В этот первый день осени будем наслаждаться поэзией — в основном Роберта Ирвина Говарда, но и другие авторы тоже заглянут! А то переводов уже немало накопилось, надо бы их и презентовать читателям этой авторской колонки.
Вот и начнём...
Уходит детская любовь...
Осознание приходит,
как холодный ветер в рожь,
к тем, кто уж зло́тые познал.
И пляжи летние унылы и пустынны,
и дети исчезли, как «Милнбург Джойс»¹,
и я остался у кромки воды,
посматривая на бриз.
Иду по улицам юности
и вижу с коляской её наконец, выбирающую зелень;
а прежде в ясный полдень ела жи́вокость² она.
Видит меня, по имени зовёт,
но я качаю головой и ухожу.
Это не я.
за руку веду неземного, сказочного ребёнка, чтоб разделить с ним
мягкое, успокаивающее одиночество после сумерек.
Вьётся-вьётся к морю прочь
Речка вольно день и ночь.
Там изгиб, и сям пройдёт,
Тут стоит, а здесь течёт.
Дальше — к морю ход,
Весело поток идёт.
Жизни-то течёт река
Так же через мир, войска.
Там изгиб, и сям пройдёт,
Тут стоит, а здесь течёт.
Дальше — океан всевечный ждёт,
Речка жизни весело течёт.
Закат над морем, и вода,
Внизу — в кораллах города;
Они живут и правят там,
Их власть давно стара, горда.
Свет солнц лазурно-золотых
И лунный луч в волнах ночных:
Над морем всё — туман. Рассвет
Закат сотряс: живей живых.
Глаза их — зелены вполне,
Как сумрачный залив на дне,
Их локоны — как синь травы,
Струятся, будто в тёмном сне.
Бывает часто, ввечеру,
В холодном, призрачном ветру
Средь пены встанут, возопят
Там, где закат разжёг искру;
Или в таинственных волнах
Утихнут в лунных все мечтах,
Они вздыхают, как прибой
На дальних шепчет берегах.
Сей слабой власти господа
Узнали тайны моря, да;
В текучем океане им
Одежда — пурпур навсегда.
Сквозь туман пролился
Звёздный свет средь туч —
Будто красный луч
Вуду-ламп спустился.
Крокодил, лягушка —
В омуте болот;
Блеск очей зовёт.
А туман-игрушка
Крылья расправляет,
Застит звёздный свет —
Тот как самоцвет
В небе исчезает.
В глубине прогала
Тень скользит, легка;
Чёрная рука
Меч лишь крепче сжала.
Хищный взор сверкает:
Крокодилов счёт;
Тело проплывёт —
И река вздыхает.
В петле на перекрёстке
Свои он кончил дни,
И труп его воронам
Оставили они.
В крови по локоть руки —
Так жил; теперь же он
Всё бродит по болотам
Как призрак, как фантом.
И путника, бывает,
Находят в тех местах:
В глазах его раскрытых
Застыл навеки страх.
А жители деревни
Угрюмо говорят:
«Он встретил призрак в топи —
И в полночь видел ад».
Тишь падёт на Мекки свод —
Кто верит, те застынут враз:
С Востока ветер донесёт
Стучащихся костей рассказ,
К блуднице некто вдруг придёт,
Кого ничей не видел глаз.
Чёрный луч падёт на Мекки свод —
А красны звёзды жгут в ночи,
А жёлты звёзды — на тряпье,
Аммон-Хотеф — тот, звёзды чьи
Белы... Мекмету кто сие
Сготовит: сети-ловкачи?
Тьма падёт на Мекки свод,
Светильники горят пред тьмой,
А по карнизам и пазам
Вьёт скорпион след смерти свой.
Вот чресла обнажила там,
Где он, она, в тени покой...
Волшебство падёт на Мекки свод,
Мелькают крылья у лица
Мекмета; храмы все немы.
С какого космоса конца
Явилась Тень, сквозь пропасть тьмы
Сюда дошла как до крыльца?
Тишь падёт на Мекки свод,
Как будто муть с болотных мхов.
Над Меккой звёзды — полотно
Из ада. Женщина без слов:
Смеётся — и смеётся вновь.
Во мне ни капли сладкой нет любви
И к людям состраданья нет притом:
Ах, если б род людской имел одно
Лишь горло, я б его рассёк клинком.
Во мраке слышен грохот колесниц,
Знамёна в небо алое взвились,
Я слышал шёпот — а кругом неслись
Тьмы женихов на радость смерть-девиц.
Покрыл прилив нас чёрный; стаей птиц
Взлетели в небо стрелы, но сошлись
Щиты, гудя от натиска; вились
Унынье, обречённость вокруг лиц.
В одно мгновенье звуков громкий хор
Смолк на равнине. Как промчались дни:
Белели черепа из темноты,
В руках без плоти копий нет с тех пор.
Я крикнул: «Боже, все мертвы они!»
В ответ мне — Голос: «Мёртв один лишь ты!»
Когда я буду стар, то к очагу
Фигура смутная, как страх,
Подсядет: две испачканы культи
В крови; сама же вся — в земли кусках.
Пылала кровь, когда я грех творил;
Теперь она прохладнее, чем ночь,
Где месяц освещает мертвецов,
Что не слыхали взяту силой дочь.
(И горький ветер сквозь рассвета кровь
Орудий дальних грохот доносил,
Когда, как пьяница, я вышел вон
Из хижины, где ужас сотворил.)
Так и сейчас: бежит огонь в крови,
Храню я юность, как купец — амбар,
Ведь знаю облик тот, в каком приду
Я к очагу — когда я буду стар.
Сквозь фатомы ты в плесень вниз меня
Уж погрузила, в ящик заперев.
Покоя не найдёшь в объятьях ты
Любовника — страшит его пусть гнев.
Я чёрный гроб свой смело разломлю,
Отброшу землю красною рукой,
И кровь твоя застынет, лишь ступлю
Я из теней на ложе тьмы ночной.
Проснётся он, но будет поздно всё ж:
Его я задушу, не отпущу.
Он не увидит, как тебя я в ад
За волосы златые утащу.
Поэтишки поют о мелочах,
Как подобает глупому уму;
Они о доатлантских королях
Не знают; не идут путём во тьму,
Где скрыты среди мрака острова,
Где грозность чёрных тайн жива.
Но рифма истины — не о цветках,
О щебетаньи птиц иль цвете роз...
Её удел — в эбеновых лесах,
Где безголосый птах наводит страх,
Где ветер ужаса крыла вознёс.
Поэтишки, узнать вам довелось,
Как мерзок след скользящих в ночь теней?..
Вот мрак нисходит, и из пропастей
Ко спящему поэту пробралось
Зло жуткое с змеиной головой —
С глазами алыми навис чужой.
Задуманы и взращены в аду,
Стихи приходят, и от них звезда
Воспламенеет, рождены в чаду
Поэта чéрепа, что на беду
Зовут набатом — тот во мгле всегда.
И царский пурпур — саван вековой;
И лавровый венец — лишь кипарис;
И славы меч — зазубренный то серп;
И лик прекрасный — с черепом лишь герб;
В багровых же пещерах душ их — вой,
Стук-звон копыт-рогов — всегда завис.
Поэты знают: справедливость — ложь,
Игрушки — свет, добро — тенёт полны,
Мир — рынок: покупаешь-продаёшь,
И скот любой пойдёт легко под нож,
Но похоть, ложь поэтам не страшны.
Зовите демонов из адских ям,
Всё ж зло в итоге победит скорей;
Откройте Вход, зажгите огнь, и там
Приветствуйте всех дьяволов-друзей.
Так тени Мрака пусть мерзейши снизойдут,
Так вверх пусть дым взовьётся с алтаря,
Так девственницы пусть умрут, даря
Богам из Тьмы восторг — и мир весь тут.
Прочь алтари, на улицах — красно,
Взмешайте все народы в слизь живьём,
И там, где вскинет Хаос всё равно
Главу — прекрасну рифму мы найдём.
Дом, жена и дети — всё здесь меня-то ждёт;
Только сердце в край далёкий отчаянно влечёт.
Высокие пики; вниз с утёсов ручьи текут;
Ох, был бы я там — и ноги сами вперёд бегут.
О, даль! Там пальма клонится над пляжем под луной,
Пытаясь тень свою поцеловать в тиши ночной.
О, нет, не тронь её, иль будет скована она,
Как шёлком. Это всё знакомо мне: кольцо, жена...
Будь пальмой я, то оторвался б от корней в ненастье
И вдаль поплыл за лодками по ярким волнам в счастье!
Жена, и дом, и дети — меня здесь держит это.
Но пенье бухт далёких!.. Просторы моря где-то!..
Счастливый, сяду в чёлн, когда за мною Смерть придёт,
Ведь слышу я, как шёпот самых дальних волн зовёт.
Пока что дверь я не открыл,
Но знаю я, что там,
За нею в комнате найду
Весь в кучу сбитый хлам:
Отказы из журналов, что
Вели отсчёт годам.
И пусть, мол, было всё легко, —
Сейчас они твердят, —
Но мне-то правду рассказал
Он много лет назад:
Что длинный, трудный путь прошёл
Вдоль жизненных преград.
И оборотня вой в ночи,
И тени в мрак ползут...
Так знай: он часто слышал, как
Они его зовут;
Они в него же горечь, желчь
Вливали как в сосуд.
Когда же все входили в ринг
Те старые юнцы,
Чтоб мускулами доказать:
Они ведь храбрецы, —
Так знай: он в центре ринга был,
Такой, как все бойцы.
То было много лет назад,
И он от нас ушёл...
Он молод и прекрасен был,
Талант его расцвёл;
Рифм и рассказов ум его
Немало произвёл.
Закрытой пусть пребудет дверь,
Ведь ты за ней найдёшь
Скелет, сидящий за столом,
С рассказами... И всё ж
Так поздно что-то исправлять:
Всё вспять не повернёшь.
— На смерть Роберта И. Говарда
Комментарии:
1). Джазовая композиция Джелли Ролла Мортона 'Milneberg Joys'. Её порой можно встретить также под названием 'Milenberg Joys'. На самом деле поименована она в честь Милнбурга — во время создания этой композиции места отдыха и деревни к северу от Нового Орлеана — и должна в действительности носить имя 'Milneburg Joys'.
2). Живокость (дельфиниум, шпорник) — род многолетних трав семейства лютиковых.