Дмитрий Быков «Советская литература: мифы и соблазны»

Дмитрий Быков никогда не был мне симпатичен. У каждого свои заморочки, я вот не люблю антисоветски настроенных людей. Причем я даже готова признавать их ум и талант. Но не люблю, я вообще субъективна. Причем отлично осознаю, что такое наивно-эмоциональное восприятие порой заслоняет какие-то действительно интересные точки зрения. Но давно уже перестала с этим бороться. В мире столько всего прекрасного, что не всегда есть смысл в том, чтобы выковыривать жемчуг из раковин, когда можно просто наслаждаться готовыми ожерельями. Это было что-то вроде оправдания.

Потому что мне попалась книга Быкова про советскую литературу, и… я зачиталась. Собственно, книга – это набор эссе, местами коротких, местами длинных, которые интересны в основном углом зрения. Выбор самих писателей и поэтов довольно прихотлив. Например, в раздел «проза» попали Бажов (не знала, что он получил Сталинскую премию), Чуковский (который у Быкова критик, а не поэт), Шварц и Шпаликов (хотя первый скорее драматург, а второй сценарист), и, внезапно, Михаил Успенский. Который для Быкова «чудо», а вот Довлатов у него посредственность.

С поэтами более равномерно (но, в общем-то, наверное, потому что известных поэтов в целом меньше, чем писателей). Сюда попал практически весь наш «серебряный век», то есть Цветаева, Блок, Мандельштам (кстати поняла, что я не отношу их к советским в отличие от их современников Маяковского и Есенина), а также Бродский, Твардовский, Высоцкий, Окуджава. Интересно, что есть Маршак, но при этом нет ни Михалкова, ни Барто. Или есть Евтушенко, но нет Рождественского. Есть Ахматова, но нет Гумилева. Ну и так далее.

В общем, сама выборка уже любопытна. Что еще интересно, это предлагаемый угол зрения. Формат эссе не предполагает детального разбора творчества, скорее это попытка выхватить неожиданное, непривычное, и тем самым зацепить внимание читателя.

Ну вот взять того же Чуковского. Мне он всегда виделся таким милым другом детей, с его этим костром, и чудо-деревом, и классическим набором стихов, и «От двух до пяти». Чуковский – лектор вне моего мира. Для Быкова же Чуковский прежде всего порядочная язва, человек, умеющий сказать комплимент так, что не знаешь, обижаться или радоваться. Вот про Маршака:

«Это такое мастерство, при котором и таланта не надо!»

Бажова, конечно, трудно вытащить из роли сказочника, но опять-таки, Быков проводит любопытную параллель с Булгаковым, в основе которой мастерство. Данила-мастер у Бажова и Мастер у Булгакова, по его мнению – это люди эпохи, потому что это профессионалы, для которых работа – важнее прочего.

«Человек, для которого богатство играет смыслообразующую роль, примитивен, Бажову с ним нечего делать. Его интересует акт познания. Его интересует, как можно распознать узор в камне, как можно достичь абсолютного совершенства».

«И синхронное появление таких текстов, как «Малахитовая шкатулка» и «Мастер и Маргарита», вовсе не случайно. Бажов не знал о разговоре Пастернака со Сталиным о судьбе Мандельштама, в котором сказано было ключевое слово «мастер». Для Сталина полезный человек – это мастер, а если не мастер, он Сталина не интересует. Вот эта установка на мастерство для сталинской империи принципиальна. И Бажов это почувствовал абсолютно.

Мне иногда представляется, что и Советский Союз ушел в гору. Исчезновение Советского Союза – это не распад, это достижение уровня, несовместимого с жизнью. Как сказал Виктор Пелевин: «Советский Союз улучшился настолько, что перестал существовать». … Советский Союз невыносим для обычного человека, но он являет собой оптимальную среду для профессионала, потому что для профессионала тут все».

А вот с мнением Быкова о Довлатове мне трудно согласиться.

«Сергей Довлатов вызывал у меня ровное, довольно нейтральное изумление по поводу того, что это считается литературой».

На мой взгляд, Довлатов не просто отличный рассказчик, что уже, кстати, не мало. Потому что, как ни крути, но, например, я верю, что «Улисс» великий умный роман, но читать его никакого желания нет. Ибо тяжеловесен и скучен. Так вот. Довлатову удалось создать свой узнаваемый стиль, что вообще-говоря, мало кому дано. Более того, когда читаешь много Довлатова, начинаешь изъясняться в его стиле, и получать от этого удовольствие. А Быков считает его чем-то сиюминутным. Ну... Пожалуй, вот единственное, что про него верно:

«Проза Довлатова – это проза советского интеллигента. А тут вдруг оказалось, что Россия, когда вернулась к себе, советскую интеллигенцию съела. Ее больше нет. И то состояние, к которому Россия вернулась (состояние мрачное, во многих отношениях бесперспективное), – это состояние, в котором довлатовскому герою просто нет места».

В общем, замечания Быкова про писателей хоть и интересны, но довольно спорны. А вот про поэтов у него получается замечательно точно. Вот, например, про Марину Цветаеву:

«У Цветаевой «предельная экономия места, невероятная напряженность речи, множественные эллипсисы, то есть опускания слов, замена их тире, – и читатель волен угадывать, что за этим стоит. Но главное, конечно, чем она берет как поэт помимо мысли, потому что одной мыслью поэт не возьмет никогда, – это невероятное ритмическое многообразие. … Просодия Цветаевой – это ослепительное богатство, изобретение новых размеров, абсолютно не бывших, музыкально и ритмически необыкновенно прихотливых. А всякий новый ритм – это и новый семантический ореол, новый тематический ареал, новые области поэтического чувства».

Или про Маршака:

«И мы, порой не сознавая этого, помним страшное количество текстов Маршака, которые мы вдохнули, как воздух, и этот воздух в нас растворился».

И про Блока:

«Один из главных блоковских приемов воздействия на читателя – это гениальное нащупывание тех порталов, тех точек связи, через которые человек соединяется с потусторонним. Лишь в детстве, когда все мы волшебники, когда мы существуем в мире сказок, когда мир постоянно нам подсказывает: вот здесь будет чудо, здесь тайна, туда не ходи, здесь опасное место, здесь не появляйся, – мы ловим вибрации потустороннего, но только Блок остался ребенком, вечно их ловящим. Это сумерки, когда тени начинают плясать и в тенях этих читаются скрытые послания. Это вьюга, метель, когда ничего не видно и ожидаешь в этой метели либо встречу с возлюбленной, либо встречу со смертельным врагом. Детские воспоминания о высокой траве, в которой тонешь, как в море, которая, как лес, обступает тебя со всех сторон, – это же у каждого есть, но один Блок сумел сделать из этого лирику, пробивающую нас до сих пор».

Еще интересен иллюстративный материал. Ну, например, я очень любила Блока в подростковом возрасте. Лет так в 13-14. Голубая книжка с его стихами была зачитана до дыр, и многие я знала наизусть. Он действительно волшебный. И у него дивные рифмы. Я не люблю и не понимаю музыки, но в стихах точный изящный ритм и красота звучания для меня очень важны. И Блок в этом смысле совершенен так же, как совершенен Пушкин. А вот, например, Цветаева, как верно отмечает Быков, гораздо сложнее и полифоничнее. И при всей моей любви к Цветаевой – прозаику, Цветаева-поэт для меня немного сверх понимания.

Так вот что еще интересно, Быков именно для Блока выбрал довольно неожиданные его стихи. Не в смысле неизвестные, а не самые блоковские что ли.

Христос! Родной простор печален!

Изнемогаю на кресте!

И челн твой – будет ли причален

К моей распятой высоте?

Если Ахматова у него – совершенно типична и узнаваема («Я на правую руку надела перчатку с левой руки..»), то Блок внезапно не «Весна без конца и без краю», и не «Да скифы мы, да азиаты мы», а «Двенадцать» с его рваным ритмом. Хотя, без «Улица, фонарь, аптека», конечно, не обошлось.

В общем, тут можно долго цитировать и обсуждать. Что хочу сказать. Книжка оказалась внезапно хороша. Весьма рекомендую.