Рассказ — большая ироничная метафора. Враги Главного Города бросают побежденным цветы и говорят, что те больше не увидят солнца. Словно крышка гроба и цветочки на могилку. Правдиво, открыто и от этого вдвойне цинично. И Город ведет себя, как умирающий больной. Не желает знать чужую радость. Не хочет помощи и сочувствия. Отказывается соблюдать режим установленный врачами. И, в конце концов, взрывается гневом и, успокоившись, принимается за последние приготовления.

Смерть — штука естественная, пока её не замечаешь. А что будет, если её близость встанет перед всеми разом. Такое можно прочитать только на страницах книг. Ведь причиной и следствием цепной реакции краха цивилизации является смерть Человека. Смена эпох и культур не дает выигравших и проигравших, не дает правых и виноватых. Их назначают, пытаясь сохранить или построить то, чего нет. Президент Главного Города не видит выхода: не хочет встречаться, не хочет смешиваться со своими врагами. А они максимум чего желают — создать музей чужой культуры, которая им не нужна. И в этом проявляется вся жестокость переломного XX века. Если больше ни в ком нет человечности, то можно всё продать и купить, можно уничтожать недовольных, проводить безжалостные эксперименты ради науки. Можно голословно выдвигать утопические проекты, не боясь быть названным дураком. Можно возвеличивать себя бесконечно, — и даже воздвигнуть Рай и Ад. Но, если нет Человека, то кто будет созидать? И зачем это созидать? Думая, что поднимаются вверх, люди падают всё ниже. И в конце бездумная толпа снесет Город с лица земли, потому что для неё остались только Жизнь или Смерть — без лишних рассуждений.

Странное дело. При первом прочтении финал показался мне лучезарным и радостным после картин рукотворного ада. А сейчас он наводит на совершенно другие мысли. «Гибель Главного Города» можно посоветовать любому, интересующемуся философской фантастикой. Но, боюсь, что от желания вернуться к прочитанному Вас ничто не спасет.

Несколько лет назад знаменитые американские составители Джефф и Энн Вандермеер задумали большую антологию научно-фантастических рассказов 20 века.

Русские рассказы помогал выбирать для книги Влад «Пикман» Женевский. В составлении лонг-листа оказывали некоторую помощь и админы Фантлаба.

Почему именно это произведение Влад выбрал и перевёл? Почему именно этот рассказ оказался рядом с «Днём Гнева» Гансовского, Стругацкими, Шефнером?

На мой взгляд, рассказ этот очень сильный.

«Боюсь Данаев я и дары подносящих!». Если враг сбрасывает на город цветы вместо бомб, то это не свидетельствует о его миролюбии. Возможно, он просто хочет «иметь старую, прекрасную культуру» побеждённых «у себя, так сказать, в погребе, и выдерживать её, как вино...».

Пожалуй, не нужно привязывать притчу к определённым событиям и странам. Это универсальная социально-философская фантастика на все времена, жесточайшая антиутопия, описывающая психологические и физические способы подчинения воли, развития покорности и подавления тяги к свободе.

Не оказав прямого влияния, рассказ стал таким же фундаментом для большинства антиутопий 20 века, как и сам Главный Город стал основой для Верхнего Города.

Многие фрагменты произведения — просто готовые цитаты.

Не знаю, какой там киберпанк Seidhe разглядел в этом рассказе. От текста так и разит 1918 годом; даже в 1930-е едва ли такое было бы написано как раз потому, что входили в моду разные киберштучки (роботы, телевизоры, системы подслушивания) коих мы здесь не видим от слова «совсем».

Но есть одна деталь, за которую плюсики поставить всё же можно. Если Главный город — поверженная Германия, то устроенный горожанами погром — это, батенька, Вторая мировая война в Европе. Предвидение засчитано (если б не, то едва ли выше 5).

Наблюдения — интересные, но выражены в тяжеловесной форме.

Скорее — психология, чем юмор.

Оценка — 6.

Для меня произведение словно развалилось на две части. Первая самая интересная: это изготовление, восстановление и переделывание людей. Естественно, что от второй части я ожидал чего-то похожего на «Собачье сердце», а получилось всё наоборот: длинно, тягуче, для нашего времени малопонятно, конечно, с точки зрения психологии интересно исследовать личность крестьянина-единоличника, но нам это уже как-то всё-равно. Ни тогда, ни сейчас не хотят работать крестьяне, также, как рабочие. Есть отдельные примеры, но это примеры. Посещаешь маленькие чужие страны, всё ухожено, все хотят работать, а у нас всё какие-то глобальные проблемы решают, да исследуют мировой кризис, а мусор вынести просто некому. Вот и получилось двоякое впечатление, отбросить бы вторую часть...

Третий из прочитанных рассказов Ефима Зозули вновь заслуживает от меня высший балл. Это, конечно, не то потрясение, что я испытал, познакомившись с «Гибелью Главного Города» и «Рассказом об Аке и человечестве», но тоже очень и очень хорошо!

Перед нами доведённая до абсурда идея эксплуатации человека человеком, заставившая меня почему-то вспомнить некоторые сочинения незабвенного господина Сорокина. Но не пугайтесь — в данной миниатюре всё очень, что называется — «лайтово», без каких-либо извращений. Просто картина, нарисованная фантазией Ефима Зозули, очень уж впечатляет — люди, исполняющие роль ножек от кровати, любимого хозяйского стула, живых книг и справочников, светильников на лестнице или даже спиц от колеса. И всё это практически добровольно, без особого принуждения и жестокости — за жалование и возможности карьерного роста:

Разумеется, учитывая время и страну написания, симпатии автора на стороне этой «живой мебели», и он предрекает неминуемый крах всей системы классовой эксплуатации и неравенства в обществе, но образ всё-равно получился очень сильный.

Одна только комната с живыми обоями из трёх тысяч человеческих лиц в золочёных рамах чего стоит...

Одним словом — рекомендую. Необычный для своего времени рассказ. Да и прочитать можно минут за 10-15.

В самый обычный день в городе были расклеены плакаты. Их текст был прост, беспощаден и неотвратим: «жители, признанные не нужными для жизни, — обязуются уйти из нее в течение двадцати четырех часов», а решать вопрос нужности того или иного человека предстояло Коллегии Высшей решимости, которой сами жители дали высшие полномочия. Руководить же Коллегией должен был сам Ак, поэтому жители были спокойны — ведь это светлая личность, которая не допустит несправедливости...

Второй из прочитанных рассказов Ефима Зозули (первым был «Гибель Главного Города»), и снова, не раздумывая, высший балл.

А ещё — некоторое ошеломление от содержания и глубины идей, втиснутых в пару десятков страниц.

Время написания — 1919 год. Тогда всё написанное ещё воспринималось, наверное, как невероятная фантазия, как злая сатира или едкая ирония. Вот только последующие пара-тройка десятилетий наглядно показали всему миру, что всегда найдутся те, кто будет решать за других — жить им или быть признанными «ненужным человеческим хламом». И не важно даже, признают тебя «врагом народа» по политическим убеждениям или разделят на сверхлюдей и недочеловеков по расовым признакам...

Жуткая вещь. Аж мороз по коже, пока читал. Однозначно рекомендую потратить десять минут жизни на прочтение этого потрясающего и, к сожалению, пророческого рассказа.

«Ак опять задумался, затем горько вздохнул и тихо произнес:

— Что делать? Где выход? Когда изучаешь живых людей, то приходишь к выводу, что три четверти из них надо вырезать, а когда изучаешь зарезанных, то не знаешь: не следовало ли любить их и жалеть? Вот где, по-моему, тупик человеческого вопроса, трагический тупик человеческой истории».

Признаюсь честно — я читатель всеядный, поэтому с одинаковый удовольствием читаю фэнтези и фольклорные тексты, киберпанк и рассказы американского «золотого века», русскую классику и то, что раньше принято было называть «контркультурой»... Но как-то так получается, что чаще всего я всё-таки знаю, чего ждать от того или иного произведения, и оцениваю его только в плоскости «понравилось/не понравилось», а вот по-настоящему удивить меня достаточно сложно. Это относится и к так называемой ретро-фантастике XIX — начала XX века, читая которую, по-любому делаешь скидку на время написания.

Возможно, вступление покажется кому-то длинноватым и несколько сумбурным, но я попросту не знаю, как по-другому выразить тот ошеломительный эффект, который произвело на меня прочтение коротенького рассказа Ефима Зозули «Гибель Главного города«! Зная, что написан он без малого столетие назад, ожидал чего угодно, но только не того, что только что прочитал... Ощущение, как-будто по голове ударили. Не знай я, что рассказ датирован 1918 годом, подумал бы, что это вполне современное произведение, с отчётливыми нотками того самого киберпанка, большим поклонником которого я являюсь. Судите сами — некий Главный город потерпел поражение в борьбе с врагами. Но последние не хотят разрушать его, вместо этого они планируют построить над ним Новый город, и хранить «старую, прекрасную культуру у себя, так сказать, в погребе, и выдерживать ее, как вино». А дальше широкими и яркими мазками рисует перед нами панораму социальных и политических изменений, которые происходят в Главном городе, у жителей которого постепенно отбирают Небо; панораму, полную очень ярких и запоминающихся образов:

«Один старый почтенный голубятник отравил кокаином всех своих голубей, — больше десяти тысяч, — выкрасил всех в черную краску и выпустил в город. Сам он отравился в тот же день, а бедные птицы обалдело носились по городу несколько часов и замертво падали на крыши и мостовые, с жалобным воркованием».

Естественно, что время написания наложило свой отпечаток на произведение и симпатии автора на стороне угнетённых жителей Главного города, только вот эпизоды борьбы за свою свободу и возможность видеть «равнодушное солнце» оказываются ничуть не менее страшными, чем извращённый гуманизм победителей из Нового города:

«В Главном Городе было несколько восстаний, которые были жестоко подавлены. Два раза небольшие районы восстания были оцеплены стальным кольцом машин и войск и безжалостно залиты цементом. Образовавшиеся огромные цементовые кубы, в которых было похоронено много жизней, назывались «Кубами незрелых мечтаний».

Повторюсь ещё раз — совершенно не был готов прочитать настолько короткий и настолько глубокий рассказ, который нисколько не потерял своей актуальности за столетие. Великолепно! Потрясающе! Высший балл.

Рекомендую всем без исключения потратить 15-20 минут на прочтение.

Названия министерств в Правительстве Покорности хороши.

И как кричали машины «Ассоциации Действенной Философии»: Смысл жизни в познании и самосовершенствовании!!! Познай самого себя!! Познай самого себя!!!

Чем не дианетика? И ведь в Верхнем городе была партия борцов за свободу Главного города. Всё как у людей.

Как аллегория революции, рассказ наверное хорош. И в такой интерпретации радостные пляски на развалинах и пепелищах вполне уместны. В реальности всё бывает не так. Кто во Франции в 40-м году поддержал де Голля? Единицы, всех устраивали немцы и Пэтен. Пошли когда немцам изрядно поднадовали на фронтах. Многие ли поддерживали партизан (тогда почти поголовно НКВД-шников) в начале войны на востоке? Они регулярно уничтожались и забрасывались на самолётах новые. Поддержка пошла когда немцы покатились на запад. Бунтарей всегда немного, и надо чтобы условия для основной массы стали невыносимыми чтобы она поддержала восстание, для русской революции понадобилось много условий, и прежде всего множество «революционных» солдат и матросов в тылу, готовых на что угодно, лишь бы не идти воевать. Подоплёка сказочных историй всегда некрасива, как всякая изнанка.

Ак — такая светлая личность, уйдёт из жизни действительно человеческий хлам! — какая надежда на мудрость руководства, надежда, переходящая в уверенность, что уж меня-то чистка не коснётся — пока Коллегия Высшей Решимости не добралась. А Коллегия Высшей Деликатности никому ничего не напоминает?

Так вот народ и мечется межу крайностями в зависимости от настроения Ака, посидевшего то в одном, то в другом шкафу и чёрт знает что ещё замыслившего, но к счастью пропавшего наконец без вести. Какие смелые и прозорливые мысли даже для боевого 18-го года!

Неплохо написанный роман интересен для современного читателя прежде всего как сжатый обзор нравов советстской эпохи конца 20-годов, хотя до середины повествования ничто не предвещает такого поворота сюжета. Действие происходит в стране вроде Германии, хотя никаких явных указаний на это нет. Оживлённые покойники и вновь созданные из материалов, купленных на рынке люди вместе с изобретателем способа оживления пытаются поставить создание людей на коммерческую основу, при этом приходится действовать нелегально, так как предельно забюрократившееся патентное ведомство не находит время на рассмотрение изобретения, занимаясь при этом приспособлением для богачей, позволяющим переваривать пищу в чужом желудке. Выполнение требований заказчика к искусственным людям оказывается непростым делом, машает нелегальное положение фирмы ввиду отсутствия патента, и тут представитель Советской России советует поставить дело в СССР, остро нуждающемся в новых людях, куда и отправляется группа вместе с необходимыми материалами для организации филиала. В поезде они, с помощью соответствующего снадобья, заставляют разговориться русского товарища, из его речи следует, что никакое заранее спланированное поведение, будь то жёсткость, доброжелательность или осторожность, не даёт в России гарантий от обвинений в каком-нибудь -изме, -ачестве или ином отклонении от «правильной» линии. Распаляясь всё более под действием «эликсира правды» человек начинает беспрерывно извергать всевозможные ярлыки, которыми в прессе, на собраниях и в бытовых ситуациях клеймят «уклонистов», это перечисление занимает добрых три страницы романа. В Москве ядро группы с энтузиазмом берётся за изучение типов советских людей (среди которых немало и неприятных, не принявших нового уклада жизни), собирая необходимый материал для создания «нового человека», один из них даже едет на месяц на строительство Турксиба. Попутно исследуется вопрос, является ли инстинкт собственника присущим крестьянину-единоличнику, вывод — это наносное явление, крестьянин готов к коллективизации при правильной организации дела, при этом даже Сталин упоминается один раз. В разгар этой работы им сообщают, что новый человек уже возник сам сообой на одной из строек социализма, на чём роман и заканчивается, несколько неожиданно для читателя, остающегося в неведении относительно перспективы постановки производства «новых людей» на поток. Интересно, что вопросы языкового барьера автором совершенно обходятся, как будто все в мире говорят на одном языке.

Для меня было интересно также прочитать, что в Берлине и других городах тогда стояли в обувных магазинах рентгеновские аппараты для оценки того, насколько покупателю подходит та или иная обувь. Я в детстве видел такие в магазинах Москвы и Ленинграда, что теперь народом совершенно забылось, даже знатоки Что-Где-Когда не узнали такой прибор на экране.

И ещё о «классовом подходе» — «... выявилось же, что даже фотографические снимки получаются разные, если один и тот же сюжет снимают пролетарий и эксплуататор» и «обыкновенную берёзку нельзя узнать, если её изображают классово разные люди».

О признаках и манерах властной натуры герои тоже очень интересно рассуждают — в общем, рекомендую всем, интересующимся историей жанра и советской историей в частности.

Воскресное утро. Я не спеша открыл свою электронную библиотеку и решил почитать что-то из раритетной фантастики. Выбрал на угад особо не задумываясь... И завис почти на пол выходного.

Это просто изумительная вещь. И больше всего порожает что она написана в далеком 1918 году.Не верится, но это правда. Да именно в это время, время революций, как никогда остро появилось у народа желание жить свободно и счастливо. Тянуться к солнцу и избавится от угнетателей любой ценой. Даже ценой разрушения до основания и ценой гибели огромного количества народа. Ценой самопожертвования и неустанной борьбы.

Прежде всего понятно что главный город это простой русский народ. Захватчики- монархия, капиталисты и ежи с ними. И дальше становится видно что всё описанное в этом рассказе это революция 1917 года. Народ прорвался к солнцу, сбросил угнетателей. Да и дальше можно проследить у кого из героев данного произведения есть прототипы в реальном мире. Автор вспомнил всех и умереных, и эссеров и конечно же большевиков. Но умные и пытливые и сами всё поймут и узнают.

Но самое главное это произведение написано так, что ты забываешь о связи именно с этим событием в истории. Это повествование идет так. что ты понимаешь — это гимн всему тому человечеству которое стремится к свободе. Тому которое хочет свободно купаться в лучах, пусть и равнодушного( как сказал сам автор), солнца.

Несомненно буду искать и читать другие произведения Ефима и надеюсь не буду разочарован.

Как странно, читая статью о Борисе Ефимове видеть фразу: «Молодой и талантливый». Нет, против талантливого возражений нет, но молодой... А ведь когда Ефим Зозуля писал свою поздравительную статью, Борису Ефимову было всего-навсего тридцать три года, и никто и подумать не мог, что он будет жить и активно работать ещё больше семидесяти лет.

Мы знаем Ефимова как мастера политической карикатуры, и в этом качестве и представляет его автор очерка, а ведь Борис Ефимович был ещё и графиком, оставившим прекрасные иллюстрации к произведениям советских писателей, например, Валентина Катаева.

Отзыв получается не о статье Ефима Зозули, а о художнике Борисе Ефимове. Но это значит, что и статья написана неплохо.

Статья опубликована в «Литературной газете» за 20 июля 1935 года. В ней автор рассказывает, как продвигается работа над циклом новелл «Тысяча». Сама по себе идея интересна: сделать тысячу зарисовок, которые в совокупности дадут портрет современника. К сожалению, именно этого у Ефима Зозули не получилось, большинство новелл выродилось в бессюжетные агитки.

В статье автор сообщает, что к настоящему моменту написано и опубликовано в книгах, журналах и различных газетах, более четырёхсот новелл. Мне удалось отыскать всего 168 миниатюр (авторские сборники, а также журналы «Огонёк», «Молодая гвардия», «Наши достижения», «Красноармеец — Краснофлотец», газеты «Известия» и «Литературная газета»). Полагаю, что дальнейшие поиски будут пустой тратой времени. Я ещё прогляжу журнал «Крокодил» и отрывной календарь за 1934 год (есть данные, что Зозуля там печатался), но это уже из чистого упрямства и любви к выпендрёжу.

Возникает вопрос: можно ли считать полной библиографию автора, если в неё не попали более трёхсот опубликованных произведений? Ответа у меня нет, но я сделал всё, что мог. Мы видим, как автор, начинавший с интереснейших фантастических рассказов, пошёл на службу системе и выродился в нечто давно и заслуженно забытое. Стоит ли для того, чтобы это понять, выискивать в периодике всё им сочинённое?

В статье Ефим Зозуля твёрдо обещает, что к 1937 году цикл «Тысяча» будет завершён. Отчасти так оно и случилось, последний раз Зозуля упоминает «Тысячу» именно в 1937 году. В предисловии к сборнику, изданному в 1937 году сказано, что число опубликованных новелл превышает пятьсот. И хотя 1937 год Ефим Давидович пережил благополучно, к проекту он больше не возвращался. Видимо также поступлю и я.

В этом очерке автор с неимоверным простодушием рассказывает жуткие вещи. Герой очерка, Давид ( или, как его называли, Додик) Батуринский старинный, ещё с дореволюционных времён приятель, а возможно, и родственник автора. Политика царской России по отношению к евреям не понравилась Додику, и он эмигрировал в Англию, где жуировал жизнью и слегка изучал экономику. После октября семнадцатого, Батуринский вернулся в Россию, вступил в партию и поступил на службу в Наркозём. И всё бы хорошо, но, как честно рассказывает Ефим Зозуля, герой его, изнеженный английским бытом, привык спать до полудня, хотя рабочий день в Наркозёме начинался в восемь тридцать. Непосредственный начальник Батуринского, замечательный учёный Николай Кондратьев на такие вещи внимания не обращал: справляется статистик Батуринский с работой, ну и пусть себе спит, но большевики-наркоземцы (а сам Кондратьев был эсером), стерпеть такого не могли и вычистили Батуринского из партии. С этой минуты жизнь земельного статистика волшебно переменилась. Он больше не опаздывает на службу и начинает собственные исследования, которые должны опровергнуть выводы Кондратьева. Кондратьев не возражает, полагая, что любые исследования идут на пользу общему делу. Но неугомонный Батуринский начинает стучаться по высоким партийным кабинетам, требуя разоблачить антисоветчиков Кондратьева и Чаянова. И в конце концов, гроза разразилась. Кондратьев и Чаянов были активными противниками принудительной коллективизации, и в 1930 году товарищ Зиновьев, в ту пору ещё не расстрелянный, назвал доклад Наркозёма «программой развития кулачества». Кондратьев и Чаянов были арестованы по сфабрикованному делу «Трудовой крестьянской партии», а затем расстреляны. Что касается Батуринского, то его восстановили в ВКП(б). Насколько можно судить, больше никаких плюшек герой очерка не получил. Даже в сборнике «Кондратьевщина», где нанятые пропагандисты громили отечественную политэкономию, фамилии Батуринского нет. Избежал он и репрессий, во всяком случае, его фамилия все последующие годы фигурирует среди членов редколлегии журнала «На аграрном фронте». В 1949 году он мелькнул последний раз, прочитавши в Москве публичную лекцию «О смычке города с деревней».

Судьба Давида Батуринского — типичный пример тезиса, что «клопа танком не задавишь». И странно выглядит хвалебный опус бывшего фантаста Ефима Зозули, похороненный на пожелтевших страницах журнала «Молодая гвардия». Рубрика, в которую входит этот очерк, называется «Люди пятилетки». Хорош, однако, образец для подражания.

Восторженная статья, повествующая о том, какая замечательная молодёжь строит Магнитку. Причём восторженность тупо-однообразно проявляется в бесконечных повторах слов. Вот пара фраз, выписанных из журнала «Молодая гвардия» за 1933 год, где статья была напечатана:

«Всё это люди, люди. Такие же люди, как всюду. Всё это человеческое, человеческое». «Многое, ведь очень многое дала им страна, и в ответ надо давать чугун. Чугун.»

И вот таким чугунным штилем написаны четыре журнальных страницы. Жуть.

Кадры решают всё, на этом безусловном утверждении основана большая статья Ефима Зозули, в которой он рассказывает о молодых писателях и поэтах, участниках первого в СССР семинара молодых литераторов. Эти люди, по мнению их руководителя, составят будущую славу советской литературы. Зозуля подробно рассказывает о творчестве и успехах таких знаменитых писателей как: Н.Васильев, Е.Циганпольский, А. Филипчук, И Строганов, М.Скороходов, А.Фололгин, А Сидоров, Ф.Морозов, П.Дудов, А Шейндлин... Поделков, Поспелов, Шевцов, Бутурлина, Молодованова, Борохвастов, Абольников... — обо всех этих людях Ефим Зозуля отзывается с похвалой и весьма подробно. Видимо, я шибко неграмотный человек, поскольку ни одного этого имени я не знаю, а в интернете обнаружил только, что у Циганпольского в 1933 году вышла книжечка стихов. Рассказы Борохвастова и Абольникова руководитель семинара опубликовал в «Огоньке», редактором которого он был в ту пору. Эти рассказы я пытался читать, но, как ныне говорят, «не осилил».

Ещё был в семинаре поэт Исаак Зарубин, погибший на войне. Молчу и снимаю шапку.

Кроме любимцев, которым руководитель прочил блестящую карьеру, встретилось ещё три имени, которые Ефим Давидович упоминает как бы между прочим, не считая нужным останавливаться на их незначащем творчестве. Полноты ради упомяну их и я. Это Маргарита Алигер, Евгений Долматовский и Сергей Михалков.

Странное впечатление оставляет статья, очень странное.

Хилые пророчицы были в начале прошлого века. Всего-то и нужно было девице — мужика хорошего, а как он появился, то и пророчеств не надо стало.

С моей дилетантской точки зрения это ни разу не стихи. Слегка ритмизированная проза. Нет ни метафор, ни гипербол, ни аллитераций, ни поэтических сравнений, ничего, что могло бы позволить назвать данный текст стихами. Единственный приём организации текста — употребление коротких рубленных фраз, выстроенных в лесенку под Маяковского. И ещё — множество повторов. Паустовский сообщает, что Зозуля пишет легко и быстро. Такие стишата легко писать очень быстро. Вот только будет ли с них толк? Недаром поэмы Ефима Зозули забыты давно и прочно.

На настоящий момент это лучший из рассказов, которые я читал у Ефима Зозули. Формально он реалистический, но по сути фантастика в нём зашкаливает. Главный герой (не считать же героем ничтожнейшего рассказчика) артист Жан Кармин — гениальный имитатор, который подражает не только голосу и выражению лица, но даже черты лица, даже рост у него начинают меняться. Читатель напрасно будет ждать приключенческого сюжета, детектива с подменой персонажей, ничего подобного не будет. Перед нами рассказ о любви и холодном бездушии, о таланте и мелочной зависти. Пересказывать рассказ я не буду, это занятие бесперспективное. За десять лет с 1918 по 1927 годы рассказ издавался трижды, так что его вполне можно достать и прочитать самому. К сожалению, в начале тридцатых годов Зозуля был ушиблен торжествующим соцреализмом, и начал писать всё хуже, пока не скатился в совершеннейшее ничтожество. Но ранние рассказы, лучший из которых Жан Кармин, продолжают оставаться в нашем золотом фонде.

Ефиму Зозуле вообще не везёт с верноподданническими статьями. Не успел он воспеть Бетала Калмыкова, как того арестовали. Расстреляли, правда, только в 1940 году, но это уже не принципиально. Зозуля сообщает нам, что Калмыков нежный и чрезвычайно добрый человек, а в других источниках читаем: «В 1921-24 руководил карательными операциями на Кавказе, когда под видом борьбы с бандитизмом уничтожались все подозрительные для новой власти люди». В конце концов, неважно, кто прав, придворный биограф или неизвестный мне историк, перед Ефимом Зозулей вопрос стоял иначе: неужели оставить без переизданий собранный материал из-за того только, что секретарь обкома впал в немилость? И вот Зозуля вырезает из текста четыре отрывка, слегка видоизменяет их и публикует как отдельные новеллы в цикле новелл «Тысяча», разумеется, уже без упоминания имени Бетала Калмыкова. В результате Зозуля умер не насильственной смертью, пережив своего героя на целый год.

Вообще-то, если лётчик-испытатель слышит перебои в работе мотора, он должен не плечами пожимать в сомнении, а брать за шкварник конструкторов и механиков. Но Ефим Зозуля, а следом и герой его лётчик Петров считают иначе.

Два рассказа из цикла «Тысяча»: «Строил железную дорогу, длинную, в далёкой степи...» и «В умах и сердцах». Герои обоих рассказов старые большевики, которые ездят в агитвагоне по стройкам «Турксиба» и выступают с пламенными речами перед строителями. Больше ничего в рассказах не происходит. Вот только героя первого рассказа автор называет демагогом, которого давно пора гнать долой, а ко второму большевику относится с большим пиететом. Возможно так оно и есть: один пустой болтун, а второй — пламенный оратор, но это надо как-то показать, а то странно получается для того, кто читает внимательно и помнит, что только что прочёл.

Ещё одна жутковидная новелла. Комсомолка подделала документы для поступления в ВУЗ и вместо института попала в лагерь. Примерным поведением она заслужила условно-досрочное освобождение, но лагерь не покинула, осталась начальницей рабочей колонны. Под её надзором оказалось пятьсот осуждённых, все они её любят, уважают и беспрекословно слушаются, а сама несостоявшаяся студентка обрела себя на новой работе и счастлива.

Это, никак, уже четвёртая новелла Ефима Зозули, воспевающая тюремный быт при социализме.

Этот рассказ уже включался в цикл «Тысяча» под названием [URL=http://www.fantlab.ru/work743850] «Он говорил отрывисто...»[/URL], но потом автор, видимо, забыл об этом и переписал новеллу ещё раз, немного другими словами. Но смысл сохранился один к одному.

Мне очень стыдно. Представьте, залы для научной работы Российской Национальной библиотеки, торжественная тишина, люди работают, и вдруг — дикий хохот. Это я читаю рассказ Ефима Зозули «Красноармеец» и споткнулся о фразу: «Четыреста упитанных красноармейцев в трусиках».

Лет двадцать назад питерские фэны попросили Бориса Штерна написать небольшую статеечку для какого-то фэнзина. Борис Гедальевич откликнулся, прислав письмо, которое начиналось словами: «Первый раз пишу в стенгазету и очень волнуюсь». Рассказ Ефима Зозули один в один совпадает с этой штерновской фразой, только Штерн писал весело, а Зозуля серьёзен до уныния, его героиня и впрямь ужасно волнуется, собираясь прочесть по бумажке своё выступление на профсоюзном собрании.

Одна из моих бабушек некогда работала углежогом и много рассказывала об этой профессии, а сам я по основной профессии химик. И мне непонятно, как можно сделать древесный уголь, который не горит. Бракоделов, которые создали такой чудесный уголь, надо не в тюрьму сажать, а отправлять в НИИ, пусть делятся своим ноу хау.

Как обычно, Ефим Зозуля не в материале и слабо представляет, о чём пишет. Парикмахерская вежливость и назойливая болтовня, с которой борется его героиня, придумана не просто так. Это обязательная часть техники безопасности. Не следует забывать, что мастер работает опасной бритвой, любое неловкое движение может покалечить клиента, а от и вовсе лишить жизни. Клиента надо отвлечь болтовнёй, но и не дать ему вставить слово, ведь при разговоре движутся и щёки, и кадык. Сейчас всё это в прошлом, каких-то двадцать лет назад мне пришлось оббегать полсотни парикмахерских, прежде, чем я нашёл древнего старика, у которого была собственная золингеновская бритва и который мог побрить ею голову. И пока он меня брил, он непрерывно говорил. Ему было восемьдесят, но мастерство не пропьёшь. А Ефим Зозуля пишет, не слишком понимая то, о чём взялся писать.

Автор предельно серьёзен, и в этой серьёзности скрыта такая антисоветчина, что волос дыбом встаёт.

Сюжет прост: старый клоун пережил свою популярность и с горечью понимает, что теперь в чести новые знаменитости, именно на их выступления валом валит зритель. И только в последних строках как бы между прочим сказано, кто эти властители дум. Это не молодые артисты, а передовики производства, выступающие с речами. Короче, двадцать лет советского цирка. Не пойму, отчего Зозуля остался цел?

Симпатичный рассказ. Я не знаю, когда за десятиминутное опоздание начали отдавать под суд, пусть в 1936 году этого ещё не было, и проспавшая героиня боится опоздать на работу потому как она идейная комсомолка или просто дисциплинированная труженица. Замечательно описание, как она полуодетая, босиком на ходу впрыгивает в трамвай и там, на задней площадке под строгим присмотром кондукторши принимается натягивать чулки.

На работу девушка не опоздала и по прошествии некоторого времени может с юмором оценивать ситуацию. И я рад вместе с ней. Чуть ли не единственный человечный рассказ из последней порции новелл цикла «Тысяча».

Ещё одна новелла, которую иначе как сюрреалистической не назовёшь. Кстати, это вторая новелла Зозули под названием «Друг» (первая была опубликована в 1929 году). Прежде всего, действие происходит явно не на Земле. Читаем: вечер, небо уже тёмное, высыпают звёзды, а внизу на земле ещё светло. Всякий, кто хотя бы раз бывал вечером за городом, где нет уличного освещения, знает, что внизу темнеет раньше, чем на небе. Внизу уже ночь, а заря горит вполнеба и облака подсвечены ушедшим за горизонт солнцем. Такое небывалое освещение играет принципиальную роль в рассказе.

Сюжет: юный пионер гуляет по полю и видит, как в тёмном небе кружит самолёт. Эге, — думает пионер. — Он, наверное, заблудился. Хочет сесть, но не знает куда.

И вот, юный ленинец бежит в деревню на кузницу, одалживает там спички, возвращается на поле, выбирает место поровнее, собирает кучу валежника и разводит костёр. Всё это время самолёт уныло кружит над полем. Конечно, у ПО-2 запас хода восемь часов, по поискать свой аэродром или какое-то освещённое место в голову ему не приходит, он ждёт помощи от пионера. Вот, наконец, костёр разгорелся. Увидав огонь, лётчик мгновенно понимает, что это не охотники на привале, не дети, пригнавшие коней в ночное, а сигнал ему. Вообще-то самолёт садится по двум огням, которые указывают направление посадочной полосы, но советскому лётчику достаточно и одного костра. Самолёт садится, пилот обнимает своего спасителя, который отныне и навсегда будет его лучшим другом.

Я рыдаю. Мой отзыв уже превысил размеры самой новеллы. Как можно в столь малый объём впихнуть столько ерунды?

При всём желании я не могу считать эту новеллу реалистической. Идёт строительство «Канала имени Москвы», стройка осуществляется силами заключённых, но нет никакой охраны, зэки работают дружно и весело. Да, они провинились перед советской властью, но сейчас с удовольствием исправляются, в то время как в шотландских (почему именно в шотландских?) тюрьмах «страдают несчастные узники капитала».

Нехорошо так думать, но поневоле хочется самого Ефима Зозулю хотя бы на месяцок отправить в один из «советских концлагерей», которые он так воспевает в своих новеллах... что бы он запел тогда?

PS. Примечание для тех, кого рванёт выражение «советский концлагерь»: это не я придумал, это цитата из Ефима Зозули.

Цикл «Тысяча» задумывался автором, как срез поколения, показ советской жизни через портреты современников. Но очень быстро проект стал скучноватым исполнением соцзаказа, а когда Ефим Зозуля с агитпоездом приехал в Грузию, агитпроповские материалы сменились краткими очерками, восхваляющими партийное и советское руководство Грузии. И первым в ряду тех, кому писатель принялся петь осанну, разумеется, оказался Лаврентий Павлович Берия. Хотя, ничего особенного автор читателю не сообщил. Назвал должность (в ту пору Берия был секретарём ЦК КП(б) Грузии), сказал, что он неутомимый работник. С этим никто, даже самые ярые враги Берии спорить не станут. И всё.

Вслед за Лаврентием Берией идёт ряд его сподвижников, объединённых под общей рубрикой «Люди субтропиков». Удивительным образом те из них, о ком мне удалось найти какие-то сведения, скончались в 1936-1937 годах. Исключениями стали сам Берия, расстрелянный в 1953 году и академик Вавилов, погибший в 1940 году. Трудно утверждать наверное, но мне кажется, что Берия не причастен к смерти этих людей, ведь это были его люди, его команда. Скорей всего, руку здесь приложил нарком Ежов, который усиленно копал под Берию. Но Лаврентий Палыч успел раньше.

В любом случае весь биографический подхалимаж остался на страницах журнала «Огонёк» и теперь смущает исследователя совершенно неприличным своим видом.

Очерку я выставил двойку, не потому, что герой его одиозная личность, а потому что очерк написан скверно. Такие же оценки выставлены и остальным биографическим материалам, включая очерк о Николае Вавилове.

Что значит: фамилия не сохранилась? Ведь дело происходит не сто лет назад, старый садовод жив, он растит свой сад, делится опытом с молодёжью, он уважаем односельчанами и районным начальством, которому лестно иметь своего Мичурина. И вдруг: фамилия не сохранилась!

Единственное объяснение, которое я нахожу: командированный писатель, порхавший за сбором материала по окрестностям, не записал имя садовода в блокнотик и теперь вынужден выкручиваться. А жаль, эту фамилию стоило бы запомнить.

Эх, какую тему профукал Ефим Зозуля! Ведь не кур, не гусей разводит неназванный энтузиаст... фазанов! А само слово «фазан» происходит от названия города Поти, именно отсюда чудесная птица разлетелась по всему миру. Как это можно было бы описать и поднести читателю! А Ефим Зозуля ограничился парой агитпроповских фраз.

И, конечно, что такое: «разведение птицеводства»? Судя по всему, бывший писатель окончательно перешёл на канцелярит.

Этому полуочерку наброшен лишний балл за высокохудожественную фразу: «Надо уметь видеть врагов между мандариновыми ветками». Правда сам Ефим Зозуля не проявил должной проницательности и между мандариновыми ветками врага не обнаружил. Написал новеллу, восхваляющую товарища Багаша, а тот возьми да и окажись врагом народа. И расстреляли начальника политотдела НКВД Аджарии всего через два года после выхода журнала с материалом Ефима Зозули, посвящённым неутомимому труженику карательных органов.

Здесь нет опечатки, в те времена именно так и писали: «грейфрут». Но вот что интересно: я впервые попробовал этот цитрус в самом конце шестидесятых, а до того и не слышал этого названия. А оказывается, плантации грейпфрутов были у нас уже в середине тридцатых годов. Как говорится, век живи, век учись.

Немного арифметики... В школе в те времена поступали в восемь лет, заканчивали в девятнадцать. Плюс пять лет учёбы в институте. Итого, инженером можно было стать в двадцать четыре — двадцать пять лет. А очень молодому инженеру Ефима Зозули — двадцать. Скорей всего, из-за недостатка кадров, на инженерную должность взяли недоучившегося студента, который восполняет недостаток знаний и опыта комсомольским задором. Чем это аукнется в результате, можно только гадать.

Профессор Лебединский был создателем Сухумского обезьяньего питомника, но Ефима Зозулю интересует только то, что там проводились эксперименты по изучению возможности омоложения путём пересадки обезьяньих желез.

Новелла написана уже после Первого съезда писателей, на котором Ефима Зозулю снисходительно похвалили, сказав, что он, наконец, нашёл себя в литературе и, решительно порвав с фантастикой, начал писать глубоко реалистические рассказы. Это один из таких рассказов.

Итак... Девятнадцатый год, голод, хлеб по карточкам. И тут завхоз учреждения, где трудится главный герой, добывает белую пшеничную муку. Много муки, по два с половиной пуда на рыло. Герой получает сорокакилограммовый мешок муки и, ухватив его в охапку, отправляется домой. Раздобыть где-то верёвку и за три минуты превратить мешок в подобие сидора, не приходит ему в голову, либо в учреждении просто не нашлось верёвки. А сорок килограммов только первые две минуты кажутся лёгкой ношей. Через три минуты руки уже болят смертельно, а через пять — просто разжимаются. И никакие вопли: «Хлеб, Хлеб! Нельзя ронять!» — тут не помогут.

А поставить мешок на сухое и передохнуть, оказывается, тоже нельзя. Вся Москва покрыта ровным слоем жидкой грязи по щиколотку глубиной. Нет ни единого крылечка, ни каменной тумбы, ни просто торчащего из грязи камня, на который можно пристроить мешок, и устроить перекур. Город из фантастического рассказа Ефима Зозули «Гибель Главного города» описан куда реалистичней, нежели эта Москва. Но даже из этой, исполненной сюрреализма ситуации можно было найти реалистический выход. Герой мог сесть прямо в грязь и поставить мешок себе на колени. Чёрт с ними, со штанами, их можно потом постирать. Но автор выбирает самое героическое и самое дурацкое решение. Хрипя от натуги и подвывая, герой дотаскивает мешок до дому и с тех пор особо трепетно относится к хлебу.

Нет уж, если фантаст пытается с фантастикой порвать, брошенный жанр мстит за себя страшно, превращая всё, что пишет новоявленный реалист в самую дурацкую фантасмагорию.

Много он научится, этот студент, прыгая с учебником в руках через ямы и колдобины и читая на ходу... Сразу видно: специалист растёт, один из тех, кто сделал слово «инженер» презрительно-уничижительным.

Это не анекдот. Ефим Зозуля действительно думает, что рытьё канав вручную ведёт нас в грядущее. Или он очень хорошо притворяется. Но фраза «Да здравствуют канавы!» — это не мой сарказм, именно так в рассказе и написано.

Вот оно, где кроются корни современного увлечения селфи! А ведь у бедного фотокорреспондента с нашей точки зрения, совершенно доисторическая техника. Но истинная страсть преодолевает любые трудности.

Зачем говорить, что герой новеллы рабочий, если шахту свою он бросил и ездит на лошадке по горным аулам? Или рабочий, это что-то вроде наследственного титула и не имеет к реальной работе никакого отношения?

Красноармеец на учениях натёр ногу и отстал от своих. Чтобы нагнать свою часть он переплывает реку и с натёртой и мокрой ногой совершает марш-бросок. Будем надеяться, что ногу ему спасут, но к воинской службе он уже точно не будет годен. И где здесь пример для подражания?

Помните песню Владимира Туриянского «Ковбойская»: «Но есть на востоке большая «Раша», Там жизнь удивительна и хороша». Так вот, в этом рассказе всё то же самое, только автор до предела серьёзен. А вместо ковбоя замученный скульптор, выполняющий бездарные заказы зажравшихся буржуев и мечтающий о вдохновенном труде в стране Советов.

Славная девица: накачала мышцу, таская на заводе железо, и теперь способна одним тычком сбить с ног любого парня. И автор предупреждает, что это только первый шаг в освобождении женщины.

Ситуация совершенно анекдотическая. Отдыхающие в санатории не могут самостоятельно решить свои сексуальные проблемы и обращаются с записками к санаторному врачу. А у того одно средство: физкультура и спорт. «Пусть побольше побегают», — глядишь, дурь из головы и вылетит. Спрашивается, зачем по ночам доктор так внимательно читает записки пациентов, если утром всё равно пропишет своё универсальное средство? Может быть, у него тоже проблемы в половой сфере?

Автор при этом вполне серьёзен и предлагает нам этого доктора как прекрасного человека и замечательного специалиста.

Если верить современным историкам, с 1921 по 1944 года ни одного еврейского погрома в СССР не было. Почему же Ефим Зозуля отталкивается от даты 1922 год? Причём по его словам погром был таким, что погибла вся семья героини. В данной ситуации я склонен верить Ефиму Зозуле. Он жил в то время и, сам будучи евреем, наверняка был в материале. А заторможенное состояние, в которое впала его героиня после случившейся трагедии... что же, такое бывает, и дай бог никому из нас не пережить подобного.

Точно подмечено: природные хамы всегда весельчаки, вот только никто почему-то над их остротами не смеётся. Зато забавно наблюдать, как с приходом старости хамское веселье сменяется жёлчной мизантропией.

А ведь именно в ту пору и началось разрешение семейных неурядиц при помощи обращения в профком. Как там у Галича: «А из зала мне кричат: «Давай подробности!» Секретаря правления, который поплатился за сексуальную неразборчивость, не жалко, а вот страну, обратившуюся в одну коммунальную кухню, жаль очень.

Рассказ о человеке, который с невероятной энергией и безо всякого результата занимается не пойми чем. Инструктором по джиу-джитсу он только числится, а последнее время, после того, как сам отсидел два года за растрату, занимается организаций самодеятельных театров в различных концлагерях Советского Союза. Причём ни один театр так и не дал ни одного представления. Зато переписка, поездки и кипучая деятельность.

При чтении этой новеллы меня резануло слово «концлагерь», повторённое за одной странице четырежды. А ведь действие происходит в самом начале тридцатых, и новелла написана тогда же. Понятно, что слово это с тех пор несколько изменило значение, но всё же, всё же, всё же...

Что взять с негра, даже французского, дикарь он и есть дикарь. Но писатель Зозуля должен бы знать, что такое музей и не восхищаться хамом, развалившемся на древнем троне русских царей.

Может быть в начале тридцатых подобные идеалисты ещё встречались, но с приходом во власть Ежова, всякий, публично заявивший о несогласии с линией партии в области финансово-экономической политики, был бы немедленно уничтожен. Впрочем, и автор пишет, что его герой, пытающийся отстоять свою точку зрения, постепенно становится окончательно опустившимся типом. Короче, счастье и здоровье, физическое и душевное, только в единении с линией коммунистической партии.

Если верить фильмам той поры, такое было, причём встречалось повсеместно. А для нас сейчас подобное явление выглядит нелепым сюром. Высшее счастье для молодой красивой девушки — выступать на комсомольском собрании, клеймить врагов и равнодушных, призывать к новым свершениям! Видел я, как выступали комсомолки с заранее подготовленными программными речами в середине шестидесятых. И почему-то мне кажется, что и в середине тридцатых процветала та же метрвечина. Хотя, кто его знает, эпоха, всё-таки, была другая.

К чему бы это? Пересказ своими словами текста романса Алябьева на слова Беранже «Нищая». Различие одно: вместо слезливого рефрена «Подайте милостыню ей», твёрдое убеждение: у нас нищих нет! Состарилась, потеряла голос — пусть трудится кассиршей и ворчит, если угодно. А мы её жалеть не будем.

Психологический тип очерчен отлично: взбалмошная, сумасбродная, крайне сексапильная дама. Ни на чём надолго не останавливается, меняет наряды, знакомых, любовников и мужей. Причём, если раньше мужья были крупными чиновниками и царскими офицерами, то сейчас это комиссары и чиновники советские. Окружение меняется, сама героиня — нет.

Мучит меня лишь один вопрос: если до семнадцатого года героиня новеллы сменила несколько мужей, значит к 1934 году ей, как минимум, сороковник. И она продолжает оставаться неодолимо привлекательной для высокопоставленных мужчин, знающих или, по меньшей мере догадывающихся о её опасном прошлом. Фантастическая женщина. Что-то здесь попахивает средством Макрополуса.

Чудовищный и бесконечно лживый рассказ.

Отряд красных курсантов — шестьдесят молодых, здоровых, вооружённых парней — попал в окружение на польском фронте. Чтобы не сдаваться белополякам курсанты единогласно решили покончить с собой. Выстроились в две шеренги и на страх врагам пальнули друг в друга. Один случайно выжил и, истекая кровью, дополз к своим, чтобы поведать об этом беспримерном подвиге. Не было такого никогда и быть не могло. Уж если раненый дополз, то здоровые прорваться могли...

Мой дед воевал на польском фронте и вместе с отрядом попал в окружение. Отряд состоял из необстрелянных мальчишек, деду было восемнадцать. Прорывались с боем и почти все погибли. Дед был контужен и очнулся уже в плену. Каково ему там пришлось, можно судить по тому, что до конца дней самым страшным ругательством для него было слово «лях». Когда, ещё в советское время, начались разговоры о катынских казнях, деда начинало трясти и он хрипел: «Мало расстреляли! Всех надо было извести под корень, пься крев!»

Это была правда. Страшная, кровавая, жестокая, но правда. А анекдотец, придуманный Ефимом Зозулей, или услышанный им от кого-то, не стоит той бумаги, на которой он написан.

Мораль этой новеллы совершенно ясна. Если бы не революция, в которой герой новеллы принял участие на стороне большевиков, кем бы он был? Богатым помещиком, владельцем усадьбы в панской Польше. Тьфу, даже подумать о таком противно! А кем стал? Бухгалтером в тресте!

Не знаю, как понимать этот рассказ. Получается, что бывший матрос стал графоманом, пишущим плохие рассказы о революции, из-за того, что во время зачистки Зимнего от юнкеров, не штыком тыркал под диваны, и заглядывал туда, опустившись на четвереньки, и найденных юнкеров (а им было по четырнадцать-пятнадцать лет) не убивал на месте, а отводил к комиссару, который впоследствии отпустил этих мальчишек по домам.

Или Ефим Зозуля вкладывал в эту новеллу какой-то иной смысл?

Для того, кто немного знает историю Гражданской войны, этот рассказ вполне прозрачен. Перед нами откровенный наезд на Павла Ефимовича Дыбенко, члена Петроградского Реввоенсовета, совершившего военный переворот в октябре семнадцатого. Дыбенко во время Гражданской войны разъезжал по всем фронтам в персональном вагоне, с женой (Колонтай), собакой, поваром, прислугой и охраной. Вступал в командование различными частями, но нигде надолго не задерживался. В 1934 году он был ещё у власти, но конец его был близок, что, видимо, и чувствовал Ефим Зозуля, когда писал свою миниатюру.

Любопытно слово «начальник», употреблённое в первой строке новеллы. Этим автор как бы подчёркивает, что никем его герой не командовал, а с самого начала был просто чиновником от революции.

Десяток строчек, автор спокойно и отстранёно пересказывает ситуацию, не давая никаких нравственных оценок. А читатель, если он вдруг останавливается и начинает думать над этими строчками, обнаруживает много чего странного и страшного. Прежде всего, возникает вопрос: кто, как и чего ради женил откровенного дегенерата, почему пошла за него несчастная женщина, как протекала их «семейная жизнь»? И вот, случилась революция, муж прослышал, «что теперя слобода и можно делать, что охота»... и тут же утопил супругу в выгребной яме. Такие поступки обусловлены долгой предысторией, о которой можно только догадываться. Убийцу схватили и после пятиминутного разбирательства расстреляли прямо во дворе комиссариата. Никакого суда, ничего, напоминающего современную юстицию: революционное правосудие в действии. В 1934 году для читателя всё это было свежо и привычно, а нам странновато.

И последнее. Единственный момент, когда автор высказывает своё отношение к происходящему, характеристика, данная Ефимом Зозулей убийце: «полуживотное». И сразу становится ясно, что с авторской точки зрения всё идёт правильным порядком, как то и должно быть.

Страшненький рассказ, жуткий именно своей обыденной правдивостью.

Ни минуты не сомневаюсь, что автор описывает подлинное событие. Февраль семнадцатого, на улицы выходят революционные матросы. Одному из матросиков не понравилась фраза, сказанная встречной женщиной. Матрос улыбнулся добродушно и женщину пристрелил. Товарищи убийцы удовлетворённо кивнули и патруль отправился дальше наблюдать за порядком. Убитая осталась лежать на тротуаре.

В школе нам твердили, что революцию в Петрограде делали фронтовики, озлобленные, оборванные и завшивевшие, привыкшие убивать и умирать сами. Отсюда и некоторая жестокость революционных событий. Но ведь моряки «Авроры» дня не были на фронте, за все годы войны «Аврора» ни разу не выходила в море, осуществляя охрану драгоценной особы государя. При этом они получали фронтовой паёк. Разумеется, такое положение вещей развратило экипаж крейсера, и, когда в октябре семнадцатого перед ними замаячила перспектива попасть на фронт, моряки совершили военный переворот. Но что они так легко и, как бы, между прочим, убивали женщин в феврале... этого я не знал. Может быть, автор всё же путает февраль и ноябрь?

Разумеется, никогда эта книжка и весь цикл, с которым автор связывал столько надежд, не будут переизданы. Они представляют интерес чисто патологоанатомический, не как срез жизни поколения, а как срез политически ангажированной агитации.

И ещё... Книжка называется «Пятьдесят новелл из цикла «Тысяча», а на самом деле в ней 51 новелла. Уж не знаю, просчитался автор или просто округлил. Но первая книжка серии называется «Пятьдесят две новеллы из цикла «Тысяча». Надо будет посчитать, сколько их окажется там.

Психология учит, что для каждого человека имеется свой уровень компетенции, но при этом каждый руководитель стремится этот уровень превзойти, то есть, занять должность, с которой справиться не может. Здесь мы видим картину прямо противоположную. Революционная волна забросила партийного функционера на высокий пост, где он осрамился по полной программе. Но понижение в должности помогло ему найти себя, и всё закончилось благополучно. Написано красиво, ничего не скажешь, хотя мне не верится в этакую идиллию.

Плохо, когда автор не понимает смысла того, что сам описывает. Раз старый узбек пришёл красить усы, значит, он собирается жениться на молоденькой, возможно, взять вторую или третью жену, и уж, во всяком случае, заплатить за неё изрядный калым. Советская власть боролась с такими явлениями беспощадно, а писатель одобрительно кивает: «Вот как хорошо стали жить узбеки, что даже старикам хочется быть молодыми».

Секса у нас нет! Советский человек влюбляется только на производстве в ударниц труда, и этот рассказ тому подтверждение.

Ефим Зозуля был очень хорошо знаком и даже дружен с Аркадием Аверченко и, несомненно, он читал его рассказ «Одинокий», вышедший ещё до революции. И я не понимаю, зачем Зозуле понадобилось своими словами пересказывать этот рассказ.

Казалось бы рядовой фанфарно-барабанный рассказ о достижениях страны Советов. А оказывается, не так-то он прост.

Содержание рассказа: Многоместный многомоторный самолёт везёт куда-то делегатов съезда. В качестве почётного эскорта рядом с воздушный гигантом летит несколько одноместных бомбовозов. Они совершают фигуры высшего пилотажа и пролетают так близко от большого самолёта, что герой рассказа видит лицо пилота. И это знакомство на высоте тысячи метров он никогда не забудет.

Теперь краткая предыстория. В конце 1932 года по инициативе группы писателей, в число которых входил и Ефим Зозуля было начато строительство сверхтяжёлого самолёта «Максим Горький». Ефим Зозуля написал даже две брошюры: одну о строительстве самолёта, другую о его испытаниях. Самолёт в рассказе никак не назван, но узнаётся с полувзгляда.

Через несколько недель, если не дней после выхода сборника с рассказом «Никогда не забыть мне этого знакомства...» самолёт «Максим Горький совершал показательный полёт в сопровождении двух истребителей. Никаких фигур высшего пилотажа пилоты сопровождения не должны были делать, однако лётчик Благин принялся совершать маневры в опасной близости от большого самолёта. Была ли это его личная инициатива или кто-то отдал устный приказ, теперь не установить, также как не установить, какую роль сыграл в трагедии только что вышедший рассказ. В те времена книги читались и оказывали прямое влияние на читателей.

В результате столкновения оба самолёта рухнули на землю. Погибли 47 человек. Для своего времени это была самая масштабная авиакатастрофа. Неудивительно, что больше рассказ Ефима Зозули не издавался.

Замечательный в своём роде рассказ. Жил-был шебутной, общественно-активный человек, и вдруг на сороковом году жизни задумался: зачем было шуметь, создавать комиссии, не лучше ли жить тихо, не высовываясь. Вот и я думаю, если вся его работа состоит в том, чтобы комиссии создавать, так и впрямь лучше бы сидел тихо. Но Ефим Зозуля так не считает.

Странно воспринимается сегодня сатира тридцатых годов. Всё время пытаешься увидеть фигу в кармане автора, произносящего лозунги.

Непонятно, о чём рассказ, что хочет сообщить читателю автор. Что бывший белогвардеец навеки останется врагом, которого следует немедленно расстрелять? Но ведь он пятнадцать лет мирно жил, хорошо работал, и мир помутился в его глазах, лишь когда его принялись разоблачать. Но ведь этак можно кого угодно довести до смертоубийства. Так в чём же дело?

Рассказ написан в 1935 году, до начала ежовщины, до репрессий 37-38 годов осталось меньше двух лет. Общественное мнение страны нужно было подготовить уже не к партийным чисткам, а к расстрелам всех неугодных. «Расстрел», — этим словом кончается рассказ. Не знаю, понимал ли гуманист Зозуля, что он готовит.

Психологически миниатюра достоверна, а вот социально — не очень. Бывший анархист стал превосходным администратором не потому, что в юности против царя боролся, а просто со временем разрушительные инстинкты поутихли, сменившись стремлением к созиданию. Такое в жизни встречается часто.

Журнал «Новый Сатирикон» в 1918 году был запрещён советской властью как антиреволюционное издание. «Гибель главного города» — последняя книга, выпущенная издательством, принадлежащим журналу и также закрытому. Единственная антисоветчина, которую можно обнаружить в этой книге — решительное неприятие реформы русского языка, проведённой в восемнадцатом году. В тексте имеются не только яти, i-десятиричное, ер на конце слова, но даже фита, которую уже много лет дозволялось не использовать в гражданской печати, и которая прежде в изданиях «Нового Сатирикона» отсутствовала. А тут вдруг слово «пафос» написано не через ферт, а через фиту. Разумеется, власти такого стерпеть не могли.

А сам автор понимает, что он написал? Старик-пастух воспринял как должное своё избрание в президиум верховного совета одной из республик. Да, его не учили управлять государством, зато он всю жизнь пас баранов. Большего для управления нашим государством и не нужно. Автору сильно повезло, что никто не обратил внимания на этот его опус.

Что же это за начальничек, позвольте спросить? Стоило ему уехать на недельку в командировку, как вся работа на объекте забуксовала. У всех замов объявились объективные обстоятельства, производственные задания не выполняются, материалы в срок не поступают. Конечно, начальник надавал подчинённым пинков, и работа пошла. Автор считает, что начальник хорош, хотя у хорошего начальника работа налажена так, что нормально идёт, даже если начальник уехал надолго.

Замечательный в своём роде рассказ.Инициативный товарищ, бывший комсомольский работник, привыкший к лозунгу «Даёшь!», назначен начальником крупного вокзала и принялся работать там прежними методами. Если верить автору, всё у него получилось как нельзя лучше. Один за другим сыпались грозные приказы, и всё немедля исполнялось. Так и слышится вопль комсомольского помпадура: «Разорю! Не потерплю!» Допустим, заставить дворников работать по 18 часов в день он мог, дворники не считались пролетариатом и никаких прав не имели. Но откуда взять дополнительных кассиров, если нет ни ставок, ни денег на зарплату? Откуда берутся стройматериалы на внеплановый ремонт? Либо у бывшего комсомольца есть очень мохнатая лапа на уровне не меньше республиканского ЦК, либо работа ведётся с нарушением норм и смет. А за такое даже в начале тридцатых лишались партбилета и отправлялись в места не столь отдалённые. А после прихода товарища Ежова просто шли под расстрел.

Так что, пренеприятнейшую историю рассказали вы нам, Зозуля.

Авторский посыл: вот, как хорошо, как замечательно, что бывшие забитые нацменьшинства ходят гордо, глядят по хозяйски и громко требуют, чтобы их как следует обслуживали, несмотря на то, что столовая уже закрывается. А мы сейчас читаем и видим: вот откуда пошли корни нынешних бед.

Странное ощущение от этой новеллы. То, что девушка не любит свою работу и собирается с ней расстаться, совершенно понятно: трудно любить работу подавальщицы в столовой. Работает без нареканий, и этого достаточно. Учится на рабфаке и мечтает стать инженером — тоже понятно, Шахтинское дело ещё не прогремело по стране, спецеедство если и существует, то в самом зародыше, слово «инженер» звучит гордо. Но, кроме того, героиня новеллы занимается в самодеятельном театре, и художественный руководитель прочит ей карьеру драматической актрисы. А она отмахивается и говорит: «Ерунда это и никому не нужно». Если ерунда, то зачем ходит на репетиции, выступает зачем? Других занятий не найти? Или это просто способ получения дополнительных бонусов, чтобы показать, насколько разносторонней может быть девушка страны советов? А в результате получается неприятная карьеристка. Перестарался автор, сосредотачивая столько обстоятельств в своей героине.

Школьница-недоучка приехала в Москву где, незаметно для себя самой стала уличной проституткой. Но однажды осенью, когда она не искала клиентов, а всего лишь хотела добежать до столовой, пообедать, её схватила милиция. Несчастная плакала и просила разрешить ей взять документы или хотя бы пальто, но её, не слушая, посадили в вагон и отправили далеко на север для трудового перевоспитания. И знаете, это ей так понравилось! Она стала лучшей работницей, вновь начала учиться и, в результате, вышла замуж за инженера. Теперь она уважаемый человек, а о старом никто и не поминает.

Такой фантасмагории мне ещё читать не доводилось. Браво Ефим Давидович! Вот только хотелось бы знать, он это всерьёз или как?

Эк он круто! Раз чистильщик сапог не поднимает глаз и не вступает в разговоры с клиентами, значит, он белогвардейский недобиток и люто ненавидит советскую власть. Что-то у Ефима Зозули классовое чутьё разыгралось, как раз к середине тридцатых годов.

Вот так. Хороший рабочий парень Яшка, собираясь на вечеринку, где будут девушки, зашёл в парикмахерскую, чтобы ему сделали маникюр, убрали из-под ногтей въевшуюся грязь. И всё, нет больше хорошего парня Яшки, есть новый мещанин, почти враг и контрреволюционер. Причём это не шутка, автор действительно так считает. Хотелось бы узнать, а сам он, писатель с дореволюционным стажем, за ногтями следит или опростился до свинского уровня?

Мне кажется, не следует излишне очеловечивать животных. Кошка, играющая с пойманной мышью, ничуть не напоминает фашистского изверга, она всего лишь играет с пойманной мышью. И уж, конечно, она не заслуживает, чтобы в голову ей полетел сапог. Тут уже звания изверга заслуживает человек.

Есть в этом рассказе что-то нехорошее, этакий барственный снобизм. Посудомойка... фу! — женщина, которая моет чужие грязные тарелки, это же не человек почти. И удивление по поводу того, что у такого ничтожного существа есть своё представление о том, как следует работать.

Неужели солидарность это обязанность маршировать с громкой комсомольской песней?

Совершенно непонятно, почему Ефима Зозулю не расстреляли в тридцатые годы за глумление над коммунистической партией. Или компетентные органы уже тогда понимали, что в Турции даже коммунистическая партия придерживается антироссийских взглядов? В любом случае, за последний месяц у рассказа, написанного девяносто лет назад, появился новый подтекст.

Удивления достойна мораль этого рассказа: Вот если бы из кармана пьяницы, вышвырнутого из кабака, вылетела не контрмарка без сидячего места на галёрку неведомого театрика, а билет в ложу одного из знаменитых театров, тогда Октябрьская революция и впрямь могла бы называться Великой. А то, что посетитель театра остался бы пьяным оборванцем, это как бы не обсуждается.

Картина самая обычная: кто из нас в детстве, когда энергия хлещет через край, так не ходил? Разве что каменного льва по морде отлупить — это уже чересчур. Подобную зарисовку можно кстати вставить в какой-то доношенный рассказ, а самостоятельной ценностью она не обладает. Нечему тут удивляться, в цикле «Недоношенные рассказы» этот самый недоношенный.

Любой покойник со временем размякает, а в случае чего, у прозектора есть нож, которым можно смирить сколь угодно строптивого покойника. А вообще, рассказ не смешной и попросту неясно зачем написанный.

Небольшое замечание от занудливого читателя.

Рассказ начинается с того, что юный чеченец приехал в Петроград и поступил официантом в ресторан. Петербург был переименован в Петроград в августе 1914 года. Спустя десять лет чеченец стал совладельцем ресторана. Рассказ написан в 1916 году, и, конечно, Ефим Зозуля не мог знать, что к августу 1924 года Петроград уже полгода как станет Ленинградом, а офицеры при шашках и револьверах в Питерских ресторанах переведутся. Но современному читателю видеть такую миниатюру странно.

Схожая ситуация описана у Ремарка, если не ошибаюсь, в романе «Чёрный обелиск». Там школьники, не чая дурного, ходили в публичный дом, чтобы посидеть в буфете, попить лимонада, а заодно и уроки приготовить. Роман Ремарка написан на сорок лет позже, чем микрорассказ Ефима Зозули, но вряд ли Ремарк читал эту миниатюру. Возможно, нелепая ситуация, описанная Зозулей, пошла в народ в виде анекдота, хотя не исключено, что подобные вещи не раз происходили в реальной жизни. Как говорится, слишком мало информации, чтобы судить наверняка.

Посмотрел дату написания — 1919 год. Произведение должно было стать настольной книгой каждого советского чиновника, чекиста и партийного деятеля, но не стало. А автор, как в воду глядел. Все мы пережили и лишний человеческий хлам убирали, а потом прославляли труженика полей и станков вместе с социализмом, а вот сейчас снова решили резать лишних, не наших убеждений. Мол мы защищаем наших, какое умное слово — наших, наши... Остальные мразь, сволочь, недоразвитые... С чего начали, тем и закончим. Видно это в крови, наследственное, на генетическом уровне, демократия просто отторгается, как любое чужеродное тело. А рассказ просто великолепен. Читать всем и передавать дальше, как листовку.

По всей видимости для того довоенного времени рассказ и был интересен, но сегодня, да еще в отрыве от всего романа, читается и понимается с большим трудом. Фантастический элемент полностью остается за кадром и скорее вообще играет роль инструмента, который должен подвести роман к финишу. Одним словом для ценителей творчества автора.

И сразу: концлагерь, гулаги, всё всколыхнулось и не захотело уходить… Такая прозорливость… Такая ужасающая правда… А ведь автор, наверное, думал, что сочиняет фантастику?.. Разве можно ТАКОЕ предвидеть?..

Как ни подойди к обществу, никакого желания развиваться, двигаться вперёд, бороться со своими пороками. Кнут должен быть с пряником. Наша этика ещё в младенчестве, пока не изменится человек внутренне, пока не дорастёт до Человека, одного милосердия мало, чтобы наша цивилизация продолжала существовать. Даже не о процветании речь, — о существовании.

:biggrin: Предпоследнюю главу романа 25 писателей «Большие пожары» создает сатирик Ефим Зозуля. Он вводит в действие некоего Желатинова — изобретателя, прочитавшего о пожарах в Златогорске и предлагающего прекратить их при помощи своего изобретения — каких-то особых огнетушителей. Желатинов прибывает в Златогорск. Вскоре пожары прекращаются. Сгорает лишь особняк богача Струка, в котором горожане устроили казино. Но это была последняя жертва огня...

Прекрасный рассказ. И примечательно, что автор упор делает не на сам фактор изобретения, это лишь способ выпятить человеческие чувства, показать истинное лицо человека. Великое изобретение, которое нашло свое развитие в последующих советских произведениях фантастики — возможность слышать голос прошлого. Но в данном случае автор совершил то, что так и не смогли осилить его последователи. Он показал насколько это страшно слышать все, что совершалось в прошлом. А может и правда не надо все знать о прошлом? Незря наша память жалея нашу психику стирает все самые трагические моменты...

Да, я полностью солидарен с автором, что путь к свободе очень прост, но очень горек. И тут же вспомнил классическое выражение, что никакая революция не стоит даже одной слезинки ребенка. Сложное глубоко философское произведение, которое требует вдумчивого чтения и долгого размышления. А посему рекомендую рассказ только тем, кто любит именно философскую фантастику.

Идея «Граммофона веков» довольно любопытна, хотя более примитивные способы слушать звуки прошлого в литературе встречались давно, например, «замёрзшие слова» в «Пантагрюэле» или «Мюнхгаузене». Рассказ, как и многие произведения первых лет советской власти, грешит социальным пафосом.