Ученый-океанолог, писатель-сказочник, педагог, киносценарист Илья Ильич Шурко — человек увлеченный и непредсказуемый. В нем до сих пор как будто живет озорной, любопытный мальчишка, хватающийся за сто дел одновременно. Он объезжал диких лошадей в Туве, опускался на дно океана, был воспитателем в «Артеке» и всю жизнь придумывал сказки. Веселые, но часто грустные, они не всегда понятны взрослым, но мгновенно принимаются детьми, которых автор считает своими главными экспертами. Профессию сказочника не найдешь в трудовых книжках, но своим ярким, необычным, порой фантастическим творчеством Илья Ильич подтверждает ее право на существование в детских сердцах, все больше остывающих для сказки в наше несказочное время.

— Илья Ильич, кто же вы прежде всего: ученый, писатель или педагог?

— Прежде всего я вечный ученик и неисправимый романтик, не чувствующий себя профессионалом ни в чем. С самого раннего детства я интересовался всем на свете. Мама рассказывала, что иногда привязывала меня к люльке, чтобы я не смог выбраться, но я все равно умудрялся распутаться.

— Давайте хотя бы пунктиром наметим ваш жизненный путь.

— Я родился в Тбилиси, мой отец был горным инженером. Когда его перевели в Москву, мы жили сначала в Малаховке, потом в Зарядье. Хорошо помню, как перед войной там стали все ломать, до сих пор щемит сердце от этих воспоминаний. Наш дом остался только на фото в Музее истории и реконструкции Москвы и еще на одной моей домашней фотокарточке. В то время ходили много «бродячих» фотографов, которые собирали весь двор, снимали, а потом продавали фотографии желающим. Войну я провел с мамой в Москве, хорошо помню бомбежки, страх. Ребенком я пытался гасить зажигалки. В 1942 году пошел в начальную школу на Варварке. Писал стихи. А весной 1945 года отец незадолго до своей гибели прислал нам газету «Советский воин», где после рассказа о нем напечатали и мои строчки: «Скорее разбейте врагов-палачей, мы ждем и не спим уже много ночей!». Так что мой первый шаг в литературе был трагичным, так как совпал со смертью отца.

— Может быть, поэтому вы так упорно уклонялись от своей писательской судьбы?

— Нет, моя жизнь — это постоянная череда случайностей. Я с детства был очень свободолюбивым, и меня буквально разрывало на части от самых разных увлечений. Я стал чемпионом Москвы среди школьников по спортивной гимнастике, а когда в девятом классе на тренировке сломал обе руки, то, пока лежал в больнице, заинтересовался геологией. Потом друг рассказал мне про океан, и ни о чем другом я уже не мог думать. Окончил Московский геолого-разведочный институт, аспирантуру Института океанологии. Так, наконец, реализовалась моя страсть к путешествиям. Исследовал пол-России и полмира в придачу. Был на Алтае, Тянь-Шане, объезжал диких лошадей в Туве...Всего и не перечислишь. Несказанно удивляло разнообразие мира. Помню, мы проходили пролив между Данией и Швецией. Оба берега сверкали огнями, над проливом взрывались фейерверки, доносилась волшебная музыка. Мне казалось, что я попал в сказку Андерсена. Это было 25 декабря — католическое Рождество, у нас ведь этот праздник не отмечался.

— Вы спускались на дно океана. Сильно ли подводная жизнь отличается от нашей земной?

— На дно мы опускались лишь на мелководье. На большие глубины опускали приборы. Там все по-другому. Дай вам Бог увидеть своими глазами. В своих сказках я, как мог, описал все, что видел в океане. Когда ты держишь в руках живую морскую звезду, мир в голове переворачивается. Может быть, поэтому в чистую науку у меня постоянно вмешивается фантазия. В своем первом отчете о морских берегах я описывал, как «живое» море борется с «живым» берегом. Камни, обрушиваясь в воду, снова встают на защиту берега. Профессор не оценил мое творчество.

Публиковаться стал опять-таки случайно после работы в «Артеке».

— А туда вы как попали?

— Однажды в Гурзуфском лесничестве мы с приятелем помогли перегнать двух мулов на съемочную площадку, где Марк Донской снимал фильм «Здравствуйте, дети!». Мулы эти, надо сказать, нас изрядно помучили. Режиссер оценил наш подвиг, предложив поработать воспитателями в артековском отряде. Позже выяснилось, что от него все отказались. Ребята там были непростые, активные, неуправляемые, но небезынтересные. Среди них были Павлик Чухрай, Леша Жарков, Володя Микоян — внук того самого Микояна... Очень хорошо помню не поддающегося никакому воспитанию негритосика, который снимался в фильме «Человек- амфибия». Мы ребятам многое разрешали — танцы, купание, когда нельзя. И чтобы хоть как-то успокоить их перед сном, я сочинял и рассказывал им сказки. Так родилась моя самая известная сказка «Секундочка». Папа одного из ребят, тоже писатель, услышал ее, отвез в Москву к Льву Кассилю, а тот ее опубликовал. Это побудило Марка Донского рекомендовать меня на сценарный факультет ВГИКа.

— И ваша жизнь опять повернулась на 180 градусов?

— Да, но ненадолго. Из ВГИКа я опять ушел в океан.

— Илья Ильич, ваши первые сказки появились еще в 1960-е годы. Почему же первая большая книга вышла лишь тридцать лет спустя?

— Во-первых, из-за требований издателей. Я не мог писать так, как принято, а только так, как Бог на душу положит. Один редактор, возвращая мне рукопись книги, заметил: «Похоже, что эти сказки писали десять авторов из десяти стран». И он был прав. Так случилось, что у меня не было литературных наставников. Может быть, оттого, что я всегда боялся разочаровываться в людях, в том числе и в писателях, будь то Маршак или Чуковский.

— А кого из современных детских писателей вы бы выделили?

— Я не берусь судить о современной детской литературе, и мне неудобно разбирать творчество своих коллег. Я люблю старых сказочников — Андерсена, Шарля Перро, Льюиса Кэрролла, Киплинга. Их творчество, безусловно, наложило отпечаток и на мои сказки. Хотя как жанр сказка становится все меньше востребована.

— Ваша книга «Сотворение мира». Сказочное природоведение» — удивила не только детей, но и опытных литературоведов. Как вы пришли к ней?

— Эта книга — единственная в своем жанре. Как отмечал Марлен Константиновский в предисловии, ее можно читать с любой страницы людям любого возраста. Я родился в день рождения Иоанна Крестителя, последнего пророка Ветхого завета. Я не мистик, но это открытие меня потрясло. Я открыл Ветхий завет и стал раскладывать по дням творения свои — сказки и легенды, объединяя их в разделы: «Космос», «Древо жизни», «Мир духа». А что касается следующих книг, то «Сказки и были о Великом Океане» были задуманы в форме диалога ребенка со взрослым. «Маленькие трагикомедии» — это отклик на просьбы детей и родителей переложить на стихи мою «домашнюю» книгу «Дашины сказки». «Домашней» я называю ее потому, что писал для своих собственных детей. Непостижимо, как я вдруг снова заговорил стихами, когда в моем возрасте самые закоренелые поэты становятся прозаиками... Так заговорил, что едва смог остановиться. А «Волшебный путеводитель» — это мой собственный внутренний детский голос, который уже седьмой десяток лет не дает мне жить спокойно, чувствовать себя настоящим взрослым. Может быть, теперь, выйдя на свободу вместе с книгой, он позволит мне наконец научиться правильно завязывать шнурки и галстук.

— Но в работе с детьми вы становитесь взрослым?

— Когда вместе с директором Геленджикской детской библиотеки Екатериной Курс в 1996 году мы задумали организовать международный конкурс детского творчества «Дети и книги», замечательный детский писатель Роман Сеф сказал: «Илья Ильич, вы очень наивный человек. Но, может быть, именно благодаря вашей наивности у вас что-то и получится». И получилось. Когда я преподавал географию в школе, мои уроки проходили в минералогическом музее, планетарии, Географическом институте. Ребята писали мне сочинения в прозе, стихах, в рисунках. Такая форма обучения увлекала даже самых ленивых. В последние годы я провожу творческие встречи со школьниками, приношу свои книги. Ребята с удовольствием разыгрывают спектакли по моим сказкам. Мне кажется, им очень не хватает именно такого общения. Ведь у современных детей детство заканчивается слишком рано. Прогрессирующее в последние годы во всем мире раннее и сверхраннее развитие детей я бы сравнил с наступлением выжженной взрослой пустыни на плодородные детские оазисы. Это очень грустно. Детство должно быть долгим.

Елена ПОЛТОРЕЦКАЯ