Макс Фриш «Штиллер»

Самоотрицание?

От себя не убежишь.

Мое ментальное пространство последнего времени то и дело подбрасывало упоминания о нем. То в какой-нибудь книге наткнусь на Homo Faber, то герой в ответ на вопрос об имени отвечает выпендрежно: «Назову себя Гантенбайном!» Не имела о Максе Фрише ни малейшего понятия, обоих, Фабера и Гантенбайна воспринимала персонажами коллективного бессознательного, которых кто-то когда-то придумал, а потом это пошло в народ. Не массово, как Петька с Василь Иванычем или Чебурашка с крокодилом Геной, но в среде книжных людей мемы употребительные. Причем упоминать можно даже не имея представления, что обозначают.

Но есть Долгая прогулка на Либе, мартовское обострение которой подбросило квестом книгу Фриша, тут-то я узнала, кто автор тех мемов. Итак, «Штиллер», в имени которого слышится и буквальное тихий, скрытный тайный (still), и Шиллер и невыносимая обездвиженность штиля, и трикстер Тиль Уленшпигель. А русский человек не может не услышать в придачу имени народно любимого, единого в двух лицах Штирлица. И не говорите, что Юлиан Семенов писал свою эпопею позже, для океана коллективного бессознательного нет границ, в нем все всегда и сразу. И вся эта семантика отыграет тем или иным способом по ходу чтения.

Американца по имени Уайт, имевшего неосторожность ответить человеку, обратившемуся к нему по-немецки, на том же языке, арестовывают прямо на перроне вокзала, опознав в нем без вести пропавшего семь лет назад скульптора Штиллера. В вину вменяется уклонение весь этот промежуток времени от исполнения гражданских обязанностей, вместе с накопившимися налоговыми задолженностями. То есть, ничего криминального. Очень скоро выясняется, что американский паспорт фальшивка, но и по этому поводу швейцарское правосудие претензий к пассажиру не имеет, и преследовать его не собирается. Единственное, что оно требует — признать себя Штиллером.

Однако именно этого он делать отчего-то ни в какую не хочет, а даже и напротив. принимается оговаривать себя: сыплет признаниями в убийствах жены, директора, еще каких-то людей; рассказывает фантастические истории о приключениях в джунглях, о жизни в Мексике и Соединенных Штатах. Тем временем его опознали уже абсолютно все: сводный брат, бывшая жена (живая, как вы могли догадаться), бывшая любовница (жена прокурора — неловкий момент, который в любой другой истории мог оказаться для героя фатальным, но не в этой).

Роман складывается из тюремных записей заключенного, ведущего, впрочем, достаточно вольную жизнь, с возможностью покидать камеру, а когда из Парижа прибывает фрау Юлика, бывшая жена Штиллера — то и выходить с ней в город. Тюрьма превращается едва ли не в пансион с минимумом удобств, но бесплатными проживанием и кормежкой. Поначалу видишь в происходящем кафкианско-набоковский абсурд «Процесса» и «Приглашения на казнь», очень скоро это превращается скорее в абсурдизм пьес Ионеско и беккетова «В ожидании Годо».

И если прежде склоняешься к мысли о коллективном сумасшествии, принуждающем постороннего человека признать себя тем, кем он не является, то постепенно, по ходу чтения не остается уже и сомнений в том, что это именно Штиллер, отрицающий свою личность, одержимый желанием оставить все, чем был прежде и начать жизнь с чистого (White — белый) листа. Одновременно, давящее общество с социальным навязыванием ролей, от диктата которого герой скрывается на другом континенте, предстает все менее людоедским. «Мы не требуем от тебя многого, — говорит оно, — веди себя пристойно, исполняй гражданские обязанности, честно трудись, заботься о ближних и процветай.»

Только вот, герой не из тех, кого устроит простое обывательское счастье, которое кажется ему скотством: тяни лямку как вол, набивай брюхо как свинья, удовлетворяй похоть как козел, чтобы кончить дни на бойне. Он видится себе человеком больших деяний, героем войны, открывателем новых направлений в искусстве, художником с мировым именем, и на меньшее не согласен. Потерпев же поражение, оказавшись не востребованным с коммерческой точки зрения и несостоятельным с эстетической, приходит к отрицанию своей личности как таковой, калеча морально и физически тех, кто имел несчастье любить его.

Более социально защищенная (образованная, со знанием языков, из богатой семьи, замужем за успешным чиновником) Сибилла претерпевает крушение семьи, которую после придется восстанавливать из руин, и вынужденную эмиграцию с необходимостью начинать жизнь с нуля. Не имеющая мощной подушки безопасности, а главное — вовлеченная в отношения куда глубже балерина Юлика тяжело заболевает, долгий период ремиссии приходится на семилетнюю разлуку с мужем, воссоединение убивает ее окончательно.

В обоих случаях, а также в испанской, американской и мексиканской эпопеях, о которых мы знаем с его слов и отчасти вынуждены довольствоваться приемом ненадежного рассказчика, Штиллер выбирает женщин, более социально реаизованных, чем он сам, паразитируя на их успешности, и оставляя с глубокими ранами на самооценке.

Таким образом, говорить о кризисе самоидентичности, о поисках себя, о стремлении к индивидуации применительно к герою не стоит, его проблема не в отсутствии возможности творческой самореализации и не в конфликте с собственным «Я», а в социальной неуспешности, в недооцененности (как он считает) обществом его исключительных достоинств. Паразитирующий нарциссизм.

Непростая история с простой основной моралью: «ты есть тот, кто ты есть». И менее очевидной дополнительной: «Девушки, держитесь подальше от непризнанных гениев»

Катавасия, или Who is who?

Скажу честно — было большое предубеждение перед чтением этой книги. Адресованное не столько самой книге, сколько автору. Ибо сложно отношусь ко всякой литературной перепутанице, не говоря уже о порой встречающейся бредятине. А поскольку предстояло первое знакомство с писателем Максом Фришем (здрасьте, будем знакомы), то были и некие предустановки относительно его творчества, некие «полузаводские» настройки, касающиеся особенностей его литературного стиля и авторского слога. Причём все эти предустановки и предубеждения были, сами понимаете, отнюдь не предвосхитительного толка, но, скорее, обратного вектора направленности, или, как минимум, настороженность (ох, уж эта мне 100 :-) ность!).

И вроде бы первые десятки страниц/экранов даже подогревали эти настороженные предчувствия. Однако довольно быстро заметил, что перестал об этом думать или вспоминать про свою настороженность, а просто увлёкся происходящим на литературном экране. Причём увлекло не мелькание ярких событий и не хаос приключенческих происшествий, а привлекло дотошное и тщательное описание автором всякого внутреннего действа (не-не-не, не работа внутренних органов — всякие лёгкие, почки и кишочки не причём). Причём вот это тщательно-мелочное копание автором во внутреннем мире нашего героя (г-на Штиллера), а затем и в не менее внутренних мирах других участников этой любовной многоходовой драмы довольно быстро вытащило уже из моих собственных недр имена Льва Толстого и Фёдора Достоевского — настолько мощным и глубоким мне показался анализ всего происходящего в личностях героев романа, что стиль и методы Макса Фриша для меня встали в один ряд с вышеупомянутыми всемирно признанными знатоками душ человеческих.

При этом особых сомнений относительно того главного вопроса, который принадлежит Шекспиру и произнесён устами Гамлета, принца датского (who is who?), у меня не было. Однако это не благодаря моей проницательности, а именно потому, что книгу предваряет великолепное предисловие, посвящённое как самому швейцарскому писателю Максу Фришу, так и вот этому его роману. И мне показалось, что для более полного и глубокого понимания и прочувствования романа весьма важно прочитать сначала это предисловие, а потом уже приниматься за книгу — это всё равно как за полчаса до еды проглотить капсулу дюспаталина и затем уже во время процесса поглощения пищи загрузить в организм дозу микразима (или креона, если хотите) — т. е. ферментов, способствующих процессам перерабатывания пищи и усвоения всего полезного и нужного — весьма, знаете ли, способствует и облегчает (это я сейчас уже о предисловии и романе).

Другие идеи книги — например, мысли о том, каков именно тот реальный мир, который мы считаем единым и одинаковым для всех и каждого — тоже занимают какую-то толику читательского времени. Тут вспомнишь то, что говорит Татьяна Владимировна Черниговская об особенностях работы мозга и о том, что всё и вся происходит в мозгах и посредством мозгов, и что если мозг даёт какой-то сбой в восприятии реальности, то нормальному здоровому человеку никак не убедить будет больного в том, что какие-то вещи ему попросту мерещатся и чудятся — настолько полно, точно и детально мозг воссоздаёт картину кажущейся реальности, загружая в неё вкусы и запахи, тактильные, слуховые и визуальные образы. И получается, что, возможно, и нет никакой объективной реальности. А есть смесь и сумма наших субъективных восприятий реальности, которые практически полностью совпадают друг с другом, однако всё равно есть те места, где картины мира разнятся (ага, найди три/четыре отличия). И рассуждая так, далее можно прийти к идее буддистско-индуистской, к мыслям о призрачности Мира и о том, что «Реальность, во всей своей полноте присутствует во сне этого Высшего существа, Идеального существа, Абсолютного существа» (см. https://proza.ru/2019/01/09/683) — в общем, есть куда двигаться при желании. Но!

Но, конечно, можно попытаться изменить картину личной индивидуальной реальности, отрицая какие-то ненужные нам аспекты внешнего мира и подгружая желаемые нам (так, как это пытается делать наш главный героиныч герой). Однако рано или поздно попытки эти обычно заканчиваются некоей специальной и специфической лечебницей. Любители практических и психофизиологических игр с разумом, злоупотребители всякого пейотля, грибочков и прочих ЛСДшных веществ чаще всего весьма плохо кончают свои дни.

Не заметил в книге упоминаний о нахождении г-на Штиллера именно в психиатрической лечебнице, однако встречается упоминание просто о его лечении в каком-то неназванном лечебном заведении. Однако я, будучи на месте судебно-следственных органов непременно назначил бы г-ну Штиллеру судебно-психиатрическую экспертизу — уж больно все эти его игры с отрицанием реальных фактов и упорном настаивании на том, что он именно Уайт, а не Штиллер, соседствуют с помрачением рассудка. (Если что — это не только мои мысли о сути происходящего в книге, но ещё и формулировка для зачтения ДОПа в игре «Долгая прогулка» — официального диагноза нет, но по факту вполне можно предположить расстройство личности).

Но на самом деле книга эта вовсе не об этом. Для меня книга стала историей большой, драматической и трагической любви. Поисков этой любви. Сомнений и ошибок. Уходов и приходов. Проб, и новых поисков и проб. И тут как никогда верна поговорка «Что имеем — не храним, потерявши плачем» — поговорка, превратившаяся из названия водевиля в истину.

Отступление вбок. Наткнулся в сети на картинку (см. ниже) и понял, что для меня Макс Фриш, скорее всего, как раз и войдёт в список пытаемых карикатурной литераторшей авторов — читать интересно, но особо ничего нового для себя я не открыл, хотя к каким-то уже подуманным и почувствованным мыслям и ощущениям он меня вернул. Ну, и то польза.

Вышедший в 1954 году роман «Штиллер» принёс всемирную известность автору, Максу Фришу, и крупный коммерческий успех издательству, опубликовавшему эту книгу.

Повествование начинается фразой «Ich bin nicht Stiller!» (Я не Штиллер) Высказана она человеком, который называет себя Джеймсом Ларкином Уайтом, гражданином США, прибывшим в Швейцарию. Однако здесь его опознают как пропавшего (скрывшегося) несколько лет назад Анатоля Людвига Штиллера, скульптора по профессии, участника гражданской войны в Испании (на стороне республиканцев), мужа балерины Юлики Штиллер-Чуди.

Американский паспорт путешественника оказывается фальшивым, тем не менее и под арестом его предъявитель продолжает настаивать, что он не Штиллер. Рассказывает удивительные истории о своих приключениях в Новом Свете, о якобы совершённых им убийствах; с интересом выслушивает сведения о том, кем он, по мнению всех встречающихся с ним швейцарцев, является на самом деле.

«Штиллер» бесхитростное, на первый взгляд, но весьма непростое, если присмотреться повествование. Это, конечно же, экспериментальный, «сложносочинённый» роман, но, быть может, самый человечный среди авангардистской литературы. Автор его не ошеломляет читателя сложными техническими приёмами, не пытается эпатировать «обнажением» тайн и мерзостей жизни. Даже в какие-либо «горние чертоги» мироздания не очень-то пытается проникнуть (в отличие, допустим, от Германа Броха с его потрясающей ум нечеловеческой метафизикой — в «Смерти Вергилия»). Нет, тут речь идёт об обыденном: муж, жена, любовница. Это далеко не примитивные, напротив, исключительно интеллигентные, достаточно тонко чувствующие люди. Но они тоже все тяжёлые — как и герои более раннего, одноименного романа. И хотят, по сути, невозможного. Оказываются неспособны не то что к любви — да они сами себя не очень-то понимают...

Такая вот грустная история, которая печально заканчивается в 1955 году, что подсчитано внимательными читателями, на целый год позднее выхода в свет самого романа...