Так я и знал, что Рома из истории про ссору Златы с Ульяной снова проявится. Как в воду глядел.
Забирал дочь из садика. В раздевалке мелкие тусят, ссорятся, общаются, один надевает штаны, другой ищет варежки, жизнь кипит. Гвалт, как в парламенте. Воспитательница Наталья Николаевна практикует измученный монотонный дзен: «Аня, одевайся. Семен, надень штаны. Кирилл, не кусайся. Аня, я что сказала». Злата разгуливает в джинсах и свитере.
— Папа, смотри! — показывает два свертка. Злата всегда рисунки складывает так, что они становятся размером с карманный календарик. Злата разворачивает один и показывает:
— Это мама, это я, это Машка, это Ульяна...
Белобрысая девочка заглядывает Злате через плечо:
— А где я?
— А ты не поместилась! — отрезает дочь. Разворачивает второй рисунок:
— Это я, это мама со мной за ручку, это собачка. Смотри, какая милая! — переворачивает рисунок. — Это опять мама, это я. А это наша Фифочка.
То есть, кошка.
— Здорово, — говорит папа. Он начинает постигать дзен. — А теперь одевайся дальше.
— Эй, Злата. А ты чего меня не замечаешь?
Мальчишеский, с грубоватыми нотками, голос. Папа поднимает голову.
На стуле у двери развалился он. Лопух.
Мелкий какой-то пацан, думает папа, но на Злату этот «лопух» производит совсем другое впечатление.
— Ой, Ромка! Ты что, Ромка! — говорит Злата и смеется. Смех странный. И голос какой-то высоковатый, непривычный. Я даже прищурился. Однако. Мне ли не знать момент, когда все твои шутки кажутся девушке ужасно смешными? И ты такой ловкий, смелый и удачливый, а она все заливается и заливается, и глаза у обоих блестят, и она такая хорошенькая, такая юная и красивая, что светится в темноте, и весь мир подождет.
— А я здесь, — добавляет пацан и хохочет. Видимо, это особо убойная шутка. Злату сносит. Папа мрачнеет.
— Ой, Ромка, ты такой смешной! — Злата заливается.
А потом, видимо, в порыве нежности, добавляет:
— Динозаврик ты мой.