование настолько реалистично, как если бы речь шла о чем-то случившемся на самом деле. Кстати, на мой взгляд, это отличительная черта фантастики Кларка. Он вовсе не Жюль Верн XX века, а, пожалуй, в плане достоверности переплюнул французского классика.

«Лунная пыль» — это технотриллер, почти. По ходу действия драматизм и напряжённость происходящего, как и положено в триллере, возрастают. Если бы только автор не пытался эту напряжённость искусственно смягчить: прежде чем перейти к новой фазе развития событий, он почти всегда предупреждает: но ожидаемого не случилось. Или — впереди моих героев подстерегала ещё одна напасть. И т.п.

Не знаю, думается, сейчас многим читателям такая благонамеренность автора придется совсем не по вкусу. Но я читал с интересом, поскольку всякая очередная подлянка, которую Луна устраивала людям в романе, не была повторением предыдущих, отличалась заметной новизной и, главное, зижделась на фундаментальных законах физики-химии.

Что касается психологии персонажей, нельзя сказать, что она прописана столь же выпукло, как, допустим, во многих сочинениях Лема, но надо отдать автору должное: он собрал интересный ансамбль разнообразных человеческих типов. Пусть и мимоходом, и во многом в позитивистском ключе, Кларк затронул такую тему как педалирование прав человека в ситуации экстремальной; увлечения конспирологией коснулся тоже. В начале 60-х эти проблемы, должно быть, едва брезжили на общем фоне. Английский фантаст оптимистично полагал, что к середине следующего века человечество в общем-то переболеет этой ерундой (в жизни же все получилось с точностью до наоборот). И даже своего рода “стокгольмский синдром” Кларк описал в последней главе. Передряга, через которую прошли пассажиры “Селены”, благотворно сказалась даже на самых худших, разбудила в них тёплые человеческие чувства.

А ещё хочется сказать о языке, которым ведётся рассказ. Кларк — конечно, не Фаулз и даже, наверно, не Уэллс, но стиль его примитивным не назовешь. Описания зримы, с точными, выразительными подробностями. Доходчиво, в духе научпопа, разъяснены технические моменты. В общем, для фантастики практически оптимальный язык. Помнится, лет пятнадцать назад, когда я уже вовсю читал художественные книжки на английском, сборники рассказов Кларка показались очень приятными на тогдашнем общем фоне — и не легковесные, но и не заумные. Даже захватывающие — прежде всего приключениями мысли.

И роман «Лунная пыль» из этого же ряда; заставляет задуматься о законах мироздания.

Советская фантастика, в свою лучшую пору, т.е. в 60е — 70-е годы, конечно же, в гораздо большей степени была фантастикой, нежели то, что сейчас выпускается под этой маркой. Ведь одним из основных требований при отборе материала к печати было наличие в произведении новых (и интересных!) научно-технических идей.

В этом смысле повесть Льва Успенского стояла особняком, и не только в сборнике «Фантастика-72», в котором была опубликована (по крайней мере, лично я прочитал её там), но в советской фантастике вообще. Каких-то научных, а особенно технических новинок в ней представлено не было. И вместе с тем, смею полагать, что игрою авторского воображения она всё равно превосходит 99% тех опусов, в которых действуют эльфы, орки, маги-чародеи, суперме... (пардон, чудо-богатыри, но всё равно с замашками громил из голливудских блокбастеров)

Автор сумел поместить а) не совсем обычное расстройство личности и б) путешествие в экзотический мир — в жизнь заурядного (в общем-то) питерского интеллигента, в самый обычный (в смысле его массовости, распространённости) послевоенный ленинградский быт. Он так сплёл две линии судьбы героя, что на этом примере могли бы учиться многие нынешние авторы. А также — учиться мастерству описаний и вообще языку. Описания и язык — завидные.

«Нью-Йоркскую трилогию» Пола Остера впервые прочитал в середине нулевых, типа в серии «Интеллектуальный бестселлер». Не запомнилась совершенно! Разве лишь то, что перевод вроде бы и без огрехов, написан правильным русским языком, но — при этом сухой и безжизненный какой-то.

Как выяснилось только что, совсем другое дело — оригинал. Остера, возможно, и нельзя причислить к немногочисленному отряду живописцев и кинематографистов от литературы (вроде Набокова и Апдайка), но стилист он весьма тонкий, это несомненно. И вдобавок мастер того жанра, который в России не имеет точного определения, а за бугром называется «mystery novel» (т.е. таинственный роман или роман с тайнами).

Действие всех трёх частей цикла, как нетрудно догадаться, происходит в основном в Новом Йорке. «City of Glass» («Стеклянный город» или, если угодно, «Город из стекла»), «Ghosts» («Призраки») и «The Locked Room» («Запертая комната») — таковы названия книг, составляющих трилогию. Главный герой «Стеклянного города» писатель по фамилии Куинн, как и автор триптиха, тоже пишет таинственные романы, только под псевдонимом Вильям Вилльсон (привет Эдгару По!). Но помимо двойничества темой трилогии можно назвать и одиночество людей в большом городе. Вообще, вся трилогия звучит на очень минорной и очень интровертной ноте. Герои её, писатели, издатели, частные детективы по разным причинам приносят собственную личную жизнь в жертву наблюдениям за жизнью чужой либо преследованиям призраков, привидений, иллюзий, миражей и проч. И видимо, по причине почти полной изоляции от внешнего мира, со страшной силой погружаются в самих себя.

Единственным огрехом трилогии показалось прямое (и на мой взгляд, совершенно произвольное — в смысле, по произволу повествователя) упоминание двух первых частей трилогии рассказчиком-героем третьей части. А ведь как раз перед этим моментом мне показалось, что автор меня совершенно загипнотизировал...

По сути, это редкий счастливый случай советской фантастики, шагнувшей в новейшее время. Действие начинается в XXIII веке. На Земле установился тот общественный строй, который по представлениям советских авторов только и мог ожидать нас в будущем. Хотя в плане гармоничности отношений, душевной чистоты персонажам Давыдова далеко не только до героев Ефремова (цикл о Великом Кольце), но даже до людей Полудня братьев Стругацких. Но это дань реализму. А с другой стороны — тем бурным переменам, которые раздирают наш реальный мир уже тридцать с лишним лет.

Сравнительно недалеко по звёздным меркам исследователи космоса нашли удивительно похожую на Землю планету. В честь погибшей на ней участницы экспедиции первооткрывателей назвали её Рита. С интервалом в шесть лет земная цивилизация отправляет туда партии колонистов на кораблях «Рита-1», «Рита-2», «Рита-3». Главный герой и рассказчик Александр «Сандро» Тарасов летит на третьем, несущем на борту самую многочисленную экспедицию. Как и две предыдущие она состоит сплошь из семейных пар, в основном молодожёнов. Сандро всего лишь девятнадцать на момент вылета. Благодаря чудесному действию анабиоза он должен помолодеть ещё на два года за сорок лет сна в полёте.

Его и его товарищей готовили в уральском лагере «Малахит» к жизни на Рите. Но по прибытии на чужую планету многое там оказывается не таким, как это представлялось на Земле. Самую большую проблему здесь представляют собой туземцы, племя ра, которое объявляет беспощадную войну пришельцам. Земляне же не могут ответить им тем же...

В общем, таков зачин этой очень интересной истории.

Первая часть трилогии отличается от двух других не только местом действия в начале (это была, конечно же, Земля; потом несколько глав описывают жизнь на борту корабля во время недолгого пробуждения героев — они по очереди несут вахту во время полёта), но и общим тоном повествования. Какой-то он мелодраматический, что ли. Вообще слогом своим Давыдов сильно уступает, допустим, Булычеву и Стругацким. Но в плане плетения сюжета он несомненный мастер. И потом, действие в каждом романе развивается не просто динамично, а с особым смыслом, поучительно, я бы сказал. Не такое уж частое качество не только для фантастики, но для прозы вообще.

Много отсылок к земной истории, особенно XX века. В третьей части трилогии часто упоминаются уже новейшие события — развал и ограбление Советского Союза, бомбардировки Сербии. Сразу и бросается в глаза, в чём автор не очень угадал. Не только насчет технического прогресса (уже сейчас есть такие гаджеты и технологии, которые героям трилогии и не снились), но и относительно нравственного регресса. Если бы реальный сербский певец, мировая звезда эстрады, напомнил бы своим поклонникам, что учился музыке под натовскими бомбами, боюсь, он был бы навсегда от сцены отлучен. Западное общество научилось хорошо защищать свою нежную ранимую психику от неприятных воспоминаний...

На этой оптимистической ноте и закончу.

Роман Бенфорда, вероятно, в самом деле не очень похож на ту книгу Кларка, которую якобы продолжает, однако написан гораздо интереснее. Удивительное путешествие героини чем-то напомнило оное у пленников «Наутилуса». Но если там оно происходило в водной стихии и затеяно было для того, чтобы Жюль Верн мог описать земные моря, то здесь размах одиссеи в прямом смысле космический. Автор населяет космос такими удивительными формами жизни, что просто диву даёшься. И пожалуй, вот эти чудеса биологии как раз наиболее интересны, а не те элементы детектива-триллера, что автор тоже привнёс в действие. А философских рассуждений, которые якобы перегружают повествование, вообще не заметил.

Одно из самых интересных фантастических произведений, прочитанных мной за последнее время. Тем удивительнее, что повесть написана в начале 80-х, которые я считаю этакой порой безвременья для фантастики — причем не только для отечественной, но и зарубежной тоже. Во всяком случае, на фоне того, что публиковалось тогда на русском языке, повесть должна была выглядеть блестяще. Впрочем... впрочем, похоже, не для всех! Русскому читателю был ещё не известен Ст. Кинг, порой добивавшийся удивительного сплава реализма и фантастики, а Юрий Гаврилович Тупицын предложил на суд читателю то же самое. И ему было что сказать — он был профессиональным авиатором. А фантазия его в отличие от, допустим, трёхтомного уныло-технарского повествования Хрунова с Хачатурьянцем вовсе не была бескрылой.

Хочется сделать одно небольшое разоблачение. «Красные журавли» — вовсе не твёрдая НФ, как утверждают аннотации. Это МАСКИРУЮЩАЯСЯ под твёрдую НФ история в духе самого известного рассказа Амброса Бирса — «Случая на мосту через Совиный ручей». На это указывает несколько раз совершающийся в повести повтор почти музыкальный — внезапного удара молнии, за которым следует резкая смена «декораций» и ситуации. (Лишь один момент ближе к финалу идёт вразрез с общим строем этого рефрена). И если согласиться с тем, что перед нами сочинение почти «психоделическое», то многое в нём становится понятным и по -своему логичным — даже некоторый алогизм развития сюжета и проявления характеров персонажей. Гирин оказывается каким-то странным «попаданцем»? Нормально! А не странные попаданцы и невозможны в принципе. Всякий нормальный человек, не лишённый интеллекта и чувств, оказавшись в радикально чуждой ему обстановке (другая эпоха, другая планета, иные нравы, иные ценности) впадёт в ступор, а не подвиги кинется совершать (как это обычно бывает в опусах мэтров жанра). И та реакция главного героя, которую рисует Тупицын, она наоборот — как раз убедительна.

Далее — ещё одно отступление от канонов: не добрый молодец спасает красну девицу, а опять-таки наоборот. И это замечательно! (но не этого, видимо, ждут знатоки жанра, увы...) Плюс ещё ряд разных казалось бы не выпирающих, не бьющих в глаз подробностей, которые могло породить только воображение человека, повидавшего жизнь. Соответственно — не всякий и читатель их отметит и оценит.

А в более широком, мировоззренческом плане повесть оказалась тоже неортодоксальна. Тупицын разошёлся и с благостными представлении о вселенском торжестве разума, которое пропагандировали тогдашние отечественные фантасты, а с другой стороны — не разделил и тотальный пессимизм писателей западных. Увы, похоже, всё это не способствовало тому, чтобы современники вполне разглядели достоинства повести. Ну, а до нынешнего поколения фанатов фантастики, взросших на том ширпотребе, что широко издавался в последние два десятилетия, достучаться не проще...

По ходу чтения настроение у меня сильно менялось. Главный герой — китаец, которого по ошибке послали в Москву учиться. Первая часть, по сути, посвящена тому, как по причине слабого знания русского языка он попадал в разные комичные и нелепые ситуации. Написано тонко, изящно, но у меня эти «проблемы перевода» как-то быстро набили оскомину, и я даже поспешил записать роман по разряду женской прозы.

Во второй части тема сменилась. Оказывается, в судьбе героя было и нечто посерьезнее неправильно истолкованного идиоматического оборота. Даже более того, перед ним вдруг замаячила некая тайна, которую позарез требовалось раскрыть.

Третья часть, действие которой происходит в поисковом отряде, самая интересная, самая значимая, особо емкая и весомая. И не только подробностями сурового быта поисковиков, но итогом — неожиданным, ошеломляющим. В каком-то смысле тут и происходит финал романа, а четвертая часть лишь предоставляет читателю перевести дух и собраться с мыслями — наблюдая за совсем уж фантастико-фантасмагорическими похождениями героев, которые такого же большого значения, как сделанное ими главное открытие, пожалуй, уже не имеют.

«Понедельник начинается в субботу» впервые я прочитал в 15 лет, если честно, многого тогда не понял; мне тогда понравились только путешествие Саши Привалова на машине времени в мир вымышленного фантастами будущего и странная история попугая, появляющегося и исчезающего. Затем я перечитал повесть в сборнике«Понедельник начинается в субботу. Сказка о Тройке» 1993 года — непосредственно в 1993 году, сразу как у меня появилась эта книга. Почему-то так вышло, но ни одно из помещённых в сборник произведений меня тогда не впечатлило, скорее, разочаровало. Наверно, время тогда такое было...

И вот я перечитал сборник вновь. Сейчас в сказке мне опять более всего понравились путешествие Саши Привалова на машине времени и история попугая. И всё-таки я отметил и много ещё чего интересного. Ход авторской мысли прежде всего.

Прелюдия космоса» — первый роман классика научной фантастики ХХ века. Название упоминалось в сведениях об авторе, помещённых в сборнике «Лунная пыль», который, если не ошибаюсь, вышел в 1966 году в издательстве «Знание». Мне в руки книга попала четырьмя годами позднее, я только-только начал открывать для себя фантастику... Сборник перечитывал несколько раз, и предисловие, конечно. Название «Прелюдия космоса» меня просто гипнотизировало, особенно поначалу, когда я не очень понимал, что означает слово...

Буквально на днях узнал, что роман в оригинале написанный в 1947 году, в 1951 изданный, на русском вышел только в 2009. Впрочем, причины такой затяжной паузы вполне понятны. Дело даже не в том, что здесь Кларк и словом не упинает советской науки (ну да! в 47 году даже он не мог представить, что СССР вскоре станет космической державой №1!); просто в 60-е наши издатели не сочли книгу столь же интересной, как, допустим, «Лунная пыль» или «Пески Марса» (в продисловии тоже упоминались; а перевод вышел даже раньше, чем «Пыль», правда в журнальном варианте, в «Науке и жизнь», №№ 4-6 за 64й год). А почему — сейчас объясню.

В «Прелюдии» молодой писатель (ему было только 30) взялся описать первый космический полёт — полёт на Луну — и сделал это со всей присущей ему научно-технической дотошностью.

Собственно, речь идёт лишь о подготовке полёта; запуском корабля «Прометей», состоящего из могучего крылатого челнока-носителя «Беты» и космического модуля «Альфы», роман как бы и заканчивается.

Чтобы подробная очерковая манера подачи материала стала убедительнее, происходящее мы видим, главным образом, глазами историка из Калифорнии Дирка Алексона. Задача Алексона — таким образом собрать весь необходимый материал, чтобы эпохальное событие было понятно в первую очередь не современникам, а потомкам.

Критика часто сближает американца Азимова и англичанина Кларка. Но мне всегда был ближе последний. Манера его письма представляется мне гораздо более убедительной. Конечно, в отличие от Джойса и Вулф он не топит читателя в потоках сознания, но психологические портреты героев всегда зримы; пусть и скуповато, но также наглядно Кларк делает описания ландшафтов и интерьеров. Язык писателя, в оригинале, не страдает тем легким косноязычием, который присущ некоторым британским писателям (например, Уиндему). И потом, когда это уместно, Кларк умеет осветить происходящее мягкой улыбкой. Понравилась глава, в которой описывается банкет накануне отлёта, то, как Алексон беседуя с незнакомцем, оказавшимся его земляком, американцем из Калифорнии, принял его за очередного пронырливого журналиста...

Читая, не мог мысленно не делать пометок, какие предсказания автора оказались точны, в чем он ошибся. Про неучастие СССР в Межпланетном сообществе я уже сказал. Первые вылеты в космос (но почему-то по Кларку они не являются настоящими космическими полётами, значит, суборбитальные) он отнёс на начало 60-х — довольно точный прогноз. Но «Прометей» у него летит на Луну в 1978 году, и с атомными двигателями. В действительности же атомные двигатели так никогда и не пошли дальше проектов и лабораторий, а реальный полёт на Луну состоялся почти на 10 лет раньше и на химических двигателях! Так что ракета «Сатурн» превосходит «Прометей» — размерами, конечно, — в разы.

Вместе с тем рассуждения Кларка о том, что завоевание Солнечной системы возможно только с применением атомных ракет, представляется верным, пусть и в отрицательном, если так можно сказать, смысле. В действительности космонавтика до сих пор располагает только химическими ракетами и в результате, более чем 50 лет спустя после начала космической эры, топчется в основном в окрестностях Земли. Исследования же более отдалённых областей ведутся довольно-таки медлительно, растягиваются на годы. Как ни обидно, но приходится это признать.

И ещё, по ходу чтения встретил ряд интересных фразеологизмов, британских, конечно же, по преимуществу. Все фразы абсолютно интеллигентные и, по-хорошему, надо бы их просто тупо зазубрить, но... Лень-матушка. Впрочем, ещё раз пробежаться по тексту никогда не поздно.

Перечитал повесть братьев Стругацких и посмотрел ещё раз фильм Григория Кроманова. Интересно, наверно, окунуться в предысторию.

Учился на втором курсе, когда узнал, что на экраны выходит такая картина, должно быть прочитал заметку в газете (интернета тогда не было). Естественно, загорелся желанием посмотреть, но в местном прокате фильма что-то не было. Сначала дошли отзывы, устные, конечно же (интернета тогда не было). Оценки этих счастливчиков (в моём представлении) баюнов были, скорее, негативным, однако я не очень-то им доверял (и самим баюнам, и их оценкам). А сам сподобился посмотреть «Отель» в каком-то заштатном не то ДК, не то клубе и лишь года два спустя — срок огромный в том возрасте. Я, можно сказать, успел стать совсем другим человеком. Так что впечатление вышло сумбурным — с одной стороны, понравилось, а с другой — ...

Повесть же я впервые прочитал вообще в конце прошлого века, но ещё до дефолта (что тоже немаловажно). Это была книжка издательства «Детская литература». Говорят, она сильно адаптирована к среднему и старшему школьному возрасту, но мне понравилась.

Понравился и сейчас, уже полный текст. Таинственная интрига закручена очень толково. Лишь в конце, когда всё объясняется, эффект резко снижается. Хотя, казалось бы, вся схема выстроена с предельной стройностью и логичностью.

А фильм сейчас тоже понравился. Хотя видно, что оригинальный сюжет (пусть сценарий писали сами авторы) несколько упрощён. И таинственности такой, как в книге нет. Хотя режиссёр очень старался.

Нынешний Зоил российской словесности Кузьменков поставил автору книги в вину то, что он всего лишь идёт по стопам Андрея Константинова, автора многосерийного эпоса про бандитский Петербург.

Новый роман Иванова и впрямь открывается спланированным ограблением микроавтобуса, перевозящего большую сумму денег, потому, каюсь, у меня тоже возникло такое чувство, причем совершенно независимо от «филиппик и анафем» Кузьменкова.

Однако только поначалу.

На самом деле «Ненастье» никакое не эпигонство, а книга именно в ключе и стиле Иванова. На этот раз — очень серьёзный разговор о недавнем прошлом страны. Начав с технологии крупного ограбления инкассаторской машины (а ведь подобные преступления в последние годы перестали быть «экзотикой» в России), Иванов постепенно переходит к предыстории случившегося.

Главный герой бывший «афганец» Герман Неволин, к началу повествования (а это ноябрь 2008-го года) всего лишь водитель — лучший водитель — некой коммерческой структуры, которая в начале 90-х сформировалась как объединение военнослужащих, прошедших Афганистан. Люди, которым он себя противопоставил, кстати, тоже «афганцы», все — члены того изначального союза, так называемого «Коминтерна» («Комитет интернационалистов»). Особо хочется отметить имена. Как всегда у Иванова, имена нестёртые, врезающиеся в память (достаточно вспомнить Служкина в «Географе», Моржова в «Блуде»). Причем не только у главного героя.

Но имена это только поверхностный слой повествования, если можно так сказать. Не следуя строго хронологии событий, автор воссоздает впечатляющую картину того, как создавался союз, основанный на «афганской идее», как вообще эта идея возникла, как объединение «афганцев» постепенно трансформировалось и перерождалось.

Да, перед нами вновь предстают картины бандитских разборок 90-х, но — как бы под другим, непривычным углом и в ином свете. Но и эпизоды войны в Афганистане предстают неожиданно ярко, зримо, по-ивановски. Хотя сам автор и не был «интернационалистом», кажется, вообще не служил в армии. Возможно, что-то переврано, возможно, сгущено. Но я заметил некие мотивы общие и для других книг Иванова — «Сердца Пармы», «Золота бунта». Война у Иванова не просто война. Это опять прежде всего — отношение героев к другим людям, к самим себе. На войне мы соперничаем со своими сослуживцами, — так утверждает прапорщик Лихолетов, который по возвращении в Союз создаст «Коминтерн», объединяющий «афганцев».

И уже в 2008 году, когда от былого братства солдат, прошедших войну, останутся лишь воспоминания, один из участников этого союза назовёт Лихолета героем — из тех, кто прокладывают новые пути, а само это объединение, «Коминтерн», воплощением желания жить по справедливости...

Но, увы, справедливости трудно достичь... «Ненастье» — книга по-ивановски жёсткая. И в изображении людей, персонажей; и в отсутствии утешительности для читателей.

Про имена я уже сказал. Но также многомерна и психология героев. А ещё хотелось бы похвалить и сюжет. Он совершенно лишён какого-либо неправдоподобия, в нём нет и никакой мистики (кроме разве ощущения того, что мир, хотя и огромен, однако неожиданно тесен, и годы спустя сводит людей, расставшихся, потерявших друг друга, казалось бы, навсегда). Но при этом повествование обладает напряжённостью полноценного триллера, и кинематографической зримостью тоже.

В общем, вот так... Увы, несколько сумбурно, не очень стройно...

Неловко признаться, но с творчеством Юрий Иосифовича Коваля знаком практически мало (как сказал совсем по другому поводу один телевизионный персонаж). Помню, что сын в детстве читал книжечку рассказов про пограничного пса Алого и... (ну, что было дальше, совершенно неважно).

Коваль известен в первую голову как детский писатель — классик. Так вот, «Суер-Выер» это произведение настолько не детское, что в магазинах эту книгу держат упакованной в полиэтилен (это чтоб дети ненароком её не листали). Содержит нецензурную лексику!

Это даже не роман, а пергамент. Такой жанр. История плавания фрегата «Лавр Георгиевич» под командой капитана Суера-Выера. Которого вся команда называет «сэр». Экипаж, надо сказать, тот ещё, колоритный. Старпом Пахомыч. Боцман Чугайло. Лоцман Кацман. И другие — среди них безымянный автор, который что-то чиркает там в своём пергаменте, матрос Вампиров, ну и... другие. Загадочная кутающаяся в одеяла пассажирка мадам Френкель.

Фрегат плывёт по океану в поисках Острова Истины. А открывает разные другие острова. Колоритные.

Ну в общем, пергамент этот — это опять какой-то абсурд. Но совсем не такой, как «Третий полицейский». И даже не такой, как «Пена дней». Это наш, русский абсурд.

Боюсь, не всем такой абсурд придётся по нраву. Не все смогут дочитать. Не все найдут смысл. А смысл несомненно есть! Пергамент особым образом голову настраивает, образ мыслей (прошу прощения за тавтологию!). Мировосприятие.

В своё время прочитал эту повесть в сборнике «Белое снадобье», и, кажется, заглавный роман впечатлил тогда сильнее. А сейчас перечитал и удивился. Повесть несомненно превосходит роман. Во-первых, оригинальностью идеи; во-вторых, более динамичным сюжетом. В-третьих, образ главного героя — полицейского-монаха — выписан весьма убедительно, а главное, в развитие. То, как он меняется, выглядит естественным, органичным. Такое не часто встретишь не только в фантастике, так называемые реалисты зачастую работают не столь искусно.

Очень интересной показалась идея новой религии. Хотя если рассматривать это как прогноз, то, конечно, он не сбылся.

На первый взгляд, так называемая твёрдая НФ с элементами детектива (или mistery, как сказали бы англоязычные друзья). Но вещь не примитивная и далеко не однобоко технарская. Многие отмечают, что Юрий Тупицын оказался одним из немногих фантастов, что изображали счастливое общество будущего далеко не безконфликтным. И здесь свои страсти, своё соперничество.

По мере развития сюжета становится очевидным, что автор также преподнёс нам одну из самых интересных фантастических идей — для своего времени, а может, и вообще для всего последнего времени (ведь не секрет, что нынешние российские фантасты предпочитают идти сильно истоптанной тропой «попаданчества»; ну, быть может, недавно ещё «открыли» для себя тему сталкеров, с риском для жизни добывающих в разных аномальных зонах, включая Чернобыльскую (!), разные чудодейные артефакты). А идея Тупицына показалась мне гораздо интереснее той, что изложил в «Лунной радуге» (первых двух книгах) Сергей Павлов, и даже поинтереснее тех люденов, до которых додумались Стругацкие в повести «Волны гасят ветер». И тем не менее означенные произведения давно стали «культовыми», а с романом Тупицына никто так не носился. Парадокс!

Частично это объясняется, возможно, тем, что язык повествования здесь суховат и банален, насыщен пилотской (предполагаю) терминологией, которую нынешние молодые редакторши, наверно, зачислили бы в разряд канцелярита. Павлов писал колоритнее (хотя насыщенный антураж многих его сочинений меня, признаться, просто утомлял), Стругацкие писали ёмче и молодцеватее. Александр Бахвалов писал однозначно лучше. Его «Нежность к ревущему зверю» и «Зону испытаний» я припоминал во время чтения — поскольку он, как и Тупицын, имел прямое отношение к авиации. И всё-таки Юрия Гавриловича Тупицына смело вношу в свой личный список лучших отечественных фантастов. Собираюсь продолжить знакомство с его творчеством.

«Паломничество в Страну Востока» Гессе не перечитывал уж четверть века. Казалось, что помню содержание достаточно ясно, ведь это небольшая повесть (по немецкой классификации — даже рассказ).

Оказалось, что в памяти наиболее стойко держалось то, что и сейчас, при чтении оригинала, навеяло самые светлые чувства, — начальные эпизоды рассказа главного героя и повествователя H.H. (в переводе Сергея Аверинцева — Г.Г.), картины тех удивительных мест, где живут поэты, музыканты и художники — и герои, созданные их гением. И тех и других от нас могут отделять на самом деле десятилетия и века. Причем, как подмечает автор, герои выглядят более живыми, чем их создатели.

Но эти картины, наверно, и являются главным открытием повести. Действительность, параллельная нашей, в которой, однако, нет ничего от популярной ныне так называемой альтернативной истории. В священных местах на пути паломников в Страну Востока как бы нет течения времени — оно там замерло. Потому там и живы те, для кого давно закончилось земное летоисчисление.

Блуждания Г.Г. во вполне реальной реальности, его поиски некоего Лео, с внезапным исчезновением которого прервалось его собственное паломничество; суд, куда его вызывают в качестве обвиняемого, занимают больше места в повести, но представляются какими-то более обычными, что ли, хотя и подводят читателя к мысли, что избранному пути надо следовать всегда — независимо от того, продолжают ли его твои спутники или нет.

«Паломничество» для автора, на мой взгляд, явилось подготовкой к главному его произведению — роману «Игра в бисер», в котором Гессе изобразил вымышленную страну Касталия, являющуюся почти столь же вневременной, как и наиважнейшие остановки на пути паломников (опыт этих путешественников будет в романе упомянут).

Закончив чтение, опять размышлял над своеобразием повести. В ней совершенно нет «экшен», вообще — почти вовсе нет сюжета, настолько она статична и созерцательна; у главного героя, если подойти к нему со школьными мерками, практически нет характера. Таинственный Лео, тайна, которого, впрочем, к финалу разъясняется, предстаёт перед нами куда более зримо. Но так всего-навсего ещё раз подтверждается один из главных тезисов повести: герои наделены большей жизненной энергией, нежели их создатели, — ибо как раз от них она к ним и перешла...

Это роман мексиканского писателя Карлоса Фуэнтеса о загадочной судьбе американского писателя Амброза Бирса, бесследно сгинувшего в Мексике, охваченной революционной войной. Старый гринго — так все зовут его в романе, в том числе и автор. Имя Амброз Бирс упомянуто только в последней главе, да и то как бы не совсем уверенно. Впрочем, сведущий читатель, вероятно, понял бы, о ком идет речь, с первых страниц повествования — по аллюзиям и намекам, разбросанных там и сям по тексту; ему, этому эрудированному читателю, даже не понадобилась бы прямая подсказка в аннотации книги.

Исчезновение Амброза Бирса считается одной из самых больших загадок нового времени (хотя и не такой большой, как убийство группы Игоря Дятлова, на мой взгляд ). Если бы эту историю реконструировал американский писатель, он привлёк бы себе на помощь вампиров, зомби, летающие тарелки, лихорадку Эбола, а может быть, и коварных русских эмиссаров, уже тогда налаживавших экспорт революции на далёкий континент. Кто-то из них и похитил бы старого писателя, а может быть, и все вместе взятые.

Но историю рассказал писатель латиноамериканский. И она у него получилась, по законам магического реализма, бурной и немного сумбурной, с потоками сознания главных героев, безудержно хлещущими в пароксизме солипсизма, своевольно перекраивающего окружающий мир, и порой сливающимися в один многоголосый поток. История любви, ненависти, боли и утраты...

Впрочем, без летающих тарелок и вампиров, Фуэнтес, мне кажется, подобрал свой ключ к разгадке тайны и создал удивительный финал; лично я не ожидал такого.

Этот небольшой по объёму роман был начат в 1964, а закончен в 1985 году, — видимо, тема такая , что работа над ней не могла вместиться в меньший срок.

Впервые я прочитал повесть в 1993 году в сборнике «Понедельник начинается в субботу. Сказка о Тройке». И тогда воспринял весь сборник как-то прохладно... Сейчас всё иначе. Я вовсе не ошеломлен сатирой, которой несомненно насыщена «Сказка о Тройке», но восхщен игрой авторского воображения. Надо же как умудрились собрать вместе и разумного снежного человека, и говорящих клопа и гигантского головоногого, и пришельца, застрявшего на Земле из-за аварии летающей тарелки.

Полное название романа «Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.» Группа уже немолодых мужчин, проходящих лечение в санатории, коротает время в беседах на различные темы. Среди них есть профессор, чиновник, шофёр и, вполне естественно предположить, сам автор романа. Но «душою компании» оказывается скромный учитель истории Виталий Викентьевич Молочков. Он рассказывает о жизни Петра Великого так, будто сам был очевидцем этих событий.

Книга начинается в какой-то суховатой, очерковой, почти газетной манере. А заканчивается главами, выдержанными в подчёркнуто книжном, чеканном, высоком «штиле». Перед нашими глазами проходит жизнь Петра.

В смысле изобразительном роман оказывается противоположностью эпопеи Алексея Толстого, произведения почти уже канонического, посредством которого не одно поколение читателей знакомилось с личностью Петра и его временем. Там читатель подвергался прямому и, по ощущениям, глубокому погружению в петровскую эпоху. Гранин же даже в самые патетические и поэтические моменты своего повествования соблюдает дистанцию, показывает происходящее со стороны. Тем объективнее выглядит набрасываемая рассчитанно-сдержанными мазками картина. Тем заметнее сходство разных веков. Слушатели «очевидца» Молочкова, пожалуй, сходятся в том мнении, что Россия нынешняя во многом страдает от тех же бед и болезней, что разъедали страну три столетия назад.

В плане возвеличивания первого русского императора Гранин пошёл ещё дальше, чем автор «Петра Первого». По крайней мере в версии Молочкова царь — однозначно позитивная фигура, вклад его всё ещё не вполне понят и оценён.

Прежде всего, Пётр — царь-инженер, царь-естествоиспытатель. Других монархов, настолько обуреваемых жаждой познания и жаждой созидания, вообще не было даже в мировой истории.

И даже всё то зло, что традиционно приписывают Петру, а именно жестокость к подчинённым и народу, нещадное уничтожение не только противников, но и вообще населения России, в интерпретации школьного учителя предстаёт уже не столь бесспорно-очевидным. При жизни у царя было немало непримиримых врагов. Уже тогда они порадели над созданием образа «царя-Антихриста». Ряд моментов вообще надо оценивать в сравнении. И не с ХХ веком, уже написавшим Декларацию прав человека, объявившим мораторий на смертную казнь и т.п, а с другими царствами-королевствами петровской эпохи, с государями-правителями современниками Петра. И на их фоне главный герой «Вечеров» предстаёт уже не таким монстром...

В романе Гранина император показан вообще с разных сторон. Были в его биографии не только кровавые страницы, но и моменты забавные. Довольно часто страшное и смешное соседствовало бок о бок или вообще переплеталось. Ну а заканчивается повествование нотами печальными, трагическими. Поздняя любовь, жестокие удары судьбы, мучительная болезнь — все эти испытания пришлись на сравнительно короткий срок в несколько лет и завершились смертью главного героя...

Недавно открыл для себя Питера Устинова (1921-2004). Среди предков его были и русские люди, на что указывает фамилия (хотя на самом деле он — фон Устинов). Открыл для себя как писателя, поскольку имя давно было у меня на слуху, а как актёром я восхищался им буквально с детства. В роли хозяина школы гладиаторов в фильме «Спартак» (а вовсе не Пуаро, как можно было подумать).

Интересуясь его биографией, узнал, что в повседневной жизни Устинов имел репутацию очень остроумного рассказчика — устного, но оказывается, в отличие от некоторых собратьев по перу, тоже остряков в быту, он не терял своего остроумия и в литературных работах. Таков во всяком случае роман Крамнэгел, который я только что прочитал. Во всяком случае, с первых же строк видно, что книга написана очень ярким, очень хлёстским, очень язвительным языком. И, главное, это не зубоскальство ради зубоскальства. Издеваясь над своими персонажами, над различного рода предубеждениями и мифами, автор, как мне представляется, всецело верен правде жизни.

Вкратце о некоторых особенностях романа. Главный герой его — начальник полиции в одном американском Городе (так в романе; это почти милионник) Бартрам Т. Крамнэгел. Награждённый за свои заслуги в деле поддержания правопорядка поездкой в Европу, а именно в Англию, Крамнэгел попадает там в трагикомический переплёт. Вернее, там, в Англии, для него начинается цепочка удивительных событий. В каком-то смысле — новая жизнь. Почти как у героя романа Тома Вулфа «Костры амбиций». Только если участь персонажа Вулфа оказывается в конце концов предрешена — угодив в порочный круг американского правосудия, навсегда там и остаться — судьба Крамнэгела складывается, пожалуй, не так безнадёжно. Он свои незадачи умудряется решать, иногда и не без чужой помощи, но всякий раз при этом выходит на какой-то новый уровень... абсурда, если можно так сказать.

Думаю, что в своё время роман Устинова стал просто находкой для советской антиамериканской, антикапиталистической пропаганды. Так пройтись по американскому образу жизни, американским ценностям. Впрочем, англичан писатель тоже не щадит, им от него тоже достаётся. И помимо всего действие развивается в нескучном, практически авантюрном ключе. В общем такая весело-злая картина на тему «их нравы». Или «В каменных джунглях». С учётом того, что с некоторых пор и мы поселились в зарослях капитализма, причем весьма дикого, кое-что следовало бы просто намотать на ус. А вдруг и нам как-то пригодится

На эту книгу — роман «Ланарк» выдающегося шотландского писателя и художника Аласдера Грея я вышел благодаря... предисловию. Оно написано другим выдающимся шотландским писателем — Уильямом Бойдом, и поскольку его фамилия тоже была включена в название файла, поисковик его отметил.

Дело в том, что Бойд написал одну из самых первых рецензий на этот роман. Она вышла в феврале 1981в Times Literary Supplement (Литературном приложении Таймс). К тому времени Бойд был автором всего лишь одного опубликованного романа. Но и для Грея «Ланарк» был романным дебютом.

Любопытно, что писатель работал над ним практически тридцать лет. Не надеялся на скорый успех, но рассчитывал создать что-то вроде «Улисса» — но только применительно к Глазго. Собственно, в том числе и такие сравнения циркулируют сейчас вокруг романа. Указывают также на то, что это такой прорыв на шотландском направлении британской литературы.

Лично я не смог оценить именно эту составляющую «Ланарка» — видимо, потому что никогда не был в Глазго и вообще в Шотландии. И вообще, как и Бойду, честно признавшемуся в своих впечатлениях, мне более всего понравились две реалистические части романа, описывающие страдания молодого Данкена (Дункана) Тоу (Duncan Thaw), сначала мальчишки, затем юноши, стремящегося стать художником (и художником ни от кого независимым!). Сам Бойд назвал эти главы малой классикой молодёжной прозы (a minor classic of the literature of adolescence), и я полностью с ним согласен. А вот обрамляющие эту историю две фантастические части, изображающие вымышленный мир, где действуют не столько отличные от наших социальные законы, как иные законы физические, каким-то громадным литературным достижением мне не показались. Именно в этом мире живёт персонаж, имя которого совпадает с названием романа, — Ланарк. Сосредоточением зла и всех бед мира, кажется герою город с говорящим названием Unthank (в переводе Людмилы Бриловой, Унтанк; для английского же уха топоним явно связан с чем-то неблагодарным). Эта ветка сюжета несомненно в какой-то мере — антиутопия, а во многом — сатира на мир реальный. Что-то здесь выглядит забавным (например, ведущий слоган романа: man is the pie that bakes and eats himself and the recipe is separation; человек — это пирог, который сам себя печёт и ест; рецепт — разделение); что-то интересным, что-то — просто занудным... Был даже момент, когда у меня возникло чувство, схожее с тем, какое преобладало при чтении «Путешествия к Арктуру» Дэвида Линдсея, а именно — ощущение бредовости происходящего, и я чуть не бросил знакомство с романом ещё в первой его части...

Ещё раз могу повторить: реалистические главы просто превосходны... А вот фантастика Грея не вызвала у меня той эйфории, которая охватила некоторых критиков. На мой взгляд, сейчас трудно удивить читателя именно чем-то фантастическим — по-настоящему оригинальным, остроумным и глубоким. Да и в прежние времена фантастические образы, идеи, сюжеты исключительного качества рождались исключительно редко и, как правило, в головах специально обученных... пардон, неординарно мыслящих людей. Фантазия Грея, по крайней мере, в «Ланарке» на такую неординарность, увы, претендовать не может...

Сравнение с «Улиссом» тоже представляется чрезмерным. Всё-таки большинству читателей в мире роман интересен вовсе не тем, что там изображен Дублин, а по двум другим причинам. Конкретно: во-первых, тем, что на блуждания Стивена Дедала по городу спроецированы странствия Одиссея (Улисса). Но и это, думаю, не главное. А второе — роман Джойса эксперимент стиля. Здесь он опробовал различные писательские техники, стили повествования и проч. А вот в «Ланарке» подобного новаторства я что-то не приметил...

Довольно оперативный перевод книги автора, которого можно назвать новым. Но теперь уже известен и в России.

Роман «Исчезнувший мир» позиционируют как «твёрдую НФ». Сравнивают с «культовым» фильмом «Начало» Нолана. Но, если рекламщики забыли, можно также «Интерстеллар» вспомнить того же режиссёра. Поскольку в романе Светерлича вовсю путешествуют через «кротовые норы». И не только далеко-далеко к звёздам, но и в будущее. В вероятное будущее, представляющее собой всего лишь некий вариант возможного. Такую реальность, возникшую лишь по причине прибытия туда людей с «твёрдой земли», называют НеБыТь. Главная героиня романа Шэннон Мосс успевает совершить несколько таких путешествий.

Книга — ещё и жёсткий, весьма кровавый детектив-триллер. И вся хитрая механика сюжета закручена не только туго, но и весьма искусно.

Всё же среди русских читателей есть не только поклонники романа, но и его «отрицатели». И одно из серьёзнейших возражение, что они выставляют, это то, что «твёрдой НФ» «Исчезнувший мир» вряд ли можно считать. С этим, пожалуй, соглашусь. Ведь в центре всего здесь оказывается мифология. Значит, фэнтези? «Тёмное» фэнтези? Не знаю, пусть спецы классифицируют.

Точно также не могу сказать, в духе Лавкрафта или нет. Вижу только некоторое родство с довольно известным фантастическим фильмом «Горизонт событий». И этот факт как бы подтверждает общую грустную тенденцию: даже талантливые произведения крайне редко оказываются совершенно самобытными, непохожими ни на что другое.

Тридцать пять лет назад был поражен романом Кинга «Мёртвая зона». Читал его ещё в номерах «Иностранки». Помимо напряженного сюжета там была какая-то особая атмосфера, авторская доверительная интонация.

В «Исчезнувшем мире» сюжет выстроен куда более затейливо, события разных времён (и разных реальностей) переплетены и увязаны весьма убедительно. Если бы я такую книгу прочитал лет тридцать пять назад, то она бы меня потрясла, может быть, ещё сильнее, чем роман Кинга. Хотя не знаю. «Мёртвая зона» — фантастика в «декорациях реалистического романа». «Исчезнувший мир» — незамаскированная фантастика, хотя и с кинематографическими деталями.

Кстати, помимо одного чисто стилистического косяка — «вспышки сирен» (а какие у сирен могут быть вспышки? вот у мигалок — могут; и это, между прочим, не ошибка переводчика, как только что выяснил) — нашёл куда более слабое место. Это когда говорится, что техника, опережающая нынешнюю веков на шесть или типа, была растиражирована на современных индустриальных мощностях. Это как если бы сказать, что кузнецы XIV века сковали у себя действующий «Спейс шаттл». Кстати, позднее автор сделает оговорку. Мол, это всё, что современная промышленность смогла создать опираясь на знания из будущего. Как-то так. Но всё равно очень много создали.

И, возможно, именно такая вольность, своего рода дифирамб американским компаниям, вкупе с «лавкрафтовщиной» и вызвали отторжение у ряда читателей. Читатель же сейчас очень привередливый и очень разный. Угодить сразу всем практически невозможно.

Перечитал роман, одно из произведений Золотого века фантастики. В детстве и даже юности обращался к нему не раз. Тогда он назывался «Человек без лица». На мой тринадцатый день рождения бабушка подарила мне два последних тома Библиотеки современной фантастики. В заключительный входили рассказы и повести авторов, представленных в Библиотеке отдельными томами (но не всех, не всех! Чапек и Мерль, имея такие тома, в завершающую антологию не попали!). А в предыдущем, двадцать четвертом томе были опубликованы «Мир смерти» Гаррисона под названием «Неукротимая планета» и «Разрушенный» Бестера как «Человек без лица». (В библиографии Библиотеки, помещенной в конце последнего тома — я потом вызубрил её наизусть! — он значился как «Уничтоженный человек» почему-то)

Занятная вышла штука. От «Планеты» я ожидал чего-то большего (чуть раньше видел фрагменты повести в журнале «Вокруг света», с иллюстрациями), но прочитал все равно с интересом. Более того, сочинение это как-то лучше легло на душу, чем роман Бестера, однако он (этот роман) я счел более захватывающим что ли (ну как такое объяснить?).

Возможно, причина в том, что роман этот как-то выбивался из ряда, во всяком случае для меня тогдашнего. Детектив, в котором большую роль играла телепатия. А ещё, смею сейчас предположить, Бестер, рисуя мир XXIV века, создал образ этакого гедонистического общества. Который я, по наивности, конечно, смело перенес на современную Америку.

Ещё могу сказать, что переводные названия в обоих случаях лучше оригинальных. Причем, «человек без лица» не был взят с потолка. Он присутствует в романе, играет важную роль.

Сейчас, при чтении оригинала, выяснил также, что и тот прикольный стишок, которым главный герой (один из двух) спасается от тотального ментального контроля взявших большую власть телепатов-эсперов, в переводе был гораздо прикольнее, чем у самого Бестера.

Вообще сейчас роман меня как-то уже не ошеломил (видно, в тайне рассчитывал на это). Хотя и обнаружилось попутно, что многое, многое за годы было мной забыто, и предстало как бы вполне свежим.

Этим романом Никитина (как ещё двумя; о них речь, надеюсь, впереди) заинтересовался летом 2015го — после того, как прочитал книгу Курцвейла о сингулярности. Никитин, похоже, познакомился с пророчествами Курцвейла на добрых десять лет раньше.

Не всегда я был высокого мнения о работах этого писателя (хотя «Скифы» что-то такое затронули... какую-то чувствительную точку! и даже «Баймер» и «Я живу в этом теле» — т.е. так называемые странные романы, которые я прочитал в самом начале века). Но вот сейчас не могу не согласиться с Никитиным, когда он говорит о себе: я писатель-когист. Если перевести на более понятный — писатель, стремящийся познать мир, в котором живёт.

И впрямь, в «Трансчеловеке» нет того, что называют «экшен». Никто не строит никаких козней и происков. Повествование линейное — от года к году. Об ином годе сказано больше, о другом — меньше. Похоже немного на «Последних и первых людей». Только Степлдон размахнулся на миллиарды лет. Никитин скромнее — действие его романа занимает чуть больше века.

Временами то, что пишет здесь Юрий Александрович, отдаёт обычным его хохмачеством и зубоскальством, не сильно дорогим эпатажем, иногда звучит плоско , по-обывательски. Не без того! Но замысел, пусть и основан на заимствованных идеях, всё равно смелый. А концовка даже трогательная. И чуть-чуть страшненькая. В самом деле, каким он будет двадцать второй век?

А ещё отметил, что образ лермонтовского Демона в романе Никитина тоже мелькнул. Хотя и не так, как у...

«Задача трёх тел» — действительно очень интересное современное научно-фантастическое произведение. В нём, правда, нет таких описательных нюансов, какие были присущи, допустим, фантастическим сочинениям А.Н. Толстого или повестям Стругацких; нет, такого психологизма, тем не менее сюжет выстроен мастерски. И научная часть очень основательна — при том, что автор смело фантазирует на тему тайн материи и пространства.

Как и роман Роберта Ибатуллина «Роза и червь», «Задача трёх тел» рассказывает о контакте миров — и войне миров тоже. В романе Цысиня Лю столкновение цивилизаций, впрочем, не происходит так сразу, в лоб. Мало того, что действие начинается ещё в 60-е годы прошлого века, во времена Культурной революции в Китае, так и после перехода событий в век нынешний интрига носит фантастико-детективный характер. Весь ужас ситуации раскрывается перед читателем постепенно, ближе к финалу.

Особо хочется отметить тот интересный приём, который автор использовал, чтобы показать читателю мир трёх тел (или солнц) — Трисолярис. Понятно, что это не точное воспризведение, а лишь адаптация к нашему восприятию, но картина жуткого мира Трисоляриса тем более впечатляет. У меня при чтении этих глав возникла ассоциация с романом Дэвида Линдсея «Путешествие к Арктуру».

Так же очень важным показался в романе элемент, который я назвал бы политическим и психологическим. А именно то, что задолго до появления вражеских сил в окрестностях нашей планеты, на самой Земле формируется тайная хорошо организованная армия изменников, заранее перешедших на сторону противника. Мотивация у разных индивидов отличается, но характерно, что всё это представители земной элиты. О том, что человеческой психологии присущи деструктивные комплексы, направленные на самоуничтожение — и не только самих носителей этих комплексов, но и вида в целом, хомо сапиенс, — читал уже у многих, но там это чаще звучало как-то мимоходом. В романе китайского фантаста сказано об этом более внятно. Земная цивилизация породила слишком много проблем, с которыми уже не может справиться; человек оказался не на высоте тех моральных требований, которые он сам к себе предъявляет... И на такой вот почве может произрасти человеконенавистничество — главный источник предательства.

Книгу прочитал почти три года назад. В то время как раз заинтересовался шпионской темой (не стану скрывать, что тут сыграл особую роль очерк Ракитина о загадке перевала Дятлова). Эту книгу, изданную «Международными отношениями» совместно с малым предприятием «Олимп» в 1992 году тиражом 120 тысяч в серии «Секретные миссии», к чтению которой за прошедшие годы я приступал уже дважды или трижды, в конце концов проглотил практически залпом.

Полное название этого невымышленного повествования «Незнакомцы на мосту. Дело полковника Абеля». Для тех, кто ещё не знает, могу пояснить, что советский разведчик Вильям Генрихович Фишер, арестованный в Нью-Йоркском отеле «Латам» фебеэровцами в результате предательства, назвался тогда именем своего покойного друга и товарища по службе — Рудольфа Ивановича Абеля. Под этим именем он и вошёл в новейшую историю.

Автор же «Незнакомцев», Джеймс Донован, был главным адвокатом во всех судебных процессах, фигурантом которых являлся Р. Абель, адвокатом и представителем его во время тюремного заключения; главным посредником американской стороны в ходе обмена советского разведчика на американского лётчика Пауэрса.. Собственно, именно его необычный подзащитный и «благословил» Донована на написание этой книги.

По форме это отчёт от первого лица, несколько похожий на дневник, поскольку все главы повествования точно датируются, написанный довольно сухим языком, практически без какой-либо «лирики». Тем не менее читал, как я уже заметил, с большим интересом — именно потому что находил в книге строгие факты, без гламура, от которого мы все, думается, так устали в последние дни, и всяческих попсовых преувеличений.

Основное внимание привлекли две личности — главного героя, Абеля, и рассказчика, Донована. Оба интеллектуалы, первый — просто рафинированный и очень разносторонне одарённый. Что касается американца, интересно то, что будучи серьёзным адвокатом (несерьёзного бы к такому делу не подключили), в описываемый момент он оставался офицером запаса американской разведки, командером (флотский чин равный нашему капитану 3 ранга). А в ходе Второй Мировой Донован принимал участие в создании Управления стратегических служб (было затем преобразовано в ЦРУ), во время Нюрнбергского процесса был помощником главного обвинителя с американской стороны... (уже из материалов и-нета узнал, что несколько позднее, в 1963 году, он вёл перегоры с представителями Кубинского правительства, опять разруливал сложную ситуацию). Словом, личность незаурядная.

Подзащитный и адвокат подружились, но это не столь удивительно. Более подкупило то, как спасая Абеля от смертного приговора, Донован упирал на соблюдение американской Конституции, тем самым защищал права и свободы самих американцев (арест советского разведчика был произведён с нарушениями, в расчете сразу склонить его к сотрудничеству, а он — упёрся, и тогда затеян был суд)

Советская же сторона в лице некоего Шишкина и восточнонемецкая в лице Фогеля и Дривса (эта троица отвечала за организацию предстоящего обмена агентов-шпионов непосредственно в Берлине) напротив в описании Донована предстаёт весьма неуклюжей... Поскольку первоначально за Абеля предполагалось отдать целых трёх незадачливых «Бондов», то наши начали хитрить и мудрить — с целью удержать у себя Пауэрса, отделавшись рыбёшкой помельче. Чуть не сорвали всё дело... Но в конце концов здравый смысл воссторжествовал, и обмен состоялся. Выглядел он совсем не так, как в сейчас уже классическом эпизоде фильма «Мёртвый сезон», с одновременным разворотом трёх «волг» и проч. и проч. Да, обмен произошёл на мосту (Глиникер-брюкке, соединяющем Восточный Берлин с Западным), но мост этот совсем не похож на киношный... Кстати, как узнал опять-таки из какой-то статьи в и-нете на этом же мосту имел место и обмен Конона Молодого, того самого, которого, собственно, и сыграл в фильме Банионис....

Среднего объёма повесть — 100 страниц в сборнике серии «Классики и современники». Тынянов написал её в 1931 году. Язык рассказчика то ли действительно стилизован под изображаемое время, то ли просто «дистанцирован» от времени создания. Показаны последние дни жизни Петра Первого, а также и то, что происходило уже после его смерти, в ближайшие месяцы. Растрелли (Растреллий, как его называет автор) создаёт восковую фигуру первого русского императора (отсюда — название повести). Ближайшее окружение же царя строит свои планы, продолжает плести интриги.

Показан впрочем и народ. «Монстры», живущие в «куншткаморе», в их числе умный шестипалый «урод» Яков, кроме того его брат солдат Михалко. Ну и ещё ряд различных представителей других сословий. Наиболее сильное из возникающих при чтении чувств — ощущение общей уродливости и жестокости жизни. Конечно же, только усиливаемого особым топорным языком повествования. Всё-таки появилось подозрение, что автором произведена некая подмена. Очень он преуспел в демонстрации технического несовершенства тогдашнего мира, его убогости, отсталости по отношению к миру сегодняшнему (миру 1931 года и тем более миру 2015 года). Чего-то подобного, кстати, добивался Голдинг в своих исторических повестях и романах — впечатления чуждости, непохожести, даже непостижимости древней жизни для нас, жителей современности (из чего уже следовало впечатление полной и безошибочно точной реконструкции эпохи, во всяком случае иллюзии такой безошибности). Но уместен ли именно такой подход к истории — в художественном произведении?

Замечательная подборка произведений, не только для своего времени, но вообще. Особенно заинтриговала повесть Эндре Гейреша. Обидно, что об этом рано ушедшем из жизни авторе (1935-1973) на русском языке нет никаких сведений. И удивительно, что нет других переводов — писателя столь одаренного.

Рассказ Роберта Стивенсона «Похититель тел» — один из малых (по объёму) и, боюсь, неизвестных русскому читателю шедевров писателя. Такое же название было у каких-то американских опусов ХХ века и, соответственно, голливудских экранизаций, но вопреки такому совпадению, здесь обошлось без инопланетян. Стивенсон рассказывает историю вполне земную, хотя и не менее ужасную — в смысле, в жанре хоррор.

Бросается в глаза мастерство рассказчика: умение создать атмосферу (где-то даже нагнести её). Действие, как и во многих больших и малых произведениях Стивенсона, происходит в милой его сердцу Шотландии.

Отметил для себя то, что Стивенсон не удовольствовался сюжетом бытовым. Плюс, поставил проблемы нравственные. Причём, позицию свою заявлял совершенно недвусмысленно — будучи писателем западным, в этом ничуть не отличался от современных ему русских писателей. Это уже годы спустя, в ХХ веке западные литераторы (прежде всего западные) будут говорить с пониманием и даже сочувствием о разных подонках и проходимцах. Осуждать таких сделается немодным что ли...

Роман Пьера Бенуа «Атлантида»

Хотя он и написан французом да ещё и почти сто лет назад, читал с большим интересом. Некоторая галльская высокопарность слогу Бенуа, конечно, присуща (кажется, Андрей Битов признавался, что пытался этот стиль копировать), но с другой стороны автор обнаруживает незаурядную эрудицию по части истории и географии; описывает похождения своих героев так, будто сам находился рядом. Версию Атлантиды он дал мне прежде неизвестную и весьма убедительную. Вдобавок сумел придать сюжету мистико-эротическую (или эротико-мистическую) окраску...

За последние тридцать лет у меня сложилась «традиция» каждые десять лет перечитывать «День триффидов» Уиндема. Последний раз я читал роман в оригинале, только в малость подпорченной электронной версии. Однако теперь решил поступить немного иначе — перечитать «Куколки», с которыми впервые познакомился два десятилетия назад, тогда — в переводе. Сейчас решил обратиться к оригиналу.

Вкратце суть романа. Автор рисует довольно далёкое будущее — сотни или даже тысячи лет спустя после постигшего человечество Tribulation — Бедствия, Невзгод и т.п. Ядерной войны короче. Не очень большое поселение на Лабрадоре живёт натуральным хозяйством, ведёт образ жизни вроде того, что был присущ жителям американского фронтира в XIX веке. С некоторыми отличиями... И среди самых существенных не только использование лука в качестве оружия (наряду с ружьями, впрочем), но — борьба с мутациями. С мутациями у выращиваемых растений, с мутациями у скота. С мутациями у людей! И с самими мутантами, устраивающими время от времени набеги на поселения «нормальных» из пограничных лесов.

Главный герой — рассказчик Дэвид Строрм начинает своё повествование с описания странных снов, снившихся ему в детстве, в которых он видит диковинные большие города на берегу моря с лодками в гавани и ещё более удивительными воздушными кораблями в небесах... Отец Дэвида Джозеф Строрм — фактически глава поселения, главный борец со всеми Отклонениями от нормы. Дэвид, его наследник, в перспективе должен занять его место и взять на себя это бремя. И вдруг, в какой-то момент, он узнает, что он и сам — Отклонение. Хотя его «изъян» не выражен в каком-либо физическом дефекте. Он всего-навсего способен к телепатии, обмену мыслеобразами — с ещё семью такими же «ненормальными» детьми, живущими в ближайшей округе.

Это зачин.

Взявшись за роман, я поймал себя на мысли, что почему-то утратил былой азарт в чтении текстов на английском и особенно немецком языках. Но преодолев сопротивление первых страниц, первых глав, я, кажется, понял, в чём причина. Значит, последние года три, а то и четыре мне попадались не самые увлекательные истории. С «Куколками» мне повезло больше. Автор умело нагнетает тревожное ожидание рассказчика (когда же, когда же случится настоящий «провал» и «отклонение» тайных телепатов будет раскрыто?). В общем, сюжет крепко меня затянул. Хотя и отметил всё-таки, что сухие описания по-английски по сути неотличимы от канцелярита. В русской прозе такой номер бы не прошёл (и поэтому переводчикам приходится особенно изощряться перетолмачивая такие фрагменты).

Позабавило предисловие к роману, написанное М. Джоном Харрисоном. Он сравнивает ситуацию, описанную в романе, с переменами, происходившими в Англии в середине прошлого века, когда выходцы из социальных низов начали массово становиться студентами «краснокирпичных» университетов — и тем самым отрываться от своих родителей, «от корней». По-моему, у Уиндема всё куда глубже.

Еще раз отметил в финале хладнокровие продвинутых «новых людей» в процессе ликвидации людей «примитивных». Подвели под это дело «философскую базу». «Не мы их, так они нас». Что-то напомнило...

Первые впечатления от книги были: совершенно не заставляет думать, но читается удивительно легко. Когда дошёл до описания дворцовых (и большей частью женских, придворными дамами преследуемых) интриг, действие начало как-то «провисать». Не знаю, что тому причиной: то ли Дюма и впрямь прибегал к услугам литературных «негров», и над этим куском трудился не самый даровитый подмастерье, то ли изменила изобразительная сила мэтру, когда он сводил своё творение воедино... Впрочем, потом я снова был захвачен повествованием. Могу сказать, что главы с участием титульного героя романа, Жозефа Бальзамо, просто превосходны (как-то не хочет называть его главным, пожалуй, неудачливый Жильбер и то больше заслуживает такого звания). Особенно поразил философский диспут Бальзамо с нетерпеливым Маратом о революции. Впрочем, Дюма-то, сочинивший весь этот спор, судил о революции по её результатам, легко ему было быть мудрым...

В целом роман заставил призадуматься о природе таланта автора. Вспоминается, как в своих интервью другой великий мастер — пан Станислав Лем — не раз говорил о таком понятии как повествовательный талант, отказывая в нём одному из творцов «нового романа» Роб-Грийе и сомневаясь в значительном присутствия этого таланта у такого классика, каким общепризнанно считается Х.Борхес. У Дюма повествовательный талант, несомненно, был развит. Но самая сильная его черта — умении построить необыкновенно увлекательную интригу. В этом он, наверно, не знает равных. Причём, я бы не сказал, что он чересчур увлекается нарочитым затягиванием развиваемой интриги (самый избитый приём всех современных мыльных опер), когда читателя-зрителя специально удерживают тем, что всё откладывают и откладывают какое-нибудь вполне очевидное разоблачение или решение. «Мои книги хороши тем, что читатель не может оторваться от них, потому что просто сгорает от вопроса: чем же это кончится?!» — такой методой завлечения наивных и неискушённых может гордиться мистер Джон Ирвинг. Дюма же — романист гораздо более высокого класса. Он владел гораздо более действенной магией: необыкновенной лёгкостью пера, молодостью духа и мысли, которыми он насыщал свои произведения. Хотя, признаюсь, после прочтения романа у меня пока что-то не возникает мысли взяться за его продолжение.

Вновь обратиться к роману побудили несколько однообразных споров ВКонтакте. Оказывается, среди так называемых поклонников братьев Стругацких немало таких, для кого «Хромая судьба» это только лишь история про злоключения Феликса Сорокина. А так называемые вставные главы, про другого писателя, Виктора Банева, известные также как Синяя Папка, это якобы состоявшиеся вполне самостоятельно «Гадкие лебеди».

Сам я впервые прочитал «Хромую судьбу» летом этак года 1995-го, в томике белого собрания сочинений (издательство «Текст), и там роман был представлен как «диптих» или, если угодно, «катамаран». С текстом «Лебедей» я был уже знаком, причем история вышла сложная. Этот текст достался мне в два «подхода к снаряду». Первая попытка случилась у меня с фрагментом «Лебедей», напечатанном в журнале «Изобретатель-рационализатор», и поскольку дело было ещё до моей встречи с Булгаковым и до встреч ещё много с кем, то я оказался сильно впечатлен. А вот вторая проба произошла уже с текстом, опубликованным в номерном альманахе НФ, я к тому времени даже подустал от разной полочной литературы, и повесть Стругацких оставила у меня двойственные чувства. Она казалась мне скорее неудачей, чем наоборот.

И вот с таким опытом-знанием я читал «Хромую судьбу» летом 1995 года и тем не менее очень всей этой двойной историей проникся. В первую очередь исповедь Феликса Сорокина затронула разные чувствительные струнки, но и рукопись его, из Синей Папки, не показалась лишь неким к ней довеском. Нет, обе сюжетные линии гармонично одна с другой контрастировали, обогащали одна другую...

Ну а ныне, пытаясь убедить сторонников раздельного чтения этих двух историй (тщетно), я всё-таки слегка расширил собственные представления о творчестве Стругацких. Выяснил, например, что есть ещё и журнальный вариант «Хромой судьбы», сейчас уже малоизвестный и не очень доступный (но есть, есть у флибустьеров!). Там в качестве Синей Папки фигурируют фрагменты из «Града обреченного». А главы про Сорокина тоже подверглись цензуре — ведь «Нева» напечатала роман в 1986 году, в разгар антиалкогольной кампании!.. Но куда более важное открытие — это то, что в «каноническом» виде «Судьба» появилась в 1989 году и сразу получила несколько переизданий. Только за 89-й — 90-й годы общий тираж романа (именно в «спарке» с «Лебедями«!) достиг цифры близкой к 1000000 (миллиону) экземпляров. «Гадкие лебеди», под своим настоящим названием, на территории СССР были опубликованы чуть позднее — в 1990-м году, в том самом номерном альманахе НФ, в котором я это произведение и прочитал.

Но довольно литературоведческих изысков! (Какой из меня литературовед?) Нынешнее чтение «Хромой судьбы» прошло всё же в смешанных чувствах. В исповеди Сорокина я более всего отметил самые исповедальные моменты. Настроение. Сатира же показалась не очень острой. Фантастика — немного притянутой за уши.

В похождениях Банева хороши были детали. Опять-таки настроение. Умные диалоги. Сумбурные происшествия. Но — не магистральная идея. И не разные частные умные идеи. Хотя постановка вопросов очень злободневна. Мы вот сейчас вплотную подошли к проблемам, о которых нас пытались предупредить Стругацие.

О существовании такого автора и такого романа узнал, собственно, на этом сайте.

В романе Ольгерда Бахаревича можно найти и фантастику, однако вполне ненаучную и совсем нетипичную — для нашего времени. Не массовую. Не для широкого зрителя, пардон, читателя.

Повествование состоит из глав, которые при не слишком внимательном прочтении легко принять за вполне самостоятельные. Действие начинается в конце второго десятилетия этого века в Минске, затем переносится аж в середину столетия, в сельскую Беларусь, уже бывшую Беларусь, опять ставшую окраиной Российской Империи. Затем сюжет опять делает временной зигзаг, возвращаясь опять в наше — по крайней мере, условно в наше — время. И так далее. Всего шесть глав, перемежаемых разухабистыми (и на мой взгляд, не чрезмерно поэтическими) стихами.

На самом эти шесть глав, конечно, связаны друг с другом. Темой, движение в сторону... в сторону некоего итога.

Текст в основном русский (это авторский перевод с белорусского; даже, быть может, новая редакция, как это вышло с «Лолитой»), однако читателю не худо хотя бы чуть-чуть владеть немецким, ну, наверно, и английским... А вообще одним из важных «конструктов» романа является и язык выдуманный, созданный протагонистом-рассказчиком первой главы незадачливым филологом Олегом Олеговичем. Бальбута. Фрагментов на этом языке существенно больше, чем фраз на немецком, в завершающей части книги приведено кратенькое наставление по грамматике бальбуты и два словаря (бальбуто-русский и русско-бальбутанский), но мне, если честно, было лень углубляться в эти пусть и не слишком дремучие дебри.

В тексте хватает цитат из классиков, отсылок к их творчеству — из Набокова, например, не только название англоязычного сборника, но и целый кусок из одного русского романа, причем, в старой орфографии, с твёрдыми знаками.

При чтении испытывал сложное чувство. С одной стороны — необычно, неизбито. С другой — отчего-то приходилось делать над собой усилие, чтобы продвинуться дальше. Исключением показалась последняя глава. Как-то не на шутку захватила. Путешествие по Европе середины этого века. И, кстати, а вдруг автор тут многое угадал? Может, и придет Европа к вот такому? К смерти литературы? Хотя смерть литературы и предрекали и даже объявляли уже не единожды. А она всё-таки здравствует.

Не очень понравились стихи. Даже не понял, зачем они. И ещё. Книга вряд ли придётся по душе любителям ясности. Более-менее определенно завершается только первая глава. Остальные — как-то уж очень открыты для самых разнообразных толкований. Реализм в них вдруг отодвигается в сторону — под натиском сюрреализма, что ли. По-своему, может, и неплохо.

Роман Стивена Кинга «Мёртвая зона» я впервые прочитал ещё летом 1985 года сразу по возвращении к гражданской жизни. Он вышел годом раньше в «Иностранке». А выписала журнал мама и, хотя я был тогда в армии, специально для меня (спасибо, мама! увы, я так и не отблагодарил тебе за этот подарок, считая его чем-то само собой разумеющимся, а теперь уже поздно, давно поздно; как писал знаменитый земляк: спешите делать добрые дела!.. увы, и этот простой очевидный завет осознаётся чаще всего задним числом...)

В романе Кинга не было ничего про армию, даже про американскую, лишь упоминания мимоходом войны во Вьетнаме, однако книга как-то очень близко легла на мой недавний опыт. Я прочитал её не как фантастику, а скорее — как антифантастику. Наверно, не было в моей жизни периода, когда я относился к фантастике с большим недоверием! Паранормальные экстрасенсорные способности героя казались всего лишь частью его судьбы.

Людям присуще возведение кумиров из людей. Я же тогда сотворил себе кумира из книжки — этой книжки. Продержалось преклонение недолго (о порочности идолопоклонничества сказано уже не раз и — со всеми на то основаниями) и сменилось, как и следовало ожидать, полным ниспровержением с пьедестала как книги, так и её автора. В ту пору я погрузился в куда более умственную и тернистую литературу. А на Кинга стал посматривать свысока и с презрением...

Однако где-то на стыке веков, будто предчувствуя отдалённые — хотя и не такие уж далекие — шаги приближающегося жареного петуха с безжалостным клювом, я неожиданно Кинга реабилитировал. «Сердца в Атлантиде», вышедшие в серии «Современная проза. Мастера» (хотя и не «Мастера современной прозы», однако название придумал хороший маркетолог) неожиданно сломали лёд недоверия. А годом спустя, когда жизнь действительно резко поменялась, и не в лучшую сторону, я перечитал и «Мёртвую зону». Не в журнале, а уже в книжке с твёрдыми корочками, но в том же переводе. Многое увидел уже иначе. Иные моменты, в первый раз показавшиеся очень удачными находками, раскусил как голимую американщину. В 1985 году количество просмотренных мною американских фильмов можно было по пальцам перечесть. Прочитанных книжных новинок было ещё меньше. Но к 2001 году американские кинобоевики давно перестали быть экзотикой и где-то даже оскомину набили. А роман Кинга всё-таки больше похож на кинобоевик, чем на прозу Драйзера или Лондона. В общем, в америнканщине я куда как поднаторел. Хотя роман всё-таки принял благосклонно. Хотя, да, и без былого благоговения.

А нынешнее чтение (ну наконец-то я добрался до основной темы!) выявило, что прежде я действительно читал журнальный, довольно сокращённый вариант. Читая главу, в которой родители главного героя узнают, что их сын попал в больницу, в тяжелейшем состоянии, я решил уточнить смысл какого-то предложения и полез в имеющийся готовый перевод. И не без удивления обнаружил, что такого фрагмента в русском тексте нет. Однако более удивительным оказалось другое: читая эти прежде неизвестные мне эпизоды, я не находил их таковыми и, более того, вдруг отчетливо вспомнил далёкое время первого знакомства с романом.

Как говорится, время больших надежд. Время больших открытий. Тогда, после армии, моя жизнь только начиналась. Всё предшествовавшее ей было всего лишь учёбой, пробой, необходимым и неизбежным экзаменом. И частью этой начавшейся взрослой жизни был журнальный вариант романа «Мёртвая зона».

И сейчас я, кажется, понял, почему я так его идолизировал тогда, этот роман. Меня ведь опять слегка покоробили некоторые штампы американской народной культуры. И уж совсем почти не впечатлили диковинные прозрения, время от времени постигавшие героя. Ну, быть может, самые первые, в больнице. То, как он узнал местопребывание якобы потерянной во Вторую Мировую матери врача. Некоторые подробности личной жизни репортера, выуженные через прикосновение к медальону на встрече с журналистами. Возможно, как раз потому, что никаких острых сюжетных ходов из этого не выросло. Просто человеческое страдание.

Простое человеческое сострадание и есть самое ценное в романе. Не политический оттенок (он предугадал Трампа!), не попытки богоискательства (Джонни Смит выполнял волю Бога, не веруя в него!).

«Мёртвая зона», быть может, самый человечный из романов Кинга. Без садистского (почти!) смакования ужасов — как в позднем романе «Под куполом», без смакования физиологических отправлений в «Ловце снов», без крутой детективщины «11/22/63».

Молодой Кинг был талантливее Кинга пожилого...

Роман вышел лет десять назад, естественно, посмертно. Я узнал о его существовании прошедшим летом, кажется, благодаря Озону и его рекламе, и удивился, впрочем, слегка. Вот так можно прозевать литературное событие — при том, что о каких-нибудь «Оттенках серого» будут жужжать изо всех утюгов.

Прочитать хотел ещё в сентябре, но тогда — удалось только предисловие, написанное Д.Быковым. Наш всевед готовил издание. Показался мне безудержным спойлерщиком. Надо же ещё в предисловии так сдать все авторские фишки! — думал тогда я.

Но потом, уже читая этот роман в повестях и рассказах, думал несколько иначе. Всё же эти фишки в духе Штирлица и Юлиана Семёнова не главное в тексте. Кстати, центральный герой (один из) тоже носит такую фамилию — Семёнов.

Быков на все сто прав — книга вызывает ассоциации и с «Героем нашего времени», тоже состоящем из выстроенных в якобы произвольной хронологии повестей, и с прозой Константина Симонова. Мне даже почему-то напомнило Стругацких, поначалу, — острой полемикой, которую ведут персонажи. Ну и самого Домбровского напомнило тоже (я серьезно).

Я, кажется, понял, почему автор оставил рукопись в архиве. Уступает таки и «Хранителю', и «Факультету».

Подозреваю, что какой-нибудь читатель, особо поднаторевший в детективах, в романах с хорошо закрученным сюжетом, будет морщиться: а что тут такого особенного? зачем надо было это всё-таки издавать столько лет спустя? И т.п. Сам иногда ставил себя на место такого прошаренного читателя, чувствовал себя в его шкуре.

Тем не менее у текста, при всей шероховатости, есть достоинства. Характерный кипучий, нервный, взрывчатый стиль. Портреты, созданные двумя-тремя штрихами, — и видимые как живые. Да общий подход, совершенно нетипичный, как мне кажется, для прозы 50х. Да и для нынешней тоже.

В общем, всем, кто неравнодушен к творчеству Домбровского, надо читать.

«Удивительную историю Петера Шлемиля» Адельберта фон Шамиссо читал в оригинале, воспользовавшись размещённой на сайте Project Gutenberg электронной копией издания, выпущенного в Лейпциге Филиппом Рекламом-младшим. Но честно признаюсь, заглядывал в переводы на английский (их существует как минимум два) и в русский перевод И. Татариновой «Необычайные приключения Петера Шлемиля».

В настоящее время её можно считать классикой фантастической литературы. История человека, продавшего свою тень то ли приспешнику дьявола, то ли самому Сатане, имеет особый психологический подтекст, однако необычна и судьба автора этого произведения — аристократа, поэта, учёного, путешественника. Можно смело утверждать, что в повести отразился его личный жизненный опыт.

Быть может, единственный недостаток повести — это её сентиментальность, слезливость положительных персонажей, но, думается, это была общая черта для литературы того времени. В остальном же «Удивительная история» отличается действительно интересными поворотами сюжета, обладает определённой поучительностью, а также примечательна тем, что финал нельзя назвать классическим хэппи-эндом. Да, Петер Шлемиль (имя говорящее, означает — безнадёжный неумеха и неудачник) находит выход из своего бедственного, безнадёжного положения. Но находит его в совершенно иной сфере жизни, чем он мог надеяться ранее. Не богатство и счастливая семейная жизнь примирила его с судьбой, а занятия наукой, путешествия по всему миру. И в этом, как я уже сказал, возможно, отразилась судьба самого автора.

История же создания, а также и публикации повести тоже не совсем обычна. Однажды во время пешей прогулки Шамиссо умудрился потерять шляпу, рюкзак, перчатки и носовой платок — практически всё, что он взял с собой. Его друг барон Фуке(Фридрих де ла Мотт-Фуке — немецкий писатель-романтик) шутливо спросил его: а не потерял ли он также и свою тень? Далее последовали предположения, что бы за этим последовало, случись такое. Немного времени спустя Шамиссо прочитал у Лафонтена историю про вежливого человека, который доставал из своего кармана всё, чего его просили. «А что если он вытащил бы оттуда и коней с каретой?» — подумал Шамиссо. Так родился замысел повести.

Рукопись была напечатана без разрешения автора бароном Фуке, и какое-то время авторство приписывалось ему. Большой успех «Удивительная история» имела в Англии, где вышла в переводе Уильяма Хоувита и была проиллюстрирована Джорджем Крукшенком. В России же первое издание появилось в 1841 году.

На мой взгляд, Борис Батыршин — восходящая звезда российской фантастики. Издана пока одна книга, но написана уже трилогия. Если две другие части столь же хороши, как и первая, это очень, очень хорошее начало.

По жанру, вернее, поджанру — история о попаданцах. Но свободная от «родового проклятия» типичного именно для такого рода фантастики. Герои книги, отец и сын Семёновы, попав из Москвы 2014 года в Москву 1886, вовсе не спешат усовершенствовать эпоху, а прежде всего стремятся вжиться в новую для них действительность.

Написана книга очень увлекательно, на уровне лучших образцов приключенческой литературы, причем подходит как для юношества, так и для более пожилых людей. Не такое уж частое качество в последнее время.

Автор не только владеет мастерством построения динамичного сюжета, но и любит отечественную историю. Чувствуется, что то, о чем он пишет, ему дорого и близко. И вероятно, тут кроется главный секрет обаяния книги.

Сборник «Записки хроноскописта» был одной из самых любимых книг в детстве, читанный-перечитанный. Но тогда возможности этого аппарата просто брал на веру, не задумываясь, как такое возможно. И только перечитав уже годы спустя, попытался представить, что называется, практически, пути реализации.

В основе аппарата — ЭВМ (именно так их называли в то время, причем перспективы в использовании видели безграничные). Но теперь-то понимаешь, что одной ЭВМ для такого «дивайса» маловато. Тут нужен и суперобъектив, и какой-то химический, скорее всего, анализатор. И что немаловажно — в какой-то мере хроноскоп наделён интеллектом!

Как бы там ни было, повести Игоря Забелина прививали особое, внимательное, пытливое отношение к истории да и вообще — учили думать. Вот за это автору респект!

«Граф Калиостро» Повесть о чудесных и славных приключениях, бывших в Санкт-Петербурге в 1782 году — романтическая повесть, написанная русским писателем Иваном Созонтовичем Лукашем (1891-1940) в эмиграции, в Берлине, в 1925 году.

Это произведение совершенно иного рода, нежели «Жозеф Бальзамо» Александра Дюма, и хотя две эти такие разные книги, казалось бы, объединяет изображение одного и того же исторического персонажа, однако, русский писатель взял для заглавия не только другое имя знаменитого эзотерика, но и показывает его в радикально отличном свете. Калиостро у Лукаша — фигура крайне непривлекательная, даже отталкивающая («кавалер кошачья голова», «плут, ярмарочный обманщик», «заезжий лысый чёрт»). Впрочем, как и у Дюма, графа можно назвать главным героем произведения лишь номинально. У Лукаша на эту роль, скорее, претендуют бакалавр Андрей Кривцов, секретарь обер-гофмейстера императрицы, канцлера Ивана Перфильевича Елагина, являвшегося также Главным Мастером всех масонских лож Российской империи и проч. и проч. (соответственно, и Кривцов был не только секретарём у него, но и рыцарем ордена розенкрейцеров), и Её Величества Генеральс-Адъютант (и проч. и проч.) Александр Дмитриевич Ланской, фаворит императрицы на тот момент. Судьбы их печально похожи:

Печальна и судьба русского писателя Ивана Лукаша, друга Владимира Набокова, замечательного стилиста, знатока истории России... Но его книгам сейчас повезло больше — многие из них доступны в бесплатном виде на сайте ЛитРес., в том числе и «Граф Калиостро».

Об этой повести можно ещё сказать, что она написана прекрасным, прихотливым русским языком, с множеством тонких, зримых деталей, со щедрым (порой — даже чересчур) вкраплением архаики, так что иной раз хотелось заглянуть в словарь, чтоб понять значение того или иного слова. Впрочем, колорит эпохи передан удивительно ярко.

Роман отталкивается от апокрифического предания о визите молодого американского поэта, будущего классика, в Санкт-Петербург. В каком-то смысле книга — «классический» Евгений Шалашов. Автор известен рядом романов в жанре альтернативной истории.

«Эдгар По в России» — это тоже, по сути, альтернативная история, хотя альтернативность здесь не бросается в глаза. Читатель найдёт в ней подробные описания повседневной петербургской жизни первой трети XIX века. Весьма познавательные при том — будучи профессиональным историком, при воссоздании подробностей давно канувшего в Лету уклада автор стремится не впадать в различные вольные допущения и фантазии.

А принимая во внимание факт, что чуть ли не равным по значению Эдгару По персонажем романа является другой классик — Александр Сергеевич Пушкин, книгу можно было бы озаглавить «Эдгар и Александр», «Два гения», «Неназначенная встреча». Или, например, «Тайна Аннабель Ли». Тут мы уже касаемся той скрытой, на первой взгляд, исторической альтернативности романа, которую я упомянул выше. Евгений Шалашов пытается дать свою трактовку истоков творчества, причем, обоих великих поэтов, как Эдгара По, так и Александра Пушкина. Не избегая при этом некоторых элементов постмодернизма.

Лично я ещё до чтения романа предполагал, что увижу в нем и какие-то черты литературы ужасов, раз уж речь идёт об Эдгаре По. Но готики и мистики в книге читатель, пожалуй, не найдет. Не случайно, буквально начиная рецензию, я сказал, что это классический Евгений Шалашов. Готика всё-таки не его жанр. Он силен в другом. И читатель твердо может рассчитывать, что берется за книгу не для слащавых салонных барышень, а за повествование жесткое, мужское и, я бы даже сказал, по-настоящему макабрическое. Вояж Эдгара По в Россию неизбежно оказывается погружением в ужасы — хотя ужасы совсем другого рода, не мистического...

Из романов условной трилогии, включающей в себя также «Штиллер» и «Homo Faber», самый экспериментальный. Нет сквозного, целостного сюжета. Нет, по сути, и привычных, неизменных в основе своей героев. Автор экспериментирует: а что выйдет, если поставить сюда такого человека? А если он будет тем-то и тем-то?..

Зыбкость, незавершённость описываемого мира выражена уже в названии. «Допустим, меня зовут Гантенбайн» — такой вариант был дан в библиографии писателя, приведенной в сборнике пьес, выпущенном издательством «Искусство» в 1970 году. Русский перевод романа, озаглавленный «Назову себя Гантенбайн», появится лишь несколько лет спустя, в сборнике серии «Мастера современной прозы»

Поэтому и получается, что речь идёт то о Гантенбайне, то о неком Эндерлине. Гантенбайн притворяется слепым. Жена его Лила — то известная актриса, то просто домохозяйка. Изменяет ему, то ли догадываясь, то ли совсем не подозревая, что слепота мужа ложная. Сам Гантенбайн время от времени проходит процедуру маникюра у некой Камиллы Хубер, для которой маникюр тоже лишь прикрытие, возможность указать реквизиты на визитке. Подлинная ее профессия куда древнее. И Камилла точно не догадывается, что Гантенбайн ее раскусил. Он рассказывает ей занимательные истории. А потом проходит свидетелем в суде по делу об ее убийстве...

В общем, то ли коктейль, то ли калейдоскоп! Точно не для любителей линейного повествования.

Из трёх романов показался мне менее интересным (лучшим был первый, «Штиллер»). Некоторые эпизоды трогают. Другие фрагменты кажутся затянутыми.

Я не читал «Штиллера» по-русски. Точно читал второй роман, «Homo Faber». Очень давно, половину жизни назад. А вот смог ли одолеть тогда и «Гантенбайна»? Увы, сие теряется в дымке времени. Хотя за чтение, однозначно, брался. И сейчас вспомнил то время. Сейчас оно кажется таким же странным, как роман «Назову себя Гантенбайн»...

Книжицу эту я прочитал то ли на третьем, то ли на четвёртом курсе. Но не позднее. Я неправильно запомнил название. Почему-то в голове отложилось английское выражение «science fiction». Так у них называют фантастику — об этом я узнал как раз из брошюры. И лично для меня это имело довольно далеко идущие последствия. В сентябре 1982 года я увидел на лотке в ленинградском Доме Книги, буквально у самого входа в вестибюль, книгу с таким названием — «Science Fiction. English and American Short Stories», выпущенную «Прогрессом», и с первого взгляда безошибочно понял, что под её обложкой. Книга ждала своего часа целых три года! Вышла-то в 1979 году. В общем, я её купил, уже вечером начал читать, но осилил тогда лишь предисловие на русском языке. Однако решил, что займусь английским. В жизнь сие решение воплотил только двенадцать лет спустя, да! Тем не менее с тех пор чтение на английском не бросаю, такие вот дела.

Ну ладно, это было вступление.

Теперь непосредственно о книге Гакова (который, как выяснилось, вовсе и не Гаков, ну да об этом нужен отдельный разговор). Тогда, в студенческую бытность, содержание её сильно меня ошарашило. Выяснилось, что я про современную англоязычную фантастику ничегошеньки не знаю. Столько этот Гаков назвал имён, перечислил книг... Крепче всего однако ошарашило именно само словосочетание — «science fiction». Раз уж в памяти оно название заменило. Книгу с таким титулом я искал уже в новейшее время в сети, естественно, чего нужно, не находил. Буквально вчера применил немного другую методу и — вот, пожалуйста! За два вечера перечитал.

Для меня и сейчас большинство упомянутых Гаковым имён и названий — терра инкогнита. Ну за редкими исключениями, вроде Урсулы Ле Гуин. Но вообще я почему-то надеялся, что Гаков в «Витке» и про Стивена Кинга рассказал, про его роман «Противостояние». Ведь один из главных героев там — рок-музыкант. А что-то про рок-музыканта из обзора «science fiction» на коре серого вещества у меня отложилось. И вот, теперь-то твёрдо знаю: нет, про Кинга речь всё-таки не зашла. Видно, не настолько он успел прославиться к началу 80-х, чтоб советские критики фантастики на него внимание обратили. Да, печаль; так рушатся с трепетом и тщанием лелеемые иллюзии...

Сейчас из всего многообразия имён фантастики 60-70-х отметил для себя лишь одно — С. Дилэни. Якобы он вырвался за рамки фантастики, написал что-то такое неимоверное, вынесшее мозг самому Филипу К. Дику.

Начало почти бытовое — на окраине большого города в развалинах древнего амфитеатра поселяется бездомная девочка-сирота по имени Момо. Местные жители, сами люди небогатые, помогают ей обустроиться. У девочки появляются первые друзья, и круг их затем только ширится. Среди них не только дети, но и взрослые. Среди двух лучших её друзей — один вообще старик, молчун Беппо, по прозвищу подметальщик (и по профессии тоже), а другой — бойкий на язык юноша Джироламо «Гиги» «Экскурсовод». Момо, казалась бы, самый обычный ребёнок, но умеет удивительно внимательно слушать других. У людей, что делятся с ней своими незадачами и проблемами, вдруг проясняется голова — что надо делать. Дети в присутствии Момо становятся изобретательны в играх, никогда не скучают.

Но потом сказка становится волшебной. Появляются Серые Господа, которые подбивают людей, отдавать на хранение в их Сберкассу свободное время, которое потом якобы они смогут получить с процентами, как деньги в настоящей сберкассе. На самом же деле Серые Господа присваивают себе чужое время и живут за счет него. Только об этом никто не знает и никто бы не узнал — если бы не Момо, девочка, в чьём присутствии может разоткровенничаться даже скрытный вор времени.

В общем, события принимают весьма драматичный оборот. Действие развивается достаточно неспешно, а напряжение его только нарастает. Словом, очень неплохая сказка для детей и взрослых. На русском языке существует в двух переводах.

Если швейцарец Макс Фриш обожал писать о тяжёлых людях, то американец Джонатан Франзен выбирает себе в герои сверхтяжелых людей. Во всяком случае это можно сказать о новейшем его романе. Purity — так зовут главную героиню, Пьюрити Тайлер. Полному имени, означающему в переводе «чистота, непорочность» (переводчики, Мотылёв и Сумм, выбрали вариант «безгрешность» — так книга и называется на русском — «Безгрешность»), девушка предпочитает короткое «Пип». Пип — натура очень непростая. Но и она не может сравнится по этой части со своей матерью, Пенелопой Тайлер, абсолютной затворницей, живущей в глуши, в полном уединении — насколько это возможно в современной Америке. Ни друзей, ни родственников, никакого общения по интернету (потому что его нет), даже переговоры по телефону — только с дочерью, когда та уже вырвалась из материнского гнезда.

Более того, сами эти имена — Пенелопа и Пьюрити Тайлер — не настоящие, вымышленные. Уже который год Пенелопа не просто скрывается в своей глуши, в секвойях, — прячется от мужа, человека деспотичного и необузданно жестокого.

Впрочем, ещё в школьную бытность дочь неожиданно узнаёт, что та история семейного ада и последовавшего бегства из него, что ей рассказывала мать, слишком уж похожа на сюжет одной книжки, имеющейся в домашней библиотеке одноклассницы. И попытки Пенелопы как-то отбиться от новых вопросов дочери не проясняют правды.

А потом Пип, уже повзрослевшая Пип, уже не школьница и даже не студентка, сотрудница фирмы, продвигающей экологически чистые источники энергии и проч., жительница своеобразной коммуны маргиналов, решает, что должна разыскать своего отца. Над нею до сих пор висит долг за обучение в колледже в размере 130000$, и это одна из причин...

Пип почти так же одинока, как её мать; опереться ей практически не на кого, а тут случай сводит её со специальными людьми — теми, что раскапывают по всему миру разные ужасные и сенсационные секреты. The Sunlight Project — эта организация почти столь же знаменита как WikiLeaks, притом что лидер её Андреас Вольф характеризуется куда более высоким «облико морале» — в отличие от Джулиана Ассанжа.

По сути это всего лишь завязка романа. Который лично меня и потряс, и утомил. Не стану утверждать, что Франзен — это новый Толстой, как, похоже, считает Захар Прилепин. Но характеры он прорабатывает фундаментально (иногда до тошноты). Замечательно передаёт родственные черты — передающиеся от отцов-матерей к дочерям-сыновьям. Да и сюжет он закрутил нехилый — почти в духе некоторых бульварных романов XIX века. Много внимания уделил политической истории конца XX века — а именно событиям последнего десятилетия ГДР. Вот этого бы он лучше не делал. По-моему, он дал чисто американскую картинку того, что происходило в Восточной Германии. Как минимум, один раз я поймал автора на исторической неточности (касавшейся не ГДР, а Советского Союза, который в книге, конечно, тоже упоминается).

Ну и ещё в романе много психопатии, сексуальных расстройств, сложных семейных отношений (типа «жизни вчетвером»). Сверхтяжёлые люди, как я сказал в начале поста

Вдруг вспомнил, что весьма был заворожен «Нью-Йоркской трилогией» Пола Остера. С тех прошло уже два года, оказывается. Решил ещё что-нибудь почитать. Выбрал «Левиафан» — отчасти из-за названия. Кстати, роману предпослан эпиграф из Эмерсона — «Всякое существующее государство коррумпировано». Роман посвящен Дону Делилло — писателю достаточно известному (хотя единственная прочитанная у него книга «Белый шум» лично на меня произвела сложное впечатление)

Очень воодушевили отзывы из периодических изданий. Да и начало романа показалось этим отзывам соответствующим. В американской глубинке, где-то в штате Висконсин, от взрыва самодельной бомбы погибает человек — распадается буквально на атомы. Но по какой-то случайности уцелел бумажник. А в нём записка с номером телефона повествователя — писателя Питера Аарона. И далее рассказчик делает вывод, что погибший был его лучшим другом — писателем Бенджемином Саксом, автором романа «Новый колосс». А также не завершившего роман «Левиафан», в честь которого Аарон называет собственные записки об ушедшем друге.

Да, поначалу повествование выдержано именно так, как об этом говорится в одном из отзывов. Язык скупой, без излишеств, но то, что им описано, очень цепляет. В таком духе показаны раздумья повествователя (всё-таки не на все сто процентов он уверен, что подорвал себя именно Сакс), визит двух агентов ФБР к нему и происшедшая между ними игра интеллектов и нервов. Да, всё здорово!

Но далее начинается рассказ о том, как начинающий писатель Аарон познакомился с другим молодым писателем Саксом, как завязалась их дружба, какую жизнь они вели и т.п. Неплохо, но уже не так цепляет. Кстати, не у одного американского автора читал историю жизни писателя, так сказать, рассказанную его другом.

Впрочем, потом возникают тоже очень интересные моменты, почти как в начале. Безусловно заслуживает похвалы то обстоятельство, что при весьма ограниченном наборе действующих лиц Остер сумел создать между ними совершенно необычные связи — и не только в смысле личных отношений, а вообще — их судьбы довольно причудливым образом оказываются переплетены.

Как мне кажется, Остер нарисовал довольно убедительный образ американского активиста левой ориентации. Но вот что касается темы «Левиафана» и вообще того, что всякое государство коррумпировано, — тут всё куда слабее, гораздо более невнятно. В целом роман показался не столь сильным как «Нью-Йоркская трилогия».

Роман «Сиддхарта» — может быть, и не самое главное произведение великого немецкого писателя, тем не менее одно из самых известных. По-русски эту вещь не читал (времена безоговорочного восхищение творчеством Гессе для меня давно прошли). За оригинал взялся главным образом с целью поддержания словарного запаса и навыков в тонусе... Оказалось, что роман написан весьма простым, ясным языком, ничего сверхъестественно-заумного... Тем не менее сама книга не так уж проста.

История жизни Сиддхарты — это своего рода притча. Вообще-то я не люблю притчи, но тут могу сказать: очень убедительно. Казалось бы, ничего такого уж выбивающегося из ряда не происходит. Сиддхарта, сын брамана, талантливый юноша, подающий большие надежды, ищет свой путь в жизни... покидает отчий дом... встречает новых людей... и теряет их... начинает всё заново... учится мудрости и просветлённости... страдает... получает наставления и сам их даёт... ничего сверхъестественного! ничего похожего на жизнь в 21 веке! И в то же время — рассказ о человеческой жизни вообще... вызвавший у меня в итоге ужасный Weltscmerz (мировую скорбь — просто по-немецки это слово мужского рода). Всё-таки грустно жить на этом свете, господа!

Летом 1991 года прочел этот роман с большим воодушевлением. Это фантастика, только не научная, а чудесная. Герой внезапно теряет прежнее заурядное, скучное, некрасивое лицо, а вместо него обретает лик красавца — обольстителя женщин и начинает строить жизнь практически с нуля. Обратись к такому сюжету немец, получилась бы, наверно, мрачная готическая история. Но поскольку за дело взялся француз, у него выходит изящно, весело, местами нравоучительно, временами с глубокими наблюдениями. Но тема любви, любовных интриг заняла, конечно, о-очень важное место в структуре романа.

Имена были в общем-то на слуху, но на эту книгу вышел случайно. Смотрел, что было издано «Олма-Пресс» в серии «Оригинал» и обнаружил среди прочих «Пещеру». Аннотация заинтересовала.

Указано, что это городская фэнтези. Поскольку я имел о жанре довольно смутное представление, мой интерес только вырос.

Сюжет вкратце следующий. В некой стране технологически довольно близкой постсоветскому пространству конца прошлого века и населяемой людьми с именами близкими к славянским (но, по-моему, не всегда) идёт двойная жизнь. Днём это обычные человеческие существа, ночью же, в своих сновидениях они вселены в тела зверей нескольких видов, которые ведут борьбу за существование в некой Пещере.

Не берусь судить, насколько идея соотносится с Пещерой Платона, но замысел показался мне очень многообещающим. Но вот реализация его впечатлила меня, к сожалению, меньше...

Не понравился язык — вальяжный, не понравилось — даже не знаю, почему — изображение героев... Плюс желание авторов привнести в происходящее дополнительную загадочность — так бы назвал неясность некоторых моментов. Вообще показалось, что при написании текста авторы слегка им любовались — а на мой взгляд, для прозы это серьёзный недостаток.

Вместе с тем повествование, протекавшее довольно размеренно, в последних главах вдруг прибавило оборотов, и вот эти главы — несомненно лучшее, что есть в романе.

А теперь хотел бы сказать о его достоинствах. Общим строем немного напомнило «Ланарк» Аласдера Грэя. И «паранормальные» повести Вежинова. Респект авторам за то, что они создали свой мир, оригинальный, без этих набивщих оскомину банальностей, которые можно сейчас встретить и в фантастике и в так называемой реалистической литературе. Т.е. по сути, это такая проза с претензией на европейское качество. В наше время это становится редкостью, поскольку даже лауреаты якобы престижных российских литературных премий всё чаще пишут какой-то трэш. Но при этом, сделал такой вывод, это не совсем моё чтение.

Об авторе покамест ничего не могу сказать — кроме того, что «Чёрного гусара» сочинил не он, хотя в ЛитРес ему приписана и эта книга.

Роман «Бездна и Ланселот» вышел в серии «Городская проза», хотя городского в нём не больше, чем в «Острове сокровищ» или «На двух планетах», взятых хоть порознь, хоть суммарно (первые пришедшие на ум названия; с таким же успехом можно было бы вспомнить «Машину времени» или «Машину пространства», только не Алексея Синицына, конечно, а, естественно, Кристофера Приста).

Дело в том, что это фантастический роман, который трудно отнести как к твёрдой, так и к мягкой фантастике. Это, скорее, какая-то криптофантастика, в которой сравнительно недавняя история трактуется с точки зрения конспирологической, с привлечением в качестве главных движущих сил событий не только всяких там масонов, но и разных других куда более могущественных сущностей, включая рептилоидов.

Действие начинается в середине 90-х прошлого века, но почти сразу переносится в 40-е, там, главным образом, и происходит. Герой с весьма говорящим именем Ланселот, молодой лейтенант корпуса морской пехоты США, в результате стечения роковых случайностей (а может быть, в силу своего предназначения) оказывается вовлечен в водоворот крайне опасной борьбы (естественно, сил добра с силами зла).

Значительная часть персонажей — американцы, а русский всего один, и до самого конца не очень понятно, хороший ли он человек. У читателя неискушенного, близко к сердцу принимающего нынешнюю тотальную борьбу с иноагентами, может даже возникнуть впечатление, что автор — не очень-то патриот, что он любит наших нынешних врагов (пусть даже в описываемые времена они и числились нашими союзниками). Спешу заверить, что автор любит не всех подряд американцев, а только тех американцев, которые что надо американцы.

В общем, сюжет закручен лихо (хотя иногда и бредово; но трудно выдержать стопроцентную трезвость, когда речь идет о войне с рептилоидами, согласитесь?). Исторический фон выписан убедительно (хотя специалист, наверняка, найдёт, к чему придраться). А слог — имея для сравнения слог нашей нынешней фантастики — очень даже недурён. В самом деле, чем не городская проза?

Имя не очень известное нынешнему читателю. В начале 90-х вышла его тоненькая книжица в мягкой картонной обложке — роман про графа Калиостро. Может, и ещё что-то было, но с тех пор много воды утекло.

На самом деле один из ярких представителей белогвардейской эмиграции. Дружил и сочинял вместе с молодым Владимиром Набоковым, писал историческую прозу. Роман «Пожар Москвы» — как раз один из образцов.

Невелик по объему (220 страниц — по разметке в самой электронной книге), но по временнОму охвату превосходит «Войну и мир». Действие начинается накануне убийства императора Павла и заканчивается разгромом восстания декабристов. Центральная однако часть — события в Москве после Бородинского сражения.

Лукаш показывает ту Отечественную войну 1812 году, которую мы не очень-то знаем, привычные к достаточно благостному рассказу графа Толстого, к совсем уж водевильной интерпретации какой-нибудь «Гусарской баллады». На самом деле и та война была не менее жестокой, чем, допустим, Первая Мировая. Отношение к пленным, например, с обеих сторон часто было вполне зверским. Никаких конвенций, видно, ещё не существовало. Понятия о том, что захваченный и разоруженный враг — тоже человек, у многих ещё не было. Поведение «цивилизованных» европейцев в оккупированной Москве было совершенно варварским. Лукаш не раз подчеркивает, что это были не только французы, но и представители других наций — немцы, поляки, итальянцы, даже португальцы.

К тому же были и сознательные поджоги зданий со стороны наиболее деятельных граждан России. Была, как это всегда случается с приходом чужеземного войска, активизация наиболее подлого элемента, кинувшегося в услужение захватчикам или же просто решавшего свои шкурные вопросы.

В общем все, кто не уехал вовремя из Москвы, кто оказался в старой столице по каким-либо причинам, прошли там через ад.

Лукаш пытается установить в романе связь событий: цареубийства Павла — пожара Москвы — бойни на Сенатской площади. Написан роман, как и «Граф Калиостро», насколько помнится, своеобразным «артхаусным» языком, отрывистым, цветистым, временами нарочито архаичным, насыщенным терминами эпохи.

Роман начинается как детектив, вдобавок научный. Профессор палеонтологии Аджемьян якобы открыл то недостающее звено, которое уже десятилетия упорно ищут антропологи всего мира (то есть звено между обезьяной и первым человеком), и оказывается убит в собственной квартире.

Полиция «раскрывает» убийство практически сразу, объявляет виновником некоего серийного убийцу. Связи с научной деятельностью погибшего не видит. Совсем по-другому к запутанному делу подходит молодая, приехавшая в Париж из провинции журналистка Лукреция Немрод. Позднее ей удается подключить к расследованию и другого, опытного журналиста Исидора Каценберга, «Холмса» от науки (в прошлом — эксперта в медико-юридическом центре). Эти двое попадают потом в самые разнообразные, удивительные и опасные переделки. Однако кроме них в романе есть ещё один главный герой — ОН. Человекообразное существо, жившее в Африке более трёх миллионов лет назад. И этот ОН тоже попадает в самые поразительные переплёты. Строго говоря, на страницах книги ОН появляется даже раньше двух французских журналистов. И затем повествование потом так и ведётся в двух временных планах — глава событий в наши дни сменяется главой, описывающей жизнь далеких предков человека.

По стилю и то, и другое выглядит очень несерьёзно, особенно «древние» главы. Поначалу у меня это вызывало раздражение. Но потом действие захватило меня. Я не только принял «правила игры», установленные автором, но даже нашёл такую манеру очень оригинальной. Писать вот так по-французски легкомысленно мог только очень нестандартно мыслящий человек!

В своем романе-фельетоне (несомненно, что книга следует традиции, заложенной, мне кажется, именно французами ещё в XIX веке) Бернар Вербер коснулся очень многих проблем современности. Не только научных, но и политических, мировоззренческих. Действие разворачивается стремительно, порой совершая невероятные кульбиты. Серьёзный стиль изложения, конечно бы, просто не выдержал такие чудеса на виражах — как тот слабосильный Боливар, способный нести только одного. Когда же это всё подаётся галльской непринужденной скороговоркой, читателю просто некогда думать о правдоподобии. Он с нетерпением ждёт, что будет дальше.

В общем у меня это первая книга Вербера. И что бы он ни написал ещё, он несомненно голова.

Прочитал повесть в сборнике «Совсем другое время».

«Близкие друзья» — это про немцев, двух парней и девушку, связанных невероятно близкими и странными отношениями. Жизнь их началась в 20х годах прошлого века. Война катком прокатилась по судьбам. Героиня и один из героев доживут всё-таки до преклонных лет. Так что это философское произведение — выдержанное в сдержанных тонах, вызывающее щемящую грусть в финале.

Больше похоже на европейскую прозу — лаконичностью, обманчивой суховатостью, вниманием к подробностям, в первую очередь, культурной среды, что ли. Видимо, поэтому так любят Водолазкина в Европе.

Сам автор не называет роман фантастическим, тем не менее это очевидная антиутопия. Действие происходит в вымышленной реальности, технологически не опережающей наше время, однако наделенной характерными чертами тоталитаризма. Главной ценностью объявлена стерильность, смысл которой не разъяснен, читатель может строить на этот счет догадки. Собственно, такая недоговоренность становится одной из движущих сил сюжета.

Огромной властью обладает служба стерильности, опираясь на которую, городом правит мэр. Страна не названа, и опять-таки можно лишь предположить, что город является самостоятельным государством. Вообще имя собственное есть только у двух персонажей (и оба имени — явно русского происхождения!). Это как бы наиболее прозрачный намек на то, что речь все же идёт о претерпевшей довольно значительные перемены России. Один из этих второстепенных героев — некто Косихин, как потом выясняется, особа, приближенная к цезарю мэру.

Если названием романа автор перебрасывает мостик к очень известному англоязычному произведению, то именуя главного героя только лишь инициалом, да ещё вдобавок инициалом К., он устанавливает связь с сочинением другого чрезвычайно знаменитого автора, писавшего на немецком языке. К. преподает философию в университете. Ни к сильным, ни к богатым мира сего он не принадлежит, ведёт лишь достаточно сносное существование. Пока его не предупреждают, что он находится под подозрением. «Малява» эта, всученная К. уличным шкетом, оказывается лишь первым в ряду последующих предупреждений. С этого момента жизнь К. резко меняется. Сносной назвать ее уже никак нельзя. Холод абсолютного нуля — 273 градусов по Цельсию — теперь то и дело сковывает К.. Череда напастей, преследующих его, захватывает своим черным влиянием и самых близких ему людей — родителей, единственного друга, возлюбленную.

Подобно Кафке, на традицию которого в этом романе опирается, Анатолий Курчаткин показывает технологию и арсенал власти. Это провокация, шантаж, психологическое и физическое устрашение, прямое насилие.

В аннотации отмечены изысканный слог романа и детективный сюжет. Однако это всё-таки не детектив в прямом смысле. Но это и не газетный злободневный памфлет. Хождение главного героя по мукам порой предстает перед читателем с почти осязаемой зримостью. Конечно, в каком-то смысле это роман-предупреждение. Смотрите, к чему может привести увлечение сверхценными идеями на государственном уровне, говорит нам автор. И не надо обольщаться тем, что мы-то, на данном этапе, от таких ценностей якобы страшно далеки. То, что творилось в XX веке, людям XIX столетия показалось бы немыслимым, получи они возможность заглянуть в будущее.

Финал же романа напомнил мне концовку ещё одного классического произведения, которое, кстати, в свое время обвиняли в подражании Кафке. Герой «Приглашения на казнь» после смерти попадает как бы в другую реальность. Участь К. оказывается не столь фатальной, однако намек на выход в иное измерение тоже есть. Конец романа даёт надежду на некий благополучный исход, но звучит как иносказание, как притча, как совсем уж ирреальная фантастика.

В конце 2019 года роман был награждён премией имени Фазиля Искандера.

Почти триллер, который можно также легко обозвать чернухой. У живущего где-то в Сибири рабочего-гальванщика (или в местном обиходе макальщика или даже мАкальщика) Ивана Чашкина умирает в Подмосковье мать. На его беду в то же самое время умирает генеральный секретарь КПСС Л.И. Брежнев...

Путь на похороны оборачивается для Чашкина этаким «гиньолем», хождением по мукам — потому что Москва в эти дни для не-москвичей закрыта. Повесть (да по объёму и насыщенности — небольшой роман; назвал же Барнс романом куда более короткое произведение, и ничего) и можно было бы счесть простым протестом против позднесоветской бюрократии — если бы там ещё не была представлена целая галерея разных типов людей, населявших в то время просторы нашей Родины. Легко представить, что среди них будут одни только подонки и подлецы, но ведь у Головина не так. И честные, добрые люди встречаются на пути Ивана. Но всё это — не представители элиты. Да и на самого себя у Чашкина открываются глаза, хотя, быть может, и поздно.

Такая вот горькая и страшноватая правда представлена в повести, не одномерной и уж никоим образом не смакующей пороки общества и отдельных индивидов, чтобы числиться по разряду простой чернухи...

Для поклонника творчества Василия Звягинцева, в течение примерно четверти века написавшего почти три десятка томов, составляющих цикл «Андреевского братство», появление в этой серии книги, созданной в соавторстве, является, по меньшей мере, неожиданностью.

С некоторой настороженностью принялся за чтение нового романа и я. И по началу, взгляд на самом деле выхватывал детали, казавшиеся вторичными: отголоски так называемой лагерной прозы; потом, той литературы, которую условно можно назвать «Новой хронологией Великой Отечественной войны». Но в какой-то момент всё это вдруг отошло на второй план, меня просто подхватил могучий повествовательный поток, в котором передо мной представали персонажи самых различных социальных слоёв, в котором действие разворачивалось по нескольким и, при том, лихо закрученным линиям.

Да, роман «Para Bellum» стал для меня неожиданностью. Но сказать «приятной неожиданностью», это сказать слишком мало. Опираясь на «космогонию» цикла (аггры, форзейли, сосредоточенность всех книг серии на узловых моментах отечественной истории ХХ века), в каком-то смысле этот роман стоит как бы особняком по отношению ко всем остальным. Здесь гораздо меньше рефлексий, резонёрства, гораздо больше действия. Сюжет развивается не только динамично, но и драматично. Главные герои романа лишены какой-либо поддержки внеземных сил, той поддержки, которая, как правило, сопровождает, персонажей других книг цикла. И потому генерал Сергей Марков и студентка Елена Корлюченко оказываются столь же уязвимы к различным ударам судьбы, что и мы, обычные люди…

А что касается жанровых элементов, то в романе можно найти не только признаки лагерной или военно-исторической прозы. Это в каком-то смысле и детектив, триллер; присутствует заметный элемент эзотерики. И также – это роман о любви.

Любимая повесть цикла — поскольку самая фантастичная, на мой взгляд. Смелая. А то, что автор в какой-то момент как бы остановился, не стал, что называется, ошарашивать дальнейшими сенсационными открытиями, только придаёт этому сочинению особую убедительность. Ранее неизвестные цивилизации не должны становиться достоянием широкой общественности походя. Если тайна их была велика, значит, тому были серьёзные причины, которые не преодолеваются «лёгким движением руки».

Когда-то думал, что Шеврикука — это и есть привидение. Но он оказался домовым, да ещё двухстолбовым — ответственным за порядок в двух подъездах так называемого Землескреба (очень длинного дома; сам некогда жил в подобном доме).

Влюблён же Шеврикука в привидение — Гликерию Андреевну Тутомлину. Вообще картина мира, в котором живёт наш домовой, чрезвычайно непростая. В этом мире действует много разнообразных сил и сущностей. Здесь плетутся интриги, то затихает, то обостряется, но никогда не прекращается борьба. Один из новейших конфликтов связан с появлением на Останкинской башне неких Отродий — порождённых деятельностью человека и претендующих на господство в царстве нечеловеческих существ (ну не знаю, как этот параллельный, но в то же время и пересекающийся с нашим мир назвать иначе).

Понятно, что на самом деле эти “потусторонние” страсти — лишь иносказание, что на самом деле речь идёт о нас, смертных. Ибо уж слишком всё похоже на жизнь хомо сапиенсов, и не просто сапиенсов, а русских людей (да ещё и в 90-е годы прошлого века, когда писался роман)…

К сожалению, как показалось, чтобы до конца проникнуться и насладиться прихотливым миром “Шеврикуки”, надо полностью отрешиться от всех повседневных, бытовых забот. У меня же это как-то не очень получалось. “Полный контакт” — или близкий к тому — установился лишь ближе к финалу, когда начались самые драматичные перепитии в трудах и днях Шеврикуки. А когда действие все-таки вдруг завершилось — отнюдь не разрешив все возникшие по ходу вопросы и даже не завершив все маячившие впереди задачи — сделалось даже как-то грустно. Что за открытая концовка такая, зачем, почему?! Ну, это почти по Холдену Колфилду, который в конце своего рассказа, признается, что скучает по всем, с кем довелось пересечься, даже по тем, кто этого не слишком заслуживает…

Книга американского автора (не путать с англичанином Майклом Бондом!) вышла в 1992 году в серии «Мировой бестселлер» издательства «Новости». Единственный перевод Бонда на русский. В мягких таких корочках. Был экземпляр и у меня, однако некоторые моменты в начале показались очень пафосными, и я с этой книжицей расстался.

Мрачный боевик, как сейчас пишут в сети. Решил вдруг почитать после «По следам неведомого» Громовой и Комарова. Там действие первой части происходит в Непале. В американском же триллере в Непале всё начинается.

Трое молодых американцев, уже пару лет путешествующих по горам, берутся провести по ним группу соотечественников, типа съёмочную. В дороге к ним присоединяется караван тибетцев. А далее... Далее следует такое, что главному герою романа Сэмюэлю Коэну придется пересечь полмира, то удирая от охотящихся за ним убийц, то — устраивая охоту уже на них самих. Слишком много он узнал — даже если хотя бы только по мнению преследователей.

От обычной приключенщины книгу Бонда отличает предметно зримый реализм, гораздо грубее и жестче, допустим, «сваренных вкрутую» детективов Хэммета и Чандлера (всё-таки и написано много позднее). Знатоки даже называли его книги «экзистенциальными» и «ловкими» триллерами. И «Огонь подобный солнцу» эту репутацию подтверждает.

Перевод, наверно, не идеальный. Однако непросто было перевести написанную таким «импрессионистским» языком книгу.

Давно собирался прочитать этот роман. Но продвигался к нему достаточно медленно. Чуть ускорил процесс факт упоминания книги в интервью Алексея Варламова два года назад — накануне Дня Победы. Роман был назван в числе лучших книг о войне. Главным ускорителем для меня всё же стало чтение «Теней тевтонов». Какая-то неудовлетворенность осталась после книжки Иванова.

Не промахнулся с выбором. На фоне «Теней», явно нацеленных на лёгкий коммерческий успех, роман Попова показался куда более основательным. Хотя начало и может сбить с толку — сначала идут какие-то мутные военные дела (потом выяснится, что это детективная линия — в романе-эпопее). Да и потом повествование подхватывается очень издалека — событиями задолго до войны, аж в начале прошлого века.

«На кресах всходних» — это не только книга о войне, но вообще народная сага — в духе «Тихого Дона». По размаху и, главное, обнажённости страстей, кстати, куда ближе к роману Шолохова, чем к «опупеям» Анатолия Иванова и прочих. Ну и «Перекрёсток» Слепухина немного напомнило. Хотя у того в основном про интеллигенцию, а в книге Попова на переднем плане всё же белорусское крестьянство. Хотя кое-какая интеллигенция тоже имеется.

Любителям незамутнённых боевиков, пусть и с замысловатыми сюжетами, да и «ревнителям линии партии» роман Попова, боюсь, может сильно не глянуться. Уж больно у него всё не по уставу да не по канону. Положительных героев, так чтоб совсем беспримесных, в книге нет. Да и на катарсис в финале не след рассчитывать. Эпилог разбит на три главки, но ни в одной нет той благостности, к которой нас приучает массовая литература. Как там писал Владимир Савченко в своей «Должности во Вселенной»? Чтоб плохих догнали и наказали и чтоб хорошие поженились, а потом плодились... Увы, увы. У Попова получилось как в жизни — всё гораздо сложнее и неутешительнее.

Ну и какие-то несуразности в тексте всё же попались. Хотя и не в таком количестве как в романе Иванова («Тени тевтонов»), в котором всё сплошная несуразность. А здесь касается имени одного из главных героев. То он лейтенант Кравцов, то он старший сержант Литвинов. Понятно, что он мог фигурировать под обеими, но только не в одно и то же время в одном и том же партизанском отряде. Явный перебор.

Это современный роман, только на материале мифа. Сразу бросилось в глаза сходство с другой книгой автора — «Завтра двадцатое». Там была Россия 80-х прошлого века, в «Тезее» — очень древняя Эллада, ещё до Трои, до многих других событий, как исторических, так и легендарных. Но ироничный (как бы слегка прищуренный) взгляд на происходящее — тот же.

И в чём-то этот роман превосходит «Завтра двадцатое». Такой несколько отстранённый подход выигрывает в передаче довольно экзотической древности (однако во многом похожей на современность — ведь даже боги-олимпийцы ведут себя здесь точно так же, как члены какого-нибудь дачного кооператива). А в чём-то и уступает. Всё-таки творившееся в России сорокалетней давности до сих пор задевает сильнее, чем становление эллинской цивилизации.

Такому роману, как например, «Иосиф и его братья» «Лабиринт», наверно, тоже проигрывает, хотя бы по причине сюжета. Судьба Иосифа выглядит куда более драматичной, нежели жизнь Тезея, вплоть до победы над Минотавром складывавшаяся успешно, без поражений.

Впрочем, у Проталина это не совсем так. Подвиги Тезея почему-то не приносят ему радости, обычного морального удовлетворения (какой-то наш Тезей, страдающий).

А ещё прозаический текст в романе перебивается сонетами. Такого в первом романе всё же не было.

Почитываю паблик о Швеции. Примерно неделю назад там был пост о самых известных в мире новейших шведских книгах. В основном это оказались детективы. В числе наиболее успешных авторов назвали и Хеннинга Манкелля. А «Китаец» якобы лучшая его книга.

Действие начинается в январе 2006 года — в заштатной шведской деревушке за одну ночь зверски убили девятнадцать человек, почти всё местное население. Главная героиня романа судья Биргитта Руслин узнаёт о преступлении случайно, как и все непричастные лица — из газет. Но потом выясняется, что среди погибших — приёмные родители её матери. Ещё ребёнком она прожила там несколько лет.

Вот так, как бы исподволь, судья оказывается тоже вовлечена в это экстраординарное дело.

Повествование развивается неспешно. Автор подробно входит в обстоятельства жизни героини. Усилия её внести свою лепту в расследование не производят впечатление феноменальных. Полиция относится к добытым ею крохам информации без большого доверия и восторга, своими наработками не спешит делиться. В общем нормально. Это их хлеб, а судья тут в общем-то человек посторонний.

То есть происходит нечто вовсе не в духе Холмса, который мог играючи посрамить туповатых и медлительных профессионалов.

А дальше действие и вовсе переносится в XIX век, в Китай и в Соединённые Штаты. Мы видим полную ужасных лишений жизнь китайских рабочих, прокладывающих железную дорогу через горы Невады. Возможно, описанный Шаламовым исправительно-трудовой лагерь на Колыме мог бы показаться на фоне этой стройки оазисом законности.

А потом перед нами предстаёт уже современный Китай. Но это всё — только география действия. Механику же сюжета пересказывать не буду — всё же это детектив, и детектив, выстроенный искусно.

Попытка изобразить внутренний мир китайцев, как самых бесправных, из позапрошлого века, так и нынешних, из элиты, показалась довольно убедительной и интересной. К восточной идеологии, если так это назвать, автор подошёл без особого сочувствия, как сторонник западных либеральных ценностей, но и без издёвки, так часто характерной именно для западных писателей, — уважительно. За что ему тоже респект.

Довольно интересным показался контекст упоминаний нашей страны. Упоминаний, сделанных походя, тем не менее. Во-первых, в России гораздо чаще, чем в Швеции происходят массовые убийства. А во-вторых, там ежедневно нарушаются права человека. Но ещё интереснее то, что в обоих случаях Россия вовсе не одинока, а напротив идёт в паре. «Пьедестал» уголовных и политических бесчинств делит с ней... Америка, США! (тут имеются в виду, конечно, страны западного устройства; Китай, как держава восточная, обеим утирает нос по части дешевизны человеческой жизни).

Такое вот отступление. На самом деле в книге это всего лишь мимолётная деталь. А главное, конечно, сюжет, развивающийся иногда не просто неторопливо, а вообще нарочито медлительно. Однако бульдожьей хваткой удерживающий внимание читателя.

Ну и финал — пессимистически-оптимистический. Кстати, так чаще всего и бывает в действительности. Вопреки проискам зла жизнь продолжается, только без особого повода трубить в фанфары.

Рассказ о случайности. О том, как стечение случайных обстоятельств может превратиться в вопрос жизни и смерти. Описанное здесь трагикомическое происшествие выглядит нелепым, но из опыта известно, как часто подобное происходит в жизни. Даже опыта никакого не надо, достаточно открыть сводку последних новостей.

Действие происходит в 1969 году, начавшись буквально в день сорокапятилетия знаменитого агента. Взятый по такому случаю выходной Бонд проводит не только вне службы, но и вне своего дома — квартиры в Челси (там как раз завершается ремонт) — в лондонском отеле «Дорчестер». Ночью агенту снится сон, в котором он возвращается на четверть века назад — в Нормандию буквально на второй день вторжения союзников. Эпизод, имевший место в действительности, разворачивается перед нами постепенно, не сразу. Мы узнаём, что в тот июньский день сорок четвертого года девятнадцатилетний лейтенант особого подразделения Джеймс Бонд впервые посмотрел в лицо смерти.

Завораживающее начало. Но затем повествование становится более обыденным. Даже после того, как Бонд получает новое задание, то, что с ним происходит, скорее выглядит как довольно гламурное времяпрепровождение весьма искушенного в радостях жизни плейбоя, всё протекает на удивление гладко. И это — на протяжении почти девяноста страниц, в то время как вся книга состоит из трёх сотен с небольшим.

Но затем действие внезапно ускоряется, принимает более подобающий характер — для романа про Джеймса Бонда.

Не буду пересказывать сюжет. В самых общих чертах, Бонд направлен в Занзарим, страну на западе Африки, раздираемую затянувшейся гражданской войной. Его задание — в общих чертах — остановить эту войну.

Однако и эта его миссия не занимает весь объем книги. По возвращении из Африки Бонд пускается в предприятие ещё более авантюрное и опасное, и — на которое у него нет никаких полномочий от его начальства. Он действует «соло», в одиночку, на свой страх и риск. А финал получается отчасти открытый, вполне предоставляющий возможность продолжения, хотя прямого сиквела к роману, скорее всего, не будет (насколько мне известно, право на сочинение очередной книги «Бондианы» тогда получил другой автор). Но вероятнее всего, такая несколько неопределённая концовка — лишь одна из характерных черт всей серии.

Вообще при чтении я задавался вопросом, что тут — в «рамках франшизы», а в чём просматривается связь с другими произведениями автора. Главный герой, пожалуй, не типичный для Бойда. Но какие-то моменты второго плана — второстепенные персонажи, отдельные реплики и т.д. — напомнили мне то, что читал у Бойда раньше.

Связь же со всей серией, как я уже сказал, автор стремится выдержать. Это просматривается и в чертах Бонда, гурмана, плейбоя, жизнелюба, не теряющего присутствия духа в самых отчаянных обстоятельствах; это выражено и через главного противника агента 007 — отвратительного психопата и садиста, коварного и жестокого наёмника Кобуса Брида. Это классический злодей «Бондианы», отмеченный жуткими физическими увечьями — у него отсутствует часть лицевой кости слева, левый глаз никогда не закрывается, постоянно слезится. К тому же этот тип оказывается невероятно живучим. В одном из видеоинтервью Бойд сказал, что гордится образом Брида.

В свой роман автор вложил и немало личного. Я знал, что он родился в Африке, в Гане, но, как оказалось, в 1969 году он жил в Нигерии, где в то время как раз шла гражданская война. Вот таким образом Бонд впервые за свою богатую событиями и приключениями карьеру оказался с миссией в Африке.

Столицу же Соединённых Штатов, в которую герой прибыл уже «соло», Бойд, по его словам, тоже хорошо знает. Этот контраст, бедная Западная Африка — процветающая Америка, автор выбрал намеренно.

Главный же герой, хотя он и не типичен для Бойда, как я сказал выше, всё же имеет кое-что общее с автором. Оба живут в Челси. Но главное — оба шотландцы. В разговоре со своим боссом, М, Джеймс даже называет себя «шотландским крестьянином», причем почему-то выражает свою мысль по-французски: je suis un paysan écossais. Так он в шутливой форме пытается скрыть некую досаду — ведь рискуя собственной жизнью, теряя дорогих ему людей, он на самом деле был всего лишь незначительным винтиком в гигантской и безжалостной машине мировой политики.

Довольно неплохой приключенческий роман с политической подкладкой — посвящён президентским выборам 2008 года. Несмотря на то, что реальные результаты выборов давно известны (и они абсолютно не совпадают с книжными), читать было нескучно.

В центре сюжета — раскручиваемый из-за океана, на деньги «преемника Ходора» (настоящий, естественно, сидит в тюрьме) новый претендент «на престол». К этому ещё приплетены махинации вокруг разработки нового альтернативного топлива. Плюс мафиозные разборки. А главный герой романа — майор Елагин, этакий русский вариант Жослена Бомона (персонаж Ж.-П.Бельмондо в фильме «Профессионал»). Действие развивается стремительно, названия многих глав являются прямыми или слегка переделанными цитатами из классики (типа «В круге первом», «Великолепная семерка», «Жизнь Арсеньева» или «Капитан меняет курс»). Немного легковесно, и есть места, где заметна спешка автора при написании, но в целом — текст более высокого класса, чем обычные вещи из серий «Русская фантастика» и т.п. У Попова взят верный тон; он, например, не пишет, что «американцы говорят на испорченном английском»; наоборот называет этот язык одним из самых гибких и выразительных языков современности... Как бывало и в других его работах, поражает эрудиция, причем касательно не только каких-то малоизвестных исторических фактов, но и просто особенностей жизни и психологии самых различных слоёв российского общества. Картина, нарисованная автором в общем безотрадна. Настоящим героем (положительным) в книге является только уже упоминавшийся Елагин (если не считать ещё трёх-четырёх персонажей второстепенных, оказывавших майору помощь и поддержку в ходе его злоключений). Маловато... Но и наша реальность положительными пассионариями не изобилует (отрицательных-то — пруд пруди!), так что с правдой жизни тут всё в порядке....

Главной идеей напомнило «Фабрику Абсолюта» Чапека. Там людей и машины преобразил полученный при уничтожении материи Абсолют. Здесь — в результате вторжения в тайны природы и материи Земля перешла в состояние Плеромы («полноты» по-гречески), — на всей планете установилось одно и то же время суток (полдень) и практически одинаковый климат. У Чапека люди под действием Абсолюта начали воевать с друг другом из-за религиозной розни, машины завалили заводы избыточной продукцией. У Попова Плерома принесла с собой практический коммунизм, о котором некогда мечтали советские фантасты.

От каждого по способностям, каждому — по потребностям. И всё же, чтобы стимулировать людей к общественно полезному труду, была найдена ценность, которую Плерома не давала автоматически. А именно — возможность узнавать текущее время (чем значимее был вклад человека, тем чаще он мог получать сведения о том, который сейчас час). Попов напридумывал немало и других интересных подробностей Нового Света (так стал называться мир при новом порядке). Например, люди получили возможность воскрешать умерших. Требовалась ДНК и... психологический портрет воскрешённого. Поскольку безымянные возвращенцы с того света испытывали большие сложности в новой жизни, вынуждены были томиться в так называемых Эдемах, в ожидании идентификации. Над созданиями портретов трудились писатели.

Некоторые воскрешённые товарищи получили особое чутье на предмет нахождения захоронений. В частности одна из героинь (сестра главного героя) участвовала в группе, занятой поисками частиц праха Аркадия Стругацкого (как известно, он завещал кремировать своё тело, а пепел развеять в определённой области). Главным в этой группе был, конечно, младший брат, Борис Натанович Стругацкий. Впрочем, он выезжал на поиски только в период отпуска...

Начинается роман однако описанием мучительных мытарств главного героя Вадима Баркова (фамилия вызывает ассоциации), стремящегося поскорее потерять невинность... Эта часть вполне реалистическая, где-то даже с эпатажем... наверно, самая лучшая часть текста. Описание разборок героев уже в Новом Свете выглядит весьма прихотливым, говорит о наличии у автора недюжинной фантазии, но цепляет как-то меньше...

Кстати, не понял, почему в классификаторе время действия определено как «далекое будущее». Насколько я помню аннотацию, описанные в романе события происходили ровно через 100 лет после первой книжной публикации. Т.е. в 2070 году. Даже для 1970го это было не ОЧЕНЬ длёкое будущее, а в нынешние дни — и подавно.

Одно из первых прочитанных в жизни фантастических произведений. Сколько лет прошло, а те впечатления до сих пор помню... Потом раза два пытался перечитывать — почему-то не смог. И всё же не могу поставить низкую оценку...

Этот рассказ (или даже небольшая повесть) несомненная удача писателя. Научная (или, быть может, квазинаучная) идея хорошо легла на динамичный, с неожиданными поворотами сюжет.

Иронический рассказ, «с элементами фантастики». С одним элементом. Ведь передача электроэнергии, якобы изобретённая ещё в конце 70-х, до сих пор не изобретена. А в остальном — яркая, ироничная зарисовка того времени. Умный даже может прикинуть, как жили при «развитом социализме». На какой фигне заморачиваться приходилось.

Как и в рассказе «Случай со специальным корреспондентом» описан как бы некий случай. Ещё более тягостный и нелепый. Неприятный. Но, прочитав, понимаешь, и такое в жизни бывает. Даже пострашнее бывает. Когда человек весь вроде бы насквозь положительный и устойчивый из-за какого пустяка вдруг ломается и начинает творить чёрт знает что.

Пьецух — вроде бы писатель реалист. Хотя и реалистические его произведения имеют какой-то фантастический привкус. Но этот рассказ — явная фантастика. Ненаучная, конечно. Тут традиция, заложенная, наверно, ещё Апулеем. Гофман со своим котом Мурром сюда мощную лепту внёс. У Пьецуха — короткий рассказ. Но забавный.

Наверно, каждому приходилось сталкиваться с людьми-фантазёрами, любителями присочинить, прихвастнуть и так далее. Вот как раз такой тип человека и описан в рассказе. И как частенько случается у Пьецуха, перед нами история-перевёртыш, история-матрешка. Одна небылица может вызвать усмешку. От потока небылиц может и грусть напасть...

Повесть американца Хола Клемента «Огненный цикл» стала одним из первых прочитанных мною научно-фантастических произведений, а если брать западную фантастику, вероятно, вообще самым первым. Она была заглавной в сборнике издательства «Мир», вышедшем в серии, которая так и называлась — «Зарубежная фантастика». Кроме повести Клемента туда входили ещё рассказы нескольких англо-американцев, западноевропейцев и пары-тройки авторов «восточного блока»; среди них — Станислава Лема, представленного рассказом «Крыса в лабиринте», пожалуй, самым причудливым и «фантастическими» сочинением той подборки. Впрочем, по этой части «Огненный цикл» уступал работе польского автора незначительно; проигрывал разве что в манере исполнения... Для такого неискушенного читателя, каким был тогда я, это была очень смелая фантастика!

Сейчас, более 4 десятилетий спустя, я знаю не только то, что Клемента для того сборника перевели братья Стругацкие (роль младшего брата в этом деле мне почему-то представляется более скромной; быть может, научного консультанта главным образом?), но и некоторые особенности творчества американского фантаста в целом.

Дело в том, что: 1) Клемент стремился писать по-настоящему научную фантастику и 2) в своих книгах он не довольствовался чужими наработками, а создавал оригинальные, очень своеобразные миры. В «Огненном цикле» это планета двойной звезды, регулярно проходящая радикальную смену климата. Несколько земных десятилетий условия жизни на ней близки к земным, затем наступает почти такой же по длительности период страшной жары, сменяемый опять порою «холода». В результате на планете весьма специфические формы жизни, уникальный симбиоз...

Читая сейчас оригинал повести, написанной в общем-то очень простых, совершенно без стилистических наворотов английским языком, я ещё более убедился, что автор уделял внимание в первую очередь научному обснованию своего вымысла. А все литературные красоты и даже «спецэффекты» обычной фантастики были для него делом десятым. Он даже не дал мало-мальски подробного описания внешности одного из главных героев, жителя этой планеты, именующейся Абъёрмен, планериста по имени Дар Лан Ан; ограничился только упоминанием подвижных и независимых друг от друга глаз, когтей и малого роста. «Картинок» фауны не дано вообще! Психологии — минимум.

И всё же, на мой взгляд, повесть — этапное для мировой фантастики произведение, заслуживающее внимания читателей XXI века. В том числе и благодаря не только её научной основательности, но и, как это принято называть, гуманистической направленности.

Эрнст Юнгер (1895 — 1998) — писатель, о малоизвестности и неширокой популярности которого у нас свидетельствует тот факт, что даже в первом положительном отзыве о нём в нашей печати указана была неверная дата его смерти ... — 1990 год. Такие сведения были приведены публикаторами сборника «Немецкая антиутопия», вышедшего в издательстве «Прогресс» в 1992 году «поразительным» по тем временам тиражом 25 тысяч. Помимо принадлежащего перу Юнгера романа «Гелиополис» туда входили также «Город за рекой» Германа Казака и «Республика учёных» Арно Шмидта. С тех пор переизданий этих произведений почему-то не было... Сам сборник стал раритетом.

Прежде Юнгера именовали только милитаристом, чуть ли не фашистом. Военная косточка у писателя действительно была ярко выражена. В молодости завербовался в Иностранный легион, участвовал в Первой Мировой, во Второй Мировой служил какое-то время на Кавказе, затем в Париже при штабе генерала-«диссидента» Штюльпнагеля, казнённого после неудачного покушения фон Штауффенберга на Гитлера. Юнгер же после этих событий ушел в отставку. Членом нацистской партии Юнгер никогда не был. Дослужившись только до звания капитана (хауптмана), был тем не менее неоднократно награждён высшими военными орденами Германии. Был энциклопедически образованным человеком, выдающимся энтомологом.

Роман «Гелиополис» (1949) считается одним из вершинных достижений немецкой литературы ХХ века. Мои личные впечатления от романа — да, можно назвать антиутопией, но это антиутопия, не преследующая никаких предсказаний и явных предупреждений. Можно назвать также и этаким мрачноватым фэнтези, которое мог бы написать ученик Ницше. Чем-то похоже на «Игру в бисер» Гессе, — действие происходит в мире, география и история которого не очень понятны (упоминается, впрочем, Берлин 1945-го, немецкие поэты и политические деятели); много внимания уделено именно духовной жизни людей, населяющих этот далёкий от нас мир. Но возникнет, наверно, и ощущение, что автор — во многом антипод сугубого гуманитария Гессе...

Единственным «прозрением» Юнгера можно назвать некий прибор фонофор — совмещающий в себе функции мобильного телефона, маячка пеленгации, электронного удостоверения и электронной чековой книжки... Такими приборами различного уровня наделены граждане Гелиополиса, в зависимости от кастовой принадлежности. Изъятие фонофора — приравнивается к поражению в правах...

Главный герой романа командор Луций де Геер является одним из высших офицеров Патрона, генерала, служащего Проконсулу (он же — Князь), в руках которого военная власть в городе. Патрону противостоит Ландфогт, в чьих руках сосредоточена власть политическая. Жертвой этого противостояния оказывается народ парсов, выполняющий в мире будущего роль этакого громоотвода, на который разряжается злоба черни и всяческий прочий негатив, накапливающийся в обществе.

Даже при чтении этого самого динамичного эпизода романа не покидало ощущение погруженности в какой-то сноподобный мир... Опять-таки повторюсь, это можно сравнить с очень мрачным ницшеанским фэнтези...

Наиболее широко известна первая часть трилогии — роман «Месс-менд». Я прочитал его в выпускном классе школы, благодаря одному своему однокласснику, который пел книге сильнейшие дифирамбы — «Месс-менд! Месс-менд!» (При этом мне слышалось, мессмент. Мент какой-то.) Но когда он дал-таки мне почитать сей шедевр (издание из серии «Библиотека приключений и научной фантастики»), я понял свою ошибку.

Тогда я принял роман с восторгом. Он резко выбивался из общего ряда привычной приключенческой и фантастической литературы. До того момента нечто схожее я испытывал только при чтении романа Сергея Снегова «Вторжение в Персей». А третьим похожим опытом станет... «Мастер и Маргарита» (но сейчас должен сказать, что общим у всех трёх книг была только их «нетрадиционность»; на самом деле — очень-очень разные произведения).

«Месс-менд» крайне меня впечатлил и тайными ходами, по которым скрытно перемещаются герои; и дающим власть над всеми вещами заклинанием, которое стало названием романа; и быстрой сменой ситуаций, сцен, сюжетных ходов. Книгу относили к жанру так называемого кинематографического романа, очень популярного в молодой советской республике, но я узнал об этом сравнительно недавно. Как и о том, что это первая часть трилогии. Недавно стали доступны и две другие книги — «Лори Лэн, металлист» и «Дорога в Багдад».

Я перечитал первую часть — «Янки в Петрограде» и прочитал продолжения. В первой части трилогии действие происходит в Нью-Йорке, некоторых других местностях США, а также в Петрограде. Речь здесь идёт о борьбе союза рабочих Месс-менд, возглавляемого Миком Тингмастером, против союза фашистов, пытающегося погубить Республику Советов. Во второй части события разворачиваются в Европе и в Советской Армении — там обнаружено месторождение очень необычного минерала, который может играть двойную роль — с одной стороны усиливать действие взрывчатых и отравляющих веществ, а с другой — позволяет получать особо крепкую броню и средства нейтрализации боевых газов.

В третьей части столь же глобальных фантастических шняг вроде бы не появляется. Но борьба опять идёт — за умы трудящихся масс Среднего Востока. Помимо Багдада и его окрестностей, где враги всего светлого и прогрессивного пытаются основать новую особо реакционную религию, много чего творится и в Европе, в Германии, на Британских островах. Опять для повествования характерна резкая смена ходов, положений, ландшафтов. Опять герои переодеваются, гримируются, шифруются, применяют нетрадиционные методы сыска.

С сожалению, читать было уже не так интересно, как 40 лет назад (вот тогда эти кинематографические романы были бы в самый раз!). Язык часто казался корявым и неряшливым, а мотивировки поверхностными и неубедительными. Вместе с тем должен отметить, что на фоне других кинематографических боевиков 20-х годов (многие из них снова доступны, выпущены издательством «Поларис») «Месс-менд» выглядит очень солидно. Это настоящая классика жанра.

В новейшем романе писатель сумел выстроить удивительную симметрию событий, разделённых пятью веками. Повествование разворачивается в двух временных пластах: в 1945 году в только что взятом Красном Армией балтийском городке Пиллау и в XV веке на территории Тевтонского Ордена — в будущей Восточной Пруссии. Но и там, и там стержнем событий в прямом смысле оказывается наделённая магическими свойствами реликвия — Лигуэт, меч Сатаны, которым был обезглавлен Иоанн Креститель.

Алексей Иванов создал на этот раз опирающийся на средневековую мистику боевик. Мистика, на мой взгляд, как раз и есть то, что делает туго закрученный сюжет всего лишь занимательным. Наверно, я просто не люблю такого рода мистику, схоластическую. Банально не верю в неё.

В остальном — это, конечно, сочинение значительно выше среднего уровня. Талант трудно промотать, если он был изначально. Но это всё же не «Сердце Пармы» и не «Золото бунта».

Показалось, что на романе лежит печать неряшливости, торопливости. Хотя и очень трудно обосновать впечатление конкретными примерами. Ну разве что вот один — «сгоревшие танки «панцеры»». Вообще-то в данном случае «панцер» — это и есть «танк». То есть получается «танки танки». Ладно, аргумент слабенький.

На самом деле вычленить примеры авторского косноязычия не просто — оно в общей тяжеловесности слога, перегруженности его историческим колоритом. Вот тут и понимаешь, чего сумел добиться Булгаков в ершалаимских главах своего романа, как умели скупыми штрихами набрасывать зримые картины ранние Стругацкие...

Это первая прочитанная мной книга Сорокина. И наверно — последняя.

Отважиться на знакомство с сим сочинением побудила одна отлично написанная рецензия, плюс ещё, конечно, то, что роман из этой рецензии выглядел как антиутопия.

При чтении первых глав не встретил ничего особо отвратительного (как известно именно всякими мерзостями автор создал себе имя). Словесные извивы повествования напомнили оные в «Палисандрии» Саши Соколова, читанной почти два десятилетия назад. С той лишь разницей, что Соколов зануднее. Но вместе с тем — и серьёзнее. И слог его прихотливее и затейливей.

А ещё невольно сравнивал со сравнительно недавно прочитанным «Завтраком для чемпионов» Воннегута. Но сравнение не в пользу Сорокина. Американский автор, обращая по-детски незамутнённый взгляд на те или иные факты, события, явления, открывает в этих фактах-событиях-явлениях уродливые стороны. Сорокин — просто прикалывается.

Приходил на ум также и прочитанный уже довольно давно малоизвестный у нас шедевр немецкого автора — «Республика учёных. Краткий роман из жизни южных широт» Арно Шмидта. Нарисовав в своей антиутопии тоже в общем-то недалёкое будущее, немецкий писатель не по-немецки щедро и размашисто населил постапокалиптический мир диковинными чудищами, однако не являющимися простой прихотью буйно-неуёмной фантазии, а как и в случае Вонннегута всегда намекающими на какую-то несообразность общепринятых предрассудков и заблуждений... Словом, сравнение опять не в пользу...

Примерно до середины книги Сорокина составляющие её мозаичные эпизоды казались мне недостаточно прикольными, многословно-вялыми... Лишь дойдя до главы, где описывается привал каких-то псоглавцев (зооморфов), я почувствовал нормальный читательский интерес. И далее — без насилия над собой — читал главу описывающую один день президента Теллурии, а затем главу опять-таки про привал так называемых плотников, потом «триптих» о поездке бабушки с внуками к камню-монументу (тройному) в лесу.

Я замечал, что порой автор имитирует стиль советской газетной передовицы, а порой — этакий славянский сказ. А иногда — поток довольно косноязычного сознания. Но всё это как-то мало меня впечатляло...

Прочитав книгу, я понял, почему Сорокин не мой автор и книги его я читать не хочу.

Во-первых, автор сам (сам!) недвусмысленно даёт понять читателю, что он играет с ним в некую игру — отнюдь не божественную, как у одного классика-билингвы — а игру, скорее, неравную. Ибо читателя в итоге ожидает какая-нибудь подколка или подвох. Спрашивается: следует ли тратить калории своих бессмертных душ на такие небожественные игры? Вопрос риторический.

Во-вторых, книга Сорокина полна разного рода фриков, но здесь нет людей... И опять-таки спрашивается, а следует ли тратить своё далеко не резиновое время на каких-то фриков? Вопрос опять риторический, и пусть не в обиде будут на меня поклонники Сорокина: у нас, видимо, разные вкусы и разные представления о хорошем в литературе...

Сознаюсь, обратиться к книге заставило сходство имени автора с именем шведского писателя Пера Валё. На самом деле товарищи жили в разных странах и даже придерживались разных творческих подходов.

В частности, в романе «Прощай, полицейский» чувствуется опыт журналистских расследований и юридическое образование. Главный герой комиссар полиции Жермен Вержа в каком-то смысле фигура не оригинальная. Это полицейский — «шериф», своего рода «Грязный Гарри», «Глеб Жеглов», если угодно. В борьбе с преступностью — гангстерами, бандитами, рэкетирами, в опасности этой борьбы он находит особое упоение.

Вместе с тем Вержа оказывается личностью довольно противоречивой. Это рыцарь без страха, но не без упрека. В чем-то он стал похож на тех, с кем борется. И причиной тому даже не вынужденный чересчур тесный контакт с различного рода правонарушителями, как несправедливость системы в целом. Подонки куда более грязные и опасные, чем рядовые сутенёры и налетчики, слишком часто оказываются не только не за решеткой, а более того — столпами общества.И находясь у руля государственных структур, они вовсе не заинтересованы в поощрении честных и принципиальных полицейских, в преумножении их числа, в распространении тех лучших полицейских практик, что на деле преследуют искоренение зла. И вот, более не надеясь на достойное вознаграждение своей беззаветной готовности жизнь, если надо, положить за торжество закона, Вержа изыскивает другие возможности для улучшения своего материального положения. Мягко говоря, не очень законные.

А продажных сильных мира сего Вержа зело не любит, и они отвечают ему тем же. В начале романа мы как раз застаём комиссара не только в момент его очередного шерифского подвига, но и накануне расследования его собственных прегрешений и грозящей ему за них посадки в тюрьму.

В 80-е этот роман был, вероятно, находкой для советского идеологического аппарата — настолько прогнившим показано в нём буржуазное общество. Сейчас, спустя более чем 40 лет после выхода романа в свет, понимаешь, что картина нарисована в общем-то трезво, без нагнетания, без истерики.

Наверно, и главная ценность романа в том, что сращивание мира официоза и истеблишмента с миром преступным показано со знанием дела. Книгу нельзя назвать особо психологической, не «Преступление и наказание», конечно, вместе с тем и эта сторона, психология персонажей, показана очень убедительно, мотивировки конкретны, детали точны.

Ближе к финалу сюжет приобретает даже некоторую напряженность. Хотя Валле страшно далек при этом от искусственного нагнетания всяких страстей и ужасов. «Прощай, полицейский» отнюдь не сенсационно-ударно-шокирующий боевик. И портит его, скорее, какой-то чересчур прилизанный финал. Помню, что в 70-е — 80-е на Западе очень любили триллеры-безнадёги. Там, как правило, торжествовало зло, демоническое и вездесущее, а главные герои обычно были обречены на поражение. Вот и тут до самого последнего абзаца я ожидал чего-то подобного. Но, как я уже сказал, концовка получилась на удивление благостная.

Прочитал роман, ставший основой знаменитого фильма (в названии которого количество дней, правда, уполовинилось), не без интереса. Но всё-таки с бОльшим интересом прочитал авторское предисловие — историю о том, как появился на свет этот весьма компактный роман (нынешние российские издатели, будь автор тоже россиянином, потребовали бы «накачать» как минимум ещё такого же объёма; американские же издатели напротив книгу сократили — по отношению к первоначальному авторскому варианту; известный кинопродюсер Дино Де Лаурентис заинтересовался сочинением ещё в рукописи).

Грейди было 24 года (!), когда он написал «Шесть дней Кондора». Он не был ни мажором, ни представителем известной фамилии — выходец из глубинки, глухомани (штат Монтана; что-то там совсем мало до канадской границы, в случае необходимости действительно реально добежать...). И тем не менее рискнул написать роман о ЦРУ — в то время как даже американские авторы почти не брались за такую тему, предпочитали заменять название — на Национальное Разведовательное Управление и т.п.

Якобы романом заинтересовались даже в КГБ и создали свой аналитический центр — по типу описанного Грейди (2000 сотрудников сидели и читали — всё, что возможно читать, — с целью выудить что-нибудь важное и интересное).

Сам же роман оставил сложное впечатление. Есть интересные моменты. Очень много наивного (ну да, 24 же года). Удручило то обстоятельство, что многие американские авторы, ничего не зная о России, что-то там о ней мнили, что-то им виделось... Хотя сами не могли даже подобрать нормальное имя-фамилию для русского персонажа.

Вывод. Не знаток жанра. Но то немногое, что читал у Ладлэма, Форсайта, Хиггинса (тоже в оригинале), выглядит куда сильнее. Вот этих авторов скорее и буду читать — если захочется взять в руки шпионско-политический детектив-триллер.

На этот роман вышел, интересуясь мировым кинематографом, причем путь оказался довольно извилист, от фильмов сравнительно новых — к картине более старой. Оказалось, есть такая книга, послужившая основой для фильма.

Книга, к счастью, не очень длинная. Но всё равно, ломал голову: читать до конца, или нет? Потом решил всё-таки этот вопрос положительно.

Автор романа сын беженцев из Польши, ещё в годы войны, чтобы спастись от нацистских преследований, перебравшихся во Францию. Книга вышла в 1964 году и, возможно, явилась одним из первых таких сочинений, пролагающих дорогу другим подобным опусам, во всяком случае, в Европе. Для меня же аргументом в пользу написание рецензии на неё стало сходство (некоторое) с такими произведениями как «Посторонний» Альбера Камю и «Красавчик» Марселя Эме.

Герой «Жильца» Трелковский (имя так и остаётся неизвестным) чем-то похож на Мерсо, героя «Постороннего». Во всяком случае, он, по его собственным словам, не любит осложнения и, довольно часто, как мне показалось, оказывается в стороне от событий, от так называемой общественной жизни и т.п. Есть в нём что-то асоциальное.

Сходство же с «Красавчиком» Эме я усмотрел в том, что и с Трелковским происходит некая метаморфоза. Только она очень неприятная, я бы так сказал.

Автор помещает героя в квартиру многоквартирного дома, вдобавок, в такую квартиру, прежняя съёмщица которой совершила попытку суицида. С момента вселения в это жилище начинается испытание Трелковского, пред которым, допустим, испытание Гилберта Пинфолда — просто увеселительная прогулка.

Трелковский становится жертвой того давления социума, которое знакомо всякому жителю многоквартирного дома — чаще в небольших, неопасных дозах. Но то, что постепенно наваливается на Трелковского явно превышает допустимый порог, во всяком случае, для этого довольно субтильного во всех смыслах субъекта.

«Жилец» — наверно, «культовый» в определённых кругах роман. По крайней мере, автору удалось передать ощущение вязкого, тошнотворного кошмара и бреда, который переживает герой. В том числе и за счет смакования всяких физиологических и вообще непотребных подробностей.

Прочитанный в журнале «Пионер» (кстати, буквально на днях узнал, что это был всего лишь журнальный вариант), этот роман, похоже, оказался самым первым для меня крупным фантастическим произведением. И на несколько лет стал своего рода эталоном фантастики. Не Ефремов, не Стругацкие, не Уэллс и Верн, а именно книга Петра Стыпова. В которой изображено было освоение космоса и, главное, встреча с братьями по разуму. Похожими и вместе с тем не похожими на людей. Превосходящими их не только интеллектуально, но — зачастую — и нравственно. И очень запал в душу огромный звездолёт мионян. Только таким должен был быть звёздный корабль, дом по сути, предназначенный для преодоления огромных расстояний.

Прошли годы, я познакомился с творчеством других фантастов, с нефантастической литературой. И стал понимать, что «Гости с Миона», увы, не вершина мировой фантастики. И даже более того — роман несёт на себе печать тяжёлого противостояния двух миров, но разделённых не межзвездным расстоянием, а всего лишь политическими системами... Роман, как мне казалось тогда, времени уже прошедшего. Поскольку наступила более светлая, мирная, творческая эпоха. Так тогда казалось...

Роман «Кремль» Иванов писал начиная с 20-х годов и до конца жизни. Первый раз роман был издан в 1981 году под названием «Ужгинский кремль» и смешным по тем временам тиражом 5 тысяч. В 90-м году в издательстве «Советский писатель» вышла наиболее полная версия «Кремля» (тираж — 100 000).

Как бы там ни было, текст неоднороден. Достаточно сказать, что за девятой главой следует сразу шестьдесят первая. Наиболее «сырой» осталась вторая треть текста, первая и последняя — получше.

Поначалу читать было забавно. Та абсурдность жизни, о которой говорил, кажется, Камю. Мол, жизнь хаотична и абсурдна, и это наше сознание искусственно придаёт ей упорядоченность и осмысленность (если ничего не путаю). Описывается противоборство церковников и представителей местной власти (советской). Главный герой — Вавилов, бывший солдат, рабочий. Всего боится — машин, воды, женщин, жизни. Показано, как он свою боязнь преодолевает. Но это уже ближе к финалу. Там он всех метелит, даже самых отъявленных кулачных бойцов, и никого и ничего не боится. И всё бы хорошо, но только я с трудом отслеживал перепитии, происходящие с многочисленными героями, названными очень часто по фамилиям с инициалами (!). И неимоверная корявость слога начала раздражать. Типа: медведи ходили с бубном и с Сабатеевым (человек, который их водил, своего рода дрессировщик).

Есть несколько очень верных, довольно злых замечаний о интеллигенции, даже о советской бюрократии, по-моему. Один раз использовано слово «трахнул» . Значит, действительно старинное! По словам публикатора, вдовы писателя Тамары Ивановой, купюр и замен в авторском тексте не производилось (а ещё это же словцо поразило в свое время в какой-то польской повести — издание 1986 года — и в «Что-то случилось» Хеллера, это вообще 1977 год, по-моему; раньше считал, что слово возникло вместе с переводами западных фильмов в формате VHS).

А главный вывод: чтение для очень упёртых книжных червей, любителей всех этих серий «Из наследия» и проч. Т.е. тех, кого не пугают черновики и варианты. По мне — «Корабль дураков» Портер много лучше. Сравнение, кстати, не случайное. Оба романа про абсурдность бытия, про разобщенность, про сложение действий отдельных индивидов в некую коллективную равнодействующую. Только К.Э. Портер подошла к задаче чисто по-западному, нацелена была на достижение реальной практической цели, а не просто движение к ней...

Последний раз (при жизни авторов) напечатанный в 1929 году роман, который задумывался как «наш ответ Пинкертону», был вновь выпущен издательством Red Fish (торгово-издательский дом «Амфора») в 2005 году тиражом 4000 экз.Вещь во многом экспериментальная, пытающаяся соревноваться с комиксами и кинематографом, — с такой скоростью одна сцена сменяет другую, одна неразрешимая ситуация следует за другой. Действие охватывает не одну страну и, как минимум, два континента (Северную Америку и Евразию). Соответственно, герои — русские, немцы, англичане, американцы. А также самоеды, киргизы, индусы, китайцы... Может, ещё кого упустил. В романе показана война будущего и, естественно, мировая (практически) революция. Для себя отметил: после Второй Мировой будущую войну фантасты представляли непременно ядерной. Авторы же «Иприта» работали после Первой Мировой и потому нарисовали грядущее столкновение стран и народов как войну химического оружия и аэропланов. Вообще, в изображении Иванова и Шкловского химия предстаёт как ведущая наука и, более того, как ведущая сила развития производительных сил.

Того восторга, на который меня настраивал автор предисловия Секацкий (должно быть, критик какой-то), при чтении всё же не испытал. «Гиперболоид» Толстого по сути про то же, но, на мой взгляд, всё же лучше... Или «Архивы страшного суда» Игоря Ефимова — роман, технически продолжающий традицию «Гиперболоида». Всё же прочитать «Иприт», наверно, будет интересно тем, кто интересуется историей, историей фантастики, в частности. Да, ещё одно маленькое замечаньице. Не совсем понятно, почему роман не выходил в тридцатые годы. Есть там одно комплиментарное (и совершенно крошечное) упоминание товарища Троцкого, но при желании можно было сделать микроскопическую купюру, и на роман в целом это практически бы не повлияло.

Хотя это произошло сравнительно недавно, сейчас уже затрудняюсь с ответом, кто или что навело меня на эту повесть 1957 года. Скорее всего, делая подборку из «Библиотеки приключений и научной фантастики», я включил туда и детгизовское издание 63 года...

Ну что можно сказать вкратце? Главным образом то, что речь в повести идёт о контакте с иным разумом. Для советской фантастики версия дана достаточно не тривиальная. Общее же впечатление — произведение не очень ровное. Смелые озарения фантазии чередуются с довольно подростковыми моментами. Но как говорил Лем, такое вообще типично для фантастики. Так что всё-таки автор поработал очень недурно...

Из трудных первых лет после Первой Мировой или Великой войны писатель пытался заглянуть во вторую половину века, в годы пятидесятые. Завязка романа сенсационная: в американской тюрьме Синг-Синг непостижимо-таинственным образом срывается казнь — электрокуцион, электрокьюшн — опасного преступника. Оборудование, что обеспечивает ток в электрическом стуле, загадочным образом отказывает в работе. Более того, избежавшему казни узнику удаётся бежать — в побеге ему способствуют двое, среди них один темнокожий — индус. Практически в это же время происходит похищение сверхсекретного скоростного воздушного судна (Flugschiff) Rapid Flyer — надежды Соединённых Штатов на радикальное господство в воздухе в грядущей войне. Америкой уже два десятилетия правит президент-диктатор Сайрес Стонард. Ведомая его железной рукой, страна уступила в первой войне с Японией, затем одержала верх над островной державой во второй войне. Ныне же резко обострились отношения с Британской Империей. Между двумя крупнейшими англоязычными странами вот-вот готова вспыхнуть война мирового масштаба...

Вот в такой обстановке появляется на горизонте третья сила — Власть Трёх. Не буду скрывать, главных фигурантов инцидента в тюрьме Синг-Синг. Это три друга — индус Сома Атма, швед Эрик Трувор и немец Зильвестер Бурсфельд.

А главным их противником становится порученец Стонарда, правая рука его, некто доктор Глоссин — врач, гипнотизёр и редкий интриган. Много лет назад в Месопотамии он сдал британским спецслужбам своего друга немецкого инженера Герхарда Бурсфельда. Тот оказался на пороге величайшего открытия — как управлять энергией, растворённой в пространстве, — собирать её и высвобождать в заданной точке. Британцам не удалось выведать секрет изобретения. Однако спустя годы сын изобретателя довершил начатое отцом. В распоряжении трёх друзей уже находится излучатель (Strahler), пока ещё малой мощности, но создание более могучего не за горами...

Напомнило русские фантастические романы того же времени — в первую голову, «Гиперболоид» Алексея Толстого, некоторые сочинения Александра Беляева тоже. Однако у немца Доминика всё как-то тяжеловеснее. Довольно много внимания уделено политическим делам — в США и Британии, но не только. Любопытно, что на встрече премьер-министров трёх континентальных держав Россию представляет балтийский барон фон Фукс. Россия к тому времени «очистила себя от большевизма». Стала союзником Германии — сообща они расчленили Польшу.

Техника будущего описана Домиником скуповато. Воздушные суда приводятся в движение турбинами, разгоняются примерно до тысячи км в час, поднимаются километров на тридцать над землёй, но внешне больше напоминают дирижабли, чем аэропланы. Во всяком случае, никаких упоминаний крыльев нет. Впрочем, о баллонах с лёгким газом тоже ничего не сказано.

Кроме того, во всю используются гибриды летающих кораблей — подводных лодок.

Но телевидения ещё нет.

Зато между доктором Глоссином и Сомой Атмой не раз происходят «битвы экстрасенсов». На самом деле не экстрасенсов, конечно, а адептов оккультных практик.

Что касается таинственного и могучего излучателя, действие его не сводится к одному лишь разрушению. С его помощью можно, например, создать магнитные поля, причем настолько сильные, что они увлекут целый боевой флот в нужном направлении — точно горстку бумажных корабликом. Или эскадру воздушных судов можно так же потащить куда-нибудь на скалы. Но доступны и более тонкие применения излучателя. Направив маломощный луч на нужную точку и получив его отражение, можно увидеть это место на экране. Можно передать опять-таки маломощные электромагнитные колебания звуковой частоты на удалённый приёмник — и осуществить передачу речи, одностороннюю...

Сказано, что изобретение Бурсфельда сильно обогнало науку самых развитых стран. Но показательно, что именно немецкий профессор Рапс ближе всех подошел к разгадке феномена, давшего Троим их пресловутую Власть.

Впрочем, необходимо отметить, что Ханс Доминик всё же не был фанатиком вроде будущих нацистов. В романе он как раз предупреждает, что безграничная власть в руках одного человека может снести ему башню и под благими лозунгами толкнуть к целям вовсе не благим... И мораль романа, возможно, в словах Линнея: природа не делает скачков. Иначе, какая бы мощь ни оказывалась в руках человека, одним махом ему мир не переделать.

Последнее время Дзен помимо новостных сводок начал снабжать меня ссылками на статьи в разных своих «каналах». И будто впрямь наделён каким-то разумом — каналы эти сплошь оказывались посвящены советской фантастике.

Я начал предложенное читать, и не без интереса, и даже подписываться на «дзенщиков». У одного из них я узнал имя и название, вынесенные в заголовок. Отзыв о романе был крайне хвалебным. Оказалось, что вполне заслуженно.

Константин Нефедьев работал на рубеже 50х — 60х годов прошлого века. Объём написанного им не очень велик. Объём доступного в сети ещё меньше. Но роман «Тайна алмаза» на самом деле захватывает и тащит читателя за собой.

Вышел он в конце 50х, но сюжетом, построением похож на авантюрно-фантастические книги, которые были в ходу в годы 20е. В фокусе событий одно крайне ценное изобретение и его автор. Вокруг, естественно, вьются разные безжалостные и беспринципные «хищники», желающие поживиться на дармовщинку. Одинокого изобретателя пытаются защитить революционные матросы и комиссары. Да, забыл сказать, действие начинается, должно быть, ещё в XIX веке, в дремучей тайге, но затем переносится в 17й год, в бурлящий Петроград.

Об авторе известно, что блестящего образования он не получил. В смысле, оно у него было наоборот не блестящим. Тем не менее по части создания лихо закрученных сюжетов голова у него работала очень и очень продуктивно. Книгу он писал для всех возрастов, однако с читательской жалостью не особо считался. Люди хорошие в романе гибнут и пропадают без всяких скидок на «лёгкий жанр». И более того, несмотря на то, что силы добра последовательно теснят и побеждают многочисленных злодеев, хэппи-энда у книги нет. Как в жизни.

Свое английское чтение собирался продолжить другой книгой, однако на глаза попался хвалебный отзыв вот на эту. Написана ещё в 70-е, на русский же перевели буквально только что — как «Матерь тьмы».

Франз Вестен (Franz Westen — в русской аннотации стал Францем Вестерном), автор рассказов — ужастиков, пережил смерть жены и, в результате, алкогольную зависимость, с которой сумел справиться. Живёт в Сан-Франциско, городе поэтов-мистиков-оккультистов. И читает, в частности, книжку в таком духе, изданную примерно полвека назад — «Мегаполисомантию», о пагубной силе больших городов, а также и присовокупленный к печатному раритету манускрипт, выдержанный в том же ключе. И посматривает в бинокль из окна своего апартмента на местную достопримечательность — естественную возвышенность под названием Корона Хайтc. Как же он был изумлен, заметив там странную машущую руками, будто сигнализирующую о чём-то фигуру! Но сие оказалось лишь цветочками. По-настоящему наш персонаж был ошарашен, когда лично взобрался на выше означенный пик рельефа (не без приключений) и, объективами бинокля отыскав в хитрой мозаике городского ландшафта свой дом и собственное окно, уже там узрел нечто похожее на судорожно семафорящую фигуру…

Так начались собственные паранормальные приключения автора историй про жуткое и странное. И поначалу читать было интересно. Примерно до середины книги. Познавательным вышел короткий экскурс в историю богемно-литературного сообщества Сан-Франциско. Не напрямую из романа, но благодаря ему, узнал, что у Бриссендена, важного персонажа романа «Мартин Иден», был прототип — поэт-«декадент» Джордж Стерлинг.

Но далее действие начало провисать, по крайней мере, для меня. Рационализация сверхъестественного вообще подействовала расхолаживающим образом. Ну не фанат я Лавкрафтов и прочих Говардов!

В общем, к финалу даже пожалел о поспешном выборе чтения. К счастью, и там, в книге, всё закончилось достаточно оперативно.

Шпионский боевик, написанный в 1942 году и о 1942 годе. Действие происходит в Англии, в небольшом промышленном городе Грэтли. Главный герой Хамфри Нейланд ищет подходы к сети немецких шпионов, основавших в Грэтли один из своих локальных центров.

Книга может показаться наивной, старомодной. Так, наверно, и есть, — тем не менее чтение очень уютное и интересное.

Хотя и знал, что Дж. Оруэлл включил Пристли в какой-то там чёрный список просоветски настроенных драматургов и писателей, был всё же удивлён явно социалистическими взглядами главного героя. Но ведь по сути — Нейланд прав! Буржуазный мир середины прошлого века нуждался в преобразовании и обновлении.

А ещё должен заметить, что зачин повести в какой-то степени послужил образцом для повести братьев Стругацких «Волны гасят ветер». Во всяком случае, рассказчик, Максим Каммерер на это намекает...

На русский язык этот роман Кристофера Приста был переведён как «Лотерея». В одном из отзывов, помещённых на обложку оригинального издания, сказано, что это «в целом неуютная книга...» (altogether an uncomfortable book), и это действительно так. Из четырёх прочитанных мною романов Приста «The Affirmation» производит впечатление какой-то неопределённости и незаконченности — и не только потому, что у книги так называемый открытый финал (слишком даже открытый), но и потому что сюжет вообще развивался непредсказуемым образом: автор направлял его то по такому, то по другому руслу, а ведь мог бы и совершенно иначе...

Впрочем, вполне возможно, такой произвол как раз и работает на осуществление авторского замысла. Повествование ведётся от первого лица;

Словом, мы имеем дело с человеком, страдающем шизофренией и, судя по яркости и реалистичности воображаемых им эпизодов, вовсе не вялотякущей. Я уже сказал, что развитие действия кажется в большей степени подчинённым авторскому произволу, нежели некой внутренней логике, которую мог бы понять и принять читатель (и на этой основе выстраивать свои ожидания — которые, собственно, и делают чтение интересным, захватывающим и проч.). Тем не менее не могу отрицать авторское умение ошарашить, шокировать читателя (которое так привлекло меня в «Престиже», «Машине пространства»)

В заключение хочу поспорить с существующим в читательских кругах мнением, что к настоящему времени роман подустарел (на родине автора он был впервые напечатан в 1981 году), его не стоило переводить на русский и т.д., хочется сказать пару слов по этому поводу. Во-первых, одним из достоинств книги является то, что она написана рафинированным английским языком (ни одного не то что ненормативного, даже грубого слова во всём тексте). Баланс между рефлексиями героя (которыми так грешили писатели даже ещё первой половины ХХ века) и лаконичными, но зримыми описаниями ландшафтов, обстановки соблюдён автором безукоризненно. Это не более старомодный язык, чем для русского читателя язык, скажем, романа, написанного году в 1980-м В.Орловым или А.Битовым. Во-вторых, предмет писательского внимания — шизофрения — увы, тоже нисколько не устарел. Люди сходили с ума как в 80-е годы прошлого века, так сходят и сейчас... Как бы в газетах порой не писали об успехах науки, якобы победившей болезнь. Жертвами которой — и это самое печальное — становятся не самые плохие и не самые глупые люди...

Об этом авторе узнал из дзен-канала Владимира Ларионова, знатока и пропагандиста фантастики. Книга вышла в начале 80х в Кемеровском издательстве. Публикации в столице не получила. Хотя, наверно, того заслуживала. По уровню, пожалуй, не уступает большинству новинок, печатавшихся в то время в «Библиотеке советской фантастики». Впрочем, не всё так однозначно… Начав чтение, я чуть было тут же его не бросил.

У Владимира Ларионова возникли ассоциации с «Обитаемым островом» Стругацких, однако, на мой взгляд, между этими повестями дистанция огромного размера. И дело даже не в разном статусе авторов. В конце концов статус и определяется качеством работы!

В «Истинах на камне» действие начинается тем, что главного героя (он же рассказчик) по имени Ло (Логвин) высаживают со звездолёта на некую Синюю планету, где не только есть жизнь, но, как вскоре, наш путешественник убеждается, имеются разумные аборигены-гуманоиды. Они находятся на стадии первобытного строя, со своими особенностями, конечно. А именно, это племя изгоев, вытесненных с благоприятного для жизни местообитания на берегу моря и ныне, что называется, влачащих и прозябающих. Ещё и под гнётом адептов примитивного культа…

В общем, наш Ло, как истинный прогрессор, ввязывается в их ситуацию, впрягается помочь…

А теперь о том, почему же хотел книжку бросить. Поначалу вся эта история показалась уж очень фельетонно-хохмаческой. Несерьёзной. Повествование идёт от первого лица и как-то очень уж разухабисто для далёкого потомка из светлого гармоничного будущего. (Вот сейчас подумал, что классик этой темы Иван Ефремов не только недолюбливал юмор в произведениях коллег, но, более того, полагал, что люди коммунистического будущего от склонности юморить избавятся — как от чего-то ненужного и даже вредного.)

Вообще язык повести шибко хорошим, тем более точным, лаконичным я бы не назвал. То и дело попадались велеречиво-небрежные обороты, типа: «... просвистели за моей спиной и в опасной близости… «

И некоторые элементы сюжета в восторг меня не привели. Слишком много разных пришельцев и залётных (из космоса) сущностей для одной Синей планеты. Нет, это не фантастика, ребята, это космическая опера какая-то!

Но что же в ней хорошо? Психология. Отлично выписаны характеры двух, нет, пожалуй, даже трёх туземцев. Главный герой по-своему тоже интересен. Хотя никакой он не человек Эры Кольца, а наш соотечественник из XX века!

Массовая психология общины под влиянием культа тоже показана неплохо, убедительно. Ну и сюжет, при всей сказочности, захватывает, удерживает внимание читателя. Кстати, всё лучшее в нём очень уж напоминает ситуации из нашей действительности, а не какие-нибудь «космические коллизии».

Прочитал рассказ благодаря биографии Ивана Ефремова, написанной Ерёминой и Смирновым. Иван Антонович упомянул эту вещицу в одном из писем. Мол, якобы Станислав Лем слизал (так буквально и написано) идею своего «Непобедимого» у Браннера. И типа, у Браннера гораздо лучше, душевнее и т.д. Был заинтригован.

Что могу сейчас сказать? Отправные идеи действительно схожи. И пан Станислав вполне мог оттолкнуться от этой истории (как сам Ефремов оттолкнулся от «Первого контакта» Лейнстера и написал «Сердце змеи», а название планеты Торманс нашел в романе «Путешествие к Арктуру» Дэвида Линдсея). Но только у польского фантаста итог встречи землян с машинным разумов вышел крайне пессимистичным, в то время как у английского автора всё закончилось до тошноты слащаво. Разделить оценку, данную рассказу великим русским фантастом, никак не могу. Уж очень старческий какой-то оптимизм получается. Не верю.

Роман «Горы моря и гиганты» Альфреда Дёблина — мрачная антиутопия, описывающая достаточно далекое будущее нашей планеты (вплоть до XXVII века). Прочитав краткое описание, я решил, что это нечто подобное «Последним и первым людям» Степлдона. Читать решил на немецком языке. Надеялся получить такое же удовольствие, как от чтения «Der Schwarm» Шетцинга год назад.

Увы, этот роман написан гораздо более трудным языком. Одна из особенностей стиля Дёблина, по крайней мере в этом произведении, порой он опускает знаки препинания — даёт серию сказуемых или дополнений без запятых. Или подлежащих — как в заголовке.

Словом, не раз мне хотелось бросить чтение. Очень часто я прибегал к помощи русского перевода Татьяны Баскаковой. И восхищался её мастерству. Там, где я видел только бессмысленный набор слов, она видела сложные предложения, абзацы и т.д.

Но постепенно и я вчитался. Но читал, скорее, из принципа. Вторыми (или, быть может, первыми) «Последними и первыми людьми» роман не оказался. Степлдон — фантаст. И в своей книге он, как мне представляется, честно пытался прозреть ближайшее и далекое будущее человечества. Да, он не предугадал всеобщей компьютеризации. Но он показал, что победы человека над природой и материей не сделают его полновластным повелителем мира. Новые достижения породят новые проблемы, новые вызовы. Примерно так. Степлдон очень серьёзный фантаст — это я чувствовал в каждом его произведении.

Дёблин в «Горах...» говорит примерно о том же. Казалось бы. Но совершенно по-другому.

Если это и фантаст, то какого-то истерического типа. Выдумывая новые виды оружия, он ни в малейшей степени не интересуется, какие научно-технические трудности должны быть преодолены в ходе создания подобной машинерии. Для него главное — чтобы действие этого оружия выглядело иррациональным, непостижимым, ужасающим. Отсюда все эти корабли, внезапно проваливающиеся в пучину моря, столь же внезапно падающие самолёты и т.п.

Герои Дёблина показались удручающе похожими — не смотря на принадлежность к разным национальностям и расам. Диктаторы по отношению к массам и неврастеники в личной жизни, слабые люди.

Огромное количество совершенно пустых, вялых и однотипных диалогов — ещё один недостаток романа.

А уж честной попыткой прозрения этот опус никак нельзя назвать. По Дёблину, с одной стороны человечество додумалось до всяких там лучей смерти, научилось в прямом смысле сращивать всё живое. А с другой стороны — путешествуют эти люди будущего до сих пор на повозках, запряжённых быками и т.п.

В защиту романа можно сказать, что Дёблин предугадал экспансию народов Азии, Африки в Европу (звучит очень злободневно), но мне такое предвидение не показалось особенно смелым.

На русский роман был переведен ещё до войны. Но весь тираж из политических соображений, похоже, был уничтожен. Лично я сейчас где-то даже понимаю тогдашних цензоров. Не оправдываю, а именно понимаю. Уж больно унылое вышло произведение...

Однажды я сравнил творчество Терехова и Алексея Иванова. Романы «Зимний день начала новой жизни» и «Общага-на-крови» были написаны приблизительно в одно время... на схожем материале... даже в тональности было что-то общее. Роман Терехова получился более зрелым. И вот... прошли годы. Иванов создал лучшие романы нового времени — имею в виду «Сердце Пармы» и «Золото бунта». Терехов же — судя по его «Мосту» — как романист сильно деградировал...

Первое разочарование: тот легкий, порывистый, стремительный язык, каким написан «Зимний день» уступил место чему-то рваному, тяжеловесному... Терехов в «Мосте» пытается писать метафорично, даже сверхметафорично (т.е. в каждом предложение — как минимум по одной метафоре), и вот от этого «сверх» метафоры выходят какими-то стёртыми, неразличимыми, дежурными... (только в завершающей роман главе «Ключ» возникнут проблески чего-то прежнего, сверкающего; об этом — потом)

По сути, роман, в котором расследуется тайна двойного убийства (юноши и девушки из самой золотой тогдашней молодёжи) на Каменном Мосту, очень похож на те газетные очерки, которые Терехов писал в своё время в «Совершенно секретно», только распухшие — до восьмисотстраничного объёма. Напомнило неожиданно и «Маятник Фуко» У.Эко — ведь там группа исследователей тоже занимается глубинным бурением (еще более) глубокого прошлого.

Видимо, отсюда возникла необходимость в придании главному герою-рассказчику навязчивого страха старости и смерти и ещё более навязчивой склонности к случайным связям (зачем-то эти комплексы в финале будут клонированы — в облике коллеги рассказчика Чухарева). В отличии от схожих (но радикально иных! работающих на общий замысел) эпизодов в романе Иванова «Блуда и МУДО» в данном случае — это всего лишь соединительная ткань, не более. Оживляж, чтоб совсем уж на газетный очерк не было похоже. Ведь эти эпизоды легко поддаются замене. Да и на сказку очень похоже — такой же вымысел, как и глава «Мексика», в которой герои спускаются на лифте в какие-то глубины и там допрашивают живых свидетелей и участников авиакатастрофы, в которой погиб посол Уманский.

Последняя глава, в которой тоска героя по уходящей молодости представлена в особенно затяжной форме, вообще воспринимается как довесок...

Положительное в романе: слова о зыбкости правды... настоящей правды... Терехов дал коллективный портрет верхушки сталинского государства (непонятно, правда, с какого перепуга он постоянно именует его «императором»? ну, Хозяин, ну Генералиссимус — это больше соответствовало бы правде; всё это нытьё про Империю возникло ведь в 80-е, может, и с подачи одного поклонника Толкина, престарелого актёра..), портрет вышел малопривлекательным... ну в общем, мы это уже знали — от Солженицына, от Гроссмана...

В общем, премию Большая книга Терехову не дали, считаю, обоснованно.

Впервые прочитал этот роман, Мир глазами Гарпа, почти 10 лет назад и был тогда просто в восторге от первой главы, а затем — страшно разочарован главами последующими... Главное, не сумел разобраться, каков же он, мир глазами Гарпа? Зато сейчас я понял, кажется, всё...

В этой книге рассказана история короткой, но довольно яркой жизни писателя Т.С. Гарпа, родившегося во время Второй Мировой войны при довольно необычных обстоятельствах. Собственно, как раз этим обстоятельствам, тому, что предшествовало рождению Гарпа и посвящена первая глава романа. И сейчас для меня совершенно «прозрачен» секрет её, так поразивший 10 лет назад, — ведь здесь столько всего сошлось: радикализм матери Гарпа, не желающей жить в обычных семейных устоях; тайна смерти, тайна рождения, даже тайна человеческого сознания. По мощи эта глава не уступает лучших творениям Маркеса, быть может. А вот следующие главы действительно здорово «провисают» — особенно на фоне такого зачина. Чувствуется, что автор хочет выдержать взятую им такую необычную ноту, старается изо всех сил, но вместо этого у него получается какая-то развлекаловка.

Да, детство Гарпа, опыт его жизни в Австрии, только что пережившей советскую оккупацию, и его первые литературные опыты (за которые автор почему-то так цепляется чуть ли не до самого финала своего романа) — на мой взгляд, не более чем затянувшийся «оживляж». И всё-таки я не прав был 10лет назад, «оживляж» этот только лишь предшествовал более глубокой прозе, возобновляющейся где-то со средины романа, с описания событий, подготовивших трагедию в семье молодого писателя Гарпа.

Дальнейшее -уход из жизни один за другим близких людей — снова на том же уровне, что и первая, такая драматическая и даже эпическая первая глава романа. Здесь опять встречаются тайна рождения и тайна смерти, тайна смысла человеческого существования... Читая эти главы, я понял-таки, что представляет собой мир согласно Гарпу (мир по Гарпу, мир глазами Гарпа). Это мир, в котором почва под ногами может быть не жёстче спортивного мата, но в котором отношения близких людей так хрупки... И жизнь их хрупка. Поэтому в этом мире следует помнить всё — а что ещё остаётся, когда все, кто окружают нас, обречёны рано или поздно умереть?

В послесловии к роману автор вспоминает, что суть этой книги ясно понял его старший сын Колин (которому, наряду с его младшим братом Бренданом, собственно, посвящён роман), тогда двенадцатилетний подросток. Это книга о страхе отца за своих детей. В широком смысле это книга о страхе смерти. Ведь как гласит завершающая фраза романа: ... in the world according to Garp, we are all terminal cases. (... в мире глазами Гарпа все мы просто «терминальные случаи»)

«Отдалённые последствия. Иракская сага» — первое прочитанное мною сочинение Данила (Даниила) Корецкого, хотя имя было, конечно, на слуху, краем глаза видел какие-то претенциозные, однако не слишком талантливые экранизации... К чтении побудила обратиться беседа с автором, услышанная на радио «Маяк» (кстати, оказался у писателя уж больно южный «ховор«!). А при выборе книги сыграл роль тот факт, что это всё-таки фантастика.

Корецкий отталкивается в своём романе от не шибко интеллектуального посыла, что пресловутый адронный коллайдер может быть крайне опасен (ну кто только об этом уже не говорил!).

Поначалу книга вызвала какое-то разочарование — едва-едва одолел первую треть, хотелось бросить. Как- то без большого царя в голове развивались передряги, в которые попали и взвод, и уборщик-одиночка. Бросилось, кстати, в глаза, что нечто подобное было в «Стреле времени» у М. Крайтона: сначала упоминание древних загадочных событий, потом разгадка этих событий через дела нынешние, через высокие технологии. Только у Крайтона куда всё позатейливее было, и со смыслом... Здесь же выглядело как-то по-детски: ну давай, кинем их в прошлое, посмотрим, как прикольно будет... Ещё подумалось так: вот и у Василия Звягинцева сюжеты похожие, а фантазии побольше, хотя он-то одну-единственную книгу всё так и пишет...

Но с какого-то момента повествование всё же зацепило. Дочитал до самого конца — кстати, уж очень хэппи-эндисто получилось, очень даже хэппи, и с каким-то малороссийским, как показалось, милицейским юморком...

В общем, книга занимательная, но явно не шедевр, даже на фоне фантастики... Автор пытался, как мне кажется, прописать героев подетальнее, психологию, но всё равно — прошёл как бы только половину требуемого пути, так они и остались у него не столько личности, как функции (этот — умник, тот — задира, третий — природный лидер, а четвёртый -... араб, зацикленный на расовой дискриминации, и т.д.)

Насколько глубоко автор проштудировал материал к своему роману — это вопрос. Не берусь судить о истории, но в описании вооруженных сил США есть явные ошибки. Во-первых, 105-миллиметровая пушка была только у первой модификации танка «Абрамс» (давно уже — 120мм). Во-вторых, низшие чины в морской пехоте, так же как и в сухопутных силах, называются «рядовой» и «рядовой первого класса», а вовсе не «матрос». И в-третьих, слово «марбек» можно произвести (при желании) только от русского слова «морпех». По-аглицки это звучит несколько иначе...

Научно-фантастический роман Хайнера Ранка «Бессилие всемогущих» впервые был опубликован издательством «Дас нойе Берлин», ГДР, в 1973 году. На русский язык переводов нет. Был перевод на литовский язык, если ничего не путаю. Во всяком случае, книга была рекомендована мне собратом-книголюбом captain capitano — как несколько похожая на «Возвращение со звезд» Лема.

И в самом деле, некоторое сходство наблюдается в зачине: и там и там главный герой — космонавт, исследователь иных планет; странствия обоих персонажей завершаются прибытием в довольно дивный мир будущего. В отличие от романа польского фантаста, герой которого не только твёрдо знает, куда прилетел, и не имеет никаких сомнений относительно собственной личности, персонаж книги немецкого автора пробуждается из анабиоза — и обнаруживает себя в весьма странной обстановке. Он не помнит собственного имени; у него сохранились лишь обрывки воспоминаний — в частности, о своей профессии. Ещё он помнит женщину, которую любил; её звали Йоханна. Позднее, уже получив новое имя Асмо, начав осваиваться в новой для себя действительности, он встречает двойника своей возлюбленной. Только её зовут Йона...

Но, быть может, ещё бОльшее сходство двух романов заключается в том, что изображаемые ими миры — дивные, конечно, но совсем не brave. Населяющие их человечества не только решительно встали на путь категорического гедонизма, не признающего никаких тягот и лишений (в том числе и усилий творческого труда), но и трусоваты по сути. Эти люди будущего не способны к насилию — одна лишь мысль о нём приводит их в трепет.

В романе Ранка эти существа, впрочем, и не считают себя людьми. Эти генномодифицированные гуманоиды с электронным имплантом в одном из зубов называют себя дафотил; всею жизнью их мира управляет всемогущий КАПИНОМ; всю физическую работу за них выполняют так называемые серматы — биороботы в облике человеческих существ (но с другим цветом кожи — розовым или, например, синим). В том числе и задачу вынашивания и рождения детей, их начального воспитания — для восполнения потерь в численности человечества дафотил (вообще-то они практически бессмертны). Загадкой оказывается сам факт появления Асмо в этом мире — из какого-то научного консервата, как ему объясняют серматы-врачи после пробуждения. Наиболее удивительны его воспоминания о том, что он родился на Земле, путешествовал в космосе. Поскольку на космические полёты на Астилоте (так называется планета, на которой живут дафотил) КАПИНОМом наложено табу...

Происходит ряд событий, в ходе которых Асмо начинает догадываться, что его вернули к жизни не случайно. В отличие от героя Лема роль у Асмо оказывается более важной, судьбоносной для планеты, на которой он очутился. Он должен спасти человечество от стагнации гедонизма, вернуть ему творческое начало. Тем более что и без него существует группа жителей Астилот, называющих себя Маатшапей (Maatschappij — общество (голландск.)), декларирующих те же цели.

Асмо ввязывается в ряд различных довольно смелых авантюр, в результате раскрывает несколько тайн (но не все из них, на мой взгляд!). Открытия его неожиданно напомнили мне элементы сюжета другой фантастической книги — на этот раз советской, романа «Всё дозволено» Александра и Сергея Абрамовых. А именно, это наличие нескольких разумных рас на одной и той же планете; искусственный гедонизм одной из них; манипулирование обществом, осуществляемое многоуровневыми структурами, в центре одной из которых оказывается живой и вполне органический мозг... Книга Абрамовых вышла тоже в 1973 году! Кто у кого подсмотрел идеи? Или они настолько витали в воздухе? Как бы то ни было, роман «Всё дозволено» — чтение для среднего и старшего школьного возраста (не зря и был напечатан в «Библиотеке приключений и научной фантастики»). Утопия Ранка подразумевает более взрослого читателя, как мне кажется...

Немного о самом авторе. Родился в 1931 году в Новавесе (сейчас это Бабельсберг). Работал трактористом, ассистентом режиссера и драматурга в театре. С 1955 года — занимался писательской деятельностью. В соавторстве с Петером-Альбертом Педерцани и Герхардом Нойманом выпустил ряд детективных романов под псевдонимом А. Г. Петерман. В 1963 — 1964 годах сидел в тюрьме — за то, что поинтересовался возможностью покинуть ГДР. Публикация романа «Бессилие всемогущих» принесла ему известность как фантасту. До 1988 года Ранк возглавлял Отделение утопической литературы при Союзе писателей ГДР. Произведения Ранка были переведены на русский, литовский, польский и чешский языки. Умер писатель в 2014 году в Берлине.

«Игрок» произвел несколько странное впечатление (отвык, отвык от русской классики XIX века! на классику XX больше настроился). Вместе с тем и удивил. Написан весьма энергично. Особенно порадовала бабушка, конечно («Колпаки вы все, колпаки!»). Хотя французики, немцы и англичане выставлены несколько шаблонно. В целом роман показался похожим на некий конспект. Хотя и не такой ужатый, как у Борхеса или Лема. Но то, что он такой концентрированный, безусловно хорошо. Начни Федор Михайлович добавлять туда всякую высокохудожественную воду, эффект бы пропал начисто. А так вся ситуация, главный герой в ней воспринимаются как будто подсвеченные фотовспышкой, врезаются в память.

Читал роман в «коллекционном» издании «Престиж Бук». На первых же страницах впечатление было омрачено корректорской халтурой. «Престиж Бук» дерёт такие деньги за свои книги! Но о престиже, похоже, не думает. В книге Юрия Коваля, помнится, обнаружил два абзаца слитые в один. Если не ошибаюсь, и отсутствующие тире, коими следовало бы выделить прямую речь. В книге Меерова тире тоже не хватает. А также многоточий.

Но роман оказался довольно занимательным, вопреки теме. В первой половине 50-х прошлого века, наверно, каждая первая фантастическая книжка была про это — как коварные американцы пытаются правдами и неправдами выморщить советские научные секреты. Да ещё вдобавок так уконтропупить мировую атмосферу, чтоб мировой капитал мог бы ещё сильнее жиреть, а пролетарии всех стран наоборот — чтоб сильнее загибались...

Да на эту главную «симфонию» наложилась ещё парочка не менее магистральных тем — тайные разработки нацистов, перешедшие в руки заокеанских зловредов, версус передовые исследования наших учёных, не желающих ждать милостей от природы, а стремящихся всё взять у неё силой. Стремление это, присутствовавшее не только в советской фантастике, но и в самой что ни на есть всамделишной реальности нашей страны, как ни странно, нашло достойное отображение в сай-фай литературе Запада. Ведь знаменитые триффиды из романа Уиндема были созданы в советских лабораториях, если и не под прямым руководством, так точно — в развитие идей не кого иного как академика Лысенко. Ну это так, к слову.

Герои романа Меерова тоже, между прочим, пытаются вывести совершенно новые растения, необыкновенной урожайности, полезности и проч. Но мысли, что попутно можно получить какого-нибудь ботанического монстра, этим исследователям пока не приходят. Это тоже так, к слову.

Книга Меерова написана всё-таки на более высоком уровне, чем, допустим, «Атомная крепость» Цацулина (хотя во многом эти два сочинения и очень близки). Потому читать её было можно, даже азарт пришёл: что же будет дальше?! Хотя тут далеко не уровень двух других романов этого же автора — «Сиреневого кристалла» и «Осторожно: чужие». Так ведь там и темы уже будут другие.

Закончив чтение, думал о том, что, наверно, уже в 60-е годы популярность такой фантастики — явно ближнего прицела — пошла на спад. Как раз потому, что все эти посулы по-быстрому превратить страну в райский сад закончились в общем-то пшиком. Да, уровень жизнь, конечно, рос, но далеко не обещанными темпами. Перехитрить природу как-то не получалось — да вообще не вышло. Все завоевания давались, как и в старину, только серьёзными усилиями. Прыжок из царства необходимости в царство свободы всякий раз оборачивался небольшим (иногда очень небольшим) шажком вперёд — во всё том же царстве необходимости...

Более 40 лет назад прочитал повесть в альманахе «Мир приключений» за 1974 год. Очень хороший, кстати, был сборник -туда входили и первые две части «Экспедиции в преисподнюю» С. Ярославцева (А. Стругацкого). Тем не менее как-то так вышло, я не запомнил фамилии авторов. Повесть Стругацкого идентифицировал в конце 90-х, когда она появилась в серии «Миры братьев Стругацких», а вот «Гостиницу «Сигма»» — только сейчас. Всё, что я помнил о ней, было то, что она была опубликована в каком-то из «Миров приключений», до 1975 года, что там чередовались друг с другом главы, действие в которых происходило в XXII и XXXII веках. Вот эта особенность сильно будоражила моё отроческое воображение.

Сейчас пришлось порыться в альманах «Мир приключений», чтобы найти повесть. Попутно выяснил, что в одноимённом авторском сборнике издательства «Детская литература» текст повести раза в три короче нежели тот, что был опубликован в альманахе. Его и перечитывал. Но сейчас такой бурной реакции уже не было. Напротив, повесть показалась достаточно стандартной. Увы, с возрастом мы набираемся опыта и знаний, и это сильно меняет восприятие...

Всегда любил творчество Алексея Николая Толстого, хотя, надо признать, и не был особым его знатоком. Название рассказа встретилось в одной из книг цикла Василия Звягинцева про Андреевское Братство (и должен сказать, что чтение Звягинцева полезно уже только потому, что расширяет читательский кругозор).

Рассказ, который первоначально вышел под названием «Семь дней, в которые был ограблен мир», можно назвать фантастико-сатирическим. Пятеро авантюристов задумывают дерзкий план по отъёму денег и материальных ценностей в масштабах всего мира. Для этого они прибегают к чудовищной дезинформации и чудовищному вмешательству в существующий порядок вещей. Сюжетно рассказ связан с «Аэлитой», поскольку здесь упоминается не только инженер Лось и его ракета, на которой он совершил полёт на Марс и обратно, но его вклад в развитие техники используется проходимцами.

Рассказ служит иллюстрацией очень актуального в настоящее время тезиса, гласящего, что ломка мироздания чревата непредсказуемыми последствиями.

Понравился язык, несмотря на то, что ряд выражений показались архаичными или корявыми (типа: «...сутуло стоял на штурвале»). При чтении подавляющего большинства нынешних авторов возникает впечатление, что они разучились (а может, никогда и не умели) описывать происходящее. Они все — просто пересказывают действия, совершаемые героями, воздействия, которым те подвергаются. Толстой же стремится создать зримую картину — и это ему удаётся.

Книга была издана издательством «Ладомир» в серии «Неизвестный Жюль Верн». Факт особенно интересный — с учетом того, что действие романа происходит в России. В ходе работы над «Михаилом Строговым» писатель консультировался с одним из российских дипломатов, давал текст на проверку самому Ивану Тургеневу. Тем не менее впервые на русском книга была издана лишь годы спустя и — с купюрами.

Фантастичность романа заключается прежде всего в том, что в нём изображены масштабные события, которые на самом деле никогда не происходили. Кроме того, географические подробности действия, по части которых Жюль Верн всегда был специалистом, оказались далеко не всегда точны. С точки зрения же политического устройства писатель и вовсе изобразил российское государство как бы из некой параллельной действительности.

Впрочем, автор не всегда серьёзен; иногда он шутит. Главным образом, рассказывая про двух других путешественников по бескрайним и опасным просторам Сибири, французского и английского корреспондентов, Альсида Жоливэ и Гарри Блаунта. Вот так, в частности, выглядит их застолье: «...в тот день за обедом француз, как всегда открытый и даже чуть развязный, и англичанин, по-прежнему замкнутый и чопорный, чокались за одним столом, распивая настоящее «Клико» по шесть рублей бутылка, щедро разбавленное свежим соком местных берез».

Или позабавил ещё такой случай:

"— Вчинить иск — в России! — вскричал Альсид Жоливэ. — Да коли дела, даже принятые к производству, пойдут, как прежде, своим чередом, то конца разбирательства вам, собрат, не дождаться! Вы что, не знаете истории с русской кормилицей, которая требовала от семьи младенца уплаты за двенадцать месяцев кормления грудью?

— Нет, не знаю, — ответил Гарри Блаунт.

— Она выиграла дело, но знаете, кем стал этот грудной младенец к моменту вынесения приговора?

— Кем же, прошу вас?

— Полковником гвардейских гусар!»

Но в большей части эпизодов тон повествования серьёзный и, скорее, мрачный. Как бы то ни было, благодарен автору за его веру в наш народ. Думаю, что это не будет большим спойлером, если закончу рассказ о книге словами самого автора, взятыми из заключительной главы:

«В конце концов для эмира и его союзников военная кампания закончилась плохо. Попытка нашествия, бессмысленная, как и все прочие, когда-либо затевавшиеся против русского колосса, оказалась для них роковой. «

Особой похвалы заслуживают иллюстрации, которым снабжено издание (классические иллюстрации Фера из оригинального издания). На моём глючном Explay-е большая их часть, за исключением самых первых, превратилась в заштрихованные прямоугольники или вообще в пустые места, но кое-что всё же можно показать в этой записи.

На эту книгу вышел в общем-то случайно. Ещё год назад делал себе подборку из «Библиотеки приключений и научной фантастики» («рамочка» — оригинальная, «Детская литература»). Роман был издан в этой серии в 1981 году. Просматривая аннотацию, заинтересовался. Речь в книге идёт об авантюристе семнадцатого века Тимофее Анкудинове, выдававшем себя за сына князя Шуйского. Об этом же деятеле читал у Юзефовича — «Журавли и карлики». И также уже в новейшее время про этого же самозванца написал книгу Евгений Шалашов.

Произведение Балязина — в общем-то традиционный советский историко-приключенческий роман. Автор начинает рассказ с детства героя, проходившего в Вологде, и пытается показать социальные корни его будущих авантюр (рано остался без отца; мать местные мракобесы считали ведьмой; сам же Тимофей отроком был весьма одарённым).

Действие затем переносится сначала в столицу, Москву, затем и вовсе в иные государства. Зарубежный колорит удался автору пусть и не по самому высокому разряду, но всё же, считаю, довольно неплохо. И сюжет довольно динамичный (хотя и не Дюма!).

Не без удивления отметил, что отношения так называемых «зарубежных партнёров» и России, как они показаны Балязиным, совершенно такие же, что и сейчас!

Вместе с тем огорчён, что личность главного героя, авантюриста, самозванца Тимофея Анкудинова во многом так и осталась для меня загадкой. Если у Юзефовича самозванец наделён чертами демоническими, то здесь он этакий народник, к финалу жизни и книги чуть ли не социал-демократ. Чтобы пройти через те аферы, в каких отличился настоящий Анкудинов, надобен и какой-то своего рода артистизм, то, что потом стали называть страстью к мистификациям, а вот такая жилка у персонажа Балязина просматривается несколько не очень...

Тем не менее — общее впечатление очень положительное, жалею, что не прочитал книгу в более юное время.

До сих пор имел представление о творчестве писателя только по роману «Свечка» — произведению выдающемуся. Ну, наверно, и по фильмам, поставленным по сценариям Валерия Залотухи. Так что, получается, это второе прочитанное произведение.

Впечатление неоднозначное. Фантастика, но без звездолётов и инопланетян, даже без машины времени и попаданцев. Кусок альтернативной истории, творившейся якобы под боком прогрессивного человечества. О том, что в 1920 году вожди отправили красные отряды освобождать Индию от колонизаторов и местных мироедов. Только никто из человечества — как прогрессивного, так и не очень — про этот поход не узнал.

Произведение, как отмечено в выходных данных, в авторской редакции. И в авторском ключе — безжалостно-стебном, трагикомическо-хохмаческом.

С одной стороны напомнило историю Курёхина про то, что Ленин — гриб. Писалось, кстати, практически в то же время — в 1993 году. А с другой — чем-то похоже на чёрно-белый псевдодокументальный фильм (мокьюментари) про полёт красных звездоплавателей на Луну ещё в тридцатые годы. Картина вышла на экраны в первом десятилетии этого века — как и книга Залотухи. Впрочем, эту ленту можно назвать всё же если не научной, то технической фантастикой. А у Залотухи фантастика исключительно оккультно-мистическая. Ну, и стебная, конечно…

В 90е роман, возможно, пошёл бы на ура — беспощадно крушили недавних кумиров (как это делали раньше, в 20е). В нулевые книга, боюсь, вряд ли могла вызвать массовый восторг. Сейчас и подавно. Но в любом случае её достоинствами остаются прекрасный язык — ёмкий, по-настоящему лапидарный — и тщательное погружение в индийскую экзотику. Так всё детально, как будто автор сам в том походе участвовал.

После «Дня пришельца», «Рая под колпаком», и даже ранних «Теней снов» я зачислил Виталия Забирко в мастера приключенческой фантастики «с человеческим лицом». А эта книга показалась довольно фельетонной. Продукт поздних 90-х, со всеми вытекающими.

Повествование ведётся от лица главного героя — мелкой уголовной сошки в начале — но быстро шагающего по ступенькам социально-криминальной лестницы. Благодаря тому, что взял под опеку существо фантастическое, наделённое, как оказалось сверхъестественными способностями. Пацан, Пупсик — он отводит от Пескаря (это фамилия протагониста) любую беду. Если надо, может «перепрошить» мозги нужных людей, из жуликоватых сделать преданными. И т.д. Впрочем, возможности Пупсика всё же не безграничны — у них тоже есть свой предел, причем в самом прямом смысле. Не может он ломать ход событий сразу в масштабах Вселенной. Да что там Вселенной... Способен «колдануть» в каком-то локальном пространстве, и всё — закон сохранения энергии и ему писан.

Всемогущество, имеющее вполне конкретные ТТХ, — фантастика не ближнего прицела, но с элементами реализма. Для сюжета полезней. Когда у героя на всякую каверзу судьбы обязательно выскакивает из рукава новый козырный туз, читать ведь не интересно. Мы, читатели, не любим, когда любая напасть развеивается по щелчку пальцев и герой беззаботно шагает дальше, насвистывая «Чунга-чангу». Но в романе Забирко другая беда. Основная часть повествования идет от лица всё стремительнее преуспевающего в жизни Пескаря — языком якобы разговорным, народным. Но, увы, это не язык Рэдрика Шухарта из «Пикника». Не язык Чарли Гордона из «Цветов для Элджернона» (список можно продолжать). Довольно средний, иногда подозрительно газетно-книжный язык. И от того, что эта автобиография написана будто бы неким профессиональным писакой — писателем, превратившемся в бомжа (альтер эго Виталия Забирко?), как-то не легче...

Небольшие фрагменты из жизни Пупсика, написанные наукообразным слогом, погоды не исправляют и вообще не делают. Да и мало что проясняют, если честно.

Но и язык — это на самом деле лишь полбеды. Фантастика в романе, как я уже сказал, с элементами реализма. Зато реализм, то есть весь тот фон, на котором показано невероятное восхождение Бориса Пескаря к вершинам власти, взятый как бы из реальной российской жизни 90-х, выглядит довольно мультяшным. Избыток довольно банальных, во многом почерпнутых явно из вторичных источников подробностей жизни криминалитета, политических элит и т.д. Наверно, издатели потребовали от автора нагнать объем — отсюда эти скучные описания попоек и похмелий, и разной прочей псевдозавлекательной муры. Я даже подумал: то ли дело было раньше — рисуя что-то многоэтапное, в том числе и головокружительную карьеру, можно было смело пропускать эпизоды, не добавляющие ничего нового ни к идее книги, ни к образу героя.

Язык и в самом деле неплох, диалоги — то, что отметил автор послесловия. Интересно показаны методы, которыми пользуется следствие. Идеи, в том числе и центральная, вокруг которой всё вертится, весьма интересны. За одну только постановку вопросов (главным образом, устами Лагутина) автору респект. Но концовка, мне кажется, подкачала. Разъяснения таинственных событий вышли не только скомканными, но на самом деле и не очень правдоподобными. Очень уж легко Лагутин всё разгадал. Ну если только предположить, что его версия — всего лишь очень отдалённое отражение истины. Ведь, по-хорошему-то, думается, сведений учёным попало не очень много. Во всяком случае, внятных, однозначных. Это как в «Гласе Господа» Лема — к финалу становится понятно, что над расшифровкой полученных из космоса сигналов лучшие умы человечества будут ломать головы ещё десятилетия. Если вообще не столетия. Короче, ровно столько, сколько надо, чтобы сравняться по уровню с цивилизацией, отправившей сигналы. Так и в «Парадоксе». Цивилизация кошколюдей превосходит нашу, как мы — каких-нибудь древних шумеров. И тут наш учёный с лёта понимает, что имели в виду эти кошколюди, над чем их мысль билась. Примерно так же, как если бы тому учёному древнего мира показали смартфон, и он (учёный) с ходу бы сказал, зачем эта штукенция нужна.

С романом я сразу оказался в противофазе. Изобразительные силы автора, далеко не слабые, сыграли с ним злую шутку. Он так явно насмехался над обоими главными героями, историком Соловьевым и белогвардейским генералом Ларионовым, биографию которого пытался восстановить первый, что их невозможно было воспринимать всерьез, как персонажей, которым можно сопереживать, в чью жизнь можно погружаться. Над читателем автор, кстати, посмеивался не меньше, подсовывая ему под сносками источники с нарочито-глумливыми названиями, якобы из которых черпал сведения Соловьев и его коллеги. И это не добавляло доверия к автору. Язык повествования я поспешил заклеймить как «интеллектуальный канцелярит», тем не менее из какого-то упрямства продолжал чтение.

Ближе к финалу, в 15 главе, стойкость моя была вознаграждена. Какой-то невидимый переключатель щёлкнул. То ли в моем восприятии текста, то ли в нем самом. Герой возвращается на родину, на станцию «715 километр» и застаёт там полное угасание и запустение. Станция потеряла свой железнодорожный статус, все поезда без исключения минуют её не задерживаясь;, добраться можно лишь пешком — от ближайшей автобусной остановки. А из жителей остались лишь две доживающие век старушки.

Наверно, и впрямь автор перестал хихикать над персонажами… Так окончание романа открылось мне под совсем другим углом. Похоже, автор всё же научился писать, играть в игру, завещанную Набоковым (тот называл её божественной) — и не заигрываться.

Автор предисловия к русскому изданию повести сравнивает её с «Фаренгейтом» Брэдбери, написанном четырьмя годами ранее. Повесть Макграта написана даже в более жёстком, сатирическом ключе. Но, увы, в ней нет того лиризма, что отличает сочинение Брэдбери. Проигрывает она и в сравнении с «Дивным миром» Хаксли. У того — внятная, логичная структура будущего общества потребления. Принципы функционирования социума, нарисованного Макгратом, лично мне остались не совсем ясны. Понятно лишь то, что агрессивное принуждение к потреблению и вообще конформизму доведено здесь уже практически до абсурда, и всё же многие элементы кажутся просто механически перенесёнными из того времени, когда повесть создавалась. Возможно, в этом одна из причин, почему она не получила широкую известность.

Этот роман изменил моё мнение об авторе. Раньше проза Маканина казалась мне какой-то ходульной, даже косноязычной. «Асан» написан очень живо, с огоньком, как сказал бы герой Солженицына, со смефуёчками, и посему читается очень легко. Это несомненное достоинство романа, хотя и не уверен, достаточно ли его, чтобы считать присуждение премии Большая книга в 2008 году заслуженным. Ведь речь-то идёт о чеченской войне. Вот тут начинаются сомнения и вопросы.

Автор, наверно, удачно взял такой несерьёзный тон. Это позволяет ему не впадать в пафос и одинаково запанибратстки описывать и горцев и российскую армию. И те и другие – далеки от идеала. И те и другие делают на войне бизнес… Федеральные части – в изображение Маканина (да и в действительности) – ещё и охвачены разложением…

ОбложкаГлавный герой романа, он же основной рассказчик, майор «Сашик» Жилин (у него ещё был друг Костыев – из чеченцев – ничего не напоминает?), а ещё он – Александр Сергеевич (опять же ассоциации), а ещё, в чеченской скороговорке, Асан (имя принадлежит древнему воинственному кровожадному божеству) обделывает делишки на поставках ГСМ. И российской армии, и чеченцам, не только правильным, но и сепаратистам. А также он наваривает определённые деньги на выкупе из плена русских солдат. И не только солдат. Он пытается поучаствовать в вызволении из зиндана известной журналистки (имя не названо, но и без того понятно – Елены Масюк). Не получается, раздутая СМИ вокруг судьбы «акулы пера» истерия подбрасывает размер выкупа к 2 млн (у.е.).

Кстати, эпизод этот может вызвать противоречивые чувства (да уже вызвал), — больно уж живописно подан, с подробностями… Но считаю, правомерно. Почему про бедных солдатиков, правдами и неправдами пробирающихся в свои части после разгрома их автоколонн бандитами (в комендатурах, в ФСБ вовсе не ждут этих бедолаг с распростертыми объятиями… во всяком случае, простирают эти объятия вовсе не из братской любви…), можно говорить с уничижительными смешками, а про случай с правозащитницей, напоровшейся на то, за что боролась, непременно надо поведать с трагически сдвинутыми бровями? Перед войной нет звёзд, нет избранных… Автор просто до конца верен взятому им с первых строк романа глумливому тону… И потом, случай важный, в каком-то смысле ключевой, поворотный. Повлек перемены в отношении российской интеллигенции к боевикам. Так что, о деле этом надо было сказать.

Несколько провисла в романе, как показалось, середина – там, где герой вспоминает свою ещё довоенную бытность в Чечне, своё знакомство с «Дудой», Дудаевым. Как он там держал склад, как потом снова оказался в Чечне, только уже вместе с российской армией, — всё это сильно отдаёт литературой. Но это хорошая, талантливая сказка, в отличии от бездарных, лишённых какого-либо чувства меры придумок Проханова, писавших в «Господине Гексогене» про присланную из Чечни отрезанную голову президентского представителя и проч.

Но ещё более серьёзным авторским упущением считаю какую-то расплывчатость его позиции. И не в том вопрос – за «красных» он или за «белых» (ни тех, ни других белыми и пушистыми не назовёшь); то, что писатель как бы придерживается нейтралитета, это опять-таки, как и его смешливый тон, правильно. Однако суть своего отношения не худо было бы как-то почётче обозначить. Ведь должен же быть в том, что он описал, какой-то нравственный урок… Такой урок – один из признаков по-настоящему глубокого и значительного произведения. А без оного – просто более-менее занимательная вещица; один из способов, пусть и культурно, но убить время…

Читая «Мир приключений» в далёком 1976 году, я был заворожен этой повестью. Да, уже тогда я понимал, что ароматические сигареты без никотина, которые курили герои, аппелировали к каким-то подростковом комплексам, что спираллодиск ящеров был прямо заимствован из ефремовской «Туманности Андромеды», но сюжет казался необычным. Головоломки, которые подбрасывала планета героине, затем неожиданное противостояние цивилизаций, — на фоне тогдашней фантастики это выглядело нетипичным и даже смелым. Это сейчас, заново перечитав повесть, я нахожу стиль несколько попсовым, идеи — наивными, образы героев — невыразительными... Может, и не надо было перечитывать?

Японская литература считается одной из самых утонченных, а вот я почему-то воспринимаю её с трудом... Этот сборник (Кобо Абэ «Четвёртый ледниковый период. Тоталоскоп» — 2-й том Библиотеки современной фантастики, тогда ещё в 15 томах) я читал когда-то, не в год выхода книги, правда, а много позднее, и тогда этот роман и этот рассказ мне, пожалуй, понравились (перевод Аркадия Стругацкого, под псевдонимом «Бережков»), но вот сейчас... Увы мне, увы...

Роман «Четвертый ледниковый период» был написан на заре компьютерной эры, и ЭВМ там творят чудеса — не только прогнозирования, но и моделирования человеческой психики, вплоть до извлечения информации уже из трупов. Сюжет носит детективный характер — тут и убийство, и происки какой-то таинственной организации. Ну и фантастика, конечно, — выведение новой расы людей, с жабрами как у Ихтиандра в романе Беляева. Да ещё и философия... Главный герой, компьютерщик, занят предсказаниями будущего. Но на самом деле не хочет он знать никакого будущего! Он хочет, чтоб будущее было точь-в-точь таким как настоящее.... Читалось однако как-то тяжело.

Сначала автор опубликовал этот роман под именем Алексей Маврин. В чём выигрышность такого хода мне было непонятно прежде, непонятно и сейчас.

Иванов стал очень популярен (и заслуженно!) после выхода в свет его исторических романов (обладающих также чертами литературного фэнтези, боевика, детектива, романа воспитания и проч.). Затем читатель познакомился с его более ранними произведениями — реалистической молодёжной прозой. Оценил её по достоинству и даже, быть может, выше. В сознании некоторых читателей Иванов — прежде всего автор романа «Географ глобус пропил», рассказывающего историю этакого русского Холдена Колфилда, который в отличие от своего американского собрата и чуть постарше, и, потом, в самом деле уже пытается спасти детей... но только не во ржи, а сплавляясь по реке на катамаране.

Роман про МУДО, перевернувший представления о прозе Иванова, насыщенный ненормативщиной и всякими другими реалиями современной России, был, вероятно, попыткой найти какой-то новый, неизбитый путь в нынешней нашей словесности.

Псоглавцы — это опять-таки «езда в незнаемое», в нескольких смыслах. Его герои, москвичи, заядлые юзеры интернета (настолько — что их и отбирают для выполнения миссии на основе их блогов) отправляются в российскую глубинку, жизнь которой не только страшно далека от московской, но кажется, вообще строится на каких-то иных физических законах, чем жизнь всей остальной планеты... Таким образом, это в каком-то смысле фантастичский роман. Вместе с тем это книга о современной России, и многое в ней схвачено очень остро и точно.

При чтении немного напрягала зацикленность главного героя, Кирилла, на американских боевиках. Свои личные впечатления он поверяет кадрами из ужастиков, мистических триллеров; причем, в двух соседних предложениях, по-моему, могут фигурировать два разных названия. Но с другой стороны — такими уж были его впечатления, да к тому же американизированность российского массового сознания — действительно факт нашей жизни...

Несколько плоскими показались и различные сведения, исторического и не только характера, которые герой черпает из мировой паутины. И всё же книга отличается напряжённым, динамичным сюжетом и, порой, и впрямь любопытными рассуждениями о том, что такое культура и проч. и проч. Есть и по-настоящему жутковатые эпизоды. Словом, хотя по силе роман, на мой взгляд, и уступает уже достигнутым автором вершинам, всё равно это интересная книга, а за то, что она ни в коем случае не является перепевом уже написанного, — отдельный респект.

Повесть вышла в 1956 году в Ленинграде.

Отчасти она посвящена поискам «промежуточного звена» в развитии человека (одного из промежуточных — ведь цепочка нашей эволюции весьма протяжённая и многосоставная). Но саму эту книгу тоже можно считать своего рода «промежуточным звеном» в творчестве писателя. В молодости находился под влиянием таких экспериментаторов как Константин Вагинов и Леонид Добычин. Позднее публиковался как автор более традиционной реалистической прозы. Но широкую известность получил как фантаст (очень своеобразный) в 60-е годы. Так вот, «Однофамилец» — это не фантастика (или лишь чуть-чуть фантастика), но это произведение о научном поиске.

Это также произведение и о нравственных проблемах. На примере главного героя Валерия Николаевича Модестова автор показал, как может происходить перерождение изначально очень одаренного и неплохого вроде бы человека... Изобразил этот процесс в прозрачной, очень «горовской» манере — какая кривая и куда влечёт карьериста от науки, и школьнику должно быть понятно. Причем считаю, такая ясность и наглядность достоинство повести, а не изъян. Впрочем, «эволюция», которую совершает Модестов, далеко не линейна и не проста. Перерождаться, оказывается, можно не один раз — начав, казалось бы, выздоравливать, снова впадать в рецидив...

Что же касается научной точности повести, даже я, не специалист, могу сказать, что ряд положений, которые автор упоминает как несомненные, к настоящему времени устарели. В частности, у современной науки взгляд на неандертальцев, на место этого вида в эволюции человека, совсем иной. Но это, впрочем, и совсем другая история...

Роман «Юноша с далёкой реки» и похож, и не похож на ту прозу Геннадия Гора, что вошла в золотую копилку отечественной фантастики.

Во-первых, это реализм, почти реализм. Действие происходит в 30-е годы; главный герой — Нот Чевыркайн, представитель народа нивхов, приехавший в Ленинград учиться в Институте народов Севера. Рассказчик, ведущий повествование, студент-этнограф Ленинградского университета Даниил Мишин. Он изучает язык и культуру нивхов, малого народа, живущего в Приамурье и в северной части острова Сахалин, и помогает осваиваться Ноту в той ученой и не совсем ученой премудрости, которую надо быстро постичь юноше в странном и непривычном для него — во всяком случае поначалу — Ленинграде.

Во-вторых, если говорить о непохожести романа на классические сочинения писателя, здесь он отдаёт дань тому времени, на какое пришлась работа над этой книгой. В ней, как мне кажется, звучат отголоски борьбы и с космополитизмом, и с вейсманизмом-морганизмом.

А в третьих, как мне представляется, это всё же и фантастика. Поскольку общая ситуация в стране подана в исключительно оптимистичном ключе. Никакого 34-го года и никакого 37-го.

Но по интонации, по манере подачи материала, прозрачной, несколько отстранённой, это несомненно Геннадий Гор. И даже о полётах в космос речь заходит не один раз.

Наиболее же яркие главы, на мой взгляд, в третьей, заключительной части романа, где рассказчик отправляется изучать материал прямо на место его происхождения и пребывания — туда, где живут нивхи.

Книга 1965 года, из детгизовской серии «Библиотека приключений и научной фантастики» («рамочка»). Взята для чтения в качестве «релакса». В школьные годы один только вид «рамочных» книжек действовал на меня почти столь же магически, как годами пятью-семью раньше музыкальная заставка, предвещавшая мультики на ТВ.

Не очень объёмистая повесть, детектив про убийство, случившееся в музее восковых фигур на острове Кони-Айленд в Нью-Йорке.

Написано в общем-то сдержанным, не очень разухабистым, но очень профессиональным языком. Заметно, что автор, хоть и не был экстра-виртуозом в области стиля, несомненно обладал тонким чувством слова.

Про сюжет тоже нельзя сказать, что суперзабористый. Но достаточно динамичный, без топтания на месте, без повторов одних и тех же фишек. С интересными психологическими наблюдениями. С хорошим, явно не книжным знанием материала. То есть подробностей жизни нью-йоркской в частности и американской вообще. И жизни буржуазной! Только сейчас можно это оценить. Как довлеет над тамошними контингентом жажда сенсации — и, естественно, монетизации этой сенсации! Но боюсь, в середине 60-х далеко не каждый читатель, особенно юный, мог эту изобразительную точность правильно понять. Тогда это могло показаться сатирой, в чём-то даже дежурной. Типа, знаем мы всё про эти каменные джунгли, и как там негры недоедают... Все уши уже прожужжали!

А в финале действие совершает и своего рода эмоциональный скачок. Квантовый переход на другой уровень, если угодно. Алексей Павлович Коробицин пусть и не был вторым Чейзом или братьями Вайнерами, но тоже кое-что в детективах понимал и что-то мог. Особенно интересно то, кем он был на самом деле. Хотя в книге, в «рамочном» издании, об этом и ни слова...

Полное название — «Романтический материализм». Иногда называют романом; в IX томе десятитомника включен как повесть. Датируется 1989 годом.

Тоже а своем роде «опыт художественного исследования». Автор пытается разобраться, почему не удалось восстание декабристов. И делает это не с позиций истмата (исторического материализма), а — смотрите выше. Для начала рассказывает о вполне успешных дворцовых переворотах в России XVIII века.

Причем делает это в манере не скорбно-академической, а насмешливо-иронической, порой весьма непочтительной к историческим лицам. Считаю, это и недостатком, и достоинством одновременно.

Ну и восстание декабристов предстает перед читателем не в окаменевшей монументальной форме, а с разными несообразностями. А в одной из глав автор даже набрасывает примерный ход событий на тот случай, если бы попытка декабристов всё же удалась.

Но потом снова возвращается к фактам.

Вывод же из всего этого умозрительного эксперимента почти ленинский. «Декабристы разбудили Герцена…» Хотя цитаты этой на самом деле нет, а имя будущего автора «Былого и дум» упоминается в совсем другом контексте.

Ожидал от этого сочинения чего-то большего. И сейчас сделал вывод, что малые формы выходили у писателя много лучше.

Приключенческий фантастический роман с некоторым налётом мистики-эзотерики. Завершён вроде как в 2017 году, однако действие происходит в 90-е, и, более того, при чтении не проходило ощущение, что именно тогда это всё и сочинялось. Брюзгливое ёрничанье над неприятными переменами, творившимися тогда в стране, над гадкими людишками, повылезавшими тогда вдруг отовсюду, звучит в романе этакой непрекращающейся фоновой музыкой. Ни в коем случае не хочу оправдывать «лихие 90-е», но вот же, Алексей Иванов увидел и нечто другое в том времени, и других людей показал — в романе «Ненастье». Ну это так, к слову.

Как бы то ни было, думаю, книга должна понравиться любителям приключенщины-мистики. Герои отправляются в дебри тайги и там сталкиваются чёрт-те с чем...бррр... Прежде что-то подобное читал, наверно, только у Сергея Алексеева. У того слог, может, и получше, но и у книги Пищенко тоже есть свой плюс. А именно: всё прояснилось в пределах одной книги, до цикла романов, не совсем хорошо увязанных друг с другом, разрастаться не стало.

Хотя, раз уж речь пошла о продолжениях, то надо, наверно, пояснить, что у Пищенко есть книга под таким же названием, однако вобравшая лишь половину сюжета. И есть книга «Ущелье злых духов», в которой представлена другая половина. Кстати, так же, «Ущелье злых духов», называется первая часть того варианта, который читал я. Он был выпущен издательством «Вече» в серии «Новая библиотека приключений и научной фантастики».

У нас в стране болгарский писатель Павел Вежинов наиболее известен повестью «Барьер», в которой явно присутствуют элементы фантастики. Вообще-то я называю этот цикл произведений «паранормальным» — он включает в себя повести «Барьер», «Белый Ящер», «Озёрный мальчик» и лучшую повесть этого цикла «Измерения». Тем не менее у себя на родине Вежинов был всё-таки не фантастом, а классиком литературы, быть может, вроде нашего Леонида Леонова. В романе «Ночью на белых конях» никакой фантастики нет. И всё же, и всё же! Вежинов писал и детективы, и фантастику, «чистую» фантастику. Например, такова замечательная новелла «Синие бабочки», посвященная одной из главных тем НФ-литературы — теме контакта с иным разумом. Но сюда же, по этому же «департаменту», можно отнести и повесть «Гибель «Аякса»».

Работа эта вызвала у меня противоречивые чувства. Сначала привлёк язык, проникновение в психологию. А затем, сколько-то страниц спустя, напротив разочаровали довольно дежурные описания приближения к чужой планете, посадки на её поверхность...

В общем, «Гибель «Аякса»» — это такой микс, различных тем и разных уровней мастерства. Тут и путешествие на звёздном «ковчеге», и интересная проблема, с этим путешествием связанная. Но потом — несколько банальный, хотя и довольно подробно, зримо описанный контакт. Довольно оригинальная, интересная внеземная цивилизация (или если угодно, культура). Довольно оригинальный финал. В целом более высокий уровень нежели в дилогии чеха Бабулы (об этих книгах я вообще не делал поста). Но подозреваю, работы этих двух авторов разделены и двумя добрыми десятками лет. Вежинов писал свою повесть позднее. Может, и оттого она смотрится убедительнее.

Поначалу при чтении испытывал большой энтузиазм. «У» по Иванову — это не только предлог русского языка, это и вой (у-у, у-у), а также — латинский игрек (это видно из предпосланных эпиграфов). Открывает роман... комментарий к нему. Эксперимент! И повествование ведётся совершенно раскованным языком, свободным от любых комплексов (в том числе и от комплекса «литературной красоты»). Подумалось: Кафка! Но не тот западный, причёсанный Кафка, в застёгнутом на все пуговицы сюртуке, а наш Кафка, совершенно расхристанный...

А сюжет вкратце таков: в Москву (действие происходит, пожалуй, в конце 20-х годов) прибывает с Урала некий «эмиссар» Черпанов — вербовать рабочую силу на строительство нового завода. Контингент ищет среди всякого негодного элемента... бывших буржуев... нэпманов и прочих отживших классов. С целью перековки и создания нового человека. По ходу происходят всякие нелепые стычки, выяснения отношений и т.п. И вот, углубившись в текст, я усомнился — в справедливости восторженных отзывов других читателей. Невнятно как-то всё, сумбурно и очень часто — неправдоподобно (в этом смысле «Мастер и Маргарита» — гораздо правдоподобнее). Не, не дотягивает до Булгакова и Ильфа с Петровым... Разочарование.

Сравнивая с предыдущей повестью трилогии («Путь к Марсу»), можно сказать, что авторы научились лучше выстраивать сюжет. Он в самом деле обрел некую приключенческую составляющую. Но очевидно, что это не триллер последних двух десятилетий, а именно советский приключенческий роман. Авторы как будто не ставят задачу закрутить ход событий как можно туже. Нет, «узлы» здесь развязываются без ударных концовок, с простым перечислением причин той или иной проблемы или затруднительной ситуации. Кстати, такой подход мне понравился.

Что касается же показанных в повести происков тёмных сил, лет десять назад я, пожалуй, счёл бы авторские опасения пережитком паранойи времен холодной войны. Сейчас я смотрю на это менее скептически. Да, тёмные силы на самом деле существуют. Так что надо быть готовым...

Быть может, один из немногих сборников последних лет, наиболее точно отвечающий заявленной теме.

Хотя и здесь некоторые произведения, как показалось, не столько показывают пути выхода в новый мир, как критикуют старый.

Наиболее реалистическим показался рассказ Сергея Звонарёва «Покидая колыбель» — неожиданно напомнило рассказы Артура Кларка из сборника «Лунная пыль».

Самый смелый рассказ в научно-техническом отношении — «Звёздное пламя» Дмитрия Никитина.

Всё, что вошло в сборник, читал с интересом.

Уже в первом своём фантастическом романе будущий великий мастер поднял магистральнуую для всего последующего творчества тему — контакта с иным разумом. И справился с задачей великолепно, решение дал совершенно нетривиальное. И хочется отметить ещё то, что финал не менее пессиместический, чем, скажем, в его зрелом шедевре «Глас Господа».

В детстве была для меня одной из самых ключевых книг, что ли. Два года назад перечитал — оказывается, когда я был школьником, то обладал куда более живым воображением! Тогда просто зримо всех этих динозавров представлял. Сейчас уже как-то не зажигало...

Закатный роман мастера — можно и так назвать... На пересечении сразу двух циклов — про сыщика Костенко и писателя-журналиста Степанова.

1989 год. К полковнику Костенко, вышедшему в отставку, на досуге глубоко погружающемуся в злободневную периодику, неожиданно подкатывается странный тип с предложением работы. Костенко видит вроде бы знакомую физиономию в «Волге», на которой подрулил тип, и у него резко пробуждаются подозрения, что всё это связано с нераскрытым делом Зои Фёдоровой. А дальше — идет довольно многослойное повествование о делах давно минувших дней и о современности — то есть конце 80-х.

Сразу показался деревянным язык. Много риторики (впрочем, как и в других сочинениях Семёнова). Много риторики, фальшь которой раскрылась буквально недавно. Но кое-что интересное, поучительное безусловно есть. Хотя так и осталось стойкое подозрение, что книга была задумана как крайне конъюнктурная. Про спасающихе друг друга космические корабли СССР и США, о которых Семёнов говорил после пресс-конференции Горбачева по результатам встречи с Рейганом в Рейкьявике, написать не получилось. Зато получилось написать про «бериевско-абакумовских оборотней-недобитков». Но тоже чуть ли не в космическом масштабе. Вышло, на мой взгляд, не слишком убедительно. Увы, не все закатные романы оказываются гениальными!

The Coming Race by Baron Edward Bulwer Lytton — На русском этот роман Бульвер-Литтона известен как «Грядущая раса» (или, быть может, скорее неизвестен, но не суть). Для чтения воспользовался электронной книгой сайта Проект Гуттенберг. Наследие писателя весьма обширно, мой выбор определила статья Википедии: поздний фантастический роман о цивилизации не инопланетной, но и не человеческой, превосходящей её в развитии и могуществе. Не внеземной, а подземной. К тому же нацистам кое-что понравилось в этой книге — отсюда некоторый налёт скандальности. Хотя сам автор, кажется, имел в виду только хорошее...

Безымянный герой, американец, дед его, впрочем, отличился в Войне за независимость, повествует о случившемся с ним удивительном приключении, начавшемся в одной из шахт, местонахождение которой он не раскрывает. Друг инженер пригласил его туда — расширить кругозор. И он же нашел тайный ход — пролом в скальных породах, ведущий вниз, в огромную обитаемую, как оказалось, полость под землей. Друг при спуске погиб, рассказчик же стал гостем-пленником живущих в подземных долинах гуманоидов — сверхлюдей (практически).

История не приключенческая, а скорее дидактически-поучительная. Вариант утопии. Подземные жители достигли в общем-то идеального устройства общества — всё у них гармонично, без противоречий. Хотя многое — с точностью до наоборот по отношению к человечеству наземному (например, сильный пол — это женщины). Поставили себе на службу универсальный феномен Врил (Vril) — посредством его лечат, им же убивают и разрушают. Нечто более всеохватывающее чем наше электричество (и вот на этот Врил клюнули нацисты, им тоже захотелось всемогущими быть...). Войн и общественных потрясений у Ана (Ana — так называют себя субтерранцы) не бывает. Но при всей умиротворённости они не знают колебаний, если какое-то низшее существо, представляющее угрозу их благополучию, надо превратить в кучку пепла. А сами они смерти не боятся. Ведь их бог — All-Good, как они его называют, гарантирует им вечную жизнь в ещё более благословенном мире, чем их подземный...

В общем произведение хотя и не остросюжетное, но весьма глубокомысленное, та плотная пища, которую любит мозг, как утверждал герой Платонова. Читал ли его Иван Антонович Ефремов? Думаю, читал.

Несколько лет назад, пытаясь объять необъятное, я собирал в электронную копилку всё, до чего мог дотянуться, — детективы (от которых вообще-то не очень фанатею), военную прозу, приключения, фантастику, классику. И романы исторические, конечно. Да и не только романы, но вообще книги исторической тематики. Так среди них оказались произведения Николая Костомарова. Этим же романом заинтересовался во время чтения сборника Владимира Железняка «Одержимые».

Проза Костомарова довольно значительно отличается от исторической романистики мне привычной и любимой. Во-первых, архаичным языком, во-вторых, особой неполиткорректностью. Здесь не только Иван Грозный изображён садистом и психопатом, но и главный герой Юрий Кудеяр далёк от канона гуманиста, «рыцаря без страха и упрека». Без страха — пожалуй, да, но и сам убивает направо и налево не дрожащей рукой, когда считает, что так надо. В общем, автор изобразил такого героя, прошедшего через разные круги ада и в итоге превратившегося в изменника-коллаборациониста. Выписал все эти перепитии и метаморфозы не всегда психологически убедительно (на что справедливо указал в послесловии Юрий Нагибин), но очень драматично. При этом да, роман и в самом деле перекликается с повестью Владимира Железняка «Зарницы над Русью».

Стал счастливым обладателем этой книжицы из любимейшей в детстве серии «рамочка» лет пять назад, совершенно случайно. Прежде не слышал ни имени, ни названия. Сейчас взялся читать релакса ради. Оказалось, довольно интересный, по-своему яркий автор.

Книга вышла в 1980 году. Жанр определен как повесть-памфлет. Описывается некая западная капиталистическая страна (большего всего похоже на США; хотя прямого указания нет, надписи на рисунках, выполненных В. Терещенко, на английском языке), дошедшая в своем «развитии» до перманентной уличной войны всех со всеми, тотального диктата мафии (обозванной Национальным синдикатом) и медийного манипулирования массами со стороны государства. В 1980 году это могло восприниматься читателями как дежурный идеологический сарказм; сейчас выглядит глубоким проникновением в зарождающиеся уже тогда тренды (хотя и не всё, конечно, автор угадал). Гвоздь находок — это создание виртуальной реальности на телевидении (стереовидении), когда в реалити-шоу на равных с человеком участвует хорошо сработанная голограмма вип-персоны (не правда ли, кое-что напоминает из совсем недавних достижений?).

Язык повествования не дурен; масса удачных колкостей, вызывающих не только улыбку, но порой и смех. Однако сюжет, с точки зрения нынешних стандартов, выглядит несколько вымученным. По-настоящему развить потенциал идеи автору не удалось, жаль…

Роман был написан под занавес 90х, отдельным книжным изданием вышел в «Андреевском флаге» в нулевые. Несёт на себе печать времени.

Начинается как детектив, пусть и с глумливым оттенком, с заявкой на охоту за неким кладом, но потом элементы детектива вовсе не доминируют. Предполагаю, что узкие ценители жанра, за пару прошедших десятилетий приученные к стерильной его незамутненности, будут сильно недовольны таким поворотом. Потому как в «Обнаженной натуре» есть всё, что угодно: буффонада, фантасмагория, даже какой-то сюрреализм. И всё это под густым соусом неприятия случившихся в стране перемен и осуждения «вторжения чужих» и т.п.

Язык неплох, хотя несомненно цветист. А сюжет ещё цветистее — порой до неправдоподобия. Главный герой, литератор Павел Родионов, вызывает не только сочувствие, но столь же часто и раздражение. Настолько он, типа возвышенная фигура, совершенно параллельная или перпендикулярная реальности (всё-таки не собираюсь ничего ему «предъявлять», повторяя ошибку некоторых особо рьяных читателей и даже литераторов-профессионалов: раз уж писатель выбрал в качестве главного именно такого героя, значит, зачем-то оно ему, автору, это нужно, и все вопросы и претензии должны быть к нему). Впрочем, в некоторых эпизодах и в самом Родионове (альтер-эго Артёмова?), и в фоновых по отношению к нему персонажах просматривается что-то человеческое.

Так что и на уровне «вечного» в романе разговор тоже порой мелькает, не одна лишь голая злоба дня.

И, по ходу, эта книга будет получше сравнительно свежего романа автора «Хромой змей, или Император Бубенцов», где «сюрреализм» просто захлестнул и одолел. Впрочем, это уже другая история, пусть и не совсем другая. Про неё надо говорить отдельно, если получится, конечно.

Роман показался поначалу непривычным. Да он такой на самом деле и есть.

Действие происходит в прошлом веке, главным образом, в первой половине. Герой — Сильвестр Салтыков, композитор, в своем творчестве следующий традиции знаменного распева. А жизнь его отражена в так называемых разговорных тетрадях. В детстве Сильвестр часто болел, не мог разговаривать. Родные общались с ним записями в тетрадках. И это продолжилось потом, когда болезнь отступила, и можно было, казалось бы, перейти к обычным формам разговора. Так что тут есть и какая-то фантастичность — поскольку не только запись бесед выглядит делом странным с точки зрения обыденности, но и беседы иные, во всяком случае некоторые из общего числа, вряд ли возможно было зафиксировать на бумаге.

Впрочем, если это и фантастическое допущение, то ничуть не большее, чем вера в то, что из XXI века можно перенестись, например, в XVII, да ещё при этом вселиться в тело какого-нибудь тамошнего стрельца.

Сильвестр окружен в первую очередь людьми музыкальной культуры, но не только. Среди его друзей, например, Борис Пастернак. Который ведёт по телефону разговоры с самим Сталиным. Ну, вождь, конечно, первым позвонил.

Показана и эпоха — через призму умонастроений, настроений и просто бытовых и прочих ситуаций уже упомянутых музыкальных людей. Эпоха чем-то неожиданно похожа на нынешнюю... Хотя постановления о сумбуре вместо музыки так явно вроде и не стоят на повестке.

Олег Ермаков пришел в литературу с рассказами о службе в ограниченном контингенте в ДРА. Но потом в его творчестве зазвучала, как мне сейчас представляется, тема «сибирской анархии». На рубеже первого-второго десятилетий века читал его книгу «Свирель Вселенной». Однако тогда про «анархию» ещё не очень было понятно. Роман «Песнь тунгуса», кажется, что-то проясняет. Хотя и не всё, не всё.

Несомненно, тут отобразился доармейский, доафганский опыт писателя. Среди героев действуют молодой лесник Олег Шустов, из европейской России рванувший в прибайкальские дебри. Альтер эго автора, думается. Но главный герой всё же тунгус — эвенк Михаил Мальчакитов, туземец. Тоже молодой, успевший уже отслужить в отличие от Шустова, которого ещё ждёт — никак не дождется Афган.

Всё-таки неровное произведение. Задумывалось наверняка как песнь, но вот лично у меня в голове как единое целое, увы, не сложилось. Полосами идёт — то интересными, то многословно-скучноватыми.

Интересны главы первой части — но не с первых страниц. Ещё увлекательнее детство и юность эвенка Миши, особенно его житьё-бытьё в Иркутске.

Дополняет книгу ещё один роман — «С другой стороны дерева».

Построенное в виде коллажа диалогов, обрывков радиопередач описание жизни Олега Шустова и его возлюбленной на горе читал по диагонали. Главы, где мир показан глазами разных зверей, наверно, должны были включить 3D оптику. Не уверен… Объема, конечно, добавили. Объема текста.

Хоть концовка довольно утешительная. Лишь наполовину по Владимиру Савченко (плохих догонят и накажут, а хорошие поженятся и станут плодить детей), но всё же…

Но вот впечатления некой Вселенной, как у Маркеса или там Айтматова всё-таки не возникло. Ну, может, плохо старался — в смысле, я как читатель.

Дополняет эту историю ещё один роман — «С другой стороны дерева».

Роман существует в двух версиях. «Вариант для юношества» называется «Навязанный рай». Он вышел в издательстве «Вече», в серии «Новая библиотека приключений и научной фантастики», и примерно на десять страниц короче. Во всяком случае, так отображает текст мой ридер.

Завязкой коллизии книга немного похожа на «Кусаку» Маккаммона, «Под куполом» Кинга. Только действие происходит в России — в один, как говорится, прекрасный день, промышленный и глубоко провинциальный городок Холмовск оказывается накрыт гигантским розовым колпаком, вырваться из-под которого невозможно. Действие начинается, впрочем, не с этого — масштабному и радикальному накрытию города колпаком предшествует недлинная, но довольно драматичная цепочка происшествий странных и даже опасных, но затрагивающих лишь главного героя (от лица которого ведётся рассказ) — Артёма Новикова.

И ещё одно серьёзное отличие от вышеупомянутых книг американских авторов. Там были разные ужасы и жестокости. У Виталия Забирко — скорее, окрашенное иронией приключенческое повествование. Но основная идея — почему купол, зачем купол (если угодно, колпак) — продумана, на мой взгляд, лучше, чем у американцев.

Всё же роман понравился меньше, чем прочитанная ранее повесть «День пришельца». Показалось, что где-то в середине действие слегка провисло. Возможно, главные герои не так интересны. Например, второй основной персонаж книги писатель-фантаст Валентин Сергеевич Бескровный (альтер-эго Виталия Сергеевича Забирко?) раскрывается ещё, наверно, в первой четверти повествования, а происходящее с ним потом мало что добавляет к его портрету — потребляет в жутких количествах коньяк и пиво, ну и слегка философствует...

Кстати, якобы написанную им (Бекровным) статью о строении атома, приложенную в так называемом авторском послесловии, я прочитать смог только по диагонали. После научно-популярной прозы Митио Каку как-то не пошло...

Зато уже в сборнике «Навязанный рай» прочитал три рассказа. Но, увы, они впечатлили меня значительно меньше, чем те рассказы, что завершали сборник «День пришельца»...

С произведениями этого писателя познакомился в довольно юном возрасте. Юрьев писал тогда больше про какую-то вымышленную Америку, но очень занимательно писал.

Небольшой роман «Брат мой, ящер» — уже о России нулевых. Тема произведения — то как собственно человеческое в человеке пытается противостоять так называемому рептильному комплексу, набору качеств, доставшемуся нам ещё от динозавров. По форме роман — сказка, в которой действуют добрые... нет, не феи, а персонажи, скорее, из Библии (или, ещё скорее, из Торы). Не только добрые, но могущественные (хотя и не совсем всемогущие), суровые, но справедливые.

Сказка немного похожая и на роман Булгакова, потому что начинается встречей — или даже более научно — контактом главной героини Ирины Сергеевны Кипнис, доктора биологических наук 47 лет отроду, с существами (или сущностями) значительно превосходящими по своим возможностям и способностям самого сильного из сильных мира сего. Ну а дальше — и занимательно и поучительно. Без разоблачений тоже не обошлось. Нет, не сеансов магии, а основных мировых конфессий, Православия прежде всего.

Может, такой же бомбой, как роман Булгакова и не является (однозначно!), но подумать и поспорить есть над чем.

Роман написан сухим, «протокольным» слогом. Эмоции у автора прорываются только в самые «ударные» моменты. И такая писательская тактика, наверно, была правильной. Рансмайру удалось выполнить поставленную задачу — весьма весомо и зримо передать те самые ужасы льдов и мрака, которые заявлены в названии.

Книга является продолжением романа Эдгара По «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», соответственно, посвящена памяти американского писателя, а также американским друзьям Жюля Верна. Русский перевод Аркадия Кабалкина, новый, выполнен в середине 90-х; имевшийся прежде вариант был сокращённым.

Жюль Верн подвергает переосмыслению ряд фактов, приведённых По, — иначе бы не получилось его собственное повествование. Что интересно, очень долго сюжет развивается без каких-либо серьёзных «взбрыкиваний». Очень привлекательным однако оказывается само описание рискованной экспедиции, я даже был удивлён. Уровень — явно выше подростково-детского (чего я опасался сперва); быть может, дело в хорошем переводе...

При чтении — отдыхал душой, самое немаловажное.

Повесть «Подмастерье» напомнила мне и роман Кира Булычёва «Любимец» (наверно, потому что это было первое прочитанное мною произведение такого плана), и ту фантастику, что печаталась в своё время «Детской литературой» в «Библиотеке приключений и научной фантастики». Хотя здесь, как мне кажется, фантастика и не всегда такая уж научная. Но многие книги в серии «рамочка» до сих пор вспоминаются с ностальгией. В «Подмастерье» тоже — есть атмосфера, в которую погружаешься; есть герои, которым можно сопереживать; есть сюжет, удерживающий внимание, подгоняющий читать дальше. Наверно, это всё-таки чтение скорее для старшего школьного возраста, тем не менее я прочитал и умственно после этого не деградировал.

Сюжет романа изобилует типичными, как мне кажется, для первой половины XIX века ходами, как то: трагическое разлучение ребёнка и родителей; смерть родителей и последующая жизнь под гнётом жестокой и лицемерной мачехи и кознями-происками сводной сестры; судьбоносные случайные совпадения, встречи — потери, впрочем, тоже…

Как бы то ни было, чтение вышло нескучным и познавательным. Нравы дворянского и чиновного сословий автор изобразил весьма критически — не будучи леволиберальным “прогрессистом”. Процветавшую в бюрократических кругах коррупцию, бездуховность золотой молодёжи и т.п. Роман охватывает исторический промежуток от поездки Петра Великого в Европу до первой послевоенной пятилетки Александра Павловича. Лиссабонское землетрясение, бунт Пугачева, походы Суворова, война на Кавказе — вот наиболее значительные события, определившие судьбы главных героев. Но вот чего я в книге не нашёл, так это магической, по-настоящему таинственной атмосферы, присущей классическим сочинениям жанра. Да и повествовательная манера в целом не показалась высокохудожественной — какая-то очерковость, скорее пересказ, а не описание происходящего…

Примерно на средине книги понял, что отзывы на неё читал ещё -цать лет назад. Вот только тогда роман назывался «Вивальди». Что ж, обычная практика. А отзывы помню смутно. Да и моя книга ждала своего часа страшно долго... Впрочем, всё это не важно, не важно, не важно!

Меня больше занимал вопрос: до чего хитро тут всё накручено — а хитом опус не стал. Это ведь такой детектив — с элементами фантастики и вообще чертовщины. Журналист Евгений Иванович Печорин благодаря одному нехорошему дедушке — соседу, патологическому борцу за справедливость, счетоводу на пенсии Ипполиту Игнатьевичу Зыкову — попадает в водоворот очень странных дел. Поначалу в них замешаны, казалось бы, только милицейские чины — но достаточно влиятельные — и таинственная психиатрическая клиника, построенная на месте имения некоего мистика (во времена царизма), служившая секретной лабораторией уже в сталинские времена... Но потом выявляется, что непостижимый катаклизм, выражающийся во внезапных актах возмездия, обрушивающихся на головы тех, кто это заслужил, а также прочих чудесах сильно окрашенных именно этически, разросся не меньше, чем до масштабов столицы... У-фф! Даже пересказывать трудно — а ведь у автора это всё сплошным плавным потоком!

И всё там в романе не просто. Не просто журналист — ибо статей он уже не пишет, а даёт оценку названиям разных фирм на предмет двусмысленности и этим зарабатывает на жизнь под вывеской фирмы «Зоил». И личная жизнь у него не простая, и биография, и окружение...

И сюжет витиеватый! А вот поди ж ты — хитом не стало!

От романа впечатление достаточно противоречивое. Это какой-то «красный Набоков». Такая же игра словами, красками. Но смысловое наполнение — диаметрально противоположное. Как позитрон к электрону.

Роман даже относят к фантастике. Здесь даны картины будущего, причем в какой-то модернистской манере. Автор и герои романа, в первую очередь Алексей Курилов, но потом и преемник его, духовный сын Алёша Пересыпкин, наблюдают, как бы немного со стороны, эти битвы грядущего, а после и установившийся после войны дивный светлый мир (в духе Ефремова, конечно, а не Хаксли). Но на самом деле весь роман фантастика… Герои живут в реальности совершенно параллельной (или перпендикулярной) тому, что на самом деле существовало у нас в стране в 30-е годы прошлого века, увы..

И порой и эта выдуманная жизнь, и сами герои отдают чем-то опереточным…

И тем не менее проза Леонова обладает неким магическим обаянием. Читая ее, понимаешь, что это всё-таки другой класс, куда более высокий пилотаж, нежели достигнутое в суховатых, приземленных производственных романах современников писателя.

И конечно, поражает владение специфическим материалом — хоть того, что касается механики паровозов, хоть погружения в медицинские дебри, хоть знания татарского фольклора.

А ещё у романа такая философская, я бы сказал, концовка.

Геннадий Головин был универсалом в литературе. Писал детективы и ретро-детективы, приключенческую прозу с элементами фантастики, прозу психологическую, сочинения в эксцентричном, буффонадно-клоунадном ключе. Такова, например, одна из лучших его повестей «День рождения покойника». «Паранормальный Фарафонтов» написан в похожей, ёрнической манере. Но такой же экзистенциалистской подкладки, увы, нет. Да и сюжет примерно с середины развивается в каком-то случайном, как показалось русле. Увы, до «Дня рождения» далеко...

Впервые прочел этот рассказ сорок лет назад в десятом томе Библиотеки современной фантастики. Уже тогда из всей довольно объёмистой антологии запомнились только несколько историй — «Цветы для Элджернона» Киза, «Уровень шума» Джоунса, «Пробный камень» Рассела, «Феномен исчезновения» Бестера, «Сплошные неприятности» Каттнера и «Хемингуэй в космосе» Эмиса. Рассказ Андерсона в это число не вошел. Перечитав сейчас, поставил достаточно высокую оценку лишь из уважения к новизне идеи — но только для своего времени. В 1963 году расовая сегрегация в самих Штатах ещё вполне себе действовала, и приручение разного рода «туземцев», использование их в качестве «мягкой силы» в прогрессорско-цивилизаторских целях выглядело очень смелым решением. Спустя годы такие подходы стали реальностью. А вот сам рассказ выглядит сейчас чрезвычайно скучным. Нет в нём ни атмосферы, ни психологии, ни приключения по большому счёту — всего того, что делает нестареющими иные фантастические произведения, многие из которых написаны задолго до «Поворотного пункта»

Вторая Мировая в самом разгаре. Грядущее поражение Германии ещё не очевидно, но у некоторых высокопоставленных гитлеровцев уже есть ощущение надвигающейся нехорошей развязки. Что-то идёт не так.

Как известно, Гитлер и часть его окружения были склонны к мистике. В романе как раз речь идёт о спецоперации такого рода. Группа отборного спецназа под видом мирной археологической экспедиции отправлена в Ливийскую пустыню, чтобы найти некий артефакт, обладающий огромной силой — так называемое Зеркало Иблиса.

Роман написан динамично, хорошим, плотным языком. Зримо обрисованы характеры героев, конфликты, что возникают между ними. Мрачная мистическая атмосфера умело сгущена; различная жуткая чертовщина, то и дело возникает на пути экспедиции.

Не обошлось, конечно, и без неточностей. Например, постоянно упоминается звание «бригаденфюрер» (когда должно быть «бригадефюрер»).

И скомканная, несколько невнятная концовка. Увы, все время удерживать ужасы на одном уровне не удалось...

Роман взялся перечитывать 11 числа. Как известно, в тот день классику исполнилось 195. Но у меня ещё и своя дата, практически по Достоевскому. Вообще на самом деле принимался за роман ещё летом 12го года, даже проштудировал комментарии специалистов — но дальше застопорилось, сейчас уже и не вспомню, почему. Но так как оно вышло — вышло, наверно, даже лучше.

С одним определился совершенно точно. Читать электронный вариант оказалось лучше, чем бумажный первоисточник. Хотя в электронном и встречаются некоторые косяки, однако в бумажном они тоже есть — в виде периодически отсутствующей точки в конце предложения и т.п.

А вот с остальным всё гораздо сложнее. Помнится, и в 12м году я брался за книгу в первую голову для того, чтобы опровергнуть некое мнение, что «Подросток» — это «нечто посредственное» и т.п. Однако нынче я не могу утверждать, что сам читал страницу за страницей в полном восторге. Нет, не так.

«Подросток» относят к числу «пяти великих» романов Достоевского. И умом я совершенно понимал, что Фёдор Михайлович и здесь подошёл к своей задаче очень не шаблонно — показал так называемое «случайное семейство», в котором растет главный герой — рассказчик Аркадий Долгорукий. Показал Аркадия в развитии. Более того, смело применил приём ни у кого прежде не встречавшийся. А именно — я называю это обнажением намерений персонажей и даже их подсознания. Т.е. что там ими на самом деле движет, показано очень открыто, не всегда через прямую речь этих героев, порой как бы символически. Ни у кого прежде такого, повторяю, не было. Потом, когда Достоевский вознесён был на пьедестал, напротив, многие авторы пытались такой манере подражать...

Ослабляет художественное воздействие и усложняет понимание происходящего в романе то обстоятельство, что в этом произведении — в отличие от «Преступления и наказания», «Бесов», «Братьев Карамазовых» — детективный элемент (сильный в трёх перечисленных романах) здесь сведен к чему-то ужасно мелкому и ничтожному... Да простит меня Фёдор Михайлович и все истинные его адепты, но интриги, которые в «Подростке» ведёт, наверно, каждый второй персонаж, показались мне ужасно картонными и даже бумажными. Мыслитель Версилов с его метаниями и шараханьями был просто невыносим... Уж лучше бы он был не мыслителем, а кем-то определённым, пусть и чистым злодеем...