Один из самых глубоких и — как бы это сказать — на мой взгляд, невероятно печальных романов выдающегося писателя и мыслителя. Он был завершён в 1967 году, опубликован на родине в 1968-м, полный русский перевод появился только в 90-е годы.

В центре сюжета — глубоко засекреченный Пентагоном проект, который так и называется «Глас Господа» (в английском варианте, который приводит сам автор, — «Master's Voice»), связанный с исследованием сигналов из космоса, предположительно искусственного происхождения. Знатоки фантастики могут припомнить в чем-то похожие произведения — «Андромеду» Фреда Хойла, «Контакт» Карла Сагана, вероятно, ещё что-то. Роман Лема отличает от них полное отсутствие фельетонно-развлекательной составляющей, основательнейшая философская основа и весьма серьёзный, способный даже показаться суховатым тон повествования. Ведь по форме — это воспоминания одного из участников проекта, математика Питера Э.Хогарта.

Значительную долю объёма романа (впрочем, объёма не столь уж громадного — менее 200 страниц книжного текста) составляют размышления главного героя — рассказчика — о природе познания, об устройстве нашей цивилизации, о контрастах нашей цивилизации и проч. Читателю предоставляется возможность взглянуть на научный процесс, причем именно большой науки, изнутри. Думается, это было бы крайне полезно тем, кто чересчур оптимистично смотрит на технический прогресс и вообще будущее нашей планеты. Ведь если сказать коротко, в романе показано то, что мы — в лице лучших наших умов — знаем о мире, Вселенной, гораздо меньше, чем не знаем о ней.

Роман и печален, как я уже сказал, именно потому, что позволяет — хотя бы в первом приближение — человеку, в общем далёкому от тайн материи и космоса, представить всю грандиозность, сложность и непостижимость Мироздания (нечто подобное было достигнуто, на мой взгляд, в романе «Должность во Вселенной» классика отечественной фантастики Владимира Савченко, только несколько иным способом).

Два года ведутся работы проекта в романе Лема, и за эти два года участникам «Гласа Господа» удаётся сделать очень интересные открытия и прийти к ещё более ошеломляющим гипотезам, но — в отличие от романов Хойла и Сагана — обходится всё же без явных чудес, к каковым следует отнести создание искусственных разумных существ или звездолетов на принципе телепортации. Лем серьёзнее, он как раз и подводит читателя к мысли, что даже если бы инопланетники и передали на Землю некие «мануалы» по изготовлению биороботов и нульпространственных кораблей, мы земляне, с нашим уровнем развития науки, поняли бы крайне мало из этих «руководств», если б вообще что-то поняли...

Эту повесть (наряду с другой — «За миллиард лет...») считал и считаю лучшим произведением Стругацких. Отрывок из неё (первую главу) прочитал более 40 лет назад в заключительном, 25-м томе Библиотеки современной фантастики. Был удивлен, что полного книжного издания пришлось ждать так долго (аж до 80-го года). При чтении ещё тогда заметил, что над текстом произведена была правка... смягчающая, скажем так. Но лишь сравнительно недавно узнал, что история вокруг этой публикации вообще была очень драматична. Об этом рассказывает Борис Стругаций в послесловии к 6 тому «чёрного» собрания сочинений (канонического, восстановленного — спасибо Светлане Бондаренко). Совсем недавно, уже из других источников, выяснил, что в США повесть была издана в сборнике «Пикник на обочине. Сказка о тройке» ещё в 1976 году (т.е. раньше, чем в СССР). Весьма позитивное предисловие к той книжице написал известный американский фантаст Теодор Стёрджён (называемый у нас почему-то Старджон). В том же 1976 году книга была выпущена на немецком, издательством Das neue Berlin, ГДР, специализировавшемся на приключенческой, фантастической и детективной литературе. Какое из этих двух изданий появилось всё же первым, затрудняюсь сказать, но однозначно — оба раньше первого советского книжного издания.

Взявшись перечитывать «Пикник» уже в новейшее время, считал главным недостатком повести то, что... сюжет мне слишком хорошо известен, и даже многие детали памятны наизусть. Но всё-таки мне удалось открыть для себя кое-что новое...

Прежде всего, мне кажется, Стругацкие в этой повести откопали совершенно новую жилу в фантастике — встреча с иным разумом и без войны миров и без Великого Кольца миров... Плюс, зона, таинственная, жуткая. Потом такого рода зоны начали клепать, по-моему, все, кому не лень.Но Стругацкие были не просто первооткрывателями. У них Зона — это метафора. Развития человеческой цивилизации вообще. Не рай на земле нас ждёт впереди, и не апокалипсис, а нечто невообразимое... мир будет меняться так, что ни один гений, ни один пророк не сумеет упредить эти перемены... И человек в этом мире будет меняться так, как нам заранее и в голову никогда придет... Сейчас, спустя четыре десятилетия это предвидение подтвердилось.

Написан «Пикник» плотным, лаконичным языком... И при чтении ни на секунду не возникает ощущения, что это какая-то архаика (а ведь какими наивными кажутся вещицы, написанные другими авторами примерно в то же время, и даже позднее, и нашими, и западными!).

Ещё раз хочется отметить то, что в повести Стругацких Зона — явление планетарного порядка, этакий непостижимый мегаполис, но только практически без людей, населённый всяческой нежитью, какими-то нечеловеческими, по-настоящему жестокими чудесами...

Трудно дать отзыв о романе Лю, не пересказывая хотя бы вкратце содержание. Вместе с тем делать это нельзя, поскольку роман, хотя это не детектив, полон тайн, удивительных открытий и неожиданных поворотов сюжета.

Роман «Бессмертие» (не знаю, под таким ли названием будет опубликован русский перевод, но лично я «Конец смерти» понимаю именно как «Бессмертие») заключительный в трилогии. Переводчик романа на английский язык Кен Лю назвал его самым любимым в трилогии. Мне представляется, что трилогия задумывалась автором как единое, сквозное произведение. В отличие от некоторых работ отечественных авторов, где после успеха одной книги начинают искусственно создавать цикл. У Лю размах фантазии, размах событий только набирает силу от романа к роману. «Бессмертие» — самый потрясающий из всех трех романов трилогии.

Кто-то из братьев Стругацких как-то сказал, что хороша та фантастика, где автор генерирует больше необычного в единицу времени (как-то так). Я отнесся к такому высказыванию очень скептически. И в самом деле, если середнячок возьмётся генерировать как можно больше необычного, скорее всего получится галиматья и бред. Но в том и дело, что Лю — не середнячок. Это настоящая голова, как сказали бы пикейные жилеты Черноморска.

Некоторые герои трилогии переходили из романа в романа. Тем не менее ни второй роман не пытается банально следовать тем коллизиям, что разворачивались в первом романе, ни третий роман не является всего лишь повтором первых двух книг.

Подобно Степлдону Лю прослеживает целые эры в жизни человечества (Обычная Эра, Эра Кризиса, Эра Устрашения, Эра Пост-устрашения, Эра Разглашения, Эра Бункера, Галактическая Эра). Вместе с тем эти периоды все же не столь продолжительны как в «Последних и первых людях» (за исключением последней — Галактической). И главное, Эры эти показаны с точки зрения вполне конкретных персонажей, с точки зрения судеб этих героев.

Действие романа начинается вовсе не в той временной точке, до которой читатель дошёл в конце второго романа, а опять в Эру Кризиса, когда нашествие Трисоляриса казалось ещё отдалённым, хотя уже серьёзнейшим образом отразилось на жизни всей планеты Земля. (На самом деле даже много раньше — во вступительном фрагменте мы узнаем, почему магия была возможна на Земле в короткий отрезок времени, совпавший со временем роковой осады Константинополя турками, — и только много страниц спустя становится ясной связь тех событий с временами нашествия трисоляриан) Во втором романе появились четыре Стеносозерцателя (или Стеномедитатора). В третьем романе мы узнаем, что был ещё один подобный по сути проект. Лидером, хотя и неформальным этого проекта, который назвали Лестница, стала Чен Син, инженер в области аэрокосмической техники.

Драматичной оказалась судьба проекта. Судьба молодой женщины. Судьба всей земной цивилизации.

Больше я ничего не хочу разглашать. Скажу только, что автор создал мощный поток необычного в своей книге. Он ещё и оказался талантливым сказочником! Причем, созданные им сказки были не просто намёком, — в них были закодированы сведения научно-инженерного характера, очень важные для сюжета всего романа. Лю оказался мастером плетения сюжета вообще — то, что было сказано им в самом начале романа, очень пригодилось ближе к его финалу.

Много лет назад, не только в другой жизни, но в мире с другим количеством измерений (явно превосходящем количество измерений мира нынешнего) я был заворожен картинами космоса в романе Аматуни «Парадокс Глебова». Книга была наивная, не самая шедевральная, вероятно, но прочитанное в ней оказалось самым впечатляющим... Пусть ложная картина космоса, но ничего более потрясающего я не читал у других авторов — более именитых и, наверно, более одарённых. И вот, в книге Лю я снова был заворожен картинами космоса и Вселенной... Значит, многомерный мир не совсем ещё исчез, островки его ещё пересекают нашу трёхмерную Вселенную...

Франк Шетцинг (родился в 1957 году в Кёльне) начал свою писательскую карьеру в 90-е не как писатель-фантаст, однако наибольший успех ему принёс именно научно-фантастический технотриллер, название которого на русский язык перевели как «Стая». На самом деле более логично было бы перевести название как «Рой». Кстати, и на английском языке книга была названа «The Swarm». Чем руководствовалась автор русского перевода, не совсем понятно. Но о переводе я ещё чуть-чуть скажу. А сейчас о самом романе.

Это очень крепкий роман, не только в отношении научной его основы (автор собирал материал в течение пяти лет, а непосредственно писал роман только два года), так и с точки зрения реалистичности повествования. Предполагаю, потому, что Шетцинг не только хорошо поработал с соответствующей литературой, но и привнёс в книгу свой личный опыт — аквалангиста, путешественника и т.д.

Темой романа является угроза всему человечеству, исходящая из мирового окена. Первые ассоциации, возникшие в самом начале чтения, это «Кракен пробуждается» Уиндема и «Неукротимая планета» Гаррисона. Но Шетцинг оказался глубже и серьёзнее. Книга его не только в разы превосходит вышеупомянутые романы по объёму, но и куда более основательно проработана.

События, описываемые Шетцингом, развиваются в различных уголках земного шара, в основном у различных побережий — побережья Перу, Норвегии, Канады и т.д. Впрочем, в открытом море и на глубине тоже.

Герои романа — ученые из разных стран, а потом и военные — представители США. Роман насыщен не только интересной информацией о мировом океане (впрочем, не об одном лишь океане); по ходу повествования автор периодически создаёт очень драматичные, напряжённые, даже по-настоящему страшные ситуации. А ближе к финалу к основной коллизии противостояния человечества неизвестной форме жизни, угрожающей из океана, добавляется также интрига с явно политической окраской. Причем, автор, как мне кажется, занял правильную точку зрения в вопросе освещения мировой международной политики...

Вообще на самом деле книга настолько многопланова, что о ней можно писать долго. Автор много внимания уделяет отношениям между своими героями, их личным проблемам, рефлексиям, и роман как бы выходит за рамки «форматного» фантастического технотриллера.

Не уверен, что всё это передано в переводе. При чтении немецкого текста у меня возникали некоторые трудности и я решил обратиться за помощью к русскому переводу. Типа: а как там профессиональный толмач вот эту фразу понял? Какого же было моё удивление, когда я несколько раз просто не нашёл аналогов этих трудных фраз. Видно, для автора русского перевода они тоже были трудными, и он предпочел на них не заморачиваться. В целом текст оригинала примерно на четверть длиннее русского перевода, и, боюсь, вовсе не оттого, что русские фразы по определению получаются короче немецких...

Собирался перечитать этот роман ещё весной прошлого года — тогда у меня вдруг затеялась небольшая ретроспективка по Петру Первому — но получилось только вот сейчас.

Первый раз я прочитал это произведение ещё в шестом классе средней школы, потом неоднократно возвращался. Но года с 80-го, наверно, не перечитывал...

Думаю, что роман Толстого — это если не самая вершина отечественного исторического романа, то уж одна из таких вершин точно. Полифоничный по звучанию; написанный ярким, ёмким, передающим дух времени языком; показывающий противоборство сил, судьбы людей различных сословий.

Хотя автор явно сочувствует своему главному и заглавному герою, общий тон повествования почти объективный. Великие дела вершил Пётр? Но сколько людей при этом погибло, причем, зачастую даже не по необходимости, а из-за крутого нрава царя, по причине особой ретивости некоторых исполнителей. А кто-то был убит или покалечен и вовсе оказавшись жертвой царских потех.

Из предисловия узнал, что Алексей Толстой стремился сделать свой роман максимально не похожим на «Петра и Алексея» Мережковского. Ведь там царь — воплощённый Антихрист, несущий стране и народу только погибель. Толстой же представлял его радикально иным — творцом новой России.

Хочу сказать слово в защиту Петра и от себя. Как я уже заметил выше, в самом романе показано, что преобразования, проводимые в то время, оплачены были высокой ценой — тысячами человеческих жизней. И вот, есть такая весьма популярная точка зрения, что новая государственность, новая армия, промышленность и всё прочее, что основал Пётр, — всё это было построено на костях. И я готов даже с этим согласиться. Однако недавно я задавал вопрос, хотя и не получил на него ответа: а какое современное государство построено не на костях? В той же просвещённой Европе, к которой так тянулся Пётр и тянул Россию, разве не было войн, религиозных преследований, да и просто феодальных усобиц? А потом — разве не было нещадной эксплуатации колоний, в том числе и прямого труда рабов? Не так ли были заложены основы нынешнего благосостояния некоторых государств? В результате вышло так, что граждане их жили относительно сыто и безбедно, а кто считал кости не-граждан?

И ещё один вопрос, в духе фантастов, работающих в жанре альтернативной истории. Если попытаться представить, что Петра не было бы, или он оказался бы другим царём, любителем старины, — каким бы путём пошла Россия, к чему бы пришла? Не получилось бы так, что население её ужалось бы — и кто знает? может, ещё значительнее — по другим причинам, из-за крайней бедности, косности управления, экспансии, военной и экономической, других государств и т.д.? Ну на этот вопрос ответить ещё труднее, тут надо учитывать слишком много разных факторов, влияющих друг на друга...

Возвращаясь непосредственно к роману, должен заметить, что книга получила высокую оценку писателей — современников Алексея Толстого. Бунин восхищался «Петром Первым», при том, что не испытывал больших симпатий к «красному графу». Однофамилец автора Сергей Толстой (автор автобиографического повествования «Осужденный жить», ряда переводов из западной литературы) тоже считал роман одним из лучших произведений на историческую тему. Кажется даже, под впечатлением он оставил попытки писать собственную историческую прозу...

Эти два имени пришли на ум потому, что обоих невозможно заподозрить в особом верноподданичестве режиму. Ведь другой популярной точкой зрения, на этот раз уже непосредственно на роман Толстого, является мнение, что автор всего лишь написал завуалированный панегирик Сталину. Будь это так на самом деле, полагаю, и у Ивана Бунина, и у Сергея Толстого мнение о книге было б совсем иным. Алексей Толстой же дал почти объективную панораму эпохи. И ещё раз я хотел бы похвалить язык романа, неровный, нервный, порывистый и отрывистый, создающий зримые картины происходящего, при этом совершенно чуждый пафосности и словесного украшательства.

Роман Роберта Луиса Стивенсона «The Master of Ballantrae. A Winter's Tale» — «Владетель Баллантрэ. Зимняя повесть» — считается итоговым, одним из самых значительных его произведений. Лет -цать назад я читал его в переводе Ивана Кашкина (кстати, выдающегося мастера, заложившего основы школы современного русского перевода) — и был тогда разочарован. Мои ожидания как-то не совпали с прочитанным... Теперь я понимаю почему.

«Владетель Баллантрэ» — роман достаточно далёкий, как от канонов приключенческой литературы на момент его создания, т.е. в девятнадцатом веке, так и от принципов построения нынешнего авантюрно-фантастического боевика. В этом произведении Стивенсон как никогда близок творчеству Достоевского (с работами которого, он, между прочим, успел якобы познакомится в переводах на французский). На мой взгляд, «Владетель» — это такая развёрнутая и куда более реалистическая версия «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». Там, воспользовавшись приёмом совершенно фантастическим, он выделил из личности героя его злую, порочную составляющую. Здесь, во «Владетеле Баллантрэ» речь идёт о противостоянии двух родных братьев, как бы символизирующих две стороны человеческой природы, хорошую и дурную, и являющихся непримиримыми антиподами. Младший брат, Генри Дьюри, представляет собой положительную и скучную посредственность; старший же брат, наследник титула, Джеймс Дьюри, обаятелен и талантлив, но — сволочь.

В этом романе, как мне представляется, Стивенсон не пытается ошеломить читателя неожиданными поворотами сюжета, характерными для других его произведений, для приключенческой литературы вообще. Иногда логика интриги вообще как-то хромает, кажется какой-то невнятной (можно, правда, сделать скидку на то, что повествование ведёт Эфраим Маккеллар, управитель поместья Баллантрэ, пользующийся языком достаточно архаичным — по всей видимости, стилизованным под восемнадцатый век). Но несомненная удача автора — это психология, проникновение в глубинные движения души главных героев. Портреты братьев, их отца, лорда Баллантрэ, миледи (до замужества — мисс Алисон) выполнены блестяще. Стивенсон — реалист, и в других его сочинениях никогда не встретишь таких идеализированных персонажей, какими полны, скажем, романы Жюля Верна. Здесь же мы видим его героев в развитии. Видим, как скучный, не наделённый никакими артистическими талантами Генри Дьюри, надломленный столкновением с братом, по выздоровлению становится озлобленным, мстительным, эмоционально неуравновешенным человеком, равнодушным по отношению ко всем, за исключением наследника — мистера Александера... Его брат, «злой гений» Джеймс Дьюри, вопреки всем ударам судьбы, напротив демонстрирует умение расположить к себе людей, даже врагов, прямо-таки кичится своей «королевской природой».

И ещё одно немалое достоинство романа — то, что можно назвать словесной живописью. Запомнилось описание окрестностей имения в ночь дуэли братьев — блуждания мистера Маккеллара во мраке в поисках тела погибшего. А также финал — последние злоключения кучки авантюристов, охотящихся за сокровищем Джеймса Дьюри в северо-американском лесу (а за ними тоже кто-то охотится, каждую ночь зверски убивая одного из незадачливых искателей золота, — тут автор, пожалуй, всё-таки отдал дань канонам литературы хоррора на тот момент), и сцена, в которой другая партия охотников, включающая несчастного Генри Дьюри, тайно наблюдают за тем, как индус Секундра Дасс раскапывает могилу своего саиба Джеймса Дьюри...

Формально входит в цикл «Лунная радуга». Но связь с первыми двумя романами достаточно условная. Действительность, изображаемая в романе, является далеким следствием событий, описанных в романах «По чёрному следу» и «Мягкие зеркала». Достаточно сказать, что главным героем «Локона» является грагал — гражданин Галактики — дальнодей Кир-Кор (Кирилл Корнеев).

Не берусь судить, заслуга ли это таинственной Надежды Шаровой, примкнувшей к Сергею Павлову в работе над книгой, или же магическая искра была каким-то образом высечена внутри тандема (ведь были же такие случаи — когда в соавторстве люди писали с куда большим размахом и огоньком нежели порознь), но по стилю, по образному строю книга, на мой взгляд, не имеет аналогов в отечественной фантастике. Поначалу меня несколько напрягало обилие фантастических терминов (часть из них разъяснена в конце книги), но потом я был просто подхвачен могучим потоком повествования. Настолько, что я даже как-то не всегда успевал следить за поворотами сюжета, однако неизменно находился под гипнозом происходящего на страницах книги.

Я уловил некоторое влияние «Розы Мира» Андреева, получившей широкую известность как раз накануне выхода «Локона» в свет (первая часть была опубликована в начале 90-х), но собственно и это не счёл большим прегрешением. Почему-то меньший энтузиазм вызвали у меня чисто «космические» главы, рассказывающие об открытиях, сделанных Кир-Кором и группой его сына. А уж «философские» эпизоды не порадовали меня совсем (явный мистицизм-оккультизм; не даром и Блаватская комплиментарно упоминается), и всё же я готов закрыть на это глаза. Пусть! Ведь в остальном роман — явный шедевр...

В советской фантастике были не только братья Стругацкие, двоюродные братья Войскунский и Лукодьянов и отец с сыном Абрамовы. Имелся ещё один тандем – Михаил Емцев и Еремей Парнов. С творчеством их познакомился о-очень давно – по сборнику «Ярмарка теней», хотя поначалу и не очень был впечатлен. К одному из главных произведений подобрался сравнительно недавно – роману «Море Дирака». Сокращённый вариант, который называется «Чёрный ящик Цереры», впрочем, не совсем прошёл мимо меня. Он был издан в одном из альманахов НФ, и я то ли что-то слышал о нём в пересказе, то ли читал фрагмент. Тоже очень давно, в школьные годы. О том, что существует роман, узнал из какой-то книги Василия Звягинцева. одной из последних в цикле «Одиссей покидает Итаку» (ещё раз спасибо Василию Дмитриевичу за то, что просвещал! Жаль, что ушел…)

Показательна судьба романа – в советское время выпустили всего раз. Наверно, чересчур вольнодумным сочли издатели. Это очень неплохо выстроенный научно-фантастический детектив. Действие в нём начинается ещё в нацистской Германии, потом переносится в СССР 60-х. Сама центральная идея, связанная с квантовой физикой, было передовой для своего времени. Неплохо смотрится и сейчас (особенно на фоне однообразных баталий нынешней российской фантастики). Неплохо выписаны персонажи. Язык удивительно свежий, упругий (опять особенно на фоне стертой речи сегодняшних «мэтров»). Ближе к финалу есть глава просто фантасмагорическая – поначалу даже ошарашила меня. Фантасмагорически-психоделическая. По-моему, так блестяще даже Стругацкие не писали. А тут – издали книгу всего дважды, один раз в шестидесятые и еще раз уже в нулевые. Ну да, в идеализме, наверно, заподозрили. Да и конфликт в науке, который авторы изобразили, должно быть, тоже не прибавил энтузиазма ответственным товарищам. Конфликт этот обрисован, быть может, и не так детально как в «Белых одеждах» Дудинцева, но всё равно интересно. И смело.

В общем, для меня книга – открытие.

Прочитал известную эпопею одного из ведущих отечественных фантастов прошлого века — причём воспользовался для этого самыми первыми редакциями романов трилогии. Все они были опубликованы в альманахах «Лениздата» «В мире фантастики и приключений». Первые выпуски, кажется, были просто номерными, потом у них появились собственные названия, но ещё как бы под общей рубрикой, а ещё позднее — исчезла и она. Это были просто сборники фантастики. Все эти изменения можно как раз проследить на тех книжках, в составе которых появились части трилогии. Кстати, читал именно бумажные, оригинальные версии этих книг, попутно выяснив, что в их электронных дублях, циркулирующих в сети, присутствуют неточности, во всяком случае в заголовках. В частности, первая часть второй книги у «пиратов» повторяет название всей книги — «В звёздных теснинах». В действительности же, в бумажном издании она именуется «Вторжение в Персей». Как известно, именно под таким заголовком вторая книга станет печататься во всех последующих изданиях эпопеи.

После такого длинного вступления — о самой трилогии, хотя любителям фантастики она, конечно, хорошо известна. Итак, «Люди как боги» — это первый опыт так называемой космической оперы в нашей фантастике. Герои — люди довольно далёкого будущего, их отделяет от нас примерно пять веков. Техника позволяет им преодолевать расстояния в тысячи световых лет — они путешествуют в другие уголки Галактики примерно так же, как каравеллы пересекали мировой океан в эпоху великих географических открытий. Т.е. на эти вояжи уходят недели, месяцы, самое большое — годы (в зависимости от расстояния)

Снегов сумел создать свой вариант гармоничного общества будущего, не копирующего картины, нарисованные Ефремовым и Стругацкими. Кстати, помимо интересного способа передвижения со сверхсветовой скоростью он ближе других фантастов подошёл к идее интернета. Могучий электронный мозг управляет процессами на планете, включая погодные явления. А люди не только легко могут связываться друг с другом через эту машину, но и получают от неё индивидуальную защиту от всяких напастей. Каждый человек на Земле имеет так называемую Охранительницу, которая страхует его от всяких «резких движений» и внезапных оказий. Можно сказать, это какой-то аналог Большого Брата Оруэлла, только если у английского писателя это сугубо негативный феномен, то здесь роль Охранительниц однозначно позитивна.

«Люди как боги» — это ещё и один из первых образцов отечественной боевой фантастики. Ведь люди ведут войну против так называемых разрушителей (или зловредов), которые обосновались в созвездии Персея. Тут следует отметить, что каждая часть трилогии отнюдь не копирует предыдущую, а напротив выводит противостояние на новый виток. В третьей книге, которая называется «Кольцо обратного времени», речь вообще идёт о столкновении с новыми и куда более серьёзными опасностями, нежели те, что были в первых двух книгах.

Повороты сюжета в трилогии свершаются, быть может, не так лихо, как в книгах Евгения Гуляковского (кажется, в отечественной фантастике этот автор не знает равных по умению закрутить интригу), но всё же очень не банально. И ещё хотелось бы отметить язык. У Снегова он прозрачен, суховат. Но по-своему очень неплох. И в целом эпопее присущ свой неповторимый настрой, привкус, определённая поэтичность даже. Нарисованный автором невероятный, причудливый (с точки зрения обыденности, возможно, даже бредовый) мир несёт в себе несомненное очарование...

Это первая прочитанная мною книга Нила Геймана, опять в нарушение «хронологического принципа» (который заключается в том, что если взялся читать какого-либо автора, то начинать надо с самых ранних произведений и постепенно переходить к поздним). Да, не соблюдаю собственные правила. Зато я избавлен от необходимости сравнивать этот роман — с другими книгами Геймана, с романом «Оно» Кинга, «Жизнь мальчишки» Маккамона и «Вином из одуванчиков» Брэдбери. Поскольку я более-менее наслышан об этих произведениях, держал их в руках (некоторые очень даже крепко), но всё-таки я пока их не читал. В отличие от настоящих знатоков творчества Геймана, я даже твердо знаю, что «Океан...» не повесть, а именно роман — такое определение дано ему на языке оригинала, при том, что само понимание того, что такое «роман» у англоязычных несколько отличается от нашего (видите, у нас даже сам термин позаимствован из какого-то другого языка, явно, не английского).

Первыми своими строками «Океан...» создаёт стойкое впечатление, что это ностальгическое погружение взрослого человека в далёкое детство. Мне кажется, сейчас такого рода книги можно выделить в отдельный жанр или по крайней мере поджанр. Возможно, когда Диккенс писал свои «Большие надежды», это было смелым новаторством, но с тех пор появилось много и даже, как мне представляется, очень много книг, герои которых целенаправленно погружаются в собственное детство. При том, у Диккенса-то интервал между тем временем, в котором рассказчик начинает вспоминать прошлое, и самим этим прошлым, т.е. временем, в котором происходят главные события, не столь и велик — десятилетие с небольшим хвостиком. У Геймана герой-рассказчик преодолевает разрыв в сорок лет (тоже, впрочем, с небольшим хвостиком).

И далее оказывается, что его прошлое, которое так притягивает его, не совсем обычно, даже скорее, совсем не обычно. В возрасте семи лет наш герой прошёл, если можно так сказать, урок практической космогонии — познакомился с силами, которые стояли у истоков нашей Вселенной и которые ещё будут стоять у истоков Вселенной следующей...

При этом по форме, да, автор обыграл и хрестоматийные сказочные сюжеты — например, злой мачехи (только здесь это не мачеха, а childminder, няня, даже шире — домоправительница... т.е. домомучительница), также сюжет притязаний на ребёнка различной нежити (опять-таки здесь это не баба Яга, а кое-что другое)

Но как мне кажется, автор обыграл и сюжет, что называется, по Фрейду. Ведь как бы там ни было, какими бы удивительными чудесами ни обернулось воссозданное прошлое, всё равно это осталось погружением взрослого человека в собственное далекое детство — то, к чему более или менее склонны все люди, за исключением, быть может, лишь тех, кто страдает совсем уж непобедимым склерозом. Поскольку в позднем детстве или раннем отрочестве мы все так или иначе проходим тот же урок — практической космогонии, открываем для себя бескрайность и непостижимость того мира, в котором живём, пусть это происходит и не столь фантастическим образом, как это было с героем. Автор сумел ненавязчиво, но внятно отметить то обстоятельство, что подобная ностальгия охватывает людей именно в поворотные моменты их жизни. В прошлое можно возвращаться не раз и не два; это персонажу книги Геймана в каком-то смысле повезло, что наконец-то он вспомнил всё. Чаще нам удаётся прикоснуться лишь к небольшим фрагментам ушедшей реальности...

Ещё хотелось бы сказать, что роман написан ясным, лаконичным и выразительным языком (в отличие от книг Кинга совершенно свободным от нецензурщины), что книга полна ярких образов, восходящих, вероятно, к архетипам человеческого сознания. Среди них самый емкий, наверное, заглавный — океан, способный уместиться в небольшом пруду, а когда надо и вообще — в ведре...

Роман впервые попал ко мне в руки в «бумажном» издании «Художественной литературы», выпущенном ещё до распада Советского Союза. В перестроечные времена была в издательстве запущена такая серия, возможно, ответвление «Классиков и современников», в книжках с мягкими и обычно пёстро разрисованными корочками печатали так называемую «полочную» литературу — Платонова, Булгакова, Набокова, Ремизова, Хаксли с Замятиным. Попали в эту компании и Стругацие с их «Градом», поскольку это тоже была самая настоящая полочная литература. Написан был роман в глухие годы застоя, а на суд публики попал лишь в самом конце 80-х.

Только я-то взялся за роман уже несколько позднее, когда перестроечные страсти, все эти митинги, дебаты и проч. уже отшумели, а на смену им пришёл рынок (дикий, но тогда ещё в это не хотелось верить)и дикая, отнюдь не митинговая (во всяком случае, не только) и не книжная вольница 90-х годов (которые более чем 10 лет спустя назовут лихими).

Было это 20 лет назад (чуть больше), но я до сих пор помню, какие книжки взял тогда в библиотеке: кроме романа Стругацких авторский том Кобо Абэ из Библиотеки современной фантастики и «Взгляни на дом свой, ангел» Томаса Вулфа. У меня даже возникло тогда незаконопослушное желание все эти три книги «заиграть», но я ему не поддался и в положенный срок (или почти) всё вернул обратно.

После того чтения от «Града» у меня осталось какое-то двойственное чувство: с одной стороны — не похоже на прежние работы Стругацких. С другой — лёгкое разочарование, как если бы ожидал чего-то большего.

Принявшись за чтение теперь, я уже сделал для себя заметку, что относительно романа есть мнение, что это самое глубоко философское произведение Стругацких. А ещё — сейчас я знал, что, оказывается, вдохновила авторов на эту работу одноимённая картина Николая Рериха.

Чтение же моё опять вышло непростым. История звёздного астронома Андрея Воронина, ставшего участником некоего таинственного эксперимента и перенесшегося из 1951 года в Город, населённый людьми разных народов и даже разных десятилетий ХХ века, тем не менее разговаривающих друг с другом на одном, общем для всех языке (в восприятии Андрея — русском), поначалу вызывала у меня скорее раздражение... Во-первых, все эти интернационалисты казались мне если и не очень похожими друг на друга, то уж точно похожими на своих соплеменников в весьма среднем изображении, в описании, взятом из написанного популярным автором романа для юношества, скажем так. Другими словами, бывший унтер вермахта Фриц Гейгер — он такой, каким и полагается быть не слишком глубоко разработанному образу немецкого солдата из не слишком глубокой книги. Из книги, скорее всего, советской — не Генриха Бёлля и не Дитера Нолля. То же самое можно сказать про американца Дональда, китайца Вана и других. И только бывший танкист дядя Юра показался действительно живым и симпатичным, и не только потому что — земляк, а просто он такой, русский медведь, на самом деле и есть.

Во-вторых, идеи, питающие, во всяком случае, начальные страницы повествования, не показались мне сильно новаторскими, смелыми, независимыми. Авторы начали работу над романом в конце 60-х. Вот на этом уровне они и остановились.

И всё же затем в моём чтении произошёл перелом. Когда я дошёл до описания переворота (в книге он назван Поворотом). Настолько всё отчетливо я представил, будто авторы были очевидцами этого события.

И такой же убедительной, страшной, даже жуткой предстала предо мной экспедиция, начальником которой стал Воронин.

Я не знаю, самый ли это философский труд Стругацких, но чтение меня всерьёз захватило... Да, мне было интересно (не то слово!)... Да, роман заслуживает...

Изданный всего один раз, в начале 90-х, в сборнике «Немецкая антиутопия ХХ века», русский перевод романа давно уже стал раритетом. О самом Арно Шмидте в России известно тоже до ужаса мало... Впрочем, не все и немцы слышали о таком писателе, хотя он уже признан там классиком. Припоминаю забавную историю... Прощаясь с работавшим у нас немецким специалистом (программистом-электроником широкого профиля) Хольгером Шмидтом, я поинтересовался, читал ли он книги своего однофамильца? Выяснилось, что нет. И даже более того. «Do you know the guy?» — спросил меня Хольгер. Откуда! Ведь Шмидт умер ещё в 1979 году...

Сам же я — в силу какой-то странности — прочитал «Республику» не в середине 90-х, как это произошло у меня с «Городом за рекой» и «Гелиополисом» (они вышли под одной обложкой), а только в начале «нулевых». Пришел тогда в неистовый восторг — от особой манеры писателя, от его мастерства, стёбности и т.д. и т.п.

Роман, как уже несложно догадаться, антиутопия. Написанный в 1957 году, он изображает мир в 2008м — после атомной войны, уничтожившей всю Европу, часть Соединённых Штатов и, кажется, другие территории. Противоборствующие стороны смогли после войны договориться и общими усилиями создали искусственный остров в Тихом океане (в районе Саргассова моря), на котором живут избранные представители всего человечества — художники и учёные (название же пародирует трактат поэта Фридриха Готлиба Клопштока «Немецкая республика учёных» — текст найти не удалось).

Главный герой романа, он же рассказчик, журналист Чарльз Генри Уайнер, американец с немецкими корнями, проделывает удивительное путешествие сначала через территорию, населённую мутантами (гоминидами), из которых кентавры являются наименее странными, затем попадает на остров, где посещает сначала правую половину, контролируемую западниками, а затем — половину левую, коммунистического блока.

Как выясняется, холодная война продолжается и на острове... И вообще пост-апокалиптическое человечество предстаёт в не очень выгодном свете... всё те же комплексы и те же страстишки...

Про авторскую же манеру (она присуща не только «Республике», но и другим произведениям Шмидта) лучше сказать словами А. Дранова, автора предисловия и одного из переводчиков романа Шмидта: «... сначала возникают, как в убыстренном кинокадре, яркие разрозненные картинки, «фото», затем вокруг них в ходе дальнейшего «припоминания» группируются дополняющие и объясняющие их кусочки, фрагменты, отрывки — «тексты». На втором этапе в сознании писателя возникает некая связующая незначительные события повседневности нить, на которую он нанизывает «жемчужины» воспоминаний, впечатлений, переживаний. Затем наступает очередь «сна» и «игры мыслей» — возникает «рагу из древесной смеси, обломков и слов-окурков».» Такой фрагментарный стиль Дранов называет атомарным...

К сожалению, смерть (по всей видимости) помешала писателю завершить книгу. В том тексте, что доступен публике, его перу принадлежат 30 глав из 36. Финальные шесть были написаны корнуолльским писателем Артуром Томасом Квиллером-Каучем. Когда более двадцати лет назад я читал перевод Р. Облонской, то мне показалось, что эти главы отличаются от собственно стивенсоновских — по стилю, по настроению. В этот раз, читая оригинал, не уловил таких нюансов. Квиллер-Кауч довольно неплохо сымитировал шотландский колорит и прочие особенности прозы Стивенсона — на мой взгляд. Показалось, впрочем, что каждая из этих глав в полтора-два раза длиннее любой из глав, написанных самим Стивенсоном. Впрочем, вовсе и не показалось. Это легко проверить, посмотрев в оглавление романа.

От первого чтения, чтения перевода, в памяти осталось лишь ощущение искромётного юмора. Ну и сюжета — в общих чертах. Сейчас, при чтении оригинала, почему-то трудно далось начало. Настроение поменялось с побега главного героя из Замка. Оказалось, что это действительно очень остроумный роман. Он также и приключенческий, но эта составляющая здесь несколько иного рода, чем, скажем, у Дюма. Главный герой, французский аристократ виконт Энн де Керуаль де Сент-Ив (попавший в английский плен как рядовой наполеоновский армии Шандивер), смелый и решительный воин, но вовсе не такой титан-сверхчеловек, какими французский романист описывает, допустим, своих мушкетёров. Не всегда ему улыбается удача, иногда он даже попадает впросак. И вообще — он боится высоты! (в частности).

Показалось, что романом этим Стивенсон в чем-то предвосхитил Набокова и прочих модернистов. Я от души потешался над похождениями Сент-Ива в компании двух шотландских гуртовщиков. Очень колоритные персонажи. Так описать шотландцев мог только шотландец. «Набоковский», как мне кажется, прикол в том, что они искренне видели во французском виконте англичанина — в соответствии с его «легендой».

» -- Мистер Сент-Ив, -- сказал мне на прощание Сим, -- я не больно-то верю в англичан, но по совести скажу: сдается мне, есть в вас добрый корень.»

И потом, в романе масса других черт, как бы не характерных для приключенческого романа, а более типичных для так называемой реалистической прозы, — зримые, осязаемые описания погоды (в основном, непогоды) и т.п., всяких мелких и крупных неувязок и переделок, с которыми сталкивается Сент-Ив в процессе своих похождений.

Некоторое разочарование, которое вызвали у меня в своё время заключительные («неоригинальные») главы, возможно, имеет своей причиной как раз бОльшую закругленность развития сюжета, хэппи-эндовость. Но как же иначе? В конце концов Сент-Ив должен был найти своё счастье. Так было задумано самим автором романа.

PS. По поводу вычитанных из других отзывов рассуждений про то, что книгу мог закончить Конан-Дойл. Я читал в оригинале его «Тайну Клумбер-холла», «Белый отряд», «Затерянный мир», «Собаку Баскервилей». Да, сэр Артур, конечно, создал двух несомненно культовых персонажей — Холмса и Ватсона. Но в плане языка и вообще стиля он показался мне простоватым, бесхитростным, довольно прямолинейным. Я не помню, как там у него было с юмором. Точно могу сказать, что он вряд ли мог чему-либо поучить будущих модернистов. И если и в самом деле ему предлагали закончить роман (неужто и впрямь?!), то отказавшись, он принял весьма здравое решение. Ну не потянул бы он! Совсем другого склада писатель.

Первый, как считал он сам, формально — второй роман выдающегося британского писателя. На русский название переводили по-разному. Интересно, что написана книга была в 1962 году, т.е. более чем полвека назад. Но до русского читателя книги Джеймса Грэма Балларда (другой вариант транслитерации фамилии — Боллард) дошли значительно позднее. Причиною тому, вероятно, были сосредоточенность автора на тёмных сторонах человеческой природы, исключительная мрачность его фантазий, предрекающих нашей планете не просто несчастливое будущее, а прямую гибель. В частности, в этом романе континенты и островные архипелаги Земли исчезают под натиском воды тающих полярных шапок.

Впрочем, сказать о Балларде, что он фантаст, это почти ничего не сказать. Во всяком случае, до него такой фантастики никто не писал. При чтении прозы Балларда поражает кинематографическая зримость образов, отточенность стиля. Но опять-таки, если кто-то подумает, что писатель был занят всего лишь некими экспериментами с литературной формой, снова выйдет ошибка. Роман «Затонувший мир» визуальным своим рядом (если у книг вообще может быть визуальный ряд!) подобен арт-хаусному фильму, но при этом вовсе не лишён сюжета. Развитие действия, далёкое от штампов бульварно-развлекательного чтива, держит читателя в постоянном напряжении...

Что ещё можно сказать? Баллард замечательный психолог; какие бы странные вещи ни творились в душе главного героя романа, биолога Роберта Керанса, происходящему с ним веришь. Плюс, немаловажно и то, что писатель был человеком всесторонне эрудированным (для фантаста — качество просто обязательное!), а жизненным опытом обладал просто уникальным. В частности, ещё в детстве прошёл через японский лагерь для интернированных лиц, — эта, самая вероятно, ужасная страница его жизни найдёт потом отражении в, быть может, наиболее известном его романе «Империя солнца». И, можно предположить, отсюда тянутся и корни уже упомянутого мною интереса писателя к тёмным сторонам человеческой природы. В этом отношении не является исключением и дебют Балларда — роман «Затонувший мир», в котором иррациональность человека, его разума, его поведения показана весьма ярко...

Это такая комедия положений, но также и характеров — уж больно прикольные герои... Начинается всё с того, что два брата, Мастерман и Джозеф Финсбери, ещё в детстве, вступили в так называемую тонтину (tontine). Я думал, такое учреждение Роберт Стивенсон выдумал, на пару со своим пасынком, но оказывается, слово есть в словарях. Тонтины появились ещё в 17 веке — это такая форма страхования жизни, в которой капитал складывается на паях, и по мере ухода пайщиков из жизни, оставшиеся... как бы это сказать... становятся всё состоятельнее. Последний уцелевший пайщик срывает куш. Только это, скорее всего, ему уже не нужно. Вот и братья Мастерман и Джозеф дожили до такой поры, что оказались последними пайщиками в своей тонтине. Как известно, деньги и вообще всякие материальные ценности разобщают людей, даже самых близких родственников. Так произошло и в романе.

У обоих братьев были наследники; у Мастермана — сын Майкл, преуспевающий адвокат, специализирующийся на разруливании всяких тёмных делишек. Джозеф был опекуном сыновей другого брата, ушедшего из жизни, — Морриса и Джона. Да вдобавок ещё и другой сироты — дочери покойного друга Джулии Хейзелтайн. Наследство своих подопечных он растратил в своем бизнесе, постепенно приходящем в упадок кожевенном деле. Моррис не мог этого ему простить и начал старика всячески притеснять и кошмарить... Для Джозефа, любившего попутешествовать, всюду читать импровизированные лекции, материал для которых он собирал в популярной прессе, такая жизнь очень скоро стала невыносимой... Моррис полагал, что кузен Майкл блефует, и его отец Мастерман, уже мёртв, только не знал, как подступиться к своему пройдошливому двоюродному братцу, считающемуся лучшим адвокатом Лондона. Судьба однако предоставила шанс не Моррису, а его дяде. После крушения поезда, на котором наша троица ехала в Лондон, первым пришёл в сознание Джозеф и дал дёру с места катастрофы, имея на руках чек на восемьсот фунтов стерлингов. Очухавшийся несколько позжае Моррис кинулся на поиски дядюшки, но вместо него ошибочно нашёл изуродованное тело другого старика, по какой-то случайности облаченного в ту же самую униформу одного из движений за правильный образ жизни, какая была и на Джозефе. Моррис решает скрыть факт смерти своего опекуна. И вот тут начинается уже просто что-то фантасмагорически невероятное...

Майкл и один его счастливо избавленный от юридических напастей клиент случайно заскакивают в багажный вагон, в который погружена бочка с телом так и оставшегося инкогнито джентльмена. Подзащитный Майкла, весь во власти эйфории, меняет ярлыки на багаже. В результате по адресу Морриса приходит громаднейший ящик со статуей Геркулеса (как оказывается, нелегально переправленной из Италии), а бочка с телом попадает к организовавшему эту скульптурную контрабанду так называемому художнику (малюющему что-то там в свободное от репетиторства и преподавания время) Уильяму Денту Питману. Но на этом перемещения тела бедного старичка вовсе не заканчиваются. Как и разные прочие махинации с переодеваниями, применением грима и каких-то вымышленных имён...

Помимо того, что роман просто гомерически комедийный, это и неплохое исследование человеческой психологии... Не зная о том, что он всё-таки переведён, пытался дать свой вариант названия. Буквальная версия, «Неправильный ящик», не самая плохая. «Чужой груз» или «Доставка по ошибке» — значительно хуже. Решил в конце концов совсем отвязаться от оригинального титула, предложив «Похождения покойника». Но оказывается, переводчик изданной в 2004 году русской версии нашёл куда более удачный вариант — «Несусветный багаж».

Это даже не парадокс. Бывает, опусы почти средние с первого момента получают благодарный прием публики, регулярно тиражируются, обрастают поклонниками. А произведение талантливое выходит в свет один раз, вызывает какой-то отклик, не сенсацию и не шумиху, а потом оказывается забыто. И о причинах можно только гадать.

Такова судьба, как мне кажется, научно-фантастического романа Александра Меерова “Сиреневый кристалл”. Он был опубликован в середине 60х, в золотую пору отечественной фантастики, при этом вроде бы не должен был потеряться на общем фоне. Вслед за тем появились переводы на иностранные языки. Однако русскоязычных изданий больше не было.

Хотя по всем статьям это работа выдающаяся, веха в развитии жанра, несомненно. А впрочем, веха какая-то одинокая. Продолжения не последовало, “учеников” и просто эпигонов не появилось.

“Сиреневый кристалл” оказался образцом чересчур “твердой” НФ. А по стилю повествования — слишком реалистичным, хотя и посвящен делам удивительным, космическим, связанным с мирами иными и страшно далёкими от нашей Земли.

Я уже читал другой роман Александра Меерова — “Осторожно — чужие!”. Теперь мне проще было уловить особенности авторской манеры. Рассказ идёт в сдержанном, суховатом ключе. По форме это отчёт о событиях, свидетелем и прямым участником которых был сам рассказчик. Тем не менее их композиция выстроена не в прямолинейно хронологическом порядке — в качестве зачина выбран чуть ли не финал всей истории, эпизод, получивший громкую огласку, но по сути — результат куда более длинной цепочки происшествий более “тихих”, но не менее важных.

Мало того, рассказчик делает экскурс в предысторию. Большая часть действий романа происходит на островах архипелага Паутоо (место вымышленное), в колониальные времена территории подконтрольной некой неназванной метрополии. Один из важных узлов всего повествования завязывается там ещё в канун Первой Мировой войны. Рассказчик, Алексей Курбатов, дозированно цитирует записи русского исследователя Вудрума, ученого, который, пожалуй, в числе первых прикоснулся к тайне загадочного сиреневого кристалла.

Выдержки из этих дневников, быть может, наиболее явно обнажают секрет авторского стиля Меерова. Нарочито скуповатый, но безошибочный, выверенный отбор подробностей, четкая увязка что после чего произошло и вследствие чего и создают эффект подлинности — впечатление, что мы имеем дело не с художественным и фантастическим вымыслом, а с добросовестным изложением случившегося в действительности.

Ещё следует отметить умелую работу с именами — как географическими, так и собственными. Паутоо — страна никогда не существовавшая, но этими странно звучащими названиями, фамилиями, экзотическими словечками автор создаёт густой и весьма убедительный местный колорит.

Но для хорошего писателя одного только добротно прописанного фона маловато. Мееров отлично прописывает людей — героев, персонажей первого, второго и третьего плана. Особенно удался образ Асквита — обаятельного циника и авантюриста от науки.

Поскольку это всё-таки фантастическое сочинение, немаловажно, что автору удались и образы тех загадочных, могущественных и внешне всегда опасных порождений чужого мира, с которыми имеют дело герои.

А в большие подробности я вдаваться не стану. Хотя роман, как уже сказано, напечатан был всего раз, он доступен в электронном виде. И потом, остаётся надежда, что сочинения Александра Меерова все же будут переизданы, — как это сейчас происходит с работами многих, казалось бы, забытых авторов. Александр Мееров заслуживает этого, быть может, больше других

Стилизованный под сказку Арабского Востока, роман рассказывает о средневековом Багдаде. Но не только. Главный герой повести, Махмуд иль-Каман, кузнец, поэт, в силу разных причин принимает участие в передаче святыни, общей для христиан и мусульман, хранившегося в городе Эдесса убруса (платка) с нерукотворным образом Христа, передаче от арабов — их противнику, Византии. Также в силу разных случайных и, быть может, не совсем случайных причин поэт оказывается связан и с тогдашней Русью. Русская девушка Даждья, дочь князя Буйсвета, становится сначала его рабыней, потом — возлюбленной и женой.

Чтобы выйти из некоторой читательской спячки, решил взять быка за рога и принялся за роман, о котором столько говорят в последнее время. Отзывы, по-моему, в основном позитивные; сравнивают с «Семнадцатью мгновениями весны» (что обоснованно) и даже с «Войной и миром» (совершенно безосновательно!). Сравнивают с кирпичом — по объёму и силе воздействия.

Начало далось мне однако с трудом — раздражала чисто французская, на мой взгляд, трескучая риторика, в духе полного нравственного релятивизма. Но как только пошла повествовательная часть, я вчитался, книга захватила меня.

Главным героем и рассказчиком романа является Макс (Максимилиан) Ауэ, во время Второй Мировой войны — офицер СС (вот я и отвергаю какие-либо уподобления эпопее Толстого — уже только потому, что у классика — несколько равных по значению героев; и потом, главный интерес в их столь различных судьбах составляют нравственные искания). Герой же романа Литтелла всего лишь продвигается по службе; выносит тяготы и лишения её... причем не всегда одинаково стойко; попадает в ситуации, казалось бы, безвыходные; однажды даже получает ранение, на первый взгляд, несовместимое с жизнью, но благодаря ему избегает беды, возможно, ещё более худшей. И — что очень заметно, мимо чего никак нельзя пройти мимо! — страдает от тяжёлых сексуальных комплексов.

Этот момент неожиданно напомнил роман «Каменный мост» Терехова. У того главный герой — тоже «мучается». Но как я уже не раз заявлял, мучается как-то надуманно. На фоне главной темы «Моста» сексуальная озабоченность Александра Васильевича, героя-рассказчика, выглядит необязательным довеском. Не таков Макс Ауэ. Его комплексы вполне логично вписываются в общую картину происходящего. Ведь он — один из участников так называемого Окончательного решения еврейского вопроса.

В данном случае, мне представляется, Литтелл идет вполне в русле западной традиции. Иными словами, такой интеллектуал как Макс, столь тонко чувствующий человек мог примкнуть к нацизму только имея серьёзнейшую червоточину в душе...

Литтелл умело манипулирует служебной карьерой своего героя — помещает его то на только что оккупированную Украину, где проводятся массовые расстрелы; то — на Кавказ, место некоего «эксперимента» нацистов, заигрывания с местным населением; то — в уже вполне определившийся сталинградский котёл; то — в дебри бюрократической машины лагерей смерти. Чтобы лучше показать разные стороны процесса, как мне кажется...

Показалось, что Литтелл всё же лукавит, утверждая, что прочитал роман Юлиана Семёнова уже по завершению работы над собственной книгой. Насторожили два момента: портрет пресловутого шефа гестапо Мюллера, удивительно смахивающий на Леонида Броневого, и его же поиски советского «крота» в высших эшелонах СС (Штирлица, что ли?). Поскольку нам-то давным-давно разъяснили, что: а) настоящий Мюллер не только не был похож на сыгравшего его советского актёра, а напротив — скорее был близок к телевизионному образу Штирлица б) никаких советских агентов в таких высоких чинах в Третьем Рейхе на самом деле не имелось...

Из книги Литтелла кстати становится очевидным, что такого рафинированного Штирлица просто не могло быть. Все так или иначе были грязными убийцами... Вовсе не бездушными роботами, как долгое время внушали нам, наоборот — людьми, порой с тяжёлыми психологическими переживаниями, и тем не менее — участниками массовых убийств. В этом один из уроков романа: насилие не проходит бесследно и для тех, кто его практикует.

Потому не приходится удивляться, что и возмездие было жестоким... но ведь и его вершили люди с травмированной психикой! Вообще картина постепенного разрушения Германии, её столицы Берлина, задолго до окончания войны, впечатляет (это ещё один минус Семёнову, у которого бомбёжки, даже не смотря на ключевой момент сюжета, с ними связанный, присутствуют только как некий фон, лишь чуть-чуть приперчивающий в общем-то вполне сносное существование персонажей «Семнадцати мгновений»)

Очень интересным показалось изображение войны — с другой стороны, Сталинград глазами немцев и т.д. Менее всего впечатлили бредовые видения главного героя — весьма складные, конечно, но на фоне уже достигнутых в мировой литературе образцов в целом предсказуемо-банальные...

Начав чтение романа, я чуть было это дело не бросил. Зачин — первая часть книги — не то чтобы очень нудная… Чуть ли не все там вызывало у меня протест и отторжение. По форме это монолог главного героя, рассказ о том, как он попал в ужасный переплет (в российскую тюрьму — и по самому ужасному обвинению! нет, даже не как террорист, гораздо хуже…)

Во всяком случае, я взял паузу, в перерыве почитал отзывы. Хвалебные раздражали меня не меньше, чем исповедь главного героя. “Они, видите ли, мыслят, как автор книги! Они там над чем-то ржали…”

А потом я и сам ржал над какими-то моментами повествования. Причем комичны эти моменты были совсем не так, как происходит у наших записных юмористов, которые тужатся и пыжатся, идут чуть ли не на всё, чтобы принудить читателя-зрителя к сокращению соответствующих групп мышц. Нет, тут другое — глубокое проникновение в действительность плюс невероятное понимание того, что по-настоящему заслуживает смеха (такую способность демонстрировал Леонид Гайдай — да и то лишь на пике зрелости своего таланта)

«Свечка» — роман многоплановый. Композиционно выстроен весьма прихотливо. Автор играет с читателем в кошки-мышки, сбивает его с толку, по крайней мере, в начале — точно дезориентирует.

А вообще речь здесь идёт о самом ужасном в нашей жизни и самом высоком. Перед нами открывается целая галерея ярких, богатых деталями портретов. В смысле, персонажей. Много среди них физических и моральных уродов (особенно последних). Менты, медийные личности, не говоря уж про бандитов. Даже церковные функционеры и низовые служители культа (безликие священники без имён, периодически наведывающиеся в общую камеру Бутырской тюрьмы). Может даже возникнуть идея, что перед нами антиклерикальный роман. Поначалу такому представлению не противоречит даже знакомство читателя с двумя уже не безымянными монахами — о. Мартирием и о. Мардарием, которые далее раскроются как персонажи чуть ли не более значимые, чем сам главный герой. Вообще примечательно, что Залотуха не щадит никого — ни верующих, ни атеистов, даже тех, кто претендует на статус положительных, не щадит. Они выходят какими-то совсем не идеальными. Не ангелы — люди со своими сложностями и слабостями. (Лично меня особо умилил о. Мардарий с его словом-паразитом “нат”; он даже “алё» по телефону выговаривает “алё-нат”! А вот друг его о. Мартирий, мощный, суровый, а тоже не без ахиллесовой пяты...). Идеален, быть может, только «идеальный русский человек» — американец Ник Шерер. Впрочем, и он — нет. Не смог прочесть «Войну и мир»...

«Свечка» — в каком-то смысле детектив (где есть свои тайны, где много чего хитро увязано друг с другом). Но ещё больше это сказка (и не только потому, что почти все загадки в конце концов получают свой ответ). А потому что от жизни трудно ожидать такого хитрого и причудливого переплетения линий, действий, судеб. Но это сказка не благостная, как у Ст.Кинга, а сказка мудрая (как, например, «Мастер и Маргарита» Булгакова), вопреки изображаемым в ней ужасам полная неожиданного веселья (но ещё более полная совсем не неожиданной печалью).

Возможно, это лучший русский роман нового времени.

Сие сочинение в настоящий момент считается чуть ли не сакральным в отечественное словесности. Русский Сэлинджер! — говорят одни. Круче чем «Над пропастью во ржи». Русский Джойс! — утверждают другие.

Пытался я читать «Школу» ещё в журнале «Октябрь», как только стала доступна широким массам. Потом по случаю купил книгу-перевёртыш, включающую в том числе и. Сейчас книгу дорого оценивают букинисты, торгующие литературу на русском языке (между прочим).

Ах, всё-таки очень непростая штучка! Скорее, для писателей, чем для читателей (многим авторам одолеть хотя бы несколько страниц — в порядке тренировки, чтоб чуть-чуть взбодрить свой вялый стёртый казённый плоский слог).

Что же есть «Школа»? Исповедь раздвоившегося мальчика? Чудовищная (по своей нестандартности) импровизация на тему жизни, смерти, страдания, любви, надежды? Попытка всмотреться в мир, который (если верить некоторым) каждый миг переходит в другое квантовое состояние. И хотя остаётся (где-то там) во всех своих состояниях прежних, однако человеку вернуться к ним нельзя. Только во сне и в мечтах.

Теперь это уже не очередной двухтомник саги про Андреевское Братство — а, скорее всего, последний, завершающий. Точно — последний роман, изданный при жизни автора. Даже если и сохранились какие-либо рукописи, годные к публикации, они будут уже посмертными, — ведь 30 апреля этого года Василия Звягинцева не стало...

Символичным показалось то, что чуть ли не впервые название соответствует содержанию не в широком, условном смысле, как это было в предшествовавших романах цикла на протяжении добрых десяти лет, а — достаточно точно. Во всяком случае, выражение «фазовый переход» употребляется в тексте неоднократно и даже разъясняется в сноске.

В этом романе продолжаются сюжетные линии, начатые в нескольких предыдущих, — в частности, двухтомников «Скоро полночь», «Величья нашего заря». Как и все последние части цикла, этот роман тоже можно назвать сильно политизированным, что на мой взгляд, является недостатком. Вместе с тем в «Фазовом переходе» есть и всё то, что так подкупило меня в первых произведениях Звягинцева — «Одиссей покидает Итаку», «Бульдоги под ковром», «Андреевское братство». И даже более того — здесь вдруг прорывается ностальгия по тем ранним произведениям. В которых чуть ли не впервые появились новые (а значит — тогда ещё непривычные) герои — люди действия, вместе с тем не чуждые нравственным мировоззренческим рефлексиям. В которых автор сразу продемонстрировал недюжинную начитанность в отечественной и зарубежной литературе. Кстати, каждая новая книга Звягинцева давала мне наводку на ранее неизвестные, интересные произведения. «Фазовый переход», в частности, обратил моё внимание на такие книги как «Гриада» Колпакова (ранее был очень и противоречиво наслышан!), «Море Дирака» Емцева и Парнова (кажется, уже читал), «Таинственный незнакомец» Твена. И даже к уже точно читанной мною (и не раз!) работе Энгельса «Происхождение семьи...»

А ещё в тех ранних произведениях автор очень привлёк меня своим крепким, основательным здравомыслием, какое я, кажется, впервые встретил в отечественной литературе. В свое время я уже успел весьма критически пройтись по некоторым произведениям Звягинцева и по циклу в целом. Но вот — поймал себя на понимание того, что ход авторской мысли в итоге оказался мне очень близок. А может быть, я даже во многом перенял его у Василия Звягинцева.

Помимо начитанности книжной он поразил меня также и «кулинарной начитанностью». Я знаю, что отечественные редакторы и издатели очень не приветствовали, особенно в советское время, описания различных застолий, возлияний, разного рода гурманств. Так вот, Звягинцев, когда рассказывает о еде и питие, оказывается очень на высоте. Здесь он тоже не банален, интересен, по меньшей мере — весьма информативен.

Да и вообще авторская эрудиция необычайно обширна, и эта особенность книг Звягинцева тоже дорогого стоит. Да и рассказчик Звягинцев прекрасный — умеет создать драматичный сюжет. Как фантаст он, будучи знатоком мировой фантастики, умел генерировать собственные очень интересные оригинальные идеи. В «Фазовом переходе», в частности, он описал весьма своеобразную цивилизацию «параллельного человечества» дуггуров.

Роман был написан Лемом в 1961 году, на русском издан, полностью, уже в 1965 (4-й том библиотеки современной фантастики, перевод Вайсброта и Нудельмана) — факт удивительный; публикации, вероятно, поспособствовали остаточный либерализм эпохи, плюс — популярность автора в СССР, плюс — принадлежность его стране социалистического блока. «Дивный новый мир» Хаксли, представивший похожую версию будущего, ждал своей очереди, наверно, полвека, аж до 1988 года...

Впрочем, различия двух романов громадны. Герой «Возвращения», пилот космического корабля Эл Брегг, вернувшись из экспедиции к Фомальгауту, оказывается на Земле, постаревшей за это время на 127 лет. Все сверстники Брегга уже мертвы. Даже ученый, видевший Эла в центре подготовки, будучи ещё 7-летним мальчиком, сейчас дряхлый старик. Но не это самое ужасное... Земная цивилизация далеко шагнула по пути технического прогресса, так далеко, что переделала самих людей. Ликвидирована возможность совершения преступления, убийства. Но вместе с задатками убийцы уничтожены и предпосылки к подвигу, к самоотверженному, героическому поступку. А для всех опасных задач и работ у людей теперь есть роботы...

Но роман не сводится, конечно, только лишь к констатации одного этого факта. Это настоящий роман, без всяких скидок на «лёгкость» жанра; на фоне других книг, даже причисляемых к классике фантастики, кажущийся избыточным — авторским вниманием к психологии персонажей, самим способом подачи материала. Ведь читатель вместе с героем погружается в поразительный и, поначалу, в чём-то даже непостижимый мир будущего... И кстати, раз уж упомянул роман Хаксли, в отличии от книги англичанина у Лема нет никакой сатиры, никакой карикатурности, всё на полном серьёзе... (И сразу предупреждая ассоциации с книгой Стругацких «Возвращение», должен сказать, что таких ассоциаций у меня не возникло)

На русском «Возвращение со звёзд» существует в двух переводах, Вайсброта и Нудельмана, а также Гудимовой и Перельман. Сейчас перечитывал первый перевод, может, и не лучший, но ведь именно в этой версии познакомился с книгой в незапамятные, теперь почти былинные времена...

Роман, быть может, самый впечатляющий в отечественной фантастике последних трёх десятилетий... Да и на фоне так называемого мейнстрима отнюдь не теряется. Масштабы Вселенной даёт почувствовать. А это дорогого стоит! Мало кто так умел... Сейчас, наверно, вообще никто не умеет...

До вчерашнего дня считал, что сборник называется просто «Повести», ибо вышел в свет в серии «Повести ленинградских писателей». Даже увидев соответствующую страничку на Фантлабе, полагал, что сюда вкралась какая-то ошибка. На титульный лист томика вынесены названия всех шести входящих в него повестей. И только на самой последней странице неожиданно обнаружил над коротенькой аннотацией: Синее окно Феокрита.

Наверно, это лучшее произведение сборника.

Моё отношение к творчеству Гора было очень сложным. Впервые прочитал его книгу классе в пятом-шестом. Наверно, что-то из «Библиотеки советской фантастики». «Синее окно Феокрита» там тоже было — запомнился эпизод с Сэмюэлом Клеменсом и его саркастической реакцией на облик человека будущего. Но повесть я тогда совсем не оценил. Вообще воспринял фантастическую прозу Гора с тягостным чувством — меня тянуло к совсем другой фантастике.

И это тягостное чувство оказалось живучим. Всего-то три-четыре года назад читая-перечитывая «Мальчика», а затем «Имя», я не очень понимал, зачем нужны такие фантазии.

И сейчас в нынешнем сборнике самое большое его произведение, «Геометрический лес», показалось мне резонёрским и вымученным. Но совсем иначе открылся «Рисунок Дароткана», повесть автобиографическая, реалистическая (наверно, это ленинградский магический реализм!). Врезалась в память фраза: «Одна минута детства длиннее, чем целый месяц старости».

Только сейчас понял и уже известную мне заглавную повесть книги — «Синее окно Феокрита». О путешественнике в прошлое (но совсем не «попаданце«!). Ну да, иногда для понимания нужно дозреть, совершить «фазовый переход», внутри себя...

И всё-таки «Окно» — это какое-то счастливое исключение. Поскольку это явная фантастика. А явная фантастика сборника — «Геометрический лес», «Мальчик», «Имя» — выглядит слабее двух нефантастических повестей. Имею в виду «Рисунок Дароткана» и продолжающую его, также автобиографическую «Контору слепого». Где, кстати, снова звучит это имя — Дароткан.

Русский перевод названия романа, «Потерпевшие кораблекрушение», вводил меня в заблуждение. Представлял себе людей, подбирающих на диком океанском берегу обломки своего разбитого корабля, — историю в духе «Робинзона Крузо». «The Wrecker» перевести можно и как «Вредитель» или «Разрушитель», но следует помнить, что wrecker это также человек, занимающийся утилизацией непригодных к дальнейшей эксплуатации судов. На самом деле это такой роман-матрёшка, внутри которого сидят истории разных жанров.

Начинается он на Маркизских островах, но сюжет тут же делает хитрый извив. Американец Лаудон Додд, владелец британской яхты, прибывшей в столицу островов Таиохаэ (совладелец, как тут же выясняется), принимается излагать свою биографию, и перед нами разворачивается роман воспитания. Этакий «Мартин Иден» наоборот. Полагаю, что Джек Лондон читал книгу Стивенсона. Его собственный герой был беден, ходил по морям, но мечтал выбиться в писатели (и выбился, как мы знаем, буквально ценой своей жизни). Лаудон Додд от рождения был вовсе не беден, но мечтал стать скульптором. Чтобы осуществить мечту, отправился в культурную столицу мира — Париж. Скульптором однако не стал, похоже, таланта не хватило. Вынужден был переквалифицироваться в мелкого дельца, не без помощи друга, прирожденного предпринимателя, Джима Пинкертона. История жизни Мартина Идена окрашена в драматические и даже мелодраматические тона. Похождения несостоявшегося художника Лаудона Додда изложены в ироническом, порой даже хохмаческом ключе.

Однако это ещё не финал. Обращением Додда в партнёра великодушного, предприимчивого и по-своему наивного Джима Пинкертона дело не заканчивается. Титульная тема — кораблекрушения — начинает звучать ближе к середине книги. Джим Пинкертон был, как я уже сказал, прирожденный бизнесмен и, чтобы заработать доллар-другой, ввязывался в самые разнообразные предприятия. Занимался он и утилизацией брошенных судов. И одно такое судно, английский бриг «Flying Scud» («Летящий по ветру»), потерпевший крушение у острова Мидуэй, переворачивает карьеру и судьбы героев.

Против ожиданий Пинкертона, аукцион покупки прав на разбитый бриг из стандартной процедуры превращается в очень странную и финансово крайне рискованную аферу. Которая происходит в обстановке, полной недомолвок, нестыковок и всяких несообразностей. Компаньоны в итоге покупают разбитое судно, но они уже на грани банкротства. Пинкертон остаётся улаживать дела компании на берегу, в Сан-Франциско, а Додд отправляется к острову, чтобы найти на корабле то сокровище, на которое, по мнению компаньонов, претендовал их противник на аукционе.

На месте же крушения прибывшая туда команда обнаруживает то, что и сам брошенный на мели бриг в высшей степени не похож на обычное безнадёжно погубленное судно. Если можно так сказать. При чтении этой части романа у меня возникла стойкая ассоциация с загадкой перевала Дятлова. Да-да, хотя Стивенсон написал свой роман почти на сто лет раньше, и конкретные детали вымышленной и подлинной истории были совершенно различными и непохожими друг на друга. Но вот характер этих деталей, их общей совокупности, картины, если угодно, выглядел одинаково нелогичным, не поддающимся рациональному объяснению. (Я даже подумал, что среди версий случившегося на перевале Дятлова, возможно, недостаёт ещё одной — в духе Стивенсона...)

Дальнейшее развитие сюжета пересказывать не стану. Могу только сказать, что уже извлеченными на свет «матрёшками» (роман воспитания, производственный роман, детектив, мистери) содержание книги не исчерпалось. Автор открывает перед нами новых героев, новые страсти, новые похождения... В конце концов всё приходит к концу. Тайны расшифрованы, даже некоторые из творческой лаборатории автора. А читатель (ну, я во всяком случае) остаётся в ступоре: вот это да, вот это наворотили... Вот это змея, кусающая себя за хвост! К тому же не скидывайте со счетов и нетривиальный английский Р.Л. Стивенсона (я на нём книгу читал; и там героя зовут Loudon, а не Лауден как в переводе). Без комментариев, без помощи спецов в морском такелаже, жаргоне, диалектах крайне трудно было иногда врубаться в описываемое. Заглядывал в перевод, признаюсь. Переводчику честь и хвала. Хотя некоторые предложения он пропускал. Видно, и ему были не совсем по зубам...

Роман — про конец 80-х, может быть, самое начало 90-х, о московских студентах. Писался, думаю, примерно в то же время, что и «Общага-на-крови» А. Иванова.

Упоминаю об этом потому, что есть определённое сходство. Только надо принять во внимание, что Терехов к тому времени был несколько постарше (а в таком возрасте разница в 2-3 года довольно много значит), да и человеком большего жизненного и писательского опыта (успел поработать в таком издании как «Огонёк» под началом Коротича и, возможно, уже — в «Совершенно секретно» Юлиана Семёнова). Главный герой тереховского романа, Грачёв, который, между прочим, несколько раз называет себя географом (! — перекличка уже с другой книгой Иванова), но потом всё-таки оказывается автором ненаписанного философско-фантастического романа), не приемлет окружающую действительность точно так же, как и Отличник Иванова, но — это уже не реакция наивного и рафинированного мальчика, а протест человека, что называется, «прошедшего огонь, воду и медные трубы».

Кроме скупо изложенной мною канвы, в романе масса смешных, а также и не очень смешных (со смехом сквозь слёзы) эпизодов. Отдельного же слова заслуживает язык повествования (который в своё время меня отпугнул) — прихотливый, может быть, даже и в самом деле вычурный. И в 1995 году, и сейчас мне показалось, что автор идёт в этом от традиции не Набокова или Бунина, а Андрея Белого, пытаясь разлагать впечатления героя на самые мельчайшие, самые элементарные и — фундаментальные составляющие.

Блуждая по каналам Дзена, узнал не только забытые имена отечественной фантастики, но и по крайней мере одно новое — Борис Е. Штерн. Редкий случай невероятно твердой НФ.

Впечатления крайне положительные, при этом не знаю, с чего начать. Не пересказывать же сюжет этого необычного романа? А он необычен даже по манере — здесь нет ни одного «сквозного» героя, действующего от первой главы до последней. Эти главные герои появляются и уходят — ибо действие охватывает сотни тысяч лет. Отсюда как бы некоторая «новеллистичность» повествования — у автора просто нет возможности до мелочей проникать в психологию персонажей. И соседствующие главы разделяют тысячелетия — каждая посвящена уже новой эпохе, новой фазе истории.

Но если хотя бы вкратце намекнуть, о чём идет речь, то это видно из названия — о ковчеге. Всё начинается с идеи, возникшей в одной голове. Постепенно вокруг этого человека собираются такие же энтузиасты-пассионарии. Интересный и поучительный процесс. Не Жюль Верн, в книгах которого смелые задумки легко овладевали массами и пробивали дорогу в жизнь, но и не мрачный скептик Уэллс, всё ещё считавший, что будущее будут творить гениальные мизантропы-одиночки — даже вопреки желаниям масс.

Единственное, что огорчило, автор не верит, что в ближайшие сто-полтораста лет наука сделает какие-либо прорывные открытия. И необязательно новые источники энергии илии способы перемещения в пространстве — что-нибудь этакое что нам и в голову сейчас не приходит. Как это произошло с реальной наукой-техникой за уже прошедшие полтораста лет. Ну да ладно... Пусть будет такой несколько пессимистический взгляд.

Он искупается завершающей частью романа — в противовес невероятно твердо-научным трем предшествующим — немного даже сказочной. И весьма оптимистичной.

Ленюсь писать не только о просмотренных фильмах, о прочитанных книгах тоже. Давно уж, года два, если не больше. Бывает, что в записи о какой-то книге походя упомяну: а ещё было прочитано то-то и то-то. Иногда и таких упоминаний не делаю. Но иногда случаются исключения. Читал книгу релакса ради, на сон грядущий, и вдруг оказывается в ней что-то настолько замечательное, что волей-неволей посвящаешь ей отдельный пост. Да, и такое бывало. Так вот, роман Зуева-Ордынца как раз из этого разряда.

Это писатель прежде всего незаурядного жизненного опыта и очень непростой судьбы. Но кроме того он был очень одарён литературно, был мастером приключенческой прозы. Всё это нашло отражение в романе, о котором речь.

В подзаголовке так и указано: роман приключений. По сюжету — что-то похожее на так любимых нынешними малоталантливыми сочинителями «попаданцев». Может, это одно из первых в отечественной словесности произведений такого рода, ведь самый первый вариант «Сказания» был напечатан ещё в 1930 году в журнале «Всемирный следопыт». Несомненно и то, что это очень нетрадиционная «попаданческая» книга. Да, герои её, люди середины XX века, неожиданно оказываются в очень архаичном мире (или, скорее, мирке), отставшем от их собственного лет на 300, но происходит это не так, как сейчас. Никаких порталов, никаких капсул времени. Четвёрка советских людей — пилот Виктор Косаговский, его младший брат Серёжа (с неразлучным псом — обман-пинчером Женькой), капитан погранслужбы Степан Ратных и мичман-минёр, одессит Фёдор Птуха летят на Дальний Восток, но вместо нужного аэродрома попадают в глухую тайгу, совершенно неизведанный край, и находят там анклав, сохранивший уклад XVII века, живущий по законам феодальной Руси.

Необычайно подробно, с яркими деталями рисует автор этот «затерянный мир». Люди XX века оказываются в нём вовсе не суперменами, как это обычно происходит с современными «попаданцами». Вообще все герои романа Зуева-Ордынца, как положительные, так и не очень, очень колоритны, черты их, манера вести разговор хорошо прописаны. Что опять-таки выгодно отличает этих персонажей от шаблонных и ходульных действующих лиц нынешних попаданческих сочинений.

Автор романа, как я уже сказал, мастер сюжета. Но также и мастер языка. По стилю больше похож на ведущих отечественных писателей первой половины прошлого века. Лично мне Николая Задорнова напомнил.

Не могу не отметить и финал — я бы сказал, тоже весьма не типичный для приключенческого произведения. Наши герои не терпят фиаско, но ещё меньше завершение их похождений хочется назвать хэппи-эндом. Дорогая цена была заплачена за ту победу, что они одержали, слишком много потерь...

Вместе с тем «Сказание о граде Ново-Китеже» — один из лучших образцов жанра, та книга, по прочтении которой испытываешь благодарность — за всё то, через что автор тебя провёл, заставил пережить.

Начало показалось скучноватым; в первом романе трисоляриане — с помощью софонов, наделённых интеллектом протонов — сумели остановить прогресс фундаментальной науки на Земле. Их космофлот приближается к Солнечной системе медленно, но уверенно. Человечество начинает впадать в панику и отчаяние. И вот именно подробного и утомительного описания того, как это происходит, я поначалу испугался. Но Лю — Фантаст с большой буквы «Ф», он сумел привнести в повествование новые затягивающие интриги.

Да, земной науке не только предстоит все четыреста лет ожидания топтаться на месте (именно столько, по расчетам, займет путешествие трисолярианских сил), но более того — вездесущие софоны следят за всем, что происходит на нашей планете, за любым разговором, тем более — за информацией, которая как-либо фиксируется. Не доступны разумным софонам тольком мысли землян, существ, кстати говоря, крайне лукавых и коварных — в представлении трисоляриан. И вот, исходя из этого, запускается небывалый проект — The Wallfacer Project — я перевел название как «Проект Стеномедитаторов (или Стеносозерцателей). Это четыре человека, представителе разных стран, разного рода занятий. Перед ними стоит задача — выдумать нечто такое, что способно спасти от грядущего нашествия. Они могут шифроваться как угодно, и ресурсы для исполнения им даны почти неограниченные. Один из них, китайский астроном (бывший) и социолог (отец звездной астрономии, между прочим, хотя и с подачи героини первого романа Е Вэньцзе, той самой, что навлекла на Землю всю эту беду) по имени Луо Джи (или, быть может, Цзы, не знаю). Вот он свои полномочия по первости так и применил — выбрал себе комфортную жизнь сибарита-отшельника. Ещё и потребовал найти себе живую женщину — точную копию своей воображаемой возлюбленной, о которой грезил в прежней своей бытности не на шутку...

Стеномедитаторы не знают, что заговорщики из числа тайных сторонников Трисоляриса на каждого из них назначили по Стеноломателю. На всех, кроме Луо Цзы, впрочем. Потому что у него тут планида совсем другая. Не его шифрованные проекты будут ломать, Трисолярис обратил на китайца особое внимание.

В общем, противостояние Стеномедитаторов и Стеноломателей идёт крайне напряженно. А когда оно приходит к чему-то вроде бы определённому (вроде бы), вдруг разворачиваются крайне драматичные события уже в космосе. А потом снова на Земле... Цысинь Лю не даёт читателю расслабиться, изобретает неожиданные сюжетные ходы. Это — мастер!

Лично я жду возможности прочитать заключительный роман трилогии, некоторое представление о котором уже получил из аннотации английского перевода.

Роман написан в самом конце прошлого века, хотя, как подумалось только что, вызрел, наверно, ещё на стыке 80-х — 90-х. При чтении случилась странная штукенция.

Начинал с некоторым усилием — давно знаю, что автор не совсем мой, прыгающий слог, слегка дурашливо-придурковатый; в предложениях не хватает то сказуемого, то подлежащего. Многословен, много всяких рефлексий. Рассудком отмечал, что сконструирована книга неплохо. Если это и реализм, то исключительно фантастический, как у Достоевского. Главный герой, опустившийся бывший писатель Петрович, собственно, тоже потомок героев Фёдора Михайловича, того парадоксалиста, что умствовал у себя в подполье. Этот не только умствует, но и совершает разные деяния, далеко не всегда хорошие.

Не мог и не отметить, что Маканин умеет зацепить за живое. Сразу как-то царапнула история про семейку, в которой мамаша по своей дурости потеряла годовалого ребёнка. Судьба брата главного героя залеченного в психушке бывшего художника Вени тоже как бы наждаком по чувствам прошлась. А вот описанию первого преступления не поверил — слишком умственно, слишком много слов. Хотя то, как преступление расследовала милиция, вернее, не расследовала, показалось очень интересным.

И однако на той главе, что описывала изгнание Петровича из общаги, случилась метаморфоза. То ли я настраивался, настраивался на чтение и наконец настроился (вчитался, как говорит Веллер), то ли перенастроился сам поток повествования — он меня вдруг подхватил... Детали, подробности — перестали скрежетать в моём восприятии железом по стеклу. Всё было удивительно на месте, всё было потрясающе в строку!

Да он переплюнул Кизи с его кукушкиным гнездом! — восклицал я мысленно. И ещё что-то... Я изо всех сил сочувствовал герою — чтоб он не сдался, не сломался, не впал в раскаяние, не выдал свои преступления, признание в которых так злобно пытались вырвать его враги...

А потом я восхищался хитростью новоявленного бизнесмена Ловянникова, обдурившего всех, в том числе и Петровича, — и опять-таки ради того, чтобы только не перестать уважать себя!

Да, я отметил, конечно, массу аллюзий на русскую классику, и не только девятнадцатого века, в том числе и в названиях глав: Новь, Квадрат Малевича, Палата номер раз, Двойник, Один день Венедикта Петровича.

И я опять думал над тем, что писатель сумел вот так трезво взглянуть на нашу действительность ещё в конце прошлого века. Честное слово, вспоминая себя тогдашнего, я думаю, даже несмотря на пережитый (вместе со всею страною, конечно) дефолт, как я был наивен! И прекраснодушен... А Маканин, он — нет... И в 97-м он был и не либерал, и не демократ, и уж конечно, не ура-патриот... Смотрел на жизнь зорко и сурово.

Читал поэму в переводе Вересаева, хотя и говорят, что эта версия для неискушённых. Не ожидал, что описание последних дней троянской осады затянет меня там сильно.

Да, приёмы несколько архаичные; автор не применял метод потока сознания... и много ещё чего, но композиция выстроена в самом деле монументально! Троя должна пасть, но прежде погибнут Патрокл, Гектор, Ахиллес и многие другие, не столь выдающиеся.

Особенно понравилось выражение, которое, насколько понимаю, присутствует только в переводе Вересаева: «Что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели!»

Судьбоносная для меня книга! Заставила взяться за английский. Хотя путь был очень непростой. Сначала три года — с 1979 года, года издания, по 1982й — дожидалась меня в ленинградском Доме Книги (здание с глобусом на Невском). Купил буквально у входа в вестибюль. И ещё надо благодарить то обстоятельство, что за несколько месяцев до того прочитал брошюрку издательства «Знание», если не ошибаюсь, посвящённую англоязычной фантастике, — а иначе не знал бы термина!

Читать начал, естественно, в тот же день, предисловие. Поразило меня тем, что отношение автора предисловия (Муравьева) к фантастике было каким-то иным, не таким, как скажем, у Емцева или Парнова, тоже писавших предисловия-послесловия к фантастическим книгам. У Муравьева был взгляд филолога, притом лишенный особо пиетета к фантастике.

Но чтение собственно текстов сборника как-то забуксовало на первом же рассказе — «Возьмите спичку» Азимова. Потом выяснилось: в школе и ВУЗе меня учили не тому английскому. Спустя почти 12 лет я прочитал замечательную книгу Колпакчи «Дружеские встречи с английским языком», и вот эта работа прояснила для меня многое в понимании английского.

Всё же, дав мощный толчок к штудированию английского, к чтению на этом языке, надо признать, что сборник Science Fiction не стал для мена ПЕРВОЙ прочитанной книгой на английском языке. На рассказе Фредерика Пола я взял паузу и переключился на Treasure Island Стивенсона. Вот этот роман и стал для меня первой прочитанной до конца... А к сборнику вернулся через несколько месяцев, почти через год. Да, вот такой вот тернистый путь! Но очень памятный.

Второй роман незавершённого цикла «Вселяне», продолжение «Должности во Вселенной», — действие подхватывается практически с того момента, в какой были оставлены герои первой книги пенталогии. Читал с грустным чувством — как о неосуществленной мечте. Не только потому что автор не довёл до конца замысел, но и потому что описанное им в этом романе кажется более настоящим, чем реальная история России в новейшее время...

Несколько сложноватый текст — поскольку идеи автора требуют концентрации и воображения. И вместе с тем понимаешь, что именно это — настоящая фантастика, а не банальные описания «вековой борьбы добра и зла«или противостояний злокозненным пришельцам и перекраиваний военной истории ХХ века — описания, которые удостаивались тиражей, получали премии...

Главные герои «Должности во Вселенной» погибают к финалу романа, поэтому на первый план «Времени больших отрицаний» выходят другие персонажи — совершенно иные и разные по своему складу люди. Писатель таким образом доказал не только своё знание физики, но и глубокое понимание психологии...

Физика, впрочем, в романе совершенно не традиционная, не тривиальная, глубоко «антинаучная»... В советское время такой роман не смог бы увидеть свет ни в каком виде — только разве что в качестве рукописи для самых близких друзей — при попытке передать в какую-либо редакцию, немедленно бы «ударили по пилатчине», обвинили бы в богоискательстве-богостроительстве, крайнем идеализме...

Отличный рассказ — или может быть, небольшая повесть. Но как она насыщена подробностями, техническими и не только. Нетривиальными! Это произведение однозначно показывает, что свой талант Михаил Пухов недоиспользовал. Ему надо было браться за крупные формы. Он мог бы создать в этой области что-то незаурядное, превосходящее работы других фантастов. Увы...

«Бесконечная история» Михаэля Энде считается (и вполне заслуженно) одним из самых известных и любимых во всём мире произведений немецкой литературы ХХ века. По жанру это сказка, возможно, фэнтези (но с серьёзными оговорками; потому что у самого автора такое определение, вероятно, вызвало бы протест).

Много лет назад я читал русский пересказ этой книги приболевшему сыну, и тогда мне эта книга показалась удивительной — более завораживающей даже чем «Властелин колец» (в сокращённом, как оказалось потом, но юбилейном выпуске издательства «Северо-Запад»). Десятилетний школьник Бастиан Бальтазар Букс, спасаясь от преследовавших его однокашников, забегает в книжный магазин и... там происходит чудесная встреча с книгой «Бесконечная история», читая которую мальчик переносится в страну Фантазию, подвергшуюся неожиданной напасти... переносится сначала как читатель, а затем и как главное действующее лицо (кстати, в оригинальном издании сцены из нашего мира даны красным (рубиновым) цветом, описание событий в стране Фантазия — зелёным).

Не знаю почему, но не смотря на всё обаяние того пересказа, тогда я дошёл только до его середины, а потом чтении прекратил... Не раз хотел вернуться и продолжить, уже и перевод издали, однако... словом, прочитал сейчас всё в оригинале. Поистине, wunderbar!

Действие можно разделить на две части.

Довольно широко известна книга Николая Куна «Мифы древней Греции». Лев Успенский сотоварищи оставил свой вариант этих легенд. В каком-то довольно простеньком виде изложил мифы, в том числе и древней Греции, Александр Немировский.

Но эпоха титанов у этих авторов, так понял, не очень отражена. Эту задачу взял на себя Яков Голосовкер. Причем, восстанавливать сказания ему пришлось по крохам. Может быть даже, что его книга — довольно вольная реконструкция преданий, от которых дошло на самом деле очень мало.

В каком-то смысле книга Голосовкера — это ещё как будто и «взгляд с другой стороны». История олимпийских богов, прислуживавших им полубогов и героев, освещена гораздо лучше. Титаны же, гиганты и прочие более древние создания были свергнуты олимпийцами, брошены в Тартар, просто истреблены. И облик их был сильно искажён в последующих сказаниях.

Вот например, кентавры, киклопы (циклопы) известны как существа дикие, неуправляемые. В действительности же изначально они были другими. В их жизни был свой смысл, была своя этика (как, например, титанова правда, упоминаемая в книге не раз). Были созидание и познание. Но победившим их олимпийцам было чуждо и то, и другое. Их волновали лишь куда более простые радости, в том числе азартного созерцания чужой борьбы. Вот и получилось так, что титаны и прочие исполины, если не были прямо низвергнуты Зевсом, Аполлоном и другими так называемыми Кронидами (детьми Крона), то уничтожили друг друга в междоусобных распрях, пали от рук полубогов и героев, типа Геракла и Персея. И память о них сохранилась исключительно негативная. Мол, чудовища это были. Историю творят победители.

А по манере книга Голосовкера — это, конечно, стилизация под «древнее». Под русское древнее, естественно.

Предназначена же она для старшего школьного возраста. Именно в этом возрасте её и надо читать, пока память цепкая, пока интерес к такого рода литературе не убит.

Вот я понял, что знал про титанов мало. Но и сейчас, прочитав книгу, не могу похвастать, что сделался экспертом. Ну, могу теперь сказать, что кентавр Хирон, оказывается, был титаном. А бог Асклепий — бог людей, а не бог богов. И что Аиду был не подвластен тартар. Потому что там правил только Зевс.

Автор не угадал с рядом важных реалий нынешнего века (не предвидел теракта с «Близнецами», появления евро да и столь бурного прогресса компьютерной техники), однако сумел закрутить-таки интригу.

В середине книги повествование немного провисло; мне подумалось, что автор малость увлекся чисто детективной составляющей сюжета, решил блеснуть, типа, мастерством детективщика. Но, пожалуй, все эта игра в тотальную слежку действительно была необходима для дальнейшего (убедительного) развития сюжета.

Роман написан бойким, немного даже развязным языком; персонажи обрисованы ярко, выпукло. Никоим образом не обычная, стандартная поделка. Да, подлинная история XXI века развивается совсем не так, совсем не так. Но читать было интересно!

Когда-то я наверняка читал это произведение, но почему-то не запомнил ничего — должно быть, читал не в том настроении.

Сейчас «Вечный муж» меня очень «порадовал» (заметно ли, но я пытаюсь выражать мысли в духе Достоевского?). Главный герой Алексей Иванович Вельчанинов, в своё время вращавшийся и в свете, а в настоящий момент погрязший в рутине, впавший в ипохондрию, неожиданно обнаруживает нечто вроде слежки за собой. Некий господин в шляпе с крепом как будто преследует его; случайные, но повторяющиеся встречи с этим типом как будто оказывают на Алексея Ивановича дурное влияние...

Такое вот начало чуть ли не в духе Эдгара По. Или мистических произведений Гоголя. Дальше пересказывать не буду — лучше читать самим.

Когда-то я назвал «Хаджи-Мурат» Толстого чуть ли не «Войной и миром» в миниатюре — настолько концентрированным мне показалось содержание повести. А сейчас нечто схожее я хочу сказать о «Вечном муже». Это тоже концентрированный Достоевский. В рассказе присутствует всё, что присуще большим романам классика. Помимо мистики случайных встреч — и тяжелый рок прошлого, которое, оказывается, никуда не ушло. А также, конечно, и язвительный сарказм в изображении непростой российской действительности, некоторых ее представителей, во всяком случае. И сентиментальщина (куда без неё!), но в данном случае почти и не сентиментальщина вовсе, а пронзительная жалость к тем, с кем жизнь обошлась жестоко и несправедливо. Есть и сатира на прогрессистов. И поскольку общий объём сочинения не столь велик, то всё это читатель охватывает чуть ли не залпом, чуть ли не за один присест. И оттого впечатление только усиливается.

О чем, пожалуй, не идет речи, так это о спасении человечества. Герой переживает свой кризис, но не так, как герои романов Достоевского, т.е. без совершения уголовных деяний, без ниспровержения всего и вся. Однако и эта особенность так называемого рассказа показалась мне очень убедительной. Наверно, потому что я больше верю в возможность справляться с кризисами на индивидуальном уровне и наоборот не очень доверяю универсальным рецептам спасения всего человечества скопом.

Для романа «Мемуары срочной службы», в отличие от других сочинений Терехова, характерен язык скорее простой, чем изощрённый (хотя отдельные фрагменты в стиле «модернизм» всё же попадаются). Повествование составлено как бы из отдельных рассказов, порой даже этюдов или афоризмов (афонаризмов!), написанных то от первого, то от третьего лица, представляющих точку зрения разных героев... людей разных призывов, или говоря языком официальным — периодов службы. Ведь роман — про армию, ещё советскую, но тем не менее... Думается, во многом именно вот эта смена планов и делает «Мемуары» произведением куда более сильным, чем, скажем, «Сто дней до приказа» Ю. Полякова или даже афганские вещи Олега Ермакова (яркие, но порой какие-то несколько «несфокусированные»). Что мы вспоминаем про армию годы спустя? Всякие хохмы, приколы... Мы не любим — даже наедине — вспоминать об унижениях, пройденных там. Такие воспоминание мы загоняем поглубже и подальше в память, в подсознание... А Терехов в «Мемуарах» как раз и обнажает — постепенно — загнанное на самое дно памяти. До чего может дойти унижение человека, «выбранного» остальными в качестве «жертвы». До чего может дойти подлость другого солдата, служаки вполне благополучного...

И даже более того. Роман не только о дедовщине, «неуставных отношениях»... О чём-то гораздо большем. «Ты кем был на гражданке?» — спрашивают «молодого». — «Человеком...» «Ты почему домой-то так хочешь? — спрашивают другого «молодого». — По мамке, что ли соскучился?..» — «По самому себе соскучился...» (Цитаты по памяти, не претендующие на дословность).

Этот роман я читал ещё в прошлом веке в безымянном (по-моему) переводе издательства «Фита», и уже тогда был впечатлён. Но потом узнал, что существует и более серьёзный перевод Костюкович издательства «Симпозиум». А сподобился прочесть только сейчас. «Каменный мост» Терехова подтолкнул...

Сходство (некоторое) между этими двумя такими разными романами действительно имеется... В книге Эко небольшая группа помешанных на всяких эзотерических текстах и тайнах гуманитариев (сотрудников издательства; по сути, всего трое их, таких энтузиастов-друзей) пытается постичь загадку тамплиеров, ордена, якобы, уничтоженного ещё бог знает в каком веке... Но на самом деле будто бы трансформировавшегося в другие организации — розенкрейцеров, иллюминатов, франкмасонов, неотамплиеров. Существующего по сию пору. Чтобы выполнить до конца ХХ века некий шестисотлетний План...

В общем, Эко, на мой взгляд, один из столпов (настоящих) литературы для интеллектуалов (наряду с Лемом). А книга — интеллектуальный триллер для самых отъявленных любомудров. И ей не помешал бы хороший комментарий, поскольку много там всяких фактов, артефактов и проч. ... Но комментария, увы, нет, а существует словарь по роману в виде отдельной книги (которой нет у меня). Наиболее простая глава — это 63-я, где возлюбленная Казобона Лия очень доходчиво объясняет корни символики и нумерологии земных мифов — одинаковые для всех эпох и народов, проистекающие из человеческой телесности. Повторяю, это, наверно, самая простая глава...

А нравственный урок романа в том, что жажда эзотерической власти над существующим порядком вещей, над миром, не раз в истории приводившая к насилию, к чудовищным злодеяниям, сродни жажде сексуального маньяка... жаждущего не секса, а жажды секса... Иными словами, не нужны этим одержимым реальные знания о мире, которые могут дать какую-то власть над ним, а необходима вечная погоня за якобы существующей тайной... Ну, это если совсем на пальцах.

Почти 6 лет назад, когда я прочитал сборник «Барьер», настоящим открытием стала для меня эта повесть, «Храни тебя бог, Ланселот!» — ещё одна (но вовсе не очередная) вариация на тему рыцарей Круглого стола. Пытался разыскать что-нибудь ещё венгерского автора — мудрого философа и увлекательного рассказчика. Но выяснил лишь следующее: писатель родился 15 августа 1935 года в городе Хатван, умер же 6 апреля 1973 года в Будапеште. За свою недолгую жизнь написал 7 книг, включая повесть «Храни тебя бог, Ланселот!» («Isten veled, Lancelot!», 1973 год). Был профессором венгерской литературы в университете Йозефа Атиллы в городе Сегед.

Других переводов прозы Гейреша на русский язык пока, видимо, нет...

Где-то попадалось высказывание, что это единственный завершённый роман По. Если честно, других романов писателя вообще не читал. Этот же — увы — как раз производит впечатление обрывающегося на полуслове... Как бы то ни было, «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» — вероятно, самое большое по объёму произведение мастера (таково название русского перевода, выполненного Г.Злобиным; читал лет -цать назад в авторском томе Библиотеки всемирной литературы; дословный же перевод названия звучит так: «Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета» — «The Narrative of Arthur Gordon Pym of Nantucket».)

Написан роман более полутора веков назад, достоинства же его до сих пор не померкли. Да, повествование «прикидывается» неким отчётом о морском путешествии (путешествии удивительном, беспрецедентном!); язык сухой, скупой (вполне старомодный); им передаются даже диалоги персонажей... так что диалоги эти отсутствуют начисто. Иногда рассказчик даже зануден. Очень часто ему отказываешься верить

Так что Эдгара По можно и отцом «альтернативы» назвать, не только детектива и фантастики... И у него уже есть всякого рода «психоделика» и эзотерика, проникновения за грань обыденного...

Французский фантаст Жюль Верн настолько был впечатлён незавершённым романом, что даже написал продолжение (правда, спустя годы, десятилетия даже...) — «Ледовый сфинкс».

Странно, что это название не на слуху, не мелькает в статьях, как, допустим, «Доктор Фаустус' или «Жан Кристоф». Хотя в этих романах якобы много похожего — есть герои музыканты и вообще много внимания уделено музыке. Не играет ли тут роль своего рода снобизм?

Вот и я, например, ещё в 80е встречал эту фамилию, Ивашкевич, но с решительностью самоуверенного невежды отвергал саму мысль, что его произведения могут представлять какой-либо интерес. Тогда меня тянуло к французам, немцам (к тому же Манну с его «Фаустусом»), латиноамериканцам. Потом переключил внимание на русскую литературу первой половины века, эмигрантов и т.д.

Всерьез заинтересовался творчеством Ивашкевича три года назад, причем именно романом «Хвала и слава». Прочитал только сейчас (увы, вот столько бывает надо, чтобы «дошли руки»).

Это роман эпопея и, наверно, в традиции самой первой, толстовской. На это указывает двойственность названия, противопоставление, заложенное в нем. Хотя на этом сходство, пожалуй, и заканчивается. Совершенно другой стиль, иные герои. Хотя духовные искания им — многим из них — присущи не меньше, чем князю Андрею и Пьеру Безухову.

Действие охватывает несколько десятилетий — от начала Первой Мировой до первых лет по окончании Второй, а география от Одессы до Парижа, Испании и даже Бразилии.

Поначалу, читая «Хвалу и славу», я мысленно сравнивал манеру автора с толстовской — причем не только Льва Николаевича, но и Алексея Николаевича. Но так было, пока позади не оказалась примерно сотня страниц. Потом действие меня захватило.

Сейчас почему-то трудно объяснить, в чем заключается для меня притягательность этого романа. Манера описаний — лаконичная, не богатая на метафоры (но ни в коем случае не газетная!). На уровне отдельных предложений автора легко обвинить в злоупотреблении штампами (или, по крайней мере, так выглядит в переводе). Но при чтении «в потоке» уже не обращаешь на это внимание.

Ивашкевич мало похож на Толстых, однако на банальную семейную мелодраму, «Санта-Барбару» на бумаге, его проза похожа ещё меньше. Хотя здесь и прослеживается история нескольких семей на протяжении двух-трёх поколений, здесь мы не встретим тех интриг, которыми изобилуют популярные у массового читателя-зрителя «саги». Впрочем, отношения между персонажами очень непростые, страшно далёкие от идеала «гармоничной любви и семьи». Предсказуемость развития событий здесь сводится лишь к тому, что сейчас нам уже известна история прошлого века. Зная ее, можно предполагать, что может произойти дальше. Только в романе опять-таки мало той благостности, той закругленности сюжета, которой грешат обычные «семейные саги». История прокатывается по судьбам героев неумолимым катком, не щадит никого. Да что там история! Сама жизнь.

Я не мог не думать о том, как воспринимают роман в современной Польше. Не удивлюсь, если многие считают его про-советским и т.п. Хотя оснований для таких обвинений практически мало. Слишком горькую картину нарисовал автор. Никакого бодряческого оптимизма, никаких бравурных обещаний скорого светлого будущего.

В общем, ещё раз задаю себе вопрос: почему сейчас эта книга окружена скорее молчанием, чем славой? Ведь это же несомненная классика.

Один из томов эпопеи впервые увидел студентом, почти школьником, кажется, в Бабушкинской библиотеке в Вологде. Почему-то решил тогда, что это что-то старомодное и сентиментальное, во французском слащаво-сентиментальном духе. Ну что я тогда мог знать о литературе? Лет десять спустя, считая себя в этом деле гораздо бОльшим знатоком, услышал отзыв о романе как об одной из самых выдающихся книг. «Семья Тибо» была противопоставлена Платонову и ещё кому-то из тех, кого тогда бурно печатали в журналах. Но все равно не проникся...

Наверно, это хорошо, что прочитал только сейчас. И хорошо то, что за недолгий в общем промежуток времени прочитал два таких мощных произведения как «Хвала и слава» Ярослава Ивашкевича и «Семья Тибо» Роже Мартена дю Гара — сочинений в чём-то похожих, а во многом различных. Оба романа, наверно, вышли... нет, не из гоголевской «Шинели», конечно. Но из «Войны и мира» — очень может быть. Но оба писателя сумели создать не просто нечто подобное эпопее Толстого — увы, в ХХ веке было написано немало сочинений такого рода, довольно сильно эпигонских, особенно на русском языке — они сказали и своё слово, незаёмное.

О «Семье Тибо», пожалуй, можно сказать много и очень много — заслуживает. А я всё-таки буду краток.

Это роман действительно о семье, но семье необычной, в которой нет матери, есть только отец, Оскар Тибо, человек деспотичный, авторитарный, а ещё два его сына — Антуан и Жак. При всей непохожести у них много общего. Многое они, оказывается, взяли у отца, с которым у обоих такие трудные отношения.

И всё-таки название романа довольно условно. Потому что тема его гораздо шире. Это рассказ о Франции, быть может, даже о Европе на стыке двух веков. А сила повествования в том, что здесь переплетены и бытовые мелочи, и тонкие индивидуальные психологические нюансы, и ход истории — такой вот неразделимый поток.

Притом, на мой взгляд, книга написана довольно неровно. Такой впечатление, что на первых частях писатель ещё учился, нащупывал манеру и даже тему. Очень много чисто французского пафоса, риторики и проч. Потом автору удаётся взять более верный, более убедительный тон.

Лучшая часть романа — это «Лето 1914 года», подробно описывающая преддверие Великой Войны и её начало. Эти главы полны эпизодов, моментов потрясающих, пронзительных, порой непереносимо горьких.

«Семья Тибо» совсем не представляется мне книгой оптимистической — даже оптимистической трагедией её не назовёшь. Это просто трагедия (кстати, публикация эпопеи была завершена уже в дни Второй Мировой, накануне падения Франции). И я вот даже подумал: а как так выходит? Разве самые читаемые, самые почитаемые книги можно назвать оптимистичными? Какой оптимизм, допустим, внушает читателю «Мастер и Маргарита»? Про «Семью Тибо» с ещё большим основанием можно сказать: мрачная, пессимистическая. И в то же время — шедевр литературы. Такой вот парадокс

«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» была написана Стивенсоном в 1886 году. В настоящий момент имеются как минимум два русских перевода (Е. М. Чистяковой-Вэр — 1900 года и вариант более близкий к нам по времени, выдержанный в стиле ХХ века — Ирины Гуровой). В англоязычной же литературе это одно из самых, не побоюсь этого слова, культовых произведений.

В весьма концентрированном, сжатом виде писатель рассмотрел здесь проблему добра и зла, сочетающихся в пределах отдельно взятой личности. Приключенческой повесть, наверно, трудно назвать, но это классический образец фантастики и литературы ужасов.

Лично меня повесть привлекает более всего своим языком. Это как на русском читать прозу Пушкина, Лермонтова; или, скажем, те произведения Тургенева и Чехова, которые отмечены элементами мистики. Стивенсоновский сюжет теперь мне слишком уж хорошо знаком, чтоб порождать какие-то бурные или нервные чувства; герои — не вызывают симпатии, потому в финале не испытываешь пронзительного чувства утраты, как при чтении новеллы Джойса, а вот язык... по-прежнему да.

И ещё всегда возникал вопрос, куда же девалась хорошая половина несчастного доктора, когда от него оставалась только плохая часть... Впрочем, лучше на этом не настаивать, чтоб не прослыть занудой.

Ещё до середины не дочитал, но роман просто улёт! Супер! Шедевр! (да, эмоции выплескиваю, а более развёрнутое мнение сформулирую, когда прочитаю полностью)

В разговорах о том, что следовало бы делать, если б Земле угрожала гибель, никто почему-то не вспомнил про это произведение! Вот где решение — спасение ВСЕЙ планеты. А не эвакуация с Земли, как в одноимённом фильме.

Odd John:A Story Between Jest and Earnest — полное название. «Странный Джон: история между шуткой и серьёзностью».

Я должен был прочитать этот роман ещё в 2011 году, когда начал пользоваться электронными библиотеками Project Gutenberg! Небольшую подборку произведений писателя (писателя, философа, провидца) нашёл сначала на австралийском филиале Проекта, а затем куда более полное собрание в библиотеке университета Адеалиды (тоже Австралия; сайт был совершенно замечательный — представленными там книгами — но потом почему-то закрылся). К тому времени я уже успел кое-что прочитать, из «гутенберговского», но ограничился лишь небольшими по объему произведениями. Поражен был и мощью авторского воображения и, как это ни удивительно, языком повествования — казалось бы совершенно бесхитростным, лишённым какого-либо украшательства, но предельно точным, практически идеально выполняющим поставленную задачу (как сказал когда-то человек, научивший меня многому: «Хороший язык — это тот, который не замечаешь»; ну вот у Стэплдона, наверно, такой язык; ничего лишнего). А далее... далее я отложил обращение к более фундаментальным трудам Стэплдона на потом. И вот это «потом», видимо, всё-таки наступает.

Если вернуться всё же к «истокам», то надо сказать, что впервые наткнулся на это имя, должно быть, в 90-е, в каких-то статьях о западной фантастике, предисловиях-послесловиях и т.п. Например, к переизданию «Города» Саймака. Мол, он шёл по стопам Стэплдона. Что-то очень чуднОе писал про фантаста Казанцев. Называл его почему-то Стебельдогом (или типа) — якобы тот предсказал Манхеттенский проект, и за это ему прилетело от властей предержащих. А в середине нулевых два романа Стэплдона — «Последние и первые люди» и «Создатель звезд» вышли в переводе, между прочим в серии «Philosophy«! И эти два казалось бы сухих текста я прочитал тогда запоем...

Не меньше меня захватил сейчас и «Странный Джон» — история сверхчеловека (сверхнормального, Хомо Супериор) Джона Уэйнрайта, родившегося в заурядной в общем-то английской семье. Правда, в утробе матери он провел одиннадцать месяцев, а появившись-таки на свет, выглядел как недоношенный, семимесячный ребенок. И сначала скорее сильно отставал в развитии, чем демонстрировал гениальные задатки. Зато потом...

Повествователь, конфидент Джона, которого тот называл сначала The Benefactor (Благодетель — затем сократил до Бенни, а после и вовсе до Боба, стручкового — Bean), а после именовал Фидо (Fido, якобы от греческого Phaido — «бриллиантовый, блестящий»), подробно прослеживает всю недолгую, но предельно насыщенную жизнь Странного — от младенчества до финала. Это поучительная, шокирующая, а в какие-то моменты всё же трогательная история.

Образ сверхчеловека выведен в книге очень убедительный и совсем неблагостный. Сверхнормальные способны на самопожертвование — ради высшей цели. Но так же не колеблются и перед ликвидацией низших особей, обычных людей — ради своей высокой цели... (И схожую черту Уиндем взял для «высших» в своих «Куколках», возможно, из романа Стэплдона)

Впрочем, из этой истории можно извлечь и мысли критические в адрес рода человеческого. Во всяком случае, мысли такие могут возникнуть при чтении...

Проза Стэплдона — это, наверно, не совсем сайенс-фикшн, хотя кое-то и считает автора этаким столпом именно твердой НФ. Насколько, допустим, научны надежды на потенцию к телепатии? Сверхнормальные, по мере развития, становятся очень к ней способны. Более того, они могут телепатически общаться с людьми из прошлого и будущего! И вообще, как мог бы заметить какой-нибудь средний преподаватель марксистко-ленинской философии советских времен, Стэплдон был тем ещё идеалистом! Расщепление атома «психическим образом»... Такие кунштюки продвинутые сверхлюди тоже вполне себе осуществляют. А впрочем... Впрочем, Олаф Стэплдон — это настолько голова (куда больше голова, чем Бриан, Гинденбург, Гувер и Чемберлен вместе взятые), что лично я не осмеливаюсь потешаться над его странными идеями. Он видел куда дальше и глубже, чем обычный sapient (т.е. разумный). Может, он и сам был сверхнормальным...

О существовании романа, который потом станет первой частью трилогии, узнал давно, в нулевые, когда исправно посещал книжные лабазы. В одном таком, формально принадлежавшем АСТ, мне показали «Метро-33» в мягких корочках — типа, бестселлер. Я лишь хмыкнул скептически в ответ. А магазин вскорости был перепрофилирован в секондхенд. Хозяева, проживающие в Израиле (если верить книготорговцу, базировавшемуся тогда в мелкой лавке по соседству), решили таким макаром поднять выручку. Секондхенд больше десяти лет никуда не съезжает, значит, не ошиблись. Но — про Глуховского.

Относился к нему с большим недоверием. Которое не поколебал и фильм «Текст». Наверно, никогда не прочитал бы трилогию, если бы брат не подарил. Объёмистый, не очень удобный для чтения кирпич. Но поскольку подарок, то и затягивать с чтением не мог. А сейчас очень рад, что так случилось.

Потому что Глуховский действительно на голову превосходит большинство нынешних российских фантастов (а кого-то — и на целых две). Не Стругацкие, но в чём-то пошёл дальше.

Сюжет пересказывать не буду. Наверно, всем, кто интересуется фантастикой, известно, что речь идет о людях, после атомной войны живущих в московском метро.

Впечатление от трёх частей цикла получилось тоже разным. Первая книга, с которой всё началось, захватила мрачными ужасами, мистикой, таинственностью. Отметил, конечно, что метро Глуховского, при некотором неизбежном его однообразии, это такая Вселенная в миниатюре. Продолжение той мирной жизни, в которой мы сейчас живём. И впечатлила концовка. Безысходным прозрением.

Что касается второй части, то показалась, что она была написана всё-таки ради продолжения. То есть этакая попытка ещё что-то выжать из первоначального успеха.

Но третья часть показала, что это было не так. Что предыдущая книга была своего рода подготовкой к завершающему роману. Он — самый жёсткий, самый мрачный не только в трилогии, но, быть может, во всей нынешней русской литературе. Читательская надежда на благополучный исход, забрезжив было, разбивается здесь многократно — даже сбился со счета, сколько раз это происходило. Своего рода пытка безнадёгой, подобной, по-моему, даже у Стивена Кинга не было, мастера литературного садизма. И здесь не просто ужасы, мистика метро, а ужасы и мистика человеческого конформизма, хуже которых, наверно, нет ничего.

Таким вот ободряющим вышел подарок на юбилей! Самое то для книгочея...

Один из наиболее известных романов швейцарского писателя — на русский был переведён как «homo Фабер». Главного героя — рассказчика зовут Вальтер Фабер. А близкая ему женщина, эмигрировавшая из нацистской Германии Йоханна (Ханна) Ландсберг, порой называла его homo faber, что в переводе с латыни означает «человек производящий».

Действительно, Вальтер — инженер, технарь до мозга костей и очень рациональная личность. Дожив почти до 50 лет, ни разу не побывал в Лувре (хотя по роду деятельности — Фабер работает в ЮНЕСКО — изрядно путешествовал по шарику). Он не читает романы, считает себя человеком совершенно не суеверным и т.п.

Роман не очень большой по объёму, а говорить о нём не просто. По форме — это рассказ от первого лица, записи, которые ведёт главный герой. В основном они касаются новейших событий его жизни, тем не менее, вопреки всем утверждениям Фабера, что он не сентиментальный человек, неизбежно в этот якобы сухой «протокол происходящего» проникают воспоминания — о временах более далеких, о молодости Вальтера.

Короткими, порой оборванными фразами стиль повествования может напомнить прозу Хемингуэя, но — с одним серьёзным отличием. Папаша Хэм считается брутальным автором. В романе Фриша слог рассказчика скорее меланхоличен (во всяком случае, так показалось мне).

«Homo faber» продолжает и развивает, на мой взгляд, тему «тяжёлых людей», поднятую Фришем в более раннем одноимённом романе (так впечатлившем меня 3 года назад). Потому что Фабер, может быть, сухарь, но и Ханна тоже не подарок. И толика вины за случившееся, как представляется, лежит и на ней.

Дело в том, что роман — это ещё и трагедия, практически в древнегреческом вкусе. Да-да! При том, что речь здесь идёт в основном как бы о делах современных, о прогрессе и тп., события начинают разворачиваться роковым образом — со знаками, со знамениями, которые ни герой, ни читатель сперва не понимают. Сухарь и технарь с говорящей фамилией Фабер вдруг раскрывается неожиданным образом, а Фатум тем временем берёт своё.