Что это, чёрт побери, было? Лукьяненко один из моих любимых писателей, я его большой фанат, но даже моего верноподданического восторга не хватает, чтобы закрыть глаза на этот ужас. Собственно, ещё после «Конкурентов» было понятно, что на голодный желудок Сергей Васильевич пишет плохо, да и последние высказывания автора о пиратстве меня поставили в тупик. «Неужели он не понимает, что дело-то не в пиратах, а в очевидном снижении качества книг?» — думал я, читая очередное интервью Сергея Васильевича о патриотической фантастике и происках загнивающего запада. Я, в общем-то, ждал вовсе не этот роман, а «Ловца Видений», а услышав страшное словосочетание «межавторский проект», начал внутренне готовиться к худшему. Но о таком жизнь меня не предупреждала.

Перед нами типичный боевичок про попаданцев. Простенький квест в стиле «побежали-постреляли» разбавлен парой зрелищных моментов, колоритными персонажами и описаниями навороченного по самое не могу мира. То есть, так оно задумывалось в теории. На деле же получается немного не так. Самые интересные вещи нам уже попадались в ранних и удачных книгах Лукьяненко. И путешествие на поезде как в «Не время для драконов», и мартыши — албори, и команда таможенников — калек. При всём прочем те же напарники героя проработаны куда хуже бригады «Калек. Про некоторых у нас есть лишь туманные намёки об их странном и пугающем прошлом, Скрипача автор отправил в расход, хотя герой этот так и остался картонным болванчиком в стиле «забавный армянин (национальные стереотипы)». Раздражают шутки по поводу национальностей, сексуальной ориентации и гендерных отличий. Впечатление такое, что под патриотичностью Лукьяненко внезапно начал понимать худшего сорта лицемерие и лизоблюдство, а никакую не любовь к родине. Заглавный герой мне тоже не понравился, этакий «правильный пацан», не шибко умный, но чрезмерно наглый. Как если бы у героя «Спектра» нарочно усилили все неудачные моменты, а яркие наоборот затушевали.

В описания мира воткнуто всё самое модное — скопом и сразу. Противостояния спецслужб, другие миры и путешествия между ними, аномальные зоны, стимпанк. В результате ни одна из тем не раскрыта. Развитие цивилизации Центрума вызывает очень серьёзные вопросы начиная с изоляции для проводов заканчивая парадигмами развития вообще. Автор добросовестно убрал из этого мира все противоречащие фантдопущению технологии, усилил развитость остальных, но не подумал, что же могли создать в противовес принципиально нового. На самом деле, я не верю, что без нефти наша цивилизация просто использовала бы везде где можно пар. Человечество придумало бы что-то совсем новое, такое, чего сейчас и близко нет, но только потому, что оно нам не понадобилось. И потом, заявлено существование многих параллельных миров, а в тексте фигурируют только Земля, Центрум и таинственный Очаг. Откуда тогда вообще известно, что есть и другие реальности, почему герой не встречает путешественников из тех миров и ничего о них не знает? Действия агрессоров из Очага вообще подчиняются какой-то абсурдной логике. Вот Эйжел внедрилась в клан наёмников, вот стала там главной. А дальше — найти небрезгливого проводника-землянина, посулить золотые горы и попросить провести на Землю. Под предлогом «просто мир посмотреть» хотя бы. И всё. Не захочет за деньги — схватить и пытать, пока не откроет портал, делов-то. И не связываться ни с какими заставами. Странно всё это. А ещё Лукьяненко опять не придумал красивый финал, и герои отказались от правды, как раньше в «Спектре» и «Чистовике» отказывались становиться транслюдьми.

В общем, всё нехорошо, ни одного светлого момента. Так мог бы написать любой молодой автор, но никак не тот шикарный мужик, который рассказал нам про Кея Дача и Диптаун. Очень разочарован.

Думаю, ни для кого не секрет, что Кассандра Клэр приобрела известность благодаря фанфикам по вселенной Гарри Поттера. Фанфиков этих я не читал, но именно многочисленные сравнения с творчеством Ролинг и сподвигли меня прочитать первый полностью самостоятельный роман Клэр. И лучше бы я этого не делал — книга написана настолько слабо, что о сравнении с циклом о Гарри и речи быть не может. Более того, даже книги Майер на фоне «орудий смерти» смотрятся много лучше. Здесь, наверное, следует пояснить и аргументировать свою позицию.

Роман Клэр построен на достаточно банальной и затасканной для городского фэнтези идее крупного мегаполиса, населённого помимо людей всяческими волшебными существами. Тут вам и эльфы, и маги, и оборотни и, разумеется, вампиры, для разнообразия злобные и кровожадные. (привет Лорел Гамильтон!) Сюжетную роль благородных защитников слабых и беззащитных людей тут играют стражи, которые, как считается, являются потомками ангелов. Не стоит, впрочем, ждать глубоких размышлений на тему религии, борьбы во имя господа, допустимости уничтожения нежити и прочей философии. Стражи здесь предстают этакими машинами для убийства, которым не то что нежить, но и случайно подвернувшихся под руку людишек жалко не особенно. Разумеется, на словах Клэр утверждает совсем другое, но поступки героев говорят сами за себя.

Главная героиня Клэри случайно становится свидетельницей схватки вампира с отрядом таких охотников. Что странно, добывать вампира отправились отнюдь не опытные бойцы, но подростки. Это, видимо, неизбежный для жанра ход. Дальше всё катится по накатанной десятками подобных романов колее — ГГ узнаёт о своей необычности, попадает в специальный институт, где обучают юных стражей (привет Райчел Мид!), кажется, влюбляется в охотника по имени Джейс и разбивает сердце своему человеческому приятелю Саймону, давно и безответно влюблённому в неё (привет Ф К Каст!). Персонажи (и главная героиня тоже) — не просто недостаточно проработаны — они картонны. Чтобы полностью описать характер любого из них, хватит пары строк. Исключение составляет разве что маг Магнус — он не то что бы глубже прочих, но хотя бы забавный.

Антагонист — охотник на нежить Валентин здесь, как водится, враг всего живого, собравшийся уничтожить всю нежить. Какой ценой, в принципе неважно. Если Валентин и задумывался как идеалист, готовый пожертвовать любимой женщиной и ребёнком во имя блага человечества, то это так и осталось в задумках. На страницах книги мы имеем стопроцентного опереточного злодея-фанатика.

Экшен в книге играет сугубо декоративно-прикладную роль. Ясно, что все познания автора в области фехтования ограничиваются знанием о том, с какого конца надо брать меч. Джейс всё равно всегда побеждает всех, а если не побеждает, то срабатывает очередной рояль в кустах. Наподобие летающего мотоцикла на крыше дома, случайно подвернувшейся стаи оборотней, которые порвут ненавистных вампиров в клочки, или на худой конец мага, который вылечит раненных соратников и поможет добрым советом.

Помянутая выше картонность всех без исключения персонажей — не единственный минус. Они ещё и статичны. Клэри ведёт себя абсолютно идентично в любой ситуации, будь то похищение её матери, признание Саймона, схватка с Валентином. Что до финальной схватки сил добра с главгадом, то она тоже, мягко говоря, не удалась. Валентин изо всех сил поддаётся героям, а уж финал в стиле «Люк, я твой отец» настолько предсказуем и примитивен, что дальше некуда.

В общем, книга битком набита штампами и утащенными у других авторов идеями, к тому же скверно слепленными в одно произведение. То, что в любой книге своё собственное — персонажи — вышло из рук вон плохо. Плюс у книги всего один — она небольшая и быстро заканчивается.

Так что если вам вдруг захотелось действительно хорошей истории о подростках, противостоящих злу — почитайте Страуда. Угодно романтики — Райчел Мид и Лиза Смит к вашим услугам. Хочется динамики и экшена — прочтите книги Лорел Гамильтон. А «Город костей» оставьте в покое, только время сбережёте.

Я мог бы сказать, что этот роман гениален. Я мог бы написать о том, что читал его всю ночь напролёт, дрожащими руками перелистывая странички, и утро застало меня над эпилогом, где герои и сами встречают последнее своё утро в доме. Я нарисовал бы их всех — Слепого, Табаки, Македонского, Рыжего, Русалку, если бы только мог. Всё это уже сделали до меня. Но я всё равно не могу молчать.

Потому что это шедевр, грандиозное, многогранное, эпическое полотно, и сравнимые по масштабу вещи, что встретились мне за всю жизнь, можно перечесть на пальцах одной руки безвременно почившего старины Краба. Только Мариам и Дэн. Вселенная Гипериона и гаснущее солнце мира. Пойманное в безжалостное перекрестье прицела детство и Дом, который сам по себе целая вселенная. Бездны смыслов, разрисованные поверх написанного стены, что хранят летопись обитателей вернее изменчивой и ненадёжной памяти. Время и тончайший шёлк реальностей, кругами разбегающийся по воде мироздания. Изнанка Дома, куда легко попасть и откуда невозможно уйти. Жестокое зеркало правды, которое никогда не лжёт. Потому что правду о себе ты знаешь и сам. И именно поэтому так стараешься искать её где-то ещё: в чужих снах, в отражениях в чужих глазах, в шёпоте пересудов за спиной. Кто ты — оборотень, убийца, ангел, дракон, просто потерявший себя человек? Но здесь, в Доме, простых людей не бывает, он меняет обитателей, забирая часть их души, но и отдавая что-то взамен.

Это жуткое место, прекрасное, но смертоносное каждую секунду. По тёмным коридорам Перекрёстка бегут трое с ножами, преследуя истекающую кровью жертву. На болотах оборотень приходит к пещере певца, чтобы заплатить за музыку единственную подлинную цену — тёплую, живую кровь. Алая лужица растекается по паркету спортзала, а бедняга Курильщик в ужасе несётся в безопасную тишину палаты, наконец поняв, что всё происходит по-настоящему, здесь, сейчас и именно с ним. А где-то на другом круге памяти сходятся в последней битве армии Черепа и Мавра, и наточен уже нож, которым будет убит бог, и штукатурка стен предвкушает уже кровь, что скоро пропитает её насквозь. Кстати, та самая штукатурка, которую потом будет есть Слепой, свидетель без глаз, вожак без стаи, который увёл всех, но оставил за спиной единственного друга, который был для него почти целым миром. Самая длинная ночь и ночь сказок, рассказанные в темноте истории и жуткая потусторонность изнанки, где можно застрять, как муха в янтаре, и не вернуться назад. В сказках люди, проведшие ночь с эльфами, возвращались назад к могилам внуков. Дом — это сказка наоборот, где считанные мгновения того, что за неимением лучшего зовут реальностью, уравновешивают годы, проведённые в мороке наваждения. И ведь они сами хотят этого, радостно раскинув руки, бросаются в пропасть сна, пьют всякую гадость и травятся дымом. Но зато носят в сердце лес и знают, каково быть котом.

Персонажи, любой из которых способен вытащить средней руки роман. Слепой, ребёнок-мудрец, герой и чудовище, провидец, тот, кто был прозорливее других и ошибся сокрушительней других. Сфинкс, молчаливая, знающая все ответы сила, променявший дружбу и любовь на свет и подлинные истины, свободные от пугающих двусмысленностей дома. Утративший при этом главное и возвратившийся назад, чтобы отыскать на руинах часть себя. Табаки, аватара Дома, хранитель времени, бог, заигравшийся в ребёнка. Македонский, дракон в теле человека, ангел смерти с искалеченными, гниющими обломками вместо крыльев. Рыжий, легкомысленный бродяга с глазами Будды. Чёрный, оплот спокойствия и здравого смысла, отказавшийся когда-то от дружбы из ревности к тому, кто никогда не был и не стал бы своим, даже если и остался бы жив. Мучительно пытающийся исправить ошибки, переиграть прошлое с новыми актёрами и в новых декорациях. Лорд, словно сошедший со старинного портрета, безумный аристократ, и тоже, как и все в Доме, живущий в глубоком разладе с собой. Каждый из них — часть мозаики превыше и важнее того, что говориться прямым текстом. В переплетении их судеб ответы, которые даны, но не произнесены автором.

Детство. Дом как метафора детства или детство как метафора дома. Безотчётный ужас перед наружностью и страх взрослой жизни, без успокоительных иллюзий детства. Готовность сменять целую жизнь на череду повторений и чужой мир, который никогда не был твоим. Дом, как вторая кожа, сросся с героями, не оторвать. Разве что по живому, кровавыми язвами на руках отлучённого от своего храма Слепого. Кто-то уходит, кто-то остаётся, и не понять, кто где. Слепой ли падает в пучину безумия или Сфинкс отвергает бесценный дар? Подумать только, мир, в котором ты не смешён и не нелеп, место, где сны имеют силу чуда, где мечта творит чудеса и способна вызвать из небытия девушку, созданную специально для тебя, которая не рождалась и никогда не была человеком. Где всё можно переиграть и отмотать назад, где любой твой выбор неокончателен и порождает волну вероятностей, и твой двойник проживёт за тебя невыбранное. Можно уйти и остаться одновременно, можно вернуться и умереть вместо брата, можно попробовать полюбить настоящий мир, можно заблудиться в Лесу и не найти дороги назад. Мир эскапистов и трусов? Давайте, скажите это в лицо Слепому или Стервятнику. Скажите, что сами не боялись взрослеть.

Я мог бы говорить ещё очень долго. Сейчас ночь, но даже Самой Длинной Ночи Дома не хватит, чтобы рассказать, как же прекрасен этот роман. Невесомые, многослойные лессировки слов и образов, чтобы показать всего лишь время. Увидеть невидимое, ощутить себя в шкуре слепца. Воздушные замки из чувств и эмоций, сонм отсылок и аллюзий, взгляд в глаза бездны. Концентрированное, кристально чистое великолепие. Всего лишь переверните страницу.

Я, натурально, поражён феноменальной популярностью этой книги. Множество читателей в один голос твердят о невероятной проработке языка и насыщенности романа глубокими размышлениями о свободе личности, насилии, добре и зле. Но я ничего этого в книге не увидел.

Взять хотя бы сленг-надсат, на котором разговаривают герои романа. По сути, это всего лишь простая замена английских слов их русским переводом. То есть автор просто взял словарик и методично заменил каждое, к примеру, третье слово в речи персонажей на его перевод. Допускаю, что англоязычный читатель, в массе своей что тогда, что сейчас не знающий русского, действительно будет изрядно удивлён. А мне просто было смешно. Даже само слово «надсатый», обозначающее подростков-хулиганов, обычная калька с английского «teen». Хорошо, Бёрджесс в курсе, как оканчиваются русские числительные с одиннадцати по девятнадцать. Я тоже в курсе, дальше-то что?

Теперь самое интересное — пресловутая моралистика и свобода воли. В бесчинствах банды Алекса многие пытаются углядеть проявления некоего протеста, тлетворное влияние общества, разлагающего податливые умы молодёжи. Дескать, это своего рода ультранасилие, воплощение чистого, незамутнённого навязанными извне мыслепаразитами вроде этики и морали зла. Но мне почему-то кажется, что описанные Бёрджессом юнцы — самая обыкновенная шпана вроде нынешних гопников. Необразованное, живущее по законам силы быдло, даже более отвратительное, чем настоящие бандиты, у которых есть хотя бы отдалённое представление о дисциплине и какой ни на есть, а всё же моральный кодекс. Даже любовь главного героя к классической музыке ничуть не возвышает его в глазах читателя, он не более чем потребитель, который бездушно слушает, но не слышит главного. В конце-концов, многие идеологи и вожди нацистского движения искренне восхищались музыкой Вагнера. Но мы почему-то не перестаём от этого справедливо считать их выродками.

Потом, когда Алекс попадает под новую «лечебную» программу, нас усиленно призывают посочувствовать герою, психика которого якобы оказалась безнадёжно искалечена. Но позвольте, его разум в полном порядке. Ненависть, злоба и тяга к насилию никуда не делись. Став вести себя как праведник, в мыслях Алекс остался подонком. Просто он не в силах превозмочь физическую боль, вот и всё. Унижения на демонстрации в клинике — не более чем иллюстрация ничтожности и слабости его личности. В его новом modus vivendi нет ни грамма от раскаяния и искупления, но нет и тени навязанных извне установок. Только чисто животный страх перед физическим страданием. Он ни на минуту не перестаёт думать о насилии и возмездии, просто не способен пересилить боль. Все испытанные им побои нисколько не искупляют его, это также бессмысленно, как избивать искусавшего вас пса. Животное не способно к рефлексии и осознанию, именно поэтому бешеных собак пристреливают. Да, Алекс испытал физическую боль, равную страданиям его жертв. Но боль душевную он испытать не может, нечему болеть.

В конце, после неудачной попытки суицида, нам показывают нового преображённого героя. Словно по волшебству кровожадный подонок превратился в доброго и сострадательного человека, который мечтает о жене, сыне и счастливом семейном быте. Не бывает такого. Можно допустить, что причиной всему загадочный курс гипнотерапии, которому Алекс подвергся, пока оправлялся от переломов. Это намного более правдоподобно, чем внезапное, ничем не обусловленное прозрение. Тем более что ни этот новый Алекс, ни его остепенившийся подельник не испытывают огорчений и страдания из-за некогда ими содеянного. Было бы очень любопытно посмотреть на такое развитие событий: Алекс встречает девушку, влюбляется, женится, у них рождается сын, всё хорошо и славно. И вдруг однажды вечером в их дом вламывается банда грабителей, насилует его жену, убивает его сына, а его самого жестоко избивает. Но видимо для схематичного поделия Бёрджесса это слишком круто.

Как итог, получается вот что: курс терапии, призванный изменить Алекса, оказался по сути бесполезен, тогда как нечто похожее на реальные изменения происходит абсолютно беспричинно. Ни доктора из лечебницы, ни собственный опыт не убедили героя в том, что насилие отвратительно. По сути, Алекс с самого начала был заводным апельсином, существуя лишь на примитивных рефлексах и плотских желаниях. Лечение лишь откорректировало те из них, которые явно мешали обществу. Личность героя от этого не пострадала, потому как её по сути и не было. Такие, как Алекс, нужны разве что для работы на рудниках или в качестве пушечного мяса в войнах. Само собой, новому правительству для подавления оппозиции тоже пригодится некоторое количество ручных палачей. Остальных же очень удобно выдрессировать и поставить, например, к станку на завод. В блестящем «Эквилибриуме» Курта Уиммера или в том же «Дивном новом мире» Хаксли потенциально полноценные личности жестоко подавлялись и истязались во имя неких, декларируемых высшими, целей. Вот это и есть превращение настоящих живых людей в послушных безмозглых болванчиков, которыми так легко управлять. А у Бёрджесса — жалкая пародия, и близко не стоящая упомянутых выше вещей. Пресловутые страдания героя не стоят даже страданий животного на бойне. Потому как животное ни в чём не повинно, в отличие от человека, добровольно опустившегося до уровня зверя.

Такие вот пироги.

Всегда очень трудно судить о книге, которую столь многие считают без всяких скидок великой. Конечно, всё намного проще, если ты и сам сразу поддался обаянию текста, в этом случае остаётся только разделить всеобщий восторг. Но я, перевернув последнюю страницу, остался немного разочарован. Да, я прочитал незаурядную, умную, глубокую книгу, но всё же не вполне оправдавшую мои ожидания.

Находящийся в центре романа конфликт сталкера Шухарта с насквозь прогнившим, мерзким и циничным миром в этом отношении как нельзя более показателен. Герою кажется, что абсолютно всё вокруг безнадёжно испорчено, что, если убрать всё неизлечимо больное, то останется голая безжизненная пустыня. Рэдрик презирает сытый потребительский мирок, в котором балом правят власть и деньги. Но ведь и сам он, добровольно выйдя из этой системы, так и не избавился от культивируемых ей идеалов. Шухарт любит лёгкие деньги, пусть и полученные незаконным путём. Честная, но безденежная должность лаборанта его ни капли не привлекает. Он ненавидит Стервятника Барбриджа, которому не раз случалось бросать в Зоне напарников, но сам же сознательно отправляет ни в чём не виноватого паренька на смерть. И вот, когда путь наконец-то свободен, Рэд внезапно понимает, что никакой он не Д'Артаньян, а такое же рыло, как и все те, кого он ненавидел. Бенягу Артура подставил, просить пришёл за себя, как и подобает потребителю-эгоисту. И при всё этом Шухарт до самого конца оставался глубокой и очень правильной морально личностью. Тут-то и ждёшь финального противостояния высоких альтруистических устремлений и укоренённых на генетическом уровне рефлексов одиночки-индивидуалиста. Но выходит, что битый-перебитый жизнью человечище Шухарт, когда дело доходит до главного, ничем не лучше мальчишки-мечтателя. У Рэда, и вместе с ним и у авторов, нет готовых ответов, только грустное признание того, что всё давно пошло не так. И ничего-то уже не исправить, и счастья нам нет, потому что не заслужили. И никому-то мы не нужны, и вся наша история и смешные потуги построить рай на земле — всего лишь пыльная обочина для чьего-то пикника. Пессимистично. Очень. Не знаю, чего я ждал, но точно не этого.

Зато, если на минутку отвлечься от судьбы Рыжего Шухарта, натурально дух захватывает от придуманного авторами мира. Фантазии Стругацких хватило и на замечательную игру, и на несколько десятков книжек последователей, продолжателей и даже гоняющихся за длинным рублём барбриджей. Вот где бы авторам развернуться, поведать читателю побольше мифов и баек о Зоне, немного разбавить беспросветность финала такими увлекательными монологами профессора Пильмана и вообще добавить здоровой развлекательности. Но Стругацкие слишком сосредоточились на депрессиве и безысходности. Бесценные сокровища растаскивают дельцы и уголовники, ничего не понимающие учёные продоолжают забивать гвозди микроскопами, кричит в истерике вконец сорвавшийся с катушек Шухарт, человечество продолжает катиться в пропасть. Добро пожаловать в будущее.

Я до сих пор помню день, когда впервые осознал, что когда-нибудь умру. Помню ярко и отчётливо, так, как будто это было вчера. Это откровение не из тех, которые приходят как результат долгих размышлений и изысканий. Просто однажды, в самый обычный день ты гуляешь по парку, маленький и беззаботный. Утром был дождь, и теперь в лужах на аллеях играют лучи солнца, пуская по поверхности воды маленькие радуги и зайчики. На скамейках сидят мамы с колясками и влюблённые парочки, на солнышке греются лоснящиеся оранжевые кошки, воздух свеж и ничто не предвещает беды. А ты вдруг понимаешь — настанет день, и по-прежнему будет светить солнце, люди будут рождаться и жить, любить и радоваться всему вокруг, гладить кошек и любоваться сверкающими на солнце каплями воды на свежей траве. Всё это никуда не денется и будет вечно. А вот тебя — не будет. Мир не остановится, планета не перестанет крутиться, не заметит, что стала на двадцать один грамм легче. Не помню, плакал ли я потом, помню только, как понял вдруг, что умерший парой лет тому назад дед больше не вернётся, что смерть — навсегда.

С тех пор я стал старше и, смею надеяться, хоть чуточку умнее. Но всё равно боялся смерти. Жизнь представлялась мне постоянным неостановимым падением навстречу тёмной пугающей бездне, откуда нет возврата. А самое страшное в том, что всё светлое и доброе, что было в твоей жизни, недолговечно и недоступно. Целая вселенная твоих воспоминаний и чувств умрёт с тобой. Сенека однажды сказал: «Большая часть смерти уже наступила: то время, что за нами, — в её владении». Было время, когда слова мудреца казались мне единственной возможной истиной.

Книга Рэя стала для меня глотком свежего воздуха, спасательным кругом, лучом света. Трудно подобрать неизбитое, достаточно живое и яркое сравнение, чтобы выразить, чем для меня является этот роман. Герой переживает всё то же, что и я когда-то. Кажется, старина Рэй читает в сердцах людей с той же лёгкостью, с какой мы читаем утреннюю газету. Мастер аккуратно и бережно, с ласковой нежностью хирурга берёт в ладошки твою душу, чуть подышав, хорошенько оттирает её от царапин и пятен, тоски и грусти. И вот ты вновь способен дышать, как когда-то, жить без страха перед неизбежным. Не нужно омрачать лето своей жизни пустыми тревогами, не нужно гнаться за призраком прекрасного, но чужого счастья. Каждый день жизни наполнен маленькими чудесами. Потёртые теннисные туфли, и трамвай, и зелёная электрическая машина, и игры с друзьями, и вино из одуванчиков, и пожелтевшие от времени фотографии, и улыбка матери. Ты, конечно, умрешь, рано или поздно, так или иначе. Но ведь это не повод лишать себя всех этих сокровищ. Однажды поняв, что жив, осознав себя живым, стоит ли думать о смерти? Однажды тебя не станет, но останется солнце, и трамвай, и ноябрьский дождь, и мальчишки будут бегать по улицам в волшебных теннисных туфлях. Не нужно думать, что утратишь всё это. Каждый прожитый от всего сердца день, каждая улыбка, каждый вздох делают тебя частью мира. Только вообрази: смех и слёзы, восторг и грусть, первая любовь и первое расставание с другом, всё лучшее, что есть в тебе становится частью этого мироздания. Эта частичка тебя не умрёт и будет жить вечно, покуда светит солнце. Как-то в одном скучном учебнике я вычитал, что в каждом нашем вдохе есть несколько молекул из предсмертного выдоха Цезаря. Вот и подумай — где-то, когда-то молодой и глупый ещё малыш будет дышать тем же воздухом, что и ты. Это ли не счастье?

Мне не хватает слов, чтобы описать всё великолепие этого Романа. Это превыше слов, больше самых красочных эпитетов, несравнимо прекраснее всего, что мне дано выразить. Благодаря этой книге я понял, что, в сущности, самое сложное — это вовсе не сама смерть, а мгновенное, как гром посреди сияющего лета, осознание собственной недолговечности перед вселенной. Люди, просто переживите это, прочувствуйте хорошенько и оставьте в прошлом, как старые изношенные туфли. И дальше всё будет хорошо, и с каждым днём всё лучше. Вы только верьте. И улыбайтесь.

Неоднозначная книга, в которой очень много всего не так. Например, с самого начала бросается в глаза неестественность языка героев, особенно когда дело доходит до обсуждения научных теорий. Люди так просто не говорят, даже если они юные вундеркинды. Я, разумеется, не претендую судить о достоверности и правдоподобности идей, которые автор вкладывает в уста Никки, но кое-что кажется мне, мягко говоря, сомнительным. Опять же, сама Никки, хоть и подаётся как гений исторического масштаба, сравнимый с Ньютоном и Эйнштейном, уж слишком идеальна. Для человека, выросшего в полной изоляции и вынужденного ежеминутно бороться за выживание, у неё потрясающие навыки социализации, устойчивость психики, уровень эрудиции, развитие механизмов мышления. Напрашивается мысль, что хитрый искин нарочно вырастил из подходящего биоматериала мессию, призванного нести его, искина, идеи в мир «кожаных пузырей с биораствором». Это вообще здорово объясняет физические данные героини, мало сопоставимые с образом хрупкой девушки-подростка. Когда в критический момент управление твоей нервной системой перехватывает суперкомпьютер, можно уделать хоть самого Нео, это да. Даже странно, что в мире, где искины уровня Робби воспринимаются как данность, так и не случилось восстания машин или на худой конец спецназовцев -модификантов, навроде тех, что дрались с симмонсовским Шрайком. Никки в потенциале способна уклоняться от пуль, игнорировать любые нелетальные повреждения, усваивать нервно-паралитические яды и уметь ещё многое другое. Но даже и так, признавая заслуги Робби, героиня слишком совершенна. Это коробит, и не потому, что Никки молода. Старина Гарри тупил, лажал, терял друзей и неоднократно был бит, за что и стал кумиром миллионов подростков. А Никки юный бог, что, кстати, играет злую шутку с главной задумкой автора, до которой я как раз добрался.

Мне цель Ника видится так: написать, значит, книгу, которая бы пропагандировала среди подростков идеалы интеллекта, дружбы, взаимопомощи и прочего в этом духе. Аппеляция к книгам Роулинг в этом смысле простительна и даже желательна, ни разу во время чтения я не подумал о Нике как о плагиаторе. Вот только меня несколько смущает то, как автор раскрывает эту свою идею в тексте.

Во-первых, Никки бог. Вспомните, ведь Гарри не был ни гением в учёбе, ни боевым магом экстракласса, ни даже великим игроком в квиддич. Всегда был кто-то лучше героя — Гермиона, Дамблдор, няшка Крам. А Поттер в крови и поте тащил исключительно на морально-волевых, на готовности умереть, но не сдаться, умереть, но не оставить умирать друга вместо себя. Я вовсе не говорю, что Никки бросила бы кого-то из друзей, нет-нет. Просто равняться на Поттера просто, он простой парень, просто честный и прямой. Никки гений, а гением нужно родиться.

Во-вторых, наивный эскапизм, с которым автор противопоставляет интеллект богатству и внешности. Особенно опасно последнее, книга, особенно так искренне и трогательно написанная, способна внушить восприимчивому юному созданию множество опасных предрассудков, которые потом будут, натурально, мешать жить. Я доподлинно знаю, о чём говорю, я в детстве читал подобные книжки и запоем и потом долго не мог понять, отчего же никому не интересен мой внутренний мир.

В-третьих, начные концепции. Их бы не мешало с одной стороны попроще чисто в изложении, а с другой — без претензии на новые механизмы бытия. Мимоходом отмечу, что искин Вольдемар, верифицирующий теории Никки, это вообще нечто. Он и Робби на фоне технологий мира астровитянки выделяются так же, как выделялся бы, скажем, айфон у Наташи Ростовой.

В-четвёртых, и в главных — отношения героини и её бойфренда. Складывается впечатление, что Ник так и не решил, детскую он книгу пишет или всё же нет, и подвесил весь эмоциональный план текста где-то посередине. Здесь же всплывает неопределённость возраста героев. В самом начале героиня воспринимается девочкой лет тринадцати, но уже в колледже это юная девушка, потому как поведение и её, и её сокурсников того же возраста — это поведение подростков, у которых гормоны бурлят. И всё бы ничего, но меня наповал сразила сцена с купанием у озера. Парень с девушкой купаются, значит, обнажённые-ночью-одни, что русским по белому автором подчёркивается, смотрят на звёзды, целуются, обнимаются, клянутся в вечной любви. И всё. Секс где, я спрашиваю?! Ник, вы уж как говорится или трусы снимите, или крестик наденьте. Они у вас что, асексуалы какие-то что ли? И смущает меня ещё инвертированность гендерных ролей в их отношениях, но это уже мужской шовинизм, поэтому промолчу.

Перетягивает все эти маленькие и не очень маленькие недостатки всего одно, но определяющее достоинство. Ник верит в то, о чём пишет. И вот история, малоправдоподобная по фактам, характерам и развитию отношений внезапно становится настолько искренней и правдивой, что аж сердце щемит и хочется вернуться ненадолго в те времена, когда я тоже верил в превосходство интеллекта и богатый внутренний мир. Любопытно ещё посмотреть рна распределение оценок книге. Молодые ребята — целевая аудитория Ника — ставят почти сплошь высшие баллы, читатели чуть постарше, в особенности женского полу — оценки положительные, но с рядом оговорок. Взрослые же дяденьки и тётеньки с презрительной миной рисуют единички и двоечки. В целом всё верно, так и должно быть, хотя я даже не знаю, хорошо ли то, что 22-летнему мне книга скорее понравилась. Уже читаю продолжение.

Невероятная по глубине проработки и объёму вещь. Герберту удалось создать такую правдоподобную и захватывающую дух картину далёкого будущего человеческой расы, что среди сравнимых по уровню работ вспоминаются разве что «Песни Гипериона» Дэна Симмонса. Каждая деталь, каждый винтик грандиозного механизма в точности на своём месте. Космология, политика, экономика, экология, религия, антропология. Кажется, автор уделил внимание абсолютно всем аспектам общества. Описанный Гербертом мир пугающе реален и осязаем. Только начав читать о новой детали или факте, мы уже отчётливо представляем себе её сущность и место в общей системе. Вселенная Дюны до невероятия логична и цельна, Там, где у других лоскутное одеяло пёстрых деталей вразнобой, у Герберта стройная система мироздания. Взять хотя бы общество фрименов, полностью подчинённое сохранению столь ценной для них влаги. Вокруг этой центральной идеи автор элегантно выстраивает историю, верования, мифологию, мировоззрение целого народа. Можете обратиться к самым мельчайшим подробностям — и обнаружить, что ни одна из них не придумана просто так. Абсолютно всё играет на общее восприятие, абсолютно всё включено в систему.

Но постепенно понимаешь, что эта внешняя системность и упорядоченность всего лишь маска, скрывающая мириады самых разнообразных вопросов, в основном этического и мировоззренческого толка. Как и в симмонсовских «Песнях Гипериона», персонажи Герберта имеют дело с предзнанием и пророческим даром, граничащим по сути с божественной мощью. Но в «Дюне» нам предлагается довольно неожиданная точка зрения. Пауль постепенно становится заложником собственных сверхсил. Чем большее могущество становится ему подвластно, чем большие усилия он прилагает, тем сильнее запутывается в паутине предопределённости. Его старания тщетны, мотивации смешны, а жертвы напрасны. Нам всячески дают понять, что возможные альтернативы случившемуся многажды страшнее наличной реальности. Но джихад Пауля свершился, а возлюбленная его мертва. Именно в этот момент читательское сочувствие герою постепенно сменяется настороженностью и неприятием. Хочешь принести жертву — начни с себя. А Пауль слишком далеко зашёл по ведущей к божественности дороге, чтобы в последний момент без последствий повернуть назад. Великие пророки и мистики, герои не более чем инструменты в руках непреложных правил и закономерностей истории. Даже став мессией, Пауль не сумел помешать ничему, что должно было произойти в просто в силу неодолимой логики этого мира. Несущий в себе память сотен поколений герой постепенно растворяется в вечности и времени, становится их частью. А часть системы не может желать противоречащего устремлениям целого. Даже притом, что уравнений в гербертовской системе определённо больше, чем неизвестных.

Многослойный и неоднозначный текст. Филигранно выписанная картина далекого будущего скрывает в себе и философию, и моралистику, и парадоксы мировоззренческого толка. Сверхестественно точный в деталях и филигранной балансировке заговоров и интриг, Герберт оставляет нам свободу фантазии во всём, касающемся глубинных причин и механизмов. Читателю ещё предстоит разобраться, не лежит ли в основе всего неизменное стремление системы к росту в ней хаоса и неупорядоченности.

Мир WH40k предлагает читателю множество возможностей и увлекательных историй. Читатель может многое. Вместе с бесстрашным сержантом Уриэлем Вентрисом взглянуть в глаза чудовищному злу, которое было бесконечно древней легендой ещё во времена юности человечества. Бок о бок с доблестным Рагнаром побывать в схватках с космодесантниками хаоса, оказаться на капитанском мостике славного корабля Солар Махариус и даже стать свидетелем становления величайших инквизиторов Империума – Грегора Эйзенхорна и Гидеона Рейвенора. Все эти удивительные истории по-разному рассказывают нам об одном и том же – далеком и мрачном будущем, в котором нет места ничему, кроме войны. Однако есть нечто, объединяющее все эти сюжеты воедино, нечто, предопределившее ход истории этого мира. Это, конечно, легенда о падших примархах. Грандиозный миф о падении Хоруса и гибели богов. О том, как человечество впервые столкнулось с невобразимым кошмаром хаоса и едва не оказалось уничтожено его дьявольской мощью. «Возвышение Хоруса» представляет собой начало грандиозного цикла, основу легендариума WH40k. На страницах романа оживают фигуры императора и примархов, читатель может воочию наблюдать и богов Империума, и тех, чьи имена были прокляты и забыты, узнать истинную подоплёку и причины событий, навсегда изменивших судьбу человечества.

Как справедливо отметил в авторском предисловии Дэн Абнетт, чтение романа в некотором роде подобно просмотру «Титаника». Читатель заранее знает, что ждёт его впереди. Но здесь куда более важным является помянутый выше взгляд изнутри. И примарх Хорус, и Эзекиль Абаддон предстают перед нами настоящими, живыми людьми — насколько слово человек вообще применимо к этим сверсуществам. В том же предисловии автором отмечено, что история Хоруса во многом перекликается с мифом о Люцифере. Однако существенным отличием является то, что Хорус никогда не стремился и даже не помышлял о том, чтобы встать вровень со своим отцом-императором и уж тем более превзойти его. Невероятно, но путь к падению для Хоруса оказался вымощен благими намерениями. Оставленный императором во главе крестового похода, великий примарх просто не справляется с грузом ответственности, боится подвести отца. Ещё после боёв на 63.19 он начинает задумываться, вправе ли они во имя своей правды разрушать целые миры. Встреча же с интерексами подводит черту этим размышлениям. Хорус понимает, что геноциду целых миров нет и не может быть оправдания. А отсюда – всего один шаг до предательства императора. Ведь так легко отречься от того, во что больше не веришь. Самое интересное здесь в том, что ровно к таким же выводам приходит и читатель. Идеи Хоруса кажутся такими логичными и убедительными, а сам он таким обаятельным и внушающим доверие, что в голове не укладывается, как вообще могло произойти то, что произошло. Даже на фоне других введёных в повествование примархов, вроде Рогала Дорна или Сангвиния, Хорус выглядит неизмеримо выше, совершенней морально. И тем более невероятным кажется знание, что именно этот человек, так страдавший из-за погибших на 63.19, развязал кровавую братоубийственную войну, унесшую жизни миллионов. А вот Ангел Сангвиний и особенно Дорн, предстающие перед нами куда более жестокими и не склонными к колебаниям полководцами, на деле оказались несравнимо более человечными и преданными императору.

Как же могло получиться, что поступки и идеи Хоруса кажутся такими верными? Ответ заключается в том, что на страницах «Возвышения Хоруса» мы видим совершенно другой, непривычный нам Империум. И дело здесь не только в десяти тысячелетиях, отделяющих события книги от основного сеттинга. Глазами капитана Гарвеля Локена, главного героя романа, мы видим Империум изнутри, во времена его величайшего расцвета и мощи. И эта изнанка совсем не согласуется с представлениями об оплоте веры и справедливости, каким мы привыкли видеть Империум человечества. Да, и в 41 тысячелетии жестокость и ксенофобия присущи людям. Но там они оправданы тем, что человечеству приходится действительно бороться за жизнь, и каждая схватка может оказаться последней. Но в «Возвышении» Империум предстаёт величайшей во вселенной силой, неумолимой военной машиной, сметающей всё на своём пути. Любая чуждая раса уничтожается немедленно и без колебаний. Не важно, представляет ли она реальную опасность, не важны её история и культура. Они не такие как мы, следовательно, они должны умереть – таков девиз астартес. И, как справедливо заметил Митрас Тулл, эта идеология опасно близка к хаосу. Прикрываясь идеей воссоединения человеческой расы, астартес просто очищают галактику от неугодных форм жизни. Да и те потерянные ветви самого человечества, которые не собираются воссоединяться с Империумом, в полной мере испытывают мощь легионов. И тем более скомканной и противоречивой кажется доктрина итератора Зиндерманна. Имперцы просто верят в свою правоту, в то, что император не может ошибаться. Иначе ведь и быть не может. И в то же время древние боги и духи объявляются ложью, а всякая вера – заблуждением. Это и стало величайшей ошибкой императора. Нет и не может быть оправдания убийству себе подобных. Потому история империума и кажется сплошной цепью противоречий. Проповедующий атеизм император становится богом, демоны варпа врываются в мир, а честный и сострадательный Хорус оказывается предателем. Слишком поздно люди поняли, что именно вера, а вовсе не сила армий является единственным оружием против порождений варпа. Никакая созданная силой оружия империя не может обрести мир и покой, и потому астартес придётся сражаться вечно. Вот только пророчествующий об этом летописец Каркази объявляется безумцем, а примарх Дорн – чудаком. «Империум разлетится на части сразу же, как только мы его создадим. Запомните это. Это неизбежно.» Своей жестокостью люди сами разбудили то зло, которое положило конец их славе и величию.

Итог: грандиозная повесть о крахе Империума, величайшая из легенд мира WH40k, обязательная к прочтению для каждого фаната. К тому же, идеи и мысли, высказанные автором, далеко выходят за привычные пределы космического боевика. Тем не менее, для первого знакомства с миром молота войны «Возвышение Хоруса» подходит не лучшим образом – слишком уж много фактов, имён и событий, знакомых и привычных фанату, разом обрушиваются на неподготовленного читателя. Если же вы всё-таки решили прочесть эту книгу в первую очередь, непременно обратите внимание на дополнительные материалы в конце книги – они дадут общее представление о предистории описываемых событий и об общей картине мира. Оценка 9 из 10 и бесконечная благодарность Дэну Абнетту за лучшую боевую фантастику из когда либо прочитанного мной.

«Город богов» — это дебютный роман стремительно набирающего популярность американского писателя Брендона Сандерсона. Так что в переддверии скорого выхода его цикла «Мистборн» на русском языке я решил познакомиться с творчеством автора поближе. И надо сказать, впечатления «Город богов» оставил самые приятные.

Главным образом романа, вокруг которого и строится повествование, является Элантрис — величественная цитадель магов, равных по силе богам. Стать элантрийцем мог любой человек, избранный шаодом — чудесным преображением. Эта мутация наделяла носителей даром магии, необычайным здоровьем и долголетием. Однако за 10 лет до начала описанных в книге событий магия погибла, и избранные шаодом стали живыми мертвецами. Их сердца не бились, раны не заживали, способности к магии ушли без следа. Вчерашние боги превратились в ходячих трупов. Некоторые из них были уничтожены сразу же, прочие же оказались заперты в Элантрисе. Простые люди, некогда служившие элантрийцам, покинули город и основали собственное королевство Арелон.

Сюжет книги стартует спустя десятилетие после падения Элантриса. Раоден, наследный принц Арелона, становится жертвой шаода и попадает в Элантрис. В это же время в Каи, столицу Арелона прибывают остальные главные герои — теоденская принцесса Сарин — невеста Раодена и джьерн Хратен, миссионер Дерети, посланный обратить язычников Арелона в истинную веру.

Здесь нужно сделать небольшое отступление по поводу религии. В описанном Сандарсоном мире существуют две ветви древнего учения — Корати и Дерети. Дереиты, достигшие необычайного могущества, стремятся обратить «языческие» государства Арелон и Теод в свою веру. Таким образом, Хратен начинает создавать заговор в кругах арелонской знати, стремясь сборосить законного короля и посадить своего ставленника. Сарин же, возглавив преданных сторонников Раодена, выступает против джьерна.

Вообще, религия и вопросы веры в романе играют важную роль. Построенной на принципах единства и равенства религии Корати противостоит авторитаризм и суровая дисциплина дереитских фанатиков. Живыми воплощениями религиозных догм становятся и главные герои. Так, Раоден становится лидером падших элантрийцев, объединяет измученных людей, помогает им поверить в возможность спасения, возрождения утраченной магии. Хратен же просто подчиняет людей вокруг своим интересам, манипулируя своими сторонниками.

Следует отметить, что образ Хратена является одним из самых сильных в романе. Очень интересно наблюдать за изменениями человека, утратившего веру в религию, которая поддерживала его всю жизнь. Джьерн постепенно осознаёт, что служит фанатикам, извратившим самую суть божественного учения, готовым уничтожить тысячи иноверцев.

В итоге, «Город богов» предстаёт весьма необычным и интересным романом. На страницах книги нашлось место глубоким, тщательно прописанным героям, изощрённым многоходовым интригам в борьбе за власть, тайнам древней магии и даже философским и религиозным вопросам. Думаю, можно смело утверждать, что Сандерсон уже очень скоро займёт заслуженное место среди признанных мастеров фэнтези. Уж очень хорош его дебютный роман!

Ну вот, наконец-то я прочитал новую книгу о Фандорине. Уже четырнадцатый роман в серии, надо же, как летит время. И время это, кажется, не очень благосклонно к автору. Последние вещи Акунина мне кажутся всё же в известной степени вымученными, даже натужными. Знаю, извечные обвинения в нетортовости — это такой устоявшийся уже тренд, знаю, что неоригинален. «Весь мир театр» точно так же критиковали и точно так же спешили «хоронить» Акунина. И, на самом деле, зря, потому как «Чёрный город» заметно лучше своего предшественника в серии. Но вот беда: только его он и лучше. Новый роман — своеобразная компиляция лучших идей и образов цикла, и, как и всякая осетрина второй свежести, до высочайшей планки ранних вещей недотягивает.

Образы второстепенных персонажей — один сплошной самоповтор. Жуликоватый полицай-начальник, до поры до времени старательно прикидывающийся верным и надёжным союзником — было? Было, порукой тому князь Пожарский. Одержимый революционными идеями подпольщик-фанатик? Грин, я узнал тебя. Верный, неоценимый в расследовании помощник, в решающий момент оказывающийся опасным врагом? Ба, да это же мадумуазель Деклик! Толстяк-богач, которого враги Фандорина коварно пытаются представить главным злодеем? Конечно, господин Цурумаки. Немыслимо угнетающе. Знакомые типажи, набросанные небрежно, штриховкой, чуть ли не теми же словами. Те же «неожиданные» сюжетные повороты. Уж лучше бы появление Кара-Гасыма так и осталось роялем в кустах, каким оно сперва кажется читателю. Я до середины романа ловил себя на одних и тех же повторяющихся мыслях: «Неужели Шубин марионетка Дятла, а Гасым — предатель? Да нет, не может быть, это же так примитивно и неизящно, это Акунин, а не какой нибудь Вася Петров.» Ну вот, приехали.

Даже лучшее, что есть в книге — образ Баку, Чёрного города, местами срисован с американского Дикого Запада, не антуражем, само собой, но общим настроением. Сам Фандорин, харизматик и обаяшка, который, казалось бы, способен один вытянуть какие угодно сюжетные завалы, безбожно тупит. Другого слова и не подберёшь. Если раньше за героем всегда оставалось последнее слово, финальный трюк, укладывающий на лопатки всех негодяев, то здесь... Чёрт, раньше в конце срабатывала сложнейшая конструкция из на первый взгляд незначительных штрихов, деталей и зацепок. И я, как и подобает при чтении хорошего детектива, восхищался прозорливостью героя и мастерством автора. Показать все кусочки мозаики, эффектно её собрать и оставить читателя восхищённо вздыхать — таким рецептом пользовался Акунин в ранних романах. А теперь всё на поверхности, даже не кусочки-детальки, а здоровенные кусищи, а Фандорин проигрывает. И это притом, что Акунин всячески подчёркивает, что нынешний Эраст Петрович не чета тридцатилетнему, он и умнее, и хитрее, и сильней в бою. Вот разве что последнее, ибо беготни и боёвки в «ЧГ» рекордно много. Если раньше Фандорин брал умом, то теперь физподготовкой. На смену тонкому и изящному детективу пришёл ладно написанный развлекательно-приключенческий роман. Ох, не так хотел бы я попрощаться с Эрасто-саном.

Кстати, о прощании. Аналогия с Рейхенбахским водопадом, которая просто напрашивается после чтения, очень показательна. Шерлок велик, он переиграл Мориарти, он вне всяких сомнений умнее. Его удел — равный поединок с достойным соперником и боевая ничья, потому что Холмс — мыслитель, а не боец. А вот Фандорин, незаметно превратившийся в этакого ретро-Бонда, проваливается полностью и с треском. Он жалок, связан и проиграл людям, и близко не стоящим криминальных гениев, над которыми когда-то брал верх. Пистолет, конечно, даст осечку, в последний момент появится Зафар или (что будет ещё трогательней) верный Маса, бледный и с перебинтованной грудью. Потому что великие сыщики не тонут, потому что читатели привязались к герою и не отпустят даже и такого недофандорина, потому что Акунину хочется кушать, в конце-то концов. Да и в ранних биографиях Фандорина недвусмысленно упоминалось, что в 1920 у него ещё и сын родится. Эраст Петрович прочно укоренён в многоцикловой акунинской вселенной, убить его до времени значит внести в уже написанные книги кучу неувязок и нелогичностей. Да и мстить людям из прошлого для героя стало доброй традицией. Молодой Фандорин упустил киллера Ахимаса в «Азазаеле», чтобы расправиться с ним в «Смерти Ахиллеса». Неуловимый Одиссей, он же Дрозд, он же Дятел, вчистую переигрывает Фандорина вторую книгу подряд. Хочется верить, что справедливость восторжествует. Потому что никто не смеет шутить с Эрастом Фандориным, никто. Ну, по крайней мере с тем крутым парнем с седыми висками, который мне так полюбился по ранним книгам. Нынешнее недоразумение вполне может снова проиграть и даже (о боги!) тихо лечь и умереть.

В результате получается довольно грустная картина. По-моему, Акунин уже устал от писательства. Куча псевдонимов, конвейерный темп работы, даже жежешечка уже пошла в печать. Как по мне, под псевдонимами пусть делает, что душе угодно, но Фандорин — это святое. Поэтому только три балла, и то из уважения к ранним вещам.

Однажды ты поймёшь, что всё хорошее, что было в твоей жизни — было. Что всё, что осталось — годы бессмысленной монотонной бытовухи, серая дождливая ноябрьская хмарь. Годы, а если повезёт, десятилетия существования. А потом смерть. Может, ты даже найдёшь, за что уцепиться. Хобби, увлечения, ответственно подходящий к своей работе помощник. Может, всё будет быстро и безболеззненно. Ты просто однажды тихо уснёшь и не проснёшься, загнёшься после первой выемки. Не будешь ночью просыпаться в холодном поту, не будешь плакать о прошлом, не будешь метаться в агонии, одурманенный сверхдозами обезболивающего. Но ты уже знаешь, что тебе всё равно. Ты просто стоишь, силясь вздохнуть и знаешь, что однажды отпустил кого-то. А теперь сам словно бы падаешь в попасть. Ты отпустил целый мир, и тебе уже всё равно. Проблемы с кредитом, авралы на работе, болезни — всё равно. Из тебя заживо вырезают куски — всё равно. Ты сам уже отпустил главное. Твоя агония абсолютна, к ней уже ничего не добавить.

Исигуро гениален. Ужас их мира, в котором людей выращивают на убой — отражение нашей повседневной жестокости. Смиренная покорность клонов, и не помышляющих бороться за жизнь — наше безразличие, с которым мы песком сквозь пальцы упускаем собственную жизнь. Мы ничем не лучше, мы такие же пауки, мы второпях проходим мимо того, чему стоило бы посветить жизнь. Тысячи стереотипов и условностей держат нас куда прочнее показанной в книге власти общества над клонами. Мы проходим мимо, мы закрываем глаза, мы никогда не говорим главного. Мы даже не отпускаем — упускаем, так никогда и не решившись. На фоне потрясающе реалистичного описания психологии подростков, на фоне пронзительно живых переживаний и чувств гротескное безумие донорства и выемок выглядит тем более устрашающим. Гляди — вот твоя упущенная жизнь. Вот что ты с ней сделал. Сам, своими руками. Твой собственный реквием по неслучившемуся.

Domo arigato Ishiguro-sama

В 1856 году Чарльз Диккенс, которого вы все наверняка знаете, вместе со своим другом Уилки Коллинзом, о котором, надеюсь, вы также наслышаны, написал пьесу «The Frozen Deep», вдохновлённую пропавшей экспедицией сэра Джона Франклина в поисках северо-западного прохода. Полутора веками позже, в 2006 году, фантаст Дэн Симмонс, пока ещё не столь известный, как два упомянутых выше литератора, пишет роман «Террор», представляющий собой своеобразную реконструкцию судьбы франклиновой экспедиции. Как и полагается фантасту, Симмонс написал роман отчасти мистический, пронизанный триллерными и даже хоррорными мотивами. Запомним это, равно как и то, что с прославленными историческими фигурами Дэн обошёлся попросту и местами даже вполне себе непочтительно. Это нам также ещё вспомнится, а пока отметим вот что: как и полагается хорошему писателю вообще, Симмонс тщательно подошёл к работе над материалом — полагаю, нет ни единого значимого свидетельства современников, которое бы Дэн обошёл своим вниманием. И вот в процессе работы он натыкается и на пьесу Диккенса, и на его открытое письмо Джону Рэю о каннибализме, которым могла в теории закончиться бесславная судьба экспедиции. Дэн внимателен к мелочам, сосредоточен на новом романе, выписки из Диккенса о психологии каннибализма ложатся в папку с пометкой «образ Хикки», и Симмонс переходит к следующему документу. Но, как опять же положено хорошему писателю, Дэн любопытен и умеет заметить искру, из которой можно потом «разжечь» очередной шедевр. Такие незаурядные личности, как Коллинз и Диккенс, просто не могут не привлечь его внимание, особенно когда Дэну становится известно, что друзья-литераторы на самом деле были не такими уж приятелями, как говорится в официальных биографиях. Дэн делает пометку в блокноте, возвращается к работе над «Террором», завершает роман, снискавший огромный успех среди читателей и критиков. И затевает новую книгу, в основу которой ложатся последние годы жизни великого Диккенса и история его дружбы с Уилки Коллинзом.

Конечно, Симмонс был бы не Симмонс, если б не добавил в историю мистики и ужасов. По большому счёту, как это было и в «Терроре», биографии реальных людей становятся для Дэна отправной точкой для фантазии, но уж никак не руководством к действию. События «Друда» гнездятся в лакунах истории, в белых пятнах жизнеописаний Диккенса и Коллинза, в невысказанном и сомнительном. В ход идёт всё — увлечение Диккенса месмеризмом и мистикой вообще, железнодорожная катастрофа, в которую Диккенс попадает за пять лет до смерти, пагубное пристрастие Коллинза к опиуму, спровоцированное терзавшими писателя подагрическими болями. Перед нами сразу и альтернативная история, и вымысел более высшего порядка — галлюцинации, сны, видения расказчика, сдобренные и чистой фантазией автора.

Разумеется, нельзя не остановиться на личности расказчика, в роли которого здесь выступает некий гипотетический Уилки Коллинз, далеко, впрочем, не тождественный реально жившему писателю. Как расказчик, Коллинз ненадёжен настолько, насколько это только можно вообразить — усугубляющаяся с годами наркотическая зависимость, постоянный стресс, вызванный мучительными болями и не менее мучительной завистью к более талантливому коллеге, муки одиночества, возможные последствия гипноза, врождённая склонность к шизфорении. И даже это лишь неполный перечень всего, что мешает поверить в историю, как она рассказана глазами романного Коллинза. Сценой, на которой разворачивается действие, становятся наркотические видения и кошмары героя, полнящиеся ужасом и тенями. Плотоядные жуки-скарабеи, зелёный призрак клыкастой женщины, зловещий двойник-фантом, наконец, жуткий мистик Друд, правящий бал в подземном Лондоне, мерзкой, отвратительной каверне, ставшей прибежищем для всевозможных пороков и мерзостей. Причудливо-фантасмагоричная цепь событий проведёт нас через мистическую историю, ничем не уступающую знаменитому «Террору». Но, как и предполагает техника ненадёжного расказчика, существует и альтернативная трактовка, опирающаяся на реальные события, а не на мрак, что творится у расказчика в голове. Такой версией здесь становится принятие идеи о стойкой и прогрессирующей шизофрении Коллинза, который все эти ужасы, якобы преследующие Диккенса, выдумал из ненависти к нему, а потом обрушил на собственную голову из ненависти к себе, ибо в глубине души Коллинз прекрасно понимает собственную незначительность в масштабах такой личности, какой был Чарльз Диккенс.

Всё эти психологические аспекты описаны невероятно точно, детально и достоверно, но именно это в конечном счёте и составляет главный недостаток романа. Диккенс и особенно Коллинз показаны здесь людьми настолько порочными и отвратительными, что воспринятая из этого романа оценка невольно перенесётся читателем на реальных писателей, особенно если он мало знаком с творчеством означенных авторов и потому не ограждён бронёй скептицизма и пристрастности к любимцам. В самом деле, великий Чарльз Диккенс предстаёт перед нами самоуверенным манипулятором, циничным, высокомерным, привыкшим, чтобы мир плясал под его дудку. А уж Коллинз, тот и вообще наркоман с синдромом Сальери, замысливший убийство лучшего друга, любовницы и ни в чём не виноватой девушки-служанки. Этакий монстр почище вымышленного им на пару с Диккенсом Друда. Кстати, взаимное влияние Диккенса и Коллинза на книги друг друга вопрос очень интересный, в романе есть многое по этому поводу, и к этому мы ещё вернёмся, а пока заметим, что трансформации образа того же Франклина в «Терроре» не идут ни в какое сравнение с тем, что проделывает Симмонс здесь. Это стоит опасно близко к надругательству, и вообще удивительно, как поклонники и уж тем более наследники Диккенса и Коллинза не затаскали Дэна по судам.

Теперь что касается упомянутых в романе классических произведений. Знакомство с «Тайной Эдвина Друда» Диккенса и «Лунным камнем» Коллинза в принципе необязательно, текст можно воспринимать и без этого. Но это крайне желательно в плане интерпретации: Симмонс постоянно примеряет на своих героев образы из этих классических романов, многие повороты сюжета так или иначе обыгрывают их события, в чём, если разобраться, кроется интереснейшая рекурсия — вдохновлённые сюжетом классики события в романе Дэна становятся как бы предпосылками, причинами, побудительными мотивами, которые заставляют романных Диккенса и Коллинза писать именно так, а не иначе. Благодаря дружбе реальных писателей взаимопроникновение этих романов и так довольно велико, а уж на страницах Симмонса они и вовсе становятся единым пластом интертекста. Можно, конечно, всё это проигнорировать, но в сухом остатке мы получим всего лишь страшилку о постепенно сходящем с ума опиумном наркомане.

Как я уже отмечал, главным и по большому счёту единственным существенным недостатком романа является искажение образов Диккенса и в первую очередь Коллинза. Я ещё могу поверить, что на почве собственной гениальности и небывалого успеха у Диккенса развилась мания величия, из-за которой он мог запросто упрекнуть старинного друга в бездарности и презрительно сравнить с гениальным собой. Но вот Коллинз, при всей достаточно правдоподобной исступлённой зависти к более талантливому другу, смотрится уж слишком монстром. Не знаю, мечтал ли он о расправе над Диккенсом, но уж явно не грезил смертями ни в чём не повинных людей и вообще сохранял довольно ясный рассудок. Было бы забавно, если бы в будущем кто-нибудь написал бы подобный роман о Дэне Симмонсе и его книгах, это было бы в какой-то мере даже справедливо.

Могу с чистой совестью рекомендовать этот роман фанатам Дэна Симмонса, особенно тем из них, кому понравился «Террор», да и вообще всем знатокам книг Диккенса и Коллинза, не проявляющим, однако, к этим последним восторженного и безоговорочного обожания. В общем, роман сугубо на любителя, но уж если вы он и есть, книга доставит вам массу удовольствия.

Невероятный роман. Кинг написал мощнейшую, невероятно психологичную, поразительную книгу. Одновременно трогательную и жуткую, и жуткую совсем не по-хоррорному, а безжалостно-отстранённым реализмом. Расовые и классовые предрассудки, соразмерность наказания вине, наконец, проблема смертной казни. Покуда существует хотя бы исчезающе малая вероятность ошибки, мы не вправе обрекать человека на смерть, с этим, думаю, согласны все. Но вот как быть с по-настоящему виновными, притом виновными в омерзительных преступлениях, совершённых обдуманно и рассудочно? Есть ли у них право на второй шанс? Бедняга Делакруа вызывает у читателя скорее жалость, и голове не укладывается, что этот герой — безжалостный насильник и убийца. А вот Крошка Билли, наоборот, мерзкий выродок, которого хочется прихлопнуть немедленно, не дожидаясь назначенного часа казни. Перси вообще не совершал преступлений, но оттого ничуть не менее отвратителен. Получается, что никаких формальных критериев нет, а есть просто люди, которых следует судить. Но как? Приговор выносится судом присяжных, «во всём равных обвиняемому». Но ведь равенство всего лишь иллюзия. Как может подонок Билли быть равным простым людям? И кто может сравниться с Коффи? Кто из судей осмелится взглянуть последний раз в глаза осужденному и пустить ток? Зачем, для этого же есть специальные люди. Которые ни в чём не виноваты. Которым потом с этим жить. Казнить нельзя помиловать. Решения не существует. Всё, что мы можем, это сделать мир самую малость лучше, пусть даже мы и не умеем лечить рак наложением рук. Джон Коффи жил и умер за наши грехи и из-за нашей тьмы. То же, если разобраться, ждёт и всех нас. Присяжные уже собрались и вынесли приговор, судья уже утвердил его. Мы только не знаем последней даты. Но мы уже на миле.

Думаю, ни для кого не секрет, что эта книга — первый том цикла, задолго до выхода в бумаге снискавшего и известность, и немалое число поклонников. Многостраничные обсуждения на тематических форумах, множество рецензий и читателей. Учитывая ещё и то, что практически всё самое интересное в русскоязычном фэнтези сейчас действительно происходит на самиздате, я был, скажем так, заинтригован. И от книги ждал очень многого. Эти мои ожидания оправдались не вполне, а почему, сейчас расскажу подробнее.

Итак, мир книги, этакое условно-фэнтезийное средневековье, тяготеющее скорее к alternative history, чем к фэнтези как таковому. Оборотней, вампиров и колдунов мы в тексте не встретим, хотя о существовании оных мимоходом упоминается. Перед нами довольно атмосферный детектив, очень здорово завязанный на беготню и боевку, местами даже в ущерб собственно интеллектуальной части расследования. Это даже оправдано, потому как главный герой парень хоть и смышлённый, но очень ещё неопытный. Дело другое, что иногда Курт (именно так зовут нашего героя) допускает ошибки, заметные даже читателю. А ведь его несколько лет натаскивали и тренировали специально для таких вещей. Не спросить имена убитых, не заинтересоваться характером ран, даже не подумать о мотивах, пока всё и так не станет очевидно. Вроде бы сразу ясно, что мятеж и кровавая расправа над бароном получались сами собой, без всякого присутствия инквизитора, который, по-хорошему, мог бы именно что помешать этому, что Курт и сделал. А вот сделать разумное предположение, что он-то и является целью заговора, протагонист сумел едва ли не в тот же момент, когда толпа разъяренной черни бросилась на него, потрясая вилами.

С другой стороны, сидя в уютном кресле, очень легко ругать салагу-следователя, который остался один на один со всей этой мутью. Так что это простительно, тем более что сам по себе образ Курта очень хорош. Поначалу герой выглядит каким-то тускловатым, но с каждым новым фактом биографии, с каждым монологом героя мы начинаем понимать его и видеть в нём человека, а не книжного персонажа. Очень красиво устроена концовка, в которой Курт должен в очередной раз разобраться в себе и пережить мнимое поражение. В образе майстера Гессе подкупает именно череда противоречий, оставшаяся в прошлом метаморфоза отморозка из уличной банды в истово верующего пса господня, высокомерие и сострадание разом, сверхчеловеческое упорство и одновременно внутренняя слабость и доверчивость, которой никак не ждёшь от бывшего убийцы и нынешнего инквизитора. Славный юноша Курт — сплошная неопределённость, из него равно может выйти и подлинный святой, и Торквемада, огнём и мечом искореняющий всё сколько-нибудь человеческое. Увидеть будущее Курта любопытно, потому как это в потенциале личность такого масштаба, что эпизод «как его высокопреосвященство Курт Гессе расправился с ведьмаком Каспаром» в посмертное жизнеописание героя вполне может не войти, как не заслуживающий внимания. Курт горы может свернуть, но вот куда направит свою непреклонную волю, как раз сейчас и решится.

Сама собой напрашивается, кстати, параллель с ещё одним нашумевшим в узких кругах романом — «Слугой Божьим» польского фантаста Яцека Пекары. Книга Поповой воспринимается куда легче, её Курт — человек хоть и незаурядный, но нам понятный, чего не скажешь о Мордимере Маддердине. В «Ловце человеков» нет нарочитого бравирования жестокостью, здешнее средневековье аутентичнее и сложносочинённые метаморфозы этики не путают читателя. Но вот чего Поповой не мешало бы позаимствовать у коллеги по теме, так это динамики. Нет, я понимаю, что Курт не машина для убийства, да и нежити как-то не завезли. Ясно и то, что в центре замысла Надежды последовательная эволюция Курта и становление будущего великого инквизитора. Но при всём этом автор непозволительно много времени тратит на раскачку. Первая треть романа поразительно скучна, такого точно не ждёшь от потенциального бестселлера. Вот когда образ Курта раскроется наконец как следует, тогда-то читатель и оказывается вовлечён и накрепко связан текстом. Но многие до того момента банально не доберутся. Так что это хоть и несомненно сильная работа, но всё же не самое лучшее, что мне попадалось на просторах самиздата. Но продолжение я прочту непременно: там, как говорят, появятся наконец женские образы и всамделишнее колдовство. Как раз то, чего так не хватало немного застоявшемуся сюжету «Ловца».

Первое впечатление, которое появляется в процессе чтения, — весёлое удивление. Всё же формат серии, как ни крути, определяет некие рамки и ожидания от книги. И вот милое анималистическое фэнтези о кроликах в мои представления об интеллектуальном бестселлере не укладывается ну никак.

Тем не менее это вовсе не критика, никоим образом. Автору прекрасно удались его герои и мир, окружающий их. Совершенно обычные в нашем, людском понимании вещи предстают в глазах кроликов абсолютно иначе. Другое отношение к пространству, иное ощущение времени, чувство коллектива и общности, столь чуждое нашему с вами миру индивидуальностей. К тому же Адамс включил в текст и экскурсы в историю кроличьего племени, снабдив его и собственным языком, и легендариумом, на котором во многом и строится мировоззрение ушастого народца.

Понемногу автор начинает развивать эти идеи, подводя читателя к мысли о том, что кроличье общество является по сути моделью нашего. Аккуратно отмасштабированный по осям пространства-времени, освобождённый от большинства этических тупиков и злокачественностей, славный и ладный на первый взгляд мирок кроликов кажется сущей утопией. На примере главных героев Адамс демонстрирует, как должны бы работать и взаимодействовать основные социальные функции. Тут вам и кролик-лидер, и кролик-боец, и пророк, и изобретатель и много кто ещё. Маленькая компания персонажей кажется примером общества, в котором приоритетное общее не ранит и не уязвляет частное.

Но постепенно сквозь пасторальный сюжет о переселении кроликов начинают проступать совершенно неожиданные, не по-сказочному жестокие и реальные вещи. Кролики, которые ненавидят. Кролики, которые предают. Кролики, которые делают все эти совершенно человеческие мерзости и подлости. Адамсу мало показать пример идеально фунционирующего здорового образца. Как и всякий хороший экспериментатор, он стремится пронаблюдать и всяческие отклонения от нормы, изучить все причины и следствия и создать для своего заветного образца Х вакцину. А всякая вакцина — это контролируемая инфекция. Поэтому-то героям, и нам вместе с ними, придётся повстречаться, например, с кроликами-декадентами, которые живут под колпаком у фермера. Последний защищает их от хищников и постоянно подкармливает. Всё бы хорошо, но, дело ясное, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Время от времени один из кроликов просто пропадает. А остальные выучились жить с этим, не задавать вопросов, не думать о том, кто будет следующим. Или вот община военизированных кроликов-тоталитаристов, у которых в абсолют возведена дисциплина и безопасность. Это так вообще какой-то совершенно по-оруэлловски безумный социум, в миниатюре, но тем не менее мерзкий и страшный. Итак, симулякр Адамса работает: нашей модели присущи все те недостатки, которые мы видим в нашем реальном мире.

Но странное дело, Орех, Пятик, Шишак и прочие герои раз за разом с честью выходят из уготованных им автором испытаний и ведут за собой остальных кроликов. Пророк оказывается достаточно проницателен, чтобы разглядеть путь, лидер достаточно умён, чтобы без страха и ошибки вести по нему других, боец достаточно силён и смел, чтобы преодолеть все встреченные преграды. Логично, что здесь мы, проанализировав хорошенько нашу модель, должны сделать соответствующие выводы. Итак, почему же герои сумели избежать всех тех типично человеческих ошибок, которые наделали прочие кролики? Какова же формула идеала? На самом деле, всё очень просто. И вместе с тем абсолютно для нас, людей, бесполезно. Герои Адамса бесконечно чужды зависти, ненависти, предательству и прочим сугубо человеческим порокам. Они для этого слишком кролики. Абсолютная преданность общей идее, каждую минуту чувство дружеского плеча и поддержки, умение видеть личность и в себе, и в других, феноменальное и совершенно нереальное счастье человека (то есть, простите, кролика) на своём месте. Всё это в нашем человечьем мире бывает только в утопиях, где счастье для всех, даром, и никто не уходит обиженным. У нас идеального общества, каким видит его Адамс, не получится в принципе. Мы слишком люди для этого. И тут уж не мне судить, хорошо ли это.

Продолжаю знакомство с мейнстримовым творчеством замечательного шотландского фантаста Иэна Бэнкса. На сей раз мой выбор пал на «Мост», роман во многом фантасмагоричный, исполненный на грани мистики и реализма. Забегая вперёд, имею сказать следующее — книга просто великолепна. Ну, теперь можно и по порядку, вдумчиво и с расстановкою.

Первое, что выделяет эту книгу — огромное количество планов повествования, запутанных и переплетённых похлеще ленты Мебиуса. Агонизирующее сознание героя-коматозника порождает утончённо-фантасмагоричный мир Моста, аморфную, зыбкую реальность иллюзий и наваждений, снов и галлюцинаций. Пожалуй, нечто похожее я видел в «Арабском кошмаре» Ирвина, но Бэнкс идёт куда дальше. Здесь красной нитью, основой фантазмов героя является даже не игра подсознания, с мастерством умелого фокусника вытаскивающего на свет божий вытесненные и забытые переживания и образы. Разум протагониста жестоко изувечен, разбит на тысячи осколков, и речь тут не только о посттравматическом синдроме. Всё скверное, что было в его жизни — предательства, неразделённая любовь, потери близких, — накладывается друг на друга и сквозь белый шум на синапсах полумёртвых нейронов прорастает в сознание, формирует мир, достойный самых безумных видений Босха. Мир, в котором самый его создатель не более чем пешка в противостоянии торжествующего безумия и жалкого, забитого, ставшего бледной тенью прежнего себя разума.

Но штука в том, что бунтующее подсознание по сути не более чем рябь на воде, помехи в эфире. Всё, что нужно — подкрутить ручку приёмника как следует. Поймать те самые кадры и мгновения, в которых скрыт ответ. Плохо, когда у человека разум не шустрее накачанного валиумом ленивца. Но только на такой скорости и можно заметить главное. В поисках себя герой обращается к снам, которых не помнит. И тут начинается самое интересное: придуманные сны, сны, которых не было. Если в обычной жизни сновидения воплощают бессознательные порывы, проникающие в жизнь, то в мире Моста всё наоборот. Герой придумывает всё на ходу, давая свободу потоку сознания. Ключевое слово здесь — сознание. Так сквозь белый шум наконец-то начинают проступать истинные мотивы, силы, скрытые за всеми поступками героя изначального, прикованного к больничной койке инженера из Эдинбурга. Таинственный незнакомец на освещённой луной лесной дороге, горбун, бичующий цепями море, сгоревшая библиотека, леди Эбберлайн и самый Мост — таковы проекции личности героя, чудовищно преломлённые агонией. В реальной жизни герой восторгался мостом, считая его торжеством человеческого разума и знания, рационального и непогрешимого. В реальной жизни герой любил Андреа и бесконечно прощал её, раз за разом. В реальной жизни ему даже казалось, что он живёт в полном ладу с собой. Кома расставила всё по местам. И вот герой заперт на Мосту, вместе с призраком любимой женщины, психиатром и амнезией. Всё, что казалось ему незыблемым и нерушимым, теперь искажено и деформировано.

Единственным выходом для героя становится бегство. И не только от странной реальности Моста. Даже осознав противоречия, жившие в нём всю жизнь, герой оказывается неспособен преодолеть их сам по себе. И здесь на помощь ему приходит очередной слой личности, скрывающийся ещё глубже внутри, похороненный под слоем иллюзий, ассоциаций и архетипов. We need to go deeper. И вот, подобно тому, как личность героя, преломившись сквозь призму подсознания, переродилась в Героя-на-Мосту, беспамятного заложника выдуманных снов, из оболочки обитателя моста проступает Варвар. Дитя эмоций, рефлексов и инстинктов, примитивное, нерассуждающее существо, бесконечно чуждое терзаниям морально-этического толка. Вырождение, скажете вы? Да нет, скорее — перерождение. Прожив в этом внутреннем сне целую жизнь, герой собирает свою личность заново, устраняет губительное противоречие эгоизма и жертвенности. И просыпается в реальности Моста совершенно другим человеком, подлинным богом и господином, демиургом, наконец осознавшим своё могущество. Заторможенное, бесконечно замедленное, замёрзшее сознание героя достигает абсолютного нуля, собственной точки сингулярности. И только спустя бесконечно долгое мгновение время вновь начиная свои бег, и прекрасная вселенная разума рождается заново, свободная от комплексов и заблужений, tabula rasa.

Здесь-то и кроется главный соблазн. Заглянув за кулисы сознания, доподлинно выяснив механизмы и принципы его работы, герой оказывается способен выстроить целый мир по образу и подобию своему. Где Мост опять станет мостом, а Эбберлайн-Андреа будет любить его искренне и преданно. Сумев сделать кошмар мечтой, герой рискует остаться в ней навсегда, просто не захотев просыпаться. Но ведь это — пройденный этап. Истинной причиной падения героя как раз и стало несоответствие идеализированных фикций, живущих только в его голове, и реального мира. Однажды герой не захотел расстаться со своими иллюзиями, и теперь они подменили самую реальность. Но теперь, разобравшись в себе, протагонист наконец может взглянуть на мир без розовых очков. А для этого нужно всего-то ничего — просто открыть глаза. И это наконец происходит.

Так что «Мост» — роман подлинно великолепный, в котором сошлось всё: и психологические зарисовки на тему снов разума, и фантасмагорический сюрный бред, и живой, многоплановый герой, и тщательно воссозданная атмосфера потока (под)сознания, и кропотливая работа над стилем и языком. Ставлю высший балл и аплодирую стоя.

Не понравилось. Возможно, не ожидай я шедевра и откровения, оценка была бы чуть выше. Но с великих и спрос выше. Честно говоря, я очень удивлён всеобщим восторгом по поводу романа: это, кажется, одна из немногих книг, на которые мне не попадалось ни одной отрицательной рецензии. В принципе, и мне тоже роман не показался слабым. Но и восторга пополам с восхищением, о которых говорят так многие, мне испытать не довелось.

Среди главных достоинств романа многие выделяют отчётливо и подлинно переданную атмосферу эпохи, дух времени. Честно говоря, мне немного странно судить о подлинности. В конце концов, мы живём совсем в другие времена. Для меня гораздо важнее не правильность и аутеничность деталей, а настроение и эмоции, аура текста, если угодно. А этот роман показался мне совершенно безликим. Вечер, особняк у моря, разгар веселья. Играет джаз-бэнд, пары кружатся в танце. У причала одиноко стоит мужчина в небрежно наброшенном на плечи помятом макинтоше и курит, глядя на тускло-зелёный огонёк вдали. Медленно гаснут последние лучи солнца, и на небе одна за другой проступают звёзды, такие же далёкие и несчастные. Видите, я очень старался выжать из себя хоть что-то. Картинку, впечатление, образ. То, что просто обязано быть в романе, который называют джазом в прозе. Безрезультатно. Видимо, я просто не люблю джаз.

Ещё здесь есть история любви. Одинокой, безответной, преданной и растоптанной. Есть девушка, для которой деньги и положение в обществе важнее чужих чувств и судеб. Да, вы правы, сердцу не прикажешь. Но героиня и мужа тоже не любит. Она вообще странный человек, выгоревший и пустой. Это даже не беспечность — бессодержательность. Ей даже на дочь наплевать. Прочь от таких людей нужно идти, да поскорее. Бедный глупый Гэтсби. Положить доброе имя, богатство, самую жизнь к ногам недостойной. Все недостойны, скажете вы? Правильно скажете. Уж лучше любил бы возвышенный неземной образ идеальной девушки, который создал в мечтах. Вернулся бы к старику отцу, в конце концов. К идолам боязно прикасаться — позолота осыпется. И кто знает, что там, под тонким слоем благородного металла? А Гэтсби всё не отступался, по уши погряз в мерзости и равнодушии за позолоченым фасадом блестящей пасторали высшего общества, но продолжал рвать душу на куски. И всё в пустоту. Он же себя потерял по дороге к своей выдуманной любви. Рогоносец-автомеханик спас его, если вдуматься. Великодушно добил, честно, глядя в лицо. Иначе через что ещё прошёл бы наш Великий, сколько раз ещё переступил бы через себя? А самое жуткое — вдруг у Джея получилось бы стать как они? А так никто больше не ранит его сердце, никто не обдерёт позолоченную душу его, выставив кровоточащие раны на посмещище. Уж лучше пулю в лоб.

Драматично, да. Но в реальной жизни таких историй — десять на дюжину. Раз услышав нет, нужно уходить прочь, и не возвращаться, не возвращаться, не возвращаться. Никогда. Пока люди будут верить, что в силах что-то изменить, пока будут раз за разом прощать предательства, будут новые Гэтсби, такие же великие и такие же несчастные. Прошедший суровую школу жизни, видевший войну и смерть, сделавший себе имя и состояние умом и непреклонной волей, Джей должен был понять: чистая любовь, до гроба и за, и ничего взамен — бесценное сокровище. Из тех, что вручают лишь достойным. А он как деньги выбрасывал на ветер, так и любовь свою швырнул в грязь. Старо как мир.

Не думаю, что возьмусь перечитывать хоть когда-то. Не думаю, что решусь посмотреть фильм, пусть и с неподражаемым Ди Каприо. Слишком уж нервная и жестокая книга. И слишком правдивая, чтобы мне понравиться.

Признаюсь честно, от книги я ожидал совсем другого. Объявленный в многочисленных аннотациях и статьях юмористическим, роман на поверку оказался куда ближе к драматическому жанру — смех здесь если и присутствует, то большей частью сквозь слезы. Да и вообще, многое здесь воспринимается со скрипом, особенно если вы молоды и мало что повидали в жизни, вот как ваш покорный слуга. Притом молодость здесь отнюдь не тривиальный показатель того, что читатель не застал описанные Искандером времена. Да, для нынешних двадцатилетних большой террор, вторая мировая и последовавшее переселение народов в лучшем случае главы из учебника отечественной истории, а учитывая плачевное состояние нынешнего образования, и это уже никакой не показатель. Что уж говорить о колхозах, нэпах и прочих пятилетках — так, дела давно минувших дней. Но это на самом деле не главное. Живущему в сытое и спокойное время читателю непросто представить те ужасы, но и героев они обошли стороной. Да, Чунка погиб на фронте, Кемал оставил в оккупированной Германии внебрачного сына, но для большинства чегемцев потрясения времени-в-котором-стоим остались отголоском дальней грозы, не более. Здешние сквозные персонажи, пережившие всех и вся — горбун Кунта, лесник Омар, Сандро Чегемба собственной персоной — что-то вроде путников, которые попали в зачарованную страну эльфов и прожили там год и один день, а вернулись век спустя. С той единственной разницей, что в волшебной стране они оказались с рождения и в итоге пережили и волшебство, и саму страну. Именно в переживании и скрыт ключ к пониманию книги, притом в переживании вовсе даже не войн, что случаются раз в столетие, а самых заурядных и в этой своей заурядности страшных вещей, которые рано или поздно происходят с каждым. Поэтому если вы прочитали роман как бессовестно затянутую гротескную сказку про диких горцев-чудаков, не расстраивайтесь, просто вы, кажется, из тех счастливчиков, кому выпало «поздно». Потому как роман на самом деле — крик стареющего, потерявшегося человека, который вдруг понял, что мы вовсе не стоим во времени, а падаем в него, как в ревуший неумолимый поток. Время уносит близких, стирает их лица из памяти, уничтожает родной дом, а то и самую родину. И однажды вдруг оказывается, что всего-то и осталось, что три вздорных старика да зелёная лужайка, на месте которой стоял когда-то полный весёлых, работящих людей дом.

Увеличивает разрыв между читателем и текстом, конечно, и абхазская культура, малопонятная нынешним русским. Искандеровская Абхазия обетованная ушла в прошлое, забрав с собой и мудрых старцев, и записных балагуров-остряков, и босоногих работяг-пахарей, и весь этот милый патриархальный мирок целиком, и с тех краёв вдруг полезло что-то настолько мерзкое и непотребное, что самым эндуристым эндурцам и не снилось. Сейчас идеи чести, рода, мудрости, гармонии с природой — далеко не первое, что приходит в голову в связи с Кавказом и горцами. Время Сандро стало для нынешних русских мифом, слишком далёким от того, что мы видим своими глазами. Потому-то и так трудно понять общество, в котором можно убить врага и скрыться от правосудия в лесу, но каким-то чудом все ещё не истребили друг друга подчистую. Да и прыжки на лошади через стол, за которым играют в нарды, с трудом укладывается в голове у законопослушного горожанина.

Интересно почитать и размышления о судьбах страны, путях развития, месте интеллигенции в будущем России. То есть, простите, Союза, потому как в торжество демократии автору как-то не очень верилось. Вообще, примечательно, что прямо обвиняя Сталина, Искандер даже не сомневается в жизнеспособности системы вообще. Просто не тот человек прорвался к власти — протяни Ленин подольше, будь Троцкий порешительней, расскажи юный Сандро отцу о чужаке с карабином, глядишь, и пошла бы история какой-то новой, невиданной для нас колеёй.

Ещё примечательна манера автора постоянно отвлекаться от основной сюжетной линии того или иного рассказа, хоть на помянутые выше рассуждения, хоть на милые, но никак не относящиеся к делу байки. Повествование становится похоже на раскидистое дерево, по которому мы взбираемся не абы как, лишь бы поскорее на вершину, а мимо всех самых спелых плодов, чтобы как следует полакомиться. Здесь нужно иметь терпение — лазать бывает довольно утомительно, да и не каждый плод придётся по вкусу. Я вот, кстати, посмотрел хорошенько, что такое мамалыга. Бедняги, как они вообще это кушали?

Помимо особенностей национальной кухни любопытно и то, что цикл назван в честь Сандро, хотя этот вздорный и неприкаянный парень-мужчина-старик мне сразу не понравился, да и на страницах романа мелькает чем дальше, тем реже. Вероятно, нужно было родиться абхазцем образца этак 1920-х, чтобы понять, как умение пить не пьянея и травить байки может сравняться с проницательностью и рассудительностью Кязыма или трудолюбием и благородством Махаза. Кроме этих двух, в романе предостаточно героев на самый любой вкус, даже если появляются они всего пару раз. Прелесть в том, что многих мы увидим в самые разные годы и при самых разных обстоятельствах. Вот тот же Кемал, он и степенный неторопливый мужик за сорок, и молодой бесстрашный офицер, и вовсе мальчонка, объедающийся вместе с сестрой спелой вишней. Жалко только, что кое-кого мы так и не увидим ещё раз, хотя Фазиль Абдулович вроде как собирался. Любопытно ещё и отношение автора к героям, ибо книжка в какой-то степени (интересно, в какой?) автобиографична. Поди разбери, какая тема тоньше и деликатнее — собственная родня или свергнутые тираны.

Словом, книжка далась мне нелегко, хотя были моменты, за которые я готов простить очень многое. Это и сцена с признанием автора в любви матери, и история смерти Кязыма, и обе главы, написанные от лица животных, особенно та, где рассказчиком выступает мул старого Хабуга. И, пусть даже поначалу мне хотелось забросить чтение, роман сумел меня очаровать и увлечь. Думаю вернуться к нему спустя время, перечесть главу-другую. Как знать, может, житейская мудрость Искандера и засияет для меня новым светом. Никогда не знаешь заранее.

Мир после неназванной, но оттого не менее грандиозной катастрофы. Мир, в котором информация стала величайшей ценностью, а доступ онлайн главным ресурсом. Мир, где люди научились подключаться к сети напрямую через мозг с помощью хитрых имплантантов, минуя костыли вспомогательных внешних устройств. Мир, в котором человечество оказалось перед выбором. Раздираемая на части эпидемиями, межнациональными и религиозными противоречиями действительность или уютная псевдореальность социо, где все-все вокруг — твои потенциальные друзья, а любого, кто не понравится, можно отправить в игнор-лист и забыть. Человечество взвесило, измерило и сделало свой выбор. Добро пожаловать в реальность 2.0 Хотите продолжить?

Да.

Я не буду сейчас говорить о том, насколько описанный в романе мир близок нашему. Мне кажется, рождение живущего — вопрос одной-единственной технологии, и сейчас мы семимильными шагами движемся как раз к чему-то вроде. Интересно другое, то, как испуганные и уставшие люди способны добровольно отказаться от права решать в пользу незыблемой клетки жестоких и совершенно безумных правил, придуманных, кажется, с единственной целью — страданием. Социо Старобинец сродни фашизму или Испании времён расцвета Великой Инквизиции. Человек уже не человек, а только инкод, битовый вектор где-то там по ту сторону сознания. Система следит за тобой и управляет твоими помыслами. Деградация происходит не потому, что доступность информации и вживлённые в мозг накопители данных не позволяют в полной мере развиться памяти и механизмам мышления. Путь к деградации — покорность. Слава вождю. Аминь.

Смерти нет.

Важна тут даже не вера в посмертие, а точнее, отсутствие смерти вовсе. Суть в том, что вера эта догматична и принимается как незыблемая аксиома бытия. С самого начала читатель задаётсяя вопросом: что связывает инкарнации между собой? Память, эмоциональные привязанности, навыки? А вот ничего не связывает. И получается, что читатель осознаёт всю эту жуть с инкодами и контролем рождаемости много раньше, чем это будет сообщено прямым текстом. И от этого ровным счётом ничего не меняется, ведь так?

Да.

А где-то там, в глубине социо, есть уже настоящее бессмертие, ну или на худой конец, некий его суррогат. Хотя мы так и не узнаем, насколько тождественен «первослойному» человеку Крэкер-в-глубине. Методы его, конечно, бесчеловечны, но, в конечном счёте, история полнится примерами того, как во имя благой цели приносились в жертву миллионы. Ведь это же только статистика.

+1!

На фоне чудовищности происходящего как-то теряются детальки придуманного Старобинец мира, сленг, занятное переобозначение цветов и концепция слоёв дополненной реальности. В финале Крэкер руками своих марионеток останавливает сходящуюся к нулю последовательность лжи и крови. Число живущего более не постоянно. Но вот люди, те не хотят отказываться от иллюзии, в которой родились и выросли, они будут биться за неё, если понадобится, то и с оружием в руках. Зеро предлагал человечеству отсрочку перед неминуемой смертью. Крэкер предлагает свободу, но не убьёт ли она мир ещё быстрее? Человечество вступило в зону паузы, и самое его существование решится сейчас, сразу после последней страницы. Смерти нет?

да/нет

Вы должны противостоять искушению проявить человечность

Незаурядная книга, и прежде всего тем, что сочетает в себе вещи казалось бы несочетаемые. С одной стороны, перед нами роман с претензией на историческую достоверность, с другой стороны, история уж слишком литературна, очень многое предстает перед нами нарочито гипертрофированным и надуманным. Пытаясь воссоздать внутренний мир офицера СС, Литтелл вступает на очень скользкую дорожку: про банальное слепо выполняющее приказы зло написали достаточно и до него, а вывести героя сложной и детально разработанной личность чревато обвинениями в оправдании. Действительно, фашизм с человеческим лицом мало кому нужен, хотя бы потому, что холокост не имеет с человечностью ничего общего. Но это не избавляет нас от простого вопроса: как всё это могло произойти? Ни звериное ожесточение палачей, ни слепое равнодушие исполнителей не кажутся достаточным объяснением. Герой романа Максимилиан Ауэ считает случившееся чем-то вроде массового исступления, помешательства целого народа, свойственного вообще-то вовсе не одним только немцам. Притом такое массовое обвинение вовсе не нивелирует вину каждого отдельного человека. Так, сам Ауэ весь роман мучается осознанием содеянного, хотя и не раскаивается. И в сущности, он прав, говоря, что раскаяние — это для детей. Есть вещи, которые никакому раскаянию искупить не под силу.

С другой стороны, такое коллективное представление о вине можно расширить и дальше. Простое знание о происходящем превращает бездействие в соучастие, значит, военные преступления, совершённые во имя национальной идеи, ложатся на плечи целой нации. Но судьями, утверждает Ауэ, всегда становятся победители. В романе есть момент, когда один из немецких офицеров, узнав о бомбардировках немецких же городов, предлагает после победы призвать союзников к ответу. И действительно, ответить есть за что — тут и Дрезден, и Берлин, и Хиросима с Нагасаки. Немало зверств и на счету советских солдат. Говорить о последнем особенно неприлично, того и гляди, сочтут национал-предателем. Очень многие совершенно разумные и адекватные во всех прочих отношениях люди начинают звереть, когда речь заходит о военных преступлениях сталинского режима. Фашисты заведомо бесчеловечные ублюдки, а целый ряд событий и произведений искусства понемногу утверждают представление о деяниях союзников. Все помнят историю про бумажных журавликов, все читали Воннегута. Но вот мы, а точнее, наши предки, выше обвинений. Мы-то никого не бомбили, не расстреливали и не морили голодом, а если что и было, так только против тех самых бесчеловечных ублюдков, а значит, вполне простительно. Такие люди, они прямо как помянутый выше немецкий офицер, для которого убитые немцы люди, а убитые евреи — недочеловеки.

Так вот, бесчеловечности не существует, заявляет Ауэ, а всё, что есть — человеческое и ещё раз человеческое. Объявив евреев недочеловеками, фашисты и создали то самое противоречие, которое Литтелл так ярко демонстрирует в описаниях Аушвица. И психические отклонения, и жестокость надзирателей объясняются именно тем, что они прекрасно осознавали — человекоподобные животные, которых им поручили сторожить, на самом деле никакие не животные, а ровно такие же люди. Об этом же бредит и поправляющийся от сотрясения мозга Ауэ. А примечательней всего тут то, что офицеры СС это вовсе не вышедшие из народа дикари, а чуть ли не через одного доктора наук, цитирующие в оригинале греческих философов, интеллектуальная элита нации. Сам Ауэ с удовольствием слушает классическую музыку, говорит на нескольких языках, восторженно читает Флобера. Ровно так же, как Эйхман в иной ситуации мог бы стать талантливым чиновником-управленцем, Ауэ был бы интеллектуалом, исследователем, кем угодно, только не офицером айнзатцгруппы. Он и сам не хотел бы участвовать в этом, рад бы найти тихую бумажную работу в тылу. Но когда обстоятельства складываются соответствующим образом, он, прикрываясь долгом перед нацией, берёт в руки пистолет и идёт добивать умирающих евреев.

Видимо, Литтелл ясно понимал, насколько близко он подошёл к опасной истине — совершенно обычный, образованный и добрый человек под влиянием обстоятельств может стать и станет кровожадным чудовищем. Фашизм с человеческим лицом, литературность, становящаяся попыткой если не оправдания, то объяснения штука опасная. Даже завуалированное утверждение, что и сами мы в случае чего запросто начнем сжигать в печах геев/инородцев/интеллектуалов/космополитов, способно поставить на судьбе романа крест — такого люди не любят. Именно поэтому Литтелл и решает добавить в свою книгу галлюцинаций, травм детства и прочего психодела. Парадоксальным образом получается так: чем больше внутренних переживаний героя демонстрируется читателю, тем менее живым он кажется. Постепенно Ауэ из личности становится ходячей реминисценцией. Тут и достоевщина с топором, и мифологические сюжеты об Оресте и Эдипе, и эротические фантазиий, и Лермонтов в Пятигорске, и мазохистское гей-порно в СС-совском антураже. И глобальный злодей и демиург максимилиановой судьбы в лице заплывшего жиром воняющего Мандельброда с десятком котов. Это уже такой B-movie трэш, что многолетняя авторская работа по уточнению исторических деталей меркнет и кажется таким же балаганом. Трудно воспринимать всерьёз книгу, главный герой которой в лучшие свои годы считал себя богом-кальмаром, а потом ему прострелили голову, и парень пошёл вразнос окончательно. Плавно перетекающие в реальность и обратно галлюцинации героя хороши, но в погоне за стилем Литтелл впадает в противоречие, возможно, вполне осознанное. Имея такого карикатурного психопата в качестве главного героя, очень легко отбиться от обвинений в оправдании фашизма. И даже когда мы вживаемся в шкуру Ауэ и понимаем, что видения и кошмары героя вполне оправданы, а сам Ауэ вовсе не карикатурен, исходная идея всё равно гибнет. Почти весь роман Литтелл подводил читателя к мысли о том, что бесчеловечности и вправду не существует, но подобный выбор главного героя мешает все карты. Смысл в том, чтобы показать — совершенно нормальный человек способен на такое, что и в страшном сне-то не приснится, но сам Ауэ был нормален дай бог лет до пяти.

А в заключение ещё одно маленькое наблюдение о нормальности, зле, палачах и героях. Вы же добросовестно прочитали роман и хорошо представляете себе, что на самом деле нужно было сделать для того, чтобы стать шатндартенфюрером СС и считаться истинным национал-социалистом. Приемлема ли для гипотетического Отто фон Штирлица причастность к массовым расстрелам и пыткам, если истинная его цель — выживание и величие его страны? И приемлема ли такая же причастность для гипотетического Максимилиана Ауэ, если он так же твёрдо полагает своей целью выживание и величие своей страны?

Очень и очень необычная книга, особенно в свете моего всегдашнего круга чтения. Во-первых, это не просто классика, а самый настоящий памятник литературы восемнадцатого века, посвящённый к тому же любовным приключениям представителей высшего света. А значит, на страницах романа в полном объёме представлены все те слегка тяжеловесные, но несомненно изысканные речевые обороты и барочные стилистические красивости, которыми славится литература подобного рода. «Опасные связи» ценны как раз именно тем, что являются несомненным подлинником той самой манеры писать, которую впоследствии пытались с переменным успехом воссоздать и препарировать позднейшие авторы. Стиль де Лакло поначалу кажется несколько необычным, но к этому быстро привыкаешь. Манера персонажей изъясняться никоим образом не заслоняет от нас действия, которое развивается вполне себе стремительно.

Но прежде чем перейти к сюжету, стоит отметить ещё одну особенность романа. Речь, безусловно, идёт об избранном авторе формате. «Опасные связи» — эпистолярный роман, а говоря по-простому, роман в письмах. И это во-вторых. Для вашего покорного слуги, не вполне привычного к такому формату, сей факт стал тем более замечателен. Разумеется, подобное решение накладывает на автора некоторые трудности. Взять хотя бы полную невозможность прояснить авторскую позицию да и вообще обозначить иное отношение к происходящему, кроме явствующего из писем героев. Далее, все важнейшие моменты сюжета показаны постфактум и сквозь призму восприятия того или иного персонажа. Которые, все как один, напропалую лгут и недоговаривают. В лучшем же случае — просто невероятно пристрастны. Это вынуждает читателя если и не искать этической основы, которая вполне очевидна даже и в таком разрезе, то хотя бы всерьёз вникать в суть разворачивающихся перед ним интриг. Потому как кажущиеся союзники почти наверняка злоумышляют друг против друга и потому лгут даже в самых на первый взгляд искренних письмах.

Ещё одно безусловное достоинство де Лакло, ярко и глубоко высвеченное во многом благодаря эпистолярному жанру, кроется в его талантах стилиста. Имея в своём распоряжении самых разных героев, отличных друг от друга и социальным положением, и воспитанием, и возрастом, и нравственными основами, и интеллектом, и эмоциональностью, и непосредственностью и чёрт знает, чем ещё, автор наделяет каждого уникальной манерой говорить. Хотя формат и отнимает у де Лакло возможность дать нам портреты персонажей, он мастерски рисует нам их сквозь призму речи. Не зная даже, как выглядят Вальмон или Сесиль, мы тем не менее считаем их родными и знакомыми, а главное, полноценными личностями. И первейшая тому причина — мастерство автора, давшее каждому из героев глубину, характер и душу.

Возвращаясь к интригам, следует непременно отметить изобретательность автора. Изощрённые многоходовые комбинации, предстающие перед лицом читателя, действительно поражают, и не только как пример чудовищного коварства и ненависти, но и в качестве демонстрации блестящей работы злобного и изощрённого разума. Размах, детальность и предсказательная сила планов маркизы внушают невольное уважение. Госпожа де Мертей оказалась способна с лёгкостью читать в сердцах людей и предсказывать их поведение в самых мельчайших подробностях. Но в финале, несмотря на успех почти всех её замыслов, маркиза оказывается проигравшей. Поначалу кажется, что виной всему её болезненное чувство к Вальмону, а точнее — исступлённое желание любить и быть любимой при полной к тому неспособности. Но если задуматься, то выходит нечто совсем иное. Мне всё же кажется, что главным ударом для маркизы стала не гибель Вальмона, к коей она вполне осознанно приложила руку, но потеря положения в обществе и состояния. Маркиза не просто неспосбна любить, но и полностью в этом не нуждается. Тем не менее, осознание собственной неполноценности, пусть и неосознанное, маячащее где-то на периферии рассудка, вынуждает её яростно нападать на каждое подлинное проявление чувств. Скорее всего, Вальмон был близок ей не как объект возможного чувства, но как невольный сообщник, адепт той же больной идеологии. Отчаянно пытаясь убить в виконте все проявления человечности и потерпев в итоге неуспех, маркиза и решается погубить его, пусть и дорогой для себя ценой. Не столько из мести, сколько из зависти к его способности измениться к лучшему.

Так или иначе, роман интересен и в отрыве от нравственно-этической проблематики. Хотя сюжет довольно предсказуем и читается почти с самого начала, перед нами пример вполне уникального и заметного произведения. Талант де Лакло готовит читателю знакомство с необычной и примечательной формой композиции, образный и характерный язык, стилистические изыски и глубокую проработку героев. Притом «Опасные связи» можно посоветовать не только гурманам от литературы, ищущим новых впечатлений и опыта, но и просто любителям драмы, аристократической интриганской прозы и историй о несчастной любви. Напоследок ещё упомяну, что роман можно считать эротическим разве что условно. Назвать «Опасные связи» пошлой или шокирующе-откровенной книгой может разве что самый завзятый ханжа. Не последнюю роль тут играет и значительная деформация нравственных устоев, которую с тех пор претерпело наше с вами общество, но так или иначе де Лакло ограничивает себя строгими рамками. Которые, к слову сказать, дали бы честь очень многим авторам — нашим современникам. Словом, читайте смело, никаких особых противопоказаний не наблюдается.

«Аэропорт» многие считают логическим продолжением идей, высказанных автором ещё в «Отеле». Действительно, очень многое сходится. Тут и фирменная магия места, и причудливое сплетение сюжетов, и глубокий психологизм, вызывающий сострадание и эмпатию даже у самого черствого читателя. Но не меньше и отличий. Этот роман куда более жесток и неоднозначен в плане проблем морально-этического толка. Там, где героям «Отеля» предстояло оставить прошлое и с улыбкой взглянуть в глаза новому дню, запертые в полночном аэропорте бедняги вынуждены в кровь биться о суровую реальность, чтобы заслужить себе право на счастье. Это до какой-то степени даже и символично, ведь отель по сути своей новый дом, место, где можно остаться на какое-то время, успокоиться и прийти в себя. Другое дело — аэропорт, перекрёсток тысячи дорог, безграничный веер возможностей, мириады неосуществлённых судеб. Здесь рушатся браки и разбиваются сердца, дрожащие пальцы комкают в кармане таблетки снотворного и сотни людей, закованных в искорёженый кокон из стали и стекла, падают навстречу земле. Ты задыхаешься, ты готов отдать всё, чтобы покинуть это место и эту жизнь, чтобы устремится навстречу будущему, где тебя ждёт счастье. Но как знать, не станет ли твой полёт последней агонией перед окончательным падением? Ещё один день прожит, но ничего ещё не закончилось. В конечном счёте у героев «Отеля» настаёт черёд сакраментальному «жили они долго и счастливо», но здесь всё ещё впереди. Добро пожаловать в аэропорт!

Повести Янссон поразительны. Проходят годы, а я всё возвращаюсь к этим трогательным историям. Эта книга из тех, что проносят с собой сквозь всю жизнь. Потому что она сама как жизнь, изменчива и непредсказуема. Каждый раз вы найдёте в ней что-то новое. Я до сих пор помню, как однажды отчётливо осознал, какая боль и одиночество таится за этими на первый взгляд милыми детскими историями. Особенно это видно в последних повестях. Сквозь маску пасторальной, утрированно-сказочной безмятежности и счастья проступает такая бездна непонимания и пустоты, такое страдание, которое, кажется, не по плечу одиночке. Даже лучше, что это понимание приходит не вдруг, иначе было бы запредельно тяжело. Некоторые находят в этих книгах бога, проводят параллели между муми-семейством и христианским пантеоном. Но, по-моему нет принципиальной разницы: голоса в голове или глас божий. Разве что последнее для кого-то утешительней.

Здесь нет счастливых финалов. Здесь ты всегда остаёшься один на один с одиночеством, по другую сторону счастья, доверия, любви. И теперь мне очень страшно читать «серьёзные» книги Янссон. Потому как если взять муми-цикл за точку отсчёта в качестве детской сказки, то драма на этой шкале будет где-то вблизи абсолютного нуля. У обитателя солнечных тёплых миров там просто замёрзнет воздух в лёгких.

Всегда с опаской относился к современной русскоязычной прозе, но тут просто не смог удержаться. Фантастика, антиутопия, постапокалипсис — разве можно пройти мимо столь многообещающих тегов? Но на деле вышло, что «Кысь» штука в первую голову сатирическая, а остальное уже потом.

Да, по антуражу это чистой воды постапокалиптическая фантастика. Толстая описывает мир после катастрофы, в котором люди, деградировавшие примерно до средневекового состояния, выживают как могут. Но из этого абсолютно фантасмагоричного и безумного мира повсюду торчат уши нашего с вами прошлого и настоящего. Тотальная нехватка продуктов, очереди, задержка получки, бесправные работяги-перерожденцы, красные сани, на которые местные нквдшники сменяли былинный черный воронок за недостатком бензина, кухонная философия, вечный тихий протест себе под нос, стенания по умирающей культуре и засилью бездуховности, пьянки до рассвета и пение хором. Знакомо? Знаю, что знакомо, даже и мне, хоть и не жил я в те времена. Да в сущности и неважно, что вокруг — союз, федерация или вот удельное княжество великого мурзы Федора Кузьмича (слава ему!). Люди-то всё те же, хоть и с хвостами.

К сожалению, этот же социальный даже не подтекст, а смысловой пласт играет с романом злую шутку. Вся эта злая сатира и ёрничанье уже изрядно приелись. Из-за них сильный и талантливый текст воспринимается как умная и мастреская, но всё же пародия на классические антиутопии. Все люди как люди, а нам, русским, подавай духовность и благолепие. Мы та ещё рвань мечтательная, нас хлебом не корми — дай порассуждать о смысле жизни и тайнах бытия всласть. Волю дай, так и просидим на кухне всю жизнь, до хрипоты споря, что делать. А тем временем всякие там кудеяр-кудеярычи пойдут — и сделают, да такого наворотят, что ещё долго будем охать и вопрошать в пустоту: кто виноват-то? У Брэдбери книги жгут, ведь в них ответы для каждого, кто готов искать. А здесь — читай не хочу. Вот только разумения никакого, Бенедикту нашему что Кафка с Камю, что проблемы выращивания огурцов в средней полосе, всё едино. Ему главную книжку подавай, чтобы все ответы разом, русским по белому. Не бывает так, чтобы сразу всё на блюдечке. И интеллигенты-прежние хороши: в себе, дескать, ответ ищи. Опять двадцать пять, загадочная русская душа и неисповедимый русский менталитет. Да не бывает чего-то из ничего, не бывает просто так ни озарения, ни катарсиса. У героя 451 по Фаренгейту было все, кроме искусства. И ради него он пожертвовал устоявшейся спокойной жизнью, бросил вызов системе. А Бенедикту всё одно даром подавай, в книжке али само из глубины души придёт. Болтать не мешки ворочать, болтать у нас все мастера. А как задницу оторвать от стула, а себя-любимого от горькой — нет желающих. Кысь у них в головах, эвон как. Была разруха, стала кысь. А что изменилось-то?

Вот поэтому-то диалога с Брэдбери не получилось. Идея понимания, осознания искусства очень хороша. Книг недостаточно, они не дают ответов, а только показывают путь и помогают выбирать. Но иррациональная авторская вера в избранность русского народа и какую-то присущую нам особенную духовность всё портит.

Отдельного упоминания заслуживает язык. Толстой отлично удалась стилизация под старорусский говор, всё очень уместно, складно и не вызывает раздражения (см. Цветочный крест) . Авторские придумки-добавления тоже очень хороши. Вообще, над стилем и цельностью проделана огромная работа. Это ещё один плюс.

«Кысь» — вещь местами тревожная и мрачная, но всё же для эпохального романа-предупреждения, способного встать вровень с грандами антиутопии, в ней многовато типично русских навязших в зубах тягомотных рассуждений о духовности и обустройсте России. Но прочитать в порядке ознакомления безусловно стоит. Очень самобытная, душевно и с любовью написанная книга. Персонажи, юмор, стилистические красивости — всё на месте. Словом, отличный роман, но мог быть великолепным.

Дебютный роман Лоуренса Норфолка, по уровню вполне перекрывающий иной opus magnum. Собственно, после «В обличье вепря» я и не ждал увеселительной прогулки, но даже и так «Словарь» оказался для меня едва ли не непосильным, лишь бы только зацепиться. Хотя Лоуренс и играет здесь по правилам, оставляя ошарашенному читателю спасательный круг в виде авантюрно-приключенческой обёртки, читать Норфолка так сродни преступлению. Нужно вчитываться, вникать, отслеживать намёки и отсылки к классическому корпусу древнегреческих мифов, обложившись справочниками, выяснять, как именно мимолётное упоминание той или иной персоналии или события по-новому расставляет акценты и меняет оттенки смыслов. Пресловутый «Классический словарь античности» Джона Ламприера будет тут очень кстати, потому как Норфолк, не в пример себе же спустя девять лет, до невероятия расплывчат и иносказателен. Вот тебе, дорогой читатель, ворох упоминаний классических, восходящих ещё к «Метаморфозам» Овидия, сюжетов, а уж ты применяй их к тексту, как душе угодно. Кстати, вот этот сюжетный поворот — одна большая аллюзия на плавание аргонавтов. Или на осаду Трои, это смотря как посмотреть. И вот таких точек зрения, значимых отсылок, заполированных стилистическими вывертами до полной незаметности реминисценций и раскавыченных цитат в тексте невероятно много. Собственно, весь этот компендиум античной мифологии составляет отдельный слой текста, упрятанный далеко за тем, что сообщено прямо так, русским (или английским) по белому. Умница переводчик в послесловии подводит под это очень красивый механизм, объясняющий, зачем вообще Норфолку понадобилась именно эта смысловая подложка. Там и возрождающиеся раз за разом архетипы, и вторжение в логичный и упорядоченный мир рационального неких потусторонних, хтонических сущностей, и много чего ещё, что и не снилось нашим мудрецам. Нисколько не умаляя заслуг переводчика, отмечу, что я примерно 9/10 всего этого проглядел. И не уверен, что оно там действительно есть (хотя далеко не факт, что сам Лоуренс в этом уверен). Поэтому расскажу о романе так, как я его понял.

Для начала, пресловутая обёртка в виде очень английского авантюрно-юридического приключения. Не такого юридического приключения, какие сейчас стали популярны с лёгкой руки мистера Джона Гришэма, а знаете, как вот «Квинканкс» Чарльза Паллисера. Старинные завещания на пожелтевшей бумаге, записи и дневники, таящие зловещие секреты прошлого, всесильный враг, облечённый могуществом, которое способно дать лишь невероятное богатство, загадочный юрист, лучше всего — семейный, незнакомцы с железом в рукавах, что тенью следуют за бедным, но честным героем по тёмным и грязным улочкам Лондона-после-пожара, трагическая красавица со своими секретами в шкафу, тяжеловесные, уснащенные многочисленными отступлениями и оборотами предложения на добрый абзац каждое. Выражаясь романтически, предчувствие викторианства. Бедняга Джон ничего-то не знает (совсем как его куда более известный тёзка) и вместе с ним ничего не знает читатель, как в омут бросающийся в таинственные загадки прошлого. Или как в лабиринт, где, тяжело дыша, бродит Минотавр истины. Но это мы забегаем вперёд, пока никаких аллюзий, всё as is, по написанному. И в итоге, что ожидаемо, Норфолк всё-всё, что касается буквалистики, читателю объясняет, хоть и подразнив несчастного от души. Кто убил, чья внебрачная дочь, куда делись деньги и прочая и прочая. Нам всё рассказали, ура-ура! Не обошлось без мистики и чертовщины, но роль их в событийном наполнении понятна, хотя про Вокансона хотелось бы поподробнее. С другой стороны, тот же Паллисер проделал в своё время совершенно изумительнейшую штуку, без всяких модных интертекстов состряпав роман, в котором буквально ни черта не понятно ни с первого, ни со второго, ни вообще с какого бы то ни было прочтения. Норфолк хотя бы оставил сокрушённому текстом читателю утешение в виде миленькой, хотя и безбожно растянутой, экшн-обёртки. Хотя осилить 800+ страниц авантюрного романа, к тому же, тягомотного, без драк и любовных сцен, тоже достижение, заслуживающее оваций.

Дальше, как и ожидалось, идут стилистические игры, где Норфолк старательно расставляет значимые имена, прячет в тексте минимум три словаря помимо, собственно, ламприерова, и предлагает читателю всё это заметить и похлопать умнице-автору и собственной проницательности. Из туманных отсылок к античному эпосу составляются и ещё словари, но уже из области интерпретаций, прямым текстом о них ничего не говорится. Причём эти невинные игрушки хитрый Лоуренс впелетает в текст в тот самый момент, когда пресловутая обёрточная линия событий разворачивается наиболее быстро, с расчётом на то, что читатель отвлечётся и забудет на миг, что ничего не бывает просто так. Эти внешние красивости выглядят миленько, но подчас слегка раздражают. Например, для мрачной атмосферы древней легенды о Вепре такие бантики оказались бы фатальны, ибо заставляют отвлечься не только от обёртки, но и от изнанки текста. В «словаре» же нет единого лейтмотива, а есть лоскутное одеяло реминисценций, и в стыках Норфолк даёт волю трикстеру в себе.

И вот, собственно, мы подошли к мясу. Не рискуя подводить под роман некую глобальную схему и стыдливо игнорируя мотив города, памяти, лабиринтов и метаморфоз разума, прокомментирую немножко самые очевидные отсылки к мифологическим сюжетам, как я их (отсылки то есть) понял. Во-первых, гибель Актеона, которая вроде бы явственно символизирует смерть Шарля Ламприера, но, с другой стороны, сообщает нечто о Джоне. В первую очередь, то, что некие силы ведут с ним нечестную и жестокую игру. Тот комплекс ассоциаций, что выстроил Джон, оказывается разрушен навязанной Кастерлеем и прочими трактовкой. Афродита превращается в Артемиду или, если угодно, в Диану (метания Норфолка между греческой и римской традицией сами по себе достойны целой стены текста), а это уже совсем новое развитие сюжета, первое предвестие того, что дальше всё будет совсем не так, как ожидает герой. Примерно тот же смысл несут и эпизоды с Данаей и Ифигенией, где живая плоть классического мифа оказывается безжалостно перекроена Девяткой или Восьмёркой (значимость цифр по масштабам тоже вполне себе тема отдельной статьи, но переводчик спас нас и всё вкратце объяснил, слава ему). В этих отсылках к мифам прячется ещё одна отсылка, скажем так, второго рода, а именно, ассоциация с таинственным и кровавым искусством Вокансона, который точно так же изменяет живую плоть, замыкая непрерывность в дискретных цифровых состояниях (опять цифры!). Внешней элегантности «Метаморфоз» противостоит противоестественный, исковерканный миф, этакое евангелие от вивисектора. А потом вдруг понимаешь, что за той самой внешней элегантностью классики стоит воля жестоких богов, и начинаешь проводить аналогии между Кабаллой, объявившей себя незримыми властителями мира, и пантеоном тех самых богов. Ле Мара примеряет латы Ареса, Кастерлей и Председатель (пока просто председатель, ибо спойлеры зло) становятся Зевсом и Кроносом, главным образом, из-за темы отцовства, присущей обоим, и темы древности, сопутствующей второму. Вокансон у нас, ясное дело, Дедал, мастер лабиринтов и механизмов, ибо не к лицу ему благородное пламя Гефеста. Или стойте, этот вот вокансонов монолог про истину — он и вправду уводит нас к сюжету о вожделении Гефеста к Афине или это мне просто показалось? А может, они все, отрекшиеся от личности, сплавившиеся воедино, суть Минотавр неделимый, засевший в лабиринте катакомб под Лондоном? Или это сами катакомбы — Минотавр, не зря же Норфолк сравнивает их так настойчиво с древним Зверем? И опять Вокансон, новоявленный создатель богов, неучтённая переменная, выпадающая за рамки романа. И боги-автоматоны, которыми на поверку оказываются Восемь. Боги ли они после этого? Вот с Септимусом хотя бы понятно, он у нас Гермес и Икар в одном лице, наивный мудрец, чей миф тоже оказался вывернут наизнанку. Опалённый не Солнцем, но пламенем, ищущий не покоя, но отмщения, сверхсущество, персонификация всего, антагонистичного Кабалле, и одновременно манипулятор и вполне осознанный палач. Ангел на хрупких крыльях из тщеславия и воска. Путешествие Джона, которое Восемь видят походом аргонавта за руном, а сам Джон штурмом Трои. погоней за воплощённой любовью. Механистичный расчёт Вокансона или потерянные города, что живут в душе Ламприера? Или бунт против обоих сюжетов и мофопоэтики вообще, потому что мифы всегда кончаются плохо? Но тут уж меня опять заносит в глубину смыслов, лучше здесь же и остановиться.

В общем, роман закручен и наворочен до невероятия. Единственным его неоспоримым минусом является расчитанная безэмоциональность, на которую Норфолк идёт, как мне видится, совершенно осознанно. В «Вепре» эта отстранённость претерпевает апофеоз и становится голосом вечности, которым с нами говорит легенда. Здесь же читатель успевает в перерывах перевести дух и хоть и не понять (упаси боже, это невозможно), но нутром почувствовать ту самую дискретную механистическую расчитанность. И получается едкое послевкусие фокуса, но не чуда. Потому и не высшая оценка. Хотя это великий роман, без всякий «если».

Понравилось намного больше «Великого Гэтсби». Здесь-то я наконец увидел и дух эпохи, и работу с характерами, и внятные мотивации персонажей, и стоящую вне времени актуальность, завязанную уже не столько на крушении отдельно взятой американской мечты, сколько на извечных проблемах человечьих отношений. Действительно, эпохи стабильности сменяются периодами грандиозных потрясений, сметая устоявшиеся классовые схемы, прихотливо перетасовывая расклад нищеты и богатства. Лощёной потомственной аристократии на смену приходят предприимчивые нувориши-дельцы, смотрящим на жизнь сквозь розовые очки американским мечтателям — приземлённые и практичные яппи. Хоть и медленно, но всё же быстрее хода тектонических плит, меняется и отношение простых людей к богатству, и мироощущение этим богатством обладающих небожителей. В этом смысле «Гэтсби» с самого начала обречён на постепенное превращение в витринную картинку, которая (ах, как хотелось бы верить) однажды станет забавным курьёзом из отжившей своё эпохи Доллара Всемогущего. Но есть в мире и вещи, неподвластные практически никаким метаморфозам общественного сознания. Любовь и влюблённость, жертвенность и эгоизм, кризис самоопределения и поиск своего места в жизни неизменно актуальны, покуда люди остаются людьми. Именно поэтому «Ночь» кажется мне куда значительней и глубже «Гэтсби», которого почему-то считают центральной вещью в творчестве Фитцджеральда.

А ведь здесь, если вдуматься, автор идёт гораздо дальше. Безответной любви Джея повзрослевший и многое переживший Фитцджеральд противопоставляет чувство Дика и Николь, которые долгие годы казались со стороны идеальной парой с журнальной картинки. Что же лучше и правильней: мертворождённая любовь Гэтсби или одряхлевшие и угасшие от старости отношения героев «Ночи»? Странно, но даже не смотря на гораздо более оптимистичный финал, история Дика мне кажется немногим более счастливой. Дайвер — личность изначально гораздо более глубокая и цельная, чем Гэтсби. Если Джей чужой на собственном празднике, то Дик — душа компании, обаятельный харизматик, играючи располагающий к себе буквально всех. Но именно эта внутренняя завершённость и самодостаточность играет с героем злую шутку. Хронический экстраверт, привыкший отдавать не считая и не требуя ничего взамен, Дик в один прекрасный момент понимает, что всю жизнь считал любовью случайные интрижки, ни к чему не обязывающий секс. Именно поэтому Николь кажется ему настолько необычной. Не из-за красоты, не из-за денег, которые Дику всю жизнь были по большому счёту параллельны. Сломанная, покинутая всеми душевно больная девушка — идеальная ловушка для до мозга костей донора. Слишком велико искушение собрать её заново, стать центром её мира, вновь научить смеяться, отдать кусочек собственной души. Так Дайвер, благополучно избавившись от одного заблуждения, тут же приобретает другое, спутав любовь и жалость.

Тут полагается привести какую-нибудь красивую аналогию, но далёкому от возвышенной романтики мне приходят на ум разве что сообщающиеся сосуды. То, что в норме зовётся любовью, процесс двусторонний, и даже если один из партнёров скорее акцептор, то и в таком случае его роль неэквивалентна простому потреблению. Николь по идее должно бы придавать смысл существованию Дика, стать для него опорной точкой мироздания. Так, чтобы Дик, глядя в лучащися счастьем глаза жены, до саой смерти не усомнился в том, что всё было не зря. Действительно, никакие профессиональные успехи не стоят счастья любимого человека, потому как оно и твоё тоже, коль скоро речь идёт о любви. А здесь вышло, что все безумные усилия Дика оказались попыткой наполнить водой разбитый стакан. И когда ценой сверчеловеческий стараний совершивший невозможное Дик падает без сил, истощённый и пустой, кран просто перекрывают. Никто не поможет ему, никто не восполнит его жертвы и не даст ничего взамен. Новая, полностью здоровая Николь, в отличие от своего мужа, прекрасно знает разницу между жалостью и любовью. Дайвер выжат до нитки, прежний улыбчивый оптимист уступил место озлобленному на мир спивающемуся неудачнику, и отданное не вернуть. Нельзя даже упрекнуть Николь, будто бы она использовала Дика. Она — уже совсем другой человек, и смешно требовать от неё платы по старым долгам. Герои поменялись местами, и теперь уже Дику нужен кто-то, кто дал бы его жизни новый смысл и цель. Вот только штука в том, что Дайвер был слишком особенным, слишком не от мира сего. И потому он обречён — любить его той же Розмэри уже не за что, а простой жалостью дела не поправишь.

Грустная, но очень честная история о том, что даже самая сильная и завершённая личность может растратить себя в пустоту. И о том, конечно, что даже самодостаточному, твёрдо стоящему на ногах человеку нужна любовь. Просто чтобы кто-то помог удержаться, когда привычный мир однажды рухнет.

Драконья тема, и так постоянно востребованная и читателям интересная, в последнее время получила второе дыхание. Судите сами — за недавнее время вышло целых две объёмистых антологии, посвящённых этим мифическим существам. Одной из них и является эта замечательная книжка, собравшая под своей обложкой целых 26 разнообразных историй о драконах. Казалось бы, такое количество рассказов да и вообще множество написанных о драконах книг просто не оставляют простора для творчества, разнообразия и новизны. Но на деле оказывается, что большинство включённых в книгу рассказов раскрывают тему с новой стороны, придают ей новые краски и глубину или на худой конец просто рассказывают старую-старую сказку, но увлекательно и живо. Итак, вкратце о каждом рассказе антологии.

Стихотворение Питера Бигла «Драконье стойло» скорее дань уважения автору, чем самостоятельное произведение, тем более что особенной сюжетностью или красотой образов оно похвастаться не может. Да и перевод определённо подкачал.

Другое дело — «Правило имён» Урсулы Ле Гуин. Рассказ этот как нельзя лучше характеризует весь цикл о Земноморье, с его магией имён, мудрыми драконами и тайнами, что годами могут таится в каком-нибудь крохотном богом забытом местечке на окраине обитаемого мира. Небольшой рассказик прекрасно передаёт настроение выдуманного Ле Гуин мира, его атмосферу. Если вдруг вы ещё не знакомы с творчеством автора, то этот рассказ определённо для вас.

Дальше идёт «Ледяной дракон» Джорджа Мартина. Казалось бы, простая история о необычной девочке, которая не любит солнце и тепло и в разгар жаркого лета считает дни до зимы, когда наконец вернётся её Ледяной дракон. Но то, как Мартин рассказывает эту простую и бесхитростную историю, завораживает. Рассказ буквально пронизывает ощущение хрупкого и прозрачного чуда, которое тает в руках и разбивается на куски, столкнувшись с жестоким миром людей. Мастерство Мартина как рассказчика поражает. И опять же, это превосходный шанс открыть для себя замечательного писателя, во многом определившего развитие жанра фэнтези в последние годы.

Добрая и трогательная история о дружбе как раз то, что нужно после такого пронзительно-грустного рассказа, как творение Мартина. И рассказ «Собек» за авторством Холли Блэк с этой ролью прекрасно справляется. Это история о подростках, которые в городской канализации находят маленького дракончика и выводят его на свет. Вроде бы ничего особенного, но написано очень атмосферно, тепло и с любовью. Славный рассказ.

И тем мрачнее и тяжеловеснее после него смотрится «Король-дракон» Майкла Суэнвика, первая часть нашумевшего романа «Драконы Вавилона». Автор рисует жестокий охваченный огнём войны мир, населённый мифологическими существами из самых разных культур — кельтской, скандинавской, египетской. Герой повести сирота Вилл живёт в тихой деревеньке вдали от цивилизации, но однажды тихой и размеренной его жизни приходит конец. В деревню падает механический дракон, подбитый в воздушном бою. И именно Вилла монстр выбирает в качестве своего представителя и посредника перед остальными людьми. Книжки Суэнвика вообще отличаются реалистичностью и какой-то болезненной жестокостью в том, что касается персонажей-подростков. Конкретно этой повести такое свойственно хоть и в меньшей мере, чем, скажем, культовому роману «Дочь железного дракона», но представление об авторском стиле можно составить вполне верное и убедительное. Так что повесть как нельзя лучше подходит для первого знакомства с творчеством этого неординарного и необычного писателя.

А вот «Жуткий змей» Нины Хоффман история и вправду самая что ни на есть банальная, из тех, что не прячут за внешней простотой ни глубокого смысла, ни особенной красоты авторского стиля. Тут есть король, юные принц и принцесса и злая мачеха-колдунья, превратившая принца-наследника в дракона, а его сестру в рыбу. Благодаря уму и смелости девочки в итоге всё оборачивается наилучшим образом несмотря на проделки злокозненной ведьмы. Просто и без изысков пересказанный штамп, только и всего.

Зато далее настоящее открытие для меня — «Изгнание дракона Хорсбрета» пера Патриции Маккиллип. Я много слышал об этом авторе и её книгах о мастере загадок и вот теперь наконец абсолютно уверен, что все слышанные мной похвалы абсолютно заслуженны. Патриция настоящий мастер старой школы, когда во главу угла ставились вовсе не сногсшибательные сюжетные повороты или многообразие выдуманных миров и рас. Нет, главное здесь — ощущение чуда, незаметно пронизывающего нашу жизнь и весь мир вокруг. Мы тратим время на ненужную суету, борьбу во имя каких-то важных нам, а на деле сиюминутных целей. А чудо тем временем исподволь уходит из мира, песком утекает сквозь пальцы. Великолепный рассказ, атмосфера, стиль, настроение. тончайший букет эмоций и чувств — работа настоящего таланта, каких нынче почти не осталось.

Дальше по очереди «Задира и дракон», работа прославленного Орсона Карда. Это история о добродушном и доверчивом здоровяке по имени Борк, которого его собственная доброта и слепая вера в доброту людей вокруг привела к самым печальным последствиям. И лишь встреча драконом, высшим существом, знающим всю правду и способным читать в сердцах людей, открывает герою глаза на жизнь. У Карда получилась прекрасная притча, правдивая и искренняя, с грустным, но зато единственно правильным финалом.

«Concerto Accademico» Барри Молзберга — небольшая зарисовка из жизни симфонического оркестра. Настоящий мастер, живущий музыкой и чувствующий её сердцем, способен своими произведениями вызвать к жизни настоящие чудеса, в том числе и самых настоящих драконов. А преданный благодарный слушатель и через много лет может расслышать в созвучии скрипок и грохоте литавров песни драконов и их громовую поступь.

«Мальчик дракона» Джейн Йолен — очередная попытка взять старую легенду и с воплем «нет! всё было совсем не так» растерзать её заживо, выпотрошить и начинить какими-то своими идеями и мыслями. В этот раз под руку очередной восторженной девушке попалась легенда о короле Артуре и маге Мерлине. В результате величественное предание потеряло всю свою глубину и обаяние, обернувшись очередной слезливой выхолощенной мелодрамкой. Некоторые могут возразить, что финал выписан достаточно сильно и под настроение даже пробивает на слёзы. В общем да, но мне ещё больше хотелось плакать глядя на то, что сделали с одной из моих любимых легенд.

Дальше больше, на очереди «Чудесная девушка» Марго Ланаган. Квинтэссенция мелодраматичности с претензией на глубокий философский смысл и фэнтезийную интерпретацию истории ранннехристианских мучеников за веру. На деле же очередная слезливая история, доверху набитая к тому же феминистским бредом. Дракон, кстати, седьмой слева в восьмом ряду. В смысле нет его в рассказе практически, да и ни к чему он Ланаган, тут, понимаешь, драма о нелёгкой женской доле а не фэнтези с драконами. Если многие из предыдущих рассказов стали для меня открытиями автора (или могли бы стать, не будь я знаком с автором раньше), то этот выполняет противоположную функцию. Я теперь точно знаю, что две дебютные книги Ланаган на русском, вышедшие совсем недавно, читать категорически не стоит. Тоже своего рода польза — потеряв 15 минут, сберегли несколько часов.

А вот «Орм прекрасный» Элизабет Бир — образец для подражания двум предыдущим авторам и отличный пример того, как надо писать драму. Проникнутый светлой грустью, удивительно трогательный и музыкальный рассказ о последнем драконе. Автор даже не пытается давить на жадость читателей или вызвать какие-то эмоции. Они возникают сами-собой. Вот кого нужно переводить, тем более что на русском доступны всего лишь несколько рассказов автора. Рассказы, кстати, прекрасные, очень советую.

Дальше по порядку наверное самое главное произведение антологии, одна из первых драконьих ассоциаций, что приходят на ум — «Поиск Вэйра» несравненной Энн Маккефри. Эта повесть является началом грандиозного Пернского цикла, который по праву считается одной из величайших фантастических саг всех времён. Это книга о всепобеждающей силе любви, о дружбе и преданности, о вере, что сильнее смерти. Настоящий шедевр, эпохальная работа масштаба симмонсовского «Гипериона» или гербертовской «Дюны». И если вдруг вы почему-то ещё не читали книг Маккефри о Перне, то я, кажется, знаю, что вы станете читать после этой антологии.

«Бумажные драконы» Джеймса Блэйлока — чудной рассказ о том, как необыкновенное потихоньку проникает в нашу жизнь, о том, что самые невероятные вещи творятся совсем рядом, а мы просто не умеем их увидеть. Умело балансируя на тонкой грани между повседневной обыденностью и утончённой фантасмагорией выдумки, Блэйлок затягивает читателя в водоворот своего воображения, не давая ни единого шанса. И возможно после этого рассказа, прогуливаясь в пасмурный и дождливый день, вы ещё задумаетесь, что же прячется за облаками и серой думкой тумана.

Следующие по оглавлению — «Драконовы врата» Пэт Мэрфи, ещё одна история в духе классической фэнтези — сказки. Героиня и её мать странствующие музыканты, путешествующие по неуютной и холодной горной стране. Однажды мать девочки заболевает, и для выздоровления непременно нужны три капли драконьей крови. Так юная сказительница сама попадет в сказку о древних королях и принцах, ледяных девах и волшебных желаниях, что не приносят счастья. И о драконе, конечно. Отличная история, оригинальная и тем не менее проникнутая духом старых добрых сказок, что так славно рассказывать, рассевшись вокруг очага в уютном трактире.

Дальше следует ещё один рассказ, являющийся частью куда более масштабного цикла. Речь идёт о рассказе «Осень: Белый дракон смотрит через пролив» Наоми Новик, который примыкает к серии романов «Дракон его величества». Это альтернативная история наполеоновских войн в мире, где бок о бок с людьми живут разумные говорящие драконы, не чуждые людским войнам и политическим интригам. Вот об одном из таких драконов и пойдёт речь в рассказе. «Белый дракон» не так проникнут духом «большого» произведения как, например, «Поиск Вэйра», но составить впечатление об авторе вполне позволяет.

«Святой Дракон и георгий» — рассказ, принадлежащий перу признанного мастера научной фантастики Гордона Диксона. Это история о простом парне, волей случая оказавшемся в мире волшебства и магии, да ещё и в теле не какого-нибудь заурядного крестьянина или рыцаря, а самого настоящего дракона. Местами смешная а местами серьёзная и немножко помпезная история о долге и борьбе со злом. Тут будут и злобные драконы, и громадные змеи, и огры, но закончится всё как нельзя лучше. Милая история, но от мастера уровня Диксона невольно ожидаешь большего.

«Серебряный дракон» Элизабет Линн ещё один пример удачного рассказа, стилизованного под народное предание — сказку. Это история о любви, магии и властителях-драконах, способных принимать человеческое обличье. Как и многие другие истории антологии, рассказ этот получил продолжение в виде полноразмерного романа про драконьих королей. Судя по прочитанному, роман должен быть весьма стоящим.

А вот «Драконы из Летнего Ущелья» Роберта Рида — вовсе не сказка, а скорее альтернативная история мира, в котором вместо динозавров некогда жили драконы. Герой, ветеран целого ряда военных кампаний, решает начать мирную жизнь и прибывает на местный аналог Дикого Запада, чтобы попытать счастья в поисках драконьих останков. Судьба улыбается ему, и он оказывается обладателем захватывающего дух сокровища — целых семи драконьих яиц, из которых, вполне возможно, выведутся детёныши. Но такая ценность привлекает слишком многих и отнюдь не только мирных учёных — археологов. Так герой оказывается втянут в противостояние, которое заставит его вспомнить прошлое и давно забытые навыки солдата. Увлекательный рассказ и довольно нетипичный в рамках антологии.

Чарльз де Линт — ещё один автор, о котором я многое слышал, но так до сих пор и не прочёл. Его рассказ «Берлин» — это смесь городского фэнтези, ганстерского боевика с триадами и бандами и традиционного японского колорита и мифологии. Очень проработан мир, город, в котором происходит действие. Ориентальные традиции и мифы органично вплетены в ткань повествования, герои выписаны живо и убедительно и притом не ограничиваясь только главной героиней. Если все книги де Линта написаны на таком же уровне, то это, несомненно, большая находка для любителей качественного городского и ориентального фэнтези.

"«Draco! Draco!»» Танит Ли — история аптекаря, волей судьбы оказавшегося в терроризируемом драконом селении, да ещё и в компании молодого воина. Не буду преждевременно раскрывать сюжет рассказа, но скажу лишь, что развязка почти с самого начала очевидна любому, кто читал самый первый сборник повесте Сапковского о Геральте. Хотелось бы чего-то пооригинальней.

«Дракон на книжной полке» написан в четыре руки двумя маститыми фантастами — Харланом Эллисоном и Робертом Сильвербергом. Рассказ может похвастаться не только занятными сюжетными поворотами и фантастическими допущениями, но и действительно небанальной развязкой. Оказывается, всепобеждающая сила даже самой искренней любви может обратиться вовсе не во благо. К тому же, авторы создали действительно интересный образ дракона. Нечто подобное я видел разве что в «анклавах» Панова, но только внешне.

Дальше по порядку «Гвидион и Дракон» Кэролайн Черри. И снова попытка рассказать сказочную историю о принце, колдуне, его красавице-дочке и драконе. Автор, конечно, приложила значительные и очевидные усилия, чтобы разнообразить избитый сюжет, но смотрится всё равно как-то блекло. Ровный, но ничем не примечательный рассказ, не более того.

А вот «Бизнес Джорджа» самого Роджера Желязны откровенно разочаровал. Всего-то байка о плутоватом рыцаре и трусоватом драконе, которые придумали вместе путешествовать по городам и весям и трясти с доверчивых обитателей денежки за избавление от страшного чудовища. Совершенно не тот уровень, который ожидаешь от автора, превозносимого в числе отцов-основателей НФ. И очередная моя неудачная попытка почитать Желязны. Пожалуй, попробую как-нибудь ещё разок, и если не понравится, оставлю всякие попытки. В конце концов, чтобы написать что-то вроде «Бизнеса Джорджа» особый талант не нужен.

И ещё одно открытие для меня — С. П. Сомтоу и его «Суп из плавника дракона». Если раньше у меня было предубеждение по отношению к этому автору из-за его романов о вампирах, то теперь я думаю так — читать, однозначно. Рассказ этот — превосходная фантасмагория в городских декорациях, где древние легенды о драконах прорываются в мир, меняют его по своей прихоти. Кривые полутёмные улочки старого Бангока здесь соседствуют с небоскрёбами и бизнес-центрами, а вполне светские и обыденные рестораны и кафе с таинственным заведением, где каждую среду подают суп из плавника настоящего дракона. Поражает и авторская эрудиция, обилие деталей, штрихов и подробностей, ловкость, с которой Сомтоу оперирует изощрёнными культурными концептами и преподносит их читателю. Повторюсь ещё раз — читать, однозначно!

Замыкает антологию «Человек, раскрасивший дракона Гриауля» за авторством Люциуса Шепарда. Ещё один рассказ, изрядно оторванный от привычной нам реальности и здравого смысла. Но если сюрреалистическая зарисовка Сомтоу пришлась мне по душе, то здешним обаянием и колоритом я не проникся. Это рассказ о художнике и его драконе. Или о драконе и его художнике, смотря как посмотреть. Любопытна идея сверхсознания, непостижимого существа, столь великого, что вся человеческая жизнь с её счастьем, горем, страхом и любовью лишь блик в его глазах, эфемерное мгновение его вечного сна. Но всё же рассказу не хватает чего-то, чтобы эта атмосфера чувствовалась сердцем, а не просто понималась разумом.

В итоге нельзя не отметить проделанную составителями работу. Под обложкой антологии собраны не просто впечатляющие и во всех отношениях достойные тексты. Составители дали читателю шанс открыть для себя множество нового — и свежий взгляд на драконью тематику, и талантливых авторов, прежде ему незнакомых. А это-то и является первейшей целью всякой антологии. На мой взгляд, «Драконы» — лучшая антология из серии «Лучшее», да простится мне этот неуклюжий каламбур. Оценка 8.

Признаться, в последнее время я начал с опаской относиться к всевозможной западной фантастике для подростков, пусть даже имеющей статус бестселлера и миллионы читателей. Слишком уж много откровенного шлака пишется последнее время в этом некогда славном и достойном всяческого уважения жанре. Но очевидно ведь, что по-настоящему хорошие книги о подростках и для подростков пишутся и сейчас, просто их сложнее найти в потоке переоценённой раскрученной штамповки. А потому, по возможности отбросив предубеждения, я продолжаю периодически читать новые вещи такого толка и временами натыкаюсь на романы действительно стоящие. Жаль вот только, что в этот раз так не произошло. «Числа. время бежать» — роман серый, невыразительный, просто и без изысков написанный. И вот почему я так думаю.

Взять хотя бы сюжет. Главная героиня, к слову — типичный неблагополучный подросток-сирота, обладает даром видеть дату смерти каждого человека в виде цифр над его головой. Вроде бы очень сильная и красивая идея, но есть тут одно но. Роман опубликован в 2009 году, а стало быть к моменту его написания «Тетрадь смерти» уже получила культовый статус и повсеместную известность. А там талант богов смерти видеть сроки людской жизни был показан в точности так же. Но, может быть, Уорд сумела развить идею или дать ей свою трактовку? Отнюдь, дальше простого видения дат дело не идёт. Более того, это вообще единственное фантастическое допущение в романе.

Конечно, не фантастикой единой жив человек. Но и отношения героев показаны так же просто, начерно. Джем и Жук бегают от полиции, (кстати, по довольно надуманным причинам), потом внезапно решают, что любят друг друга, главная героиня как-то вяло и неубедительно страдает из-за ожидаемой скорой гибели возлюбленного. Я было подумал — вот оно, сейчас автор в полной мере продемонстрирует полёт фантазии и что-нибудь этакое придумает. Но нет, Жук просто умирает, а гг остаётся одна с ребёнком. Всё. Даже в качестве банального предостережения «человек ничто перед лицом судьбы» роман выглядит бледновато.

А ещё в романе полно откровенного насилия над логикой и здравым смыслом. Зачем, скажите на милость, героям требовалось бросаться в бега? Их же даже ни в чём не подозревали, а единственным доказательством их вины впоследствии оказался сам факт побега. Дальше больше — героиню, к тому моменту официально объявленную подозреваемой в терроризме, полиция оставляет в покое, поверив в способность видеть даты смерти на слово. Учитывая её отказ хоть как-то продемонстировать и доказать свою способность, я ожидал, что декорацией для следующей главы станет психиатрическая клиника. Но куча взрослых вменяемых людей с первого слова без всяких доказательств верит в то, что любому нормальному человеку покажется полным бредом. И таких несостыковок в книге предостаточно, упомянутые — только самые серьёзные из них.

Ко всему прочему книга написана настолько примитивным и невыразительным языком, что с каждой страницей всё труднее думать, что миллионы читателей и престижные премии не розыгрыш. Персонажи тут выражают свои мысли примерно так: «Вот почему я припухла, когда добралась до своего любимого местечка возле канала и выяснила, что меня опередили. Будь это чужак, какой-нибудь торчок или алкаш, я бы повернулась и ушла, а тут – нате вам – мой однокорытник из «специального» класса мистера Маккалти: дерганый, долговязый, губастый тип, по прозвищу Жук.» Сперва можно подумать, что это такая попытка передачи сленга, естественной речи молодёжи, но вся книга написана на ровно таком уровне, от и до — и мысли и реплики подростков, и слова прочих персонажей, и авторский текст.

В итоге довольно трудно понять, о чём и зачем эта книга. Как фантастика в городских декорациях роман вторичен и примитивен, как роман взросления и становления героя не выдерживает никакого сравнения даже с той же Коллинз (которая и сама далеко небезупречна), а в качестве трагической истории любви может разжалобить разве что завзятого и безнадёжного меланхолика. Удивительно, как это удалось продать миллионными тиражами.

Довольно трудно вот так сразу написать всё, о чём заставила задуматься эта замечательная книга. Да и невозможно это, скорее всего. По-моему, в любом случае каждый вынесет для себя что-то своё, поймёт книгу по-своему. Один из героев, театральный режиссёр говорит о своём лучшем спектакле примерно так: «Чуть не каждый критик посчитал своим долгом отметиться. Комплименты и славословия, полдюжины версий, и все это так умно, так профессионально, правильно и ярко…» Вот так же и здесь — роман настолько умный, глубокий, многоплановый, необычный, что после прочтения можно рассказать о многом. Ответственность за свои поступки, свобода выбора, право творить, любовь, что сильнее всего в мире — «Пещера» и об этом тоже. И о многом-многом другом.

Для меня самым интересным в романе оказалась идея мира, в котором люди попытались полностью отказаться от насилия и агрессии, вытеснив их в пещеру — своеобразное пространство снов, в котором каждый играет роль хищника или жертвы. Сны эти иллюзорны и забываются, но смерть в сновидении вполне реальна. Люди засыпают вечерами, чтобы убивать и сражаться за жизнь, а утром просыпаются как ни в чём не бывало. А некоторым проснуться уже не суждено — сон их был глубок, а смерть пришла естественно. По-моему, это довольно жуткий вариант антиутопии. В этом мире люди не просто подчинены правящей верхушке, способной вмешаться в мир сновидений и ликвидировать любого неугодного. Они увечны морально и психологически, лишённые возможности отвечать за свои поступки, обречённые раз за разом совершать преступления без наказания и раскаяния. Вытеснив всё злобное, звериное, дикое, что живёт в глубине их душ, в пещеру, люди в этом мире теряют себя, позабыв, что ненависть, агрессия, страх — это тоже они, тоже часть их личности. Как по мне, уж лучше жить в мире безумных маньяков и войн за демократию, чем добровольно изуродовать свою душу. Именно поэтому из всех героев романа мне больше всего понравился режиссёр Кович. Пусть он был не первым, кто решил бросить вызов системе, пусть не осознавал цены, что придётся заплатить за отказ от пещеры, но был, по-моему, прав до конца.

И, разумеется, книгу нужно перечитывать. Не сразу и не вдруг, но рано или поздно. И я уверен, что через несколько лет, прочтя этот замечательный роман вновь, я скажу себе: «Как же я ошибался, ведь книга совсем не об этом». И вновь, конечно, ошибусь.

Книжка эта вполне могла пройти мимо меня, если бы не одно но — очень уж настойчиво мне её рекомендовали в качестве образцового примера «женского» фэнтези. Где настоящие, убедительные эмоции, а не розовые сопли, где проработка отношений героев и психологизм идеально выверены и выведены на какой-то совершенно невообразимый и доселе невиданный уровень. Признаться честно, к подобным утверждениям я уже научился относиться скептически и даже с опаской. Но книгу всё же начал читать, ага.

Итак, на первый взгляд, «Розмарин и рута» — это такой детектив в антураже городского фэнтези, где по улицам современного Сан-Франциско, укрытые маскирующими чарами, ходят фэйри и эльфы. Хорошо хоть, что не вампиры. Сперва это кажется достаточно банальным, но Макгвайр постепенно добавляет красок и разнообразия своему миру, и вуаля — где-то после первой трети пропадает ощущение, что читаешь очередную поделку в стиле книжек про Мередит Джентри (бррр). Автор изрядно потрудилась над созданием уникального мира, населив его разнообразными видами сказочных существ, потрудившись дать описания их жизни и нравов. По крайней мере отношение к жизни и миру вокруг бессмертного невесть сколько живущего на свете существа в лице хоть той же Королевы фэйри выписано весьма любопытно. Это книге в плюс.

Теперь персонажи. Образ главной героини Макгвайр в принципе удался. Притом что детектив Октобер Дей напоминает сразу нескольких героинь городского фэнтези разом, характер таки кажется цельным и завершённым. С другими героями не всё столь гладко. Уделив основное внимание Тоби, автор оставляет прочих персонажей за бортом. Неплохо получились разве что Дэвин и Дэйр, но и только. Отношения героев показаны опять же сносно. Никаких особых глубин тут нет и в помине, но поступки героев в принципе укладываются в здравую логику, да и пятнадцатилетних подростков они напоминают мало. Это тоже, разумеется, плюс. А то насмотрелись мы на истеричных и инфантильных трёхсотлетних вампиров, ага. Эмоции вроде как на месте, драма присутствует, романтика тоже. Эротика напротив, что опять же выгодно выделяет книжку на фоне опусов той же Гамильтон. Ещё плюс, для меня, по крайней мере. Хотя кому как.

А вот с сюжетом всё печально. Нет, попытка изобразить детектив начинается довольно бодро. Макгвайр даже удалось придумать оригинальную мотивацию для героини. Но дальше детектив внезапно заканчивается и начинается экшн. Октобер походила-походила по городу, попросила помощи у всех подряд. Не помогают, заразы, а те, кто вроде как и не прочь — бесполезны совершенно. А тут её внезапно пытаются убить! И ещё раз. И ещё. Интересно, кстати, Макгвайр себе хоть примерно представляет, сколько может протянуть без постороней помощи человек с интенсивной кровопотерей при проникающем огнестреле? Вообще, живучести Октобер позавидовал бы любой комиксовый супергерой. Ну, каждый второй так уж точно. А решается в итоге детективная головоломка совсем уж просто. Идея была хороша, но реализация подвела. Это книге в минус.

Ещё в минус уходят незакрытые сюжетные линии. Нет, я прекрасно понимаю, что существует такая штука, как задел на продолжение, сквозные сюжетные линии по всему циклу и тому подобное. Но когда автор с лукавой ухмылкой намекает нам, что, дескать, вот оно, раскрытие страшных тайн прошлого, прям на следующей странице, ожидаешь, что сейчас нам наконец хоть что-то объяснят. Не объясняют. И ещё раз. И ещё. Злит в итоге изрядно. К чему вообще была линия с исчезновением Луны и Рейзель? А Саймон Торкиль и 14 лет в пруду? Конечно, последнее здорово играет на образ одиночки, которой некуда идти и которой придётся заново налаживать связи и возвращать старых друзей. Но с превращением в рыбу Макгвайр переборщила. Это вообще бедлам какой-то.

В итоге, «Розмарин и рута» пример довольно сносно написанного городского фэнтези. В меру жанрового, в меру своеобычного, с неплохими миром, атмосферой и центральными персонажами в противовес слабой детективной части и провисающему сюжету. Ни разу не эталон женского фэнтези, но и явно не бестолковый вампирбургер. Читается довольно легко, погружение в текст происходит без проблем. В общем, свои 7 баллов книга определённо заслужила. Даже 7 с плюсом — потенциал у автора определённо есть.

Замечательная книга, завораживающая, пугающая. И необычайно многогранная: здесь есть и нотки мистики с оттенком недоброй тёмной магии из средневековья, и детективные мотивы, и глубокий, но не навязчивый акцент на переживаниях и эмоциях героев. Очень интересна авторская манера цепляться за самые крохотные и на первый взгляд незначительные фрагменты, нарочито подчёркнутая в самом начале. На первый взгляд, это позволяет читателю лучже вжиться в описанный на страницах книги мир, за стремительно развивающимся сюжетом не пропустить изысканные фиакры, и фигурку ангела на крыше аптеки, и антикварную тросточку доктора Горского. На первый взгляд, да. Но чем глубже мы погружаемся в текст, чем дальше следуем за Сольгрубом и Пошем навстречу таинственному убийце, тем лучше мы понимаем замысел автора. Занятно — чем больше мистики и детектива мы видим, тем меньше верим во всё это, тем старательнее начинаем вчитываться в текст и искать ответы между строк. И на то есть свои причины.

Действительно, самая природа зла по Перуцу — нечто, гнездящееся внутри каждого из нас. Затаённые фобии, подавленные страхи, чувство вины. В самом деле, ведь страшный суд — это возмездие за грехи, в коих мы повинны. А раз так, то нам открывается совершенно новый смысловой подтекст. Средневековый художник, заколовший заклятого врага. Талантливый актёр, лелеющий в душе план отмщения любовнику своей жены. И очень хорошо в этот контекст вписывается наш дорогой рассказчик, скрипач и писатель, который — что? Уж не довёл ли он, в самом деле, актёра до самоубийства? За много лет до возникновения самого термина Перуц представляет на наш суд ненадёжного рассказчика. И такие стройные сюжетные построения сразу шатаются под грузом вины барона. Что из происходящего правда, а что — извлечённая из лабиринтов подсознания иллюзия, терзающая фон Поша?

Послесловие даёт нам исчерпывающие ответы, но тем не менее это было просто великолепно. Мы сами, а точнее, наша совесть и есть тот мастер, что предаёт нас страшному суду раскаяния. Не дремлющее в глубине души предчувствие древнего страха, но зло, что есть плоть от плоти самой нашей души. Не встреченный на полуночной аллее первобытный ужас, но отражение в зеркале. Не кошмар наркотической грёзы, но мука вины. И мне кажется, что не нам судить барона. Хоть мы и не знаем, что за человек на самом деле был Ойген Бишоф, мы не вправе обвинять его невольного убийцу. Тем более, что он наказал себя сам. Слишком сильная личность, чтобы безвольно покончить с собой, фон Пош сделал всё, чтобы искупить содеянное. Надеюсь, что это ему зачтётся.

И напоследок один маленький совет. Ни в коем случае не читайте роман наискосок и второпях. Вы рискуете пропустить расставленные автором подсказки и прочесть всего-навсего мистический детектив. А когда правда, наконец, всплывёт на поверхность, вы лишитесь волшебного ощущения, когда ваши догадки наконец-то получают фактическое подтверждение. Это даже приятнее, чем вычислить убийцу в детективе. Словом, не упустите главного. И — добро пожаловать на Страшный Суд.

Категорически не понравилось. Конечно, Фаулзу нельзя отказать в звании сильного стилиста и творца атмосферы. Язык романа красочный, живой, броский, метафоричный. Интрига поначалу развивается как нельзя более динамично и занимательно по мере нашего с Николасом углубления в паутину выдумок и лжи. Но есть у романа серьёзная и на мой взгляд даже непростительная проблема — отсутствие внятного финала и объяснений.

Разумеется, сам Фаулз прямо заявлял, что смысла в романа не больше, чем в картинках из теста Роршаха. Но это звучит скорее как самооправдание. Создаётся впечатление, что автор и сам настолько увяз в хитросплетении многоуровневых интриг, что просто не сумел вывести этот сюрреалистичный визионерский полуязыческий — полуюнгианский макабр назад к реальности. Замахнувшись чуть ли не на образ сверхчеловека — носителя нового мировоззрения, Фаулз, как по мне, сломался под тяжестью этой задачи. Подобное чувство преследовало меня при чтении «Империи ангелов» Вербера, но этот случай обиднее ещё и потому, что начинался «Волхв» куда как интереснее.

Повторюсь, именно отсутствие рациональной, внятной трактовки происшедшего и играет с романом злую шутку. Если некоторые романы допускают поиск скрытых (и зачастую надуманных, высосанных из пальца) смыслов, то «Волхв», кажется полностью посвящён такому поиску. Кончис описывает свою задумку как театр без аудитории. Что ж, тогда этот роман — этакий сеанс психоанализа без психолога. Нам предлагается после прочтения хорошенько и беспристрастно оценить порождённые им мысли и сделать соответствующие выводы. Но вот в чём беда — я упорно вижу только симметрично расположенные чернильные кляксы. Слишком уж трудно поверить, что восьмисотстраничное рассуждение о духовности и язычестве, самосохранении и жертвенности, эмоциях и разуме свелось в итоге к банальному «не причини зла любящему тебя». Стоило ли Кончису, каким бы чудаком он ни был, устраивать грандиозную мистификацию, чтобы подтолкнуть всего двух человек, ничем не выделяющихся из миллиардов других, к чистой, по-настоящему выстраданной любви? И стоило ли самому Фаулзу городить огород ради такой банальности?

В итоге перед нами грандиозный, захватывающий дух многоцветный витраж, который, однако, так и не был завершён. Контуры потенциального великолепия легко различимы, но досадные лакуны и выпавшие кусочки вызывают лишь досаду и разочарование.

Интересная и многоплановая книга, которую трудно даже отнести к какому-то одному жанру. От космооперы здесь сама идея распространившего своё влияние на сотни планет человечества. Здесь и космические полёты, и технологии вмешательства в сознание, и невероятно развитая медицина. С другой стороны, в романе явно прослеживаются черты фантастики социальной. Главный герой — профессиональный наёмник (и, положа руку на сердце, наёмный убийца) Руиз Ав, который в прошлом и сам был рабом, а теперь, добившись свободы и независимости, работает на Лигу работорговцев. Очередное его задание связано с поимкой на планете Фараон браконьеров, которые крадут ценных рабов из-под носа агентов Лиги. И постепенно Руиз понимает, что успешное выполнение задания и сохранение его жизни — вещи для заказчиков абсолютно не тождественные. Но, в конце концов на то он и спецагент, чтобы выйти живым и невредимым из передряг, которые убили бы любого другого. Так начинается приключенческая часть романа, связанная со всевозможными схватками, погонями и побегами.

Так что роман сочетает в себе черты сразу трёх жанров. Но вклад каждого из них в повествование отнюдь не одинаков. В принципе, описанные в романе технологии особого удивления не вызывают, всё это мы видели уже сотни раз. А вот образ героя и отношение его к рабству и работорговцам здесь довольно нетривиальны. Ав сам был рабом и потому испытывает глубочайшую ненависть и отвращение к сложившемуся порядку вещей. Но при этом он понимает, что одному человеку изменить его не под силу, а потому сотрудничает с Лигой работорговцев, казалось бы, воплощением всего самого скверного в описываемом мире. На деле же выходит, что Лига меньшее из зол, так как работорговля для них — прибыльный бизнес, узаконенный и контролируемый. И не в интересах Лиги портить и уничтожать товар. А вот браконьеры обращаются с рабами как с животными. Вот почему герой принимает сторону Лиги. Приключения, что предстоят Руизу в ходе расследования, описаны увлекательно и живо. Тут и схватка с инопланетным монстром, и поединок с киборгом, и побег от работорговцев. Динамики довольно, но без излишеств. Как и во всяком уважающем себя боевике, есть любовная линия. Смотрится она в тексте органично, хотя про любовь милой, но смелой девушки и жестокого убийцы, под маской холодного безразличия прячущего доброе сердце, мы читали опять же сотни раз. Вроде бы клише, но без них хороший боевик не напишешь. К тому же любовь вкупе с изменённым состоянием Руизового сознания позволяют объяснить местами нелогичное поведение героя, никак не подходящее многоопытному агенту. А ведь герой по законам жанра как раз и должен был совершить пару ошибок, чтобы было откуда убегать и от кого спасаться.

Ещё Олдриджу очень здорово удался сам мир Фараона. Иллюзии и фокусники, таинственный ритуал искупления, наркотический дурман змеиного масла... Даже жалко, что герои очень быстро покидают планету и вряд ли ещё туда вернутся.

В результате имеем фантастический боевик, качественно и аккуратно написанный, не обделённый ни впечатляющими декорациями чужих планет и рас, ни динамичными схватками и погонями, ни авторскими размышлениями на темы социального неравенства. Органичный, живой, цельный роман. После такого дебюта у читателя не остаётся иного выхода, кроме как поскорее взяться за продолжения, коих тут два тома. Что я и сделаю, а здесь ставлю заслуженные 8 баллов.

Мужчина и женщина. Мучитель и жертва. Миранда и Фредерик. Два антагонистичных друг другу начала, две противоположности. Героиня даже зовет Клэгга Калибаном, а он, едва ли вообще читавший Шекспира, сам для себя, словно в насмешку, выбирает имя Фердинанд. Словно лишний раз подчеркивая пропасть между тем, кто действительно годится в пару Миранде, и собой – нелюдимым, закосневшим в предрассудках дикарем.

Она – мечтательница, идеалистка, тонко чувствующая натура. Человек искусства, грезит о справедливости и мире на планете, а для себя просит лишь дара проникать в суть вещей, умения на холсте открыть свою душу и показать людям трепещущее солнечное сердце.

Он – коллекционер бабочек, собиратель, крадущий у мира красоту и жизнь, запирающий их в своих шкафах. Не понимает искусства, едва ли прочитал за всю жизнь хоть одну книгу и даже не пытается хоть что-то сделать во благо других. Даже родным дает часть денег просто потому, что так принято.

Казалось бы, ничего общего действительно нет. Но чем больше мы проникаем в души героев, чем больше они открываются нам, тем более шатким становится простое и красивое противопоставление. Простота привычных, еще шекспировских схем, нам не поможет, героям в них тесно, словно бабочке в банке-морилке.

Клэгг с детства заперт в своем косном и заплесневелом мирке. Ни любви, ни жалости, ни даже просто внимания и признания – да, малыш, ты действительно существуешь. Тупые нравоучения тетки, религиозное мракобесие, потом тупость и насмешки коллег. Герой оказывается развернут внутрь себя. А это трудно, когда там, внутри, пусто. Чтобы личность могла гармонично существовать в одиночестве, она должна иметь очень сильные внутренние опоры, если угодно, пресловутый стержень. А отрастить его можно только взаимодействуя с внешним миром, притом с по-настоящему благодатным окружением, поощряющим любопытство, интерес, тягу к знаниям. Всего этого Клэгг был лишен. Он уверен, что все вокруг словно оценивают его, презирают, насмехаются. Он начинает ненавидеть всех, кто сполна получил все то, о чем сам он не смел и мечтать. И совершенно закономерным образом эта ненависть уживается в его душе с каким-то трогательным поклонением, верой в то, что есть и другие, лучшие люди. Так он находит Миранду и влюбляется в нее, насколько вообще может любить существо, лишенное всякого понятия об эмпатии, морали и доброте. Любовь Клэгга — это любовь человека, который не научился любить. Последний шанс прокричать миру в лицо все, выстраданное годами одиночества – признайте меня, примите меня. Клэгг мучается, не понимает этого, и мучает Миранду.

Миранда, как уже сказано, считает себя адептом искусства. У нее в анамнезе, если разобраться, все то же – проблемы с родителями, ограниченность и глупость окружения, всепоглощающее увлечение, поставленное в центре личности. Клэгг собиратель, она творец. Казалось бы, разница очевидна. Но вот что странно: оба героя видят равнодушие и злобу мира, пресловутое всеобщее калибанство. Но Клэгг ощущает себя низшим и ищет равенства, Миранда же, по собственным словам, одна из немногих, и жаждет утвердиться в своем превосходстве. Я могу понять ненависть калибана, но ненависть высшего, более совершенного существа? Разве искусство не для всех? Разве подлинная красота может быть доступна лишь избранным? Клэгг жаждет открыть Миранде себя, но встречает лишь гнев и омерзение – там, в его душе, пусто и мрачно. Миранда же стремится стать настоящим художником, который, по ее же мнению, именно что раскрывает себя миру. Но вот какая штука: там, в ее душе, нет ничего подлинного и достойного демонстрации. Ее идеалы лживы и надуманны, она очарована идеей искусства, не понимая искусства. Точно так же Клэгг очарован любовью к Миранде, не понимая ни любви, ни Миранды. Миранда обманывается сама и, не понимая этого, обманывает Клэгга.

Мелочная, глупенькая, полная предрассудков, импульсивная девочка. Бросается из крайности в крайность. Ее метания – не порывы творческой души, а совершенно естественные реакции не до конца сложившейся и незрелой личности. Дикарь и мещанин Клэгг куда более целен и последователен. И это при том, что он был лишен столь многого. Он рвется к своей мечте любыми средствами, а когда понимает, что был обманут, находит в себе силы отвергнуть ложный идеал. Миранда же даже не пытается бороться за жизнь, она ослеплена заблуждениями, пытается расставить по полочкам свои пластмассовые идеалы, не понимая, что бабочки в неволе долго не живут.

Так что перед нами вовсе не чудовище и ангел, но два человека, по-разному прошедшие свои жизненный путь и одинаково затерявшиеся во мраке. Нелепо оправдывать преступление Клэгга, но не менее странно делать из Миранды идеал. Тысячи пар, если разобраться, делают друг с другом то же самое. Один мучает другого, удерживает подле себя, старается сделать частью себя, занимаясь этаким психологическим каннибализмом. А второй презирает, ненавидит, но в то же время ощущает некую брезгливую жалость, соучастие и, пусть даже невольно, довольство всеми теми благами, которыми осыпает его мучитель.

Иногда жертвы не так уж безвинны, что, впрочем, не умаляет причиненного им зла. Главное тут в другом.

Миранду обрекло не то, что Клэгг принял ее за ангела.

И даже не то, что им она на самом деле не была.

Девочка сама поверила, что она ангел, и возгордилась этим. И это ее погубило

Про саму книгу уже многое сказали, поэтому напишу о зацепившем лично меня. А чем, братцы мои, всё, собственно, закончилось? Нет, я понимаю, что такие вот укутанные ореолом смерти таинственные девушки — сквозной персонаж Харуки-сана, и поэтому всё с Симамото происходит немножко не так, как должно в полностью реалистическом романе. Да и вообще, она же ещё и подруга детства героя, а это для современной японской масс-культуры архетип просто несокрушимой мощи и неоднозначности. Впрочем, с самого начала очевидны две вещи. Первое — они не будут вместе. Второе — произойти, в общем-то, может абсолютно всё, что угодно, такая вот странная материя эти подруги детства. У меня, впрочем, не было ни одной, да к тому же я до мозга костей рационалист. Поэтому я придумал себе миленькую интерпретацию, которую вам сейчас поведаю.

Итак, Хадзимэ — не вполне осознающий свою болезнь шизофреник. Эта нехитрая посылка объясняет всё происходящее от и до. После университета у героя не осталось никаких привязанностей. 8 лет скучной и неинтересной работы, по вечерам книги и алкоголь, абсолютно не с кем поговорить по душам. Постепенно герой начинает терять душевное равновесие. На это накладывается комплекс вины по отношению к Идзуми, который мешает Хадзимэ начать бороться за свою жизнь. Он, вероятно, полагает, что заслужил происходящее с ним. В итоге единственная за всю жизнь сильная эмоциональная привязанность к подруге детства постепенно разглагает рассудок героя и подтачивает чувство реальности. Граждане юнгианцы наверняка имеют многое сказать, что он там в Симамото видел, а также что и на кого проецировал. Для меня это выглядит так — в один прекрасный момент герой видит в толпе отдалённо похожую на Симамото девушку и слетает с катушек. Дальше он бежит по городу, преследуя собственную галлюцинацию, придумывает себе препятствие, без которого ему пришлось бы вступить с галлюцинацией в контакт и разрушить её. Конверт же, который вроде бы должен служить материальным доказательством, герой тоже воображает. В конверте этом лежат жизненно необходимые Хадзимэ деньги, но он так их и не тратит. Потому что конверт существует только в его воображении.

Появление Симамото спустя много лет тоже весьма характерно. Никто, кроме героя, не разговаривает с ней, не прикасается и вообще из текста никак не ясно, что её видит кто-то ещё. Физический же контакт Хадзимэ и Симамото происходит неизменно в моменты глубочайшей психологической нестабильности героя. То есть это — приступы болезни или, если угодно, обострения. Уже потом, когда Симамото исчезает из загородного дома, откуда деться ей вроде как совершенно некуда, герой начинает потихоньку подходить к пониманию происходящего. Окончательно всё проясняет отсутствие конверта и особенно встреча с Идзуми. Идзуми становится для героя своего рода зеркалом, которое позволяет ему понять собственный недуг. После этого жизнь Хадзимэ налаживается.

Вот так я понял финал этой истории. Хотя доподлинно всё известно разве только самому Мураками, да и то не факт.

Книг о грядущем кризисе цивилизации написано предостаточно. Диапазон таких историй варьируется от высокотехнологичного киберпанка с корпорациями, наркотиками и транслюдьми до выжженных пустынь постапокалипсиса, по которым бродят немногие выжившие и многочисленные мутанты. Вариаций на эти темы было предостаточно, и различались они, конечно, разительно — на то и есть в мире гении, способные написать ошеломляюще лучше основной массы авторов. Но вот концептуально ничего нового не было уже давненько. Все новые модные штуки вроде киберпанка и новых странных уже и дошли до России, и распробованы и оценены отечественными читателями. Удивляться уже нечему. Так я думал раньше. А потом прочитал «Заводную».

Книга Бачигалупи — настоящий глоток свежего воздуха. Тут вам и манипуляции с геномом, и совершенно по-стимпанковски устроенные технологии, и нешуточная борьба за жизнь на обломках нашей с вами цивилизации, и всесильные корпорации. Ингридиенты более чем знакомы. Но вот то, что получается на выходе, продукт уникальный и доселе невиданный. Бачигалупи берёт всё самое интересное и увязывает воедино, так, что сами по себе мало сочетающиеся друг с другом реалии мира органично сочетаются и обогащают текст. Та картина мира, которую рисует автор, необычна, удивительна, насыщена яркими деталями. Наполовину опрокинутый в пучину анархии мир, сочетающий одновременно нехватку продуктов питания и технологии реконструирования генома, притягателен своей внешней противоречивостью. И лишь вникнув в предысторию описываемых событий, поняв, как катаклизм изменил ценности и идеалы человечества, как перекроил привычное нам информационное общество, экономику и политику, начинаешь понимать масштабы романа. Здесь же, к сожалению, кроется единственный, но весьма существенный недостаток: мир «Заводной» логичен и упорядочен, но вот возникнуть такая система могла бы едва ли. Всё же исчерпание мировых запасов нефти — процесс не моментальный. Не будет такого, чтобы всё было хорошо, а потом однажды утром мы проснулись — а нефти-то и нет. Мне думается, цивилизация, способная искусственно создать новые полноценные формы жизни, вплоть до нового вида разумных существ, в состоянии как-то решить подобную проблему, не скатываясь в глобальному коллапсу.

Сюжетно роман очень интересен, четыре сюжетные линии дополняют друг друга и в событийном, и в идейном плане. Подвизавшийся на ниве промышленного шпионажа биолог, разорившийся китаец-миллионер, офицер полиции и девушка-постчеловек, все они дают читателю картину мира едва ли не более исчерпывающую, чем многочисленные описания Таиланда будущего и других стран. В героях воплощаются основные мотивы романа: самоубийственная жажда власти, воля судьбы и кармы, дефиниция человечности. Особенно сильна «зелёная» линия, посвящённая гармонии с природой и границам, которые лучше не переступать, какими бы технологиями мы ни владели. Рассказанная нам история не закончена — мы так и не узнаем судьбу ряда персонажей, не увидим, сможет ли человечество найти выход из сложившейся ситуации. Не уверен, будут ли написаны продолжения, но книгу стоит читать даже и так. В этом романе есть и фантазия, и идея, и смысл. Пожалуй, один из лучших НФ-романов, что я прочитал за последнее время.

Современное мифотворчество — процесс нелёгкий и неблагодарный. Своды мифов и преданий формировались веками, составляя самую суть менталитета нации, своеобразный корпус мировоззренческих установок и этических норм. Мифология — метафорический голос народа, пульс жизни. И потому-то интерпретация и переиначивание мифов на свой лад для одиночки невероятно сложны. Это поистине титанический труд, который по плечу лишь гениям. Таким, например, как единый в двух лицах Генри Лайон Олди.

Написанная на основе Махабхараты и корпуса индийской мифологии вообще, трилогия по глубине, размаху и эпичности стоит вровень с оригиналом, ни в чём ему не уступая. Мастера рисуют нам несущийся навстречу катастрофе мир, в котором давно забыта Любовь. Мир, который лишь ржавые и непрочные цепи Закона удерживают от падения в пропасть. Лежащая в основе всего сущего любовь попрана, творения забыли своих творцов. Теперь балом правят не преклонение, но страдание. В пароксизме аскезы отшельник способен заставить богов исполнить его волю. Божественная помощь, бывшая раньше наградой за любовь, стала платой за страдание. Этот мир уже далёк от золотого века, но в нём ещё есть место благочестивым мудрецам и отважным воителям. Но грядёт эпоха пользы, когда каждый сам за себя, когда никто не верит в богов и не ждёт награды за добродетель. Эра, когда творения выродятся и станут тварями. Эра угасания, когда на смену огню любви и жару аскезы придёт холодный расчёт чистой выгоды. Наша с вами эпоха, одним словом.

Под стать окружению и герои трилогии. Индра-громовержец, уставший бог с телом юноши и душой старика. Разрушитель Шива, танцующий бог, чьи пути воистину неисповедимы. Шут Дьяус, некогда бывший Одним и Единым, ровесник вечности. Вишну-опекун, задумавший свою жестокую игру, в которой смертные лишь пешки на шахматной доске вселенной. И, конечно, главные герои, с каждым из которых нам суждено прожить целую жизнь. Гангея Грозный, бесстрашный воитель, хранитель Хастинапура, для которого честь воина и клятва верности превыше власти и собственного блага. Гомункулус Дрона, бык среди подвижников, рождённый без любви в сердце. Мудрец, который отрёкся от пользы и преступил закон во имя призрачного шанса стать человеком, способным чувствовать и плакать. Карна-секач, дитя свободы, добровольно отказавшийся от божественного могущества, чтобы идти своим путём, чтобы победить в равном бою, а не бойне. Аватары, воплощения и креатуры, они бросили вызов богам в борьбе за собственные души. Своей жизнью и смертью каждый из них доказал: предопределения нет. Этому миру не нужны костыли и цепи, только огонь сердец способен удержать его от падения в пропасть.

Одна из лучших вещей харьковского дуэта, мощнее и чище даже моего любимого «Героя...» И пусть вокруг бесчинствуют слуги пользы и рабы выгоды, я верю не смотря ни на что: пока пишут и читают такие книги, мир не погибнет.

I am here to tell you a story

A story that will torture your thoughts by day

And poison your dreams by night

And though i will do my best,

There are no words that can be written.

Curse of the Virgin Canvas, Alesana

Невероятная, умопомрачительная, захватывающая книга. Даже не верится, что почти век тому назад жил забытый ныне гений, способный писать настолько великолепно. Способный заглянуть в самые глубины человеческого сознания и вытащить на свет сокровенные потаённые механизмы, скрытые за такой эфемерной вещью, как творчество и мысль.

Исходная посылка, хотя ей и суждено быть опровергнутой, по-своему красива. Каждый человек хранит внутри себя целый микрокосм, вселенную идей, стремлений и замыслов, кристально чистых и неосквернённых в своей бестелесности. Всё живое много глубже и сложнее, чем кажется на первый взгляд. Но тащить хрупкое великолепие эфемерных замыслов в мир, облекать крылатую идею в грубую плоть слов — ошибка, заблуждение, преступление. Замысел, он как таинственный обитатель океанской бездны — непостижим и недоступен пониманию. Тяжесть реального мира разорвёт его на части, как разрывает из-за перепада давления вытащенных на поверхность рыб из глубины. И потому герои решают драгоценные свои замыслы лишь проговаривать вслух, небрежно, начерно, без предопределённости и окончательной формы. Не понимая, что бороться со словами глупо. Они всё равно сильнее, они выждут момент, они отомстят. Осознание приходит не сразу и не ко всем, а ключ к нему — истории, рассказанные героями.

Первая история как будто бы подтверждает первоначальную идею. Ряды ролей, уткнувшихся в книгу, загнанных и запертых в мёртвом и гниющем уже мгновении. Между быть и не быть и вправду одно или. Или, отделяющее бесконечное многообразие форм и смыслов идеи от стазиса пятиминутной сцены, где всё написано и решено наперёд. Пойманая и проткнутая булавкой бабочка под стеклом может и прекрасна, но мертва, мертва окончательно и навсегда. Казалось бы, очевидное сказано, занавес, и пусть расходятся зрители. Но есть в этой фантасмагории о роли, которая играет актёра, и кое-что ещё. Это авторское или, оно не просто отделяет противоположности. Оно словно водораздел, серебряная поверхность зеркала между in и ex, о которых мы ещё поговорим. А зеркалам свойственно лгать. А ещё менять левое и правое местами. Нам кажется, что невесомая вроде бы вязь букв — гранитная плита, надгробие убитой идее. А что, если с той стороны всё совсем наоборот? Что, если наше умолчание вовсе не спасает идею от смерти, а, напротив, не даёт ей родиться? Однажды увидев Принца Датского в исполнении Высоцкого, поверите ли, что где-то там в толпе мёртвых ролей сидит и призрак с лицом великого поэта? Пускай бабочке суждено окончить жизнь пришпиленной к стеклу. Но это лучше, чем лишить её самой возможности вырваться из кокона и стать. И ещё — мертвечине свойственно гнить. Убитые до рождения, замыслы останутся на душе и всё равно будут рваться в мир. Вот только они будут не лучше пещерных цветов, такие же блёклые и безжизненно-отвратительные.

Мы верим им и тянемся вперед...

Иллюзия скрывает тени зла,

И наш двойник кривит в усмешке рот...

У нас воруют души зеркала.

Герой первого рассказа не смог выпустить свою роль в жизнь. И потому она взяла её сама, обокрав бедного актёра. Выращивая цветы без солнца, мы выращиваем их на собственной могиле.

Но почтенные участники клуба противятся такой идее как могут. Потому-то их и не устраивает рассказанная второй история. Эта мистерия в средневековом антураже на первый взгляд снова будто бы подтверждает их прекрасные заблуждения. Невовремя явленная в мир, идея несёт только горе своему создателю. Но вывод священника объясняет всё. Нет праведности без греха, нет прозрения без боли и страданий. И даже вторая версия истории, окончившаяся не в жизнь, а в смерть о том же.

Близка неизбежность

Так мало любви, так много слов

Совершенная нежность

Превращается в совершенное зло

Слова способны извратить что угодно, с этим не поспоришь. Без замысла и веры физическая оболочка лишена смысла, это просто голем. Когда, заглянув в зеркало, увидел пустоту, и вправду впору идти топиться. Но красота — в глазах смотрящего. Без отражаемого отражения просто не существует. И совершенная красота уходит, уступая место пустоте. А она хороша только когда ей на смену приходит хоть что-нибудь. Поэтому в третьей части своего выступления рассказчик, единожды впустив в себя пустоту, обречён только на реквием по ненаписанной книге. Итак, задушенная во младенчестве, идея погубит и создателя, и всё, чем он жил и дышал.

Логическое тому продолжение история третья, фантастическая антиутопия, во многом предвосхитившая и «Дивный новый мир» Хаксли, и «1984» Оруэлла. Вещь, ценная даже вне контекста повести, но тем более прекрасная в оправе основной идеи. Итак, а откуда, собственно, берутся идеи? Уж не из мира ли вокруг? Возведя прочную стену между in и ex, миром замыслов и нашей с вами реальностью, мы рискуем получить не просто мёртвый вакуум, а кладбище выродившейся падали, всепоглощающее безумие. Предоставленная сама себе, любая система в конечном итоге порождает лишь хаос. Начав tabula rasa, мы действительно повернём колесо эволюции сызнова. Но на месте. Солнцеликий Амон когда-то родился из хаоса, но это прошло и стало прахом. Мы молимся другим богам, да и солнце уже не то, что прежде.

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог

Так нам ли отказываться от слов? И заодно Бога. Если логос и вправду не имеет ни начала, ни конца, то куда заведёт нас стремление начать сначала?

Ответом тому — четвёртая история, написанная в виде притчи о поиске смысла слов. Нужны ли они человеку, и если да, то как далеко могут завести? Герои истории, пережив множество превратностей судьбы, открывают до смешного простую штуку. Бессмысленны не слова, а самый поиск смысла слов. Если предыдущая история показывала, что in и ex связаны не хуже yin и yang, то эта намечает границу перехода одного в другое. Нет никакой innate idea, но, коль скоро мир и опыт заставили задуматься о смыслах, обратись к себе. Слова, рождённые в глубине души, может объяснить лишь она. Смысл порождает самое себя, но для того ему нужен свет и тепло мира вовне. Вот где сокрыто колесо, которое действительно должно вращаться.

Слова и смыслы рвутся сквозь сознание героев, непрошенными гостями появляясь в их историях. Единожды записанные, они будут жить вечно, ведь рукописи, как известно, не горят. Но бессмертие ждёт не только смыслы.

Одиноким приходишь на свет,

Одиноким уходишь.

Это тоже иллюзия.

Вот тебе путь:

Не придя – никогда не уйдешь.

Чтобы колесо совершило наконец оборот, нужно открыть своё сердце познанию. Позволив замыслу своей души родиться, ты делаешь ещё один шаг вперёд на пути к истине. Раз уж в мире идей нет границ и преград, не странно ли воздвигать их искусственно?

Пан Сигизмунд просто умница. Тонко, мастерски написанный шедевр, изящная игра со стилем и словами, сотни смыслов, облечённых в чеканное великолепие строк. Это как превосходно огранённый камень. Подлинная природная красота чистого замысла, облагороженная к тому же блестяще отточенным сознанием. И каждая грань — нечто совершенно новое. Здесь и тревожные мистерии, и перерастающая в гротеск драма, и мрачное будущее в научно-фантастическом ключе, и философская притча. Кржижановский предвосхитил всех: Хаксли и Оруэлла с их антиутопиями, Бэккера с его идеей семантического апокалипсиса, Митчелла и его фракталы вложенных историй в историях. Подлинный шедевр, достойный наивысшего балла.

Когда-то давно, лет пять тому назад, впервые прочитав эту книгу, я искренне ей восхищался. Действительно, для человека неподготовленного и мало что в жизни видевшего шанс уберечься от сокрушительного красноречия Уайльда несильно выше нуля. Умение автора преподнести свои идеи, сплести кружева затягивающих, убедительных, гипнотически-красивых умопостроений, подчинить читателя себе неоспоримо, риторические таланты Уайльда, его остроумие и обаяние выше всяких сравнений. Он запросто берётся рассуждать на важнейшие для всех времён темы — добродетель, благо, религия, искусство, любовь, — и при этом не скатывается ни в претенциозность, ни в морализаторство. На первый взгляд, книга очень глубока — воззрения лорда Генри, да и сама судьба Дориана полнятся таким количеством блестящих парадоксов, что трудно сохранить трезвый рассудок и не поддаться влиянию автора.

А между тем сам же Уайльд устами лорда Генри говорит о влиянии вот что:

«Влиять на другого человека — это значит передать ему свою душу. Он начнет думать не своими мыслями, пылать не своими страстями. И добродетели у него будут не свои, и грехи, — если предположить, что таковые вообще существуют, — будут заимствованные. Он станет отголоском чужой мелодии, актером, выступающим в роли, которая не для него написана. Цель жизни — самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность — вот для чего мы живем. А в наш век люди стали бояться самих себя. Они забыли, что высший долг — это долг перед самим собой. Разумеется, они милосердны. Они накормят голодного, оденут нищего. Но их собственные души наги и умирают с голоду. Мы утратили мужество. А может быть, его у нас никогда и не было. Боязнь общественного мнения, эта основа морали, и страх перед богом, страх, на котором держится религия, — вот что властвует над нами.»

Забавно, не правда ли? В основе идеологии лорда лежит простая в сущности идея — отрицание навязанных извне норм, культ индивидуальности и самовыражения. Но не получается ли у нас порочный круг? Ведь полагая всякое влияние безусловным злом, мы должны воздержаться от любого проявления собственной индивидуальности — это в любом случае влияние на людей вокруг. К тому же, всякое действие не остаётся безответным, влияние — всегда двусторонний процесс. Так что закономерным итогом подобных рассуждений будет что-то вроде этих вот строк Тютчева: «Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои! « Но такой вывод неизящен и не производит желаемого впечатления, потому-то лорд Генри и предпочитает остановиться на середине рассуждения. Да и сам факт того, что на вершине ценностей по Генри находится концепция красоты, выглядит в свете рассуждений довольно странно. Совершенная красота не может оставлять безучастным, её влиянию равно подвластны все.

И действительно:

«Красота — один из видов Гения, она еще выше Гения, ибо не требует понимания.»

Вот только по итогам мы имеем превосходный пример того, куда может завести заблуждение вроде «понимание не нужно». Вообще, полагая любую идею, будь то религия, вера, интеллект или, как в нашем случае, красота, выше прочих, мы с равным успехом рискуем закончить очень и очень печально. Генри полагает, что красота оправдывает всё. По-моему, такого универсального оправдания нет вообще, иначе жизнь была бы куда как проще. Добрый лорд излагает красиво, спору нет:

"—Я верю в величие нации.

— Оно — только пережиток предприимчивости и напористости.

— В нем — залог развития.

— Упадок мне милее.

— А как же искусство? — спросила Глэдис.

— Оно — болезнь.

— А любовь?

— Иллюзия.

— А религия?

— Распространенный суррогат веры.

— Вы скептик.

— Ничуть! Ведь скептицизм — начало веры.

— Да кто же вы?

— Определить — значит ограничить.

— Ну, дайте мне хоть нить!..

— Нити обрываются. И вы рискуете заблудиться в лабиринте.»

Сказано так много. А по сути — ничего. При должном умении любую из отвергаемых Уайльдом концепций можно возвести в абсолют ничуть не хуже. И получить ещё одну девиацию, ещё одну аккуратненькую систему этики, которая будет казаться столь же глубокой и полной смыслами. До первого потрясения, которое, в зависимости от глубины заблуждений, вполне имеет шанс стать ещё и последним. Позволю себе ещё цитату, на этот раз, не из Уайльда:

«Мы смотрели ваши картины и читали ваши книги. Мы поверили. Вы правы. В войне есть своя красота. В смерти – свое очарование. В жестокости – своя правда.»

Банальность, но всё же: истинная красота скрыта внутри и много сложнее видимой оболочки. Разделив душу и тело на части, му получим лишь осколки, и близко не стоившие целого — отвратительный портрет и пустую шкурку прекрасного принца. Не ново, ага. Дориан и его портрет всего лишь вариация на тему. Виктор Франкенштейн и его монстр, доктор Джекилл и мистер Хайд — практически в каждом из знаковых произведений на стыке классики и мистики так или иначе обыгрывается эта тема. Просто Уайльд оказался остроумнее, красноречивее и лучше умел влиять.

Берегитесь этой книги. Вот, например, подумайте об этом: отец Дориана умер ещё до его рождения, мать герой тоже потерял очень рано. Так что мальчик жил в доме ненавидевшего его деда, предоставленный сам себе. Учитывая сибаритские нравы тогдашней аристократии, герой просто-напросто был лишён возможности сформировать собственные независимые суждения о жизни или, на худой конец, следовать советам любящего и преданного человека, для которого он был бы чем-то большим, чем забавный лабораторный зверёк. Потому-то знакомство с лордом Генри и оказалось для Грея столь опасным. Так же и читатель рискует поверить автору, попасть под его влияние, проникнуться опасными иллюзиями и заблуждениями. Книга глубока только на первый взгляд. Есть такое забавное направление искусства — мадоннáри, объемные рисунки на асфальте. Эта книга им во многом подобна — за кажущейся объёмностью и проблематикой скрывается лишь паясничанье и игра на публику, ничего больше. Хотя игра эта — великолепна, и раскрывается не сразу, и узнаётся не вдруг.

Начать, наверное, следует с того, что у каждого человека есть свои пристрастия в литературе. Кто-то превыше всего ценит лихие сюжетные повороты боевиков, кому-то милее хитроумные интриги романов плаща и кинжала или филигранные логические построения детективов. Но сказки, сказки любят все. Да и как иначе, ведь каждый когда-то был ребёнком, а значит простой и бесхитростной истории о дружбе и любви по силам достучаться до сердца каждого. Вот только написать так, чтобы выдуманные персонажи словно бы сошли со страниц, чтобы читатель поверил их любви, сочувствовал их горю, прожил с ними всю книгу от первой страницы до последней — задача столь изощрённая, что по плечу только настоящему мастеру. Такому, как Диана Джонс.

Ходячий замок — книга невероятно добрая и светлая, места лжи и предательству здесь нет. Зато в наличии — невероятные приключения и путешествия между мирами, захватывающая дух магия и, что самое главное, превосходно выписанные персонажи. Обаятельный повеса Хоул, за маской трусоватого вертопраха скрывающий сердце настоящего героя. Демон огня Кальцифер — милейшее существо, хитрец себе на уме, который за словом в карман лезть не будет. И, конечно, Софи, главная героиня книги, так искренне верящая в своё невезение и обыкновенность. Познакомившись с Хоулом, она оказалась первой, кто смог поверить в него, разглядеть в таинственном и могучем чародее настоящего Хоуэлла Дженкинса, искреннего и честного парня, так не похожего на легкомысленного и эгоистичного волшебника Хоула. И именно эта встреча помогла Софи поверить и в себя тоже, обрести свою магию и веру в собственные силы.

Прочие, второстепенные персонажи книги тоже необычайно хороши. А главное, поступки и действия каждого без исключения героя имеют веские основания и причины, прекрасно прописанные в тексте, находящиеся в полном согласии с их характером а не авторской прихотью. Потому-то и кажется, что там, по ту сторону страницы — настоящие, живые люди. Ну и немножко демоны.

Помимо замечательных книг госпожи Джонс история Хоула и Софи нашла ещё одно воплощение — в не менее замечательной экранизации маэстро Миядзаки. Но история эта — совсем о другом, что, собственно, и не удивительно — настоящий мастер не станет просто копировать чужую работу, какой бы великолепной она не была. Оставив образы героев, Миядзаки-сама абсолютно по-другому расставил акценты, сместил приоритеты, рассказал историю так, как видит и чувствует он. И потому странно сравнивать книжный первоисточник и экранизацию. Это ведь две разные работы, разноплановые, но равно великолепные. Достойные друг друга одним словом.

Стоящая, глубокая, предлагающая немало тем для размышлений книга. И пожалуй, главное, о чём стоит задуматься, это наше отношение к аутистам. Литература и кино формируют для нас образ оторванных от реальности гениев, тихих и незаметных. Нас неуклонно подталкивают к принятию аутистов как полноценных личностей, исподволь навязывают сочувственное и терпимое отношение к ним. От книги Хэддона я ожидал примерно того же, но к моему удивлению автор, хоть и ни разу не заявляя об этом прямо, выводит главного героя-аутиста неполноценным и крайне опасным человеком, которого стоило бы запереть к специальной клинике и не выпускать к людям. Что странно, такое восприятие формируется как будто против воли автора, который рассказывает о Кристофере ласково и по-доброму. Но вот факты, факты берут своё. Свою истинную позицию автор прячет чуть глубже поверхностного восприятия, и если всё рассказанное в романе действительно соотносится с реальностью, я не хотел бы иметь дела с аутистами.

Да, Кристофер интеллектуально полноценен, одарён незаурядными способностями к точным наукам, к аналитическому, системному мышлению. Но в то же время он абсолютно неспособен к эмпатии, сочувствию и, кажется, вообще не способен осознавать эмоции других людей. Для героя существует только он сам, а остальные люди в его мировоззрении нечто вроде предметов интерьера. Он даже по умершей матери не тосковал, а его гнев на отца вызван скорее тем, что тот нарушил его костыльную систему правил, которой Кристофер пытался описать мир и поведение людей. Кристофер стремиться выстроить некую аксиоматическую и предельно рациональную систему правил для взаимодействия с внешним миром, но будучи лишён воображения, способности к творчеству и понятия о добре и зле, оказывается не в состоянии взамимодействовать с чем-то сложнее собаки или компьютера. С чем-то разумным и мыслящим, одним словом. Притом эту свою внутреннюю аксиоматику герой конструирует очень ловко, так, что любые его действия оказываются приемлемыми, вплоть до непосредственного причинения вреда окружающим. Останавливает героя, пожалуй, только страх физической расправы. Вот упустят опекуны такого недоумка в город, а он возьми да и чуть не угоди под поезд. Вы его вытаскиваете, а он вас хрясь — и ножом в бок. Как оно вам, а? С другой стороны, Кристофер как будто не виноват, что родился таким. Вы же не станете обвинять безногого в неспособности бежать, ведь правда? С другой стороны, представьте, как тяжело приходится родителям такого вот ребёнка. С одной стороны, вроде бы родная кровь, да и некая иллюзия нормальности всё же временами присутствует. При чтении иногда даже кажется, что Кристофер вполне сможет быть успешным учёным и научиться существовать со своим недугом, как, например, герой «Игр разума». С другой стороны, мы прекрасно понимаем, что такой вот аутист никого никогда не полюбит, не проронит по умершей матери ни слезинки и вообще слабо оценит, что выради него жизнь пустите под откос. Его же до самой смерти придётся кормить и обихаживать. Вот раньше я моментально осудил бы родителей, отдавших в приют ребенка-аутиста. А теперь ничего, вполне понимаю.

Ещё одно достоинство романа — органичная и ярко прорисованная картина мира глазами аутиста. Главный герой предстаёт перед нами ну прямо как живой. Интересны и игры автора с формой, всемозможные головоломки, рисунки, формулы и научные факты, вплетённые в текст книги. Чем-то это напоминает «Жутко громко, запредельно близко», хотя и довольно отдалённо. Но в любом случае, вне зависимости от вашего отношения к аутистам, это действительно достойная вещь, вполне стоящая прочтения, а возможно, даже и неоднократного.

Качественная приключенческая фантастика от мастеров жанра. Существует мнение, что «Витки» в некотором роде предтеча движения киберпанков — герой здесь телепатически общается с компьютерами и управляет ими силой мысли. Но всё же отнести этот роман к киберпанку решение довольно смелое, слишком уж далёк он от характерной этому жанру стилистики. А вот просто как приключенческая история книга читается на ура. Я бы не назвал построения авторов уж очень сложными и потрясающими, но логичность и упорядоченность описанного мира внушают уважение. Это не просто спонтанное решение наделить героя такой необычной разновидностью телепатии — талант героя увязан практически со всеми аспектами повседневной жизни, и способы, которыми он борется с агрессивной системой, разумно следуют из его необычной способности. Параллельно увлекательному и динамичному сюжету авторы развивают ещё одну интересную тему, а именно обилие компьютеров и прочей сложной техники в нашей повседневной жизни. А ведь с момента написания романа степень проникновения этих технологий во все сферы общества превзошла чуть ли не все самые смелые прогнозы. Герой «Витков» оказался не по зубам могучей корпорации, а в наше время, пожалуй, и вовсе стал бы правителем мира. Информационные технологии повсюду — от управления ядерным оружием до систем, регулирующих многомиллиардные денежные потоки на фондовых биржах. Именно это предчувствие эры информации, а вовсе не чисто антуражные вещи, действительно роднит «Витки» с классическими произведениями киберпанка. Возможно, на фоне той же «Схизматрицы», которую я читал совсем недавно, произведение Желязны и Саберхагена и выглядит малость бледновато, однако прочитать его, безусловно, стоит.

Представьте себе очень крутой фантастический боевик голливудского размаха. Столкновение политических сил и альянсов, море крови и стрельбы, жуткая и непонятная угроза извне, громадные космические корабли, каждый из которых может превратить планету в пыль. Посреди этого — простой американский парень, который верит в высокие идеалы справедливости, разочаровавшийся в жизни честный коп с кризисом среднего возраста, добродушный верзила с армейским прошлым, отставной вояка, готовый идти по головам ради в общем-то верных и правильных целей. Представили? Тогда вы примерно знаете, чего ожидать.

При всём этом книжка соотносится именно что с фильмом высшей лиги, знаете, из тех, что принято считать классикой. Персонажи достойно выписаны, упомянутые выше шаблоны-роли уже к концу первой трети романа становятся вполне обоснованной жизненной позицией. Сюжет закручен изобретательно, без перегибов и роялей в кустах. Возможно, роману не помешало бы чуть отойти от парочки главных героев в лице Холдена с Миллером, но два напарника-героя — это такая старая и добрая традиция, что как-то даже не особенно режет глаз. Отрадно и то, что в следующих томах, судя по всему, размах происходящего будет только расти. Нужно ещё понимать, что это именно боевик в космических декорациях, с годным сюжетом и объёмными героями, но не более того. Это не слишком «жёсткая» НФ, и каких-то необычных идей в тексте не наблюдается, ни среди антуража человечества-в-космосе, ни среди идейной подложки. Есть подонки, есть хорошие парни — живые люди и ни разу не сахар, такараканы в голове у них ещё те. Будущее мира в руках простых людей. Не новая идея, но реализовано достойно.

В общем, для своей жанровой ниши книжка шикарна. Это действительно заметное событие, навскидку я даже не могу припомнить романов подобного уровня за последние лет 10, ибо «Алгебраист» Бэнкса куда сложнее и замороченнее и основан скорее не на характерах и сюжете, но именно на идейной подоплёке. Обязательно куплю и прочту продолжения.

Сплошная доброта и милота. Полное ощущение того, что вот ты сидишь на кухне, угревшись у батареи и напившись чаю, а добрый дядюшка рассказывает тебе байки за жизнь. Удивительно душевная, хотя и не хватающая звёзд с неба книжка. Как фантаст, Шефнер, конечно, вторичен, но вот когда дело доходит до бытописательства и простой жизни простых советских людей, всё становится куда как симпатичнее. Светлое коммунистическое будущее выглядит каким-то совершенно наивным и утопичным, а вот сюжетная ветка в веке двадцатом выше всяких похвал. Главный герой, чудаковатый поэт Пашка Белобрысов, парень довольно обаятельный, да и стихи у него хороши. Иногда смешные, иногда грустные, забавные двустишия всегда к месту и неизменно вызывают улыбку. Пожалуй, я посоветовал бы эту книгу в первую очередь подросткам, в основном из-за бесхитростного, но очень правильного идеологического посыла про дружбу и альтруизм. Но и читатели постарше, несомненно, проведут с этой книгой немало приятных минут.

Роман невероятной красоты. Сокрушительно, бескомпромиссно, навылет. В стильном постапокалиптическом антураже, который уже сам по себе способен покорить читателя, Этвуд разворачивает грандиозное полотно, потрясающей глубины монолог о судьбе человечества и человечности. Исповедь героя, его галлюцинации, видения и сны уносят нас прочь от визионерских картин мира-после-катастрофы, туда, где всё когда-то началось.

Далеко-далеко, в самом начале нашего пути в поисках смыслов и причин, задолго до того, как закрутятся механизмы апокалипсиса, мы встречаем Джимми. И падает первая косточка домино, которой суждено изменить мир, запустить лавину, что сметёт всё на своём пути. И речь здесь даже не о непосредственном участии героя в грядущих событиях. Жизнь Джимми — этакий апокалипсис в миниатюре, маленький, но от того не менее страшный армагеддон. И вроде бы такие простые и вполне ожидаемые вещи: ослеплённые карьерой и собственными предрассудками родители, комплекс неполноценности на фоне более талантливых сверстников, усвоенный из детства страх любить, намертво вросший в личность цинизм. Но в руках Этвуд даже такие банальные вещи становятся метафорами катастрофы. Личные дилеммы героя, в общем-то, талантливого и незаурядного парня, экстраполируются на всё общество. Кризис личности героя становится кризисом целого мира, его депрессия и безысходность — семантическим апокалипсисом общества. Сквозь призму истории Джимми автор демонстрирует нам целый спектр проблем. Противостояние слов и цифр, творчества и холодного разума, красоты и утилитарности. Войну, где по разные линии фронта оказываются наука и искусство, польза и этика. И хотя каждый отдельный человек не более чем винтик в сложноустроенном механизме системы мира, рано или поздно может наступить момент, когда число сбоев достигнет критической массы. Когда категории морали эволюционируют в категории рационализма и целесообразности, куда изящнее сформулированные, но такие ненадёжные.

И вот что ещё странно: в какой, всё-таки мере преуспел Коростель? Безумец, задумавший судить весь мир, сумел-таки привести свой приговор в исполнение, но ведь дело в сущности вовсе не в этом. Холодный расчёт беспристрастного исследователя не выдерживает натиска эмоций, а дети Коростеля, задуманные идеальными биологическими машинами без чувств и разума, далеко не так просты, как кажется на первый взгляд. Даже гения Коростеля оказалось недостаточно, чтобы раз и навсегда расправиться с эмоциями. И роботам снятся сны, что уж говорить о живой плоти. Этих жутковатых существ ждёт целый мир, специально созданный для них. В их примитивных, кастрированных сознаниях, уподобленных машине, прячутся свои призраки. Эрзац-вера, суррогат любви, пародия на искусство. И ведь они будут развиваться, непременно и неизбежно. И настанет день, когда подспудно накапливающиеся изменения перейдут черту, и дети Коростеля вернут однажды утраченное, отнятое у них безжалостным творцом. И что тогда? Пойдут ли они по нашему пути, повторят ли наши ошибки? А может, мы и сами в прошлом были детьми, чьим-то ультиматумом и одновременно приговором миру? Но даже не это самое страшное. Куда ужаснее ненулевая вероятность того, что это и вправду конец. Что над обломках рухнувшей цивилизации уже никогда не взойдёт солнце. Давай же, Снежный человек, расправься с этими кадаврами, жалкими пародиями на людей. Или нет, стой, храни их как зеницу ока, они — последняя надежда и наследие человечества. Герой не знает, что ему делать, и вместе с ним останавливаемся у перекрёстка вероятностей мы. Этвуд не даёт читателю готовых ответов, но зато задаёт так много вопросов, которые равно могут стать и изящными упражнениями для ума, и началом мучительного поиска истины. Этот роман стал для меня настоящим открытием автора, и потому я вне всяких сомнений рекомендую его всякому любителю глубокой и многоплановой литературы. Только не стоит судить о книге по обложке, которую на скорую руку сварганили наши гении от книгоиздания. Обнажёнка здесь совершенно ни при чём.

Маркус Зусак в наших палестинах известен в первую очередь авторством нашумевшего «Книжного вора», неоднозначного и спровоцировавшего немало обсуждений романа. Кто-то ругал книгу, кому-то она, наоборот, понравилась, но так или иначе дело было сделано: у читателей возникла устойчивая ассоциация между книгой и автором и какие-то свои представления и ожидания от творчества Зусака.

К чему я всё это? Если коротко, то всё очень просто: «Я — посланник» нечто совершенно другое и новое. Не будь на обложке отпечатано здоровенными алыми буквами «Маркус Зусак», установить авторство вслепую было бы практически невозможно. Нет ни рубленных резких фраз, ни ошеломляющих читателя скачков во времени. Это роман не войне и не об утрате, и на этот раз автора нельзя обвинить в попытке спрятаться за спинами тысяч умерших. Нет ни расстрельных процессий, ни поездов смерти, ни лежащего в руинах города. Всего лишь обычная история обычного двадцатилетнего парнишки, какие-то считанные месяцы обыкновенной тихой жизни, наполненной самыми заурядными вещами. И знаете, что? Даже в этом формате Маркус чертовски хорош.

Книга подкупает своей искренностью и простотой, практически любой читатель найдёт в образе героя что-то близкое и понятное. Безответная любовь, проблемы с работой, непонимание между друзьями, ссоры с близкими. Такие типичные проблемы, такие банальные. И такие родные. Всякий из нас хоть раз да побывал в шкуре Эда Кеннеди, хронического неудачника, славного и доброго парня, которому как назло всегда чуточку не везёт. И когда в монотонную жизнь героя внезапно врываются послания на картах, таинственные телефонные звонки и прочие необычности, мы радуемся неподдельно и от всей души. Глядя, как Эд преодолевает трудности, помогает людям, ищет своё место в жизни, мы сами проживаем собственные неудачи, оставляя их в прошлом. Мы понимаем, что всё, в сущности, очень легко и решаемо, стоит только всерьёз захотеть изменить свою жизнь к лучшему. Жизнь как колода карт, кому-то сдаёт тузы и козыри, а кому-то так, всякую мелочь. Но ведь она ещё и игра, а не какая-нибудь скучная лотерея, где всё ясно наперёд. Так почему бы не сыграть, вдохновенно и как следует? Ведь наша игра — с ненулевой суммой, и если разыграть карты правильно, в выигрыше останутся все.

Задуманный посланием читателям, роман стал своеобразным открытием и для самого Маркуса. В одном из интервью он сказал, что именно эта книга стала тем самым событием, которое заставило его поверить в свои силы. Так что знаменитый «Книжный вор» самим своим рождением обязан «Посланнику», хотя и ни капельки на него не похож. И всё же «Посланник» не менее талантлив, хотя и по-своему. Изящное композиционное решение, удачно подобранные сюжетные перипетии, превосходно иллюстрирующие постепенное изменение героя, наконец, сам образ Эда, скрывающий громадный запас эмпатии. Очень сложно создать одной лишь силой воображения личность, которой действительно хотелось бы сопереживать, но у Маркуса действительно получилось. Возможно, всё дело в том, что у меня слишком много общего с этим забавным неудачником. Возможно, проблемы и неурядицы, что причудливым раскладом сдала Эду жизнь, не так уж универсальны и близки далеко не каждому. Честный и светлый, лишённый даже намёка на вымученную жалость, этот роман тем не менее, как и все трогательные вещи, очень личная штука. Никогда не скажешь заранее, что скрывается за обложкой, как не угадаешь лежащие рубашками вверх карты. Но одно я могу сказать точно: забавная маркусова фамилия с сомнительной согласной в серединке стала для меня гарантом увлекательного чтения. Это парень действительно талантливый, глубокий и разноплановый писатель, и новые его книги всегда будут желанными гостями на моих полках. Что же до этого романа, то я без тени сомнений ставлю ему 10 из 10. Я мог бы долго распространятся, почему, но это будет вымученно, эмоционально и совершенно не к месту. Лучше скорее садитесь к столу и попробуйте сами. Карты уже ждут.

Жестокая сказка о магии и предательстве. Причём именно сказка, ибо ближайшие аналоги — авторские вещи, например, братьев Гримм. Классифицировать «Привратника» как фэнтези можно только с очень большой натяжкой и непременным рядом оговорок. Во-первых, здесь нет привычных нам жанровых атрибутов — множества рас, проработанного мира и каких-то принципиальных отличий от нормальной реальности. Действие разворачивается в условном западноевропейском средневековье, вполне укладывающемся в наши о нём представления. С поправкой, конечно, на магов, и это во-вторых. Маги здесь именно что сказочные и промышляют преимущественно предсказаниями да превращениями. И удивительно не режут глаз на фоне обыденности прочих деталей авторского мира.

Сюжет, в принципе, тоже довольно реалистичен и даже немного прост. Да, главный герой — потерявший силу маг, но если на минуточку забыть о его прошлом, то получается довольно интересная вещь. Бывший маг Руал Ильмараннен интересен авторам скорее как человек, переживший тяжёлую утрату и предательства тех, кому верил. Обида и злость героя, осознание совершённых ошибок и упущенных возможностей, тоска по утраченному, исступлённая готовность биться до конца — всё это метания вполне человеческой души. Тот же факт, что в прошлом Руал был одним из сильнейших магов, для повествования даже и не принципиален. В фокусе авторского внимания — история преодоления, поиск смыслов заново, с нуля. Наконец, сама фигура человека, имевшего полное право ненавидеть целый мир и по странному и страшному совпадению получившего шанс жестоко этому миру отомстить. Словом, чистейшей воды психология за немного нескладной и в общем-то неуместной маской фэнтези.

Именно за этим и следует читать роман. Нужно к тому же учитывать ещё и то, что это дебютная работа дуэта. Я прочёл не так много романов Дяченко, но мне всё же показалось, что «Привратник» не так глубок и структурно сложен, как, скажем, замечательный «Ведьмин век». Так что я не назвал бы этот роман действительно эпохальным для российского фэнтези, в чём нас пытаются уверить авторы издательской к нему аннотации. Но тем не менее «Привратник» интересен именно как дебютная работа по-настоящему уникальных и самобытных авторов. Просто не стоит судить его по привычным фэнтезийным меркам, для этого он слишком другой.

В массовом сознании личность Макиавелли прочно ассоциируется с интригами и предательством, вероломными планами и изощрёнными многоходовыми комбинациями. Когда кого-то сравнивают с этим человеком, то обычно имеют в виду беспринципность, жестокость, готовность пробиваться к цели любыми методами, пусть даже идя по головам. Поистине колоссальное предубеждение. Потому-то сам я книгу до недавнего времени так и не прочитал и вряд ли стал бы. Но, к счастью, стандартный университетский курс политологии включает в себя знакомство с концепциями и воззрениями Макиавелли. А так как ко всяким пересказам и сокращённым изложениям я испытываю патологическое и стойкое отвращение, книга была прочитана полностью и целиком, благо она не очень велика. Перелистнув последнюю страницу, я, натурально, впал в состояние лёгкого недоумения, постепенно перераставшего в полное непонимание. Как, скажите на милость, могло случиться, что имя и наследие столь выдающегося философа и политика оказалось настолько очернено?

В этой книге Макиавелли рассуждает о сущности власти и способах, кои следует применять для её приобретения и удержания. И надо сказать, что методы, предложенные этим «мерзким интриганом», сделали бы честь большинству современных политиков. Да, Макиавелли предлагает действовать решительно, рассудочно, не останавливаясь ни перед чем в попытке сохранить стабильность и благоденствие государства. Конечно, в таком случае благо общее и частное пересекаются далеко не всегда. Но ведь Макиавелли и не полагает террор и насилие единственными методами управления. Напротив, это самые что ни на есть крайние меры, прибегать к которым следует лишь убедившись в бесполезности прочих, более гуманных способов. Но если уж применять, то наверняка, не давая второго шанса, не веря в раскаяние. Разумеется, государство всеобщего счастья нельзя построить на таком фундаменте. Но ведь его и вовсе нельзя построить, счастье для всех, даром, бывает только в сказках. А в реальной жизни приходится иметь дело с настоящими людьми, подверженными порокам и грехам. И совладать с народом, как он есть, можно только так, как предлагал автор. При всём этом во главу угла ставится не личное благоденствие владыки и группки его приближённых, но процветание и мощь всего государства. Как это непохоже на нынешних лицемерных политиканов, за фальшивой кроткой улыбочкой скрывающих непомерные амбиции и алчность.

В итоге, «Государь» — превосходная книга, которая должна стать настольной для всякого политика и управленца, сохранившего хотя бы воспоминание о совести. Очень жаль, что Макиавелли оказался предан анафеме за несуществующие грехи — труды этого выдающегося политолога легко применимы в современном мире и, думаю, ещё долго останутся актуальными.

Ну что сказать, несмотря на моё предубеждение к русскоязычному фэнтези, Далин меня по-хорошему поразил. Роман у него получился что надо — с цепляющим и незатасканным образом главного героя, с интересным взглядом на клише о тёмном владыке, с очень славно выписанной драмой и эмоциональностью, которая не выглядит дешёвой патетикой. Возможно (и даже скорее всего) эти достоинства субъективны, так как очень многое здесь зависит от игры на эмоциях читателя и его представлениях о том, что есть благо. Но я всё же попытаюсь рассказать, почему мне понравилась книга.

Итак, первое и самое главное — герой, король-некромант по имени Дольф. Ещё в юности он заключил сделку с силами тьмы, обменяв любовь и уважение своего народа на власть и возможность превратить погрязшую в разрухе страну в великую империю. Забавно, но корона сама по себе герою не нужна. Не единожды он порывался всё бросить, наложив на себя руки или просто позволив умереть. Но мысли о судьбе страны и благоденствии народа всегда останавливали его. В погоне за мечтой о великой империи герою пришлось пройти сквозь ад почище того, с которым он заключил договор. Дольф пожертвовал не только абстрактной любовью и преклонением народа. В конце концов, очень многие вожди и лидеры основывали своё правление исключительно на страхе и ничуть тем не страдали. Но штука в том, что и самому герою пришлось пожертвовать собственными привязанностями и даже частичкой души. Дольфу приходилось действовать резко, жестко, рассудочно, не давая второго шанса и не веря в раскаяние. Удивительно, но идеальным тёмным государём оказался вовсе не выродок и мерзавец, а кристально честный и справедливый человек, способный на доброту и сострадание. И нет вины Дольфа в том, что мир убил в нем эти качества и тех немногих, кто сумел разглядеть их под личиной некроманта.

Идея о тёмном государе и вправду интересна. Выходит, что в глазах абсолютного большинства злом и мерзостью выглядит как раз то самое пресловутое добро с кулаками, которое всё видит и больно бъёт. Если бы Дольф был обычным жестоким психопатом на троне, то заслужил бы молчаливое уважение и страх народа. Люди склонны считать пороки вроде гнева, жадности и зависти понятными и простительными. Если всё потихонечку воруют, доносят и берут взятки, то немудрено, что правитель будет вытворять то же, но с большим размахом. В таком диктаторе будут видеть простого и понятного выродка, просто облечённого властью убивать одним своим словом. Но Дольф не таков. В иных обстоятельствах он мог бы стать великим правителем и дипломатом, но те, кому полагалось бы поддержать его и идти рука об руку, методично смешивали героя с грязью и издевались над ним. Стадо и понятия не имело, как ему повезло — не будь Дольф настолько правильным и морально совершенным. ему бы ничего не стоило утопить страну в крови.

В итоге в плюсы записываем необычный взгляд автора на обычную в сущности ситуацию, превосходных, цельных героев (и не только самого Дольфа), искренность и эмоциональность книги. Возможно, кто-то может счесть недостатком отсутствие цельной сюжетной линии. Но книга скорее о самом Дольфе, а не каких-то конкретных моментах его правления. Ставлю роману высший балл и хлопаю автору стоя.