– Ты будешь вынужден поступать неправильно, куда бы ты ни пошёл, – сказал старик. – Жизнь в том и состоит, чтобы идти против своей природы. Рано или поздно это приходится делать каждому живому существу. Это кромешная тьма, крах любого творения, проклятие любой работы, проклятие, иже питает всю жизнь. Везде, по всей Вселенной.[/spoiler]

Роман великолепный. Это одним сухим словом. Но одним – одним нельзя. Против природы сказать одним словом – как против природы прочитать его и забыть, и не думать, о чём он, не пережёвывать, не разгадывать и не поражаться. Огромной силы роман. Это первое произведение, прочитанное мною у Дика – и теперь я понимаю, почему его считают великим автором… и ни на кого не похожим. Меня затянуло уже в начале – я буквально вонзился в этот мир, мир романа. А он – он как-то своеобразно неповторим. Да, что там – весь роман настолько полон символов, которые можно разгадывать, интерпретировать. Мир с трогательной, безумной запоздалой любовью к почти уничтоженным животным. Мир сбегающих на землю анероидов, и людей уезжающих на Марс. Мир какого-то столкновения – столкновения Мерсера и Дружище Бастера, войны за души между эмпатией и жестокости механического мышления. Мир отравленной пыли. Мир хлама и запустения:

И всё – органично, пронзительно и реально. С миром этим трудно расстаться.

Полно намёков – на глубину, которую трудно передать, в которую страшно иногда заглядывать.

А герои? – герои реальны. Они реальны по-странному. Они реальны к тому миру, в котором они описаны. Я только сейчас стал понимать, какое это мастерство – создавать героев органичных миру, тем более, если мир этот так сложен (сложен одновременно отличностью и похожестью на наш), системе ценностей этого мира. Не скажу, что в них влюбляешься. Не скажу, что их действия всегда вызывают симпатию. Не скажу, что их принципы мне всегда по душе. Но они этим ещё более реальны.

И безумно лихой сюжет. Роман динамичный, даже резкий. И как лихо он закручен. Попробуй предугадать? Он удивляет и удивляет. Иногда пугает. Это новое отделение полиции – у меня даже сердце колотилось в два разы быстрее!

Да, в этой динамичности есть иногда такая резкость, в которой происходящее не сразу уловишь. Что-то вдруг кажется невероятным – например, как эти два «отделения полиции» так ни разу и не пересеклись? Как Полоков обману не только Декарда, но и его начальника? Почему Декард не устроил облаву на это прикрытие-депортамент – это же огромные деньги? Вопросы есть, но они вдруг отпадают – потому что всё это кажется возможным, реальным в том мире, в тех условиях и менталитете героев выросших в этом не совсем адекватным для нас, но реальном мире.

Сюжет сверхдинамичный, но тут же, мазками – невероятно атмосферный, глубокий… Если честно, я даже не понимаю, как ему это удалось!

И… автор обманывает!..

Только ты начинаешь подстраиваться, понимать, к чему идёт, свыкаешься с мыслями и ощущениями, которые внедряет в тебя автор – как он тут же заставляет в этом усомниться, недоумевать, и понимать, что иначе и быть не может! Весьма редкое ощущение! Как эти андройды – которые сначала настораживают, затем сопереживание, начинаешь спрашивать: а гуманно ли это, убивать андроидов (пусть и убийц – беглецов к свободе)? чем они хуже людей? – а затем… начинаешь их просто ненавидеть; но это слияние с Мерсером – намёк на то, что не всё так просто. Не всё так просто – и это очень жизненно.

Мерсер… Мерсер – это особая приправа, особый пласт сам по себе до безумия интригующий. И кроме всего создающий дополнительную глубину, дополнительный объём и происходящему и миру романа.

Вообще много можно говорить. Много размышлять, предполагать и находить в нём. И это очень здорово, это просто великолепно. Книга «живёт» после прочтения и продолжает будоражить – удивляться и недоумевать, и – главное – восхищать.

P. S.

Не могу не сказать о фильме. Я смотрел его раньше – он мне нравился. Но прочитав, я схватился за голову – мне стало удивительно и непонятно… нет, не то, что книга и фильм разные абсолютно вещи, такое бывает сплошь и рядом – я удивился, почему режиссер не взял себе ещё что-нибудь кроме охоты на роботов – возьми Мерсера, это отделение-прекрытие или что-то ещё – и вышел бы бОльший шедевр чем «Бегущий по лезвию». ИМХО,

Да и вообще, в фильме не было мира, а в книге он был…

Потрясающая книга. Просто по-тря-са-ю-ща-я! Классика и есть классика! Великолепная книга! Вначале ещё читаешь и думаешь: ну что тут интересного? детское даже, как-то просто всё. Однако дальше читаешь и внутри клокочет всё, сердце сжимается, и оторваться от книги не можешь до самого конца… Уф!.. А потом ещё долго ходишь под впечатлением. Книга на все времена. Книга глубокая… И страшная. Страшная своей правдивостью. Теми вещами, о которых предпочитают не говорить и не думать… как те дети, что обещают молчать о Звере. Как хрупка «цивилизация» в людях… Тут всё – в этой книги. Потаённые уголки человеческой души, жажда власти, невиданная жестокость. Каждый носит в себе частичку Повелителя мух, Зверя, готового вот-вот вырваться и поглотить – нужна лишь слабина, трещинка и всё пропало. Пропали детские души… Так меняются люди, так превращаются в нечто со звериным оскалов – в нелюдей, готовых убивать из жажды власти, или за того кто даст им кусок мяса. Убивать потому что кто-то сильнее тебя, кто-то не похож на тебя, или убивать даже просто так… Да, жутко. Жутко и правдиво. Потому что человек и вправду таков… Не каждый может сохранить в себе человека… И разве не такими были предатели и полицаи Второй Мировой… Ни какая культура, ни какое образование не может до конца вытравить из человека этого Зверя. Да, потрясающая книга – красивая своим фоном, своим простым и чудесным образным языком… и страшная тем что в ней происходит. Теми безднами души. Тем падением.

Книга глубокая, и глубину её невозможно передать – её надо читать. Её НЕОБХОДИМО читать. Читать каждому.

Отличнейшая повесть. Скажу даже – ИДЕАЛЬНАЯ повесть! Читается одним вздохом, одним каким-то глотком – невероятно яркая, насыщенная, мелодичная и напряжённая. Здесь есть, кажется, всё. Оригинальный мир, мир ночной стужи и дневной жары, которые убивают – и жизнь возможна лишь в пещерах и какой-то час перед закатом и рассветом. Жизнь… жизнь, которая длиться лишь восемь дней! Восемь дней!

Жизнь – лишь восемь дней! В бешеном ритме. И спасение, до которого рукой подать – но хватит ли сил, хватит ли времени добежать? Невероятное напряжение, дух притчи, язык – поэзии. И как много во всём мысли – во всей сжатой в часы жизни, будто выкристаллизованной. И после этого, смотришь на жизнь собственную – и охватывает какой-то стыд за дни, часы и минуты, прожитые бесцельно… А там – всего лишь восемь дней жизни… И иногда лишь секунды отделяют от спасения… Фантастика с невероятным миром, оригинальной фантастической идеей, напряженьем триллера, глубиной притчи и языком стихотворения в прозе. Чудесная, идеальная повесть. Пронзительная. Невероятно сильная. Проникаешься всем, «становишься» героем, Симом, и сердце бьётся на разрыв в этой бурной реке, в этой битве камнями за место в пещере… И такая-то радость и грусть когда эта шлюпка, это последнее стальное семя отправляется в космос, к миру с зелёными полями… «Кошмар, наконец, кончился».

Вот она – настоящая Литература.

Есть произведения после которых долго не хочется читать что-либо ещё – чтобы не сбивать ТОГО ощущения. Так и тут. Просто… Просто потрясающее произведение! Даже не ожидал такого от Уайльда (и это даже после «Молодого короля» – по ощущениям в некоторых моментах схожих). История сильная невероятно! И какая-то мрачная, изысканно-пепельная, прекрасная и одновременно маняще-жуткая. Это невероятное, непередаваемое ощущение. Его невозможно передать, его можно только почувствовать. И что-то было тут от какого-то мистического сна – чёрно-белого, древнего – сна из мира магии. И, по-моему, читая всё это, нельзя не ощущать себя в лесу у костра, поздним тревожным вечером, когда ноги устали от дороги, лицо и руки согревает жаркий огонь, а в спину дует холодный ветер неизведанного леса; и в кругу других путников ты слышишь ЭТО… Нет, это сильнейшая вещь! Я читал её по частям, смакую. А после – долго, не один день, просто жил рассказом. Я ощущал себя этим Рыбаком, идущим на шабаш ведьм. Я ощущал себя Душой, идущей вместе с караваном мимо всех ловушек Востока. Да, что там, я просто жил там, в этом мрачно-чарующем и одновременно пёстром мире – где-то там, в одном из этих чудес, которых автор как будто бы между делом сыпал в каждой строчке... Язык, то КАК написано, передать невозможно. И ни за что бы не подумал, что после всех сказок автора я увижу такое – после саркастических, но простых для понимания, с простым понятным смыслом и некоторой нравоучительностью – такую в чем-то (в происходящем) неоднозначную, даже противоречивую вещь… Душа, ставшая злой. Любовь без Души и в то же время ставшая Святой, и т. д… Мне кажется, нигде кроме этой «сказки» такого не увидишь. И эта неоднозначность усиливало все ощущение… Нет, это просто колоссальная вещь! А ней можно говорить много. О ней хочется говорить много. Но ещё больше – её хочется перечитывать. Перечитывать и перечитывать. По кусочкам. Смакую и смакую. И живя в этом её притягательно сумеречном и одновременно ярком мире. И слушая у ночного костра, под треск сучьев эту странную невероятную историю – о Рыбаке и его Душе…

Есть произведения, после которых внутри будто что-то переворачивается, будто выкручивают душу как сырое бельё. И одновременно становится как-то тихо и невыразимо печально… Мощнейшая вещь. Повесть-волна. С тёплым, солнечным началом. Как здорово передана психология ребёнка – чёрт возьми, я чувствовал себя им. Не у него, а у меня были камень «Волк» и камень «Танк». Это не он, а я разговаривал с портфелем, пересказывая ему все свои мысли, и вместе с ним я смотрел в бинокль на Белый пароход, туда, где невиданный никогда отец… И у меня была запруда, в которой хотелось превратиться в рыбу… И было что-то тёплое, чистое и одновременно грустное в этом маленьком мире… А как через чистоту детских глаз показаны люди – и добрый Расторопный Момун и Орозкул (злодей? вспомните, как он плакал от того, что не мог приветить добрым словом ребёнка …)… Как много здесь жизни! Как много жизненного… И одновременно – какой-то мудрости, какой-то притчи. Нет – это волшебная, мистическая вещь. Это надо попробовать, обязательно надо попробовать… Прочитать и почувствовать самому. А как переданы мысли рёбёнка – я просто поражен… И Рогатая мать-олениха… За всей этой сказкой – грустная тяжёлая жизнь, местами грубая, жестокая (если вспомнить где мать и отец ребёнка… и почему он один, с одним родным дедом…). А уж когда появляются маралы, она уже гремит – волна. Уже давит на грудь, ещё невидимая волна-беда. Будто тишина и особый солнечный свет перед грозой… А в конце – будто у меня был жар, и мир плыл перед глазами, тело ныло от слабости как тряпка, а всё виденное, всё слышанное и пережитое казалось тяжёлым мучительным сном. И эта голова Рогатой матери-оленихи разрубаемая топором… Боль, обида, стыд – которых нельзя пережить…

Великая, глубочайшая, необыкновеннейшая повесть…

Такие вещи должны быть. Они необходимы. Такие, чтоб трогать сердце, щупать его и мять, переворачивая и выкручивая… Чтоб обмыть его, пусть слезами, но обмыть. Чтоб дать почувствовать её – совесть. Ведь «детская совесть в человеке – как зародыш в зерне, без зародыша зерно не прорастает»…

Одна из сильнейших вещей, которых я читал.

С этим рассказом у Ван Вогта я почитал всего четыре коротких произведения (до романов пока не добрался), однако, по-моему, каждое из них – шедевр. Вот и этот рассказ… после него я долго ходил как дурак – только о нём и думал. Вещь не просто великолепная – эталонная, настоящая вершина мастерства для любого писателя-фантаста! Во первых сам стиль – он отточен до блеска, в нём нет ничего лишнего, некоторые моменты автор как бы предлагает даже домыслить самому. Однако он не сух, а наоборот какой-то даже объемный – странное дело, после прочтения я мог с лёгкостью представить мир этого рассказа и многие вещи, предшествующие самой описанной в нём истории, хотя об этом в рассказе сказано очень мало. И даже каким-то невероятным кажется УБЕДИТЕЛЬНОСТЬ истории будущего в нём описанного, причём очень отдалённого будущего. Эту убедительность я сравнил бы с убедительностью «Дюны», но в «Дюне» на это, возможно, ушла вся книга плюс приложения, а здесь рассказ в двадцать с лишним страниц. В общем, не могу даже подобрать слова, чтоб описать, КАК СИЛЬНО мне этот рассказ понравился. Я даже перечитывал его несколько раз подряд. Я даже искал к чему придраться, но нашел только момент, когда всесильный человек веником подметает здание, однако позже я пришёл к выводу, что это сделано намеренно – ведь человек провоцировал, он хотел ведь уязвимым казаться… Много лестного хотел бы я ещё написать про этот рассказ, но даже слов не могу подобрать, а нечто типа «рассказ очень и очень понравился» кажутся даже бледными по сравнению с чувствами испытанными мной. А написано-то когда – в 48-ом! Кто-нибудь помнит, что у нас в это время писалось? Да и не только у нас? Небо и земля. У меня вообще было ощущение, что «Чудовище» написан в 80-90-е – так мощно, так убедительно и так ново даже. И ещё – уж это я точно раньше не чувствовал, просто самой возможности не было– как гэйнейцы испытывали гордость за свою расу, так и я (не поверите!) испытал настоящую гордость за человечество! И это со мной в первый раз – удивительное чувство, спасибо рассказу «Чудовище» и Альфреду Ван Вогту!

Ещё одна очень интересная и очень необычна повесть. Я бы даже сказал, уникальная (для меня), очаровательная. И очаровала она меня сразу, с первых глав, с первых слов. Надо сказать, язык – великолепный, приятный, с тонкой иронией и нешуточной эрудицией. Да и всё повесть – с нешуточной эрудицией. Очень это понравилось. И её интересная форма – вроде бы и не происходит ничего (кроме как в конце), постоянное возвращение назад, к прошлому – но всё вдруг так увлекательно и безумно интересно, с какой-то озорной и нешуточной внутренней интригой. Познавательная, забавная и по грустному человечная повесть. Нескучная и очень серьёзная философия, целые кипы оригинальных идеи и предположений (от эволюции мозга до авторства «Слова о полку Игореве» и связи да Винчи с Русью), элементы фантазии в купе с мощными познавательными элементами (я, например, зарылся в литературу в поисках Солари и Митусы, узнал про «атомный календарь» и многое другое). И всё – какой-то увлекательный и притягательный коктейль, от которого невозможно оторваться. Небывалый коктейль. А уж поиски ада!.. Всё очень очаровательно! Всё очень необычно! Такого я давно не читал. Поневоле да скажешь: «Такого сейчас не пишут». Море знаний, море удовольствия и наслаждение каждой строчкой! Удивил и обрадовал Анчаров – захотелось найти ещё его вещей, самобытнийший и великолепный автор! Хотелось жить этой повестью.

Знаете, после первых двух произведений мною прочитанных у Кафки («Замок» и «Приговор») которые мне показались, скажем так, не лучшими, остальные мне приходятся по сердцу. Я прямо влюбляюсь в Кафку. И всё из-за его этой атмосферы в его рассказах. Атмосферы сна наяву, сна даже и не страшного, но какого-то неприятного. И все страшное, неестественное кажется во время прочтения вполне обыденным, само собой разумеющимся – опять же, как во сне, причём неотличимом от реальности. Надо ли говорить, что такого может добиться только Мастер. К тому же рассказы его глубоки. Их можно интерпретировать, разгадывать и всё время по-новому.

Так и данный рассказ. Это ощущение «реальности-нереальности» присутствует от заглавия до финальной точки. Особенно сгущаясь в моменте осмотра больного мальчика и в том, когда его, врача, раздевают до нога и кладут в постель рядом с больным. Все мистические моменты показаны так естественно, что сомневаться в их подлинности нет возможности. А если оторваться от повествования во время прочтения (а это очень трудно, так как рассказ читается на одном дыхании) и спросит себя: что это, что я сейчас видел? То ответ, наверное, один – кошмар из которого нельзя вырваться. А по сути это повествование о человеке, о том как он зажат в колодках обстоятельств и путь перед ним один – узкий и вычерченный навек, так что нет возможности свернуть или вернутся назад. И если что-то потерянно (как Роза) то потерянно безвозвратно. И еще это рассказ о новом (на тот момент) времени, когда всё что причиталось святым взвалено на плечи людей, пусть и учёных. Когда от людей ждут свершений. Но есть ли они? И врач не может побороть беса, не может излечить смертельно больного, и главное, не может сказать, что надежды на него напрасны. И оттого он кормит пустыми обещаниями людей и самого себя, обещая и излечить и спасти, хотя знает, что всё не так. А остановись он, дай людям правду и будет ввергнут в ад людской злобы и недоверия.

Замечательный рассказ.

Любопытный рассказ. И снова у Кафки идет, казалось бы, обыденное повествование… о машине экзекуции, о странной исправительной колонии со странными правилами. При этом вся «странность» возникает уже после прочтения; во время же – чувствуешь только лёгки холодок от происходящего. Машина, которая пытает, вырезая на осужденном соответствующие правила, которые он нарушил… и экзекуция длится двенадцать часов и двенадцать часов подсудимый жив и чувствует спиной свой «грех» (причём осужден он за какую-то ерунду по человеческим меркам, но не по меркам места, в котором всё происходит) и на шестом часу к пытаемому приходит предсмертное прояснение сознания. А потом зубцы протыкают его и швыряют в специальную яму. И старый комендант, создатель машины, которому так поклоняется палач… Его странная могила в кофейне, могильный камень под столом в углу, с почти религиозными надписями. И главное это, наверное, ещё одно произведение Кафки на тему «человек-власть». Власть эта – комендант. Был старый комендант, и люди толпами ходили любоваться казнью, с интересом ожидали «шестого часа» и все хотели посмотреть на «просветление» так, что приходилось даже ввести правило «дети первые» так много было желающих. Но он умер и пришёл новый комендант с новыми взглядами. И люди тотчас же, мгновенно, приняли его идей… Но ведь люд- то в обоих случаях были одни и те же. Почему так? Откуда это скотское желание походить, угодить и даже думать, так как это делает власть? Вот вопрос…

Возможно, палач – единственный кто ведёт себя по-человечески. Да, он жесток, но он идёт до конца со своей верой, со своей правдой и не прилизывается к новому…

И, в конце концов, делает с собой то, что делал со своими жертвами. Ложится под убийственные шипы. И машина, рушась, уничтожает его. Он делает это, потому что не может измениться, потому что измениться для него – предать. Это не преданность старому коменданту, это преданность себе, своему достоинству.

Так я понял этот рассказ.

Рассказ легко читается. Странные подробности, странные вещи (наподобие могильной плиты под столом в кофейне) делают рассказ каким-то… нет, словами не передам. Читать его стоит. Он – нечто особенное. И он запоминается, оседает в памяти.

Мой дедушка любил эту книгу, мой отец любил эту книгу – теперь и я эту книгу просто обожаю. Великолепный роман. Читается быстро, проглатывается. Но в отличие от других историй, который проглатываются и ничего от себя не оставляют, этот рельефен, хлёсток и запоминается вплоть до тонких мимолётных деталей.

Кстати, о деталях. Тут подумалось: ветеранов осталось – по пальцам пересчитать; и так как написать что-то художественное они уже вряд ли смогут, этот роман из-за иссякшего военного поколения становится, возможно, и уникальным. При всём желании невозможно его повторить, так как нужно быть «в теме», как был в теме Богомолов, нужно знать эти детали – от тонкостей передачи информации, от специфики полевой (не киношной) работы военной контрразведки времён ВОВ, до банального жаргона. И использовать это вот так, не выпячивая, а естественно, доступно и живо – а это достигается лишь тем, что ты живешь (или жил) этим в реальной жизни.

В романе есть мощное напряжение. Объёмное напряжение – напряжение детектива, в котором есть охота на преступников (шпионов), обостренное военным положением и постоянно растущими ставками; розыск, отяжеленный полевыми условиями, крупицами информации и иными сложностями от которых, как говорил Таманцев, любой городской Шерлок повесился бы на первом суку от безысходности (к тому же, против тебя не урки, а целое государство и его институты; а розыск нужно проводить скрытно, чтобы не спугнуть). Напряжение цейтнота, когда чем дальше, тем меньше времени – счет идёт не только на дни, но уже и на часы, а в конце и вовсе на минуты, да ещё есть постоянное давление сверху. Напряжение масштаба, когда от одного действия может завесить судьба огромной военной операции; а масса оперативных документов создаёт свой масштаб – масштаб приложенных сил, масштаб задействованных людей, масштаб нюансов и оперативных нитей. Напряжение возможных ошибок, когда до последнего решающего момента не ясно, а правильно ли выбрана цель…

Объём – это, пожалуй, главная характеристика романа. При всей его динамичности, увлекательности. И то, как автор переключается с персонажа на персонаж, от третьего лица до первого, тоже создает объём, полифонию, когда на один объект возникает сразу несколько взглядов, когда ситуация рассматривается под разными углами. И создаётся полотно, то самое, выходящее далеко за рамки задач героев и сюжетной канвы – создаётся плотно войны, масштабное и глубокое, отражающее и всю армию и отдельного солдата, всю обстановку местности и судьбы людей, которые на ней живут.

И герои (все персонажи, даже третьестепенные) получились яркие, выпуклые, со своими запоминающимися чертами и характерами – тот случай, когда тройка главных героев (Алехин, Таманцев, Блинов) и вовсе стали родными.

Язык у романа прост, лаконичен, зацементирован текстами оперативных документов. Но – и в этом поразительное умение владеть таим стилем – создаётся и эмоциональное напряжение, и даже моменты, которые выбивают слезу, моменты истинного драматизма (например, однорукий мальчик, виденный Алёхиным, или то, как Блинов встречает в городе своих бывших сослуживцев, но не может пойти попрощаться с ними; Блинов, на самом деле очень драматичный персонаж, с этим его чувством, что он младший, стажёр, практически пятое колесо). Да и вообще, роман – это тот редчайший случай, когда сухой стиль создаёт кристально чистую картинку, когда неподдельное знание деталей и показанный с разных углов объём сами создают художественность. Причём, высокую художественность.

И, что самое главное, это просто невероятно увлекательнейшее, поразительно интересное чтение.

Такие вещи просто обречены на вечность.

Понравилось сразу – язык. Живой, насыщенный. Да, он подстраивался под время описываемых событий, но грамотно сочно – он создавал атмосферу древней Руси, изобилуя и устаревшими словами, но всегда так, что их можно было понять. И словами, а не коверканным «под старину» языком. Не ухнуло во всякие «гой еси», от которых всё превращается в сказку, чем грешат иные авторы.

Вообще, насыщенное, сочное, напряженное, умное – про весь роман. И как не ухнул язык в лубочную сказку, так не ухнули и герои. Отчего-то вспомнился семёновский «Волкодав», хороший до приторности каратист-катаржанин, от которого иной раз начинало тошнить – будто в пику ему герои здесь по-русски хорошие, но выпуклые и живые; и не зря даже вызывающий симпатию Одинец приобретал глубину отломанного куска, слегка чужого среди своих. И так было со всеми. Тот же Ставр – персонаж не самый хороший – но живой и понятный, а в конце даже легкую горечь за себя вызывающий.

А уж как насыщен роман бытовыми подробностями – но хитро, не надоедая, вплетаясь в напряжение событий. И вот уже семёновское «Мы – славяне!» (да что ж она мне так вспоминается – как искусственное, перед мастеровитым и естественным) можно убрать на дальнюю полку, ибо весь быт, от деревянной ложки до хитрости ночёвки в зимнем лесу, уже охвачено взглядом, понято.

Когда повествование перекидывается на «нурманн», меняется сам язык, меняется атмосфера, и другие подробности – быта викингов – даже жестокие до мурашек, захватывают. Тоже проникаешься. Ярл Оттор превращается в личность притягательную, интересную – не антагонист он, да, умный и безжалостный, а такой же полноправный герой, но по ту сторону. Сам быт, бесчеловечный образ жизни, непохожая на русскую обыденность так проникает под кожу, что не вызывает отторжения или злости. В этом романе 55-го года, есть свой политический момент (и самовластие Ставра – как оттиск «тирании» самодержца, практически гражданская война, да с помощью «интервентов»; новгородская Правда – как равное на всех коммунистическое общество; а нашествие викингов – как нашествие гитлеровских сил, с их бесчеловечностью и величаем одной нации над другими), но так уж сильно, так уж славно автор создал атмосферу противной стороны, что будто находясь там, изнутри начинаешь, пусть не соглашаясь в чём-то, но принимать их видение мира. И всё превращается в большее – в столкновение миров, в столкновение менталитетов, в столкновение разных взглядов на окружающее и на себя. И миры эти – сшибаются, со звоном, с кровью, со скрипом железа о кость. А до того сходятся миры повольников с биармами, только с иным исходом, а ещё мир новгородского старшины Ставра с миром греческого Рима, в его воспоминаниях.

Но даже в минуты сшиба и боли автор делает так, что, конечно, симпатии на стороне «наших», а не захватчиков, но и они, нурманны, не вылезают из человеческих шкур в бесовские. Показывает события и их глазами, с их стороны… Кажется, автору даже приходилось отвлекаться изредка, переходить на язык современный, чтобы показать «погружённому», на чьей стороне правда из-за того, что погружение примеряло даже с врагами.

Книга на века. Ибо очищаешь одно – открывается другое. И важная тема становления Руси, русского характера и терпимости к другим народам и вероисповеданиям, способность принимать их всех в свою «семью». И погружение в то время, в которое мало кто погружался и погружается, рискуя обломиться об недостоверность и сложность в воссоздании быта и атмосферы – а Иванов смог, и смог блестяще, показав и авторское умение и недюжинную эрудицию, сплавав две эти вещи в одно – в прекрасное повествование. И крепкий, захватывающий сюжет (особенно люблю такое, когда героев несколько, но по разные стороны, и за обоих переживаешь по-своему, зная, что вот-вот и они сойдутся не на жизнь, а на смерть), местами размеренный, как пенье ветра в трубе, о невиданных странах, чудесах и опасностях; местами жесткий, надрывный – с железным привкусом отчаяния и смертельной схватки. И неожиданная мистичность (для 55-го года-то) – тонкая, но пронзающая видениями, шаманскими обрядами, короткими встречами с нечестью – то ли существующей, то ли нет, но пробирающими как красота водяниц. Потрясающе! И ещё и ещё раз хочется восхититься авторским мастерством; хвали его – не перехвалишь! Заслужил, на мой скромный взгляд.

Я люблю этот роман гораздо больше, чем «Приключения Тома Сойера». И все мои знакомые любят эту историю больше, чем «Приключения Тома Сойера». «Том Сойер» это, всё-таки более детская книга. «Том Сойер» — это погружение в мир детства, в мир мальчишки, разукрашенное – и на славу – чудачествами героя и его совершенно американской предприимчивостью. «Гекльберри Финн» сложнее. В нем тоже есть мир детства и детские чудачества (особенно способ выручить Джима из застенок, да), но это уже более взрослая книга.

И вот сейчас, уже взрослым взглядом, видно, о чём она. Это путешествие по Америке. Разбойники, плуты и обманщики, охотники за беглыми неграми, кровная месть, суды Линча, неотёсанные деревенщины, пьяницы и честные фермеры. Широкое полотно Америки, описанное с любовью, но без лишних прикрас. Сатирическое, юморное, но при этом совершенно реалистическое. Приключения героев – приключения уже более опасные, а ночи, проведенные на плату – завораживающие красотой природы.

За этим видно и самого героя – честного, хоть и не дурака соврать. И это качество только подчёркивает главное его достоинство – совесть. Возможно, поэтому он так понятен и близок. Тот же Том Сойер, появившийся в конце, кажется на его фоне чуть более гротескным с его планом «правильного побега» — хотя этот момент и весьма уморителен.

А ещё, сейчас, когда я вновь прочитал этот роман в свои 35+, у меня внутри осталось что-то особенное, светлое и немножко грустное, щемящее. Это как воспоминание о ночном костре в лесу у тихой реки, под россыпью звезд. Та самая природная свободная – тихая, но упоённая. Ощущение, тонко переданное книгой, и ощущение генетически близкое каждому ребёнку, каждому мальчишке. По-моему, это и есть душа книги (а не у каждой книги есть своя душа).

Если когда-нибудь, в будущем, не найдется и одного человека, у которого «Приключения Гекльберри Финна» не вызовут этого чувства, этого эфемерного, призрачного и притягательного ощущения внутри – пожалуй, это будет самая большая потеря для человечества.

Я не оригинален – я читал эту книгу уже после просмотра сериала. Однако же градус напряжения и – самое главное – градус удовольствия полученного от книги это не убавило. Наоборот (и в этом, наверное, заслуга экранизации, так как, например, совершенно невозможно уже представить героев иными, чем они показаны в «Игре престолов»), они будто добавляют друг друга, книга даёт такое углубленное понимание происходящего. Пока. Судя по всему, дальше различия будут более существенными (особенно если судить по эпилогу). Но и это правильно. Тем, кто смотрел фильм, книга будет неожиданней, а тем, кто читал книгу, неожиданней будет экранизация – ведь неожиданность, непредсказуемость одни из козырей всего этого. Да, к тому же, и автор, а вслед за ним и создатели сериала воплотили настолько реалистичных персонажей, что возможно они просто зажили своей жизнью, вопреки желанию своих создателей…

Я где-то слышал или читал, что Мартин (по-моему, это даже были его слова) писал этот цикл для « людей ненавидящих фэнтези». А я вот сейчас думаю: «ох и лукавит этот Мартин». Сдаётся мне, он писал «идеальное фэнтези». И, чёрт возьми, разве ему не удалось? Он вывел сюжетные линии на любой вкус. Вот вам честный войн Джон Сноу на острие битвы, верный своему слову и потому испытывающий проблемы по этой части (для того чтобы быть верным клятве приходится нарушать её в глазах других, а затем разрываться между долгом и желаниями). Вот вам путь волшебника в лице Брандона Старка, искалеченного мальчика-оборотня. Вот вам первые шаги «ассасина» Арьи Старк, чьей тщетный мучительный путь домой, кажется, только сильнее толкает её на путь мстителя. Вот преданный Давос Луковый рыцарь, чья преданность своему королю скрежещет о понятия добра и зла, в мудрости своей видящий, к чему ведёт Красная женщина, и ведущий тихую борьбу за честь своего господина. Вот Мать драконов, персонаж почти из классического сказочного фэнтези с лёгкими победами и мудрыми слугами, наблюдающая за битвами из шатра, юный, но по сказочному удачливый и мудрый стратег, чьи основные терзания – душевные: любовь, дружба, предательства (кстати, в экранизации этот персонаж был единственным вызывающим недоумение – такой «прухи» нет ни у кого больше, здесь же хотя бы стали чётче видны её проблемы: душевные метания и грабли правителя-идеалиста). Вот Тирион Ланнистер, карлик, чьё оружие (единственное из возможных) интеллект, но и его не хватает когда все против тебя даже родной отец, а главное, когда этот интеллект крошится об эмоции и чувства, чувства любви, чувства семьи… Санса Старк с её ванильными мечтами о принце и чудовищной реальностью расчётного брака (вот ирония, самый внешне страшный Бес – ох, как же она его не хотела! – всё-таки был самым добрым из всех её мужей). Типичный антигерой Джейме Ланнистер – кстати сказать, здесь самый интересный для меня персонаж – любопытно наблюдать за происходящими в нём изменениями, чёрт возьми, да за него даже переживаешь больше всего… Всё это я к тому, что автор создаёт героев и их пути на любой вкус, как линии в какой-то компьютерной игре («выбирайте своего героя!»). В его мире есть драконы, есть абсолютное античеловеческое зло, есть волшебные артефакты, магия, боги (тут, например, больше уделено Рглору, и эта религия кое-что из происходящего да объясняет) и т.д. и т.п. Но главное, что отличает этот цикл от других – его масштаб, наполнение, глубина. Ну и подлинная средневековая жестокость. Жестокость больше реальная, чем пугающая. В неё веришь. И меряешь героев исходя из логики этого мира, и они (да и всё там) соответствует этому миру. Эпичность. Пока это самое эпичное из произведений (говорю обо всём цикле) которые я читал. По масштабу событий, вовлеченности персонажей, и не только главных – все эти знамёна, дома, рыцари – даже удивительно как всё это умещается у автора в голове! Множество событий – глобальных и частных, но так или иначе влияющих на будущее Вестероса и мира в целом. Здесь есть глубина времени – есть прошлое, не менее грандиозное, чем настоящее, множество событий, которые тоже влияют на происходящее (вспоминаются слов Тириона, о том, что мы все пешки в руках наших почивших дедов); есть будущее – в пророчествах и видениях, иногда зыбких, иногда обманчивых, но влияющих на жизнь мира, как например, неверно истолкованное Мелисандрой пророчество породило короля Станниса… Из трёх прочитанных мной частей цикла – эта пока самая мощная. Это уже не гром приближающихся битв как в предыдущей части – это действительно буря, один большой мощный шквал, растущее звенящее напряжение. Что не эпизод – то конфликт, выбор, принятое или не принятое решение, событие – и всё знаковое, поворотное, неожиданное. От этого напряжение просто зашкаливает. Кажется, то, что иной автор берёг бы для ударной концовки своего произведения, Мартин начинает высыпать сразу, щедро и жёстко – и выходит один мощный нескончаемый апогей. Это потрясающе! Да и не только это. Здесь, во второй книге, виден весь его колоссальный размах и его глубина. Вместе с сюжетным пиршеством этот роман (да и цикл в целом) о людях, их внутренним мире, о влиянии личности, о влиянии даже каких-то мелких поступков, ошибок на развитие истории. Этот роман полон тонких призрачных закономерностей и превратностей судьбы (тот же Джейме, например, лишается именно той руки, которой он сбросил мальчика со стены, таким образом, сам став калекой). Он полон практический детективной интриги и тонких линий (вот как, например, Мизинец выкристаллизовался как едва ли не главный кукловод и зачинатель глобальной войны). Одним словом, книга блеснула своей многогранностью. И это прекрасно! Но самое удивительное, что автор, казалось бы, взялся за гиблое дело – создать «фэнтези для всех», такой цикл, где было бы много всего, где каждый нашёл бы что-то для себя, на свой вкус – и все не распалось на куски, а получилось, вышло цельно, серьёзно, масштабно и чётко. Вышло попросту блистательно. Если и дальше пойдёт в том же духе (и учесть то самое, что автор работает медленно и не рассасывает цикл на множество томов, работает на качество, а не на количество), если уровень накала и наполнения не упадёт, то, пожалуй, для меня (по моей сугубо лично шкале) это будет цикл (роман-эпопея?) – одна из недосягаемых вершин жанра. Хотя и этот отдельный роман – уже вершина.

«Теперь он понял разницу между сушей и морем. На земле не думаешь о земле. А находясь в море, неотступно думаешь о море, даже если мысли твои о другом».

Потрясающая вещь. Тяжелая каким-то своим роком, драматизмом на грани жизни и смерти. Завораживающая своей мифологичностью – осязаемой и реальной и в этой Рыбе-женщине и в самом Великом тумане, застывшем в вечном своём оцепенении. Что-то постоянно холодило и холодило душу во время прочтении, будто на улице стояли вечные сумерки, а вокруг от горизонта до горизонта стояло бесконечно чёрное, бесконечно холодное море. Что-то жуткое было. Что-то мучительное – в ощущении своей ничтожности и зависимости от стихии… А туман был почти живым ощущаемым злом (теми самыми злыми духами, о которых говорила мать Кириска). Потрясающе мощная и жуткая вещь… Хотелось даже сглотнуть, но так было страшно – а вдруг … во рту не окажется слюны от этой чудовищной жажды… Как же мощно все передано. Будто тяжесть лежала на душе… А какой трагизм. И какое самопожертвование… Нет – потрясающая вещь. Драматичная до боли. Вещь после, которой я долго ходил с какой-то гнетущей дырой в душе…

Очередное сильнейшее произведение Айтматова, которое я прочитал (после жизненно-тяжелого «Прощай, Гульсары!» и паутинно-тонкого и сжимающего душу «Белого парохода»). Великолепнейшая, мощнейшая повесть. Неподдельно тревожащая душу… После которой будто становишься другим…

Меня сейчас удивила одна вещь. Оказывается, «Дюна» всего лишь второй роман Герберта. Второй! А мне-то казалось, что к «Дюне» автор подошёл со всей мощью своего опыта. Ан нет – «Дюна» и есть зарождение этого опыта. А какие удивительные вещи он делает! Ведь сюжет-то, по сути, простой, я бы даже сказал, примитивный, уходящий в некий архетип, причём архетип не фантастики, а фэнтези. Ну, правда же,

И даже антагонисты в лице Харконненов практически карикатурны – подверженные низким страстям уроды, чудовища, а не люди; Владимир Харконнен так и вовсе в открытую сравнивается с библейским зверем.

Но сюжет, это только база, фундамент. Он как лозой оплетается смыслами, пересекающимися и вьющимися. Связь религии и политики, становление мифа, ресурсы как инструмент управления, евгеника, сила человеческого разума и его безграничные возможности от логики, до ещё скрытых провидческих ресурсов, наложницы и жёны, суровость среды, как воспитание сильных личностей, мистическая сила братства, создающая преданных солдат из бывших каторжников, всегда актуальная значимость питьевой воды, и так далее и тому подобное. Причудливая вязь из тонких и важных нитей. И добавьте ко всему этому мир – необычный, дотошно продуманный, со своими яркими особенностями: от технических деталей, до деталей религии, политики, экономики. Тот самый объём и детализация, что создаёт поистине великие миры, притягательные чёткостью и своеобразием (ну кого тут не впечатлили песчаные черви, не восхитила смелость фрименов, или кому не захотелось обладать силой логики ментатов?). Мир, имеющий свои пласты. Микро и макро мир. Вселенная как мир, Арракис как мир – фримены как мир. И этот мир тоже вплетает свои темы, свои линии напряжения, свои тайны большие и малые в плетения этого полотна. «Планы внутри планов и внутри других планов» ¬– темы внутри тем и других тем.

И вот уже, кажется, выбей фундамент сюжета, и сама уже эта лоза сама будет держать историю, будет держать интерес. Да что там, именно так автор и делает! Всё происходящее уже известно! Автор чрез цитаты в начале глав раскрывает практически все «неожиданности», которые ждут героев (они сами по себе – тема, искусственная мифологизация событий, да ещё кем!) – он практически убивает интригу! Но она остаётся. Остаётся интрига паранойи, внутренних тайн, напряжения внезапных открытий и испытаний. Весь роман состоит из эпизодов, четких и невероятно насыщенных, в которых нет ни одного лишённого значения слова, где играет всё – от жеста, до тона диалогов. И именно это напряжение – подозрений ли, сомнений, внутренних трансформации или много чего ещё – держит крепче, чем иной самый крутой сюжет.

А в какой-то момент и вовсе понимаешь, что автор делает всё наоборот. Не интригу неожиданности он создаёт, а интригу предопределённости. Будущее для героя известно, оно ветвится, но открыто ему (и нам). Будущее мчится на него как поезд, и тяжёлая густая интрига в том, сможет ли он хоть на миллиметр изменить его ход?

И вот это вот всё вышесказанное, а так же и то, о чём я наверняка забыл упомянуть (конечно, упомянешь и разгонишься, разматывая клубок), создаёт ещё и ощущение многозначительности, почти притчевой глубины и значимости. Всё это и есть «Дюна» – то, за что можно простить и относительно примитивный сюжет, и возможные иные огрехи… Дюна…

Для меня это один из лучших прочитанных мной произведений. Роман «влияет» – заставляет о себе думать, и после прочтения долго ещё не выходит из головы. Написано великолепно – бодрый стиль, по которому летишь очертя голову. И в то же время стиль служит эдаким резонатором, на фоне которого некоторые моменты выглядят так живо и объемно, что диву даешься… Например это «Разрушение» и видения Бена Рича – мурашки по коже; и концовка выходит по настоящему трогательной. Плюс этот мир, придуманный автором. Не скажу, что он уж очень привлекательный, но любопытный без сомнения: все эти парки на астероидах, развлечения будущего, технологии… немного смущает только компьютер на перфокартах – но и это можно простить. И как показаны «эсперы»! Впервые – лично для меня впервые – телепатия показана так реалистично… Все эти мысли и мысленные картинки не вызывают отторжения или какого-то недоверия…. Так, должно быть, и есть на самом деле!

Если, не читая роман, пролистать его, то может сложиться представление о каком-то перенавороченном элитарно-эрудированном новомодном сюре. Но когда читаешь ни одного вопроса не возникает – «а почему тут мешанина из слов, а тут какие-то столбцы?» Убеждение возникает: так и должно быть, так и не иначе. Плюс автор затрагивает серьёзные темы, проникает в психологию. И хотя эта психология и есть главная тема романа, но, кажется, что он проникает в неё с бережностью и тонкостью опытного хирурга.

Во время прочтения у меня пару раз мелькнула мысль, о похожести моих ощущений… О похожести ощущений от прочтения «Преступления и наказания» Достоевского, в том моменте когда автор даёт понять, что следователь (вот память – забыл его имя) знает, кто убийца – помните? Есть что-то похожее на эту «игру» двух героев «Человека без лица». Но когда я это понял, у меня не возникло никаких отрицательных эмоций – наоборот, даже стало ещё интересней.

Вообще же роман можно сравнить с коктейлем из множества шипучих составляющих. Если просто рассмотреть их в отдельности, а потом попробовать смешать, то вряд ли получится что-то столь хорошее. Но в этом-то и есть волшебство автора – он смешивает ингредиенты ТАК и в ТАКОМ порядке, что получается настоящий шедевр, освежающий божественный напиток. Именно освежающий – даже сейчас, в начале двадцать первого века, от этого романа дышит свежестью, и свежестью истинной, без этих современных режущих глаза (а чаще вызывающих недоумение и зевоту) примочек, что нынче встречаются часто. В нём нет ничего сверх меры, и в то же время он – удивительный.

Замечательный роман.

Этот рассказ меня просто-таки очаровал. В нем нет буйства научных мыслей, к чему Амнуэль уже приучил. Этот рассказ иного рода… Необычный мир удивительный своей необычностью и какой-то осязаемый, близкий. Мир, погружённый в туман, где человек не видит дальше вытянутой руки, а работать в поле может лишь привязавшись верёвкой, иначе можно заблудится, погибнуть. Лично для меня этот мир стал огромным откровением – как подумаю о нём, представлю его, аж мурашки по коже – ай да мир, браво, Автор! Но мир не был бы столь хорош, если бы стиль был иным, а тут ¬– ощущение погружения на все сто, герои объемны и интересны и тайны, тайны, тайны… Так и хочется узнать, что же это за «Голос неба», откуда на дороге появляются орудия труда, что за голубой туман с жёлтыми прожилками, и, главное, что там дальше, за этим всепроникающим серым туманом… И в то же время рассказ своего рода притча о разуме, о жажде знаний которая превращается в борьбу; и туман – ведь это ещё и серая обыденность которая закрывает глаза и не даёт видеть, сужает мир до того до чего может дотянуться рука. И этот туман всё нарастает, проникая даже туда, где живут иные люди, и слова Ярина звучат в конце как предупреждение: нельзя останавливаться, нужно познавать, познавать дальше, биться за новый мир.

Отчасти атмосфера рассказ напоминает атмосферу «Улитки на склоне» Стругацких, там, где про Кандида. Та же уютность, и мягкая, но трепещущая таинственность… словами не передать.

Повторюсь, рассказ великолепен. Великолепен во всём. Даже не могу передать, НАСКОЛЬКО он понравился мне. «Выше гор, выше туч, выше неба…» – одно из любимейших моих произведений.

Где-то в середине я понял, что влюблён в эту повесть.

Это, чёрт возьми, Гансовский в его лучшем виде.

У Гансовского всегда (ну, или хотя бы очень часто) есть какой-то свой особый визуальный стиль. Например, «Шесть гениев» (и «Башня» соответственно) представлялись мне в образе мультфильма конца 80-х, тех самых, взрослых, давящих, может даже не до конца понятных. А эта повесть сразу же представилась в духе скандинавских артхаусных фильмов – пахнущий пластмассой индустриализм, что-то из того, что сейчас рисует нейросеть «Миджорни». Это завораживает.

Повесть завораживает при том, что непредсказуема. Её эмоции перетекают одна в другую. Таинственность странной лаборатории перетекает в уморительный гротеск с перемещениями личности, вторыми головами и прослушивающими устройствами в спинках стульев. А потом становится страшно, как в тех кошмарах, из которых нет выхода – чудовищный лабиринт труб, пустых зданий, клаустрофобная чернота, и каждое действие утягивает тебя в кошмар все глубже. А потом – пустыня… А потом… И всё это завораживает, тревожит. Технологии со своими целями и циклами, чуждая, бесцельная, отдельная от человека, ставшая как бы природой. И человек, который перенял этот образ жизни, бесцельный, как искусственная природа, обслуживающий пустые здания, например… Депрессия, как верный спутник жизни (а ведь точно попал – депрессия болезнь нового, нашего, века). Индустриально-технологический пейзаж даже под пасторальными картинами, и пустыня с морями жестяных банок, обломками труб и «дикими» племенами. Можно глядеть на это как на символ – доведённый до гротеска капитализм, замкнувшийся в себе. Но и альтернатива тут не самая лучшая. Мирок Грогора, как противовес, прекрасен только со стороны – создавая всё своими руками нет времени, чтобы в этом жить. На пике этого открытия тоже становится жутко – в самом Грогоре проступает что-то патологическое, ненормальное. Всё в этом мире ненормально, но, в то же время, логично, сюрреалистично, но не кажущееся сюрреалистичным, и поэтому истинно сюрреалистичное. И поэтому можно глядеть как на символы, а можно просто глядеть, завораживаясь, на всю эту странную насыщенную красоту, по которой герои странствуют, как Данте по неземным мирам, чтобы, в конце концов, придти к самому себе.

Да, можно, наверное, что в концовке, в этом, довольно разжёванном, решении героя есть некий спад. Можно. Подано чуть в лоб, на мой взгляд. Подчёркнуто выведен гуманитарный пласт. Но общего мне это не очень испортило. Такую диковинную визуальную картинку, такое странное («Странное» – видимо, второе имя Гансовского) ощущение, даже некий, иногда мучительный, как тягучий кошмар, гипнотизм испортить чем-то очень трудно. Лично для меня.

Сколько раз не перечитывай – рассказ кажется великолепным. Язык – сказка, а не язык. Стоит прочитать две строчки, и летишь до конца. Ощущение погружения в рассказ сильное. Плюс рассказ действительно вызывает улыбку, а кое-где и смех. И он – не пустышка. Это маленький (по прочтению кажется маленьким, а так глянешь: а рассказ-то побольше многих) шедевр имеющий в себе всё: интересный сюжет, стиль, ярких героев (поданных через великолепный диалоги) и смысл. Мир «Ночной вазы…» создан на базе голливудских фильмов 50-х, и, собственно, что это за мир… Автор как будто утверждает (и утверждает по делу): какой бы ни был кинематограф, он не имеет никакого отношения к реальной жизни… Если не верите – вот вам мир «Вазы…», полюбуйтесь на него. Люди здесь живут по принципу киношных героев, весь мир устроен по киношному… Но хотят ли жить в нём герой рассказа попавшего в этот мир из двадцатого века? Нет. Любое проникновения «киношного» в жизнь – есть полный идиотизм. А для этого проникновения не обязательна большая всеуничтожающая война. Есть путь и подлиннее. Этот путь называется «подражание»… Подражание голливудским фильмам и жизни в них. И ведёт он к этим довольным жизнью идиотам…

Нет, ощущение от прочтения просто великолепно – десятка без сомнений.

Вот с этой книги для меня всё и началось… Я тогда вообще читать не любил. В школе, классе эдак в шестом. А тут мать принесла из библиотеки две книжки: «Кольцо вокруг солнца» Саймака и «Отель «У погибшего альпиниста» Стругацких. Обе изодранные, обложки засаленные, откроешь – листы веером вылетают. Сел за Саймака, дай, думаю, хоть начало прочитаю… и пока до конца не дошёл книгу захлопнуть не смог. С тех пор фантастикой увлёкся. А «Кольцо вокруг солнца» до сих пор одна из самых лучших книг в моей жизни. Вот это и есть Саймак! Настоящий Клиффорд Саймак!

Если честно, то я не так сильно проникся самым известным произведением Грина – «Алыми парусами». Я слишком многого от них ждал, а получил лишь, да, прекрасную в плане стиля, но всё-таки простую, незамысловатую сказку с простым и незамысловатым сюжетом. И за этот роман я брался уже без особенных ожиданий – и надо же было так случиться, что именно тут я и получил всё то, что ожидал получить от «Алых парусов». «Золотая цепь» оказалась чудеснейшим произведением. Великолепный стиль – это уже можно было ожидать после «Алых парусов» – но тут я выделил бы ещё и диалоги; настолько они яркие, характерные, по ним одним можно составить представления о личностях героев, их настроениях, их позах и движениях. По правде сказать, для меня теперь «Золотая цепь» один из эталонов в плане диалогов. Да и в плане стиля тоже. В нём есть что-то «не гладкое», очаровательное в своей тонкой нестандартности – это когда любой иной писатель на автомате поставил бы всё просто, избитым словом, а тут вот, хоп, и при кажущейся простате что-то эдакое, слово или выражение, -– и вот уже всё приобретает выпуклость, имеет свой тонкий оттенок. По-моему, это высочайший класс владения языком.

Сюжет. Если вот так по памяти перебрать его, то он не покажется столь уж витиеватым – герой волей случая учувствует в романтической истории. Но очарование тут в другом. В том, как сильно наполнена эта история ощущениями. Я где-то читал, что высший класс художественного мастерства это умение передать что-то невыразимое. И здесь есть это невыразимое. Роман – это молодость. Наивная, горячая, иногда комичная; это ощущение чего-то важного, что вот-вот настанет, а на самом деле уже настаёт – и всё с тем печальным оттенком прошлого, которое ощущается только через множество лет, с чувством одновременной находки и потери; впечатление, оставшееся навечно не по масштабу событий, а по масштабу тех изменений оставшихся на душе. Всё это есть, и всё это перерастает сам роман, оставляя долгое неповторимое послевкусие…

А ещё роман наполнен увлекательной и манящей таинственностью. Таинственностью сказки с фантастическим дворцом и его красотами, фантастическим богатством. Мистической таинственностью скрытых коридоров и залов, подслушанных разговоров и загадочных автоматов. Мистической таинственностью судьбы – с богатствами, имеющими чужое темное прошлое, и приносящая исполнение мечтаний и, в то же время, отдаление того, что на самом деле дорого; судьбой, в которой счастье близко, но может быть скоротечно, а рядом с друзьями всегда есть недруги. Таинственность детектива, в котором герой видит лишь осколки картины, и будто по волне несется к исполнению чужих, скрытых от него планов, настроенных разрушить другие скрытые от него планы. Таинственность чужих судеб, которые видит герой, которые его манят, и которые, как настоящие чужие судьбы, никогда не будут полностью открыты для постороннего. Таинственность грез, слов и слухов. И таинственность первых серьезных чувств – не понятых до конца, но тревожащих подчас очень долго, до конца жизни. И всё это сливается в таинственность молодости – ведь такой она и кажется спустя долгие годы.

И вот уже и не скажешь, что сюжет простой и короткий, в нём и сюжетов оказывается много – это история золотой цепи, Ганувера, Дигэ, Эстампа, Дюрока, Молли, история создателя говорящего аппарата-предсказателя и других, частью лишь зацепленные автором, услышанные и увиденные героем, но оставляющие четкое ощущение их значительности, их цельности – будто в этой книги есть листья других книг, так естественно перекрещивающихся с этой. Удивительное ощущение.

И прекрасный роман.

Филип Дик, несомненно, великолепный автор. Да, у него попадаются и слабенькие рассказы, и те, которые можно назвать «стандартными» – но их ничтожно мало. В подавляющем большинстве его истории из тех, в которых всегда «что-то есть». И берясь за новый его рассказ, уже знаешь: там будет что-то необычное – необычная идея, необычный поворот, необычный мир. И в этом Филипа Дика трудно спутать с кем-то другим.

Вот и этот рассказ – необычен. Он завораживает, он пугает. Ангелы, как существа иного мира. Ангелы, слетающиеся на свежую кровь. Девушка «святая» (или всё-таки ведьма?), умеющая видеть и призывать их; знающая, что рано или поздно и она переместиться в тот «рай». Череда ошибок, будто говорящая: опасно бежать вперёд своей судьбы и презирать ту жизнь, которую имеешь. И что-то тут есть от Орфея, спускающегося за любимой в страну смерти. А всё концовка – гротескная, чарующая и ужасная – будто о том, что исправлять некоторые ошибки опаснее, чем их совершать.

В этом рассказе есть свой мир – и он странен, необычен, но очень реален, так как выстроен и обоснован. И подан так, что вся система с высшими мирами выглядит убедительно и ясно. А мир – это то, что уже ждёшь у Дика, к чему привыкаешь. Ведь это ложится в само его понимание жанра «фантастики. В создании миров он мастер; мастер создавать убедительные необычные миры даже в пространстве рассказа – а ведь многие не могут этого и в широком поле романа.

Но главное, что тут бросилось в глаза – язык рассказа, его атмосфера. Всё-таки Дик чаще стремится к чёткости, к динамике, и потому он бывает суховат (в прочем, в этой сухости он всегда сверкает бриллиантами деталей и скупых, но ярких сравнений). Но это не значит, что он не умеет писать красиво и атмосферно. Вот и тут – с самых первых строк, с бега девушки, с ночного сиянья и блеска звезд, отражающихся в лужах, он утягивает в как в омут; и держит там, и окатывает то тревогой, то завораживающими картинами, то жутью мучительного и страшного ожидания, то завораживающими как гротескный сон метаморфозами. И поражает, как тонко и действенно он делает всё это – для меня, например, момент, когда Рик пытался вызвать ангелов, пугал пострашнее иных «страшных рассказов», перекрывая их своей тревогой и полуночной красотой. Это к тому, что Дик может очень и очень многое. Как в этом рассказе, который по чарующей тревожности, по напряжению, по антуражу, миру и происходящим событиям внезапно напомнил тусклую мрачную симфонию, таинственно звучащую в темноте.

Вот и прочитан четвёртый роман цикла. Такое окончание, прямо взять бы следующую книгу и читать дальше – прямо так, сразу, без разрыва… Но нет, стоп-стоп, переждать, дух перевести… Накал! А по началу-то было даже обидно – надо же, взять и оставить за бортом стольких персонажей, да ещё (как всегда) в весьма пиковые моменты. Одно это решение вносит некоторую сумятицу. Это позже я прочитал о связи «Пира…» с «Танцем…». Но сдаётся мне, не только техническая сторона была главной. Где-то к середине стало ясно, что автор сознательно убрал именно этих персонажей. Он вырвал из этого громадного полотна две величины – Стену с её ходоками и Дэйнерис с её драконами (да и за небольшим исключением весь Эссос). Он будто бы выделил один Вестерос, оставил его наедине с самим собой. Он убрал ещё и главные магические величины, сделав всё ближе к роману историческому, не фентезийному – сделав жёстче, страшнее. И без ходоков и армии Станниса, и без драконов и их матери уже вовсю глядящей в сторону Железного трона видно, как разваливаются. Семь королевств, как стервятники потрошат их, раздирая когтями и без того мёртвое тело королевства. И в этом пронзительно звучало название романа – «Пир стервятников». Вот, вроде бы закончилась война (по крайней мере, львов с волками), но это зыбкое сырое послепобедье едва ли не трагичней и страшнее войны. Процессы, начатые в Битве королей, всё больше и больше разламывают королевство, и это происходит всюду – и на Железных островах, где выбор правителя, кажется, вот-вот ульётся кровью, а итоги его, несомненно, зальют (и заливают!) кровью весь Вестерос; и Дорн, где неудавшийся дерзкий переворот рушит надежды решить всё мирно и, в любом случае, должен принести в Вестерос очередную большую кровопролитную войну; и в долине Аррен, где манипуляции Мизинца на крови лордов по факту не игра на дудку Ланнистеров, а собственная игра, далеко идущая и неизвестно к какому итогу способная привести, неизвестно, каких жертв и потрясений ещё требующая; и в самой Королевской гавани… Будущее кажется всё чернее и чернее. Конечно же, это многосложное, многоплановое произведение. Но, мне кажется (СЕЙЧАС кажется – перечитай я ещё раз, может другое выйдет на первый план), что этот роман в большей степени о том, как на героев влияет их прошлое.

Я бы сказал, что главные персонажи здесь, это такой треугольник людей в плену своих призраков, в плену прошлого: Серсея – Бриенна – Джейме. Главная персона, вершина этого треугольника, несомненно Серсея – персонаж самый частый и единственный из всех от которых ведётся повествования, который не вызывает абсолютно никаких симпатий. Наоборот, она вызывает стойкую неприязнь своими решениями, поступками – она превращается в жуткую смесь Безумного короля и своего нелюбимого пьяного мужа. Страсть к вину, змеиная хитрость и чудовищная недальновидность – по сути, она и есть «главный стервятник», её решения – перестановки в совете, её упорные отталкивание (дядя и брат, как она уничижала собственного сына, из которого вышел бы отличный правитель, мотивируя этого заботой о его же безопасности), её звериная ревность и ненависть к союзникам – всё это разрывает страну сильнее всяких войн. Даже смотреть жутко, с каким самолюбием она просерает (уж простите!) всё то, что создал её отец, и что в трудные минуты войны удерживал её ненавистный брат-карлик. Её эта хитрость и жуткая глупость (страшная смесь), в конце концов, вознаграждает её тем, что она заслужила (едва ли не единственный персонаж саги, который получил то, что заслужил) – яма которую она рыла для других разверзается над её ногами. Даже зная, что случится по фильму, тут это выглядит шокирующее. Но всё это – следствия призраков, следствие её прошлого, того страшного предсказания, которое она получила в детстве, и которое теперь преследует её каждую ночь. Она не честна даже сама с собой, не судьба детей её беспокоит (и это видно из её поступков, а не слов и мыслей), её беспокоит лишь та тень из прошлого, что должна отнять её трон… Всё это будто ошкуряет её, заставляет предстать перед нами такой, какая она есть на самом деле – и это её настоящее «я» отталкивает и пугает. Как противоположность ей – Бриенна. Путь её страшен, и цель кажется совершенно недосягаемой – как искать Сансу, где её искать? Перед ней практически весь Вестерос после войны – одно сплошное кровавое пепелище, кишащее разбойниками всех мастей. И всюду ей встречаются призраки, преследуют её, не отступая – призраки-воспоминания из прошлого, начиная от самой юности, затем уже облечённые в плоть призраки её пребывания в радужной гвардии и плену Кровавых скоморохов, и в конце, как апогей, Бессердечная – тоже призрак из её жизни. Но каким бы чудовищным не был её путь, как бы ни давили на неё эти призраки, она остаётся той самой Бриенной Тарт, уродливой внешне, но чистой внутри. Я бы охарактеризовал её названием её же меча – «Верная клятве»… какой бы невыполнимой эта клятва ни была. Но только с этим ли мечом, или может, с любовью к Джейме к ней будто перешло и его проклятье, его карма – как бы не была она верна свой клятве, на ней будто проступает призрачная печать клятвопреступницы, и финал всего этого – будто жуткая кровавая усмешка судьбы. Меж ними (меж Бриенной и Серсеей) Джейме Ланнистер. Да, это уже другой Джейме и тому, что случилось в «Буре мечей», я думаю, отката уже не будет. Но печать цареубийцы и клятвопреступника ещё при нём. И дорога его – тоже дорога призраков, дорого прошлого, которое мучает. Слова Тириона зародили в нём боль и подозрения – подозрения, которые всё больше и больше обрастают плотью. И прошлое, которое он вспоминает всё чаще и чаще, начинает казаться ему другим, начинает видеться ему по-другому. Да и все, что было между ним и Серсеей, теперь выглядит для него по-другому. И в этой связи интересно наблюдать, как он изредка вспоминает Бриенну Тарт… Вот он выбор между красавицей с душой монстра и «монстром» с чистой и честной душой. Если путь Бриенны это путь «по земле», то путь Джейме – путь «по верхам», по замкам Вестероса; но и там нет согласия, и там то, что создавал и планировал его отец, рушится (вспомнить, хотя бы Ланселя и его решение). А миссия Джейме тоже издёвка судьбы, ему суждено покорить последний оплот войны со Старками. И он делает это, прикладывая все свои силы, находя пути между долгом и данной им клятвой, но делает это, не зная, что его сестра в этот самый момент разрушает своё королевство, сидя на железном троне, погружая в хаос и королевство и, в итоге, саму себя… Всё это ведущий треугольник книги. Но и пути остальных персонажей тоже интересны. Я беру за скобки калейдоскоп персонажей Дорна и Железных островов; их миссия – показать, что Пир стервятников происходит не только вокруг Железного трона; они будто подтверждают основной посыл именно этого романа (как я его вижу): не обязательно иметь образного Тёмного властелина, чтобы мир охватил хаос, не нужно пришествия потустороннего зла, чтобы мир катился в тартарары… всё это дело рук человеческих; одним словом, зачем нужен Тёмный властелин, если есть такая Серсея Ланнистер… Санса и Арья Старк. И их я тоже взял бы в одно целое, так связаны они. Связаны и противоположны. Они обе – призраки (опять призраки!), тени. Арья – девочка, которая должна стать «никем», тенью, чтобы научится выбранному ей страшному ремеслу, но вместо этого всё сильнее и сильнее чувствующая собственное «я», всё чаще осознающая себя Арьей Старк. И Санса – которая уже стала тенью, тенью Мизинца, прирожденного манипулятора, хитреца (а ведь он уже предвидит будущую «битву трёх королев»!), стала «никем» и в то же время участницей его преступлений… То, что желала одна, невольно и мучительно стало достоянием другой. Есть ещё Сэмвелл, но, мне кажется, роль его особая. Мне кажется, во всей саге он как какая-то такая связующая сила. На своём пути, мне кажется, ему суждено встретить едва ли не всех героев истории, как он уже встретил всех живых Старков. Что-то есть в его линии, как в нитке связывающей эту книгу с предыдущей – какое-то неуловимое ощущение. Да, и он тоже во власти призраков. По сути, он проводник одного из них – столетнего Таргариена. И через него он видит прошлое… и будущее, которое должно случиться. Конечно же, он отягощён и своими проблемами, и путь его тоже рисует картину мира, особенно моря терроризируемого железными людьми. И через него мы видим, что и в Староместе не всё ладно, что там тоже расколы (и что повинно в вырождении драконов мы тоже узнаём); мало того, через него мы видим, что в эту игру играет и кто-то другой, кто-то таинственный… Для меня эта книга – книга призраков. Но это сейчас – такое сложное тонкое полотно создал автор, что, мне кажется, всё происходящее в ней (как и в предыдущей) можно переворачивать и так, и эдак, находить то одни, то другие закономерности, то одни, то другие смыслы, но неизменно восхищаться ей, этой книгой, и мастерством автора. Просто блестяще! Рука горят взяться за следующий роман, но чувствую, что нужно подождать, подольше переварить этот – так много мыслей и эмоций он вызывает.

Я тут прочитал предыдущие отзывы и смотрю, мнения не у всех позитивные. Ну, не знаю, не знаю… По мне, так это лучшая вещь из тех, что я читал у Шекли. (Правда, это единственный пока роман, который я у него читал.) Раньше с Шекли я был знаком только по его рассказам, и когда мне попадался какой-то хороший, я думал: вот настоящий Шекли. Но теперь прочитав «Обмен разумов» я уверен: вот он, Шекли Истинный, Шекли Великий, Шекли Блестящий. Потрясающая вещ. По-тря-са-ю-щая! Вот моё мнение. Начало, в общем, не очень впечатляющее, даже какое-то вяловатое, как мне показалось (жизнь ГГ на Земле по-моему, безжизненно как-то выписано, картонно). Но это начало короткое. А дальше – Обмен разумов и всё что из этого получилось на Марсе – уже по-настоящему Шеклевское по настроению, но как-то так ещё среднее на уровне самого Шекли. Но дальше… Взрыв, феерия, калейдоскоп миров и образов. И всё на невероятно высокой ноте – читаешь с широко раскрытыми глазами и невозможно подавить в себе смех. Уф… Ну, не верится, что всё это мог придумать один человек (даже если он – сам Шекли). Так ярко, так оригинально – все эти миры и инопланетные расы – даже те, которые там просто упоминаются, упоминаются так, что сразу откладываются в голове. С момента посещения героем частного сыщика повествование, эмоции, сам этот великолепный стиль берут старт и рвутся вперёд с мощью реактивного самолёта. Не давая передохнуть, набрать в лёгкие воздуха. И, чёрт возьми, это настолько здорово, будто задыхаешься от веселящего газа. И хочется, чтоб это продолжалось вечно. На Цельсии-5 всё вроде бы как-то спадает, даёт некоторую передышку, а может и просто-напросто переключает передачу, чтоб рвануть вперёд с новой силой. И действительно, нечто новое начинается. Этот Поиск и Ожидание… Долго думал, что же оно мне напоминает? И, наконец, осенило – «Алису в стране чудес», что же ещё! Так же смешно, весело… Но тут есть и какая-то нотка сумасшествия – тонкая, почти незаметная на фоне всего этого юмора, веселья, но уже незаметно «играющая». Все эти невероятные встречи… По неволе задумаешься, а были ли они? Не начинает ли герой сползать с катушек из-за всех этих обменов… Задумываешься на секунду, мысль уносится поездом, так как сюжет не даёт остановится. А Искажённый Мир… Искажённый Мир – уже настоящее безумие. Лишённое всякой логики – что-то из самых мозгодробильных фильмов Линча – и вдобавок написано без всякой паники или ужаса, а, наоборот, с каким-то сумасшедшим весельем… Жутко становится… Одновременно так реально всё это выходит, так безумно, что страшно становится, будто это сумасшествие проникает со страниц книги тебе в голову. Понимаешь, что такое «рехнуться со смеху». И оторваться никак нельзя. И финал – обманчиво позитивный и ошеломляющий. Единственное с чем сравнить его могу, опять-таки с Линчем, с концовкой «Твин Пикса». Помните её? Да, её невозможно забыть, невозможно передать то ощущение. И это же ощущение здесь, в этой концовке. (Даже подумывать начинаю, а не спёр ли Линч её идею у этого романа?). Чёрт, шокирует… Я не могу её забыть, это ощущение не могу забыть, будто перевернул последнюю страницу всего секунду назад. Уф… Великолепно. Завораживающе. Потрясающее. И в душе что-то переворачивается там, на последней странице у самой последней точки. Вот что я чувствовал, читая (и даже не верится, что роман всего в сотню страниц…). Он нравится мне. Нравится безумно. Именно своей линией, именно своей неровностью. Он похож на волну, которая всё поднимается и поднимается, и сначала ты не чувствуешь ничего кроме веселья, и веселье это растёт по мере того как растёт волна. Но она растёт безмерно, и веселье переходит в сумасшествие, адреналин вышибает разум. Сумасшествие переходит в настоящее безумие, на самом пике, эта волна вот-вот переломает тебе кости. Она бьёт тебя об скалы в самом конце, черепом прямо об острый камень. Вот чем мне нравится – вся эта линия.

Да не безгрешен роман. Несколько ляпов мне попалось. Вальдец, например, начинает говорить сначала кургузо, с акцентом, а потом всегда говорит нормально – непонятно выходит. Да и автор вмешивается несколько раз в повествование – не обоснованно, по-моему. Но из-за этой линии, из-за этой волны и потрясающей концовки (нет, наверное, другого произведения, чтоб это слово так подходило – «потрясающе») я готов всё простить. Да я и более крупные закосы готов за это простить, не то что эти мелочи. И вроде бы особой сверхидеи нет, (разве что смысл во всём этом – лучше оставаться самим собой, не рваться до развлечений неприспособленных для человеческой природы; а вся эта история мне говорит, что Обмен Разумов человеческой природе противоречит, мозг с ней не справляется, летит с катушек… Хотя смысл-то неплохой…). Но вот, чёрт возьми, даже это меня не смущает. Я прощаю и готов прощать ей и более страшные недочёты за это… нет, не то чтобы удовольствие… за это НЕЗАБЫВАЕМОЕ (местами даже пугающее) ощущение, которое я получил от прочтения.

Да, кажется, это лучший роман Азимова, что я пока читал (хотя не так уж много их было). И это ощущение возникало не сразу – оно все нарастало и нарастало, пока в финале не превратилась в полную уверенность. Идеальный баланс увлекательного сюжета, крепкой НФ идеи и серьезности этических проблем.

Темпоральная фантастика вещь, на мой взгляд, очень сложная. Упереться в избитые парадоксы и очевидные ходы тут легко. И здесь тоже использованы некоторые очевидные парадоксы. Но дело в том, как они встроены в общую историю, в общие черты оригинального четко прорисованного мира Вечности; то, как они окружены иными оригинальными идеями, вплоть до мелочей; то, как знание об этом мире расширяются и усложняются, и некоторые из этих открытий имеют неожиданный переворачивающий все характер.

Таков и весь сюжет – он полон неожиданностей и кардинальных поворотов. В какой-то момент интрига его становится практически детективной

– постоянное напряжение, умело подкрученное экскурсами в прошлое героя, хранящее в себе некий опасный план; неожиданные события и повороты, напряженная работа ума (а как шикарно было нахождение причины по следствию!), нарастание масштаба – от личного до судьбы всего человечества. Даже в самом постепенном раскрытии понятия Вечность (организации Вечность – её технической и социальной стороны) постоянно было что-то затягивающее, интригующее. А вещи, о которых говориться вскользь, в конце концов, приобретали решающее значение – вот что значит умелое распределение текста!

Интересен главный герой. Нет, он не самый симпатичный герой литературы, но это тот случай, когда его самомнение сходилось с большим умом,

– как не странно, от этого он был действительно чем-то симпатичен, за него переживалось и очень сильно.

И ведь это роман можно рассматривать не только как роман о «прогрессорстве»,

но и как роман о Власти. Сотрудники Вечности обладают невероятной властью, они могут менять историю человечества, пусть и из лучших побуждений (и, кстати, разве возможно отказаться от всё большего «улучшения» мира, где ему будет конец? – вот еще одна моральная сторона вопроса) Но кто они? Все те же люди, со своими слабостями и эгоистическими личными мотивами. Они нарушают собственные законы, «подсиживают» вышестоящих и т.д. Люди у власти – все еще люди. А если власть столь масштабна? Человечно ли брать на себя такую власть? И разве она сама по себе, рано или поздно, не приведет к катастрофе?

Увлекательный сюжет, одно из первых развитий темы хронопарадоксов, этический разбора темы прогрессорства (это не совсем то прогрессорство, что использовали Стругацкие, но очень близкое – и задолго до них). Кстати, та самая реальность, меняемая вечными, в каком-то смысле приобретает черты мира виртуального (искусственного и постоянно меняющегося под действиями «операторов») – получается практически киберпанк, да.

Серьезная и увлекательная научная фантастика. В какой-то момент я даже понял, что именно такой я и люблю её в первую очередь.

Трудно. Ох, трудно писать отзыв на этот роман. Ведь сочиняя отзыв, я цепляюсь за то, что нравится и, особенно, за то, что не нравится, перехожу от одного к другому – и вот отзыв сам собою слепился. А как писать отзыв на то, что идеально? Ведь, да – чёрт возьми! – «Сердце пармы» для меня идеально! Роман сделал не только моё лето и мой год, он вдруг вознёсся для меня на вершину всего того, что было прочитано!

Да, поначалу я стукнулся лбом о странные непонятные слова и названия, и даже хотелось посетовать, что нет тут сносок или пояснений, но ощущение это мгновенно исчезло – всё стало понятно по ходу дела, всё встало на свои места. И тут же хлынуло. Всё её дикое необузданное и древнее – и сила, и своеобразие и красота; её легкость и тяжесть. А дальше, когда всё стало сплетаться, вся эта вязь событий и судеб, сплетаться как длинные вогульские косы – так в груди и место не хватало, чтоб вмести всё. Это безумное и стойкое ощущение, что и не книга вовсе, а сама жизнь. Жизнь, в которой место всему есть – и смеху и страху, и боли и радости, и бытовому и загробно непостижимому. И хотелось смеяться вместе с ней. И холодок по спине бежал, когда было страшно. И горло перекрывало комом от несправедливости и горьких изгибов судьбы. И не было тут ни правых, ни виноватых – как в реальности, как в жизни. И каждый был сам собой – и даже в самых, казалось бы, злых и нечестных людях находилась своя правда; а каждый хороший и правый нет-нет да глупил, да злился, да заносила его нелёгкая, и пожинал он горькие дерущие глотку плоды своих ошибок. Всё в нём было – и было так, что подходя к концу, я вырывался из этой книги, дробил её в тревоге, что закончится она, скоро закончится, оттягивал это, как момент прощанья с близким человеком. Но возвращаясь, будто тонул в ней, и не мог оторваться. И понимал, что никогда не читал такого – ни в теме своей (ну, помнился мне «Ермак», но чтобы до него, чтобы так, чтобы с этой правдивой отчётливостью и неоднозначностью…), ни в красоте дикой пармы, чарующей и страшной, ни в этой проникновении в менталитет не похожий на наш; ни в этой неописуемой пронизывающей мистике судеб. И не просто это о столкновении миров, столкновении менталитетов, столкновении народов и их смешении (и это тоже важное тут – и через это, как нерв сквозь тело, становление России, с той стороны, с какой её не покажут – важное, правильное, но и с несправедливостью, и смертью, и с горечью), о частном, личном и общем, человеческом и даже нечеловеческом ¬– а нечто и над этим, нечто непередаваемое, густое, осязаемое, кажется так, что можно ухватить руками, но и призрачное настолько, что и не ухватишь. Как он это сделал, этот Иванов?! Как он мог такое сделать?!

Сложно. Ох, сложно писать отзыв на этот роман! Сложно потому что душу от него распирает. Потому-то эмоций, эмоций-то много, да так что и высказать их – исписать всю бумагу, да не вычерпать и десятую долю. И мыслей – масса. Да только слов для них не хватает. Да и как, черт возьми, описать саму жизнь во всём её головокружительном многообразии (вон даже проблема отцов и детей тут нашлась)? Как описать даже нечто большее, чем жизнь – описать время, душу, судьбу? Но ведь всё это есть. А я теперь сижу и томлюсь от того, что не хватает слов…

Но всё-таки есть один минус у книги – она кончилась. Как бы я ни хотел, как бы я не оттягивал этот миг – кончилась. И остался я оглушённый, опустошённый, но, в то же время, наполненный этим всем. И кончилась она так же идеально, с такой же густотой и правдивой неоднозначностью чувств; неожиданно, но так будто сердце знало, что закончиться должно так и никак иначе. И с горьким комом расставания в горле.

Она закончилась, но, в то же время, и не закончилась, так как я чувствую – она ещё живёт во мне, в моей голове, в моём сердце, у меня в душе. И чувствую, что долго она ещё не погаснет, да возможно и не погаснет вовсе, как Полюдов огонь, что даже не горя всё светит. И что буду я к нему возвращаться, чтобы хоть глоток да испить из этого источника вновь; да и просто, чтоб вдохновляться, чтоб чувствовать этот потрясающий язык, чтоб чувствовать эту дикую древнюю пронизывающую неописуемую силу… Спасибо тебе, Алексей Иванов! Спасибо тебе, «Сердце пармы»! За бьющееся радостно и восхищённо, то сжимающееся от горя сердце. За всё это, непередаваемое. И за то, что великая русская литература воскресла для меня как феникс из давно остывшей золы – с этим романом.

Это первое и пока единственное произведение Павла Амнуэля которое я читал, но, чёрт возьми, если и остальные его рассказы написаны на таком же высочайшем уровне (в плане идей и в плане сюжета), то он без сомнения станет одним из любимейших моих авторов!

Настоящая научная фантастика. Автор краток, но стиль его не сух. Он обладает таким нелёгким умением как ТОЧНОСТЬ слова. Ему не обязательно выписывать всё до мельчайшей подробности. Ему достаточно двух-трёх предложений, а иногда и слов, чтобы создать сочный яркий образ, передать эмоции героев, создать особую атмосферу. Вот глядишь и думаешь, как же это просто, а попробуй-ка сделать так же… Да, первая глава кажется суховатой. Но потом! Сюжет становится просто-таки захватывающим. Тайны, тайны… от них не оторваться. Ждешь решения, ищешь его вместе с героями и с застывшим сердцем ¬– не оторваться. Автор добивается убедительности во всём. И в жизни научных работников нашего времени и времени будущего. Эти идеи которые он выдвигает через своих героев (о мыслящей Аномалии, о разуме-атмосфере Орестеи ¬– по сути это ещё и размышления о разумности нашей планеты и всего космоса…) и ещё очень много идей попутных иногда явных иногда и нет – это же кладезь, нужно быть гением чтоб всё это придумать. Придумать и создать из этого такую замечательную повесть. Это ведь и Литература, причём с большой буквы. Она выверена до сотой доли. В ней есть и эмоциональные, лирические моменты (хотел бы я знать как ему это удаётся в таком казалось бы простом кратком стиле) и вопросы касающиеся этики…

По-моему этой повестью можно только восхищаться… и немного грустить из-за того что произведений такого качества во всей мировой фантастики не так уж и много…

Повесть настолько хороша, что перечислять её достоинства можно бесконечно. А главное, её нужно читать всем тем, кто хочет посветить себя творчеству, служению Фантастики ¬– вот к каким высотам нужно стремиться.

Трогательная история. Читал давно и, помню, после прочтения не мог спать – кошки на душе скребли. Я человек вроде бы не сентиментальный, да и чувствительным меня не назовёшь, но такое вот действие на меня произвёл этот рассказ. Колоссальная вещь.

Ох, какие неоднозначные оценки!.. А это значит, автор своего добился – не скандальностью романа (и это при наличии откровенных сцен, впрочем, не похабных, а изысканных; и даже при мелькнувшей идее свободной любви), а неоднозначностью. Мне кажется, к этому всё и стремилось, ибо сам этот роман (по-моему) – иллюзия, обман внутри обмана… Здесь всё на это играет, даже аннотация, сулящая тайны и «элементы мистики»; даже авторское предисловие, не объясняющее, а скорее запутывающее – дескать, эта книга «пятна Роршаха», и понимай её как хочешь (выходит, и автор ставит тот же эксперимент над читателем?). Но соль в том, что всё это может быть так, а может, и нет – и всё это сплошная иллюзия, дробящаяся и дробящаяся так, что поневоле подумаешь: а что если сама иллюзия иллюзорна?

Нет, начало меня не впечатлило. И пусть сразу было видно, что отношение героя к Алисон имеет значение, хотя бы банально из-за того, что мужчина определяется тем, как он относится к женщинам, и вся эта любовь перемежалась с неприязнью и вымученными упрёками – та самая игра в «уйди-приди», через которую только масштабнее и пришлось пройти герою под влиянием «мага» Кончиса. Но всё было размерено, тягуче. Тайны всё никак не проявлялись. Мистика не проступала. Меня спасала только атмосфера – она попала в мой день, в мой май, с первой ещё не тягостной жарой, и свеже-тёплыми ночами; всё это магически гармонировало с теплой вечностью греческого острова, со всеми его пляжами, выбеленными домами, улыбающимися головами статуй, что показывал Кончис, и т.д. Что ж, думал я, читать можно, и наслаждаться можно, благо написано очень приятно. А претензия моя была в том, что это был триллер (вроде как, ведь загадки, крупицами стали появляться), но с динамикой любовного романа – долгое, томное, с подробностью переживаний и впечатлений. Устаревший вид саспенса, времён старушки Дю Морье – скука смертная для любителей саспенса а-ля Стивен Кинг. Ну ладно, думал я, архаика, но наслаждаться можно… А потом всё пошло куда как круче, да всё ещё неся в себе любовный роман, но раздробленный, разбитый, уверенный в том, что всё здесь неуверенно…

И это долгое начало казалось уже намеренным, как пространство для привыкания, эдакая пустота, призванная утомить ожидания, очистить от них, и, следовательно, быть готовым к тому что ты ни к чему не готов. А ожидания от этого романа – беда; ибо роман их обманывает, а ведь не каждый рад чувствовать себя обманутым…

Мне кажется, автор создал уникально зыбкий текст – как воображаемое болото, в котором зыбь превращается в твердь и наоборот. Морок, морок, обман, обман… Но вроде и аляповатые, нарочитые сначала, усиливаются, становятся жутковатыми. И мороки эти умелые, скрывающие правду, рассыпанные как битое стекло по полу. Ведь даже гротескный суд, суд-балаган в корне своём, в характеристике героя, абсолютно прав... Лучшая ложь – ложь, содержащая правду.

Удивительное дело, я, как и герой, не верил самому очевидному, но верил бредовому – так сильно «кружит» (вызывая, в конце концов, паранойю); и вместе с героем хочется найти под зыбью обманов твердую почву правды… А есть ли она, правда? Не является ли весь эксперимент отражением реальности – обманчивой и изменчивой, в которой мы задаем лишь одну видимую, лицевую сторону? И, опять же, удивительно, как, вслед за героем, я всё время ждал обмана, но удивлялся, когда меня обманывали; знал, что я в лабиринте, но удивлялся, упираясь в стену (надо сказать, редкое ощущение, которое от художественного произведения я раньше не испытывал). Не потому ли, что я понимал героя? И его «уйди-приди» понимал, его метания в выборе объекта для любви; и то, почему не «вышел» из этой «игры» ¬– не только любопытство и «крючок» в виде женских ласок, но и банальное удовлетворение от того, что весь этот масштаб, ради него, ощущение себя «избранным».

Один из самых сильных эпизодов (и, по-моему, он был тут поворотным, как черта, после которой всё приобрело более серьёзный оборот) был рассказ о событиях войны. Я читал его как раз в День победы. До него я ещё хотел посмотреть что-нибудь о войне, но после понял: не могу… Так жутко она явилась в рассказе Кончиса, каким страшным, изуродованным призраком она пронеслась – и физически изуродованным, как пленные партизаны, и морально, как те же «хорошие нацисты» о которых сейчас ооочень принято говорить – а ведь они в чём-то страшнее, чем все эти палачи; как человек, рвущий плоть человека «за компанию», страшнее, чем зверь, рвущий её от природы своей.

О чём этот роман? Попробуй кинуть в него тему – и она прорастёт в нём, найдёт корни, будто всегда в нём росла.

Это роман о молодости, о том периоде жизни, когда ты только и делаешь, что нарушаешь заповедь «не мучь никого понапрасну» – и мучаешь; мучаешь себя, других мучаешь? Почему бы и нет?

О том, что мир – это тот самый театр без зрителей? О том, что всё мы играем и видим в окружающих таких же актёров, маски, приросшие к лицам. А сами и негодуем и ждём обманов, но держимся ощущением, что на нас смотрят… И о том шоке, когда оказывается, что театра-то нет, и никто не смотрит, и все эти декорации не для нас – их просто не существует… Почему бы и нет?

Или это суд над поколением, ибо герой – образ его; суд над инфантильностью и скрытому мазохизму, над псевдоинтеллектуалами и псевдоблагородством? А может над нацией, или над социальным классом? Или над мужским естеством?

А может это о том, что как ни проходи ты через горнила, как не чувствуй в себе изменения, изменения – лишь иллюзия?

Или о том, что обман – это всё, что у нас есть: от обмана в любви, до обмана в собственном месте в мире?

Или…

И т.д. и т.п.

И т.д. и т.п.

И т.д. и т.п…

Мне кажется, что в одном не врал автор в предисловии, – этот роман действительно написан наитием, а не логикой. Ибо наитие мастера сродни откровению; невозможно продумать всю эту пену, всю многозначность и сложность. Невозможно продуманно (от начала и до конца продуманно) создать текст, похожий на питательный бульон с той примесью магической пустоты, в которой любая идея (не авторская даже – читательская) может развиться; текст похожий на туман, в котором может видеться всё что угодно, а может не видеться ничего; в котором действительно может быть всё что угодно, а может действительно не быть ровным счётом ничего. Туман из банальностей и глубины – а они как мудрость и глупость, могут превращаться из одного в другое, как вставная сказка о принце и маге может быть и ключом ко всему роману, а может быть и банальной патетической ерундой. Туман из правды, скрывающий лож, и лжи, скрывающей правду. Иллюзии, иллюзии…

И мне кажется одно тут не подложно – Элефтерия, свобода. Свобода любить этот роман или не любить. Свобода искать в нём смысл или не искать. Свобода видеть эти смыслы или не видеть. Свобода наслаждаться его логикой или ужасаться его хаосом. Свобода воспринимать его или не воспринимать. Свобода очаровываться им или разочаровываться…

Настоящая магическая Свобода!

(Или и это – обман?)

Вот и прочитан роман. Прошел уже день, прошел второй, вот уже третий… а никак не могу написать отзыв. Не хватает сил. Не хватает слов. И это ощущение: чтобы ты не сказал, оно будет хуже, чем то, что ты на самом деле хотел сказать. Слова – ими ведь сложно передать чувства. А чувств было много – сильных и подчас густых, сложных. И я знаю, чтобы я не написал ниже, пройдет совсем немного времени, жалкий час или получаса, и я вспомню: а, вот об этом забыл сказать, и об этом… Так что пишу с четким ощущением: отзыв в любом случае будет неполным.

Начать с того, что я запланировал прочтение этого труда давно, потом была история с Нобелевской премией, и вновь я вернулся к идее его прочитать, но всё тянул. У меня были опасения. Я боялся увидеть либо пафос, либо чернуху. Это сейчас я вижу, что опасения были напрасны. Да, здесь есть определенный пафос, но он казался живым как кровь, естественным как жизнь, и, казалось даже, не автор и не переданные им (ею) голоса создают его, а он вырастает сам, внутри тебя – и в том его неподдельность, в том его живая рвущаяся наружу энергия и боль. Это не может быть искусственным, это не может быть наигранным, потому что это в каждом из нас, так эта война вросла в нашу душу и нашу кровь.

Чернуха? Да, здесь были моменты страшные, потому что их просто не могло не быть, но это не были моменты типа «на, гляди и ужасайся» – они были как-то даже иногда вскользь и от того ещё страшнее, как обыденность, чудовищная обыденность. Не то было страшно для меня в книге (а это страшная книга!), меня пугал быт, осязаемость этого быта и его четырехлетний (а для кого-то и больше) натянутый как струна нерв, от которого задаешься одним и тем же вопросом вмести со многими из рассказчиков: как вытерпели? как пережили и не сошли с ума от увиденного, от пережитого? Добавляя к этому и свой личный вопрос: как остались Людьми – не потерявшими себя, свою душу, любящими и сострадающими? Есть в этом что-то непостижимое. Непостижимое, но вместе с тем, наверное, и составляющее то, чем является Русский Человек.

Перед тем как читать могло показаться: ну в чем тут труд автора? Собрать и записать воспоминания женщин-участниц Великой Отечественной (хотя за одно это автора можно как минимум уважать, это уже как минимум большое дело)? Но прочитав всего-то чуть-чуть становиться понятно, ЧТО это за труд! Колоссальный труд! И видно, что автор действительно пропустил всё это через себя. И, сдаётся мне, после всего этого ему пришлось долго отходить, и не известно, отошла ли она до сих пор? И вышло – это не просто сборник воспоминаний, а действительно роман, книга. Так много здесь. Такие пласты открывает она. Женщина на войне? Только прочитав эту книгу, понимаешь, что это! Как это страшно! Так это чудовищно, неестественно, так от этого щемит сердце! Такое шокирующее открытие – понятие самого этого факта. Памятник автору за всю ширь открытия – женщина на войне! И как же это страшно, что сделано оно в 80-м году, так поздно, так незаслуженно, так несправедливо поздно. Памятник автору за ту сторону войны, о которой, кажется, и не говорил никто раньше, будто её не было, за тему, затертую киношной и книжной мужской героикой шпионов, атак и боёв. Это будто мир какими-то другими глазами. И то, что он вот так оказался спрятан за спинами, от глаз поколения послевоенного, для которого война это отраженная в фильмах и книгах передовая – просто преступление. Вслед за одной из героинь меня поразило, какая это огромная машина, война, и без нее, без женщины, что бы было? Кто бы стирал на армию, готовил, лечил солдат? И все это, казалось бы, такое ничтожное – как это было, как это было невыносимо тяжело, за гранью сил человеческих, чего это стоило, каких жертв, стирающее даже все самое главное, женское; сколько женских судеб загубило. Вот он, неоцененный подвиг. Оплеванный подвиг, так как задвинут за угол истории. А ведь, положа руку на сердце, не тяжелее ли этот подвига боевого, овеянного славой и почестями? И разве не ужасно, что они, эти герои остались на тот момент (в 80-м году) без своих заслуженных наград? И получили ли они их вообще? Сейчас-то, увы, уже поздно… И это только прачки, медсестры… А снайперы, летчицы, саперы? И тут уже другая грань, и тоже – страшная в этом противоположном – «женщина и война». Да, женщина видела войну по-другому, по-другому её чувствовала и запомнила что-то своё. И без этого взгляда представление о войне было бы поистине неполным. И ещё раз поклон автору, за то, что дала возможность увидеть её такой, эту войну. Меня больше всего поразили, шокировали даже мелочи, мелочи которые могла запомнить только женщина – и мне от них было как-то до щемящего больно, будто душу ножом кололи. А ещё было страшно от того столкновения этого мирного домашнего сострадательного «женщина» с гранью, жестокостью и болью, те психологические муки от увиденных зверств, от увиденной крови; а ведь многим девочкам было по шестнадцать-семнадцать лет, были домашними хрупкими девчонками. Страшно, очень страшно. И есть что-то такое, и восхищение какое-то и даже какая-то трогательная, до облитого кровью сердца, печаль – не могу объяснить это чувство. Здесь много чувств, которые я не могу объяснить. И все они сильные. И за всех них спасибо автору. Здесь много всего – и чувств и мыслей, возникающих попутно. И горько то, что пишу это и чувствую, что все это сумбурно, не хватает слов, чтобы передать всё…

И ещё раз о том, что этот роман – огромный труд (да и разве те небольшие авторские вставки – не высокое художественное слово?), как это должно быть невыносимо сложно, отобрать из множества то, что войдёт в книгу. Как оставишь столько боли и душевных сил, столько живой трепещущей памяти за бортом её? И то, что все эти истории сложились вдруг в одно большое полотно, в одну огромную картину. Признаться, именно здесь я увидел Великую Отечественную во всем её чудовищном размахе, во всей противоестественной кровавой силе – и тем сильнее высветился мне Подвиг. В том числе этот – подвиг девочек на войне, подвиг Женщины, сделавшей то, что под час не под силу мужчине, и сделавшей это так, не считая что это Подвиг, иногда даже стесняясь этого (вспомнились женщины, что стеснялись носить награды, а сколько было тех что их и не получили просто). И в этом тоже свидетельство не только колоссального труда автора, но и свидетельство его (её) недюжинного мастерства.

А ещё, к концу книги у меня вдруг возникла злость. Нет, не автор тому виной, а скорее реалии времени заставили родиться ЭТОЙ злости. И не к фашистам даже, не к тем, кто вспарывали животы раненым, сажали на кол женщин и разбивали младенцам головы, чтобы не тратить пули. Нет, возникла ненависть к тому мальчику, что недавно выступал в Рейхстаге (ну, вы помните, о ком я) и людям подобным ему (а я таких даже встречал). Покаяться, попросить прощенья за нашего солдата?! За того, кто лечил этого немца, что возможно сжег его дом со стариками и детьми? За того кто отдавал свою кашу пленному фрицу сам деревенея от голода и холода? За того солдата, что провоевал четыре года в невыносимых для тела и духа условиях, видел все зверства врага, но не упал до звериного «око за око», остался Человеком? За это нужно просить прощение?! Да, такие «дети мира» вызывают во мне сейчас больше ненависти, чем сами нацисты (вспомнилось: немецкая женщина, винящая за все Гитлера, а на резонный вопрос, разве не её сын, а не Гитлер взял оружие в руки и убивал? – да убивал не просто солдат противника, а детей, женщин, стариков – не смогла ничего ответить), так как они более мерзкие, чем сами нацисты. И как-то все эти попытки его оправдать, что, дескать, молод, читал по бумажке… Но те девочки, что лечили раненых, ампутировали и закрывали глаза умирающим, те, что стирали и готовили на фронт, так что слезала кожа и ногти, те, кто уходил в подполье и те, кого пытали немцы так, что не оставалось живого места – они-то были моложе его! Что сказали бы они ему – убитые, замученные растерзанные?.. Не тем ты кланяешься в ноги, молодой человек…

И вместе с тем, последним рефреном, красной нитью то, сказанное в конце романа – да все бы отдал, ничего не надо, лишь бы не повторилось такой чудовищной трагедии как война. И в ноги, просто в ноги упасть её участникам, особенно тем – женщинам, чей подвиг для них самих такой бытовой, и так чудовищно жестоко не замечен, не оценен. Тому поколению. Несчастному – это ведь мы счастливые, что они у нас были! Поколению, вынесшему то, что невозможно вынести. И той Женщине. Женщине на войне.

Снова, снова Гаррисон пишет без иронии и юмора, и снова, по-моему, у него выходит великолепнейший рассказ. Да, есть места, с которыми я бы не согласился: например, запах дыма, которого капитан не заметил сразу (это же дым, а не газ!), и то, что была подобранна именно ТАКАЯ компания (не верится, что не покопались в их психологии). Но – это всё мелочи. Рассказ-то великолепный. Он волнует и шокирует даже. Та самая ситуация, в которой человек превращается в животное, наклеиваются смертельные ярлыки, а доводы разума превращаются в пустой звук (и это у подготовленных-то людей!). Да, конечно, такие конфликты в изолированных группах дело известное, но уж больно ярко и проникновенно написано. И финал… Да, жалко парня… И слова капитана кажутся горьким фарсом, ведь он не врёт, он действительно ВЕРИТ в правоту своих слов… Вот так поддаваясь инстинкту самосохранения раздутого из-за постоянного страха превратившегося в мании (плюс вечная человеческая глупость – искать причину проблем где-то, но не в себе) они погубили человека. И ведь из-за него никто не умер, а из-за них…

Очень понравился рассказ.

Очень волнующий и проникновенный.

После его прочтения у меня долго ещё кошки скребли на душе – так задело.

Что не говори, а роман замечательный. По крайней мере, для меня он в числе лучших книг, которых я прочитал в своей жизни. По-моему, он вообще вряд ли кого может оставить равнодушным. В нём есть всё: великолепная детективная история с мистическими тайнами, моменты философии и литературная игра, замечательный дух истории и нотки романтики. И всё это спаянно и неотделимо друг от друга. Язык великолепен (тут, кстати, переводчику памятник надо поставить – труд его колоссален); книгу УЮТНО читать; она погружает себя и не даёт оторваться, заставляет читать запоем, с той интересной особенностью, что прочитав иные книги запоем, в голове от неё ничего не остаётся, а тут иначе – так здорово прорисованы персонажи и описано всё происходящее. Пересказать все плюсы романа невозможно… как в прочим и как-то иначе передать всё в нём происходящее (одноимённый фильм с Шоном Коннери по сравнению с книгой ¬– ерунда, не заслуживающая внимания), эту книгу надо читать. Её необходимо читать! Рекомендую всем.

Высший бал – без вопросов.

И опять я получил не то, что ожидал – в лучшем смысле этого слова. Продолжение великолепного «Серебряного Ключа» виделось мне столь же чарующим. Но стиль здесь был совсем иной – стиль работ именно «Мифов Ктулху». И начало довольно обстоятельно пересказывало фактические события «Серебряного Ключа». И я уже начал слегка разочаровываться, но тут начался настоящий вихрь. То, что рассказывал странный индус, всё накатывало и накатывало – да, это было ближе к историям из «Мифов Ктулху»: запредельная древность, переходящая в бесконечность, неземные сущности с возможностью богов, иные миры и планеты, населенные странными существами. Но все это накатывало, превращаясь в водоворот – и росло, росло, поражая масштабом. Переходы от одного состояния к другому, более сложному;

; вселенского масштаба идей, расширяющие (как настоящее оккультное произведение) представления о реальности и времени. Весь авторский пантеон (и даже чуть больше) вываливается на страницах этого довольно длинного рассказа – и происходит это очень сжато, но органично, убедительно и увлекательно. Ощущение чем-то напоминает другой соавторский рассказ Лавкрафта, «Ужас в музее» (и там, кстати, тоже мелькнул этот странный индус!) – полный паноптикум существ авторской мифологии. Но там, все они стояли на полке, а здесь подвижно сновали по вечности. И масштаб. Конечно, масштаб этой истории переплюнуть трудно.

Да, эту историю тоже можно назвать путешествием, возвращением к самому себе. Просто в «Серебряном Ключе» все это, и путешествие, в котором, как водятся, происходят внутренние изменения человека, и возвращение к самому себе, то есть, к тому, что ты представляешь на самом деле, были в ином ключе – ключе Мира Сна с его завораживающей красотой притчи. Здесь же – в ключе «Мира Ктулху». Ключе фактическом.

Но этот масштаб, этот масштаб!..

Кстати, интересная деталь, на мой взгляд, Филлипс тут это, несомненно, сам Лавкрафт. Автор открыто вывел самого себя (да ещё рядом со своим альтер-эго Картером), я такое вижу у него впервые – а вот его коллеги по перу внедряли Лавкрафта в свои истории довольно смело.

P.S. На самом деле и «Серебряный Ключ» и «Врата Серебряного Ключа» каждый по-своему выбили меня из реальности, пару дней после них я ничего читать не мог. Это лучшая характеристика того, как сильно обе эти вещи меня впечатлили.

После первого давнего и довольно хаотичного чтения Гофмана эта повесть была для меня самой лучшей. И сейчас, читая её же в составе сборника «Ночные этюды», я готов это повторить. Да, что-то из приёмов Гофмана уже не удивляет. И построение сюжета, когда история состоит из двух частей – «сегодня» с некими таинственными событиями и развёрнутой предыстории, раскрывающей роковые тайны – тоже. Но эта повесть выигрывает для меня тем, что она тоньше. Мистика её тоньше. И это уже не сатанизм, не магнетизм, а рок – таинственный, безликий, всесильный, довлеющий над местом и над родом. Да, повесть начинается очень атмосферно и приятно – сейчас, в зимнюю стужу – старый замок, охоты в заснеженном лесу, и призраки… Но потом всё будто уходит, начинается будто другая история – история любви. И после мрака метелей она становится чистой, прозрачной, хоть и не лишённой запретности. Но именно это вызывает страх – то, что там, в прозрачной светлой воде происходящего, на самом дне, в иле что-то есть, что-то тёмное, почти забытое и потому ещё более таинственное.

Запомнилась эта повесть иногда густым, иногда еле уловимым ощущением рока. Намёками. Тайнами, не всегда раскрытыми до конца (чем же всё-таки занимался предок, установивший майорат, предок, чьи помыслы тянутся к живым из могилы?) И оно, это тонкое, роковое, тревожило и пугало сильнее явных проявлений сверхъестественного. А ещё тут очень яркие персонажи (особенно дед героя), и то ощущение в конце, будто я не прочитал эту историю, а вспомнил её вместе с героем – со светлой грустью давних дней, когда даже страшное вспоминается с печалью…

Замечательный рассказ – я в него просто влюбился. Не с первого взгляда конечно: фигура автора-рассказчика мне не очень приглянулась (это единственный мой укор), уж чересчур он простецким вышел – как-то, по-моему, малость диссонирует. Хотя, может шотландцы – они такие на самом деле (как я понял, герои рассказа сплошь шотландцы). Но этого автора-рассказчика здесь всего-навсего страница, а дальше… Нет, ребята, это просто бальзам на душу. Читал как заворожённый. И морская соль на губах чувствовалась, и качка от суровых холодных волн. Вот из-за таких произведений и хочется быть моряком. Ещё понравилось, что нет тут какого-то юношеского задора, легкомыслия, которые присущи иногда морским произведениям. Здесь все «всерьёз». Работа, суровая работа и холод от морских брызг. Этот дух сурового труда… возможно, именно он делает рассказ таким осязаемым, подкупает своей правдивостью. Герои живые и симпатичные своей жизненностью. Сама история, вдобавок ко всему – повторюсь, читал не отрываясь. И ведь рассказ, по-моему, не из разряда «приключенческой литературы», он «берёт» не лихим сюжетом или моментами за которые сжимается сердце; он весь – одно живое дыхание, которое невозможно подделать. В нём нет красивого фона и красивых героев, храбрых как львы. Его фон – машинные отделения с промасленной водой, ржавые доки, еле плетущиеся корабли; его герои – люди, люди настоящие, «выпуклые», с какими-то своими чёрточками и уж само собой никакие не ангелы с отважными сердцами. И всё это создаёт такую жизненность, такую неподдельность от которой невозможно оторваться, которой веришь, как будто бы это произошло с тобой. Даже термины (в отличие от рассказа «007», где малость сбивали) каким-то волшебным образом шли «в жизнь», не сбивали, а наоборот усиливали мою симпатию к рассказу. Отдельно понравился герой (механик Макфи). Чёрт возьми, я его полюбил как родного брата! Невероятно интересно и приятно было читать. И я рад, что всё закончилось, так как закончилось. Замечательный, великолепный рассказ! Один из лучших, по-моему, у Киплинга. Да и не только у него.

На мой взгляд, этот рассказ – один из важнейших; центральный в цикле о Рэндольфе Картере и Мире снов и, возможно, один из главных во всем творчестве Лавкрафта, если вспомнить, что Картер является неким альтер-эго автора. На мой взгляд, именно тут и произошло превращение Картера из простого героя страшных рассказов Лавкрафта в странника по Миру сна, проводника эстетических принципов автора. Рассказ, по сути, это биография Картера (упоминаются и события двух предыдущих рассказов – автор будто вживляет их в новую концепцию Картера). Здесь и он, и манера его раскрытия мне напомнила чем-то Крейслера у Гофмана – такая же насмешка героя, вынужденная, как реакция на пошлость и плоскость окружающего мира, тяга пусть к сумрачной, но запредельной красоте, скептический взгляд на общество, на христианство и атеизм, и поиск, щемящий поиск утраченного…

В этом рассказе нет Мира снов, но есть его отражение в душе героя – мечты, ощущения забытого сна, вечная цель. В какой-то момент мне в голову закралась странная, выходящая за рамки логики рассказа мысль: а не есть ли весь этот огромный чарующий и страшный Мир снов со всеми его красотами созданием мыли и грез исключительно Рэндольфа Картера? Он здесь кажется человеком, чей внутренний мир вполне мог создать такие огромные самостоятельные полуреальные пространства.

В рассказе замечательный язык – язык, каким автор изображает Мир снов. Но перенесённый сюда, в мир реальности, изображая его и самого героя, это язык кажется мне ещё более привлекательным. Создается удивительная атмосфера – когда всё красиво и немного мрачно, эдакая поэтичная и притягательная закатная красота, но лишённая пафоса и байроновского высокомерия, сбитая ощущением скрытого вселенского одиночества и грусти.

И довольно занятный сюжет, я бы даже сказал необычный сюжет – выпадающий из авторского штампа как истории ужасов Ктулху, так и историй Мира снов;

Прошлый год ударил меня «Сердцем пармы» Иванова, который я смаковал всё лето. И так же смаковал я всю эту весну «Рой» Алексеева, то ловя их смутную, как память о давнем сне, похожесть, то теряя её в понимании, что они разные – и по масштабу событий, и по времени, и по мистичности. Но от обоих тянет большим русским романом, великим не по издательской или критической бирке, а по силе, заложенной в них, по их многоплановости, по их мастерству, по тому умению ухватить жизненную нить в её правдивости. Да, «Сердце пармы» для меня роман более грандиозный и более проникающий внутрь духовной сути русской души. Но «Рой» тоньше, «Рой» не глядит на всю Русь – он видит её в отдельной семье, в отдельной деревне. Он не вычёрпывает страшных видений, составляющих нерв русской души, в нём нет грандиозных событий становления русского народа в смешении культур; ему хватает проявлений обычной жизни, но выданных с такой реальностью и силой, что под этой кожей ощущается движение и напряжение мышц и нервов той самой русской мистичности и сути. И в нём так же, в каждой главе, в каждом эпизоде – выструганное, тонкое напряжение, и трагизм, и ненавязчивый символизм, – и всё читается с восхищением.

Кто-то тут сказал, про Айтматова на русский лад. Мне на какие-то мгновения тоже напомнило Айтматова, но отхлынуло тут же. Айтматов на русский лад? Ведь это совсем разные вещи. Они может быть похожи по умению обращаться со словом, по художественному мастерству. Но даже присутствие медведя тут (которое и напомнило на мгновение Айтматова) иное. У Айтматова вокруг какого-нибудь животного (например, иноходца), как вокруг кола крутится история, отражаясь в нёй человека. Здесь же медведь – это самостоятельная линия, и в то же время тонкий символ самой природы – мощной, имеющей свои законы и порядки, хозяина этих мест. И недаром жизнь его с пасечниками – соседство, пусть и не совсем приятное, но честное; а с хозяйничающими нефтевиками – уже сшибка, как с варварской не признающей ничего силой. И к нему же возвращается дог, как к своей исконной природе, природе зверя, отдельного от человека. И сюжетная роль медведя в истории, хоть и невидная в начале, прорывается ролью в жизни Стремянки, заминая очередной из множеств этапов её.

Здесь много символов, и радует, что они не навязчивы, тонки, а иногда и слегка завораживающие. Здесь много переплетений судьбы, и хотя они и не масштабны, но от этого как-то ещё более действенны. И во всём чувствуется правдивость, так как без прикрас или преувеличений. И без политики, в отличие от того же Айтматова в ранние годы яро советского, а в поздние антисоветского. Тут всё как-то без пафоса и со своей правдой. И история Стремянки тому самое больше подтверждение. Гражданская война – одни агитаторы приходят, другие приходят, а всё об одном, да и то, для местных не так уж и жизненно, никого над ними и так нет, да и обществом живут давно. И даже возмутивший момент со школьниками и пожаром, вдруг перекликается с сожжённой общей избой вятских поселенцев; и не зря же дед Заварзина был единственным, кто возмутился сожжению общей избы тогда, предвещая, как и внук его, беды за такой поступок. А нефтяники, которые всюду, куда ни придут, как хозяева, а вокруг колония, а не Россия, что сила это новая и жадно-неодолимая (вот и браконьеры у них как официанты, икра грузовиками) – сейчас ли это не актуально, когда вся Россия у нефтяных тузов в кармане? Да и сами стремянсике, богатеющие на мёде так, что в середине 80-х мотаются в Китай за телевизорами и магнитофонами – мне кажется, в те годы описывать такое было непринято. Однако местные не вызывают какого-то негатива, так как каждый персонаж, хоть третьестепенный, описан выпукло, живо, характерно, что привыкаешь к ним, как к соседям. Что уж говорить о самих героях, что раскрываются, вроде и по чуть-чуть, но в итоге выворачивает их как ком земли плугом, со всей их сложностью, со всеми ошибками и неподдельностью – и все они вдруг как родные; и немного страшно за них – нет-нет, да возникает над ними чувства рока.

И роман этот, как настоящий большой роман, имея, основную линию, о многом – многое в нём отражается, многое в нём видится.

Из минусов – скорее из таких маленьких придирок – заметил только: как Артюша умудрился пальнуть из ружья, если у него вроде баёк снят, хотя возможно, он достал где-то другое? Да ещё уж слишком навязчив был образ старца Алёшки с фонарём средь бела дня – ну не хочешь, да вспомнишь Диогена. Хотя фонарь этот и подарил в самом конце наиболее мистическое явление.

Я последнее время привык, что романы обычно стараются доводить до точки, как до вбитого гвоздя, завершая всё, приводя всё к чему-то одному. А тут – концовка открытая. Я поначалу удивился, разогнавшись, ждал чего-то ещё. Но тут же понял, что иначе и нельзя, что именно так – правильно. Что роман сам как жизнь, а жизнь не ставит точек, она не даёт одного итога, за ним опуская занавес. И за последним словом романа жизнь будет продолжаться. И многие ещё будут проблемы, и многие мысли; да и старые ещё не решены, а у самой Стремянки будет какой-то новый этап, и что это будет за этап – кто уж знает. Но вместе с тем, каждый из героев пришёл к чему-то своему, а вместе к главному – к возвращению к корням, а в этом человек, пожалуй, и не похож на пчёл (то главная аналогия романа – семья и род, имея ввиду общество вятских переселенцев, как пчелиный рой), ему важно вернуться домой, пусть даже дома этого уже нет, как русской Стремянки, но и чувствуя это, душу тянет вернуться, вон даже Сергея, который до поры до времени ничего такого не ощущал. И если вычленять главное из многих тем и многих смыслов, как жилы под кожей напряжённых в этом, казалось бы, не самом масштабном романе, то я выделю это – возвращение домой, возвращение к истокам, как вечная тяга, вечная сила в каждой, даже самой бродячей, даже в самой холодной русской душе.

К фантастики это имеет, конечно, только опосредованное отношение (что роднит его другим скандинавским произведением в этом сборнике – «Грядущая катастрофа» норвежца Одда Солумсмуена), и даже его форма – киносценарий – всё как бы выпадает из сборника, но, в то же время, оно делает его серьёзней, страшнее. Это страшное произведение. Оно давящее, депрессивное, и – главное – оно очень-очень сильное! Всего-то пятьдесят страниц, а какая жуткая мощь. Я первый раз сталкиваюсь с Бергманом (и фильмы его я ещё не смотрел), но уже по этому сценарию вижу, что он гений. Это просто невероятно! Это одно из самых жутких антивоенных вещей, которые я когда-либо читал. А главное – потому что оно сконцентрировано не на ужасах войны (вернее не только на ужасах войны), сколько на жутких метаморфозах внутри человека. Где-то вначале, мне было странно, что автор вывел эту войну абстрактной гражданской войной – казалось бы, почему бы не переместить действия во время Второй мировой? Однако дальше оказалось, что автор прав, он будто концентрировал весь её ужас, весь её абсурд и жестокость (помните, как контрастом звучала весёлая музыка из радиостанции другого государства? – там всем было наплевать, что творится у соседей), это была Война как вид, в ней были собраны все войны и в то же время она не выделялась чем-то особым из них. Абстрактная и реальная. Тут нет ни одного правого. Даже между этими героями, внутри одной семьи. Муж кажется чудовищем? А как же жена, открыто изменяющая ему с бургомистром ради видимости защиты? Чёрт, там всё очень и очень страшно. И очень-очень убедительно. Да, это всё концентрированно, однако, совсем не наигранно, если вспомнить военные хроники, воспоминания, книги (например, Адамовича). Автор просто соединил всё, создал такую концентрированную жуткую притчу, в которой правды нет ни у кого, и всё становится всё душнее и страшнее с каждой её страницей, и два чудовищных уничтожающих всё взрыва, трупы, плавающие в море – как апогей всему, какое-то дно бездны. И надо ещё сказать, что сценарий сценарию рознь, и этот – просто шикарен. Я даже не представлял, что сценарии можно читать так, не отрываясь, как рассказ, а то и лучше многих рассказов. Он полон ярких живописных страшных картин. И главное этот лаконичный безэмоциональный стиль будто обостряет весь ужас, делает всё обыденным, естественным и оттого просто запредельно жутким. В этом – настоящая высокая (и в части исполнения тоже) литература. Я понимаю, что не в силах передать мощь этого произведения, все его потоки, все его ключи, да, наверное, это и не нужно… Я просто хочу сказать, насколько оно меня пригвоздило. Это действительно одно из самых реалистичных (в симптомах влияния войны на человека) произведении, одно из самых страшных и сильных антивоенных произведений. Да очень депрессивно, да, выпадая из этого сборника, но на фоне многих фантастических произведений этого сборника – как-то вдруг на качественно ином уровне, по-взрослому, на уровне шедевров мировой литературы.

P.S. Однако смотреть фильм по этому сценарию я пока не буду. Уже представляю насколько он гнетущий. Эдак можно, наверное, и загнаться...

Не скажу, что получился гремучий коктейль – скорее получился обычный Эллисон приперчённый сарказмом Шекли. Но Эллисона, по-моему, здесь гораздо больше.

Эллисона я читал не так уж и много, и не слишком-то он «мой» автор, но данный рассказ мне понравился. Он в своей манере – груб, отчасти безжалостен и оттого, кажется, правдив; в его обязанности не входит сглаживать углы и «слащавить» повествование. Вся грубость – она тут естественно (например, этот планктон: после его описания любое жаргонное название кроме «говно» просто нереально).

Заразившись болезнью от планктона, главный герой приобретает способность влюблять в себя всё: женщин, неодушевленные предметы. Он борется с этим. Но тут такой парадокс: в будущем Эллисона, в городе в который ГГ приехал развлечься (в городе полном невероятного разврата) такая извращённая связь с одеждой, газетой – предел мечтаний. И по тому, что автор показывает в «реальном» мире и даже по тому как «развлекается» ГГ, эта его болезнь вроде бы должна ему по логике вещей (по логике Элиссоновского мира) придтись по вкусу. Выходит, он бежит не из-за видимых на первый взгляд причин. Он бежит от того что «говно» ЛЮБИТ его, именно ЛЮБИТ. Человек в этом антиутопическом мире лишён любви. Он жаждет только плотских наслаждений и в этом стремлении доходит до самых отвратительных крайностей. Это одновременно и цель и причина того, что произошло с человечеством. В рассказе сказано, что «говно» изменяло форму будто надеясь стать чем-то… По сути оно в каком-то смысле уже стало человеком и даже стало выше его, оно научилось тому, что человек потерял – научилось любить. И поэтому оно может всё-таки приобрести форму чего угодно, но только не человека, потому что человек пал ниже всего живого, превратился в безымянное существо жаждущего лишь новых сексуальных ощущений.

Эта антиутопия ¬– одна из самых шокирующих антиутопий, которых я читал. Над ней стоит задуматься.

Итак, я прочитал «День триффидов», «Кракен пробуждается», «Кукушки Мидвича», казалось бы, самое основное. Но только тут, только в этом романе я ощутил то, что (как оказалось) мне не хватало в предыдущих – я ощутил очарование! Я ощутил атмосферу! Мне было уютно читать этот роман. Он дышал какой-то атмосферой пионерства (в том плане возделывания и освоения нового), там практически не было описания погоды, но я ощущал как много там солнца, которое и согревает и губит... И при всей простоте сюжета он не скатился в простату голых приключений, где есть только белое и чёрное – он тонок и неоднозначен, жесток как жизнь. Это не сказка – здесь не всё так просто. Отбросить приключения, эту юношескую канву спасения от смерти, побега, и мы увидим, что и жители Ванкука, жители Окраин и Зеландии – они во многом похожи. Оставить вполне понятные симпатии к героям – и кажется, что мировоззрения жителей Ванкука имеет (о, да!) право на существование как способ сохранения вида и не только человеческого, но и видов животных и сельскохозяйственный культур. Разве это не правильно? Всё лишь до ужаса ужесточено фанатизмом, а правила возведены в абсолют новых библейских истин (это всё-таки постапокалипсис!). И что самое интересное, и они, и жители Окраин, и даже жители Зеландии вызывают схожие чувства. И прав главный герой, который видит в их мировоззрении (и мутантов и зеландцев) всё те же ничем не подтвёрждённые религиозные проповеди Ванкука. И каждый считает себя венцом эволюции и ванкукцы и зеландцы, и даже мутанты… И презираю других. Для зеландцев даже эти дети с такими же как у них способностями – дикари (это проскальзывало)… И убийство (вот так и не поведя бровью) большого количества людей, для них пустое дело, ведь они убивали не себе подобных (я уж думаю, с таким уровнем технологий можно было их как-то просто обезвредить и всё…). Возможно, даже они не моргнув и глазом, пожертвовали бы и главным героем ради девочки, которая была им нужна (уж остальных-то они не стали спасать) – такие холодные расчётливые машины в противовес обуреваемым эмоциями ванкукцам (страх и агрессия – ведь тоже эмоции). Очень непросто всё… Лишь дядя Аксель как человек повидавший мир, по-моему, был ближе всего к истине – каждый считает своё отклонение нормой и призирает отклонения других. Таков тот выживший мир.

Я считаю, что этот короткий роман – отличный постапокалипсис, увлекательный, очаровательно-приятный. Папиросная бумага подросткового приключения, внутри которой не так всё просто и очевидно. Таков тот выживший мир. Сложный и жестокий (без перегибов жестокий, жестокий из-за веков борьбы за выживания, а не из-за какой-то злобы – ведь, по сути, там можно понять каждого) в своём «пути к спасению».

Очень хорошие яркие ощущения оставил роман. И прочитался одним махом. Сладко и приятно было его читать. И вдвойне приятно ощущать в нём всю его тонкую неоднозначность. Неоднозначность, делающую этот роман очень реальным.

Есть книги, после которых жалеешь, что не прочитал их в юности (дескать, вот тогда бы она «зашла»!). Есть книги, которые ты прочитал в юности и, перечитывая в зрелом возрасте, словно возвращаешься в прошлое. Но эта книга, по-моему, из особого рода – я прочитал её впервые только сейчас, в свои тридцать, но читая её, мне будто снова стало двенадцать-тринадцать лет, с таким юношеским восторгом, с таким упоением я её читал. Какая-то магия во всём этом. Да, я понимал, что где-то она наивна, что сюжет её местами довольно прост – но, чёрт возьми, как трудно было от неё оторваться; каким… да, чёрт возьми, едва ли не счастьем, тёплым солнечным счастьем отзывалось всё происходящее внутри меня. Может быть, сыграло и то, что я читал «Остров сокровищ» в прекрасной книге, той самой «рамочке» с очаровательными иллюстрациями Брока. Да, надо сказать, что кроме советского мультфильма, который, кстати, не был уж мной так любим (и то я видел его давным-давно), я не смотрел экранизации романа, так что вся история была в каком-то смысле нова мне, ничего надо мной не довлело. Но и без того, мне кажется, эта книга с какой-то особой магией, заставляющей насладиться морским ветром и духом опасности с оттенком чего-то такого… чего-то такого, возвращающего в юность, хотя кажется, что билетов в неё и быть не может. Прекрасное солнечное ощущение. Капитан Сильвер (чертовски харизматичный Долговязый Джон), «Адмирал Бенбоу», Бен Ганн, «Пиастры!» и многое, многое другое – всё это врезалось в память невероятно и с каким-то своим особым духом, особым оттенком. И разве это не то, что осталось с вами, если вы прочитали этот роман давным-давно? И всё это в местами наивной (такой именно, под любой возраст, без особой жестокости и крови, без пошлости, в конце-то концов!), местами простой истории о пиратах и кладе, зарытом на безлюдном острове, и мальчике, попавшем в череду опасных приключений. Эта книга не просто пережившая своего автора (и ставшая его «визитной карточкой») и своё время, эта книга вне времени. И я уверен, что и через тысячу лет, какого бы возраста не был читатель, он возьмёт в руки этот роман и будет читать его с упоением и восторгом в открытых вновь ощущениях юности, и будет по-своему счастлив. Очень редки такие книги. Очень.

Я раньше не читал «Войну миров» по, в принципе, банальной причине – 1898 год, я думал, что роман окажется, да, может значимым для жанра, но вялым, архаичным и до мерзости наивным. И вот сейчас, закрыв последнюю страницу, я нахожусь в каком-то шоке – я просто не ожидал, что вещь окажется настолько серьёзной и настолько сильной. Отпали даже страхи касательно архаичности – нет, роман архаичен в чём-то, но понятно архаичен (всё-таки написан в конце 19-го века), но в нём есть и совершенно новаторские по тем временам вещи типа «теплового луча» (лазера?), химического оружия (и это до применения иприта!) и тому подобное! И это только в техническом плане! Само повествование – какое-то невероятно динамичное, ёмкое и тревожное (что само по себе удивляет и восхищает!), да ещё и очень-очень убедительное – будто прогнало все мысли о том, что роман написан кода-то давно, делало его достаточно современным (да-да, вот такое ощущение было!), если не сказать «вещью вне времени»! И я, конечно, ожидал, что роман значителен для жанра, но в моём представлении это было так же, как значительна, допустим, для жанра «Утопия» Томаса Мора (ну, вы понимаете, о чём я) – а оказалось… Я сейчас не просто думаю, что роман породил направление фантастики о вторжении пришельцев, я сейчас вижу (и у меня от этого земля уходит из-под ног), что львиная доля подобного рода фантастики это практически лишь вариации «Войны миров» – в литературе (ну, например, «Кракен пробуждается» Уиндема, «Кукловоды» Хайнлайна и другие), и в кино («Скайлайн», «День независимости» и другие)! В «Войне миров» есть всё, все мотивы которые как под копирку использовались позже и используются сейчас – это и техническое превосходство пришельцев над нами, их всесилие, и отношение «вторженцев» к людям (как к насекомым), и разрушение мифа о величии человечества и того, что человек вершина природы; это и моральное крушение людей в наступающем хаосе (разве это не вечный мотив, выросший из той давки на дороге и из безумия лондонцев, например?); здесь есть даже определённый рецепт борьбы с такими захватчиками, пусть и звучащий из уст не совсем психически здорового человека, но разве мы не видели исполнения этого в других фантастических вещах разных авторов? И, главное, здесь есть герой, который не просто стремиться выжить, но и остаться при этом человеком. И всё это оказывается такой матрицей, практически точным рецептом многих и многих вещей написанных гораздо позже другими авторами. Но радует то, что это не просто матрица, а совершенно цельный, чёткий и сильный роман; не роман-зародыш, а роман-скульптура, которую пытались и пытаются копировать. И это только явные вещи, тот самый каркас, который использовали позже все кому не лень. А если вглядеться дальше? Нет ли в этом романе лавкрафтовского космического ужаса – всесильное зло, пришедшее из космоса, пугающее ещё и тем, что это не конец, и что угроза может оказаться не единственной в своё роде? И не из этих ли треножников выросли всевозможные Годзиллы и другие циклопические чудовища, разрушающие города как игрушки? Не из этих ли картин мёртвых, усыпанных ядовитым пеплом городов вышел современный постапокалипсис? И всё это – из небольшого по объёму романа, очень живого, динамичного, цельного и, не побоюсь этого слова, захватывающего даже сейчас, в 21- веке, но написанного больше сотни лет тому назад. Разве это не потрясающе? Разве это не гениально?

Это было нечто… Где-то половину книги я прочитал на одном вздохе, большим жадным глотком от которого кружилась голова. Это было нечто. Это был шок. («Не уж-то так тоже можно?» – с удивлением думал я.) Я читал не в силах оторваться от этой странной, полной обыденности и чудес семейной хроники. Я катался по полу со смеху, так как всё что происходило, казалось мне одновременно трагичным и смешным до слёз со всеми поеданиями земли и душевными поворотами, одновременно обыденными и странными. Что-то от Кустурици в скорлупе из эфирной философии жизни и смерти, в которой встающие мертвецы и гремящие кости – лишь подтверждение реальности бытия. И в то же время, я осознавал, что по большому и целому (как это не безумно) между реальностью латинской Америки, реальности Макондо, и нашей, Российской, есть что-то похожее, что-то очень-очень близкое, как в двух рукавах одной реки. Я наслаждался языком, который тёк, как сладкий на вкус поток, от которого не хочется отрываться и от которого всё даже самое невероятное казалось естественным и несомненным. Это было чудо, а не язык. Это было чудо, а не история.

Потом мне пришлось от книги оторваться. Наступила пора сессий и написания диплома. Я возвращался в Макондо урывками, совсем на чуть-чуть. И, то ли перерыва тому виной, то ли я стал привыкать ко всем чудесам и странностям, ритм Макондо становился моим ритмом, но глаза уже не распахивались так сильно от удивления. К тому же эта огромная семья стала морочить мне голову, я стал блуждать между всеми эти Аурелиано и Хосе Аркадио, путая их и в них же путаясь. Я цеплялся за эти имена как за колючие кусты, и иногда приходилось потоптаться на месте и вспомнить, кто из них кто и кому приходится. К концу книги мне иногда даже хотелось поскорее с ней расправиться. Но как только я находил минутку взяться за неё, как тут же попадал под гипноз и читал страницу за страницей. Мне хотелось побыстрей закончить, та книга была со мной уже не один и не два месяца (по сути эта книга – моя зима и добрая часть весны). Мне хотелось побыстрее закончить, но вновь глотал её с жадностью и в горле становился какой-то странный ком от того, что эта книга скоро закончится и от того, что эта книга грозит закончиться всёобщей печалью как груз праха столетнего одиночества.

И вот теперь, когда всё кончилось, я хожу слегка оглушённый. Теперь, когда всё кончилось, я понимаю, что, несмотря на всю эту путаницу из-за повторяющихся имён, несмотря на то, что со временем удивление склонно спадать, не смотря на то, что из-за огромных перерывов эта книга растянулась у меня так невообразимо долго – это шикарнейшая книга, это явление чудесное и странное и одновременно настоящее как дождь или гроза. Это многого, очень многого стоит…

Наверное, самое известное произведение Гансовского. До этого я смотрел фильм (фильм очень сильный) – и мне всё думалось, как же в этом небольшом рассказе автор вместит то, что было там. Можно ли так? Оказалось – можно. Оказалось – можно дальше больше. Удивительный рассказ. Удивительный по своей мощи, по своей насыщенности. Одно ощущение чего стоит. Какой-то дёрганностью, обрывчивостью создано какое-то жуткое ощущение и одновременно реальное – неуютность грозящей опасности. Отарки вызывают ужас. Рассказ лесничего о гибели Клейна (разговаривали – и тут…), а уж эта «финальная» ловушка, ужасная ловушка. И безумно сильно показаны характеры, показана психология героев, и психология умирающего Бетли…

Насыщенный. Это рассказ не об отарках – рассказ о людях. О том, что Человек – это не то, что умеет говорить и считать. И дело идёт глубже – от умных животных поедающих людей и даже своих собратьев, до… До «отарков» среди людей. Об этих крестьянах, живущих в страхе и помогающих отаркам из-за этого страха. О том, почему боятся – ведь всегда, во все времена, крестьяне не имели ничего кроме куска земли и собственных сил – и поэтому терпели и терпят, а жизнь – она только в городах, столицах, «наверху». Об этих людях (здесь – мафии, в жизни – не только) которые пойдут на сделку с людоедами, будь в этом хоть толика выгоды.

Об этом Фидлере – который тоже «отарк», для которого главное эксперимент (как и те – умеют считать, но души в них нет), такой кивок учёным, для которых главное открытие, и совсем не важно – во зло или во благо оно пойдёт.

И о людях – об этом лесничем «единственным героем».

Да… очень сильная, насыщенная и глубокомысленная вещь.

Читал не единожды и каждый раз получал от чтения удовольствие. И это – зная весь сюжет, зная, к чему всё идёт и как приходит разгадка. «Золотой жук» — наверное, самое известное произведение Эдгара По. И есть за что. Есть за что включать его в школьную программу. Это не только веха, новая ступень в литературе приключенческой (вместе с «Убийством на улице Морг»), не только новый подход – это ещё и вещь в чём-то подталкивающая. Разве не хочется быть похожим на Вильяма Леграна? Разве не хочется обладать таким мозгом, щёлкающим такие вот головоломки? Да-а-а… И поневоле где-то внутри себя начинаешь подтягиваться до его уровня. Стараешься даже думать как-то по другому, более логически. Хотя бы несколько дней после прочтения… Плюс это очень, очень увлекательное чтение. Очень такое приятное чтение. Есть где улыбнуться. Есть чему насторожиться (и как автор нагнетает эту Тайну – «жуком из чистого золота» с узором черепа на спине, таинственным жуком). Есть что-то новое, что можно узнать (а потом, вдруг захочется узнать получше – и про Кидда, и про криптографию). И есть чему удивиться. И восхититься, и поверить в силу человеческого разума, силу логики которой подвластны любые загадки, любые шифры и головоломки… А уж золото – золото манит!

Отличнейший рассказ. Увлекательнейший рассказ. Наверное, не раз ещё буду перечитывать, особенно когда станет на улице промозгло или польёт холодный дождь, буду читать при электрическом свете, у окна – читать с большим удовольствием.

Мне этот рассказ напомнил «Экспедицию тяготения» Клемента. Духом. Сжатыми зубами. Планетой с невыносимыми для человека условиями (у Клемента сила тяжести, здесь – адские бури). Борьбой. Даже поймал себя на мысли, что рассказ не очень-то похож на Шекли, нет тут его сарказма, ухмылки, даже счастливого конца (а у Шекли хеппи-энд бывает частенько) тоже нет. Он более всего напомнил мне именно Хола Клемента. Заставил даже поностальгировать по этому поводу (уж очень мне нравилась «Экспедиция тяготения» – забыть эту книгу никак не могу). Карелланцы напомнили месклинцев (обе расы так же сильно приспособлены к «своим» условиям и негуманойдны; и даже разговаривают они одним и тем же способом – жестами; и корабли напоминали мне корабли месклинцев)… И общий дух, атмосфера… Ну я об этом уже говорил. И всё-таки рассказ, по-моему, немного проигрывает роману Клемента (а может просто «Экспедиция тяготения» для меня – вещь недосягаемая), кое какие вещи выглядят немного аляповатыми (то, что карелланцы похожи на «сушёных осьминогов» и то, как Клейтон сплёвывал пыль, хотя на лице у него была кислородная маска), а рассказ-то в общем небольшой и в это в таком размере было ощутимо. Да и написан он попозже. Но вот соскучился я по таким вещам… редкие они. И ощущения от них незабываемы. Эта борьба… эта планета… незабываемо! И этот финал – то, что он именно таков – заставляет вдруг что-то там сжаться внутри, заставляет мысленно возвращаться к рассказу снова и снова. Чёрт возьми, да мне после прочтения слышать, как за окном гуляет ветер, стало неуютно. Нет, великолепный рассказ. Замечательный. Он меня удивил на фоне других рассказов Шекли. И, чёрт возьми, как и «Экспедиция тяготения» проник глубоко в душу.

Помнится, Хемингуэй как-то сказал, что «Старик и море» – обычная повесть; рыба значит рыба, старик – просто старик, море – просто море… и ничего иного в ней нет.

Вот и тут пёс – это пёс; человек – это человек; палка и клык – это палка и клык. И, тем не менее, всё это гораздо глубже. Гораздо глубже, чем труд, чем суровость севера и любовь животного к человеку. Большая заслуга автора в том, что Бэк не превратился по ходу истории в человека, что он не стал думать человеческими словами, не стал ощущать мир человеческими чувствами и мерить его человеческими мерками. Жизнь ездового пса, весь мир его передаётся через призму простого кристально чистого восприятия, создавая вдруг тот самый хемингуэевский вакуум притчи, в котором все вещи приобретают значительность. Тонкое еле уловимое чувство, что за всем этим скрывается некая мудрость. И иногда эту мудрость можно даже поймать.

И, несмотря на то, что история моральна – в ней есть и дружба и преданность, добро Джона Торнтона, целеустремлённость Франсуа и Перро, жестокость и глупость Мерседес, Чарльза и Хэла, достойных своей участи, и прочее и прочее – она при этом и над моралью. Над моралью борьба Бэка за лидерство, над моралью сам зов предков, в конце-то концов. Что этот зов предков? Не добро и не зло. Свобода, но одновременно отрешение от любви и заслуженной преданности (недаром в какой-то момент эти чувства борются в герое). Природная свобода и природная жестокость. Естественная гордость и полное отсутствие милосердия. Безоговорочная преданность и подчинение лишь закону силы. Так через всю кристальную ясность проступает и неразрешимая сложность; две эти вещи и создают противоречие жизни.

Прекрасная повесть. Добавить ещё – написанная простым, но великолепным языком. Увлекательная и напряженная приключениями и трудностями. То, что прекрасно читается и в пятнадцать и в пятьдесят лет. И то, что стоит читать и в пятнадцать и в пятьдесят лет.

Надо сказать, Гоголя я люблю безмерно, но читал последний раз отчего-то очень давно. И тут взялся… И был в восторге! Я обожаю его язык, его стиль, его сарказм. Но каким психологом он тут себя выказал! Каким манипулятором! Как заставлял то посмеиваться, то пугаться, то ухмыляться, то жалеть. Начал с восхваления полного тонких подмечаний, тонкого остроумия. Невский проспект раскрылся праздником, карнавалом. И эта прогулка двух молодых людей обещала приключение радостное, забавное… Но… для Пискарева пойти за этой красавицею закончилось адом, агонией. «Вечный раздор мечты с существенностью» так разметал ему душу, так разорвал… И эти грёзы… Во всей истории было столько рока, столько фатума, что от простых вещей тянуло жутью. Эти превращения, так мучительно резанувшие, оказавшись всего лишь сном – в них было что-то от нечистой силы… И падение. Опиум. Грёзы, так мало имеющие общего с жизнью. И финал – трагический финал… А вот Пирогов, вздумавший соблазнить красивую немку. Ну как тут не улыбнуться, как тут не засмеяться всей его «обходительности», да и этому Шиллеру (который «не тот Шиллер»), да и Гофману (который «не тот Гофман»). Ну, чистая комедия… Да и Пирогов получив взбучку, отобедал, да и обо всём забыл … Какие две разные истории, начатые на Невском проспекте. Какие две волны. Две противоположности. И как автор ведёт по ним, с каким замираньем – с какой-то жаждой всё это читается. Ну, манипулятор! Как бросает из одного настроения в другое. Как обманывает (все чувства) и как удивляет! От холодного к горячему. Из мрака к свету, из света во мрак. И вот уже Невский проспект превращается из праздника в какое-то мрачное зазеркалье, в котором всё не то, что кажется, в котором всё – обман. Превращается в место, в котором нечистая сила правит бал (и вот уже и вспомнилось «Почему опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» Одоевского). И да – лучше ускорять шаг, да, дальше от фонарей и ни в коем случае не заглядывать девушкам под шляпки… А ощущение, ощущение после этого (нового) Невского проспекта, туманно-мрачное оседает, надолго оседает в памяти… Вот так Гоголь! Приотличнейшая повесть! Какая-то многослойная в своём психологизме, лабиринтная и… Ну, просто великолепная, одним словом! Поразила меня – будто стрелой пробила!

Ещё одно нестандартное, оригинальное произведение! Нестандартное во всём – от фантастической идеи (некая станция транслирует на землю события многовековой давности), до стиля – похожего по скорости на конспект, но (но!) увлекательного, приятного и ироничного. За стиль, конечно, отдельное спасибо. Ну, не думал я, что из столь костистого, отрывисто-конспектного повествования может выйти такая увлекательная и привлекательная вещь! Не верил – а тут, будто передо мной кто-то опроверг законы физики! И напоминает чем-то «пиротехническую прозу» Альфреда Бестера – не правда ли? Ну, и эта фантастическая составляющая – оригинальная (и запоминающаяся) само по себе, да плюс автор выжал из неё всё что мог. Показал весь шок такого открытия, всю растерянность. Через неё показал людей – то, как быстро они привыкли к этому и пустили в коммерческое русло. Окунул в историю так (я вообще заметил, что это одно из признаков ТОЙ фантастики), что захотелось продолжить знакомство с предметом, залезть в справочники, изучить историю древнего Египта времён Сенусерта. И всё остроумно – не забывая посмеиваться и над обывателями, и над учёными, и над братьями-фантастами. И что порадовало, не стал автор пускать сюжет по какому-то известному сценарию, сосредоточился на других вещах; оставил многие вопросы без ответа, и они, эти вопросы, оттого будоражили не на шутку – от фантастического романа Сенусерта (буквально шокировавшего до мистики своей похожестью на открытие будущего), этого гипноза через тысячи лет, «предшественника» Шекспира из египетского кабака и, конечно же, самой искусственно планетой, которая, положа руку на сердца, зацепила почище Чёрного монолита из эпопеи Артура Кларка – именно так, оставшись нераскрытой тайной. Нет, по-хорошему шокировала меня эта вещь – своей стопроцентной необычностью, подходом, идеями – всем! Шикарно, друзья!

«Слово о полку Игореве» вещь краеугольная. Это именно то, что называется «памятник литературы». Оно имеет не только историческое значение, как документ зафиксировавший поход Игоря на половцев, но и как художественное произведение. Этот призыв к объединению, что только вместе мы сила, а порознь корм для приходящих врагов – центральная тема всей нашей истории. Это великолепная поэма, ёмкая и невероятно насыщенная – тут тебе и история, и нешуточный поэтический образ, и мысль, и философски-мистическая тень. Тут и первое из того, что называется «поэт в России больше чем поэт», тут впервые сказитель равен князю (а то и выше его), смело судит его поступки и призывает к действию – то самое провидческое самовольство, которое не раз ставило их жизнь в немилость.

Эту вещь обязательно стоит читать! И читать не один раз и не в одном переводе и переложении, так как при каждом прочтении оно разъясняет и открывает что-то, становится всё глубже и глубже. Это великая вещь и вечная вещь – она всегда будет не просто интересна, но и нужна! В ней всегда будет находиться что-то новое, новые знаки, новые прочтения, она будет вечно играть как алмаз, то одной, то другой своей гранью. Это как пазл. Призрачный пазл истории и слова, картинка его меняется и дрожит, и каждый новый взгляд лови там нечто новое, нечто углубляющее и расширяющее. Каждое поколение может видеть своё. И будет так, пока течёт время.

Я читал «Слово» в сборнике издательства «Художественная литература», в серии «Классики и современники» (Москва, 1987 год). Выскажусь по каждой отдельной части:

Оригинальный вариант в прочтении Дмитрия Лихачёва.

Для непосвящённого читателя (как я) это дело мучительное. Сначала долго приходится нырять в короткую вступительную заметку, чтоб понять, как читаются (звучат) бесконечные «ръ» и «лъ» и т.д. Да и потом я просто блуждал в этих словах, перечитывая их по нескольку раз, что б понять, что они значат… и не каждый раз это получалось. В конечном итоге я читал, только ловя звук этот, старого «Слова», но происходящее от меня ускользало. Бесповоротно ускользало, я даже не мог на нём сосредоточиться. Здесь для меня был только звук – звук старых слов старой летописи. И возможно это того стоило. А для остального – есть перевод…

Перевод Дмитрия Лихачёва.

Перевод архиточный – слово в слово, знак в знак. И вот тут уже открывается и напевность произведения, и всё в нём происходящее, и тяжёлый смысл – то самое что сделало «Слово» великим памятником, всю его мощь: мы непобедимы, только когда вместе, а во времена раздора сами зовём на себя врагов, сами себя врагам отдаём. Едва ли не тысяча лет прошла, а эта истина так и осталась верной. Наша, Русская истина.

Мощнейшее произведение и в плане художественном и смысловом (вечном!).

Переложение В. Жуковского.

В статье Льва Дмитриева это переложение приводилось как одно из лучших. Но меня оно не впечатлило. Ощущение осталось довольно бледное, нечеткое. На его фоне перевод Лихачёва выглядит гораздо сильнее и в плане яркости и в плане рифмы (напевности). Тут переложение хоть и выглядит стихотворным, но на деле не мелодичней прозы. Хотя может быть это и исторически верно (не известно ведь каким было «Слово» на самом деле – поэтическим или прозаическим), однако мне лично чтение не доставило того удовольствия. Для меня оставило ощущение бледности и нечёткости.

Переложение Н. Заболоцкого.

А вот это переложение мне очень понравилось. Его удобно и легко было читать, так как тут уже была рифма и ритм, подстроившись к которому «Слово» прочиталось очень быстро. И в то же время оно было ярким – чёткие образы надолго оседали в памяти. Оно чуть больше оригинального варианта, и какие-то вещи тут были чуть шире – ровно настолько, чтоб быть понятными (кстати, какие-то маленькие моменты, я понял только тут). Хорошее переложение, понятное, яркое, обладающее при этом самобытностью и своеобразием.

Объяснительный перевод Д. Лихачёва.

«Слово» написано для современника, жившего в тех реалиях и знавших все эти события не понаслышке, и потому объяснительный перевод был необходим. Казалось бы, после перевода Лихачёва и двух переложений многое стало ясно, но этот, объяснительный перевод не только раскрывает внутреннюю логику неизвестного автора, но и придаёт вдруг (лично для меня) всему окраску драмы, окраску в каком-то смысле даже мистическую. Тут у меня наступила ясность в именах (кто есть кто, и кому приходится), и то, что всё произошло всего спустя год после победы Святослава над половцами. И тут же для меня это прибавило к вечной для нас теме «Если мы не вместе, мы сами зовем врагов на свою землю; когда же мы вместе, то непобедимы» какую-то мистическую ноту рока. Не честного дела хотели для себя Игорь и Всеволод – не участвуя в походе Святослава (объединенном походе всего русского воинства), они хотели найти себе личной славы, но погубили людей и перечеркнули разом все победы объединённого воинства Святослава, привели на свою землю орды осмелевших победой половцев. Но и за этим что-то было – не отразилась ли на них кара за деянья предка Олега Святославовича, разжёгшего междоусобицы? Есть какая-то всевышняя кара. И всё же отлились слёзы (слёзы русских людей и жён погибших и плёнённых) и настоящим чудом (будто природа сама показывала путь), вернулся Игорь из плена… Есть в этом какая-то мистичность и нешуточный смысл – в этом коротком но настолько сжатым и ёмким древнем произведении. Потрясающе!

Ко всему этому я бы присовокупил и «Комментарии» Льва Дмитриева к первоначальному тексту «Слова». Читал я их отдельно, как отдельное произведение. Начинаются они с истории приведённого текста, а дальше идут уже сами комментарии, которые любопытно прочитать и так, отдельно. Тут идут не только объяснение старинных слов, но и (и этого больше всего) обширные исторические и географические справки, гипотезы по поводу «тёмных» неразьяснёных мест. Комментарии тесно переплетаются с «Объяснительным переводом» в каком-то смысле сильнее и глубже его дополняя, хотя и не всегда с ним соглашаясь. Вообще же мне было интересно читать эти комментарии отдельно, как отдельную статью или такую своеобразную энциклопедию. Многими знаниями (в первую очередь историческими) они меня обогатили! А заодно и расширили для меня «Слово».