РАЗОБЛАЧЕНИЕ ЛАВКРАФТОВСКОГО ОККУЛЬТИЗМА

Однако, подобные искажения типичны для оккультных текстов, основанных на литературе Лавкрафта. Помимо различных вариантов «Некрономикона» , наиболее известным и влиятельным текстом по Лавкрафтовскому оккультизму, вероятно, является книга «Сатанинские ритуалы» Антона Шандора ЛаВея (основателя "Церкви Сатаны", и создателя "Ордена Трапеции") — это самый ранний текст, созданный в прошлом веке, в котором были опубликованы оккультные ритуалы Лавкрафта. В то время как ЛаВей изображает Лавкрафта и его творчество гораздо более изощренно, чем «Некрономикон Саймона», «Сатанинские ритуалы» также переполнены восхитительными заблуждениями. Идеологическая позиция Антона ЛаВея постоянно ограничивает его способность воспринимать текст таким, какой он есть — как и многие другие идеологи он смотрит на все через искаженную призму своих фундаменталистских убеждений. Например, он пишет:

"- Концепция поклонения, как таковая, поразительно отсутствует в Мифах Ктулху. Ньярлатхотеп, Шуб-Ниггурат, Йог-Сотот и Ктулху — все они почитаются на причудливых празднествах, но их отношение к своим последователям неизменно является отношением учителя к своим ученикам. Сравните описание лавкрафтовской церемонии с описанием христианской мессы или обряда Вуду, и станет ясно, что в случае с лавкрафтовской церемонией элемент подобострастия и раболепия определенно отсутствует".

Вместо этого давайте сравним описание происходящего в лавкрафтовской церемонии с приведенными выше описаниями ЛаВея:

"На прогалине среди болот стоял поросший травой естественный островок, протяженностью примерно в акр, свободный от деревьев и достаточно сухой. На этом островке теперь скакала и извивалась неописуемая орда человеческих уродств, нарисовать которые не под силу никому, разве что кроме Сайма или Ангаролы. Голые, без одежды, эти гибридные создания ревели, мычали и корчась выплясывали вокруг чудовищного огненного кольца; в центре которого, сквозь трещины в завесе пламени можно было разглядеть возвышающийся гигантский гранитный монолит около восьми футов в высоту, наверху которого покоилась несообразно-миниатюрная мерзкая резная статуэтка. На равном расстоянии от окаймленного огнем монолита по широкому кругу были расставлены десять виселиц, и на них головами вниз беспомощно висели чудовищно изуродованные тела пропавших скваттеров. Именно внутри этого круга с ревом бесновались служители культа, массово двигаясь слева направо в бесконечной Вакханалии между кольцом мертвых тел и кольцом огня". (Г.Ф. Лавкрафт, "Зов Ктулху", 1926).

Это не учитель, передающий мудрость своим ученикам, как утверждает ЛаВей, отношения между мифическими сущностями и их последователями таковы "неизменно" — Лавкрафт описывает этих "учеников" как "умственно отсталых, деградировавших и невежественных" в пределах пары параграфов приведенной выше цитаты, которая вряд ли является описанием тех, кто способен получать учение. И вопреки тому, что ЛаВей утверждает о "поразительном отсутствии концепции поклонения" в церемониях Лавкрафта, это в значительной степени акт поклонения, в котором Лавкрафт изображает скотство культистов (среди других деталей, таких как человеческие жертвоприношения или идол, который "господствует над культистами" со своего трона на высоком монолите) акт призванный передать чувство презренного, жалкого и бездумного раболепия перед Ктулху, в котором культисты унижаются до скотского состояния и становятся бесчеловечными, по сравнению с людьми. Лавкрафт даже утверждает, что этот акт поклонения окрашен "оттенком Вудуизма", который ЛаВей напротив специально выделяет как непохожий на вымышленные церемонии Лавкрафта. ЛаВей, с его "культом плоти", прославляет и пропагандирует Дионисийский анимализм, и поэтому предполагает, что Лавкрафт тоже должен быть таким, просто потому, что он пишет о Вакхических церемониях — даже несмотря на то, что сам текст в действительности кричит о презрении автора к культистам (в своем корне, презрении частично расистском и даже фашистском).

Точно такое же заблуждение очевидно и в следующем отрывке из "Сатанинских ритуалов" Антона ЛаВея:

"Есть свидетельства того, что он (Лавкрафт) остро осознавал влияние цивилизации на человечество — как образовательное, так и репрессивное. Его рассказы постоянно напоминают читателю, что человечество находится всего в нескольких шагах от самых развращенных и порочных форм бесчеловечности. Он чувствовал стремление человека к знаниям, даже рискуя потерять рассудок. Интеллектуальное совершенство, — говорил он, — достигается в сочетании с катастрофическим ужасом, а не во избежание его".

Это правда, что рассказы Лавкрафта постоянно предостерегают человечество от скотства "зоофилии", таящейся в человеческом сердце и на уровне подсознания. Но он намерен сделать это предупреждение прямо противоположным тому, как его понимает ЛаВей — Лавкрафт цепляется за цивилизацию, а не осуждает ее. ЛаВей, похоже, совершенно игнорирует один из самых стойких подтекстов в творчестве Лавкрафта: его почти хардиевское оплакивание исчезнувшей культуры восемнадцатого века, которую он считал гораздо более цивилизованной, чем в последующие времена.

Рассмотрим, к примеру, рассказ "Ужас в Ред-Хуке" (1925)... Лавкрафт описывает Ред-Хук как место, в котором отпал лоск цивилизации. Это не то место, которое цивилизация испортила, как можно было бы предположить из аргументов ЛаВея, а скорее то место, которое могло бы только выиграть от присутствия цивилизации. Главный герой Лавкрафта:

"... осознавая, как тот, кто объединил воображение с научным знанием, что современные люди в условиях беззаконности склонны к странной тенденции повторять самые темные инстинктивные образцы примитивной полуобезьяньей дикости, в своей повседневной жизни и ритуальных обрядах...".

Лавкрафт ясно заявляет здесь прямо противоположное искажению своих взглядов ЛаВеем — он утверждает, что «современные люди» деградируют в результате отсутствия цивилизации (то есть «в условиях беззаконности»), а не как следствие самой цивилизации, как предполагает ЛаВей, а также в условиях того, что «примитивные» люди менее человечны именно потому, что они не цивилизованы.

Конечно, Лавкрафт — это Лавкрафт, и в этой его точке зрения нет оптимизма. Хотя он считает отсутствие цивилизации наименее желательным вариантом, он также не особо надеется на прогноз цивилизации:

"... желания, надежды и ценности человечества совершенно безразличны слепому космическому механизму". (эссе "Признание в неверности" 1922, из сборника "Разные сочинения", Г.Ф. Лавкрафт).

Более того, его пессимизм отнюдь не ограничивается конечной судьбой цивилизации. То восхищение, которое он испытывал к цивилизации, в значительной степени коренилось в его почти параноидальном страхе перед ее крахом — он горячо верил, что цивилизация, которую он видел вокруг себя, находится под большой угрозой, которой угрожают именно такие "варварские" иммигранты (это определенно не преувеличивает его ксенофобские взгляды, хотя следует помнить, что такие взгляды были типичными для того времени), которых он с таким презрением изобразил в рассказе "Ужас в Ред-Хуке", в котором он с тщательной старательностью изгоняет "американских и скандинавских" (то есть Арийских) людей из Ред-Хука, и который заселяет “сирийскими, испанскими, итальянскими и негритянскими элементами, сталкивающимися друг с другом”. И его культисты тоже, как правило, иностранцы.

Хотя взгляды Лавкрафта на цивилизацию были в некоторой степени запятнаны фашизмом, они также были более сложными, тонкими и довольно неоднозначными. Это резко контрастирует с откровенным презрением ЛаВея к цивилизации, которая по его мнению являет собой черно-белую фундаменталистскую идеологию, не учитывающую сложность рассматриваемой темы — это просматривается не только в откровенной враждебности ЛаВея к цивилизации (в отличие от Лавкрафта, цепляющегося за нее), но также и в упрощенном характере его взглядов, полностью расходящихся с Лавкрафтом. Он вкладывает свои собственные навязчивые идеи в работы Лавкрафта просто потому, что Лавкрафт говорит об одном и том же общем предмете (то есть, о цивилизации) — это несколько смахивает на "утверждение", что авторы гримуара "Malleus Maleficarum" были явными "сторонниками колдовства" лишь только на том основании, что их книга посвящена колдовству. Антон ЛаВей либо сознательно и намеренно, либо ошибочно и иллюзорно слеп ко всему, что в произведениях Лавкрафта не вписывается в его личную жесткую идеологию, и «выбирает вишенки» из творчества Лавкрафта для поверхностного сходства с его собственным мировоззрением.

Мистик и оккультный писатель Кеннет Грант — основатель "Тифонианского Ордена" (О.Т.О.) — еще одна влиятельная фигура в области лавкрафтовского оккультизма, где его работа «Магическое Возрождение» (1973) отбрасывает длинную тень на многие другие оккультные труды конца 1970-х начала 2000-х годов (к примеру, "Некрономикон Саймона" находится под его сильным влиянием). Грант подходит к литературе Лавкрафта с точки зрения оккультной практики "Магии Хаоса", а не Сатанизма (как А.Ш. ЛаВей). В "Магии Хаоса" архетипы, встречающиеся в художественной литературе или популярной культуре, считаются столь же магически могущественными, как и те, что находятся в пантеонах древнего мира — Супермен, Элвис и Мэрилин Монро являются такими же подходящими архитипическими символами для создания магии, как Марс, Орфей или Венера... Кеннет Грант в "Магическом Возрождении" таким же образом трактует "Древних" Лавкрафта, утверждая что "художественная литература, как средство достижения, часто использовалась оккультистами”, и что "такие писатели, как Артур Мейчен, Броуди Иннес, Элджернон Блэквуд и Говард Лавкрафт попадают в эту категорию".

Заявив, что творчество Лавкрафта "подпадает под категорию" художественной литературы, используемой "в качестве средства... оккультистами", Кеннет Грант утверждает, что Лавкрафт являлся оккультистом. Однако, его аргументы менее прямолинейны и более обманчивы, потому что он воспринимает и видит Лавкрафта как Мага, который жил в отрицании своего магического статуса, и не смог пройти — как Грант довольно напыщенно выразился — "последние опоры Посвящения". Этот совершенно снисходительный взгляд на достижения Лавкрафта несомненно коренится в страстном атеизме и неверии Лавкрафта в магию — то есть в его полном неприятии мировоззрения Гранта, и все же это неявное признание неверия Лавкрафта не мешает Гранту утверждать, что Лавкрафт был подсознательным пропагандистом магии, писавшем специальные истории, защищающие и пропагандирующие Оккультизм, но не осознавая, что он это делает.

Грант утверждает, что пожизненные «ночные кошмары» Лавкрафта, которые вдохновили так много его произведений, на самом деле были оккультными видениями — что, надо сказать, весьма самонадеянно с его стороны, учитывая что сам Лавкрафт, который не верил в оккультные истоки своих видений, решительным образом возразил бы против того, чтобы его кошмары были представлены таковыми. Грант «подкрепляет» свой аргумент подробным описанием того, как по его мнению Мифы Лавкрафта совпадают с идеями и мифологией Алистера Кроули. Эти выводы в значительной степени состоят из предполагаемого сходства между именами, используемыми в рассказах Лавкрафта, и значимыми именами в работе Кроули — например, Грант утверждает что имя Йог-Сотот связано с "Сут-Тотом", египетским божеством и важной сущностью в оккультном учении Кроули, в то время как бога Азатота он связывает одновременно с химическим термином "Азот" (являющимся важным «алхимическим растворителем»), и снова с Тотом, египетским богом сочинений и писательства, любимым Кроули. Грант признает, что Говард Лавкрафт и Алистер Кроули никогда не встречались, и что Лавкрафт вероятно никогда не читал работы Кроули, но при этом утверждает, что они оба черпали вдохновение из одного и того же оккультного источника.

Лингвистические и этимологические софизмы, подобные изложенным Грантом, являются обычным инструментом оккультных мошенников, и тот факт, что между определенными словами, несомненно присутствуют фонетические сходства, имеет удивительную силу, когда дело доходит до ослепления разумных людей истинными причинами такого сходства. И все же, факт остается фактом: человеческий язык может произносить только ограниченное количество звуков, а это означает, что между любыми двумя группами совершенно несвязанных между собой слов обязательно должны быть фонетические параллели. Грубо говоря, предполагаемые лингвистические связи между сочинениями Лавкрафта и идеями Кроули, которые излагает Грант, являются результатом слепой случайности, анатомической необходимости и одержимости Гранта оккультизмом, и в действительности являются хрупким основанием для аргументации, на которой можно основывать вывод о том, что Кроули и Лавкрафт были вдохновлены одним и тем же оккультным видением. Работы Гранта о Лавкрафте (как и работы ЛаВея) являются прекрасным примером следующей истины: если вы одержимы чем-то достаточно большим, то вы будете интерпретировать все с чем сталкиваетесь, как что-то связанное с объектом вашей навязчивой идеи. Если вы отправитесь на их поиски, то найдете имена Лавкрафта, Кроули, Соломоновой Магии, Древнего Вавилона или Диснея (или любого другого пантеона, который вам нравится) повсюду, в том числе и на номерных знаках проезжающих мимо автомобилей.

Ничто из сказанного не отрицает, что в литературных работах Лавкрафта существуют оккультные элементы. Хорошо известно, что ему были знакомы различные старинные оккультные тексты, и что он опирался на некоторые из них в своих странных историях:

"Лавкрафт, по крайней мере частично, был знаком с литературой по оккультизму, особенно в последние годы своей жизни. На момент его смерти в его домашней библиотеке хранились такие труды как "Энциклопедия Оккультизма" Льюиса Спенса, "Письма сэра Вальтера Скотта по Демонологии и Колдовству", "Дома с привидениями" Камиллы Фламмарион и множество других работ по народному фольклору и мифологии. На этом дело не закончилось, поскольку кроме этого Лавкрафт для ознакомления позаимствовал ряд оккультных работ, а также "Книгу Проклятых и Новых земель" Чарльза Форта — из библиотек своих друзей, в первую очередь Германа К. Кенига (Herman C.Koenig) из Нью-Йорка... Таким образом, Лавкрафт вряд ли был большим авторитетом в эзотерических и мистических вопросах, но у него имелись определенные базовые знания, которые он включил в свои фантастические рассказы". (Даниэль Хармс, "Г.Ф. Лавкрафт", в "Fortean Times", 2004).

Однако, указаний на существование таких влияний недостаточно для намерений утверждать что Говард Лавкрафт придерживался оккультных верований, что он одобрил бы использование его историй в качестве основы для практической магии, или что его произведения следует читать как оккультные тексты. Эти аргументы в значительной степени опровергнуты в его письмах, которые раскрывают Лавкрафта как страстного и откровенного противника любых сверхестественных предрассудков, считавшего магию во всех ее формах, ничем иным, как древним суеверием. Если его работы следует читать как оккультные тексты, то с таким же успехом можно читать телефонный справочник в поисках оккультной мудрости, потому что он писал свои истории с тем же отсутствием намерения создать оккультный текст, что и авторы телефонного справочника. Утверждать, что Лавкрафт будто бы неосознанно писал оккультные тексты, значит одновременно игнорировать чувство авторского отвращения, с которым он описывает своих культистов, и которые придают его рассказам скрытый и значительный оттенок анти-оккультной пропаганды, и при этом "покровительствовать" автору, подразумевая что "бедняга" якобы не был "достаточно самосознателен", чтобы понять истинное значение своих трудов (что, конечно, могут разглядеть только избранные оккультисты — ведь так много оккультизма связано с элитарностью). Да, сочинения Лавкрафта основываются и опираются на старинные оккультные тексты, но это ни в коем случае не делает их оккультными текстами самими по себе.

Я хотел бы завершить нашу прогулку по мрачному подземному миру Лавкрафтовского Оккультизма, изложив — для "протокола", и поэтому так открыто — мои личные взгляды на Сатанизм и Магию Хаоса, поскольку эти системы верований так важны для понимания теории и практики оккультизма Лавкрафта. В двух словах, как вы вероятно уже догадались, я считаю что и Сатанизм, и Магия Хаоса глубоко ошибочны. В случае с Сатанизмом я просто не могу уйти от того факта, что христиане изобрели Дьявола. Поэтому Сатанизм навсегда прикован к той самой идеологии, которую он сделал своим врагом. Определяя себя исключительно по отношению к христианству, она остается в своей фундаментальной основе христианской точкой зрения — сатанисты не могут полностью избежать христианской метафоры. Сатанист — это обычный христианин, только стоящий на голове. Вспоминаю замечание ЛаВея о том, что:

"Лавкрафт описал свое отвращение к общепринятым религиозным догмам в рассказе «Серебряный Ключ», и с таким же презрением относился к тем, кто отвергая религию, поддался противоречивой замене, то есть популярному представлению о колдовстве". ("Сатанинские ритуалы", 1972, А.Ш. ЛаВей).

На этот раз ЛаВей совершенно прав — хотя до-конца и не понимает, что Сатанизм — это и есть тот самый вид преднамеренно противоречивой и популистской замены религиозных догм, которую так презирал Лавкрафт.

В случае с Магией Хаоса, хотя я отношусь к ней с бОльшим уважением, чем к Сатанизму, я нахожу ее определяющую характеристику "смены парадигмы" поверхностной и обреченной на провал. Магия Хаоса выступает за принятие или отбрасывание мировоззрений и систем верований, насколько они служат целям мага — маг Хаоса неделю работает с божествами Лавкрафта, в следующую неделю — с пантеоном Древнего Египта, ещё через неделю — с актерским составом фантастического телесериала "Звездный путь", и при этом считает такие системы верований одинаково верными ("ничто не истинно, все дозволено", — кричат маги Хаоса, не подозревая по-видимому о довольно неоднозначном и двусмысленном контексте, в котором средневековый философ и основатель "Ордена Убийц" Ассасинов — Хассан Ас-Саббах, впервые сформулировал эту острОту, в дальнейшем ставшую ключевой в учении Фридриха Ницше "Так говорил Заратустра", 1885). Эта попытка манипулировать силой веры должна в конечном итоге потерпеть неудачу, потому что любой, кто может отбросить сложившуюся систему убеждений и в одночасье не задумываясь принять другую, просто потому, что это полезно, и кто, кроме того, открыто заявляет что не считает систему убеждений истинной, на самом деле не верит в первую очередь. Современные Маги Хаоса — это полная противоположность магам Средневековья и Эпохи Возрождения, для которых вера была не умной игрой, а буквальной и неизменной истиной — и все же маги Хаоса утверждают, что именно в этой твердой и непоколебимой вере заключается магическая сила. Здесь нет никакого просветляющего парадокса — просто прямое противоречие, порожденное ошибочной логикой.

Что касается оккультной традиции вцелом, то честно говоря, я гораздо больше уважаю оккультизм Эпохи Возрождения и Средневековья, чем современные пост-модернистские формы магии. Да, до-современный оккультизм пропитан догмами и суевериями, но в нем есть глубина, которой не хватает в пост-модернистском оккультизме, и даже смирение перед лицом тайны, которое кажется глотком свежего воздуха после прочтения трудов "всезнаек", таких как ЛаВей, или даже Кроули. В оккультизме Средневекового Ренессанса также есть своя атмосфера, эстетика и поэзия, которые я нахожу гораздо более уникальными, творчески образными и совершенно причудливыми, нежели скажем современный Сатанизм или Магия Хаоса. Что касается самой магии, в более широком смысле, то прежде всего я признаю, что "на небе и на земле есть нечто большее, чем представляет себе ваша философия". По этой причине я не хочу излагать здесь свои личные взгляды на магию, потому что это означало бы, либо отрицать существование тайны, либо подразумевать что я могу уверенно объяснить таинственное, и в итоге впасть именно в то высокомерие, которое я столь не люблю в трудах Кроули и ЛаВея. Достаточно сказать, что мои взгляды неоднозначны, порой скептичны и постоянно эволюционируют, но хотя я с достаточным пренебрежением отношусь к пост-модернистскому оккультизму, я ни в коем случае полностью не пренебрегаю ни оккультизмом, ни самой магией.